CC BY
47
УДК 316.3/.4
ДОНСКОЕ КАЗАЧЕСТВО: ОПЫТ ПРИКЛАДНОГО ИСПОЛЬЗОВАНИЯ ТЕОРИИ СТРУКТУРАЦИИ
И.О. Кудряков
Теория структурации Э. Гидденса весьма популярна в современной отечественной социологии. Посвященные ей работы расположены в широком спектре - от студенческих рефератов до докторских диссертаций. Вместе с тем практически не встречается публикаций, где методический аппарат теории структурации был бы положен в основу прикладных социологических исследований. Поэтому применение некоторых положений теории структурации к конкретному социологическому объекту, отраженное в настоящей работе, актуально в плане ее практической реализации.
Одним из главных достоинств теории структурации является возможность рассматривать исследуемый социологический объект в развитии, в динамике. Для этого любой социологический анализ, по Гидденсу, должен выстраиваться вокруг центрального стержня - развития социальных практик. Этот подход лежит в основе фундаментальных понятий -социальной системы и социальной структуры. Система определяется Гидденсом как "выстраивание по определенному образцу через пространство и время социальных отношений, понимаемых как воспроизводимые практики" [1, с. 501]. Структура в понимании Гидденса -не состояние и не характеристика системы, а процесс: "изучать структурирование социальной системы означает изучать те пути, которыми эта система - в рамках применения общих правил и ресурсов и в контексте непреднамеренности результатов - производится и воспроизводится во взаимодействии" [2, с. 41]. Процесс структурации происходит в неразрывном единстве социальной структуры и социальных действий, которые соотносятся как две стороны одной и той же медали, поскольку социальные структуры создаются
Кудряков Илья Олегович - аспирант кафедры социологии культуры и коммуникаций Санкт-Петербургского государственного университета, 191124, г. Санкт-Петербург, ул. Смольного, 1/3, e-mail: [email protected], т. 8(812)5771264.
и могут существовать более или менее продолжительное время только благодаря социальным действиям. Наконец, говоря о скорости изменений всех процессов в современном обществе, Гидденс рассматривает не структурные или функциональные изменения, а "темпы изменений в социальных практиках, образцах поведения людей" [3].
Таким образом, для прикладного использования теории структурации необходимо подвергнуть анализу те социальные практики исследуемого объекта, которые наиболее ру-тинизированы, т.е. устойчивы, упорядочены и транслируемы в течение достаточно продолжительного периода времени, поскольку, по Гидденсу, социальная практика "не создается социальными акторами, а лишь постоянно воспроизводится". Динамика изменения социальных практик исследуемой системы определяет развитие самой социальной системы. Именно практики, являясь интегрированным воплощением социальных действий акторов, институционализируются в рамках правил и ресурсов системы и формируют социальную структуру, которая в свою очередь инициирует новые социальные действия.
Это диалектическое единство структуры и действий представляет собой механизм развития социальной системы, включающий в качестве обязательного параметра и фактор времени. В прикладных социологических исследованиях такой подход обосновывает целесообразность и возможность анализа динамики социальной системы в историческом развитии и позволяет включить исторический процесс в качестве одного из аспектов такого исследования.
Следует подчеркнуть, что речь идет не об исторической социологии, которая постепенно начинает формироваться как наука
Ilia Kudryakov - St.-Petersburg State University, 1/3 Smolnogo Street, Saint-Petersburg, 191124, e-mail: [email protected], tel. +7(812)5771264.
(см., например, [4]), а только о методических основах использования исторического аспекта развития социальных практик в рамках теории структурации.
Рассмотрим в качестве объекта исследования донское казачество. В работах [5-7] выполнен социологический анализ современного донского казачества. В них показаны проблемы процесса возрождения, связанные, в частности, с реализацией в современных условиях основной социальной практики казачества - воинской службы.
Целью настоящей статьи является анализ социальных предпосылок и условий возрождения казачества в России. Его результаты помогут прояснить происхождение возникающих проблем и будут способствовать более целенаправленному выбору возможных траекторий в развитии этого процесса.
Донское казачество формировалось на неосвоенных пограничных территориях южных степей на протяжении Х1У-ХУ вв. в период угасания Золотой Орды, когда московское государство и османская Турция еще не набрали достаточной силы, чтобы подчинить эти районы. Пополняясь в основном за счет маргинальной части славянского генофонда - людьми, вынужденными покинуть свои социальные группы, казачество на Дону сложилось в виде вольных демократических общин. Выживание в экстремальных условиях Дикого поля потребовало постоянного ведения военных действий оборонительного или грабительского характера [8]. Оптимальной организационной формой для решения этой задачи стали казачьи военно-промысловые артели. Раннее донское казачество характеризуется высокой степенью социальной однородности, отсутствием законодательно закрепленной социальной стратификации.
Единство территории проживания, автохтонные наследственно-родовые связи, трансляция во времени культурных особенностей и традиций, в том числе и языковых, придают донскому казачеству этническое своеобразие*. Казачьи войска многих других регионов России, например, Кубанское, Терское, Сибирское, Семиреченское и другие, искусственно сформированные государством
* На страницах этой статьи мы сознательно избегаем рассмотрения вопроса о месте донского казачества в этнологической классификации, ожесточенный дискурс которого в последние годы занимает большой объем публикаций, посвященных казачеству.
значительно позже, не имеют и не могут иметь этнических черт.
В XVI - начале XVII вв. сформировался ряд постоянных казачьих поселений (городков) на Верхнем и Нижнем Дону, а донские казаки набрали значительную военную силу и стали привлекаться московским государством для участия в военных кампаниях. В это время сформировались устойчивые институционализированные социальные практики донского казачества, которые в последующем историческом процессе постоянно воспроизводились в среде казачества и определяли его социальную структуру. Это военная специализация (включающая систему подготовки боевых кадров), различные формы земледелия, институт православия, традиционное право, институт семьи.
Каждая из этих практик в казачьей среде специфична. Все они генетически связаны с вольной казачьей общиной, на протяжении всей казачьей истории существуют в неразрывном единстве и подвержены взаимовлиянию. Каждый исторический период придавал своеобразие процессу и каналам их трансляции. Однако их правила, ритуалы и атрибуция в ходе исторического процесса были подвержены видоизменению в разной степени.
Наибольшей универсальностью обладает институт православия, поскольку у всех этносов он базируется на единых канонах. Общие православные корни в большой степени способствовали единению донского казачества с Московским государством, проходившим под флагом многовековой непримиримой борьбы с иноверцами (главным образом с исламскими Кавказом, Крымом и Турцией). В процессе социализации казачества в рамках российской государственности православие в среде донских казаков испытывало лишь организационные изменения, связанные с во-церковлением казачества в структуру РПЦ.
В целом православие, казачье традиционное право и устои казачьей семьи определяют собой этническую составляющую донского казачества. По терминологии Гид-денса их следует объединить как авторита-тивный (нематериальный) ресурс казачества [1, с. 497].
Существенной особенностью донских казаков, выделяющей их на фоне всего российского казачества, является наличие территориального ресурса - аллокативного (материального), по терминологии Гидденса.
Донские казаки на протяжении всей своей истории обитали на собственной территории и в этом смысле сейчас они являются коренным населением Верхнего и Нижнего Дона. Наличие территориального ресурса, с одной стороны, обеспечило казачеству земледельческую хозяйственно-экономическую ориентацию, с другой - земельный вопрос стал важным социально-экономическим рычагом в руках государства для управления и манипулирования казачеством.
Структура большинства социальных институтов казачества в историческом процессе либо изменялась незначительно (как православие в XVIII - начале XX вв.), либо ее изменения были вторичны, т.е. происходили под влиянием динамики других социальных факторов.
Наиболее специфичной системообразующей социальной практикой казачества безусловно является военная специализация казаков. Эффективность военного ремесла казаков позволяла им принимать активнейшее участие во многих ключевых событиях российской истории XVII - начала XVIII вв. Имперская политика и жесткое правление Петра I, когда донские казаки в 1721 г. были подчинены Военной коллегии, ознаменовало необратимость процесса социализации донских казаков в рамках российской государственности. Фактически у них не было другого выбора пути социализации. Строго говоря, альтернативный путь был. Его выбрали казаки-некрасовцы в 1708 г., но для сохранения своей этничности и вольного общинного уклада им пришлось пожертвовать исконной территорией проживания и мигрировать за пределы России (подробнее см. [9]). Чтобы сохранить за собой территорию и свои этнические основы, казаки включились в процесс системной интеграции с государством, поставив на кон свое военное ремесло. С этого времени начинается "огосударствление" казаков - превращение их в особое служилое сословие, в профессиональных воинов-крестьян.
Со второй половины XVIII в. в казачьих войсках была введена военная иерархия. Екатерининский указ 1775 г. уравнял казачьи чины с армейскими, а Павел I своим указом 1798 г. включил казачьи чины в табель о рангах. Оба эти решения способствовали формированию многочисленной прослойки донского казачьего дворянства. Процесс получил название "инкорпорирование донской старшины в российское дворянство".
Реформы Александра II и более поздние указы правительства об общественном управлении казачьих станиц несколько ограничили властные полномочия казаков на своей территории, но их социальный престиж как неподатного сословия и благосостояние командных чинов по-прежнему соответствовали высшей иерархической ступени в социальной структуре российского общества.
Таким образом, процесс системной интеграции донского казачества и государства, основанный на взаимовыгодном развертывании и упорядочении основной социальной практики казачества - военной специализации, способствовал встраиванию казачества в российское социокультурное пространство и привел казаков к вершине социальной иерархии.
Этот процесс имел и оборотную сторону. Став сословной ячейкой общества, казачество не могло избежать общероссийских процессов социальной поляризации. В целом в России социально-экономическое расслоение носило межсословный (классовый) характер. В среде же казачества сформировалось вну-трисословное расслоение. К началу Первой мировой войны донское казачество было подвержено глубокой внутренней социальной дифференциации. В соответствии с указом от 9 декабря 1856 г. звание потомственного дворянина казак мог получить только имея чин не ниже полковника. Имущественный разрыв между дворянской казачьей элитой и рядовыми служилыми казаками оказался настолько велик, что в 1913 г. в Государственной Думе обсуждался вопрос "об изменении порядка снабжения строевых казачьих частей конским составом" с целью облегчения "непомерных" экономических тягот снаряжения рядовых казаков на службу, связанных с покупкой обмундирования, "служивского" коня и конского снаряжения.
Межсословные противоречия проявлялись на территории Войска Донского между казачеством и крестьянским населением (иногородними). Их причиной был земельный вопрос, напряжение вокруг которого было связано с неравным положением казаков и крестьян в социально-экономической структуре Российской империи и непрерывным увеличением удельного веса численности иногородних.
В эпоху Первой мировой войны и последующих социально-исторических потрясений
в России казачество вступило, имея высокую степень внутреннего социально-экономического расслоения. Это стало основной причиной того, что в этот период ослабления государственности казачество не смогло "самоорганизоваться" на территории своего исторического проживания - Области Войска Донского.
Расслоение в казачьей среде было причиной размежевания донского казачества и в ходе Гражданской войны. Большая часть основной массы казачьего населения выступила против советской власти. Другая ее часть осталась на своей земле со своими семьями, ожидая исхода борьбы. Не менее 20 % боеспособных донских казаков воевали в составе Красной Армии под командованием Ф.К. Миронова [10].
С самого начала установления Советской власти большевики осуществляли политику полного классового переустройства общества. Их опорой стал пролетариат и беднейшее крестьянство, остальные сословия перестали существовать как социальные страты. Казачество вместе с дворянством, купечеством и духовенством попало под колесо этой политики. В 1920 г. вышел Декрет ВЦИК об упразднении казачьих областей и уравнительном переделе земель "нетрудового фонда". С этого времени казачество стало вытесняться из органов управления на выборах городских, станичных, хуторских советов и исполкомов. Даже после смены в 1921 г. жесточайшей политики военного коммунизма, при которой изымалось до 70 % зерна у крестьян, на НЭП, когда продналог составлял около 30 %, нигде на Дону казаки не сдавали хлеб добровольно. Тогда сборы стали проводиться при "содействии" карательных отрядов. Целые станицы подвергались беспощадным репрессиям. Ответом на это стало повстанческое движение на Верхнем Дону в 1921-1922 гг., называемое Вешенским восстанием, которое было жестоко подавлено. Однако уже в 1925 г. решением Пленума ЦК РКП(б) казачеству были возвращены гражданские права, разрешен прием казаков в комсомол, кооперативные организации и даже в партию. Были реабилитированы рядовые белоказаки, разрешено возвращение казаков-эмигрантов на родину. К началу 1926 г. казаков в кавалерийских территориальных частях СКВО насчитывалось 57,5 %, при том, что казачье население Северо-Кавказского края составляло всего 25,7 %. К началу тридцатых годов в территориальных дивизиях
казачья прослойка увеличилась: в стрелковых - до 57 %, в кавалерийских - до 70 % [11].
В 1927 г. произошло очередное изменение отношения власти к казачеству, связанное с резкой сменой аграрного курса, проведением сплошной коллективизации, направленной на радикальную ломку производственных и общественных отношений в стране. Под лозунгом борьбы с кулачеством местными властями, репрессивными органами и "активистами" советской власти на Дону проводились массовые антиказачьи акции, основной целью которых было принудительное привлечение казаков в колхозы.
Политика всеобщей коллективизации на селе была одним из направлений индустриализации страны, проводимой государством. Строго говоря, она не была направлена против казачества. Однако тоталитарность и жесткость методов ее осуществления привели к тому, что донское казачество лишилось возможности реализации своей земледельческой социальной практики, историческое развитие которой во многом определило особенности казачьего образа жизни, быта, семейных отношений, культурных практик.
Несмотря на постоянную антицерковную деятельность властей, религиозный фактор на протяжении 1920-х годов оставался одним из важнейших в казачьей жизни. Только в период сплошной коллективизации началось тотальное искоренение Православной церкви как оплота крестьянской (и казачьей) культуры и одного из главных (по мнению И.В. Сталина) препятствий на пути к коллективизации. К концу 1930 г. в СССР было закрыто около 80 % деревенских церквей, а тысячи священников арестованы и высланы в Сибирь [11]. В этот период казачество лишилось института православия - еще одной важнейшей социальной практики, сформировавшей его духовные основы.
В феврале 1936 г. с провозглашением кампании "за советское казачество" снимаются ограничения по службе казаков в РККА, организуются Донская и Кубанская казачьи дивизии - в преддверии предстоящих военных действий набирает ход процесс реабилитации казачества.
Таким образом, в 1920-1930-х годах деградация системы социальных практик казачества стала следствием жесткой классовой и противоречивой экономической политики нового советского государства.
После Великой Отечественной войны казачьи кавалерийские соединения находились в составе вооруженных сил вплоть до начала 1950-х годов. В военные и послевоенные годы в них постепенно стали возрождаться воинские традиции казачества, например, целевой призыв новобранцев из прикрепленных к определенной воинской части казачьих станиц. Однако в ходе реформы по перевооружению и сокращению Советской армии, начатой в 1953 г., кавалерия была признана устаревшим родом войск и казачьи соединения были расформированы. Это повлекло за собой и упразднение большинства коневодческих хозяйств.
С конца 1950-х годов казаки стали рассматриваться партийно-государственным руководством страны прежде всего как граждане социалистического государства. А "Программа воспитания нового советского человека" окончательно растворила казачество в массе советского народа. В глазах властей казачество потеряло социально-политическое значение, ему было отведено место "музейно-этнографической архаической особенности региона" [12].
К середине 50-х годов ХХ в. основные социальные практики, устойчивые и транслируемые от поколения к поколению на протяжении как минимум двух-трех сотен лет, окончательно перестали воспроизводится казачеством. Военное ремесло казаков, выступавшее в XVII - XIX вв. в качестве основной системообразующей социальной практики, утратило свою актуальность с внедрением в армию достижений научно-технического прогресса и с развитием военно-промышленного комплекса в СССР. Вместе с ним была утрачена и уникальная система подготовки будущих казаков-воинов. Еще раньше в ходе государственного строительства была разрушена социальная структура, связанная с земледельческой специализацией и традициями донских казаков. Сюда следует отнести не только аграрные формы хозяйствования казаков, но и вопросы их земельного права - прежде всего коллективное (войсковое, семейное) владение землей.
Были уничтожены механизмы воспроизводства и каналы массовой трансляции другой важной социальной практики - православной духовной традиции. Произошло насильственное разрушение всей структуры церковной православной обрядности, составлявшей ду-
ховное ядро казачества и во многом определявшей его этническую идентичность. В политической структуре государства не было места и для важной социальной практики казачества, характеризуемой термином "традиционное право", которое объединяет: демократические механизмы местного казачьего самоуправления; соответствие правовых норм нравственным идеалам казаков; нормативное регулирование отношений не между лицами, а между родами или семьями; обрядовый характер судопроизводства и другие особенности. Наконец, институт казачьей семьи, традиционные нормы которого имели негосударственное происхождение, были выработаны в общине и исторически ориентированы на процесс "переживания службы казака", не вписывался в реализуемую советским руководством коммунистическую программу "воспитания нового советского человека". Сохранившиеся культурные практики казачества были вытеснены на хуторской и станичный уровень. Религиозный опыт, фольклор, традиционные праздники и т.п. поддерживались в казачьей среде преимущественно женщинами и представителями старших поколений.
Таким образом, с точки зрения теории структурации в 1950-е годы донское казачество прекратило свое существование как социальная система, поскольку была полностью утрачена система воспроизводимых социальных практик. При этом казаки остались акторами не собственной социальной системы казачества, а социалистической интерсоциетальной системы и принимали участие в реализации советских социальных практик. К началу этапа возрождения (конец 1980-х - начало 1990-х годов) казачество подошло в состоянии полной утраты какого-либо социального статуса, трансформации (но не утраты) этничности и с проблемой самоидентификации в существующей постсоциалистической реальности. Возможность возрождения у донского казачества была обеспечена сохранением как авторитативного, так и аллокативного ресурсов. Первый из них, объединяющий этнические характеристики казачества, был в советское время вытеснен в периферийные культурные сферы (хуторов и станиц), но там он сохранялся практически в неизменном виде, унаследованном казаками со времен вольных общин. Аллокативный ресурс изменился только в отношении прав собственности на землю, в остальном же по-
томки казаков продолжали жить на земле предков и считали эту землю своей. Им было где возрождаться и за что бороться...
Что же касается социальной составляющей, то стартовой площадкой процесса возрождения здесь был нулевой уровень. Деградация военного ремесла казаков как рутинной социальной практики в период после 1953 г. носила необратимый характер, поскольку была вызвана объективными процессами развития общества. Казачество позиционировало себя в начале процесса возрождения на уровне максимального социального взлета -как неподатного сословия российской империи с дворянскими привилегиями времен середины XIX века. Это было тактической ошибкой идеологов возрождения и вызвало недоумение демократических слоев постсоветского общества, в целом комплементарно настроенных тогда по отношению к казачеству.
Как показали дальнейшие события, "растворение казачества" не стало необратимым процессом. Достаточно быстро в регионах традиционного проживания казаков возникли многочисленные казачьи общества и союзы. Правда, они не стремились к объединению, расходились в своем отношении к истории казачества, к его социальному статусу, к земле, собственности, местному самоуправлению, к взаимодействию с государством и др. Сложившаяся ситуация говорит о том, что возрождаемое казачество унаследовало главную проблему казачества начала ХХ в. -социально-политическое расслоение, которое в настоящее время отражено не в социальной или имущественной иерархии казачества, а в плюрализме взглядов. Другая важная проблема казачества заключается, как показал выполненный нами анализ, в недостаточном понимании того, что для возрождения казачества как более или менее независимой социальной системы, к чему интуитивно стремятся все казаки, необходимо прежде всего восстановление воспроизводимых социальных практик, а не возрождение принципов военной корпорации. Тем более что реставрация казачьего сословия с его привилегиями в современных условиях объективно невозможна.
Надежды казачества на возрождение могут быть связаны с перспективами целевого казачьего образования, которое в настоящее время в Ростовской области уже представляет собой вполне институционализированную социальную практику. На ее основе в недалеком
будущем может сложиться команда образованных лидеров казачьего движения. Основной траекторией процесса возрождения для такой команды должна стать научно обоснованная программа социально-экономических преобразований казачества с целью его сплочения и воссоздания устойчивой системы социальных практик. В последнее время появился ряд фундаментальных социологических исследований казачества [13-15], на результаты которых лидеры казачьего движения могли бы опереться в своей деятельности в направлении системной интеграции с государством как альтернативы политике огосударствления и бюрократизации казаков, которая осуществляется в настоящее время на Дону в рамках реестрового ВКО ВВД.
ЛИТЕРАТУРА
1. Гидденс Э. Устроение общества: Очерк теории структурации. М.: Академический проспект, 2005. 528 с.
2. Гидденс Э.Г. Элементы теории структурации // Современная социальная теория: Бурдье, Гидденс, Хабермас. Новосибирск: Изд-во Новосибирского ун-та, 1995. С. 40-73.
3. Гидденс Э. Последствия современности (Серия "Образ общества") / Пер. с англ. Г.К.Ольховикова; Д.А.Кибальчича. М.: Праксис, 2011. 343 с. С. 67.
4. Алстед Я. Историческая социология - зачем и как? // Социологические исследования. 2005. № 5. С.122-128.
5. Венков А.В. Современное донское казачество на территории Ростовской области (2010-11 гг.). -Ростов-на-Дону: КМЦ "Копицентр", 2011. 140 с.
6. Кудряков И.О. Состояние и перспективы современного донского казачества как социальной системы // Научная мысль Кавказа. 2014. № 3. С.89-97.
7. Козловский В.В., Кудряков И.О. Факторы и тенденции развития донского казачества // Социологические исследования. 2014. № 10. С. 45-49.
8. Рыблова М.А. Проблема сохранения и воспроизводства культурного наследия российского казачества // Казачество в социокультурном пространстве России: исторический опыт и перспективы развития: Тез. Всеросс. науч. конф., Ростов-на-Дону, 28-29 сент. 2010 г. Ростов н/Д: Изд-во ЮНЦ РАН, 2010. С. 185-188.
9. Казаки-некрасовцы: язык, история, культура: Сборник научных статей. Ростов н/Д: Изд-во ЮНЦ РАН, 2012. 456 с.
10. См.: Кислицын С.А. О мифе "геноцида казачества" в историографии донского казачества // Казачество в социокультурном пространстве России: исторический опыт и перспективы развития: Тез. Всеросс. науч. конф., г. Ростов-на-Дону, 28-29 сент. 2010. Ростов н/Д: Изд-во ЮНЦ РАН, 2010. С. 93-96.
11. Бурда Э.В. Казачество в системе Советского государства в период с 1921 по 1941-е годы // АПН. [Электронный ресурс]. URL: http://www.apn. ru/publications/article25350.htm (дата размещения: 15.12.2011).
12. Кислицын С.А. Государство и казачество: сотрудничество и конфронтация // Проблемы казачьего возрождения: Сб. науч. статей. Ростов н/Д, 1996. Ч. 1. С. 17-18.
13. Озеров А.А., Борисова О.Н. Казачество в социально-политической структуре российского общества: Основные тенденции и современное состояние (на примере деятельности ВКО ВВД). Ростов н/Д: Изд-во СКНЦ ВШ ЮФУ, 2009. 480 с.
14. Особенности региональной специфики и самоидентификации современного казачества Юга России в процессе модернизации гражданского общества: Итоговый комплексный аналитический отчет / Хамидулин Э.Г. М.: Информационно-аналитическое агентство "Маркетинг и Консалтинг - МиК", 2011. 162 с.
15. Казачество как этносоциальный феномен современной России (на примере донского казачества): Аналитический доклад / Отв. ред. Ю.Г. Волков. Ростов н/Д: Антей, 2011. 168 с.
REFERENCES
1. Giddens E. Ustroenie obshchestva: Ocherk teorii strukturatsii [Organization of society: outline of the theory of structuration]. Moscow, Academic prospect Press, 2005, 528 p.
2. Giddens E.G. Elementy teorii strukturatsii [Elements of the theory of structuration]. Sovremennaya sotsial'naya teoriya: Burd'e, Giddens, Khabermas [Modern social theory: Bourdieu, Giddens, Habermas]. Novosibirsk, Novosibirsk State Univ. Press, 1995, pp. 40-73.
3. Giddens E. Posledstviya sovremennosti (Seriya "Obraz obshchestva") [The Consequences of modernity (in the Series "the Way of society")]. Tranl. from Germ. G.K. Ol'khovikov, D.A. Kibal'chich. Moscow, Праксис, 2011, 344 p.
4. Alsted Ya. Sotsiologicheskie issledovaniya, 2005, no. 5, pp. 122-128.
5. Venkov A.V. Sovremennoe donskoe kazachestvo na territorii Rostovskoy oblasti (2010-11) [Modern Don Cossacks on the territory of the Rostov region (201011)]. Rostov-on-Don, KMTs "Kopitsentr", 2011, 140 p.
6. Kudryakov I.O. Naucnaa mysl' Kavkaza, 2014, no. 3, pp. 89-97.
7. Kozlovskiy V.V., Kudryakov I.O. Sotsiologicheskie issledovaniya, 2014, no. 10, pp. 45-49.
8. Ryblova M.A. Problema sokhraneniya i vosproizvodstva kul'turnogo naslediya rossiyskogo kazachestva. Tezisy Vserossiyskoy nauchnoy konferentsii, 28-29 sentyabrya 2010 g. Kazachestvo v sotsiokul'turnom prostranstve Rossii: istoricheskiy
opyt i perspektivy razvitiya [Proc. All-Russ. Sci. Conf. September 28-29, 2010. Cossacks in the socio-cultural space of Russia: history and prospects]. Rostov-on-Don, Publ. House of South Sci. Center RAS, 2010, pp.185-188.
9. Kazaki-nekrasovtsy: yazyk, istoriya, kul'tura: sbornik nauchnykh statey [Cossacks-Nekrasova: language, history, culture: collection of scientific articles.]. Rostov-on-Don, Publ. House of South Sci. Center RAS, 2012, 456 p.
10. Kislitsyn S.A. O mife "genotsida kazachestva" v istoriografii Donskogo kazachestva [About the myth of the genocide of the Cossacks" in the historiography of the Don Cossacks]. Tezisy Vserossiyskoy nauchnoy konferentsii, 28-29 sentyabrya 2010 g. Kazachestvo v sotsiokul'turnom prostranstve Rossii: istoricheskiy opyt i perspektivy razvitiya [Proc. All-Russ. Sci. Conf. September 28-29, 2010. Cossacks in the socio-cultural space of Russia: history and prospects]. Rostov-on-Don, Publ. House of South Sci. Center RAS, 2010, pp. 93-96.
11. Burda E.V. Kazachestvo v sisteme Sovetskogo gosudarstva v period s 1921 po 1941-e gody [Century the Cossacks in the system of the Soviet state in the period from 1921 to 1941-s], available at: http:// www.apn.ru/publications/article25350.htm (accessed December 15, 2011).
12. Kislitsyn S.A. Gosudarstvo i kazachestvo: sotrudnichestvo i konfrontatsiya [The State and the Cossacks: cooperation and confrontation]. Problemy kazach'ego vozrozhdeniya: Sbornik. nauch. statey [Problems Cossack revival: Sat. sci. articles] Rostov-on-Don, 1996, Ch.1, pp.17-18.
13. Ozerov A.A., Borisoba O.N. Kazachestvo v sotsial'no-politicheskoy strukture rossiyskogo obshchestva: Osnovnye tendentsii i sovremennoe sostoyanie (na primere deyatel'nosti VKO VVD) [Cossacks in the socio-political structure of the Russian society: the Main trends and the current status (on the example of the ASD VVD)]. Rostov-on-Don, NCSC HE Press, 2009, 480 p.
14. Khamidulin E.G. Osobennosti regional'noy spetsifiki i samoidentifikatsii sovremennogo kazachestva yuga Rossii v protsesse modernizatsii grazhdanskogo obshchestva: ltogovyy kompleksnyy analiticheskiy otchet [Features regional specificity and identity of the modern Cossacks of southern Russia in the process of modernization of civil society: Final comprehensive analytical report]. Moscow, Information-analytical Agency "Marketing and Consulting - MiC", 2011, 161 p.
15. Vodolatskiy V.P., Volkov Yu.G., Barkov F.A. et al. Kazachestvo kak etnosotsial'nyy fenomen sovremennoy Rossii (na primere donskogo kazachestva): Analiticheskiy doklad [The Cossacks as ethno-social phenomenon of modern Russia (on the example of the don Cossacks): Analytical repor]. Rostov-on-Don, YuF IS RAS, 2011, 157 p.
20 января 2015 г.
