CC BY
87
Отечественная история
/-
5
М.В. Батшев
Дмитрий Николаевич Свербеев и благотворительность (помощь семье К.Ф. Калайдовича)
В статье показано, как в первой трети XIX в. русские интеллектуалы организовывали помощь оказавшейся в трудной ситуации семье знаменитого историка и архивиста К.Ф. Калайдовича. Данные вопросы до сих пор не имеют обстоятельного историографического освещения. Представлен яркий эпизод благотворительной деятельности Дмитрия Николаевича Свербеева.
Ключевые слова: история России XIX в., благотворительность, Дмитрий Николаевич Свербеев, Константин Фёдорович Калайдович, Кн. П.А. Вяземский.
Дмитрий Николаевич Свербеев известен большинству интересующихся историей XIX в. как дипломат и автор очень интересных «Записок». Но немногие знают, что он еще активно занимался благотворительной деятельностью. Эта его деятельность не нашла отражения в «Записках», но зато великолепно прослеживается по письмам его друзей и знакомых. Одним из направлений его деятельности была помощь нуждающимся ученым. Самым ярким эпизодом этой деятельности была поддержка на рубеже 20-30-х гг. XIX в. известного московского историка и архивиста Константина Фёдоровича Калайдовича.
Константин Калайдович родился в 1792 г. в Ельце. Начальное образование получил в Елецком народном училище. С 1799 по 1807 гг. учился в гимназии при Императорском Московском университете. С 1807 по 1810 гг. учился в Московском университете и закончил его со степенью кандидата словесных наук. Во время учебы в университете начал печа-
таться. Публикует не только научные статьи, но и стихотворения, пробует себя в разных жанрах.
По окончании университетского курса он посвятил себя почти исключительно археологии и истории. Службу начал учителем истории и географии в университетской гимназии и в университетском Благородном пансионе. Во время Отечественной войны 1812 г. вступил в ополчение. Вместе с ополчением принимал участие в кампаниях 1812-1813 гг. После возвращения в университет продолжил свою деятельность по поиску и изданию древнерусских рукописей. Во время одной из его экспедиций в Суздаль в 1815 г. с ним произошел до сих пор не выясненный его биографами случай, и он первый раз за свою жизнь потерял рассудок. Родители определили его в Московский дом умалишенных, где он провел полгода, а затем вернулся к научным занятиям.
В 1817 г. Калайдович стал принимать участие в изданиях Комиссии печатания государственных грамот и договоров при Московском архиве Министерства иностранных дел и тесно примкнул к «Румянцевско-му кружку». Он был официально причислен к архиву Министерства иностранных дел, которым руководил известный русский археограф А.Ф. Малиновский [4, с. 365-476].
В том же году Калайдович «из любопытства» присоединился к поездке П.М. Строева по разным монастырям в целях поиска и описания хранящихся там рукописей. Поездка эта в истории русской науки имела очень важное значение, т.к. сопровождалась открытием целого ряда древних памятников русской письменности: в Новом Иерусалиме К.Ф. Калайдович нашел и сделал первое описание «Святославова Сборника» 1073 г., нашел древнейшие списки разрядов, путешествие «гостя» (купца) Василия к Святым Местам (т.е. в Палестину), обнаружил новые списки сочинений Иоанна Экзарха.
По поручению бывшего министра иностранных дел, известного мецената и собирателя древностей гр. Н.П. Румянцева Калайдович совершил еще несколько археографических поездок по России, отыскивал и приобретал для него рукописи, поступившие впоследствии в Румянцевский музей. Смерть Румянцева (в 1826 г.) потрясла и без того слабое здоровье Калайдовича. В 1827 г. современники стали замечать у него признаки нового душевного расстройства. В 1828 г. он заболел окончательно и был отчислен из Архива.
К 1830 г. он поправился умственно, но не физически. В 1832 г. К.Ф. Калайдович скончался. Отпевали его в церкви на Большой Никитской, где годом ранее А.С. Пушкин венчался с Н.Н. Гончаровой. Среди немногих присутствовавших на службе был и Д.Н. Свербеев.
Доходы Калайдовича, как человека, искренне преданного науке, тра- ^ „ тившего больше времени на изучение архивов и библиотек, а не чинов- 1 § ничьих кабинетов, никогда не были очень значительными. С течением щ | времени появились жена, дети, и денег в семье вечно не хватало. Пото- 3 му различные покровительственные жесты, которыми его периодически * осыпали высокопоставленные особы, всегда были ему полезны. Особен- 2 но если это покровительство имело какое-то материальное воплощение, а не ограничивалось простым объявлением благодарности.
В царствование императора Александра I наградами он обойден не был. В 1822 г. стал кавалером ордена Св. Анны. В 1824 г. его труды отметили две императрицы: Елизавета Алексеевна (жена Александра I) подарила ему золотую табакерку, а Мария Фёдоровна (мать императора) -просто свое благоволение. При случае ему оказывал финансовую помощь министр просвещения гр. А.К. Разумовский.
В конце 1820-х гг. ситуация в семействе Калайдовича ухудшилась. В 1828 г. он начал издание журнала «Русский зритель», но из-за болезни продолжить эту работу не смог. Изданием журнала вместо него занимались С.Т. Аксаков, М.А. Дмитриев, И.В. Киреевский, М.А. Максимович, М.П. Погодин, С.П. Шевырёв и др.
Непростая семейная история талантливого и высокообразованного человека привлекала пристальное внимание филантропически настроенных представителей русского общества. О его проблемах через общих знакомых докладывали министру народного просвещения кн. А.Н. Голицыну. В.С. Сопиков писал Калайдовичу: «Приятель мой просил г. [А.И.] Тургенева, который искренно взялся у князя ходатайствовать, кажется и надеяться можно» [4, с. 12].
В стороне от его горестей не остался и император Николай I. В начале 1830 г. историку была пожалована пенсия. Современники поставили эту пенсию в ряд других пожалований московским интеллектуалам. «С. Глинке государь пожаловал три тысячи, да пенсии годовой по 2 тысячи. Полевому и Загоскину по перстню. Калайдовичу, яко страстотерпцу, тысячу пенсии. А кто смирен и не громогласен, тот подожди у моря», -писал историк и археолог И.М. Снегирёв своему приятелю В.Г. Анаста-севичу [5, с. 549.]
Кроме московских интеллектуалов и аристократов, семье Калайдовича помогали, как мы уже отмечали ранее, и представители высшей власти. Покровительствовала Калайдовичу верховная власть еще при жизни. В 1826 г. (уже после смерти Александра I) он получил от него «бриллиантовый перстень с цветным камнем» за поднесенную императору книгу о «Иоанне Экзархе Болгарском». Николай I продолжил традицию под-
держки московского ученого. Поддерживал его и наследник престола вел. кн. Александр Николаевич. «6 декабря 1831 года получил от государя наследника бриллиантовый перстень за поднесенный древний и весьма редкий атлас» [3, с. 88].
В «Щукинском сборнике» опубликовано любопытное письмо С.С. Уварова жене историка Е.Н. Калайдович, проливающее свет на еще один эпизод поддержки его семьи со стороны высшей власти. «Милостивая государыня Екатерина Никитишна. Согласно желанию Вашему, я имел счастье поднести Государю Императору представленную Вами серебряную древнюю кружку. Его величеству благоугодно было принять оную и всемилостивейше пожаловать Вам бриллиантовый фермуар, который при сем препровождаю» [6, с. 340.].
Для того чтобы в Петербурге обратили внимание на бедственное положение Калайдовича и его семьи, много сил приложил Дмитрий Николаевич Свербеев. О его хлопотах знали в Москве. Сообщение о том, что Свербеев помогал Калайдовичу, содержится в дневниковых записях М.П. Погодина: «[Поехал] обедать в клуб, а перед обедом отвез тысячу рублей вдове [Калайдовича], собранных Свербеевым» [1, с. 35].
Не остался в стороне и другой хороший знакомый Свербеева поэт Н.М. Языков. Он, в свою очередь, в письме к братьям просил их принять участие в сборе средств для осиротевшей семьи: «Вам уже известно из "Молвы", что умер Калайдович и что после него остались жена и дети - без куска хлеба. Это выражение здесь вовсе не гипербола. Архив московский собирает ему вспоможение, предприниматель сего богоугодного дела Свербеев; оно идет хорошо, но что в нем всего хуже, так [это] то, что Малиновский не дал ни гроша, отзываясь тем, что Калайдович у него худо служил. Мал[иновский] не благоволил к нему и прежде и теперь мстит при первом удобном случае его детям. Якая свиньища! Я буду собирать таковое же благодеяние и от вас: будьте готовы!» [9, с. 286].
Кроме этого, Свербеев просил своих многочисленных знакомых похлопотать о получении семьей Калайдовича пенсии от правительства: «Тут нет никакого недоразумения, почтеннейший Михаил Петрович, кроме того, что Тургенев ввел меня, по ветрености своей в ошибку, известив, что пенсия Калайдовичевой уже назначена, в то время, как прошение ее только что препровождено к вице-канцлеру, но в успехе просьбы ее мне ручаются и Тургенев, и Булгаков, и князь Вяземский. Первый писал ко мне давно уже об этом, второй показывал письмо об этом своего брата из Петербурга, а от последнего вчера еще получил я благоприятное о деле сем известие через жену его княгиню Веру Фёдоровну, вместе с[о] ста рублями, собранными им для семейства Калайдовича» [6, с. 37-38]
Вяземский не только хлопотал в столице по просьбе Свербеева, но и внес ^ „ посильный вклад в сбор денег для вдовы Калайдовича. Он писал жене: х § «Дай за меня сто рублей Свербееву в подписку для семейства Калай- щ | довича» [2, с. 351]. Через два дня Вяземский уже решает сам отправить 3 деньги, а не просить жену сделать это: «Свербееву посылаю сто рублей, * скажи, что не отвечаю на письмо его, потому что беру справки и буду 2 писать, когда будет о чем» [Там же, с. 353].
Благодаря частым письмам Петра Андреевича к жене, мы можем проследить буквально по дням движение просьбы Свербеева по столичным инстанциям. В одном из следующих писем говорится: «Передала ли ты деньги и поручение мое Свербееву? Дай знать ему, что на днях надеюсь сказать что-нибудь обстоятельнее. Просьба у [Н.М.] Лонгинова и он принимает в ней доброе участие» [Там же, с. 360]. В следующем письме читаем: «Скажи Свербееву, что дело вдовы Калайдовича пошло, кажется, хорошо и скоро надеюсь дать ему решительный ответ» [Там же, с. 363].
Наконец, Пётр Андреевич решил лично обратиться к Дмитрию Николаевичу и рассказать ему обо всём, что удалось сделать для семьи Калайдовича. Он пишет ему подробное письмо, которое публикуется ниже:
Кн. П.А. Вяземский - Д.Н. Свербееву
С.-Петербург, июня 10, 1832 года.
С вашей лёгкой руки, любезнейший Дмитрий Николаевич, участь семейства Калайдовича несколько облегчена. Вы должны уже знать о последовавшем, и радоваться, что содействовали доброму делу. Сердечно благодарю вас и я, что вы дали мне случай сказать с пчелою (но только не Северною (имеется в виду газета "Северная пчела", издаваемая Ф.В. Булгариным. - М.Б.), которая, кроме навоза, ничего не производит): и моего тут мёда капля есть, или, по крайней мере, с мукою: мы были, мы решили. Дело в том, и должно отдать справедливость, кому следует, что все, имевшие голос и участие в достижение желанного успеха, оказали отменное и деятельное усердие. В особенности укажу на Лонгинова, который тотчас понял обязанность уважить просьбу вдовы Калайдовича и действовал с[о] своей стороны, как нельзя лучше. По моему мнению, не худо было бы вдове Калайдовича, когда объявлен ей будет высочайший указ, написать благодарное письмо к Лонгинову. Писал ли Погодин к графу Толстому (скорее всего, имеется в виду гр. А.П. Толстой - обер-прокурор Святейшего Синода. - М.Б.), как я советовал? Пожалуй, я передам письмо, пускай пришлёт. Можно бы напечатать всё, что писал Калайдович; много статей его разбросано по журналам. О Петербургском житье-бытье и о моём в особенности, если оно вас интересует, препровождаем к вам живую грамоту Веневитино-
ва (А.В. Веневитинов, брат поэта Д.В. Веневитинова. - М.Б.). Читайте его вдоль и поперёк и расспрашивайте обо всём и обо всех. Если княжна Хилкова (вероятно, речь идет о кнж. Л.А. Хилковой, вышедшей в 1834 г. замуж за С.Д. Безобразова. - М.Б.) ещё в Москве, прошу покорно передать ей моё душевное почтение и сказать, что я очень жалею, что она у вас, а не у нас, или что и того лучше, и я не у вас. С чем поздравить вас, с потомком или потомкою? Во всяком случае, ей или ему желаю много лет здравствовать вам на славу, матери - на радость. Нежно целую руки у Екатерина Александровны (жена Д.Н. Свербеева. - М.Б.). Языкову и экс-журналисту (имеются в виду поэт Н.М. Языков и И.В. Киреевский, журнал которого «Европеец» был запрещен в 1832 г. после выхода двух первых номеров. - М.Б.) дружеское рукопожатие, а равно и вам, с уверением в неизменной моей преданности [3, л. 44-45].
Дмитрий Николаевич Свербеев занимался благотворительностью на протяжении всей своей долгой жизни. Но при этом, как скромный и глубоко порядочный человек, не любил об этом рассказывать. Сохранившиеся в различных автобиографических источниках упоминания о его деятельности, направленной на организации помощи семье Калайдовича, позволили нам восстановить один из эпизодов его жизни, который не находит отражение в документах, отложившихся в фонде семьи Свербеевых.
Библиографический список
1. Барсуков Н. Жизнь и труды М.П. Погодина. Т. IV. СПб., 1894.
2. Вяземский П.А. Письма к жене за 1832 год // Звенья. 1951. Т. IX. С. 132-368.
3. Письмо князя П.А. Вяземского к Д.Н.Свербееву от 10.06.1832 // Рукописный отдел (РО) Института русской литературы и искусства (ИРЛИ). Ф. 598 (А.Д. Свербеев). Оп. 1. Д. 891. Л. 44-45.
4. Долгова С.Р. Алексей Фёдорович Малиновский // Малиновский А.Ф. Историческое обозрение Москвы / Сост. С.Р. Долгова. М., 2007. С. 365-476.
5. Материалы для жизнеописания Калайдовича // Чтения в Императорском обществе истории и древностей Российских. 1862. Т. III. С. 1-208.
6. Письма В.С. Сопикова к К.Ф. Калайдовичу. СПб., 1883.
7. Письма И.М. Снегирёва к В.Г. Анастасевичу // Древняя и Новая Россия. 1880. № 11. С. 540-560.
8. Щукинский сб. Вып. IX. М., 1910.
9. Эпоха 1830-х годов в письмах Н.М. Языкова // Пушкин. Исследования и материалы. Т. XI. Л., 1983. С. 268-296.
