CC BY
171
УДК 94(47).083
ДОСУГ СТОЛИЧНОЙ КУРСИСТКИ В РОССИИ КОНЦА XIX - НАЧАЛА XX ВЕКОВ1
Громова А.И.
Данная статья посвящена обзору основных форм досуговой деятельности курсисток Петербурга и Москвы конца XIX - начала XX веков. Предполагается охарактеризовать женщин-учащихся высших учебных заведений как особую социальную группу, выделить основной вектор их духовных запросов и культурных потребностей.
Ключевые слова: русская курсистка, досуг, повседневность, культура, женское образование.
LEISURE ACTIVITY OF METROPOLITAN GIRL STUDENTS IN RUSSIA (LATE 19th - EARLY 20th CENTURY)
Gromova A.I.
This article is dedicated to an overview of the main forms of leisure activity of the girl students of St. Petersburg and Moscow at late 19th - early 20thcentury.The author attempts to characterize the female university students as a distinct social group, emphasize their spiritual interests and cultural needs. Keywords: Russian girl student, leisure activity, daily, culture, women's education.
Женское образование в Российской империи развивалось по долгому и сложному пути. Высшие учебные заведения для женщин начинают создаваться во второй половине XIX века. Первыми из них считаются курсы профессора Герье, открытые в 1872 году в Москве. Высшие женские (Бестужевские) курсы, ставшие фактически первым в России женским университетом, начали свою работу в 1878 году в Санкт-Петербурге [20, с. 216]. Уже в начале XX века в России было открыто 25 высших учебных заведений для женщин [12, с. 39].
В это время начинает формироваться совершенно новый для российского общества тип женской учащейся молодежи как особой социальной группы со своими культурными потребностями и духовными запросами. Цель данного исследования - сквозь призму основных форм досуговой деятельности курсистки получить характеристику духовного облика учащейся столичного высшего учебного заведения в Российской империи конца XIX -
1 Работа выполнена при поддержке Программы фундаментальных исследований РАН «Историческая память и российская идентичность»
начала XX века. На материале источников личного происхождения, оставленных московскими и петербургскими курсистками, а также статистических данных и прессы предполагается выявить, что столичные курсистки представляли собой достаточно консервативную социальную группу с высокими культурными запросами, тяготением к серьезному искусству, развитым эстетическим вкусом и потребностью в духовном самосовершенствовании.
Прежде всего нужно отметить, что одним из мотивов поступления на курсы для девушек, помимо желания заниматься наукой, было стремление к свободе и независимости. Провинциалки тем самым получали возможность уехать в столицу, жить отдельно от родителей, с которыми у них нередко были натянутые отношения из-за жизненных установок девушек, выбивавшихся из социально приемлемой колеи. Например, у Елизаветы Дьяконовой были очень сложные отношения с матерью, которая длительное время категорически противилась ее учебе на курсах. «До совершеннолетия я была так занята одною мыслию - поступить на курсы, вечной борьбой с матерью, отстаивая каждый свой шаг от её самодурства и деспотизма» [8, с. 504], - вспоминает она. «Поступила на курсы потому, что это был самый удобный предлог уехать из дома» ... «А главное уйти от серой домашней обстановки» [17, с. 80], - ответ одной из бестужевок на вопрос анкеты о мотивах поступления на курсы. Провинциальный образ жизни, с минимальными возможностями духовного роста, выбора жизненных стратегий и удовлетворения эстетических потребностей, не устраивал девушек, стремившихся познать красоту и разнообразие окружающего мира. «Я наслаждалась красотою картин, музыки, пения, театра, красотою человеческой мысли в лекциях, разговорах и спорах, красотою природы и новой обстановки. Я ощущала свое Я. Почувствовала себя, как отдельное самостоятельное существо, имеющее право на жизнь, представляющее собою личность, обособленную, независимую в мыслях и чувствах, и главное, способную жить одиноко, независимо и свободно» [6], - пишет в своем дневнике Зинаида Денисьевкая о времени обучения на Высших женских курсах и жизни в Москве.
В начале века еще сильны были традиционные представления о предназначении женщины. Девушек, которые стремились заниматься наукой, семья и общество, в особенности провинциальное, нередко считали
«синими чулками». Поступая на курсы, они хотели обрести самостоятельность, сломать привычные рамки, не быть «барышнями». Л.Д. Менделеева (в замужестве Блок) вспоминает, что поступила на курсы ради того, чтобы получить «большую свободу, чем положение барышни, просто живущей дома и изучающей что-нибудь вроде языков, как тогда было очень принято» [1, с.53]. Писательница и критик А.В. Тыркова-Вильямс вспоминала, как не смогла поступить на медицинские курсы, потому что правительство закрыло женские высшие школы сразу после того, как она окончила гимназию. Ходили слухи, что это делалось по желанию императрицы Марии Федоровны, которая считала, что естественные науки - неприличное занятие для девушек. «Точно сама царица осудила меня на бездельную жизнь деревенской барышни, когда мне полагается быть студенткой» [19, с. 196-197], - вспоминает Тыркова-Вильямс.
Однако, даже уехав учиться и вырвавшись из-под родительской опеки, девушки не всегда могли в полной мере пользоваться свободой. Правила для проживающих в общежитии при курсах были довольно строгими: бестужевки могли принимать посетителей только в определенные часы, которые устанавливались директором и согласовывались с инспектриссой. При этом пройти в комнату могли исключительно дамы [13, с.8]. Княгиня Н.Т. Кропоткина вспоминает, как, поступив на историко-филологическое отделение Бестужевских курсов, жила в интернате при курсах и ее самостоятельность чувствовалась только в том, что у нее появились карманные деньги, которых раньше не было [11]. Детская писательница и журналистка Т.А. Богданович, которая училась на Бестужевских курсах в 1890-1895 годах, в общежитии чувствовала себя институткой под надзором воспитательницы. «Возвращаться мы должны были к 11 часам. Принимать гостей могли только в общей приемной. Если мы хотели пойти в театр, то должны были просить разрешения у заведующей» [2], - вспоминает она.
Поэтому многие курсистки стремились поселиться на частной квартире. Для этого нужно было предоставить в дирекцию согласие родителей, а при перемене места жительства слушательницы должны были сообщать новый адрес в канцелярию курсов.
Необходимо отметить, что досуг курсисток напрямую зависел от их материального положения и количества свободного времени. Обучение на
курсах было платным. Например, плата за обучение на Бестужевских курсах составляла 100 рублей в год [13, с.3]. На бедность и нужду в средствах большинства курсисток указывают и статистические данные, и источники личного происхождения, и пресса. Данные переписи, выполненной статистическим семинарием в ноябре 1909 года среди слушательниц С. - Петербургских Высших женских (бестужевских) курсов, указывают на массовую малосостоятельность курсисток. Самым значительным источником дохода для курсисток была семья (52,5%) получали от нее полное содержание [17, с.27]. Но основная масса бестужевок принадлежала к небогатым или даже нуждающимся семьям [20, с.217]. Многим приходилось искать дополнительный заработок, который существенно мешал учебе и зачастую не оставлял времени на развлечения. Основными видами заработка были частные уроки, конторская и канцелярская работа, переводы и литературная работа, переписка и другие [17, с.38]. Однако при поиске заработка курсистки часто сталкивались с трудностями. При найме репетиторов курсисткам предпочитали студентов, а на конторскую работу и без курсисток было большое количество претендентов. Поэтому они вынуждены были искать другие источники дохода: служить в аптеках или даже поступать на фабрики [4, с.161]. В статье «Вопиющая нужда» из «Женского вестника» говорилось о том, что есть курсистки, которым приходится голодать, некоторые из них не могли себе позволить даже завтрак в буфете при курсах [4, с.161]. Как вспоминает Е.А. Васич, которая во время обучения на Бестужевских курсах и в женском медицинском институте находилась на полном обеспечении состоятельного отца, на курсах были очень нуждающиеся студентки, которые давали грошовые уроки, не доедали [3]. «Театры, концерты, выставки, даже публичные лекции - вся эта область искусств и науки (за пределами курсов) для нас недостижима, за недостатком средств и времени. Главное - денег нет!» [17, с.57] - пишет одна бестужевка в ответе на анкету статистического семинария.
Однако если многим курсисткам приходилось отказывать себе в еде, чтобы купить билет на концерт или спектакль, то были среди них и те, кто мог позволить себе благодаря средствам родителей частые и разнообразные развлечения. Например, Н.Т. Кропоткина, вспоминая о времени обучения на Екатерининских фельдшерских курсах, пишет: «учением мы занимались мало, <...>, мы все же больше развлекались и принимали посетителей». По подсчетам Кропоткиной, она в течение 2-х
месяцев 30 раз была в театре, «правда, большей частью на галерке. С мамой приходилось ходить на хорошие места, так как она плоховато слышала и не желая проронить ни одного слова, ходила в партер» [11]. У Васич, в то время слушательницы литературного отделения Бестужевских курсов, был абонемент в Мариинский театр, в который было особенно трудно попасть.
Из всех видов искусств театр занимал особенное место в жизни дореволюционного студенчества и был, по точному определению А.Е. Иванова, «больше, чем досугом». «Интерес к искусству, и в особенности - театру, составлял основу самосознания студенчества как социальной группы с особым культурным горизонтом и, главное, «запросами», высокими духовными притязаниями» [9]. По данным статистического семинария, 94 % бестужевок охотно посещали театры и концерты [17]. О том, какое большое значение имел театр для курсисток и студенчества в целом, говорит содержание специализированных изданий для учащейся молодежи - таких журналов, как, например, «Студенческое дело» и «Студенческая жизнь». Одним из элементов содержания указанных изданий были обзоры театральных сезонов, изменения в составе театральных трупп, объявления о предстоящих спектаклях, а также статьи, посвященные памяти знаменитых артистов. В журнале «Студенческая жизнь» даже была специальная рубрика, которая так и называлась - «Театр».
Редкие воспоминания, мемуары или личные дневники курсисток обходились без упоминания о походах в театр и спектаклях, которые произвели на них особенное впечатление. Например, в дневнике Зинаиды Денисьевской содержится множество упоминаний о театральных, оперных и балетных постановках, которые она посещала. Происходившее на сцене вызывало в ее душе живейший эмоциональный отклик. «А потом -театры. Музыка, пение... И в жизнь мою вошло новое понятие - наслаждение красотою»[6], -пишет она. «Меня удивляет, что в операх и драмах мужчина, если любит, страдает, убивает соперника, себя, женщина же, любя, жертвует своею жизнью за любимого человека» [там же],-размышляет она после похода на «Риголетто».
Ни материальная нужда, заставлявшая тратить последние деньги на поход в театр, ни чрезвычайные трудности в получении билета не становились препятствием для курсисток. Бестужевка В.Н. Диаконенко указывала на то, что театры были неразрывно связаны с общим
духовным ростом слушательниц курсов [7, с. 251]. Она же отмечала, что в Петербурге самыми знаменитыми были три императорских театра -Мариинский, Александровский и
Михайловский. В первый, как уже отмечалось выше, было весьма сложно попасть. Одна курсистка в ответе на анкету статистического семинария даже порекомендовала «обратиться к дирекции Мариинского театра с просьбой присылать билеты в высшие учебные заведения» [17, с. 136]. Там Диаконенко впервые увидела Ф.И. Шаляпина, ради которого молодежь дежурила всю ночь возле театра. «Я взяла два билета в последних рядах партера по 4 р. 50 к. На деньги, истраченные на билеты, мы обе могли обедать в курсовой столовой целый месяц» [там же, с. 252], - вспоминает она. Другая бестужевка, Л.К. Щитинская-Цветова, оставила схожие впечатления: «Часами простаивали за билетами в Мариинский театр, где пели Шаляпин и Собинов, в театр Комиссаржевской, на гастроли Московского Художественного театра. Денег было мало, а хотелось увидеть побольше. Приходилось экономить на пище» [23, с. 298].
Также курсистки охотно посещали музеи, выставки и картинные галереи. Наиболее значимыми были Эрмитаж и музей Александра III (Русский музей) в Петербурге (по данным анкеты статистического семинария, их посещали 65,1 % и 73,5 % бестужевок соответственно) [17, с. 136] и Третьяковская галерея - в Москве. Это говорит о том, какой большой интерес проявляли курсистки к изобразительному искусству. «Вторично осматриваю
Третьяковскую галерею - на меня сразу нахлынула такая масса художественных впечатлений, что даже закружилась голова... Картины Репина, Айвазовского, Верещагина, -всё, что есть прекрасного в нашей живописи, все лучшие художники, о которых я читала только в газетах - были здесь пред моими изумленными глазами...» [8, с. 101] - так писала в 1894 году Елизавета Дьяконова, впоследствии ставшая одной из самых знаменитых бестужевок. Схожие воспоминания о походе в Третьяковскую галерею оставила Зинаида Денисьевская: «Я вышла оттуда охваченная новым для меня радостным чувством. Нервный трепет и странный восторг наполнили все мое существо. Красота стала передо мною, незнакомая до тех пор, красота искусства» [6]. Н.Т. Кропоткина вспоминает, как вместе с мамой она с «азартом наслаждалась театром, картинными галереями и музеями» [11].
Одним из основных видов досуга, доступным каждой курсистке вне зависимости от материального положения, оставалось чтение художественной литературы. Чтение для курсисток являлось гораздо большим, чем просто времяпрепровождением - книги влияли на мировоззрение и зачастую формировали его, были источником сведений о реальной жизни, находили в их душах живейший эмоциональный отклик. Большинство девушек по-прежнему отдавали предпочтение русской классической литературе. Любовь к ней прививалась зачастую еще в гимназии, поэтому можно сказать, что курсистки больше перечитывали, чем читали, родную классику, заново ее переосмысливая. Согласно данным переписи, проведенной на Бестужевских курсах в 1909 году, которая ставила цель, среди прочего, «прийти к определенным и точным представлениям относительно духовного облика русской учащейся женщины и выявить ее миросозерцание и личность» [17, с. 109], Лев Толстой имел «огромное и преобладающее влияние на душу курсистки», за ним - Достоевский и Тургенев [17, с.134]. Пиетет перед Толстым был почти благоговейным. Для Елизаветы Дьяконовой он сам составлял литературу [8, с. 60]. «Читала с глубоким наслаждением, чувствуя, переживая сама настроения писателя, который в таких простых и ясных выражениях раскрывал свою душу и мысли, не щадя себя никогда. И осмеливаются еще говорить, что великий писатель встал на ложную дорогу. Безумцы! [там же, с. 356-357]» - с негодование пишет она в 1898 году.
Менее популярна среди бестужевок была иностранная классика - Гете, Шиллер, Гейне, Шекспир, Гюго [17, с. 121]. Наиболее значимыми поэтами были Лермонтов, Пушкин и Некрасов (по данным переписи, их назвали в числе любимых 49,8 %, 34,7 % и 30,7 % курсисток соответственно) [там же]. Среди современных писателей читали Андреева, Горького, Чехова, Куприна, Мережковского, из иностранных - Ибсена, Гамсуна, Уайльда, Пшебышевского и другие.
Любовь к чтению прививалась еще в детстве и служила одним из факторов семейной преемственности и своего рода социальным маркером, особенно в дворянских семьях, выходцами из которых было большее число курсисток.2 Например, А.В. Тыркова-Вильмс была «с детства ненасытная читательница» [19, с. 223].
2Например, по данным переписи статистического семинария, первое место в составе слушательниц Бестужевских курсов принадлежало дворянскому сословию (с дочерьми чиновников и лиц, состоящих на действительной военной службе, дворянки составляли 44, 6 %).
Она происходила из старинной помещичьей семьи, у ее дедушки «была недурная библиотека. Он любил исторические книги и в долгие зимние вечера заставлял детей вслух читать в оригинале немецких классиков, французских романтиков, историю Гизо, ламартиновских «Жирондистов», «Несчастных» Гюго. <...> От него мама переняла привычку к серьезному чтению» [19, с. 15]. Как вспоминает еще одна бестужевка, Е.А. Васич, «вероятно, в нашем воспитании большую роль сыграло чтение книг, сначала под руководством матери, позднее самостоятельно. Оно научило нас понимать жизнь, и хорошие и дурные стороны, оно указало нам место в жизни человека -честного и трудолюбивого, оно уберегло нас от неправильного пути» [3]. В своих воспоминаниях Васич рассказывает о поразившем ее эпизоде: она проводила лето в помещичьей семье, настолько малокультурной, что в их доме не было книг, кроме приложения к «Ниве» [3].
Зинаида Денисьевская, поступившая на московские Высшие женские курсы в 1907 году, в своем дневнике уделяет значительное место впечатлениям от прочитанных книг. Над ее кроватью висят портреты-открытки
Михайловского, Чехова и Андреева. «Перечитываю Тургенева и наслаждаюсь красотою его мысли, слога, образов» (14 декабря 1907); «я люблю Андреева. Он более близок мне, чем Горький, Скиталец и др.» (27 января 1908); «вчера читали с Лилей «Суламифь» Куприна. Что за роскошь!» (21 февраля 1908). Писатели были для нее авторитетами, мерилами нравственности, выстраивавшими моральные рамки («Раскрыла Надсона и задумалась. Прочитала стихотворение «Идеал», и встал у меня вопрос о собственном идеале» (14 декабря 1907). Литература в определенной степени была для нее бегством, желанием уйти «от той будничной мелкой грязи, которая так душит, так слипляет все свободные мысли» (20 февраля 1908). Денисьевская не только черпает сведения о реальности из книг, но и сравнивает окружающих ее людей с литературными персонажами. «Я увидела, как живут люди. Раньше я только представляла их жизнь по книгам», - констатирует она 7 декабря 1908 года. Студент, с которым у Денисьевской были отношения, напоминает ей то Санина, то Марка Волохова из «Обрыва», то Антона Арсеньева из «Восьмидесятников»
Амфитеатрова. С этим студентом, по замечанию Йохана Хелльбека, Денисьевская даже впоследствии «с поразительным буквализмом разыграла некоторые литературные предписания послереволюционной эпохи» [21, с. 378].
Одним из видов совместного досуга курсисток, продолжавшим семейные традиции, было чтение друг другу вслух. По воспоминаниям Л.К. Щитинской-Цветовой, на курсах устраивались вечера с литературными диспутами, на которых «декламировали Тургенева «Стихотворения в прозе», стихи Брюсова, Скитальца, Бальмонта, Блока, читали рассказы Горького, Куприна, Бунина, пели хором» [23, с. 298]. Популярность литературы как вида художественного творчества среди курсисток подтверждает и В.Н. Диаконенко: «Одним из наиболее популярных и многочисленных на нашем факультете был литературный кружок, руководимый Н.К. Пиксановым. На собраниях кружка обсуждались произведения новейшей русской литературы, иногда читались и обсуждались литературные опыты членов кружка. Кроме того, устраивались литературные и музыкальные вечера, привлекавшие курсисток со всех факультетов» [7, с. 250].
Также Диаконенко вспоминает о вечере футуристов, к которым бестужевки были настроены очень недоброжелательно, хотя профессор С.А. Венгеров и призывал прислушаться к этому новому литературному явлению. Выступал весь «цвет» футуризма -Ивнев, Бурлюк, Хлебников, Северянин и Маяковский «в желто-черной в полоску блузе с красным цветком на груди». Вопреки громкому заявлению Маяковского о том, что «каждая курсистка, прежде чем лечь, она не забудет над стихами моими замлеть». Диаконенко отмечала, что «поэзия Маяковского этого периода была некоторым моим подругам непонятна и до многих «не доходила» [7, с. 251].
Курсистки не были восприимчивы к новым литературным течениям, особенно так смело и хаотично заявлявшим о себе. Как точно отметила Л.Д. Менделеева, «это было время глухого непонимания надвигающегося нового искусства в нашей семье, как и везде» [1, с. 63]. По данным исследования статистического семинария, поэзия декадентов была настолько непопулярна, что Белый, Гиппиус, Кузьмин и другие в таблице любимых поэтов, составленной по итогам переписи, вошли в рубрику «иные» с ничтожной цифрой в 2, 8 % по всем факультетам. Среди декадентов наибольшей популярностью пользовался Бальмонт- 12, 5 % курсисток назвали его в числе любимых [17, с. 122]. Можно предположить, что из «декадентов» они могли воспринять более «мягких» и спокойных символистов, более близких и понятных им -отсюда их сравнительный успех. По замечанию А.
Кауфмана, руководителя переписи, «новейшая поэзия мало проникла в сердца наших курсисток» [10, с. 87]. Как вспоминала Л. Д. Менделеева, говоря о предпочтениях современников, «декадент - «вот словцо, которым долго и вкривь и вкось стремились душить все направо и налево! Это понимание и любовь к новым идеям и новому искусству мгновенно объединяло в те времена и впервые встретившихся людей, - таких было еще мало» [1, с. 64].
В начале XX века вопросы пола и сексуальной жизни, подчас доходящие, по меркам того времени, до настоящей эротики и неприкрытой порнографии, повсеместно поднимались в прессе и литературе. В начале века в русской литературе возникает новое явление -романы-бестселлеры [5]. Наиболее известными из них были «Санин» (1907) М.П. Арцыбашева и «Ключи счастья» (1909-1913) А.А. Вербицкой. Эти и другие скандальные произведения, такие, как «Яма» А.И. Куприна, «Бездна» Л.Н. Андреева, появившиеся позже «Женщина, стоящая посреди» Арцыбашева, «Женщина на кресте» Анны Мар открывали перед читателями сферу половой жизни. Доктор Е.П. Радин в исследовании «Проблема пола в современной литературе и больные нервы» прямо называет программу новой литературы порнографической [16, с. 11]. Газеты и журналы писали об абортах, проституции и иных девиациях, связанных с половой жизнью женщины. Статьи и беллетристика в женской прессе зачастую постулировали релятивизм сексуального поведения, сомнительную ценность полового воздержания и сохранения невинности до брака, оправдывали женскую измену и развод. По замечанию Н.Л. Пушкаревой, «тема сексуальности стала одной из основных в литературном и культурно-философском дискурсе» [14, с. 10].
Нужно заметить, что процент читающих современную литературу среди курсисток был весьма высок, однако к современной литературе они относили Чехова, Андреева, Горького, Короленко и Куприна. «Модернистов» же и «декадентов» курсистки не причисляли к этой категории, и успех их, согласно данным переписи 1909 года, был весьма сомнительным [17, с. 121]. «Литературные герои эпохи» [21, с. 378], Санин и Маня Ельцова из «Ключей счастья» не были популярны в их среде. К. Чуковский в саркастическом разгромном очерке о творчестве Вербицкой, который он посвятил учащейся молодежи, выразил недоверие к тому факту, что ее читатели, по собственному выражению писательницы - «студенты,
курсистки, интеллигенты вообще». Ему кажется невероятным, что «бестужевки и медички, курсистки и студенты» могли прельститься ... «дрожащими ноздрями» и «черными безднами экстаза» [22, с. 18]. И оказался прав. По данным анкеты о душевном настроении учащихся в высших учебных заведениях Петербурга,3 предпринятой по инициативе доктора Е.П. Радина, эротика современной литературы нашла отклик всего у 11 % курсисток [15, с. 60]. О «новейшей» «декадентской» литературе курсистки отзывались подобным образом: «терпеть не могу декадентство», «читаю иногда с удовольствием, но не уважаю», «Женское творчество - после Вербицкой - ставлю очень низко», и другие. По переписи 1909 года среди любимых писателей Вербицкую назвали только 8 % бестужевок с оговорками: «читаю от нечего делать», «читаю только для отдыха» [17, с. 124]. Поклонниц Арцыбашева оказалось и того меньше - всего 4,3 %. Данные статистики опровергают мнение самой Вербицкой, что ее читатели - «студенты, курсистки, интеллигенты вообще» [22, с. 16].
Несмотря на то, что в начале XX века активно шли диспуты о новой половой морали, а современная литература постулировала естественность сексуальных отношений, курсистки в большинстве своем были далеки от подобных тенденций и сохраняли традиционные взгляды на брак. Идеи новой литературы о сексуальной свободе были чужды основной массе учащихся девушек и поэтому не могли завоевать популярность в их среде. Добившись возможности получать образование и продвинувшись в сфере профессиональной самореализации, в области сексуально-брачных отношений выпускницы курсов были скованы достаточно жесткими патриархальными рамками. Черты традиционной половой морали в начале века стойко сохраняли свои позиции. Наиболее сильному общественному контролю
подвергалась, конечно, женская сексуальность. Особенно это касалось незамужних девушек. Имея намного больше свободы, чем их предшественницы - вечеринки, свобода общения с молодежью противоположного пола, широкая доступность литературы «эротического» содержания - они сохраняли взгляды на отношения с мужчинами, не выходящие за рамки социально приемлемых. Проводя время практически бок о бок со студентами (подчас в
3 Среди женских учебных заведений опрошены были учащиеся Высших женских курсов, Психоневрологический институт, Стебутовские сельскохозяйственные, Фребелевские курсы.
буквальном смысле - курсистки жили в дешевых квартирах, где за тонкой перегородкой могли снимать комнату студенты), одной из самых прогрессивных и бунтарских социальных категорий, они продолжали придерживаться консервативных взглядов на отношения с мужчинами. Поэтому проповедь
неограниченного индивидуализма, гедонизма и полной свободы сексуальных отношений, которые постулировали новые романы-бестселлеры, не могли найти в них должного отклика. «Два года слышу про шестьсот шестьдесят шесть соблазнов, а всего-то за всю жизнь один раз целовалась с гимназистом на катке», - говорит героиня романа А.Н. Толстого «Хождения по мукам», слушательница юридических курсов Даша Булавина [18, с. 51].
Итак, можно сделать вывод, что основные формы досуга женской учащейся молодежи были так или иначе связаны с удовлетворением культурных потребностей. При этом курсистки в массе своей предпочитали серьезное искусство и классическую литературу, а не более дешевый и легкий кинематограф и менее глубокие по смыслу и содержанию книги. Как замечал А. Кауфман, подводя итоги переписи среди бестужевок, «в стремлении в театр и оперу проявляется не жажда развлечений <...>, а жажда проникновения в глубины искусства, жажда приобщения к действительным культурным ценностям» [17, с. 144]. Курсистки мыслили стандартами, заданными «высокой» литературой, соизмеряя свои поступки с мнением «отцов» - художников слова. Ни хроническое безденежье, ни недостаток времени не были для них помехой в стремлении к интеллектуальному обогащению. Родители многих курсисток были людьми интеллигентных профессий, поэтому тяга к серьезному искусству была привита им еще в детстве и вполне обосновывала последующий выбор девушками своего жизненного пути и культурных предпочтений. Вместе с тем нужно отметить, что женская учащаяся молодежь в основной массе представляла собой консервативную социальную группу. Их взгляды на литературу и искусство по преимуществу оставлялись теми же, что были привиты в семье, в помещичьих усадьбах или интеллигентских квартирах. Эти образованные, жаждущие свободы девушки были в основной массе невосприимчивы к новым смелым экспериментам в культурной жизни. Эпоха модернизма, авангарда и декаданса за редким исключением не завоевала популярность среди курсисток, вызвав подчас
даже насмешку и непонимание.
Список литературы
1. Блок Л. И быль и небылицы о Блоке и о себе // Жизни гибельный пожар. М.: ПрозаиК, 2012. С. 39-111.
2. Богданович Т.А. (урожд. Криль, 1872-1942). Повесть моей жизни (1880-1910) // Ф. 218. № 383.
3. Васич Е.А. Мои воспоминания (1800-е - 1915-е годы) // НИОР РГБ. Ф. 218. Карт. 1284. Ед. хр. 5.
4. Вопиющая нужда // Женский вестник. 1912. № 7-8. С. 161.
5. Грачева А.М. Бестселлеры начала XX в. (К вопросу о феномене успеха) // URL: http://vivovoco.astronet.ru/VV/PAPERS/LITRA/DRECK.HTM
6. Денисьевская З. А. Дневник 1906-1908 // НИОР РГБ. Ф.752. Карт. 1. Ед. хр.2.
7. Диаконенко В.Н. Из жизни бестужевки // Санкт-Петербургские Высшие женские (Бестужевские) курсы (1878-1918). Сборник статей. - Л.: Издательство Ленинградского университета, 1973. С. 247-257.
8. Дьяконова Е. Дневник русской женщины. М.: Издательский дом Международного университета в Москве, 2006. 672 с.
9. Иванов А.Е. Больше, чем досуг (театр и культура повседневности дореволюционного студенчества) // Новое литературное обозрение. 2008. № 90. С. 31-44.
10. Кауфман А. Русская курсистка в цифрах. По данным переписи, произведенной на спб. высших женских (Бестужевских) курсах 15 ноября 1909 г. // Русская мысль. 1912. Кн. 6. С. 63-93.
11. Кропоткина Н.Т. Записки княгини Надежды Тимофеевны Кропоткиной (рожд. Повало-Швейковской) // НИОР РГБ. Ф. 549. Карт. 1. Ед. хр. 4.
12. Патрикеева О.А. Курсистка или вольнослушательница Университета: выбор россиянок в начале XX столетия // Вестник МИГУ им. М.А. Шолохова: Серия «История и политология». 2012. № 2. С. 38-46.
13. Правила для слушательниц Санкт-Петербургских высших женских курсов. СПб.: Типография В. Безобразова и К°, 1903. 14 с.
14. Пушкарева Н.Л. Сексуальность в частной жизни русской женщины (X-XX вв.): влияние православного и этакратического гендерных порядков // Женщина в российском обществе. 2008. № 2. С. 3-18.
15. Радин Е.П. Душевное настроение современной учащейся молодежи по данным Петербургской общестуденческой анкеты 1912 года. СПб.: Издание Н.П. Карбасникова, 1913. 118 с.
16. Радин Е.П. Проблема пола в современной литературе и больные нервы. Спб.: Типография Монтвида, 1910. 68 с.
17. Слушательницы С.-Петербургских высших женских (Бестужевских) курсов по данным переписи (анкеты), выполненной статистическим семинарием в ноябре 1909 г. Спб.: Типо-Литография «Экономия», 1912. 144 с.
18. Толстой А.Н. Собрание сочинений. Хождение по мукам. Трилогия. Книги первая и вторая. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1959. Т. 5. 638 с.
19. Тыркова-Вильямс А. То, чего больше не будет:Воспоминания известной писательницы и обществ. деятельницы А.В.Тырковой-Вильямс (1869-1962): [В 2 ч.]. М.: СЛОВО/SLOVO, 1998. 559 с.
20. Федосова Э.П. Бестужевские курсы // Вопросы истории. 1975. № 11. С. 216-220.
21. Хелльбек Й. Жизнь, прочтенная заново: самосознание русского интеллигента в революционную эпоху (1900-1933 гг.) // Новое литературное обозрение. 2012. № 116. С. 374-384.
22. Чуковский К. Книга о современных писателях. СПб., 1914. 236 с.
23. Щитинская-Цветова Л.К. Облик бестужевки начала века // Санкт-
Петербургские Высшие женские (Бестужевские) курсы (1878-1918). Сборник статей. Л.: Издательство Ленинградского университета, 1973. С. 296-299.
Об авторе
Громова Анна Игоревна - аспирант, старший лаборант, Институт этнологии и антропологии имени Н.Н. Миклухо-Маклая РАН, [email protected]
