CC BY
24И. А. Краснова
ДОБРЫЙ КУПЕЦ И КАВАЛЕР:
ВЫБОР СОЦИОКУЛЬТУРНЫХ ПРАКТИК В ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ ФЛОРЕНТИЙСКОГО ОБЩЕСТВА XIV - ПЕРВОЙ ТРЕТИ XV в.
Проблема сосуществования в рамках одного сообщества, ограниченного городскими стенами, различных страт вряд ли может быть поставлена и решена только в плане социальных отношений, вне культурно-ментальных представлений и ценностей, динамики их содержания в обыденном сознании горожан. Тем более, что вопрос о взаимоотношениях грандов и попола-нов Флоренции во второй половине ХШ-Х1У вв. отличался особой актуальностью и по сей день не имеет однозначного решения в исторической науке1.
Крайняя скудость и фрагментарность нарративных и документальных источников, дошедших до нас от XIII в., не позволяет в полной мере воспроизвести картину борьбы между знатью и народом внутри городского общества. В конце XIII в. обострение социального антагонизма имело следствием принятие антимагнатского законодательства - «Установлений справедливости». Сразу же начался процесс адаптации нобильских
© Краснова И. А., 2008
1 Преобладание противостояния или симбиоза - самый спорный вопрос в комплексе проблем, касающихся отношений этих двух слоев. Историки первой половины XX в. Н. Оттокар и Д. Пампалони отрицали политические антагонизмы между грандами и пополанами. См.: Ottokar N. Comune di Firenze alla fine del Dugento. Тогіш, 1962. P. 90-97; Pampaloni D. Tornaquinci, poi Tornabuoni fino ai primi de Cinquecento // Archivio storico italiano. 1963. CXXVI. P. 343. Их старший современник А. Тененти заявлял о «симбиозе между буржуазным и феодальным сословиями» - Romano R., Tenenti A. Il Rinasci-mento e la Riforma (1378-1598). Torino, 1972. P. 117-118. Видные специалисты по этому вопросу Г. Сальвемини и Ф. Каталано признавали наличие острой борьбы между двумя сословиями: Salvemini G. Magnati e popolani in Firenze dal 1280 al 1295. Torino, 1974. P. 48-49; Catalano F. Stato e societa nei secoli. Pagine di critica storica. Messina-Firenze, 1968. P. 228-229.
родов к изменившимся социально-политическим условиям: многие гранды стремились перейти в пополанство, вписываясь в матрикулы старших цехов, другие получали пополанское звание от коммуны за выдающиеся военные и дипломатические заслуги. Использовались и такие средства, как браки представителей домов грандов с пополанскими семьями.
Нельзя забывать о том, что магнатские роды Флоренции далеко не по всем признакам можно отождествить с феодальной титулованной знатью. Обитая с XII в. в городской среде, они подверглись процессу урбанизации: являлись членами цеховых корпораций, занимались ростовщичеством, обменными операциями и внешней торговлей, создавали семейные компании, чему весьма способствовали их традиционные связи с монархами, папским престолом, дворами феодальных властителей. Феодально-аристократическое презрение к движимым благам «становилось все более нетерпимым анахронизмом», поскольку такие фамилии древней знати, как Росси, Пацци, Саккетти, Делла Тоза, Джанфильяцци, Скали2 и другие создавали торговобанковские компании и становились членами цехов Калимала и Камбио. Есть мнение, что именно крупные капиталы позволяли многим фамилиям грандов удерживать лидирующее положение в городе, к таковым относят Черки, Моцци-Скали, Спини, Пульчи, Барди, Пацци, Фрескобальди3. Многие представители
2 Виллани указывал на то, что Скали являлись ветвью очень древнего семейства феодальной знати Баруччи: Виллани Джованни. Новая хроника или история Флоренции. VI.33 / Пер., статья и прим. М. А. Юсима. М., 1997. C. 153. М. Тарасси характеризовал их как крупнейших финансистов XIII в., обеспечивающих кредитами предприятия Анжуйского дома, причем их финансовая активность продолжалась до конца XIII в. См.: Tarassi M. Il regime guelfo // Ghibellini, guelfi e popolo grasso: i detentori del potere politica a Firenze. Firenze, 1978. P. 142-143.
3 Parenti P. Dagli Ordinamenti di Giustizia alle lotte tra Bianchi e Neri // Ghibellini, guelfi e popolo grasso: i detentori del potere politica a Firenze. P. 313-314; Cristiani E. Sul valore politico del cavalierato nella Firenze dei secoli XIII e XIV // Studi medievali. III. 1962. P. 369. Кри-стиани приводил в пример представителей домов Буондельмонти, До-нати, Тозинги, Виздомини.
нобильских семей приобщались к поприщу правоведов, судей и нотариусов, вовсе не считая этот вид профессиональной активности непрестижным для себя. Они формировали наследственную касту немногих фамилий такого рода («знать тоги»)4. Одним из способов адаптации грандов к прогрессирующему процессу укрепления пополанского суверенитета становилась консолидация вокруг наиболее авторитетных нобильских фамилий в ХП-ХШ вв. группировок сателлитов, состоящих из домов мелкой знати, пополанов и даже ремесленников младших цехов, хотя эти явления очень скудно подтверждаются источниками5.
4 Например, члены кланов Альтовити, Tринчавелли, Дельи Альи, Черретани. О юридической деятельности этих фамилий см.: Ta-rassi M. Op. cit. P. 132-135. Юридические занятия не мешали представителям этих родов также подвизаться в предпринимательстве и торговле, поэтому они часто вступали также в цехи Калимала и Камбио. Ярким представителем нотариуса из сословия грандов является Бонак-корсо Элизеи, выходец из гибеллинского рода древней знати. На советах в начале 80-х гг. XIII в. он предлагал существенно увеличить представительство младших цехов в советах и магистратурах коммуны. Его позиция не имела однозначной оценки в историографии. Г. Сальвеми-ни видел в ней тенденцию к союзу древней, по преимуществу гибел-линской знати, с народными низами в целях противостояния политической экспансии жирного пополанства: Salvemini G. Magnati e popo-lani. P. 83, 88-89. Ему убедительно возражал Н. Оттокар, доказывая, что эти предложения были вызваны сложностью конкретной политической ситуации и персональной позиции самого нотариуса, а Элизеи никоим образом нельзя считать рупором старой гибеллинской знати Уберти, Ламберти, Капонсакки: Ottokar N. Il Comune di Firenze. P. 2930; Medici D. I primi dieci anni del priorato // Ghibellini, guelfi e popolo grasso: i detentori del potere politica a Firenze. P. 210-212.
5 Серджо Раведжи указывает и другие фамилии, предпринимательская деятельность которых полностью подтверждается документами. Среди них Маннелли, которые имели подобия банковских филиалов и пунктов по обмену монеты в Безансоне и Апулии, в 1300 г. они вступили в цех Калимала, и один из них сразу же был избран консулом цеха, скупали недвижимость, в том числе боттеги в городе. Помимо них известны также Брунеллески, держащие филиалы в Генуе и Провансе, Абати, давшие Флоренции многих консулов, основали торговую компанию, вступив в цех Калимала, а затем в Камбио. Во вто-
При этом невозможно отрицать, что многие фамилии, не хотели воспринимать образа жизни и профессиональных занятий пополанства, вступая в его ряды только ради получения политических прав и возможности иметь доступ к коммунальному управлению. Многие в XIV в. по нескольку раз меняли сословную принадлежность в соответствиями с колебаниями коммунального законодательства в отношении грандов, вступая в по-поланство при его ужесточении, затем вновь возвращаясь в статус грандов по мере его смягчения6. Что касается процесса превращения пополанов в грандов, то здесь заметны две противоречивые тенденции - насильственный перевод в сословие нобилей по решению Синьории за различные преступления7, но также и процесс анноблирования, время от времени обнаруживающийся у граждан флорентийской коммуны, главным образом, в связи с получением рыцарского звания или в процессе социальной эскалации.
В условиях социальной мобильности, продолжающейся в течение почти всего четырнадцатого столетия, можно выделить, обратившись к микроисторическому опыту индивидов, некоторые культурно-адаптационные модели в обыденном сознании граждан и повседневной жизни общества, хотя бесконечное раз-
рой половине XIII в. они объединились с Бакерелли и расширили сферу своей торгово-банковской активности, основав филиалы в Шотландии, Германии, Сицилии, Венеции, Tироле. См.: Raveggi S. Il regime ghibellino // Ghibellini, guelfi e popolo grasso: i detentori del potere politica a Firenze. P. 37-39, 41-42.
6 Примером таких фамилий могут послужить Пацци и Фири-дольфи да Панцано. См: Pampaloni G. Op. cit. P. 345-346.
7 Stefani M. Cronaca fiorentina di Marchionne di Coppo Stefani / A cura di N. Rodolico // Rerum italicarum scriptores. Citta di Castello. 1903-
1913. T. XXX. Rubr. 843. P. 146. Этот хронист писал, что по приговору
Синьории в один день февраля 1379 г. 20 видных пополанов из известных и влиятельных фамилий Ручеллаи, Макиавелли, Строцци, Соде-рини, Альбицци и др., среди них даже некий булочник Лапо ди Бьяд-жо, мясник Гваспарре ди ^ммазо и красильщик Доменико ди Франческо, были объявлены грандами, как подозреваемые в заговоре против республики, в то же время 20 грандов были вписаны в пополанство: Фрескобальди, Пацци, Росси и другие.
нообразие и причудливость в смешении ментально-культурных ценностей, характеризующих феодально-рыцарское сословие, и «купеческий разум», вряд ли позволит в данном случае вести речь о какой-либо типологизации.
Прежде всего, можно отметить усвоение представителями знати устойчивых ментальных установок и культурных ценностей городской пополанской среды, выражающееся в стремление идентифицировать себя с коммунальным сообществом и государством-республикой. С некоторыми допусками этот вариант может быть представлен семьей «кавалеров с золотыми шпорами» Веллути, в XII в. насильственно переселенных коммуной в город после того, как их родовые замки были срыты8. В случае с этой фамилией есть уникальная возможность «препарировать» сознание одного из ее представителей, Донато ди Ламберто, благодаря очень пространной «Домашней хронике», которую он, состарившись и оставив дела, написал с 1367 по 1370 гг. Прежде всего стоит отметить, что вариант столь гибкой адаптации потомка «кавалеров с золотыми шпорами» к ментальным установкам пополанской коммуны связан, на наш взгляд, с двумя обстоятельствами, характеризующими и другие фамилии грандов. Во-первых, к моменту написания «Домашней хроники» поколения семьи Веллути обитали внутри городских стен уже более двухсот лет. Кроме того, во второй половине XIII в. члены этой фамилии были не просто вписаны в матрикулы цеха Лана, как делали многие гранды для получения политических преимуществ, но активно занимались текстильным предпринимательством в созданной ими семейной компании, и в этом ряду Донато представлял уже четвертое поколение деловых людей. Сам автор, получив юридическое образование в Болонском университете, вступил в цех юристов и нотариусов, но сохранил при этом свое членство в цехе Лана. Почти всю свою жизнь он совмещал дипломатическую карьеру и участие в управлении государством с занятиями предпринимательством и торговлей сукнами. Хотя в «Домашней хронике» более значительное внимание уделяется политической деятельности, автор
8 Velluti D. Donato Velluti. La cronica domestica scritta tra il 1376 e
il 1370 / A cura di I. Del Lungo e C. Volpi. Firenze, 1914. P. 5-9.
не пренебрегал сукноделием и торговлей. Своего старшего сына Ламберто он упорно и целенаправленно приобщал именно к производству шерсти, прививая ему соответствующие навыки и скупая для него боттеги9.
На страницах хроники заметно желание Донато идентифицировать себя именно с пополанством, отделиться от сословия знати, воспринимаемого в данном случае как нечто чуждое и враждебное. Он с подъемом и удовлетворением писал: «Одни только пополаны (popolani soli) пришли к власти (в 1343 г.), и они в полной мере восстановили против грандов Установления справедливости»10 - формула сословного разделения «только одни - против других» отчетливо выявляется в этом контексте. В последующем он был очень озабочен тем, что гранды занимали господствующие позиции в партии гвельфов, и вел упорную борьбу за их ослабление, был удручен духом, когда предлагаемые им реформы не удались. Его приводил в ярость закон, предоставляющий нобилям право занимать одну из наиболее значительных должностей за стенами коммуны - пост «викария в четырех местах контадо».
На страницах этой домашней хроники дает о себе знать тенденция отказа от кровной мести даже в том случае, если это ведет к разделению рода, что можно считать одним из показателей врастания нобильской знати в пополанскую городскую среду. Завершая рассказ об одной родовой вендетте, Донато резюмировал: «Хватит нам Господнего отмщения и божьей кары, нельзя допускать вендетту, из-за которой прежде добрая и большая семья может оказаться лишенной имущества и пер-сон»11. Это заключение - не просто повторение фигуры религи-
9 Velluti D. La cronica domestica. P. 8-9, 25-26, 40, 72-74, 147149, 311.
10 Ibid. Р. 167.
11 Ibid. P. 63-70. Паоло да Чертальдо несколько раз приводил правила миролюбия, исключающие вендетты, но в этом случае невозможно с точностью утверждать, являлись ли они следствием практики, или просто повторением расхожих мест из проповедей: Paolo da Cer-taldo. Il libro di buoni costumi. (Documento di vita trecentesca fiorentina). 119 / A cura di A. Schiaffini. Firenze, 1945. P. 102-103. Tакие же сентен-
озной риторики, почерпнутое у пользующихся успехом проповедников, как, возможно, нравственные предписания в «Книге о добрых нравах» Паоло да Чертальдо, а обоснованный вывод, в котором концентрируется собственный жизненный опыт.
Обращает на себя внимание явно отрицательное отношение Донато Веллути к воинским занятиям и военному поприщу, которое он отвергает как достойное профессиональное занятие, о чем свидетельствуют приводимые в качестве отрицательного примера истории судеб его родственников. Например, Томмазо ди Липаччо, «высокий, красивый и гордый, как лев». Отказавшись продолжать дело своего отца и заниматься торговлей, Томмазо Веллути избрал военную карьеру и затем поступил на службу к королю Франции, получив в вознаграждение за руководство войсками большое земельное владение (Ьепейсю) во Франции. Донато не преминул отметить: «Все манеры Томмазо соответствовали тем, которыми обладали высокородные и благородные французские бароны: он любил играть в мяч и пировать». Все это привело, по мнению автора домашней хроники, к весьма печальным последствиям. Томмазо быстро промотал отцовское достояние, изменил своей коммуне, перейдя на сторону Каструччо Кастракани, был изгнан, скитался по разным землям в нищете и, наконец, его убили пьяные солдаты в трактирной потасовке. Такие же уроки он извлекает из истории жизни представителей другой ветви семьи, один из которых Джованни ди Ламбертуччо был «сочинитель сонетов и трубадур ... страстно любил лошадей ... тратя на это огромное количество своих средств», в результате умер в бедности, не оставив никакого наследства своему многочисленному потомству. Его сын был вынужден наняться на военную службу - «кавалер по нужде», как не без сарказма заявлял Донато, стал «делать очень большие расходы ради собственных почестей среди солдат .
ции настойчиво повторяет своим сыновьям и Джино ди Нери Каппони: «Никогда не затевайте никакой вендетты или большой вражды ни с гражданином, ни с соседним синьором, если это не необходимо для его обуздания» (Capponi G. Ricordi // Miscellanea di studi offerta a Antonio Balduino e Bianca Bianchi. Presso di seminario di filologia moderna dell’ universita. Padova, 1962. P. 35).
много задолжал, был заключен по требованию кредиторов в долговую тюрьму, где и умер в 30 лет, не оставив детей и завещания». Его похоронили не в фамильном склепе, а на кладбище для бедных12.
Зато те, кто с ранней юности усердно готовят себя к поприщу «доброго купца» и управляющего боттегами, неизменно заслуживают одобрения автора домашней хроники. Он использует при их характеристике стандартный набор качеств: разумность и трезвомыслие, миролюбие, добросердечие, милосердие, любезность, приветливость, скромность, весьма пригодных для занятий торговлей, но мало совместимых с воинской профессией. Агрессивность, дерзость, безрассудная храбрость, страсть к игре и риску в глазах Донато Веллути скорее выглядят признаками дикости и дурного воспитания13. Известно, что его потомки усваивали эти модели поведения14.
Порицаемый и неприемлемый Донато Веллути образ жизни и способ мышления в совокупности он обозначал категорией из области рыцарской культуры - «куртуазия» (curtuasia), включающей весь комплекс качеств мота: «Герардино в молодости очень любил полюбезничать с дамами, предавался куртуазии, поэтому много времени проводил в обществе дурном и непристойном . он изнурял себя, предаваясь куртуазии, терял силы и
12 Velluti D. La cronica domestica. P. 81-82, 89-90, 96-97.
13 Velluti D. La cronica domestica. P. 45-46, 295.
14 Livi G. Dall’ archivio di Francesco Datini mercante pratese / A cura di G. Livi. Firenze, 1910. P. 48. В письме Сальвестро Веллути, написанном в 90-е гг. XIV в., автор обращался с просьбой к своему другу в Пизе о том, чтобы тот похлопотал о кандидате в женихи для племянницы. Идеальным претендентом он считал купца, который умеет хорошо наживать богатство, правильно помещать его и разумно тратить, а благородство происхождения было, по его мнению, «делом второстепенным». Один из потомков Донато Андреа Веллути, который продолжил хронику Донато в 40-е гг. XVI в., выражает примерно такие же настроения, осуждая своего родственника Антонио Веллути, который был «прекраснейшим кавалером, держал конюшню, гончих собак и птиц, а ему следовало бы быть более склонным к торговле, ведь именно из-за этого и упустил он большую часть своего богатства»: Velluti A. Addizzioni // Velluti D. La cronica domestica. P. 331.
стал очень несчастным человеком», «Пиджелло делал очень большие расходы ради собственных почестей. Из-за этой кур-туазии стал допускать глупость и путаницу в делах, много задолжал. Был заключен в долговую тюрьму, где и умер». Хотя в последнем случае речь идет о родном брате Донато, он даже и не попытался его выручить, считая, что Пиджелло полностью заслужил свой печальный конец, ведя недопустимый образ жиз-ни15. Таким образом, транслируемые Донато Веллути и другими горожанами, которые оставили свои заметки или мемуары, социально-нравственные оценки поведения и образа жизни свидетельствуют о неприятии установок и стереотипов, свойственных феодально-рыцарской среде. Однако Донато причислял себя к рыцарскому роду феодальных землевладельцев и даже гордился этим. Таким образом, приведенные примеры показывают, как отказ от стереотипов поведения, ментально-культурных ценностей феодально-рыцарских слоев маркирует одну из адаптационных моделей - процесс «опополанивания» представителей городской знати или тех, кто причислял себя к таковым.
В повседневной жизни подчеркнутая демонстрация позиции пополана и доброго купца могла проявляться как способ политической репрезентации, выражаясь в определенных жестах и речах. Эта поведенческая модель была свойственна представителям семьи Медичи - Джованни ди Биччи и его сыну Ко-зимо в первой трети XV в. Реноме «враг знатных людей» и «противник грандов» явились одной из причин, обеспечивших Медичи победу в борьбе за власть. Козимо Медичи всегда стремился подчеркнуть нобильские амбиции и рыцарские замашки
15 Velluti D. La cronica domestica. P. 36, 96. Интересно, что такой же взгляд на образ жизни родственников и знакомых встречается и в Ricordi Джованни Морелли, с использованием того же термина, которому придается крайне негативный смысл: «Бернардо ди Джованни (кузен автора) стремился казаться куртуазным и выделиться, ходил в роскоши, ... отличаясь надменностью и тщеславием, далеко не всегда поступая честно». Конец истории о куртуазном поведении молодого человека столь же удручающ: «Была попусту израсходована значительная часть имущества, которую ему с братьями оставил отец по завещанию» (Morelli G. Ricordi. 43a / A cura di F. Branca. Firenze, 1956. P. 161).
своего противника Ринальдо Альбицци. Следуя линии мудрого и осторожного отца, он не без сарказма обращался к Ринальдо публично не иначе, как «кавалер», а в своей манере поведения нарочито отождествлял себя с представителями пополанской среды16.
Но городское сообщество коммуны было отмечено многими чертами, позаимствованными из жизненного уклада, образа поведения и менталитета феодально-рыцарской среды, представленной во Флоренции прежде всего семьями грандов, остающихся неотъемлемой частью города-коммуны даже после принятия Установлений справедливости. Одним из самых значимых городских ритуалов предстает обряд посвящения в рыцари, отличающийся полисемантическим характером. Эта процедура могла символизировать победу очередной политической группировки, пришедшей к власти, которая утверждала могущество и правомочность нового режима, сплачивая посредством производства в рыцари вокруг себя своих друзей и сторонников. Классическим примером в этом отношении является обряд, который произвели восставшие чомпи 20 июля 1378 г., не успев еще даже захватить толком палаццо Синьории. Они надели золотые шпоры на несколько десятков человек, среди которых были представители «тощего народа» и наемных рабочих, но также и очень знатные люди, например, Донато ди Якопо Ач-чайуоли, являющийся наследником обширных феодов в Греции и уже не в первый раз посвящаемый в рыцари17.
К посвящению в рыцари прибегали и в знак единения коммунального сообщества. В октябре 1378 г. только что пришедшая к власти новая Синьория, в которой преобладали члены младших цехов, несмотря на тревожную атмосферу заговоров и постоянной угрозы переворота, экономический упадок и закрытые боттеги, решила устроить праздник «народных рыцарей» и произвести в сан кавалеров еще 31 человек. Среди них значились имена наиболее могущественных и выдающихся семейств, как грандов, так и пополанов: Барди, Альберти, Альбицци,
16 Cavalcanti G. Istorie fiorentine. Firenze, 1838. T. I. P. 545-549.
17 Stefani M. Cronaca fiorentina. Rubr. 795. P. 321-324; Cerretani B. Storia fiorentina / A cura di G. Berti. Firenze, 1994. P. 15.
Сальвиати, Медичи, Маннелли, Скали, Ручаллаи, Строцци, Тор-наквинчи, Перуцци, Кавальканти, Макиавелли и других18. В отличие от вышеописанного, этот ритуал отличался неторопливой торжественностью, строгим соблюдением всех деталей и подробностей процедуры, что придавало ему и особый смысл -символизировать примирение знатнейших фамилий с народным режимом и тем самым продемонстрировать его крепость и устойчивость. В дальнейшей истории Флоренции значимость ритуала производства в рыцари сохраняется, все больше приобретая черты театрализованного зрелища. Об этом свидетельствует описание торжественной и мрачной процедуры производства в рыцари 12-летнего Франческо ди Маттео Кастеллани, которая состоялась в 1429 г. во время похорон его скоропостижно умершего отца Маттео ди Микеле Кастеллани19. Смысловое значение ритуала, совершаемого перед гробом умершего гражданина, со-
18 Diario dello Squittinatore // I Ciompi. Croniche e documenti / A cura di G. O. Corazzini. Firenze, 1887. P. 52-54. Этот анонимный автор описывал всю торжественность этой процедуры: вручение новоявленным кавалерам вымпелов народа и гербов, их клятва гонфалоньеру справедливости, который целовал их в уста, принимая обеты и, наконец, пышный обед «народных рыцарей» вместе с синьорами за счет коммуны.
19 Cambi G. Istoria fiorentina. XX-XXIII // Delizie degli eruditi to-scani. Firenze, 1785. P. 176-177. «В субботу утром 3 сентября 1429 г. ушел из жизни мессер Маттео, который был гонфалоньером компании, а 6 сентября утром состоялись его похороны, во время коих ему были оказаны великие почести. Тело положили в большой капелле Санта Кроче, и Франческо, его сын, был препровожден к алтарю восемнадцатью родственниками. Официальные лица постановили, чтобы за его спиной не тянулся траурный шлейф черного сукна, поэтому совлекли с него траур, затем специально избранные лица: мессер Лоренцо Ри-дольфи, мессер Палла ди Нофри дельи Строцци, мессер Джованни ди Луиджи Г виччардини, из коих двое были посвящены в рыцари вместе с его отцом, нарядили его в новые зеленые одежды и сделали рыцарем, хотя ему еще и не исполнилось 12-ти лет. 2 октября в воскресенье мессер Франческо получил в палаццо Синьории знамя народа и знамя партии гвельфов, и этим же утром проехал по Флоренции, сопровождаемый синьорами, кавалерами, горожанами верхом на лошадях вплоть до его дома».
стояло не только в почтении его заслуг, но и в явном стремлении утвердить преемственность правящей элиты, к которой относились Ридольфи, Строцци, Гвиччардини и Кастеллани.
Обряд посвящения в рыцари являлся и важным фактором внешней политики. Во Флоренции имели обыкновение отличать подобным образом за верность и преданность коммуне капитанов наемных войск, каких-нибудь представителей местной знати из контадо, соседних мелких феодалов20.
Излюбленными праздничными формами поведения горожан являлись рыцарские зрелища и игры: палио, джостры, турниры, балы. Анонимный дневник (Diario), охватывающий период последних двух десятилетий XIV в., погружает читателей в атмосферу публичных шествий, массовых сцен и празднеств, сопровождающихся рыцарскими формами праздничного поведения. В ноябре 1384 г. во Флоренции с великим размахом праздновали взятие и присоединение Ареццо. Молодые люди из знатных и именитых семейств грандов и пополанов образовали три многочисленных отряда, которым предстояло сразиться между собой. Во главе одного отряда, «одетого в желтые драпы с переливчатым солнцем на груди» стоял юный Ринальдо ди Мазо дельи Альбицци. Второй отряд «в одеяниях из желтых и красных драпов» возглавил Микеле ди Ванни Кастеллани, предводителями третьего отряда, «разодетого в бледно-голубые драпы» стали юноши из семейства Альберти. «Они бились и ломали копья до вечера, когда весь город озарила пышная иллюминация». Только после того как флорентийцы потешили души играми и джострами была устроена грандиозная религиозная процессия21.
20 Анонимный автор подробно описал, как весной 1388 г. во Флоренции торжественно посвятили в рыцари двух представителей рода Панчатики из Пистойи: Diario di anonimo fiorentino // Alle bocche della piazza: Diario di Anonimo fiorentino (1382-1401). Firenze, 1986. P. 79-80.
21 Diario di anonimo fiorentino. P. 54-56, 61-62, 79-80, 135-139. В 1386 г. такой праздник устроили в честь коронации нового короля Неаполитанского королевства Карла Венгерского. Одна из бригад, участвующих в джострах, была создана на средства гвельфской партии и
Не только ритуалы и формы праздничного поведения, но и ментальные доминанты, свойственные мировосприятию представителей нобильско-рыцарских кругов, оказывались не чужды сознанию горожан, особенно тех, кто возвышался или стремился возвыситься в ряды правящей олигархии, тем более, что атрибуты рыцарского состояния - шпоры и герб являлись не столько
конечной целью социальной эскалации, сколько зачастую ее
22
отправной точкой .
Судя по дневникам, мемуарам и семейным хроникам, со второй половины XIV в. флорентийские граждане испытывали большую тягу к мифотворчеству в вопросе о происхождении рода, что отмечалось исследователями генеалогий и историй флорентийских фамилий. Безродные, хотя и разбогатевшие к середине XV в. Риккарди, потомки немецкого портного, фальсифицировали во второй половине XV в. семейные архивы, желая доказать, что их родоначальником был знатный немецкий рыцарь и кондотьер23. Лоренцо ди Филиппо Строцци, в первой половине XVI в. составивший биографии представителей своего дома, указывал, что с древности «племя Строцци считалось знатным по своему величию и вело свое происхождение от одного нобиля и знаменитого кавалера, выходца из древнего этрусского рода Аркадии. В его гербе была изображена луна, и, сражаясь, он могучей рукой сдавливал и душил (strozzare) своих врагов. Именно по этому признаку этруски дали новое имя его роду, так фамилия Строцци получила свое прозвание». Правда, он был вынужден признать отсутствие каких-либо документальных подтверждений, касающихся Строцци, но успокаивал
выступала в ее честь. Еще одно описание рыцарских игр относится к 1392 г., когда устроили отдельные поединки, в которых победил один немецкий капрал. Этот же аноним описывал турниры, продолжающиеся по 10 дней подряд.
22 Salvemini G. La dignita cavalleresca. P. 118-120. Гаэтано Саль-вемини приводил множество случаев производства пополанов, даже членов младших цехов в рыцари за верность гвельфской партии, за военные подвиги, за успехи на дипломатическом поприще, при избрании на административный пост за пределами города Флоренции.
23 Malanima P. I Riccardi di Firenze. Una famiglia e un patrimonio nella Toscana dei Medici. Firenze, 1977.
себя тем, что они были утрачены в течение веков24. В хронике Джованни Виллани фамилия Строцци не названа в числе других домов нобильско-консульской знати; о древних хрониках и текстах речей, упомянутых Лоренцо Строцци, не известно ничего достоверного, поэтому родословная от легендарных этрусков не более чем родовой миф, если не прямой вымысел автора.
Считающаяся очень знатной, находящаяся в составе правящей элиты с 1378 по 1434 гг., фамилия Кастеллани стремилась доказать свое происхождение от Альтафронте, очень древнего патрицианского рода. Однако не найдено никаких письменных подтверждений этого факта. Фамилия Кастеллани, в отличие от Строцци, не фигурировала ни в каких важных документах, относящихся к началу XIV в., что является доказательством ее незначительности в политической жизни города и противоречит факту происхождения от знатной патрицианской семьи. Зато достоверно известно, что после 1339 г. некий Ванни ди сер Лотто, активно скупавший дома в приходе Сан Пьеро Скераджо, купил среди прочих замок Кастелло д’Альтафронте . Его фамилия, видимо, обладала средствами на соответствующие формы репрезентации, а ее представители возымели после по-
24 Strozzi L. Le vite degli uomini della casa Strozzi. Firenze, 1892. P. 5-7. В доказательство столь древних истоков рода он ссылается на некий неизвестный древний источник - хронику Лотто Фьезоланского, который, якобы, упоминал обо всех знатных и древних семьях с начала основания Флоренции, а также на похоронную речь, произнесенную в древности над телом Тито Веспасиано Строцци, которая затем была переложена в стихах «знаменитым нашим поэтом» мессером Эрколе Строцци.
25 Ciappelli G. Una famiglia e le sue ricordanze. I Castellani di Firenze nel Tre-Quattrocento. Firenze. 1995. Р. 21-22. Действительно, древний род гвельфской знати Альтафронте существовал во Флоренции, Джузеппе Альтафронте упоминался среди важнейших советников коммуны уже 1197 г., а его сыновья играли значительную роль во время primo popolo, в 1254-1255 гг., но никоим образом нельзя доказать, что упомянутый Ванни ди сер Лотто, который, скорее всего, по мнению Чаппелли, происходил из незнатного рода дель Анчиза, был их потомком.
купки замка амбиции к анноблированию, поскольку почти сразу же, среди ближайших потомков Ванни ди сер Лотто появились выдающиеся военачальники и блестящие рыцари, которых назначали знаменосцами во всех самых торжественных процессиях, а один из флорентийских анонимов вел речь о многочисленной вооруженной консортерии Кастеллани. Анонимные хронисты, которые писали спустя около полвека после покупки замка, в 80-90-е гг. называли Кастеллани в ряду знатнейших флорентийских фамилий26.
Таким же примером может послужить не уступающий Кастеллани по значимости род Сальвиати, представители которого относили свое происхождение к знатному фьезоланскому роду гибеллинов Капонсакки. Флорентийские эрудиты и составители генеалогий уже в XVИ-XVШ вв. оценивали эту версию как полностью легендарную, предположив, что основателем фамилии был некто Готтфредо (судя по имени - ломбардец или саксонец), появившийся в городе во второй половине XII в. Его сын Форезе стал владельцем одной из нобильских башен, тогда еще грозно топорщившихся в небо Флоренции, которую он, по
26 Diarю dello Sqшttmatore. Р. 81. Он указывал на выдающуюся роль Ванни ди Микеле ди Ванни Кастеллани (внук Ванни ди Лотто) в войне за взятие Ареццо в 1384 г. Ванни был назначен коммуной капитаном войны и сумел удержать крепости в контадо Ареццо. См. более подробно: Diario d, апопіто йогеШто. Р. 19-20, 28, 35-36, 50, 54-55, 57-58, 61-62, 71-72, 76-77, 160, 175-176. Этот аноним первыми в списке среди достойнейших кавалеров, которых еще раз произвели в рыцари в январе 1382 г., когда у власти оказались сторонники изгнанных архигвельфов, указал Микеле ди Ванни ди сер Лотто и его сына Ванни ди мессер Микеле, будущего капитана войны, Которого в конце 1387 г. еще раз избрали на эту же должность. Его дважды избирали на высший пост - гонфалоньера справедливости - в 1366 и 1372 гг. Его родственник Лотто ди Ванни в то же самое время был избран в коллегию «10 Войны», потом также вновь избирали в этот магистрат, он вел переговоры о передаче Ареццо Флоренции, этих же двух представителей рода выбирали в наиболее престижные посольства. Сыновья этих двух представителей рода Кастеллани постоянно возглавляли отряды флорентийской молодежи в джострах.
всей вероятности, просто купил, как это сделали и Кастеллани27. Нетрудно заметить общую деталь в процессе социальной эскалации этих двух фамилий: исходным пунктом является обзаведение укрепленным замком или башней - акт, очевидно, приобретающий особое значение в сознании флорентийских граждан.
Автору семейной хроники Бонаккорсо Питти также очень хотелось иметь достойных предков-владельцев замков, поэтому он в качестве родоначальника упоминал некоего Бонсиньоре-крестоносца, сгинувшего в Святой Земле, а также родовое поместье «У башен», «потому что там были два господских дома, и у каждого одна башня с голубятней, каковое поместье еще и ныне принадлежит нам»28. Однако удостовериться в древности происхождения рода Питти не представляется возможным, поскольку автор сам признается в том, что наиболее древние документы их рода были проданы неким Чоре, «который злонамеренно восхотел, чтобы не осталось ... никаких бумаг из тех, что были в его руках.», поэтому Бонсиньоре-крестоносец - фигура, скорее, полумифическая, если не полностью вымышленная. Дуалистичность сознания и образа поведения Бонаккорсо Питти особенно бросается в глаза. Странствуя по Европе, он упивался почестями и отличиями, получаемыми от императоров и королей, гордился едва не состоявшимся поединком на шпагах с виконтом Монтлери, обвинившем его в жульничестве при игре в карты, воспел в сонете собственного сочинения факт получения рыцарского звания из рук германского императора. Бонаккорсо был не чужд куртуазии, танцуя на балах, рискуя головой ради безрезультатного свидания с замужней дамой. При этом он
27 Hurtubis P. Ше famille-temoin. Les Salviati. США di Vaticano, 1985. Р. 23-27. В отличие от Кастеллани, Сальвиати уже к концу XII в. занимали в городе высокое положение: некий Гвильельмо исполнял должности нотариуса и судьи в камере коммуны, один из его внуков - Камбио стал медиком, другой - Лотто - законоведом, третий - Сальвестро - владельцем сукнодельческих боттег, четвертый -Якопо держал банк. Камбио и Лотто стали родоначальниками двух основных ветвей фамилии, уже тогда получив от коммуны рыцарское достоинство.
28 Питти Б. Хроника / Пер. З. В. Гуковской. Л., 1972. С. 6-8.
скрупулезно и точно подсчитывал прибыли и убытки от карточной игры, как и от торговых сделок, никогда не упускал собственной выгоды, был одержим страстью к рациональному измерению времени и пространства. А предки, являющиеся «знатными, могущественными и почитаемыми гражданами», занимающими в коммунальном управлении должности приоров, ценились им не ниже крестоносца29.
Предприимчивость и купеческая расчетливость, как явствует из домашней книги богатой семьи Корсини, сочеталась с фамильными амбициями и тягой к своего рода «анноблирова-нию». В XIV в. члены этого рода собирали в единый массив земли в контадо, в месте, откуда, как они полагали, произошел их род. Среди однотипных фиксаций покупки домов и мелких подере обращает на себя внимание запись, датированная 1363 г., сообщающая о приобретении «дома синьора с двором и лоджией». Это обстоятельство вызвало своеобразный «всплеск эмоций» у братьев Корсини, солидных деловых людей. Джованни Корсини, осуществивший эту покупку, решил не сдавать это помещение в аренду, а полностью оставить в распоряжении семьи, «как патрональную виллу». Его брат Маттео не скрывал своего удовольствия этим приобретением, причем вопреки обыкновению его интересует не экономическая выгодность нового объекта собственности, а связанный с ним социальный престиж: резиденция бывшего синьора знаменует для купца и банкира Корсини «возвращение на землю», возможность в какой-то мере ощущать себя подобием феодального синьора, господствующего над округой30. Члены этой пополанской фамилии имели гипертрофированное пристрастие к гербам. В 1387 г. Маттео ди Никколо Корсини сделал значительное пожертвование в капеллу Св. Якопо вместе с женой и составил опись пожалованных вещей: богатый балдахин с расшитыми по белому по-
29 Там же. Об истоках семьи Питти см.: Branca V. Introduzione // Mercanti scrittori: Ricordi nella Firenze tra Medioevo e Rinascimento / A cura di V. Branca. Milano, 1986. P. XLVIII.
30 Petrucci A. I Corsini tra XIV-e e XV-e secoli // Il libro ricordanze dei Corsini (1362-1457). Roma, 1965. P. XIII-XVIII.
лю красными кругами, зайцами, птицами и драконами, с изображением Христа и гербов Корсини и Строцци (из дома Строцци происходила супруга Маттео Лоренца), отделанный золотой бахромой, 1 лазурное облачение с теплой подкладкой из розового льна, 3 одеяния с черными капюшонами, украшенные птицами и гербами Корсини, 3 покрова: белый, лазурный и золотой, 1 серебряный бокал на ножке «с нашим гербом», 1 большая скатерть для алтаря этой капеллы, 2 полотенца, 2 факела на шестах, и «на всех этих предметах изображались наши гербы»31. У Джироламо Савонаролы были все основания упрекнуть флорентийцев в том, что «церкви строятся и украшаются только для того, чтобы иметь на стене свой герб».
Амбивалентность обыденных установок горожан заметна в XIV в. в жанре новеллистики. Не говоря о Декамероне Джованни Боккаччо, можно привести в пример новеллы Франко Саккетти, непосредственно выражающие «картину мира» городской среды. С одной стороны, автор восхищался достоинством, умом, доблестями простолюдинов и даже людей очень низкого звания, возвышающими их над папами, монархами, кардиналами, прочими сильными мира сего, с другой - он сокрушался по поводу девальвации рыцарского звания в городском социуме, «низведенного до конюшни и свинарника», поскольку «возводили в дворянство мастеров, ремесленников, даже булочников, и того хуже, чесальщиков шерсти, ростовщиков и жуликов-барышников». «Из-за таких отвратительных дел дворянство можно назвать не cavalleria, а сасаіегіа... О несчастное дворянство, ты пошло ко дну! Если такое рыцарское звание имеет силу, то почему бы не сделать рыцарями быка, осла или какое-нибудь животное, которое обладает чувствами, хотя бы и нера-
31 Il libro di ricordanze dei Corsini. D. P. 72-73. ^ же самое можно видеть и у членов семьи Веллути: Velluti. La cronica domestica. P. 102, 105. Tакие же сведения имеются в отношении тех церковных пожалований, которые делали члены семьи Никколини. Одна из сестер Лапо де Никколини завещала имущество капелле Св. Николая и приказала «выгравировать там гербы нашего дома»: L. Niccolini de’Sirigatti. Il libro degli affari proprii di casa de Lapo Niccilini. Paris, 1969. P. 90.
зумными»32. Эти оценки встречаются и в иных текстах, например, биографиях. В первой четверти XV в. Якопо ди Поджо Браччолини, сын известного гуманиста, сокрушался по поводу нерадушного приема во Флоренции Филиппо Сколари, соотечественника, прославившегося в качестве первого советника венгерского короля и германского императора. Он отмечал, что его не наградили штандартами коммуны, несмотря на его рыцарское достоинство и графский титул: «.ведь даже вымпелы и военные знамена коммуны, каковые кому уж только не жаловались, даже преступных и грязных закалывателей свиней ими награждали, он не смог как трофеи своего отечества увезти с собой в Венгрию»33.
Таким образом, характеризуя вышеописанные социокультурные процессы, стоит говорить о явлениях глубокой взаимной диффузии ментальных установок грандов и ценностей, присущих пополанскому социуму. Адаптируясь к миру пополанской коммуны, нобили были вынуждены трансформировать собственное сознание, отвечая на вызовы новых экономических реалий, часто побуждающих заняться производством тканей, торговлей, банковским или нотариальным делом.
Представители пополанских фамилий часто выражали процесс своего возвышения в формах, воспринимаемых из арсенала феодально-рыцарского уклада и традиционного опыта но-бильско-консульской знати Флоренции. В городской реальности все это сплеталось в причудливую ткань, развертывающуюся в бесконечное множество вариантов, среди которых потомок кавалеров с золотыми шпорами, сознательно воплощающий своим поведением и образом жизни идеальную матрицу «доброго куп-
32 Саккетти Ф. Новеллы. 153 / Пер. с итал. В. Ф. Шишмарева. М.; Л., 1962. Этой же теме посвящены новеллы 63, 64, 128. Об этих настроениях новеллиста писал Г. Сальвемини : Salvemini G. La dignita cavalleresca. P. 118-125. Интересно отметить, что сам Франко Саккетти происходил из рода древней феодальной знати: «Очень древним было семейство Саккетти» - писал Джованни Виллани. См.: Виллани Дж. Новая хроника. IV.13. C. 87.
33 Bracciolini J. La vita di messer Philippo Scholari. Volgarizzata di B. Fortini // Archivio storico italiano. Firenze, 1843. T. IV. Р. 180-181.
ца» и сурово отвергающий все ценности мира синьоров, дворян и рыцарей, а с другой стороны, выходцы из пополанских фамилий, жаждущие укрепленных замков, рыцарских гербов, избирающие для себя поприща полководцев и придумывающие для своего рода фантастические родословные, представляют лишь некоторые грани среди их бесчисленного разнообразия.
Явления синтеза и взаимопроникновения не исключали противостояний между грандами и пополанами, доходящих в некоторые моменты до вооруженных столкновений и вспышек гражданской войны (сентябрь 1343 г.), о чем свидетельствуют исторические факты и соответствующие трансформации городского законодательства. Более того, это противоречие отчетливо осознавалось в умах горожан, что само по себе являлось предпосылкой перенесения ментальных форм в более высокие сферы общественного сознания, где создавались устойчивые идеологические конструкты, придающие негативный смысл понятиям «гранды» и «нобили», как и определению «пополаны». Стремление разграничить признаки и системы ценностей двух социокультурных позиций порождало определенные архетипы, оценочные штампы и риторические формулы.
В результате явлений синтеза изменялось смысловое содержание категории «знатность», как свидетельствовал специально написанный на эту тему на рубеже 60-70-х гг. XVI в. трактат флорентийского эрудита Винченцо Боргини. В нем отмечался изначально дуалистический характер смысла, заложенного в этот термин: с одной стороны - происхождение, определяемое родом и кровью, с другой - доблесть (virtu) или честь, категории, относящиеся к личным качествам индивида. Среди многих атрибутов, рассматриваемых как составляющие дефиниции «знатность», этот автор явно выделял одно свойство -участие в политических делах и управлении городом. Начиная речь о флорентийских грандах, он, ссылаясь на Джованни Вил-лани и Данте, сразу же уточнял, что имеет в виду «тех, кто правил городом 450 лет тому назад.», а говоря о различении грандов и пополанов, давал следующий комментарий: «Основной признак превращения пополанов в грандов - управление, которое оказывалось в их руках», «различались они по участию в
общественных делах и магистратах, а не по крови». Часто фамилии явно пополанского происхождения, например, Медичи, автор относил к категории знатных без всякого сомнения, потому что «природа правления создает постепенно знать ... знатность есть величие рода, но самым лучшим способом она выражается в общественном управлении». Таким образом Боргини пытался обосновать правомерность постепенной замены понятия <^гап<^» дефиницией <^епШиоттЬ>, утверждая, что первое использовалось, главным образом, пока речь шла о противостоянии грандов и пополанов, а по мере того, как оно теряло свою актуальность в городском обществе, более правильно использовать второй термин - «благородный человек»34. Через весь трактат Боргини проходит мысль о симбиозе, смешении, слиянии, взаимопревращении одного состояния в другое на протяжении трехсот лет флорентийской истории.
Выявляется и более подспудный, «низовой» пласт ментальных представлений, отличающийся двумя специфическими характеристиками - неотрефлексированностью установок и оценок, а также их амбивалентностью, характеризующей взаимную интеграцию двух социокультурных систем, которая заключала созидательный смысл, обогащая городскую среду бесконечным количеством вариантов выбора. Даже относясь к сословию грандов крайне отрицательно, горожане-пополаны могли воспринимать и реализовывать те или иные элементы другой
34 Borghini V. Storia della nobilta fiorentina. Pisa, 1974. Р. 45, 5051, 53, 67-68, 70-71, 75-76, 87, 89-90. Само понятие «доблесть», ссылаясь на римских авторов, он отождествлял с активной гражданской позицией в республике и участием в управлении, и отводил ему более значительное место, нежели происхождению: «Многие, отличающиеся доблестью без всяких иных атрибутов (происхождение, род, публичные почести, богатство, давность обладания титулом, рыцарские шпоры, богоугодные дела, строительство фамильных капелл), могут быть абсолютно уверены в том, что они принадлежат к знати». Этот факт отмечали и современные исследователи: Brucker G. A. Florentine Politics and Society (1343-1378). Princeton, 1962. P. 29; Le Goff J. Marchands et banquiers du Moyen Age. Temps, travail et culture en Occident. Paris, 1972. P. 43-46.
шкалы ценностей и образцов поведения, свойственных нобилям. Причисление себя к пополанскому сословию, например, вовсе не мешало пристрастиям к родословным, гербам и рыцарским званиям, равно как и принадлежность к очень знатному и древнему феодальному роду могла сочетаться с успешной торговобанковской деятельностью, накоплением капитала и самоидентификацией с идеальным комплексом «доброго купца».
Город-государство оказывался своего рода тиглем, в котором осуществлялась социокультурная «переплавка», в процессе которой гранды превращались в «республиканцев», предпочитающих не отказываться от ценностей коммунальной демократии. В то же время, социально-политическое возвышение выходцев из народа выражалось с помощью символов, позаимствованных из комплекса ценностей и поведенческих стереотипов, свойственных представителям феодально-рыцарских слоев.
