CC BY
69
Боборыкина Т.А. ©
Доцент, кафедра междисциплинарных исследований в области языков и литературы, Санкт-Петербургский государственный университет
ДОСТОЕВСКИЙ И РИЧАРДСОН: КРУТОЙ ПОВОРОТ СЮЖЕТА
Аннотация
В статье исследуются отношения первого романа Достоевского, написанного в эпистолярной форме и романов корифея эпистолярного жанра, английского писателя 18 века Сэмюеля Ричардсона. Отмечается влияние Ричардсона на мировую литературу и, в частности, на творчество А.С. Пушкина. Дается трактовка частичного повторения сюжетной линии романа Ричардсона «Кларисса» и упоминания имени героя этого романа -Ловеласа в контексте «Бедных людей» Достоевского.
Ключевые слова: Ф.М. Достоевский, «Бедные люди», Сэмюель Ричардсон, А.С. Пушкин, эпистолярный роман, «Кларисса», Ловелас.
Keywords: Feodor Dostoevsky, «Poor Folk», Samuel Richardson, Alexander Pushkin, epistolary novel, «Clarissa», Lovelace.
«Бедные люди» — первый роман Фёдора Михайловича Достоевского, работа над которым продолжалась с января 1844 по май 1845 года. Это раннее произведение он пишет в эпистолярном жанре, популярном в литературе ушедшего в прошлое Сентиментализма, завершившего эпоху европейского Просвещения и открывшего путь Романтизму. Эпистолярный (в письмах) роман - характерное направление литературы XVIII века. Особую популярность этот жанр приобретает в связи с публикациями произведений английского писателя Сэмюеля Ричардсона (1689—1761) «Памела, или Вознагражденная добродетель» (1740), «Кларисса, или История молодой леди» (1748), "История сэра Чарльза Грандисона" (1754). Поистине, «Ричардсон выступил новатором, и вскоре после него весь XVIII век вылился в той же форме писем и дневников, прием, удержавшийся в отдельных случаях и в XIX столетии: все эти произведения прямо или косвенно восходят к Ричардсону» [1, 2].
Ричардсон оказал колоссальное влияние на развитие мировой литературы. Им зачитывались, его переводили, при этом сокращая многотомные романы в объеме и тем самым увеличивая популярность, как это сделал, например, автор знаменитой «Манон Леско» (1731), аббат Прево. Страстным популяризатором Ричардсона был и Дидро (1713— 1784), по-своему откликнулся на прославлявшего добродетель Ричардсона и маркиз де Сад (1740—1814), чей скандально известный роман «Жюстина, или Несчастная судьба
добродетели» (1791) можно воспринимать как своего рода эротическую пародию на «Вознагражденную добродетель» Памелы.
Нельзя не сказать несколько слов об отзвуке Ричардсона в России, в особенности у Пушкина, в библиотеке которого были все три нашумевших романа. В отличие от аббата Прево или Дидро, Александр Сергеевич был далек от восторженного восприятия добродетелей ричардсоновских героинь и, в частности, писал брату: «... читаю Клариссу, мочи нет какая скучная дура!» [2, 123]. Этими же словами отзовется о Клариссе и Лиза -героиня пушкинского «Романа в письмах» (1830), которая иронично замечает в одном из первых своих писем: «Надобно жить в деревне, чтоб иметь возможность прочитать хваленую Клариссу. <...>. Читаю том, другой, третий, - наконец добралась до шестого, - скучно, мочи нет» [3, 63].
© Боборыкина Т.А., 2015 г.
Однако, позже, в « Путешествии из Москвы в Петербург» (1833), Пушкин заметит: «Кларисса очень утомительна и скучна, но со всем тем роман Ричардсонов имеет необыкновенное достоинство» [4, 270]. В «Евгении Онегине» несколько раз упоминается имя Ричардсона и его персонажа - Грандисона. Важную роль в романе Пушкина играют и письма. Кроме того, одним из «необыкновенных достоинств» «Клариссы», замеченных Пушкиным представляется пророческое сновидение, которое видит героиня Ричардсона. В его визуальной метафоре закодирована вся ее будущая судьба. Задолго до трагических событий Кларисса видит, как Ричард Лавлэйс (в русской транскрипции - Ловелас) пронзает ее кинжалом в сердце и бросает в глубокую яму, из которой виднеются полуразложившиеся тела, смешивает ее с грязью и притоптывает ногами: «Mr. Lovelace <...> carried me into a church-yard; and there, notwithstanding, all my prayers and tears, and protestations of innocence, stabbed me to the heart, and then tumbled me into a deep grave ready dug, among two or three half-dissolved carcases; throwing in the dirt and earth upon me with his hands, and trampling it down with his feet» [5, 342 - 343]. Пушкинская Татьяна, которая, как и ее создатель, читала Ричардсона, также видит пророческий сон, в котором, кроме других событий, предсказывающих ее судьбу, убит молодой поэт где-то неподалеку от темной речки, что пророчески предсказывает гибель не только героя романа, но и самого автора.
Тоже можно сказать и о «Бедных людях» Достоевского, где задолго до реальных обстоятельств, Достоевский как бы предсказал что-то из своей судьбы. В последнем письме романа описаны чувства героя при мысли о прощании с дорогой ему девушкой: «я за каретой вашей побегу, если меня не возьмете, и буду бежать, что есть мочи, покамест дух из меня не выйдет» [6, 143]. Почти в тех же словах опишет в своем дневнике Барон Врангель прощание Достоевского с Исаевой в Семипалатинске: «Отчаяние Достоевского было беспредельно; он ходил как помешанный при мысли о разлуке с Марией Дмитриевной; ему казалось, что все для него в жизни пропало <. >. Сцену разлуки я никогда не забуду.
Достоевский рыдал навзрыд, как ребенок. Дернули лошади, тронулся экипаж, поднялись клубы дорожной пыли, вот уже еле виднеется повозка и ее седоки, затихает почтовый колокольчик., а Достоевский все стоит как вкопанный, безмолвный, склонив голову, слезы катятся по щекам» [7, 60].
Пророческой можно назвать и саму переписку «бедных людей». В первом романе в письмах Достоевский, как сквозь толщу сновидения о будущем, предвосхитил свои собственные письма, полные сострадания, желания помочь, защитить любимую им женщину [8, 118-119].
Говоря о сновидениях, нельзя не вспомнить, что героиня «Бедных людей» тоже видит сон. Мы не знаем его содержания, не видим его «картинки», но понимаем, что это предчувствие грядущих несчастий: «какой-то страшный сон, какое-то ужасное видение посетило мою расстроенную голову в томительную минуту борьбы сна с бдением. Я проснулась в ужасе. <...>. Мне стало от чего-то страшно, какой-то ужас напал на меня; воображение мое было взволновано ужасным сном: тоска сдавила мое сердце.» [6, 59].
Здесь важно отметить, что, элементы страшного сна героини Ричардсона, намекавшие на действительность, в романе Достоевского оказываются некими закодированными элементами самой действительности. Речь идет о такой жуткой подробности сна Клариссы, где она видит два или три полуразложившихся тела в яме, куда бросают и ее самою. Метафора прозрачна, и мы знаем из романа, что Кларисса была не единственной жертвой Ловеласа. У Достоевского история Вареньки, опороченной Быковым, как бы множится на глазах и из обрывков фраз и намеков, всплывают образы других, брошенных в ту же «яму» жертв. Как отмечает Виноградов: «Оригинальность Достоевского в данном случае состояла в мотивации этой связи, на фоне в намеках выступающей, но происшедшей где-то за кулисами романа гибели матери Покровского, как ранней жертвы Анны Федоровны, предшественницы Вареньки.<.>. Вместе с тем любопытно, что Достоевский рисует тень, следующую за Варенькой. Это — ее двоюродная сестра Саша. <.>. В этой троичности аспектов, в которых
рисует Достоевский образ девушки бедной и погубленной <...>, образ Вареньки оттеняется двумя побочными вариациями его» [9, 169].
Размышляя о творчестве Достоевского, Михаил Бахтин дал очень точную характеристику поэтики «Бедных людей»: « Достоевский начал с преломляющего слова - с эпистолярной формы <...> авторские интенции очень тонко и осторожно преломляются в словах героев - рассказчиков, хотя все произведение наполнено явными и скрытыми пародиями, явной и скрытой полемикой (авторской)» [10, 105].
Определение «преломляющее» хотелось бы отнести не только к эпистолярной форме романа, но и к его сюжету, ричардсоновская линия которого поразительно «преломляется» у Достоевского.
В основе сюжета «Клариссы» история бедствий красивой добродетельной молодой девушки Клариссы Гарлоу (Clarissa Harlow). Из-за амбиций и жадности своей семьи, она оказывается во власти непорядочного человека с говорящей фамилией, ставшей впоследствии именем нарицательным, Ловелас (Lovelace - т.е. «любовное кружево»), который буквально затягивает ее в «кружевную» паутину своих «любовных» притязаний. Отчаявшись сломить непорочность Клариссы, он лишает ее невинности, предварительно опоив сонным зельем. Клариссе удается бежать от Ричарда Ловеласа. Впоследствии, когда он предлагает жениться на ней, она, следуя принципам добродетели, отказывается от брака с ним. Она предпочитает умереть, но не принимать предложение человека, опорочившего ее. С поразительным самообладанием Кларисса готовится к смерти - перестает принимать пищу, пишет завещание, заказывает себе гроб и, в конце концов, умирает, прощая всех, и устремляя свой взор к небесам.
Достоевский в чем-то следует сюжету «Клариссы». Его героиня из-за жадности своей дальней родственницы также оказывается во власти непорядочного человека с говорящей фамилией («Быков» - намек на его животную грубость), который лишает ее невинности, но, на определенном этапе писатель сворачивает с классической эпистолярной тропы. История Вареньки и Быкова, которая в принципе находится на периферии основного сюжета, кажется, никогда еще не трактовалась в критике, как частично сходная с «Клариссой». Однако, присутствие ричардсоновского сюжета в ткани эпистолярного романа Достоевского становится особенно очевидным, когда главный герой - Макар Девушкин получает прозвище «Ловелас»: «... и теперь все меня Ловеласом зовут, и имени другого нет у меня!» [6, 110]. Возможно, имя персонажа «Клариссы» появляется в одном из писем как бы из подсознания Достоевского, где, скорее всего, и рождалось «преломление» сюжета Ричардсона.
Сравнение забитого нищетой, добрейшего Макара Девушкина с Ловеласом дано, разумеется, с иронией, скорее с горькой иронией. Однако остается удивляться тому, что зарубежная критика часто воспринимает это всерьез и ищет «подполье» Девушкина, черты тайного соблазнителя в жертвенно любящем обиженную сироту «маленьком человеке». Так, к примеру, исследователь Виктор Террас утверждает, что Девушкин - это некая «коррекция» Акакия Акакиевича и ричардсоновкого Ловеласа. [11, 16].
Другая исследовательница, Кэрол Аполлонио, в своей книге «Секреты Достоевского» высказывает мнение, что Макар Девушкин - тайный соблазнитель. Не видя иронии, она всерьез проводит мысль о том, что Девушкина можно сравнить с Ловеласом, что он питает тайные не очень добрые чувства к девушке, с которой ведет переписку [12, 13-23].
Можно предположить, что такое, слишком буквальное прочтение имени Ловеласа в тексте Достоевского началось с самого первого издания «Бедных людей» на английском языке в 1894 году в переводе Лены Милман, с иллюстрацией Обри Бердслея на обложке [13,13]. Джордж Мор (George Moore), написавший предисловие к этому изданию, впоследствии писал о Достоевском, как об авторе криминальных романов средней руки, с налетом психологизма [14, 482]. Что же касается Бердслея (Aubrey Beardsley), то одно имя этого страстного библиофила, гениального художника, могло задавать тон всей книге. Его иллюстрации в стиле модерн к роману сэра Томаса Мэлори «Смерть Артура» (1892) и к
уайльдовской «Саломее» (1894) создали ему славу графика, чьи линии сплетаются в сверхчувственный, эротический рисунок. На обложке «Бедных людей» (Poor Folk) английского издания в левом верхнем углу в черном квадрате (как в темном проеме окна) видна светлая фигура девушки, как бы очерченная тонкой графической линией. В характерном для Бердслея стиле, в некоторой пышности фигуры девушки, лица с капризным выражением и с бантиком на пышных волосах, трудно узнать Вареньку Достоевского. Как трудно узнать и Макара Девушкина в интерпретациях многих англоязычных критиков.
Совершенно неузнаваемым стал роман Достоевского и в пьесе «Ловелас» (представление в двух действиях по Достоевскому) Валерия Семеновского (2005) [15], где Макар Девушкин предстает чуть ли не неким тайным эротоманом в духе порочного персонажа Ричардсона. Название этой буффонной комедии относится именно к Девушкину, хотя вскользь там и брошена короткая фраза в сторону Быкова, бьющая прямо в цель: «Вот кто ловелас-то настоящий». Но сказано это в шутку, безотносительно к Ричардсону, как имя нарицательное.
В чем ошибка подобных интерпретаций? В романе Достоевского звучит имя Ловелас, которым называют абсолютно ничем не схожего с персонажем Ричардсона несчастного Девушкина, чья настоящая фамилия лишний раз подчеркивает его невинность. Это прозвище комично и абсурдно и лишний раз подчеркивает всю нелепость хоть какой-то параллели между Девушкиным и молодым, красивым, состоятельным и порочным Ловеласом. Как замечает Виноградов: «История Вареньки Доброселовой в основных чертах —
традиционный остов сюжета сентиментального романа» [9, 168]. Действительно, как уже было сказано, история Вареньки в чем-то повторяет историю Клариссы, и в ее случае «Ловеласом» выступает именно тот, кто лишил ее невинности - Быков. В тоже время, обращаясь к ричардсоновской традиции эпистолярного романа и, так сказать, используя чужой «жанровый код» [16,221]. Достоевский пишет свою, совсем другую историю - не о соблазнителях и добродетели, всячески им сопротивляющейся. Он пишет о трагедии, в которой сама жизнь гораздо более трагична, чем «героическая» смерть Клариссы. Речь идет о следующих сюжетных мотивах - лишенная невинности Кларисса могла бы выйти замуж за Ловеласа, который, в конце концов, делает ей предложение, но она предпочитает не идти навстречу пороку и не может внутренне согласиться с тем, что Ловелас - этот коварный совратитель, ей не отвратителен. В романе Достоевского брутальный Быков, который также лишил невинности главную героиню, появляется вновь, чтобы сделать ей предложение. До этого момента, за исключением того, что Быков глубоко неприятен Вареньке, «коды» и «остовы» сюжета в чем-то сходятся. Но далее Достоевский делает резкий поворот в сторону от пафосного прославления добродетели Ричардсона, к жестокому реализму. Варенька принимает предложение Быкова и это, пожалуй, страшнее, чем картинная смерть Клариссы. Как заметил Виноградов в несколько ином контексте: «Таким образом, осуществляется отрыв героев от шаблонных ролей сентиментального «мещанского» романа...». Действительно, если увидеть эту сюжетную линию - совративший Клариссу Ловелас, его предложение жениться и ее отказ, то «шаблонная роль героини» круто меняется у Достоевского с момента, когда Варенька принимает предложение Быкова. Причем, кажущиеся «мещанскими» подробности приобретения ею всяческих свадебных принадлежностей лишь усиливают трагизм происходящего. Варенька идет замуж за грубого, не уважающего и не любящего ее Быкова, отрываясь от сострадательного сердца Девушкина и потому, белые кружева, которые Девушкин помогает ей приобрести к свадебному наряду, напоминают скорее убор для похорон.
Ироничное определение интересующего нас «жанрового кода» дал Набоков, сравнив его со старой улицей, которая, вращаясь и скользя, идет «с едва заметным наклоном, начинаясь почтамтом и кончаясь церковью, как эпистолярный роман» [17, 6]. Такая «каноническая» его схема предстает в первом романе Ричардсона «Памела, или вознагражденная добродетель», где в почтовой переписке многих участников развивается интрига ухаживаний молодого сквайра, и его попыток соблазнения служанки Памелы. Ее
стойкая добродетель вознаграждается их браком и, конечно, венчанием в церкви. В следующем романе - «Кларисса» более сложный сюжетный ход: соблазнитель нечестным путем лишает героиню «добродетели». Но, предложив ей заключить брак и тем самым, вернуть ей утраченное, он получает отказ. Многотомная переписка героев второго романа Ричардсона не заканчивается «церковью». Эпистолярный роман Достоевского - не первый и не второй вариант. В сюжетной линии Вареньки Доброселовой прослеживается не «Памела», а «Кларисса», но при этом эпистолярная история Достоевского «классически» заканчивается свадьбой. Однако, в отличие от канона, о котором говорит Набоков, свадьба здесь не является желаемым хэппи эндом. Традиционная внешняя структура эпистолярного романа как бы сохраняется, «заканчиваясь церковью», а по сути, представляет собой отнюдь не счастливый финал, венчающий историю героини. Как справедливо заметил Виноградов, к финалу романа «трагический тон сгущается. <...>. Драматическая линия круто подымается» [9, 186]. И этот подъем драматизма особенно виден в сравнении с сюжетной линией «Клариссы» Ричардсона, которая, уходя на периферию романа Достоевского, делает неожиданно крутой поворот.
Литература
1. Батюшков Ф.Д. Ричардсон, Пушкин и Лев Толстой: (К эволюции семейного романа: от «Клариссы Харлоу» к «Анне Карениной») // Журнал Министерства народного просвещения. 1917. Сент. Ч. 71, отд. 3.
2. Пушкин А.С. Полное собр. соч.в десяти томах. М.,1957. Т.8
3. Пушкин А.С. Полное собр. соч.в десяти томах. М.,1957. Т.6
4. Пушкин А.С. Полное собр. соч.в десяти томах. М.,1957. Т.7
5. Richardson Samuel. Clarissa. Vol. 2, Letter XL. London, 1985
6. Достоевский Ф. М. Бедные люди. Собр. соч. в 15 томах, Л. 1988, Т. 1
7. Барон А.Е. Врангель. Воспоминания о Ф.М. Достоевском в Сибири 1854 - 1856. //Две любви Ф.М. Достоевского. Историко-литературные мемуары. СПб, 1992
8. Письма Ф.М. Достоевского к барону А.Е. Врангелю из Семипалатинска, 1856 //Две любви Ф.М. Достоевского. Историко-литературные мемуары. СПб, 1992
9. Виноградов В. В. Школа сентиментального натурализма: Роман Достоевского “Бедные люди” на фоне литературной эволюции 40-х годов // Виноградов В.В. Поэтика русской литературы. М., 1976
10. Бахтин М. М. Проблемы творчества поэтики Достоевского М., 1994
11. Victor Terras. Reading Dostoevsky .University of Wisconsin Press, 1998
12. Carol Apollonio. The Body and the Book: Poor Folk//Dostoevsky's Secrets: Reading Against the Grain, Northwestern University Press, U. S., Chicago, 2009
13. Peter Kaye. Dostoevsky and English Modernism, 1900-1930. Publisher: Cambridge University Press. Place of publication: Cambridge, England, 1999
14. Michael Schmidt. The Novel, Harvard University Press. 2014
15. [Электронный ресурс] - Режим доступа: drama.ptj.spb.ru>author/semenovskij-valerij
16. Лотман Ю. М. Лекции по структуральной поэтике //Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М., 1994
17. Набоков В. Дар. СПб: Азбука-классика, 2009
