CC BY
9Ю.В.Казаков Достоинство свободных, или о пользе ненужных вещей на востребованных факультетах
АЛИБИ [лат. alibi в другом месте] - юр.: нахождение обвиняемого в момент совершения преступления в другом месте как доказательство его невиновности.
Словарь иностранных слов
1
В далеком 1965-м Иосиф Бродский написал «Песенку о свободе».
Ах, свобода, ах, свобода. Ты - пятое время года. Ты - листик на ветке ели. Ты - восьмой день недели. Так она начиналась. А заканчивалась «песенка» пророчеством, тогда ещё, впрочем, не понимавшимся, а потому и не прочитывавшимся роковым:
Ах, свобода, ах, свобода. У тебя своя погода. У тебя - капризный климат. Ты наступишь, но тебя не примут. Перед этой, последней, строфой стояли строчки, которые воспринимались и вовсе поэтической метафорой (притом, что в тексте из тридцати шести строк возникали дважды):
Почему на свете нет завода, Где бы делалась свобода?
2
О том, как устроена постиндустрия средств массовой коммуникации (СМК) производящая не саму свободу, конечно же, но образы свободы и несвободы, т.е. те индивидуальные и массовые представления об основных ценностях, которые, собственно, и отличают демократии (даже и самые слабые, от режимов, даже и самых сильных) -известно не со вчерашнего дня.
Известно, далее, что внутри этой во многом уже постиндустрии продолжает жить - где-то достаточно уверенно, где-то ютясь на птичьих правах, - журналистика: не старая, но уже и не юная профессия, помогающая и даже позволяющая гражданам ориентироваться в пространстве времени, сопрягать личные свободы с гражданскими правами, а равно и с потребностями, интересами, заботами отдельного человека и конкретного общества в его многочисленных проявлениях. Интенция свободы и достоинства человека определяет, мне думается, суть и смысл этой профессии: как бы не отличались, проявляя различающиеся подходы к реализации этой «надустановки» и образуя тем самым очевидно несхожие типы журналистских практик1, большие группы носителей именно профессионального журналистского начала. (Это, между прочим, замечательно понимал Б.Н. Ельцин, назвавший однажды прессу «последним оплотом свободы».)
Известно, наконец, что профессионального (скорее все же - условно образованного) журналиста в России готовит журфак, как правило, университетский. То есть именно университет представляет собой тот особый завод, то заведение, которое производит (относительно системно воспроизводя представления о культуре профессии, об идеях и смыслах, для нее значимых, о предназначениях и задачах занятых в журналистике и в структурах ее жизнеобеспече-
1 См. об этих практиках подробнее: Дзялошинский И.М. Российские СМИ: перспективы трансформации // Журналист. Социальные коммуникации. 2011. №1. С. 17-35.
ния) такое явление, как профессиональные носители той самой интенции свободы (мысли, слова, творчества, духа) и достоинства человека. И коли так, то реальное состояние этого завода, проблемы взаимоотношений универсантов, отражающиеся в том, что именно и почему сегодня «заведено» или «не заведено», в том, что касается культурных задач и этических норм на журфаках, какое понимание этоса - академического, но и профессионального журналистского - преобладает у тех, кто руководит академическим процессом и кто включён в него, в том числе временно2, определенно обнаруживаются предметом повышенного интереса как общества, так и самих профессионалов: как свежеиспеченных, чуть прожаренных жизнью, так и изрядно в ее котлах поварившихся.
3
В год появления «Песенки о свободе» Лев Гдальевич Юдкевич, еще даже не «зав. отд. журналистики» истфил-фака Казанского госуниверситета, подпись которого стоит под моим дипломом журналиста, но просто «доц.», филолог, изучавший Есенина, чудный собеседник и бывший
2 Автор напоминает о связи перспектив «общества знания» с целостными (и во многом отличными от канонических, «горних») представлениями о современной академической культуре, зафиксированными Бухарестской декларацией этических ценностей и принципов высшего образования в Европе. Эти ценности и принципы, предложенные к практическому воплощению «политическим деятелям, академическим работникам, менеджерам и студентам», предполагают, в частности, что «автономия вузов не должна использоваться как повод уклониться от ответственности перед обществом», что вузы обязаны «последовательно действовать во благо общества», и что «академическая культура любого высшего учебного заведения» должна вести к утверждению этоса, «основанного на принципах уважения достоинства и физической, и психической неприкосновенности людей, обучения в течение всей жизни, развития знаний и повышения качества, вовлечения в образование, участия в демократическом процессе, активной гражданской позиции и равенства».
фронтовик, «продавил» право на защиту диплома по чудовищной для традиционной филологии теме «Хлебников -Лобачевский - Эйнштейн» Константином Кедровым - нынешним «д.филос.н.», философом, литературоведом и блестящим поэтом Кедровым-Челищевым профессором Литин-ститута им. Горького (etc.), а в то время - объектом прессования всемогущего КГБ. Лев Гдальевич, полагаю, и в год моей защиты (1970), и много позже на предложения порассуждать о свободе и достоинстве журналиста, а равно и о профессиональной этике журналиста, ответил бы улыбкой - и предложением чая с лимоном увидев за таким предложением провокацию. Человек с высоким моральным авторитетом в студенческой среде, Лев Гдальевич Юд-кевич, наверняка позволял себе, как минимум, усомниться в том, что этика журналиста обязана быть партийной. Но вот о том, что она должна быть профессиональной, в те времена не ведал определенно за отсутствием таковой, в том числе как предмета обсуждения и изучения на журфаке, в лексиконе, но и природе, прежде всего, советской прессы.
«Плохо» и «хорошо» в журналистской профессии тех времен определялось, в основном на вкус (стиль, слог, порядок слов в предложении) и на запах. Что касается последнего, то речь шла о том, насколько порядочными выглядят пишущие и их тексты (слово тогда было, в основном, газетно-журнальным) в представлении порядочных людей.
4
В год появления «Песенки о свободе» деканом журфака МГУ стал Ясен Николаевич Засурский: на протяжении последующих десятилетий - очень разных, с переходом из СССР в Россию, из одной политической системы в другую, со сменой информационных времен, наконец, - олицетворение как приемлемой меры свободы, а с нею и достоинств самого факультета, так и профессиональной пристойности, пригодности к основной работе тех, кто получал диплом журналиста. Академический, профессионально-
моральный авторитет декана и доброе имя, репутация факультета шли рука об руку.
Надо полагать и поэтому тоже появившаяся в середине «нулевых» в журнале «Эксперт» публикация «Факультет ненужных вещей»3 воспринялась большинством из известных лично мне читателей не столько разумной критикой, сколько наветом. И это при том, что автор обращался к «вещам» сугубо конкретным, ссылаясь на результаты опыта: личного, полученного в процессе поиска сотрудников для названного в статье сайта, а также ряда известных ему (но не называемых поименно) редакторов СМИ.
Тимофеевский писал о снобизме «противоестествен-ников», представления которых о полученном ими «хорошем общегуманитарном» образовании не выдерживают проверки там, где речь заходит о филологических и лингвистических знаниях. О том, что выпускники журфака, относясь к «самому интернетизированному поколению», не умеют пользоваться Сетью как рабочим инструментом. О том, что выпускники, чистящие себя перед «ящиком», попросту не выдерживают темпов работы, необходимых в сетевых СМИ.
Помимо досадного, острого (но и понятного: по малости выделяемых на это учебных часов) дефицита знаний по профтехпредметам, автор «Факультета...» обнаруживал у выпускников журфака МГУ, как минимум, две фундаментально провальных зоны в том, что относится к основаниям профессии: нулевую корпоративную этику - и стремление заниматься пиаром и гламуром, но не репортажами или расследованиями. «Пора выпускать журналистов, специализированных в определенных областях: политике, экономике, культуре, модном сервисе, спорте. Специалиста легче научить писать, чем журналисту объяснить специфику, - таково солидарное редакторское мнение». Осторожно относясь к солидарному, договоримся считать этот вывод мнением автора.
3 См.: expert.ru/expert/2005/47/47ex-gurfac_838
Возможно, я и не вспоминал бы сегодня статью в «Эксперте» (хватает событий и ситуаций новых, остроактуальных), когда бы не три существенных, содержательных обстоятельства, обнаруживаемых в ней и в связи с ней.
Во-первых, «Факультет ненужных вещей» оказался по факту первой4 публикацией, в которой было публично подвергнуто тотальной критике качество подготовки выпускников на головном (во всех смыслах) специализированном факультете. На что стоит обратить внимание: текст, состоящий сплошь из оценочных суждений и выражавший мнение автора, был безоговорочно диффамационным по установке. Автор не искал баланса, не пытался смягчить удар по репутации факультета. Деловой журналист предъявил сугубо деловой, предельно прагматичный подход к продукции «фабрики». И вынес вердикт (поставил клеймо): «факультет ненужных вещей», - распространяя эту оценку и на «продукт», именуемый выпускниками, и на то «предметное», что в основание этого продукта закладывается в процессе обучения. (Читатель волен был признать публикацию либо выражением чувства ответственности профессионала за состояние и перспективы профессии, либо «за-казухой» определенного рода и свойства; прочитавшие немедленно и делились на приверженцев одной или другой точки зрения.)
Во-вторых, автор, употребив словосочетание «корпоративная этика», не стал уточнять, что, собственно, имеет в виду: профессиональную этику журналиста, т.е. этику профессиональной ассоциации, «горизонтальной» журналистской корпорации, - или нечто иное, связанное с практикой жизнедеятельности СМК как особых бизнес-структур, корпораций «(вертикальных»? Не секрет, что предписания, нормы, правила поведения, директивно задаваемые журналистам руководителями СМК, представленными на безусловно специфическом российском медиарынке, сплошь и рядом не просто расходятся с принципами и нормами соб-
4 Скажу мягче: первой, как мне представляется.
ственно журналистской этики, но порой вступают с ними в жесточайший - на выживание самой журналистики и доверия к этой профессии - неразрешимый, по сути, конфликт.
И, наконец, в-третьих. Если на самом факультете после 2005 года, как показало развитие событий, оказались явно недообсужденными темы «пиара» и «гламура» (как приоритетных сфер интересов выпускника, вытесняющих в сознании и в устремлениях будущих журналистов «журналистику общественного интереса»), то журналистской средой в целом, но также и «(профильной» универсантской средой, отвечающей в конечном счете за качественную личностную составляющую будущей журналистики, не был расслышан и принят к серьезному обсуждению и анализу сигнал «примата профильного специалиста». Не новый, но заметно актуализованный статьей в «Эксперте», посланный как бы от имени неопределенного редакторского круга, сигнал этот был оформлен в виде «практичной» сентенции «специалиста легче научить писать, чем журналисту объяснить специфику».
\ / V V
У всех трех позиций, на мой взгляд, определенно прослеживается связующее звено, безусловно, первостепенное по значению: отсутствие понимания сути, смысла, роли в профессии и обучении профессии, повседневной связи с тем, что ты делаешь и как ты думаешь, называя себя журналистом, кода профессии: профессиональной этики журналиста.
5
Применив оборот «как показало развитие событий», я имею в виду цепочку из трех разнородных, но связанных внутренней логикой, репутационно затратных для жур-фака МГУ ситуаций.
Первая - девичий подарок премьеру, календарь на 2011 год, «нулевая страничка» которого была оформлена как выдох безымянной, не узнаваемой по панорамному на-
езду камеры на часть груди барышни в невысоком бюстгальтере5: «Владимир Владимирович, МЫ ВАС ЛЮБИМ. HAPPY BIRTHDAY, MR.PUTIN!».
Для тех, кто календаря не видел: эффектные барышни в хорошем нижнем белье, выстроенные фотографом в правильных модельных (для нижнего белья) позах - с именами, фамилиями и обозначением универсантской позиции (курс журфака МГУ) - «говорили» Владимиру Владимировичу на страничках-месяцах нечто свое, личное. «Всем бы такого мужчину» - это январь. Февраль: «Как насчет третьего раза?». Март: «Леса потушили. А я вся горю». «Я Вас люблю» - май. «Прокатите на "Калине"» - июнь. Июль: «Возьмите вторым пилотом». Август: «Ну, а кто, если не Вы?». «Мне не нужда рында, мне нужны Вы» - это ноябрь. Настойчивее других симпатию проявила «декабристка»: «Хочу поздравить лично. Позвоните» (и номер мобильного телефона).
Известный человек с известным чувством юмора отреагировал на как бы шутку правильно (и характер, и выучка). В интервью топ-модели Наоми Кэмпбелл, задавшей ему вопрос об эротическом календаре, глава правительства «заметил, что критиковать власть в России очень модно, и оценил смелость девушек, которые рискнули получить обвинения в "заигрывании" с властью»6.
Автор материала на сайте dp.ru «Владимиру Путину понравился календарь с полуобнаженными студентками» напомнила, что «после выхода первого календаря Интернет накрыл шквал работ подражателей, большинство из которых сделали упор именно на критику власти. Легкомысленному настрою, заданному при помощи первого подарка
5 Грудь оказалась апрельской. Её обладательница - и вовсе абитуриентка журфака МГУ, с конкретными именем и фамилией (уже известной - или еще не известной приёмной комиссии? Но это -другая тема, не будем путать сюжеты), - приложила к собственному, не холодному, взгляду выдох: «Вы - лучший»...
6 http://dp.ru/100ac6/
(«Как насчет третьего раза?», «Прокатите на "Калине"», противопоставили острую политическую и социальную тематику («Когда освободят Ходорковского?», «Кто убил Политковскую?»)7.
Следом за этой информацией шло вот какое уточнение: «При этом первый календарь подвергся самой решительной критике, в частности, со стороны декана МГУ. Возможно, именно с этим связан тот факт, что он внезапно стал благотворительным; об этом во всеуслышание заявил продюсер проекта Владимир Табак».
Обратим внимание на сказанное о «решительной критике» со стороны «декана МГУ8» (в виду имелась уже нынешний декан журфака МГУ Елена Вартанова) - и на то, что за будущими журналистками, публично-интимно презентовавшими себя премьеру, обнаружились «проект» и «продюсер» с конкретной фамилией.
Продюсер - и это переход ко второй ситуации - бывший журфаковец, оказался «штатным» участником той «встречи с молодежью» президента Медведева, которая прошла 20 октября 2011 года на Моховой, 9, к журфаку формально как бы и не имея отношения9. Однако по целому ряду причин (изменение в расписаниях занятий на факультете; недопуск в зал бывшей Коммунистической аудитории будущих журналистов - за исключением нескольких, чьи имена в этот список попали заранее; отсутствие в том
7 Речь идет о календаре «Владимир Владимирович, у нас есть несколько вопросов», на котором губы шести студенток (имя, фамилия, курс), одетых в темные костюмы или платье, спрашивали премьера: «Когда освободят Ходорковского?», «Кто убил Анну Политковскую?», «Дураки ладно, но дороги то?», «Свободу собраний -всегда и везде?»
8 Так в тексте. - Ю.К.
9 Ясен Николаевич Засурский, по крайней мере, так и сказал терзавшим его на «Дожде» Татьяне Арно и Дмитрию Казнину: Медведев «приходил не к нам, не для встречи с нами», это была его «встреча с людьми, которые попросили помещение»; «мы предоставили площадку, и все. Более ничего».
же списке и в зале Елены Вартановой и Ясена Засурского10; задержание студенток журфака с политическими плакатами на Моховой и препровождение их в отделение милиции; проведение на следующий день после встречи демонстративного «субботника» на факультете и т.д.) встреча эта стала и едва ли не самым обсуждаемым в Интернете политическим скандалом, задевшим одновременно и президента, и журфак, и поводом для появления публицистического, но и литературного текста: «Журфаковского» Дмитрия Быкова.
«В охранничьем оскале изобличился враг: в журфак не допускали учиться на журфак! Поэтому студенты, являя ум и прыть, свои апартаменты задумали отмыть - от лажи, холуяжа, бессилия и врак. Пускай случилась лажа -журфак всегда журфак. / И вот теперь мы ропщем, встречаясь тет-а-тет: зачем позорить в общем приличный факультет? Студенты им - помеха, их сразу не на-
11
гнуть - так пусть бы он поехал еще куда-нибудь!» .
Эта вторая из репутационно затратных для журфака ситуация должна быть прояснена (хотя бы в данном тексте), как минимум, по двум позициям.
Позиция первая: журфак как не запретный запретный плод. Начнем с допущения вот какого рода: власть не поняла (или: до конца не поняла, - если сам выбор места этой президентской встречи не был провокативным ходом ее «пиарщиков»), в какой мере травмировала журфак, использовав его - пусть даже как площадку, измеряемую в квадратных метрах, - в политических, пропагандистских, агитационных целях.
10 Ясен Николаевич, ныне президент журфака, проговорился на том же «Дожде»: «Я не пришел на эту встречу, потому что меня не звали».
11 Дмитрий Быков. Журфаковское // Новая газета, 116 (1822), 24.10.11 г., с.24.
Допущение гипотетически возможное, конечно, но, как бы это сказать помягче, выпадающее из поля российских политических реалий. Если то, что студентки, выражая особые симпатии к премьеру12, обнаружили наплевательское отношение - по незнанию азов будущей профессии? По выбору приоритетов? - к одной из фундаментальных для честной журналистики профессионально-моральных установок («с властью - на расстоянии вытянутой руки»), хоть в какой-то мере можно объяснить их неопытностью, наивностью, то власть нашу неопытной или наивной назвать не повернется язык.
Мне лично думается, что многоопытная власть в данном случае продемонстрировала (и не суть важно, кто именно это придумал и с кем согласовывал) замечательно циничный вариант демонстрации штандарта на особой, дважды автономной территории. (Университет, да к тому же журфак13: в формате «санитарной зоны», как бы изначально исключающем сам вопрос о дистанции вытянутой руки.)
Было бы любопытно узнать: а какая-то общественная организация, выступившая (пусть формально) инициатором проведения этой «встречи с молодежью» именно на жур-факе МГУ14, пользование этими самыми квадратными метрами, т.е. простейшую аренду аудитории оплатила? Если «да», то журфак - или кто-то за него в университетской структуре - получил плату за прокат брэнда «Моховая, 9»: предполагавшегося, как понимаю, не имеющим простого денежного эквивалента. Если «нет», то все свелось, так уж
12 В нижнем белье - дурновкусие, хотя и с подтекстом, именно для журналистской профессии особо опасным: в силу известной аналогии, пришедшей из литературного произведения, но укоренившей в речевом обороте «вторая древнейшая», а с ним, увы, и в массовом, постсоветском сознании.
13 С упомянутыми азами «профессионально правильного» во взаимоотношениях прессы и власти, в том числе.
14 И наверняка проведшая соответствующие переговоры с деканатом журфака или ректоратом МГУ.
получается, к обмену услугами: освобождение площади -на отчистку туалетов15.
Вторая позиция (из тех, что «на прояснение ситуации») может быть описана как репутационная именная. К наиболее резко усложнившемуся в октябре, в прямой связи описываемой ситуацией, придется отнести разделение обсуждающих проблемы и перспективы журфака на «заясенных» и «противоясенных», по публично-личному отношению к человеку-легенде, декану журфака с времен раннебреж-невских до среднемедведевских.
Читаю у бескомпромиссной максималистки Маши Гес-сен: президент «мог вот так приехать на журфак, а полиция могла вот так задержать студентов» потому, в том числе, что «факультет журналистики с 1965 года возглавляет один и тот же человек» Я.Н. Засурский.
«Ясен Николаевич был деканом, когда закончилась оттепель. Ясен Николаевич был деканом, когда главным идеологическим врагом стали уже не капиталисты, а диссиденты, когда вся карательная махина работала на то, чтобы отловить горстку смельчаков и сгноить их в тюрьме. А Ясен Николаевич воспитывал людей, которые обслуживали эту махину, которые писали хвалебные статьи о ней и ругательные - о врагах режима. Ясен Николаевич был деканом, когда прорабатывали на комсомольских собраниях, а потом отчисляли тех, кто решил эмигрировать.
В 1991 году закончилась советская власть. Казалось, в обществе все должно поменяться, и чуть ли не в первую очередь - пресса. Но в главном университете страны человек, который к тому времени четверть века учил студентов
15 Ах, Ясен Николаевич! Ну кто бы, кроме знающего, что такое настоящая новость, сказал на «Дожде», дезавуируя «акцию» по отмыванию журфака недобросовестными, конечно же, «пиарящими-ся» по случаю студентами, настоящими и бывшими: «Извините, они не хотели мыть, они делали вид, потому, что они знали, что все до блеска вымыто. Я сказал, ну пусть они туалеты помоют. Мне сказали, все туалеты до блеска вымыты службой охраны президента».
врать, остался на своем месте. Я ничего не знаю о личных убеждениях Ясена Николаевича Засурского. Может быть, все эти десятилетия в глубине души он любил правду. Но я знаю вот что: так не бывает. Человек, который 26 лет учил врать, не может оставаться на своем месте, он вообще не может учить. У него должен быть запрет на профессию. Но, насколько я знаю, ни один из бывших студентов Ясена Николаевича Засурского, а это практически все главные редакторы всех основных изданий и телеканалов России, ни разу не сказал Ясену Николаевичу, что так не должно быть. Вот это - стыд». (24.10.2011)
Читаю у Татьяны Малкиной, несклонность которой к дурному компромиссу была проверена знаменитой пресс-конференцией ГКЧП16: «Глупость раздражает, а агрессивная глупость вызывает бешенство. Наезд прогрессивной общественности на Ясена Николаевича Засурского я лично воспринимаю именно как проявление этой агрессивной глупости. Вкратце вот примерно, что ему вменяется: «Вы, господин Засурский, посмели пустить на порог нашей альма-матер некоего президента Медведева, не добившись от не-
16 Я иногда цитирую на семинарах несколько строчек из романа Е.А. Евтушенко «Не умирай прежде смерти», в котором есть поэтически оформленная, но абсолютно достоверная деталь пресс-конференции ГКЧП 19 августа 1991 г.:
«Пока заговорщики прятались за танками, они казались страшными. Но когда они высунулись из-за танков на телевизионный экран, они проиграли, потому их не только нельзя было любить, но и нельзя было бояться. Московская девчонка-журналистка, задавшая им издевательский вопрос: «скажите, вы понимаете, что совершили государственный переворот?» - своим девичьим розовым пальчиком остановила колесо истории, казалось, покатившееся назад». (Цит. по: Евтушенко Е.А. Не умирай прежде смерти: Русская сказка, М.: Моск. Рабочий, 1993. С. 250)
«Девчонкой-журналисткой с розовым пальчиком», задавшей вопрос в ситуации, когда, на самом деле, все было еще очень серьезно, чтобы не сказать - страшно, как раз и была Татьяна Малкина.
го и не потребовав предварительных гарантий того, что он будет вести там себя по нашим правилам, с правилами мы потом определимся. Вы, знаете ли, господин Засурский, попрали священный дух свободы, царивший в стенах нашего факультета». (...) Коллеги, побойтесь бога, оставьте в покое Ясена Николаевича Засурского, которому, к слову, большое спасибо и низкий поклон за дух свободы, царивший в стенах факультета. Интеллектуальная недобросовестность, неразборчивость, дурновкусие - они, знаете ли, опасны и заразны. Если у журналистов в голове такая адская каша, если их преследует такая неудержимая страсть валить с больной головы на здоровую, и вообще все время терзает страсть валить, то стоит ли удивляться тому, что у нас такие президенты?»17 (25.10.2011)
Вот - на выбор, что называется, два взгляда на человека, давшего путевку в жизнь тысячам журналистов, две журналистами же выраженные позиции. Вот ситуация «неполного алиби» - и реакции на неё: в измерении самом явном,публичном.
Мне, безусловно, куда ближе позиция вторая. В размашистом тезисе «человек, который 26 лет учил врать, не может оставаться на своем месте, он вообще не может учить», усиленном убежденностью в том, что к декану советских времен следовало бы применить «запрет на профессию», обнаруживаются, как минимум, два грубых логических, но ведь и этических «сбоя».
Формула Татьяны Малкиной - «большое спасибо и низкий поклон за дух свободы, царивший в стенах факультета» - дезавуирует первый, ибо свидетельствует о том, что же стояло за именем, делом, поведением Засур-ского-старшего в те самые 26 его советских деканских
17 Сайт телеканала «Дождь», 24.10.2011.
Л й
18 Выделяю здесь этот период как в силу того, что именно на нём сфокусировался взгляд Маши Гессен, так и потому, что имя собст-
Ну, а второй «сбой» - само затенение, переведение «в нети» без малого двух десятилетий «после девяносто первого». Тех лет, уточню, на протяжении которых я мог наблюдать, пересекаясь в различных ситуациях и ролях с Ясеном Николаевичем, и его самого (негромкого, спокойного, отвечающего за данное слово, внутренне свободного, мудрого), и отношение к нему людей, являющихся для меня моральными авторитетами: от Алексея Симонова до Дмитрия Муратова.
Признаваясь в глубоком уважении к нынешнему президенту журфака, поясню, однако, - переходя к теме «неполного алиби» профессора, - почему двумя абзацами выше употребил не безоговорочную конструкцию «мне, безусловно, куда ближе»: отличную от безоговорочной по отношению к своему декану позиции Татьяны Малкиной.
6
Как мне представляется, Ясен Николаевич - живой человек, а не памятник самому себе, по счастью, - в ситуации «двадцатого октября», вокруг и по поводу которой образовался скандал, тяжело его задевший, допустил единственную, во многом понятную поведенческую ошибку. При этом сама ситуация определенно выявила два очевидно различных по характеру и качеству слабых места факультета, так или иначе связанных с темой «неполного алиби».
Что касается ошибки: президент журфака либо не сумел, либо не счёл возможным или даже допустимым (чувство долга), что сложнее, в ситуации «вокруг 20 октября», т.е. вокруг «посещения» президентом здания на Моховой, 9, отойти на шаг от эпицентра конфликта, абстрагироваться
венное «Ясен Засурский» до 1992-1993 года, до момента, когда я пришел к нему знакомиться то ли как функционер только что созданной Госинспекции по защите свободы печати и массовой информации, то ли уже как эксперт Фонда защиты гласности, существовало для меня как имя нарицательное: известное, значимое, но при этом отдаленное, достаточно абстрактное.
от привычной «деканской» горячки затем, чтобы попытаться наново, с чистого листа разобраться в ситуации действительно новой: ни им самим, ни факультетом прежде не переживавшейся.
При этом именно неспособность (или неготовность) отступить от устойчивых представлений о факультете как субъекте непрерывного личного патронажа (как формы выражения личной ответственности), десятилетиями сформированная готовность закрывать собой, как бы не пробиваемым (синдром декана-долгожителя), любую «амбразуру», из которой может вестись огонь на поражение по журфаку, не позволили ему, во-первых, дистанцироваться (хотя бы на время серьезного анализа произошедшего и продолжавшего происходить) от ошибки власти: и в самом деле использовавшей факультет в собственных целях. И, во-вторых, обнаружить реальный край, кромку площади, которую занимает личная репутация в новом, ином, чем не только полвека, но и два десятка лет назад интернетном формате сущего. В том пространстве, где доброе имя теряет устойчивость и плотность, осыпается на «перекатах» Сети, не позволяя, в большинстве случаев, задетому хоть как-то реагировать на кем-то вброшенное и мгновенно распространившееся суждение. В том пространстве, наконец, где неточное слово, произнесенное вслух (и разнесенное тем же Интернетом), может означать потерю лица, для морального авторитета особенно опасную.
Такое, мне кажется, случилось в эфире на ТК «Дождь» (24 октября), когда президент журфака, уклоняясь об обсуждения сути происходившего на факультете и вокруг него 20 октября, как с гражданской позиции, так и в логике журналистской профессии (профильной для факультета) публично упрекал студентов, «нарушивших закон гостеприимства», в том, что они занимались «саморекламой» и «пиар-акциями», резко отзывался о заявлении Московской хартии журналистов, выразившей «возмущение событиями, происходившими на факультете журналистики
МГУ»19, - и высказывал надежду на повторное посещение факультета российским президентом. («Мы хотим с ним поговорить об отношениях между властью и СМИ и о том, как улучшить наши СМИ».) Защитная реакция Ясена Николаевича (скорее, впрочем, административная, чем собственно универсантская) на позицию и манеру ведущих эфир, воспринятую «наездом» на факультет, оказалась морально неточной, ибо выглядела и воспринималась, в сущности, «охранительной» и провластной.
Переходя к «слабым местам» факультета, назову сначала то общее, которое полагаю главным. Речь - об опоздании (на десятилетия, увы) с повседневным и при этом осмысленным, направленным, системном дополнением факультетского «духа свободы», о котором напомнила Татьяна Малкина, факультетским же, т.е. универсантским
19 Вот текст Заявления Московской хартии журналистов (22 подписи), обнародованный 24 октября 2011 на сайте «Эха Москвы»:
«Московская хартия журналистов выражает возмущение событиями, происходившими на факультете журналистики МГУ 20 октября 2011 года. Задержания сотрудниками ФСО и полиции студентов факультета журналистики, попытавшихся задать Президенту России Дмитрию Медведеву «неудобные» вопросы, нанесли огромный ущерб репутации как самого факультета, так и Московского университета в целом.
Мы по-разному оцениваем сам факт проведения в стенах факультета встречи Дмитрия Медведева с поддерживающими его студентами и сотрудниками различных вузов, из-за которой деятельность факультета была фактически приостановлена.
Некоторые из нас считают это допустимым, некоторые - нет. Но мы едины в том, что задержания студентов, действовавших в полном соответствии с принципом свободы слова, закрепленным в Конституции Российской Федерации, являются позорным актом беззакония.
Мы убеждены, что факультету журналистики следовало бы гордиться тем, что в его стенах еще учатся студенты, которых действительно интересуют сложные вопросы и судьба страны.
Мы считаем, что любые репрессии в отношении студентов, готовых вести себя как граждане и журналисты, недопустимы».
«духом» честного профессионализма: в журналистике как будущем общем деле - и в журналистской среде, формирование которой происходит здесь же, на факультете.
Профессиональная этика журналиста - я говорю это как человек, много лет приглядывающийся к журфакам с позиции и с расстояния профильного «интересанта», -определенно не заняла на журфаке МГУ должного, обязательного, а не дозволенного или выспрошенного места20. Профессиональная этика не стала сознательно культивируемым, «культовым», если угодно, учебным и исследовательским направлением в необходимо глубоком - на переходе из системы в систему - ценностно- и целепола-гающем (а не только понятном и действительно необходимом материально-техническом) переоснащении журфака. Без такого именно переоснащения инкубатор современной журналистской профессии21 не запускается, как ни пытайся «прагматизировать» учебное расписание. Востребованный обществом и профессией факультет «факультетом ненужных вещей» становится там и тогда, где и когда сама журналистика начинает восприниматься суммой конкретных знаний и приемов, набором методов и технологий.
Именно в просадке ценностно- и целеполагающего нужно искать, если всерьез, корни того тяготения выпускников «к пиару» и «гламуру», о котором речь шла в давней статье «Эксперта». Именно отсюда родом и «революцион-
20 Уточним, - особый род долженствования. Речь о должном месте, в данном случае, идет как о месте, решительно не соответствующем мизерным часам, отпускаемым на «предмет» в учебном процессе. Как о месте, определяемом спецификой и постоянно заявляющими о себе профессионально-этическими дефицитами гибридной, вполне довольной самой собой постсоветской журналистики.
21 Журналистика как профессия опасно запаздывает со своим становлением в России. И пока, придется признать, у нас нет оснований полагать, что ситуация эта способна радикально измениться без приложения серьезных, именно системных усилий: начинающихся определенно (больше неоткуда) с университетов.
ный» календарь с барышнями, устремленными к премьеру («пиар-гламур» в одном флаконе). Но ровно и отсюда же представление о том, что специалиста проще превратить в журналиста: «научив писать». Погружение в профессиональную этику журналиста этим «простым» рецептом не предусматривается, т.е. сам рецепт остается, в сущности, рецептом и технологией советского, допрофессионального для журналистики времени.
На вопрос: не отсюда ли и проявленный в Заявлении Московской хартии журналистов мотив обнаруженного случаем разделения студентов журфака на готовых вести себя, как граждане - и на всех остальных (а именно этот мотив, насколько я понимаю, был воспринят мэтром возмутительным и толкающим студентов «на ложный путь») у меня определенного, выверенного ответа нет. Нет, уточню, по сшибке даже и теоретических представлений о допустимом и должном в ситуациях, схожих с рассматриваемой, в журналистике участия - и в журналистике информационной: упорно не приживающейся в России. Говорю об этом здесь потому, в том числе, что не уверен, увы, что сама тема этой сшибки (как тема напряжений и даже разрывов ткани профессиональной этики журналиста) после «волны 20 октября» замечена и обсуждена на факультете должным образом как самими преподавателями, так и преподавателями вместе со студентами.
И уже совсем коротко, буквально три слова о втором «слабом месте» факультета, выявленном в той ситуации, которую я рассматриваю в качестве модельной. Всякий, кто к ней обращался, заметил, что помимо имени Засурского-старшего в ней и рядом с ней возникает имя Засурского-младшего. Не собираюсь обсуждать здесь ни обошедшей Интернет фотографии, на которой Иван Засурский (журфак МГУ) с видимым удовольствием пожимает руку кумиру юности, Ивану Демидову (в момент рукопожатия на журфа-ке, 20 октября, представляющему Администрацию Президента РФ), ни антирепутационных строчек в «Журфаков-
ском» Дмитрия Быкова, очевидно восходящих к этому моменту и к этому снимку. Напомню другую деталь, много более существенную для темы «(специализированный» универсант - верховная власть: именно Иван Засурский выступил ньюсмейкером в информационной волне, связанной с возможным повторным визитом Медведева на Моховую, 9; на этот раз - именно на журфак МГУ.
Цитирую начало одной из информационных заметок: «Президент России Дмитрий Медведев пообещал вернуться на факультет журналистики МГУ и ответить на "любые" вопросы студентов. О будущем приезде Медведева на журфак сообщил заведующий кафедрой новых медиа и теории коммуникации Иван Засурский. Засурский написал в своем блоге, что общался с пресс-секретарем президента Натальей Тимаковой. Тимакова сообщила завкафедрой, что Медведев "обязательно" приедет на факультет и даст ответы на любые вопросы, которые ему зададут студенты»22.
Обращаю внимание: блоггер Иван Засурский, а не декан Елена Вартанова и не президент журфака Ясен Засурский сообщили городу и миру о контакте «с Кремлем» - и об «обещании» президента вернуться.
Вопрос: и что с того? - снимаю, как не подходящий к ситуации. На мой взгляд, «параллельный канал» доступа к власти и информации о ее планах и намерениях, установленный Засурским-внуком (уточнение для тех, кто готов вспомнить Твардовского, там про «сына» и «отца»), разрушает иммунный барьер факультета, а сам вопрос о профессиональной этике новых медиа переводит в плоскость сугубо умозрительную.
7
«Трое суток шагать, трое суток не спать / Ради не-
23 « 24
скольких строчек в газете» над шестой частью суши
22 http://www.neva24.rU/a/2011/10/22/Medvedev_otvetit_na_neudo/
23 «Песня журналистов». Музыка В. Мурадели, слова А. Левикова.
зазвучало в 1964-м, за год до появления никому неведомой «Песенки о свободе».
Ходульный, мягко говоря, шагающий журналист («он всю ночь с радистом слушал вьюгу / Версты в поле мерил с агрономом») и его страна сочетались без зазора; журналистика воспринималась массовым сознанием тех лет (свидетельствую) одной из самых достойных профессий. Журналист - всегда за правду, всегда на стороне справедливости: в начале шестидесятых этот дважды ходульный25 постулат населением страны, в которой я рос, принимался безоговорочно.
Советского человека того периода (космос - наш, целину - покорили, Америку - попыхтим, но догоним) невозможно представить себе, как минимум, без одной «центральной» ежедневной газеты: с ожидаемым очерком, привычным фельетоном, с обязательной рубрикой «Газета выступила. Что сделано?»26.
24 Термин, который постоянно использовала пропаганда, признававшаяся в советские времена не просто составной, но передовой и при этом системообразующей частью журналистики.
25 Советский журналист и в самом деле как бы стоял и передвигался на ходулях: не будучи Гулливером, он перешагивал через барьеры, о которые разбивались усилия частного человека, не будучи силачом - разрывал путы, казавшиеся не разрываемыми, создавал героев и возвращал репутации, продвигал дела государственного значения и приносил утешение безутешным. Можно говорить о государственной, привластной природе этого феномена, но стоит ли забывать о конкретных людях, занимавшихся журналистикой? Не снимая ни с кого из нас, советских журналистов, греха личного вклада в долгое житие государства, безусловно, не демократического по своей природе, скажу так: большинство из тех журналистов, с которыми меня за десятилетия сводила судьба, осознанно или стихийно компенсировали, а не просто замаливали этот грех честной попыткой помощи в обустройстве судьбы и быта конкретного человека, конкретной семьи, конкретного места.
26 Рубрика эта, на всякий случай, в то время была не вздохом бессилия, знакомым нынешним газетчикам, а отчетом о последствиях конкретной критической публикации. Очерк же казался жанром
Запасы уважения, почтения, даже пиетета по отношению к журналистской профессии и занятым в ней в стране, постоянно обозначавшей себя самой передовой, свободной и справедливой (газетный «цех», а с ним и машина пропаганды - не отдыхали), подразумевались столь же неисчерпаемыми, как и запасы природных ресурсов. По части же отношения веры к своему слову и доверия к себе соотечественников тысячи и тысячи ломившихся в те годы на считанные университетские факультеты и отделения журналистики не испытывали беспокойства.
И если журналисты того времени воспринимались -массово - рыцарями без страха, то их преподаватели естественным образом проходили по категории «без упрека», предполагаясь в массе своей именно безупречными, ни в каком «алиби» заведомо не нуждавшимися.
Должно было утечь много воды, и не только воды, к сожалению, чтобы я, получивший журналистский диплом и до сих пор хранящий все свои прошлые журналистские удостоверения, прочитал однажды знакомую строчку как «бесконечные хлопоты йети».
Чтобы «йети» стал современным журналистом, очевидно, нужно нечто большее, чем даже и очень сильный факультет нужных вещей: в стране должен поменяться состав атмосферы. Не испытывая по этой части иллюзий, завершу этот текст тремя тезисами «из насущного».
Первый. Ощущать себя сегодня в учебном процессе так, как ощущали себя мои университетские преподаватели, невозможно в принципе. Профессор (преподаватель), достоинства и недостатки которого обсуждаются студентами на официальном университетском сайте, лишен даже и частичного, неполного алиби изнутри университета (пишущий анонимен; навет, когда он возникает, не остано-
бездонным и безграничным географически (при таком-то количестве людей поступка в стране), тем более, что газетный «цех», понимавшийся тогда главным журналистским, работал не покладая рук.
вим, не пресекаем). И я не знаю, сказать по правде, не как к этому относиться (в нашем нынешнем обществе - сугубо отрицательно), а что с этим делать, как эту новую, опасную ситуацию связывания рук и заклеивания рта преподавателю, занятому поиском новых истин, и в профессии тоже, преодолеть. Диффамация и доносительство не идут рука об руку ни с общегражданской моралью, ни с профессиональной этикой журналиста: для меня самого это совершенно очевидно.
Второй. В том же октябре, когда тряхнуло журфак МГУ, приподняло и перенесло в другую часть города Казани (выбросило из замечательного университетского двора в два дня: распоряжением нынешнего ректора Казанского -Приволжского - федерального университета, как теперь называется мой бывший Казанский государственный университет) факультет журналистики и социологии. Один из преподавателей этого факультета, социолог, к которому я отношусь с давним почтением, написал по этому поводу (не потом, по получении предписания: пытаясь остановить переезд, т.е. проявляя ту самую безнадежную решимость, о которой писал А. Камю в своем «Сизифе») открытое письмо ректору. Письмо изначально оставляло в роли неподписантов студентов факультета (защита и убережение), но при этом, безусловно, призвано было всколыхнуть преподавательскую среду университета. Достоинство факультета и достоинство его преподавателей, очевидно задетое ректорским распоряжением, сформированным в логике «выполнять без рассуждений», побудило полтора десятка преподавателей уже в первые дни по появлении этого письма в университетской сети поставить под ним свои подписи: не оглядываясь на возможные последствия.
Я не знаю, как относиться к этой цифре: пятнадцать подписей на университет с тысячами преподавателей. Я не понимаю, к какой из этих частей (учитывая, в том числе, сам факт того, что волюнтаризм - даже и ректорский или ректорский, тем более, - несовместим с известной позици-
ей Бухарестской декларации, касающейся взаимного уважения всех членов академического сообщества27) относить формулу «неполного алиби».
И третий. Принося извинения Ясену Николаевичу За-сурскому за рассмотрение конкретной кризисной, с моей точки зрения, ситуации «отсутствия полного алиби» на примере, потребовавшем прямое обращение к его имени, я выражаю надежду на то, что «ситуация 20 октября» все-таки получит должное осмысление на безусловно дорогом мне и важном для страны факультете.
27 П. 2.6. Свободный обмен идеями и свобода самовыражения основываются на взаимном уважении всех членов академического сообщества независимо от их иерархического статуса. Отсутствие подобного обмена сказывается на академическом и научном творчестве.
