CC BY
90
ОБЗОРЫ, РЕФЕРАТЫ В.П.Любин
ДИСКУССИИ О ПОЛИТИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЕ СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ
Любин Валерий Петрович - кандидат исторических наук, старший научный сотрудник ИНИОН РАН
1. Особенности национальной политической культуры
Все последнее время проблематика причин и последствий происшедшего в СССР/России крутого исторического поворота оставалась в поле зрения отечественных и зарубежных ученых. В ее рамках важное место отводилось такой категории, как политическая культура. С помощью более глубокого постижения старого и нового в российской политической культуре ученые-обществоведы надеялись отыскать ключ, открывающий двери к лучшему пониманию современных общественных процессов.
В 90-е годы российское общество пережило потрясения, оставившие глубокий след в политической культуре: провал военного путча и победа антикоммунистических сил в августе 1991 г.; развал Советского Союза в декабре 1991 г.; начало реформ в экономике и небывалое падение жизненного уровня большинства людей на фоне стремительного обогащения узкого слоя "новых русских"; рост сепаратистских настроений внутри России; схватка за власть между президентом Ельциным и Верховным Советом, закончившаяся вооруженной ликвидацией последнего в октябре 1993 г.; принятие новой Конституции и победа на первых выборах в Государственную думу националистов во главе с Жириновским в декабре того же года; первая чеченская война 1994-1996 гг.; переизбрание Ельцина на выборах 1996 г. при широкой поддержке населением его главного оппонента, лидера победившей на парламентских выборах 1995 г. КПРФ Зюганова; глубокий финансовый кризис 1998 г.; начало новой чеченской войны в августе 1999 г.
Осмысление этих потрясений и развернувшихся в стране процессов, связанных с трансформацией современного российского общества и его
политической культуры, вызвало к жизни дискуссии, развернувшиеся на страницах научных периодических изданий, авторских и коллективных монографий. Нередко подчеркивалось, что ошибки нынешних российских реформаторов были обусловлены тем, что они не учитывали особенностей складывавшейся на протяжении веков политической культуры страны.
Назревшие коренные преобразования, объективная необходимость модернизации страны были связаны как с поражением СССР в "холодной войне", так и с невозможностью продолжать движение по старому пути, подчеркивают авторы книги "Драма российских реформ" И.К.Пантин и Е.Г.Плимак. Трудности модернизации заключались и в необходимости изменения самого культурно-исторического менталитета россиян. Переход всей власти к "демократам" в августе 1991 г. был неожиданным для них самих и для общества в целом, оно только начало втягиваться в процесс перемен. Чем дальше в прошлое уходила эйфория августовских дней, тем явственнее проступал дилетантизм сил, пришедших к власти, и их своекорыстие. Замена "перестройки" откровенным "термидором" привела к катастрофическим последствиям, не компенсируемым вхождением в "клуб" развитых государств (18, с.348). Концепция Пантина и Плимака проистекает из широко известной теории "догоняющего развития", преодоления отставания России от развитых западных стран (в свое время эта теория наиболее отчетливо была сформулирована А.Гершенкроном).
Ясно, что результаты политики, проводившейся в России после поворота 1991 г., оказались далекими от ожиданий общества. "Даже если отказаться от сопоставления итогов российской демократизации с параметрами, заданными западным опытом, очевиден факт всеобщей неудовлетворенности этими итогами, осуждения современных политических порядков Российской Федерации самим российским обществом: одни его группы считают, что демократии в стране не получилось, другие, что демократизация обернулась против интересов простых людей", — совершенно верно замечает в этой связи Г.Г.Дилигенский (8, с.19-20).
Что касается трансформации политической культуры, то вопрос о выборе пути все это время оставался актуальным для России, жившей в обстановке стабильной нестабильности. На этот выбор оказывали воздействие глубинные тенденции российского общественного сознания, давние
национальные традиции. При всей внешней показательно демократической атрибутике режима, установленного при Ельцине, из него постоянно выпирали унаследованные автократические черты. "Мы оказались неподготовленными к свободе, — пишет А.Е.Бовин. — Наша демократия — это демократия выжившей номенклатуры, армии чиновников и маложеланной элиты из нуворишей, которых прозвали "олигархами". Это своего рода "паблик рилейшнз" — демократия, паразитирующая на низкой политической культуре населения" (24, с.2). "Почти все внутри и за пределами России согласны в одном, — отмечает немецкий исследователь Г.Зимон, — на сегодняшний день в стране нет укрепившихся демократических порядков, а в обществе нет принимаемого всеми сторонами глубинного демократического консенсуса (36, с. 133).
Феномен Путина, победа его и его сторонников на парламентских 1999 г. и президентских выборах 2000 г. объясняется, на мой взгляд, тем, что новый российский президент и его попутчики из спешно образованной партии "Единство" поняли, в отличие от Ельцина и его окружения, что для удержания и консолидации власти им необходимо лучше учитывать культурные традиции своего народа. Не случайно, в предвыборные штабы партии "Единство" и самого будущего президента были привлечены квалифицированные специалисты-политологи (20).
Известно, что первопроходцами в исследовании политической культуры были в 50-е — 60-е годы американские ученые-политологи Г.Алмонд и С.Верба, а в российской политологии первыми к этой теме обратились в 70-е — 80-е годы А.Галкин, Ф.Бурлацкий, Г.Баталов (подробнее об этом см. в методологическом очерке Ю.С.Пивоварова о политической культуре) (16). Подобно тому, как культура вообще определяет нормы поведения в жизни, политическая культура определяет нормы поведения и правила игры в политической сфере. Это нормативная система, ценности, правила и стереотипы которой поддерживаются большинством населения.
Многие авторы справедливо подчеркивают, что в русской культуре ощутимо влияние культуры византийской. К константам политической культуры России относятся авторитарный характер власти и главенство государства при недооценке роли гражданского общества. Демократические права и свободы не завоевывались обществом, а даровались милостью монарха.
Отсюда — огромная политическая роль бюрократии, патернализм и клиентелизм, массовая политическая инертность и иммобильность, отсутствие цивилизованных взаимоотношений между "верхами" и "низами", правовой нигилизм тех и других. Этатизм, гипертрофия государства и атрофия гражданского общества, подчинение первым второго обусловливали нехватку общественных интегрирующих основ, способности населения к самоорганизации (6, с.317-322).
К этому добавлялись и многие другие факторы. По мнению Г.Зимона, окраинное положение и культурная привязанность к греческой Византии стали причинами того, что Россия не познала существенных моментов развития и становления общественных институтов, характерных для средневековой Европы, ее феодализма и автономии городов. Региональная самостоятельность и местное сознание — имевшие основополагающее значение для политического и социального развития прежде всего в Германии (ср.: 13,14), не могли утвердиться, жизнь на местах и даже перемещения дворян до XVIII столетия зависели от воли царей и императоров.
Существующие на протяжении столетий распределительно-раздаточные принципы в экономике и криминализация рынка позволяют понять, почему рыночные механизмы институционально и ментально не могут быть эффективно введены в короткое время. Но экономический хаос в постсоветской России не выливается в катастрофу, потому что традиционная русская экономическая культура обладает инструментами, позволяющими лавировать на краю пропасти. Этому способствуют натуральное хозяйство и бартерная торговля, умение вести хозяйство почти без денег (35, с. 14-17).
В работе "Путин как воплощение "русского пути" Г. Зимон подчеркивает, что главным содержанием этого своеобразного путинского "третьего пути" является лозунг: "Вся власть Кремлю!", что соответствует старинным стереотипам русской политической культуры. Крах коммунизма десять лет назад лишь ускорил начавшийся уже ранее распад власти московского центра. У Кремля в сущности были две возможности отреагировать на перетекание власти и ресурсов на периферию и в общественные институты. Он мог бы использовать это как шанс для создания правового государства или, увидев в этой потере власти угрозу для себя и для государства, попытаться остановить и обратить вспять данное развитие. Путинская команда пошла по второму пути,
оказавшись тем самым в плену давних традиций политической культуры, согласно которым Россия нежизнеспособна без сильного центра. Именно это подразумевает Путин, когда говорит о "сильном государстве", которое должно осуществлять "диктатуру закона". Но если закон будет проводиться при помощи диктатуры, тогда диктатура ставится над законом.
В настоящее время в России идет процесс, который можно было бы назвать "собиранием русских земель". Так, можно констатировать, что в политике под лозунгом "Вся власть Кремлю!" центральной власти удалось добиться значительных успехов. Организованной политической оппозиции в центре или в регионах, которая могла бы стать альтернативой кремлевскому руководителю, не существует. Поэтому нынешнему президенту по крайней мере поверхностно удалось создать, по мнению Зимона, некую "комбинацию из политической стабильности, экономической стагнации и отступления в сферах демократизации, правового государства, прав человека и "озападнивания" внешней политики". Тем самым оказалось возможным достичь "такой концентрации власти в руках центральных органов управления, каких не было в России со времен кануна перестройки в середине 80-х годов" (37, с.9-11).
2. Незавершенность реформ
Характерной приметой нынешней ситуации остается кризисное состояние незавершенности реформ. Проблема в том, что все они должны осуществляться практически одновременно, но на деле такая синхронность почти невозможна. Отсюда и непоследовательность, слишком длинный промежуток времени от планирования реформ до их проведения в жизнь, трудности преодоления сопротивления устоявшихся институтов, иными словами, традиционных констант политической культуры.
При этом поиски способной сплотить общество национальной идеи, к которым призвал россиян в середине 90-х годов Ельцин, судя по всему, прекращены, а бывшая сплачивающая нацию идея - торжество коммунизма, — теперь способна интересовать разве что дотошных исследователей прошлого. Объявить присоединение к Западу со всеми его ценностными установками в качестве цели, к которой необходимо стремиться, как это сделано в других европейских постсоциалистических странах, препятствуют великодержавная
спесь российского руководства и унаследованный из советского прошлого менталитет.
Идеи сближения со странами Запада прозвучали в речах, произнесенных Путиным во время его визита в Германию в конце сентября, а затем в США в середине ноября 2001 г. Перемена в российской политике произошла под влиянием невиданного по своей жестокости нападения террористов 11 сентября на США, когда возникло ощущение угрозы, вызова, брошенного как западному сообществу, так и России со стороны сил "иного" мира. Ясный выбор президента Путина в пользу сотрудничества с западными демократическими странами встретил, однако, далеко не однозначную реакцию внутри страны как в оппозиционных, коммунистическо-патриотических и националистически настроенных кругах, так и в консервативно мыслящей части правящего слоя.
Все эти проблемы вызвали дискуссии в средствах массовой информации и научном сообществе. Политическая культура посткоммунистической России не в последнюю очередь определяется социальной базой установившегося в 1991 г. режима, отмечали исследователи. Начатые в период перестройки общественные преобразования оказались незавершенными, реформы — половинчатыми и не доведенными до конца. В результате опорой нынешнего режима является перестроившаяся номенклатура старого времени, западническая часть бывшей интеллигентской контрэлиты, представители буржуазии в первом поколении, преимущественно компрадорской (6, с.338; 4; 10). На самом деле эта социальная база очень узка, отсюда попытки верхов при новом лидере Путине искать более широкую опору, привлечь на свою сторону организации гражданского общества.
Придя к власти, Путин с целью повышения управляемости провел административную реформу. По сути дела он заново выстроил «вертикаль власти». Страна была поделена на семь крупных округов. Во главе каждого из них были поставлены преданные Президенту люди, главным образом представители высших слоев армии и ФСБ. Тем самым стало ясно, кому отдает предпочтение Путин, бывший офицер КГБ, при Ельцине занимавший пост главы ФСБ.
Авторитарные методы правления, к которым прибегает нынешнее руководство, пользуются поддержкой масс. По социологическим опросам
ВЦИОМ, три четверти населения разделяют мнение, что России необходим в первую очередь сильный руководитель, те же 75-80% готовы пожертвовать свободами ради установления порядка (37, с 11). Восхваление Путина привело к тенденции возникновения культа личности нынешнего Президента. Об этом в "юбилейный" день 21 августа 2001 г. с едкой иронией писала миланская "Коррьере делла сера" (29). Об этом же говорилось в статье московского корреспондента весьма уважаемого среди европейских интеллектуалов гамбургского еженедельника "Цайт" М. Тумана, снабженной характерным заголовком "Икона новой России" (38).
Живучие византийские традиции в политической культуре России затормаживают процесс демократизации. Отсюда — трудности трансформации, отсюда же — мало удавшиеся попытки пробуждения инициативы снизу, формирования дееспособного гражданского общества. Исторический опыт свидетельствует, что если реформы не поддерживаются широкими массами, их результаты весьма непрочны (15, 26-28, 32, 35-37, 41-42).
Попытки создать в 90-е годы дееспособную партийную систему не принесли ожидавшихся результатов. Демократический принцип выборной сменяемости действует слабо еще и потому, что за прошедшее время федеральные и местные власти отнюдь не способствовали, а иногда даже открыто препятствовали созданию политических партий, которые могли бы представлять разносторонние интересы всех общественных слоев. Существующие партии слабы и не укоренены в обществе, часто являются выразителями лишь воли своих властолюбивых лидеров. Нередки случаи коррупции во всех эшелонах власти. Отсюда — политическая апатия населения, низкое участие в выборах.
В условиях усложняющейся социальной ситуации предпринимались мало удававшиеся попытки создать организации корпоративного типа для согласования интересов. В подражание западным образцам была даже образована трехсторонняя комиссия. Но в отличие от Запада капитал, наемный труд и государство в России "еще друг от друга не отчленились" (5, с. 31). Участники состоявшейся в Фонде Горбачёва дискуссии на тему "Гражданское или корпоративное общество? Перспектива для России" признали, что для России мало пригоден путь независимого развития частных компаний, по которому развивались США, а ближе путь Франции, где крупный бизнес
тесным образом связан с государством. Опасность для России представляют бесконтрольность и отсутствие конкуренции. Если же этого удастся избежать с помощью общественного контроля, конкурирующих корпораций и свободной прессы, то корпоративное общество станет укрепляться. И все же, с точки зрения А.А.Галкина, корпоративные организации представляют собой деформированную форму институтов гражданского общества, их негативную изнанку (5, с. 18, 50).
3. Перспективы гражданского общества
В этих условиях надежду на позитивные перемены многие видят в пробуждении инициативного гражданского общества. Дискуссия по этой проблеме шла в стране на протяжении 2001 года. По-видимому, она была начата не без воздействия российско-германского общественного форума "Петербургского диалога", инициаторами регулярного проведения которого выступили нынешние Президент РФ и канцлер ФРГ, проведшие за последние два года больше личных встреч, чем предыдущие российский президент и германский канцлер за все 90-е годы.
Несмотря на заявления скептиков о том, что Россия отстала от передовых по отношению к ней западных стран на сотни лет и что гражданского общества в ней не существует, признаки формирования такого общества становятся все более заметными. 13 июня 2001 г. мне довелось участвовать в проходившем в московском "Президент-отеле" "круглом столе" по теме "Власть и гражданское общество в современной России: перспективы взаимодействия" (см.: 30). Специфика этого обсуждения состояла в том, что оно проходило сразу же после встречи в Кремле в день национального праздника 12 июня Президента Путина с представителями неправительственных организаций, многие из которых присутствовали на "круглом столе". Как отмечали выступавшие, существующие практически во всех регионах страны организации гражданского общества обходятся без помощи государства и играют большую роль в социальной адаптации населения в новых условиях. Они готовы плодотворно сотрудничать с властью, объединившись в Палату гражданских союзов (позднее она обрела название "Гражданский форум").
По данным президента Института проблем гражданского общества М.Слободской, в стране существуют 300 тыс. неправительственных организаций, которые создали 1 млн. рабочих мест. Это прежде всего такие общества, как Общество инвалидов, Общество многодетных матерей, Общество одиноких матерей и др., члены которых трудоустраивают самих себя. Экономический объем их деятельности исчисляется миллиардами долларов в год. Среди объединений гражданского общества существуют два поколения, две волны. Одна из них — те, кто начал деятельность еще в брежневский период, другая, к которой относятся примерно 2/3 этих организаций, — те, кто начал действовать уже в постсоветский период.
Видная представительница первой волны Людмила Алексеева, возглавляющая Московскую Хельсинкскую группу, подчеркнула, что главной целью этой организация является защита прав человека. Алексеева положительно ответила на вопрос, существует ли в России гражданское общество. Оно, по ее мнению, представлено следующими компонентами: 1) политические партии; 2) свободные средства массовой информации; 3) частный бизнес; 4) независимые общественные организации. Вместе с тем гражданское общество в стране еще слабо, связи внутри него очень хрупкие. Поэтому необходимо создать ассамблею организаций гражданского общества, в первую очередь из тех, которые уже давно действуют в стране: Конфедерации потребителей, Московской Хельсинкской группы, Мемориала и др.
В самом обществе существуют очень приблизительные представления о том, что такое гражданское общество и в чем состоят его задачи. Согласно одному из недавних социологических опросов, лишь 22% опрошенных дали ответ, который согласуется с первоначальным понятием "гражданское общество". Многие из опрошенных понимают под этим определением гуманное, нравственное общество, которое заботится о молодежи, пенсионерах, больных, добивается уважения к человеку. Они считают, что это культурное, цивилизованное, высокообразованное общество, "не как у нас".
Выступавшие на "круглом столе" специалисты-политологи подчеркивали, что в период проведения реформ государству безусловно нужна опора, для него важна социальная легитимация. При этом государство не должно подминать под себя гражданское общество. В самом же секторе НПО существуют конфликты между элитными фондами, связанными с государством
и теми, кто критически относится к государству. НПО весьма лабильные образования, и на деле существуют, вероятно, не 300 тыс., а всего около 100 тыс. организаций.
Институционализация отношений между гражданским обществом и государством позволит вести речь о правовом государстве. Текущая ситуация характеризуется тем, что гражданский сектор нужен власти как легитимация самой этой власти, как элемент управления социумом. Государство должно добровольно отступать из тех сфер, которые оно давно захватило, возвращая их гражданскому обществу.
О проявлении "откатных" по сравнению с ельцинским периодом тенденций в политике нынешней верховной власти свидетельствуют, например, такие факты, как нашумевшая расправа весной 2001 г. с известной своей оппозиционностью телекомпанией НТВ, а в январе 2002 г. уже с компанией ТВ-6, поставившие под вопрос свободу средств массовой информации в стране; значительно возросшая цифра отказов в помиловании, частые случаи варварского обращения с гражданским населением в Чечне, что отнюдь не способствует соблюдению прав человека. Председатель комиссии по помилованию при Президенте РФ писатель А. Приставкин отметил недавно, что "прошел ровно год с тех пор, как Президент Путин перестал подписывать указы о помиловании", так как номенклатурные чиновники убедили Президента, что большинство людей, находящихся в заключении, а таких насчитывается почти миллион, являются опасными преступниками. Но довольно часто речь идет о людях, которые вынуждены были пойти на воровство, чтобы выжить, спасти от голода себя и своих детей (33).
Разумеется, выстраивание "вертикали" гражданского общества сверху или сжатие в медвежьих лапах федеральных и местных властных структур хрупких ростков пробивающихся снизу инициатив вряд ли способны привести к полноценной гармонии в российской общественной жизни. "Гражданскому форуму", вероятно, предстоит решать те же задачи, которые в странах Восточной Европы решали возникшие снизу организации наподобие польской "Солидарности" и последующего "Круглого стола". Российской власти, судя по всему, хотелось бы не допустить стихийности, поставить прорастающие внутри общества инициативы под собственный контроль. Многие из нынешних организаций гражданского общества, хотя и не прочь получить весомую
поддержку своей деятельности со стороны власти, вовсе не жаждут потерять собственную автономию.
Проблемам становления гражданского общества был посвящен "круглый стол", проведенный в московском "Александр-Хаус" 18 сентября 2001 г. Оргкомитетом "Гражданского форума" совместно с рядом немецких политических фондов (Ф.Эберта, К.Аденауэра, Ф.Наумана, Х.Зайделя, Г.Белля) — "Перспективы и возможности гражданского общества в новой России", собравший политиков, общественных деятелей, экспертов-политологов. Развернувшаяся дискуссия способствовала более ясному пониманию значения и функций гражданского общества, наметила дальнейшие подходы в его исследовании, в соединении теории с политической практикой.
4. Пессимизм российских интеллектуалов
В начале 90-х годов А.С.Ахиезер предупреждал, что присущий российской политической культуре постоянный раскол общества, столкновение реформаторов с сопротивлением создают угрозу превращения реформаторской деятельности в свою противоположность, в источник дезорганизации. Реформаторы в России всегда имели дело с исторически сложившейся культурой в ее архаичном варианте, с традиционной цивилизацией, ориентированной на воспроизводство идущих из прошлого ценностей, воспринимаемых как абсолютные и неизменные. Поэтому для преодоления исторической инерции нужны силы с ней соизмеримые, подчеркивал Ахиезер. Для успеха реформ необходимо формировать мышление, адекватное исключительной сложности проблем современной России с учетом их глубоких исторических корней, преодолеть традиционный для страны менталитет, оправдывающий насилие над обществом (1; 2; 3, с.3-6).
Ныне в интеллектуальных кругах ширится пессимизм по поводу исхода реформ и вместе с ними будущей судьбы России. Развивая идею об особом, "передельном" характере русской социальности, Ю.С.Пивоваров считает, что именно он стал причиной провала в России в ХХ в. как социализма, так и либерализма. Первый был взят Россией у соперника по Первой (горячей) мировой войне — Германии, второй у своего более сильного противника по Третьей (холодной) мировой войне — США. Там обе эти хозяйственные
системы сработали на отлично, а в России провалились. Отвечая на один из традиционных русских вопросов "Что делать?", автор предлагает строить настоящее и будущее на бесценном русском опыте ХХ в. "Когда все потеряно, когда нет никаких надежд и реальных ресурсов, когда мы этому миру не нужны и даже мешаем", — это и есть лучшее положение для старта. Единственной прочной опорой для этого старта могут послужить "понесенные утраты" и "размер потери". "Необходима метанойя — перемена ума, дающая надежду на перемену исторической участи России" (17, с. 40), заключает Пивоваров.
Пессимизмом по поводу нынешней российской ментальности проникнуты наблюдения социолога Л.Гудкова. Дело не в бедности и снижении жизненного уровня у многих социальных групп после краха коммунистического режима, полагает автор. Существующие в обществе стереотипные представления о порочности всех, добившихся успеха и занимающих значимые социальные позиции, разрушают позитивную гражданскую солидарность, поддерживая коллективную идентичность низости. Быть плохим (слабым, страдающим, бедным, неудачником) — хорошо. Это обеспечивает индивиду легкую опознававемость и принятие окружающими. Такая роль создает внутренний психологический комфорт, но в дифференцированных системах отношений многообразных групп таит в себе угрозу диссонанса и напряжений. Распределительная экономика и репрессивно-бюрократическая система могли продлевать свое существование, только постоянно снижая уровень разнообразия, принудительно поддерживая упрощенные стандарты жизни.
В отличие от ситуации в Восточной и Центральной Европе, процессы разложения институциональной системы тоталитарного советского общества не компенсируются, по мнению Гудкова, появлением движений и групп, которые могли бы способствовать развитию новых институтов и форм гражданского общества. Тон в обществе и политике сегодня задают самые инерционные социальные институты — армия, МВД, Генпрокуратура, ФСБ. Кругозор и представления военной верхушки, "силовиков" стали если и не эталонными, то весьма авторитетными и очень распространенными. Сегодня "силовики" предельно близки к тому, чтобы определять руководство страной. Очевидны и распространенные и влиятельные в русской культуре ценностные представления об исключительности (самобытности) России. Подобная имперская спесь препятствует принятию роли сателлита ведущих стран Запада
и соответственно ведет к отторжению тех ценностей западной культуры, которые создали поле притяжения для бывших социалистических стран, спешащих интегрироваться с Западом (7, с. 37-40).
Высказывания Гудкова вызвали неприятие проживающей на Западе публицистки, автора книг о нынешней России С.Марголиной (12). Предлагаемое Гудковым культурно-антропологическое описание российского человека не является чем-то новым, человек ХХ1 в. не слишком отличается от своего предшественника, полагает она. Это сама по себе проблема в контексте перестроечных надежд на обновление общества и укоренение в нем новых, "рыночных" и демократических ценностей. К этому добавляются ужасы чеченской войны, рост антизападных настроений, ресоветизация при Путине. Но вероятность того, что Россия совершит цивилизационный рывок, с самого начала была невелика.
В обосновании нехарактерной для российского общества позиции сторонника не санкционированного международным сообществом применения военной силы для защиты прав человека Гудков присоединяется к аргументации НАТО, ставя ценностный принцип прав человека выше международного права. Но Запад (в послевоенное время США, поскольку разрушенная и утратившая колонии Европа могла играть лишь подчиненную роль) вовсе не отказался от универсализма, а значит, мировой экспансии, подчеркивает Марголина. Сменились приоритеты: вместо колоний появились сферы интересов, рынки. На смену риторике универсализма и гуманизма пришла риторика глобализации и прав человека. Требование соблюдения прав человека после принятия Хельсинкских соглашений, в которых упор делался на нерушимости послевоенных границ, чем закреплялась гегемония СССР в оккупированных странах, было инструментом "холодной войны", который должен был взорвать социалистическую систему изнутри. Когда же советская империя развалилась и Россия объявила себя демократией, права человека как инструмент против коммунизма, за сферы влияния оказались не нужны. Главное для Запада теперь, чтобы в России не произошло коммунистического реванша. Неразборчивая помощь Запада Ельцину в 90-е годы запрограммировала дальнейшую нравственную импотенцию "мирового сообщества" в отношении России, пишет Марголина (12, с.52-55).
Накопление политических ошибок "мирового сообщества", иными словами Запада, привело к обострению кризиса, а потом и бомбардировкам НАТО в Сербии. НАТО вступила в спровоцированный не столько сербами, сколько албанцами конфликт, квалифицируемый ею как гражданская война, фактически на стороне албанской косовской армии. Но население Европы не волнует судьба албанцев, тем более что отношение к ним, хотя и публично не артикулируемое, мало отличается от отношения русских к чеченцам. Европейцы боялись двух вещей: развала НАТО и двух миллионов беженцев, которые могли бы наводнить Европу. Причем первого они боялись гораздо больше. В сущности, мало кто хотел военного решения. Войны желала Америка, которой надоел Милошевич и которой надоела беспомощная Европа. Однако слишком очевидна скудость достигнутых результатов и слишком катастрофичны экологические последствия. Легитимное насилие для защиты прав человека оказалось скорее неудачным и стыдливо замалчиваемым провалом, чем программой (12, с. 55-57).
Парадокс Запада состоит в том, что его ценности провозглашаются всеобщими, но практикуются по большей части лишь на самом Западе. Восточноазиатские страны, добившиеся экономического и цивилизационного успеха, лишь поверхностно, имитационно заимствовали западные ценности. В действительности же им удалось мобилизовать собственные культурные ресурсы. С последним, и здесь Марголина соглашается с Гудковым, в России дело обстоит неважно. Ко многим причинам нынешних российских неудач добавляется еще один существенный момент, чрезвычайно усложняющий постсоциалистческую модернизацию. Речь идет о многонациональности Российской Федерации. Российская многонациональность и многоконфессиональность, осложняемая территориальной суверенностью, — фактор, "объективно"" препятствующий движению по западному пути. И все же прагматический выбор для России невелик, заключает Марголина. Его недавно четко обозначил "малосимпатичный идеолог" "холодной войны" З.Бжезинский. Ввиду того, что у России скоро не будет границы с Китаем, он советует российскому истеблишменту присоединиться к Западу. Избрание же особого пути и особой роли для России чревато разрушительными последствиями, и они уже видны, считает Марголина (12, с. 59).
5. Между авторитаризмом и демократией?
Последние выступления российских интеллектуалов свидетельствуют о том, что в настоящее время развернулся новый этап присущего политической культуре России спора "западников" и "антизападников" (ранее, в XIX в. это был спор западников и славянофилов). Он оказывает влияние на выбор приоритетов как во внутренней, так и во внешней политике. Сторонники антизападного "особого пути" России (например, Александр Дугин) пытаются оживить теории евразийства и использовать их в политической практике. На политической арене эти взгляды поддерживаются национал-патриотами и коммунистами (11, 22-23, 39-40). К ним, несмотря на декларируемую приверженность либеральным ценностям, близка и имеющая большинство в парламенте пропрезидентская партия "Единство" (25). Во внутренней политике эти силы безоговорочно поддержали Путина в его стремлении военным путем развязать узел чеченского сепаратизма. Они выступают за доведение до победного конца "контртеррористической операции" против сепаратистов в Чечне. На самом деле эта начатая летом 1999 г. "вторая чеченская война" все еще далека от завершения и также воздействует на политическую культуру (7, 12).
Во внешней политике подобная идеология находит выход в подчеркнутом стремлении сохранить позиции России как "великой державы", в принятой на вооружение концепции "многополюсного мира". Недавнее подписание нового российско-китайского договора о дружбе можно рассматривать как прагматический результат реализации таких идей. Здесь налицо стремление уравновесить евроатлантические и азиатские приоритеты российской внешней политики. Не в последнюю очередь Россию подталкивают к этому действия западных держав, рассматриваемые Кремлем как антироссийские — расширение НАТО на Восток, агрессия НАТО против Югославии, создание США новой системы ПРО и их фактический выход из двустороннего договора ОСВ 1972 г.
Нынешние западники, либерал-демократы, политически представленные Союзом правых сил и "Яблоком", и вместе с ними традиционно прозападно ориентированное большинство российских интеллектуалов не видят никаких рациональных альтернатив европеизации и вестернизации России (35,с.23). Они
подчеркивают, что при всей необходимости поддержания хороших отношений с азиатскими соседями, не следует забывать, что европейский и евроатлантический векторы остаются важнейшим направлением внешней политики России. Именно на Западе, попыткой подражать которому и вызваны предпринимаемые ныне реформистские усилия, Россия находила и найдет наибольшее понимание проблем столь необходимой ей сейчас модернизации.
Лет десять назад в одном из номеров журнала "Полис" была опубликована статья А.К.Сорокина "От авторитаризма к демократии: история несостоявшегося перехода", в которой предпринималась попытка объяснить неудачный исход предпринятых в России в конце Х1Х - начале ХХ в. реформ. Редакция журнала сочла необходимым сопроводить эту статью репликой, в которой подчеркивалось, что, ошибаются те, кто хотел бы увидеть в квазипарламентаризме и многопартийности первых двух десятилетий ХХ в. реальное начало движения России по европейскому политическому пути, пресеченному революцией. Но изучать этот историко-политический опыт необходимо, чтобы яснее представлять себе трудности, тупики и возможности нашей новой попытки достичь демократии (21).
Как отмечалось в монографии "Политическая культура: теория и национальные модели", в конечном счете проблема эволюции политической культуры современной России сводится к тому, сможет ли страна построить достойную демократическую систему или же перевесят авторитарно-монархические и тоталитарные традиции и она вернется на путь, обусловленный ее политико-культурным генотипом. Демократические обычаи не имеют в России глубоких корней, а сами интенции выстроить здание демократии в России опираются на заимствование западных идей. Попытки перенести западные формы жизни на российскую почву могут привести не к действительной демократизации общества и государства, а к превращению демократии в фикцию. Ясно, что демократия не сводится лишь к внешним признакам: регулярные выборы, многопартийность, парламентаризм и т.п. Подобные атрибуты имели и многие диктатуры, особенно в "третьем мире"". С другой стороны, развитие рыночных отношений и частной собственности отнюдь не гарантирует автоматически политическую демократию, феномен капитализма в условиях диктатуры хорошо известен на примере Латинской Америки (6, с.341). Кажется, это понимает нынешний Президент Путин, и в нем
самом, как и во всем обществе, борются два начала — стремление к авторитаризму (опыт работы в КГБ) и к демократии (опыт либерально-экономической деятельности при Собчаке в Санкт-Петербурге) (см., напр., 20).
"Главным источником авторитаризма в российском обществе является не система формальных институтов, а привычные методы осуществления власти всеми реально обладающими ею лицами и группами", — справедливо подчеркивает Г.Г.Дилигенский. Прогноз ученого таков. "В среднесрочной (порядка несколько десятилетий) перспективе в России теоретически возможно как сохранение в основных чертах нынешней "гибридной" ситуации (сочетание сменяемости и выборности власти, демократических свобод с авторитарной практикой их осуществления), так и движение по пути демократизации. Второй вариант, скорее всего, может осуществиться в результате полной дискредитации существующей системы, осознания обществом неэффективности бюрократической власти, ее неспособности вывести страну из кризиса, осуществить назревшие реформы. Этот вариант сопряжен с происходящим уже теперь «капиллярным» развитием демократических практик в недрах общества: на уровне местного самоуправления, гражданских инициатив и организаций, правозащитной деятельности и т.д. А также с резким и открытым обострением конфликта между правящей элитой и основной массой населения. Не исключен в будущем и поворот к более жесткой авторитарной системе, которая может стать продуктом общенационального социально-политического кризиса" (8, с.26-27).
Споры о том, каким путем следует идти реформирующейся России, одержит ли верх демократическое начало или все вернется к авторитарным методам, еще не окончены. Страна плывет от одного берега к другому, а сидящих в этой лодке раздирают противоречия, к какому из берегов пристать: уже обжитому, прошлому, или неизведанному, будущему. Остро поставленный в конце 80-х — начале 90-х годов вопрос о выборе пути демократии в настоящее время получает все больше пессимистический ответ.
Однако это всего лишь взгляд из нынешнего переломного времени. Пребывание России в процессе трансформации не позволяет делать однозначных выводов. Они могут быть сделаны лишь тогда, когда трансформационное плавание закончится и подавляющее большинство людей в России, а не только стремительно обогатившийся за счет бесконтрольного
передела собственности узкий слой нуворишей — "новых русских", обретут твердую почву под ногами.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Ахиезер А.С. Россия: Критика исторического опыта. Т.1-3. — М., 1991.
2. Ахиезер А.С. Социально-культурные проблемы развития России. — М., 1992.
3. Ахиезер А.С. Думы о России. От прошлого к будущему. — М.. 1993.
4. Гаман-Голутвина О.В. Политические элиты России. — М., 1998.
5. Гражданское или корпоративное общество? Перспектива для России. — М., 1998. - 63 с.
6. Гудименко Д.В. Политическая культура России // Политическая культура: Теория и национальные модели. — М., 1994. — С.313—349.
7. Гудков Л. Чеченская война и развалившиеся "мы"". Статья вторая: К антропологии "зрителя" чеченской войны // Неприкосновенный запас. — М., 2001, № 2. — С. 31-47.
8. Дилигенский Г.Г. Демократия на рубеже тысячелетий // Демократия и демократизация на рубеже веков. Отв. ред. К.Г.Холодковский. - М.: ИМЭМО РАН, 2000. - С.13-27.
9. Кондратьева Т.С. Россия: Динамика социальных составляющих. — М., 1998. - 66 с.
10. Лапина Н.Ю. Формирование современной российской элиты (Проблемы переходного периода). — М., 1995. - 60 с.
11. Любин В. О судьбе России в концепциях некоторых российских мыслителей // Международный диалог / International Dialogue. — М., 1998, № 1. — С.161-177.
12. Марголина С. На полях записок из подполья. По поводу статьи Льва Гудкова "Чеченская война и "мы"" // Неприкосновенный запас, — М., 2001, № 2. — С.48-59.
13. Орлов Б. Политическая культура и становление демократии в России. — М., 1994. - 51 с.
14. Орлов Б. Политическая культура России и Германии: Попытка сравнительного анализа. — М., 1995. - 80 с.
15. Пивоваров Ю.С. Политическая культура пореформенной России. — М., 1994.
16. Пивоваров Ю.С. Политическая культура: Методологический очерк. - М., 1996.
17. Пивоваров Ю.С. Полная гибель всерьез // Россия и современный мир. — М., 2001, № 1. — С. 5—40.
18. Плимак Е.Г., Пантин И.К. Драма российских реформ и революций. - М., 2000. - 360 с.
19. Политическая культура: Теория и национальные модели. — М., 1994. - 351 с.
20. Рар А. Владимир Путин: "Немец" в Кремле. — М., 2001.
21. Сорокин А. К. От авторитаризма к демократии: К истории несостоявшегося перехода // Полис. - М., 1993, № 1. - С.137--146.
22. Barth Urban J., Solovei V. D. Russia's Communists at the Croassroads. - Boulder, Colorado (USA) a. Oxford (UK), 1997. - 209 p.
23. Barth Urban J. Russia's Political Culture: Zyuganov's Communists at Odds // New Leader. - N.Y., 2000, 77th Year of Publication, September/October. — P.14-16.
24. Bowin A. Voltaire hatte recht - zehn Jahre nach dem Augustputch // Wostok Newsletter. - Berlin, 2001, N 6, 23 August. — S.1-3.
25. Daniels R.V. Russia's Political Culture: Putting Putin to the Test // New Leader. -N.Y., 2000, 77th Year of Publication, September/October. — P.11-13.
26. Diktatur und Emanzipation. Zur russischen und deutschen Entwicklung, 19971991. Faulenbach, B./ Stadelmaier, M. (Hg.). — Essen, 1993. - 289 S.
27. Ennker B. Historisch blokierte Demokratisierungchancen? Rußlands politische Kultur // Der Bürger im Staat. - Stuttgart, 1996, 46. Jg, Heft 2. — S.94-102.
28. Geyer D. Rußland zwischen den Zeiten. Die russländische Föderation als Erbstück der russischen und sowjetischen Geschichte // Der Bürger im Staat . -Stuttgart, 1996, 46. Jg, Heft 2 - S.90—93.
29. Ippolito L. E il cetriolo comprato da Putin al mercato diventa un pezzo da museo // Corriere della sera. — Milano, 21 agosto 2001. — P.11.
30. Liubin V.P. Translated by J. Barth Urban. Governement and Civil Society in Contemporary Russia: Prospects for Mutual Cooperation // Internet: www.Johnson's Russia List #5324, 27 June 2001. — P. 10-18.
31. Ljubin V. Rußlands mühsamer Weg // Die Neue Gesellschaft/Frankfurter Hefte, 1997, Jg.44, Januar. — S.26-34.
32. Mayer G. "Zwischen Haben und Sein". Psychische Aspekte des Transformationprozesses in postkommunistischen Gesellschaften // Aus Politik und Zeitgeschichte. — Bonn, 1997, N 5. — S. 17-25.
33. Pristawkin A. Erbarmen, Herr Präsident! Ein Million Russen im Gefängnis — ein Appel an Putin // Die Zeit. — Hamburg 2001, N 35, 23. August. — S. 7.
34. Schneider E. Das politische System der Russischen Föderation. — Wiesbaden, 2001. - 330 S.
35. Simon G. Rußland — eine Kultur am Rande Europas // Rußland in Europa? Innere Entwicklungen und internationale Beziehungen — heute. — Köln, 2000. — S.11-23.
36. Simon G. Die Russen und die Demokratie: Zur politischen Kultur in Rußland // Politische und ökonomische Transformation in Osteuropa. Hrsg. von G.Brunner. -Berlin Verlag A.Spitz GmbH, 2000. - S.133-152.
37. Simon G. Putin als Verkörperung des „russischen Weges" // Ein Jahr Präsidentschaft Putin. H. Adomeit, R.Götz, H.Timmermann (Hrsg.). — Berlin, 2001.
— S.9-11.
38. Thumann M. Ikone des neuen Rußland. Wladimir Putin heimst Erfolge ein, die Gorbatschow versagt bleiben // Die Zeit. - Hamburg, 2001, N1. - S.5.
39. Timmermann H. Die KP Rußlands — Struktur, Programm, Aktionsmuster // Berichte des BIOST. — Köln, 1998. - 27 S.
40. Timmermann H. Die Kommunistische Partei der Russischen Föderation // Aktuelle Analysen des BIOST, N 69, 70. — Köln, 1995. - 12 S.
41. La transizione russa nell'eta' di El'cin. A cura di R.Bettini. — Milano, 1998. - 379 p.
42. Wolff-Poweska A. Politische Kultur in den postkommunistischen Gesellschaften // Rußland auf dem Weg zu Demokratie? Politik und Parteien in der Russischen Föderation. Veen, H.-J. u. Weilemann P.R. (Hrsg.). Padeborn, München et al., 1993.
— S. 27-46.
