CC BY
179
СИМВОЛ ЭПОХИ: ЛЮДИ, КНИГИ, СОБЫТИЯ
Крик. Художник Эдвард Мунк. 1893
УДК 378(47)(043):338.482
Кафтан В.В.*,
Найдина Т.В.** в.в. Кафтан Т.В. Найдина
Дискурсивные практики современного терроризма в информационно-коммуникативном пространстве
*Кафтан Виталий Викторович, доктор философских наук, доцент, профессор кафедры философии и религиоведения Военного университета Министерства обороны РФ E-mail: [email protected]
**Найдина Татьяна Владимировна, соискатель кафедры философии и религиоведения Военного университета Министерства обороны РФ
Представлен авторский взгляд на террористический дискурс как тесно связанный с реализацией в информационно-коммуникативном пространстве деструктивных экстремистских идеологий современности. С использованием постмодернистской и постструктуралистской методологии раскрыты особенности репрезентации террористического дискурса в современном информационно-когнитивном сетевом обществе.
Ключевые слова: дискурс, терроризм, террористический дискурс, текст, спектакль, гиперсобытие, террористический манифест.
В социальной жизни российского общества, как, впрочем, и во всём мире, постоянно присутствует тема терроризма. Огромное количество высказываний, беспрерывно циркулирующих в информационном поле, часто меняют свой смысл и значение в зависимости от системы установок субъектов дискурса, вводящих свою систему его ограничений, норм и правил, наглядно иллюстрируя тезис М. Фуко: «Дискурс - а этому не перестает учить нас история - это не просто то, через что являют себя миру битвы и системы подчинения, но и то, ради чего сражаются, то, чем сражаются, власть, которой стремятся завладеть»1.
Политики, средства массовой коммуникации - как национальные, так и глобальные, - общественные организации и прочие социальные субъекты постоянно муссируют различные проявления террористической активности, строят относительно них свои предположения, делают различные выводы и призывают участвовать в тех или
1 Фуко М. Порядок дискурса // Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. М., 1996. С. 52.
иных действиях. В свою очередь, лидеры радикальных организаций пытаются активно распространять в социуме свою экстремистскую идеологию, а рядовые исполнители с помощью террористических актов осуществляют подрыв социальной стабильности, вызывая в обществе волну паники, страха и ужаса. Данные процессы могут быть охарактеризованы как производство, распространение и развитие террористического дискурса1.
В восприятии социальной действительности можно отчётливо проследить значительную трансформацию дискурсивных практик, в которых терроризм с периферии общественного сознания начинает перемещаться на центральные позиции. В процессе своего генезиса и развития понимание терроризма претерпело значительные изменения, с тех пор как дискурс о нём впервые вошел в употребление в начале XIX в., когда терроризм выступал в качестве метода протеста против власти политических режимов в рамках границ отдельных государств. В XX в. терроризм приобрел новое качество, выйдя за узконациональные рамки.
В XXI в. террористическая активность становится, по мнению исследователей, уже глобальной проблемой человечества. Так, немецкий мыслитель Г. Бехман полагает, что терроризм - это глобальный риск, опасность и источник разновекторных социальных рисков2, американский социолог М. Кастельс идёт ещё дальше, заявляя, что повсеместное рассмотрение глобального или локального терроризма как основной угрозы является «только умеренным началом. Возрастающая технологическая изощренность информационного общества ведет в новом тысячелетии к беспредельному террору», что свидетельствует об относительности человеческого прогресса3.
Ж. Бодрийяр, подчеркивая усиление значения дискурсивного измерения современного терроризма утверждает, что он «держит под прицелом современное социальное: переплетение сфер, связей, центров и структур, сеть контроля и блокировки... Перед ним новая - гиперреальная, неуловимая, опирающаяся уже не на закон, репрессии и насилие, а на внедрение моделей и на убеждение/разубеждение - социальность... Он ориентирован на массы именно в их молчании, массы, загипнотизированные информацией. Для того чтобы преодолеть какие бы то ни было смыслы, для того чтобы создать ситуацию, когда невозможно осознать, насколько он социально нелегитимен, в какой мере он не ведёт ни к каким политическим результатам и не вписан ни в какую историю, терроризм использует любые средства. Его единственное «отражение» - вовсе не цепь вызванных им исторических следствий, а рассказ, шокирующее сообщение о нём в средствах информации»4.
В связи с многоликостью проявлений террористической активности, огромным и противоречивым идейным наследием и динамичным развитием террористических технологий и форм их реализации террористический дискурс не имеет общепризнанного определения. Здесь можно обозначить несколько подходов: знаковосимволический, лингво-девиантный, насильственно-управленческий, мировоззренческо-хронотопичный и др.
Рассмотрим их более детально.
Знаково-символический подход фиксирует семиотическое наполнение террористического дискурса.
Дж. Дериан в своей книге «Критические практики международных теорий» в главе «Террористический дискурс. Знаки, государства и системы мирового политического насилия» под террористическим дискурсом понимает мировое семиотическое действие, при котором сталкиваются воинственные державы и мятежные намерения. При «ядерном тупике», ограничивающем аппетиты супердержав, и мировой информационной экономике, именно в хаотичной сфере терроризма происходит кризис политической легитимации, национального самосознания и практического знания .
Обращение террористов к западному миру с помощью «кодов культуры» с использованием символов его идеологии - метаязыка общества Спектакля, - осуществляется для того, считает Р.Р. Вахитов, чтобы быть услышанными этим самым миром, в результате чего они становятся лишь элементом одного из текстов этого дискурса под названием «теракт», никому не принадлежащей подписью в нижнем углу картины, элементом, который гармонично и безболезненно вмонтирован в текст и отвечает принципам его организации .
По мнению ряда исследователей (Ж. Бодрийяра, Р. Вахитова, Л. Медведко), террористический акт действительно может иметь семиотический аспект - нести в себе скрытый смысл. Так, теракт 11 сентября оценивается как послание «цивилизованному» миру от «отсталых» народов-варваров: «Мы будем воевать против цивилизации Запада с помощью применения самых новых гражданских технологий, применяя их в качестве оружия и сочетая их с духовной силой камикадзе»7.
Таким образом, в рамках данного подхода террористический дискурс представлен как система скрытых значений, кодов, транслируемых террористами в общественное сознание.
Лингво-девиантный подход указывает на отклоняющийся, «безумный» характер террористического дискурса, «болезнь языка» и «языкового сознания».
Терроризм дискурса - это болезнь языка, искривление общеязыкового пространства, объявление войны всему личностному и, стало быть, непредсказуемому - утверждает К.А. Свасьян, - если дискурс, как таковой, означает исчислимое и предвидимое, то личностное опознается как раз по своей непредсказуемости и спонтанности. Личностное и есть всегда лишь некий досадный осколок в безответной, как труп, простертости языкового континуума. Извлечение этого осколка удачнее всего запечатлено в оглашенной Фуко смерти человека: че-
1 Дискурс (от фр. discours - «речь», «рассуждение») - речевая и текстовая деятельность, совокупность информационнокоммуникативных действий.
2 Бехман Г. Современное общество как общество риска // Вопросы философии. 2007. № 1. С. 27-28.
3 Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М., 2000.
4 Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства, или конец социального. Екатеринбург, 2000.
5 Derian J. Critical practices of international theory. Selected essays. By Routledge. N.-Y., 2009.
6 Вахитов P.P. Современный террористический акт как Текст Спектакля (опыт семиотики террора) // Философская газета. 2001. № 13.
7 Бодрияр Ж. Дух терроризма. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.inosmi.ru/2001/11/06/1005042843.html; Вахитов Р. Современный терроризм: мифы и сущность. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.hrono.ru/ text/2003/vahit03_03.html; Медведко Л.И. Россия, Запад, Ислам: «столкновение цивилизаций»? Миры в мировых и «других» войнах на разломе эпох. М., 2003.
ловек умирает, осознав, что, когда он говорит и, стало быть, существует, он говорит и существует не сам по себе, а милостью фундаментальных парадигм, в мощном дезинфекционном пространстве которых его воля и судьба длятся не дольше следов, оставляемых им на прибрежном песке1.
Ж. Бодрийяр полагает, что терроризм не направляется никакой идеей, не принадлежит никакой репрезентативности, не имеет никакого смысла вовсе, «не представляет невысказанное массами и никоим образом не служит активным выражением их пассивного сопротивления... Массы и терроризм связывает энергия не социальной аккумуляции и трансформации, а социальной дисперсии, рассеивания социального, энергия поглощения и уничтожения политики .
Коммуникативный разрыв в иерархии социальных порядков, информационный повод, символическое насилие, используемое террористическими организациями для эскалации чувства объективно неопределенной, диффузной угрозы, ведущей к дезадаптации и дезорганизации, для возбуждения общественного резонанса, вызываемого чувствами страха и ужаса, распространяемого и многократно усиливаемого средствами массовой коммуникации, в целях оказания влияния на дестабилизацию массового сознания3.
Итак, террористический дискурс выступает в роли активно распространяемого с помощью СМИ концепта, представляющего собой дискретную содержательную единицу коллективного сознания (фрейм), отражающую предмет социальной реальности и хранимую в национальной памяти носителей языка в вербально обозначенном виде с помощью метафор: «Терроризм - это болезнь», «Терроризм - это раковая опухоль государства» и др.4
Насильственно-управленческий подход уделяет внимание взаимосвязи терроризма с социальноуправленческими технологиями.
П. Бурдьё обращает внимание на терроризм как символическое насилие. Он полагает, что «использование абстрактного языка, характерных для политической риторики громких абстрактных слов... порождают фанатизм и терроризм якобинского толка (достаточно почитать переписку Робеспьера с ее ужасной фразеологией),
- все это характерно для логики двойной игры, лежащей в основе... легитимной узурпации, совершаемой доверенными лицами». По Бурдьё, «в области символического силовые приемы переводятся в формальные приемы. При условии, что мы знаем это, лингвистический анализ может стать инструментом политической критики, а риторика - наукой о символической власти»5.
М.П. Одесский и Д.М. Фельдман рассматривают метод управления обществом посредством превентивного устрашения, через реконструирование поэтики террора как совокупности средств выражения языка, на котором разговаривают террористы, и совокупности средств выражения того, как они объясняют то, что делают, как оправдывают свои действия6.
Итак, здесь формируется представление о террористическом дискурсе как некоем управленческом инструменте, использующем средства выражения языка для устрашения людей в интересах достижения вполне конкретных, как правило властно-политических целей.
Мировоззренческо-хронотопический подход. Террористический дискурс формирует сложное когнитивно-коммуникативное целое процессуально-результирующего порядка - хронотоп , как вместилище вербальных средств воплощения социально значимых идей, преломленных в лингвокультурном сознании, которое конструирует дискурсивную модель мира8.
А.А. Ворожбитова и О.Ф. Рыльцова полагают, что в обществе существует особое языковое сознание, которому навязываются альтернативные суждения, адекватные в рамках данного дискурс-универсума, (т.е. первичные ячейки определенного типа структурирования действительности, своего рода «минимальная истина»9), которые формируют возможность «террористической картины мира», общественной приемлемости террористических методов достижения цели.
Г. Банкофф в своей книге «Регионы риска: западные дискурсы терроризма и значение ислама» указывает на то, что терроризм, по сути, является лишь последним в длинном ряду «опасных» условий (смертельные болезни, бедность, стихийные бедствия), существующие в не-западном мире которые СМИ представляют обывателям как регионы риска, что часто служит оправданием вмешательства Запада в дела этих регионов. Историческая напряженность, которая существовала на протяжении веков между Западом и исламом (осада турками-османами Вены в 1529 г. и Мальты в 1565 г.) нашла только новое выражение в дискурсе международного терроризма, в разжигании страхов. Указанные риски являются частью культурного дискурса Запада, который используется, чтобы очернить регионы мира в качестве опасных мест зарождения терроризма, стихийных бедствий, нищеты и болезней, изобразить людей из этих регионов в качестве подчиненных-преступников, потер-
1 Свасьян К.А. Терроризм дискурса // Растождествления. М., 2006.
2 Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства.
3 Бахтин С.И., Попков Ю.В., Тюгашев Е.А. Феномен террора. Социально-философский ракурс // Террор-Антитеррор: сибирское измерение. Новосибирск, 2006.
4 Сусык С.Ю. Реализация концепта «терроризм» в дискурсе печатных средств массовой информации: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Челябинск, 2008.
5 Бурдьё П. Социология социального пространства. М.; СПб., 2005. С. 170-171.
6 Одесский М.П., Фельдман Д.М. Поэтика террора и новая административная реальность: очерки истории формирования. М., 1997.
7 Хронотоп (от др.-греч. xpоvo<; - время, топо^ - место) - понятие, введенное М.М. Бахтиным, означающее неразрывную слитность в структуре литературного образа пространственных и временных характеристик. Современная социальная действительность характеризуется множеством различных хронотопов; среди них самым показательным является тот, что выражает образ сжатого пространства и утекающего, «утраченного» времени, в котором практически нет настоящего (См.: Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. С. 248-259, 296).
8 Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. М., 2004. С. 11.
9 Ворожбитова А.А., Рыльцова О.Ф. Документы русского терроризма. Лингвориторические истоки тоталитарного языкового сознания. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://tpl1999.narod.ru/ WebStudl/SbormkSt1-1.htm#_Toc483136369
певших, беспомощных и смертельно инфицированных1.
А. Ходжес и Ч. Нилеп считают, что дискурс терроризма направлен на производство идентичности, формирование идеологий, коллективных договоренностей и риторических субполей в которых обозначены враги и указывается, как должны реагировать политические лидеры и граждане на террористические проявления и какие члены позиции должны занимать члены общества по отношению к терроризму2.
Террористический дискурс, по мнению В.В. Щеблановой, есть современная система представлений, идейных и нравственных оснований носителей и хранителей идеологии, конфронтационных идей, оказывающих непосредственное влияние с помощью реабилитирующей пропаганды, на проведение террористических атак, включающая апологетику насилия, нигилистические и деструктивистские идеи, создание образа врага подводят под экстремистские методы борьбы3.
В целом, террористический дискурс здесь представлен как совокупность высказываний, влияющих на языковую картину мира человека, на формирование его знаний, убеждений и поведения в рамках дискурсивного пространства.
Террористический дискурс представляет собой совокупность деструктивно-девиантных высказываний, характеризуемых насильственным диктатом, анонимностью, симулятивностью, использованием новояза, мо-рально-амбивалентностью, интертекстуальностью, выступающих в качестве управленческого инструмента устрашения людей, использующего скрытые значения, коды, метафоры и другие средства выражения языка, а также современные медиатехнологии для активного насильственного влияния на общественное сознание, в целях формирования определённой «террористической» картины мира и соответствующих знаний, убеждений и поведения в социальном пространстве власти.
Для выяснения основных аспектов репрезентации террористического дискурса необходимо уяснить структуру его организации: субъекты и объекты, цели, деятельность по созданию, распространению и развитию террористического дискурса.
В самом общем плане субъектами террористического дискурса (т.е. активными участниками процесса) являются идеологи, политики, представители средств массовой коммуникации и другие лица или специализированные подразделения (символические аналитики4), которые занимаются созданием, распространением и организацией террористического дискурса.
Опираясь на мнение Н.А. Грякалова, можно предположить, что специфическая террористическая практика, присущая определенным историческим проявлениям терроризма предполагает определённый тип субъекта террористического дискурса, не столько террориста-исполнителя, сколько «той фигуры, которая позволяет сообществу описать террор в том или ином дискурсе и тем самым освоить»5. Так, для террора Великой французской революции таким концептуальным персонажем выступает либертен6, для русского революционного террора -авангардный художник, для современного терроризма, носящего в основном информационный характер, таким субъектом является - «масс-медиальный шаман, пустая форма медиа-оператора, распределяющего насилие по социальному телу и формирующего экзистенциал аудитории - симулятивную форму сообщества»7.
Н.Л. Антонова полагает, что при обращении к вопросу о субъектах (социальных акторах, социальных агентах), целесообразно выделить соответствующие их влиянию уровни социальных практик. Принимая во внимание тезис
об устойчивости базовых социальных институтов и обозначив уровень их функционирования как мезоуровень, следует предположить, что именно здесь происходят системные преобразования. Акторами макроуровня могут выступать социальные организации, которые не меняют правил, но меняют практики, исходя из собственных представлений, запросов и потребностей. На микроуровне - акторами являются индивиды и социальные группы, преобразующие социальные практики «снизу» как воспроизводя их, так и трансформируя под свои цели и интере-сы8. Таким образом, акторами (субъектами) социальных практик (одним из видов которых выступает дискурсивная практика) следует считать и социальные организации и социальные группы и отдельных индивидов.
Понятно, что таких субъектов очень много и все они отличаются по многим параметрам и, прежде всего по месту и роли в самом процессе воплощения террористического дискурса. Для современного социального пространства характерно слияние знания ради господства со знанием ради самовыражения. Как утверждал М. Фуко, «под властью надо понимать прежде всего многообразие отношений силы, внутренне присущих областям, в которых они существуют, и являющихся конституирующим элементом данных областей; а также те игры, битвы и конфронтации, в ходе которых они трансформируются, усиливаются, переворачиваются. Власть вездесуща; не потому, что она охватывает все, но потому, что она исходит отовсюду»9. Власть определяется как «анонимная», «распыленная», «противоречивая», которая регламентирует предоставленное ей пространство по принципу «всенадзорности» и реализуется через определенный тип знания/дискурса - это в полной мере отно-
1 См.: Bankoff G. Regions of Risk: Western Discourses on Terrorism and the Significance of Islam // Studies in Conflict & Terrorism. Wageningen; Auckland, 2003.
2 Discourse, War and Terror. Ed. by A. Hodges, Ch. Nilep. Amsterdam, Philadelphia, 2007.
3 Щебланова В.В. Реабилитирующий дискурс террористических действий // Социология и общество: проблемы и пути взаимодействия: Материалы III Всероссийский социологический конгресс. Москва, 21-24 окт. 2008 г. М., 2008.
4 «Символические аналитики» - термин Д Белла, который в своей концепции постиндустриального общества указывает на особую роль в нём людей, которые работают в информационной сфере: журналистов, криэйторов, копирайтеров, специалистов по связям с общественностью и др. (См. подробнее: Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. - М., 1999).
5 Грякалов Н.А. Фигуры террора. СПб., 2007. С. 11.
6 Либертен или либертин (от лат. libertinus - вольноотпущенный) представитель французского свободомыслия (либертина-жа), нигилист - проповедующий свободу от ограничений, в частности социальных, моральных и религиозных норм.
7 Грякалов Н.А. Указ. соч. С. 12.
8 Антонова Н.Л. Социальная практика: теоретико-методологические основания исследовательского анализа // Известия Уральского госуниверситета. 2009. № 4 (70).
9 Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М., 1999. С. 122-123.
сится и к субъектам террористического дискурса.
В качестве объекта (т.е. части окружающей социальной действительности, которая подвергается целенаправленному воздействию со стороны субъекта с помощью определенных средств) террористического дискурса можно обозначить аудиторию террора.
Аудитория террора - это телеаудитория, которой предлагает идеальную для восприятия «картинку»: сюжетное напряжение, сильные эмоции, иррациональная тревога, элемент «принудительной» необходимости в созерцании очередного кровавого зрелища.
В этой аудитории можно выделить две подгруппы. Первая - это «референтная группа» террора, т.е. та часть общественности, которая сочувствует террористам. Именно референтная группа осуществляет предварительную социальную легитимизацию террора через общезначимые ценности.
Второй частью аудитории террора является «виктимизированная группа», т.е. те, кто осознает теракт как непосредственную угрозу собственной жизни и благополучию и, не пострадав от теракта непосредственно, ощущает тем не менее себя жертвой. Именно эта группа и является объектом запугивания, что должно привести ее либо к панике и разрушительным для общества хаотичным действиям, либо к присоединению к референтной группе в требованиях пойти на уступки террористам1.
Цель представляет собой не что иное, как предвосхищённый результат, который должен быть получен в процессе реализации террористического дискурса. Различные авторы по-своему определяют цели террористического дискурса, исходя из сущности рассматриваемого феномена. Из приведенных выше определений террористического дискурса можно выделить различные представления о его цели. Так, одни авторы видят цель террористического дискурса как трансляцию террористами в общественное сознание скрытых значений, языковых кодов (Р.Р. Вахитов, Дж. Дериан, Л. Медведко). Другие исследователи (П. Карбер, Н.А. Сляднева, Е. Холмогоров и др.) цель террористического дискурса сводят к реализации современных медиатехнологий, рассчитанных на общественный резонанс. Ряд учёных считают, что целью данного феномена является устрашение людей, с помощью средств выражения языка во властно-политических интересах (П. Бурдьё, М.П. Одесский, Д.М. Фельдман). Ещё одна группа авторов выделяют влияние указанного явления на языковую картину мира человека (Г. Банкофф, А.А. Ворожбитова, Ч. Нилеп, А. Ходжес и др.).
Представляется, что различия во взглядах на цели террористического дискурса не являются случайными и все приведенные точки зрения вполне имеют право на существование. Авторы, придерживающиеся той или иной из них, делают акцент на некоторых функциональных аспектах террористического дискурса, которые, на их взгляд, являются главными по отношению к конкретному объекту. Здесь речь идет о цели, отражающей сущность террористического дискурса. Но можно говорить о цели террористического дискурса как о конкретной технологии по отношению к конкретному объекту. И в этом случае цель определяется самим субъектом. Такого рода целями могут быть конструирование мира, терророгенной среды, осуществление власти посредством страха, навязывание своих идеологических взглядов и т.п.
Особый интерес представляет собой деятельность по производству, распространению, потреблению и развитию террористического дискурса. Для анализа указанной деятельности следует воспользоваться методологическим подходом Ж. Делёза, полагавшего, что деятельность по производству дискурса может быть представлена как реализация некоего ансамбля утверждений. Каждое утверждение участвует в нескольких отношениях2.
Первый тип отношений - денотация (от лат. de - порознь, отмена и noto - отмечаю, обозначаю; т.е. прямое, явное значение языковой единицы - слова): утверждение отображает некое положение дел. Связной формой такого рода утверждения выступает текст.
Текст (от лат. textus - ткань, соединение [слов]) - феномен употребления языка, любое произведение письменности, напечатанное, написанное или бытующее в устной форме. При этом текст является одновременно и семиотическим, и семантическим пространством. Семантическое пространство образуется с помощью языковых форм, а семиотическое - знаками архитектуры, внутренней организацией и графической организацией компонентов текста. Текст имеет план-содержания (смысл, тема) и план-выражения (графическая сторона текста). По мнению М.М. Бахтина, текст - это всякий связный знаковый комплекс, мысли о мыслях, переживания переживаний, слова о словах, тексты о текстах.
Р. Барт в «Риторике образа» утверждает, что если в комбинированном тексте есть знаки разного рода, а именно - и иконические, и языковые (как, например, в рекламе, где обязательно есть картинка или фотография и слоган), то последние выступают в ведущей роли. По словам французского мыслителя «текст как бы ведет человека, читающего рекламу, среди множества иконических означаемых, заставляя избегать некоторых из них и допускать в поле восприятия другие; зачастую весьма тонко манипулируя читателем, текст руководит им, направляя к заранее заданному смыслу». Это связано с тем, что человек, в силу особенностей своей психологии, склонен рассматривать любой языковой текст, находящийся под фотографией или картинкой как пояснение, так что даже человек сначала «прочитывает» художественный образ, а потом - языковой текст, «разъясняющий» его. При этом Барт замечает: «.все дело в том, что это разъяснение имеет избирательный характер; перед нами такой метаязык, который направлен не на иконическое сообщение в целом, но лишь на отдельные его знаки; поистине, текст - это воплощенное право производителя (и следовательно, общества) диктовать тот или иной взгляд на изображение ... именно на уровне текста мораль и идеология общества заявляют о себе с особой силой»3.
Текст, активно создаваемый идеологами терроризма является одним из важнейших средств актуализации главной интенции террористического дискурса - воздействия на реципиента и убеждения его в правильности своей позиции. Манипулирование общественным сознанием с помощью текста можно проследить на следую-
1 См.: Холмогоров Е. К осмыслению феномена современного терроризма // Отечественные записки. 2002. № 3.
2 Deleuze G. Logique du sens. Paris, 1969. P. 22-27; Качанов Ю.Л. Автономия и структуры социологического дискурса. М., 2010.
3 Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1994. С. 306.
щем примере. Весной 2009 г. Дж. Наполитано, глава министерства национальной безопасности, созданного после 11 сентября 2001 г. для предотвращения новых террористических атак, объявила, что слова «террористические атаки» слишком остры и бескомпромиссны. Она заменила их на «Man-caused disasters» - «вызванная человеком катастрофа или бедствие». «Это, конечно, только нюанс, но зато четко демонстрирует тот факт, что мы хотим уйти от политики устрашения к политике готовности к любой возможной опасности», - заявила Наполитано журналу «Spiegel». Потом Белый дом объявил, что заключенные в Гуантанамо больше называются не «enemy combatants» («воюющие враги»), а - «люди, склонные принести бедствие». «Война с террором» станет «overseas contingency operations» - «возможные контроперации за границей». Наполитано объявила: «У нас больше нет терактов, но могут быть бедствия, случившиеся по вине человека»1.
Воздействие получает наибольшее выражение в сильных позициях текста - заголовке, начале и конце текста. Так, в эпоху Великой французской революции слоган, инициированный якобинцами после убийства Ш. Корде «друга народа» Марата - «Que la terreur soit a l'ordre du jour!» (Да будет террор в порядке дня!), -стал символом, лозунгом создания царства ужаса и террора. «.. .в этой удивительной Французской революции, по словам Т. Карлейля, как в день Страшного суда, целый мир будет если не создан вновь, то разрушен и низвергнут в пропасть. Смыслом его, хотя и неосознанным, было трансцендентальное отчаяние»2.
Второй тип отношений - манифестация (от лат. manifestatio - обнаружение, проявление; т.е. массовое публичное выступление) - это отношение, связывающее утверждение и агента, который производит данное суждение.
Манифест (от лат. manifestum - призыв) письменное воззвание, декларация, содержащая программу и определённые принципы деятельности, отражающие мировоззренческую позицию человека, группы, организации. Террористический манифест как правило чрезвычайно эклектичен, использует цитаты радикальных политиков (Макиавелли, Гитлера, Мао Цзедуна и др.), заимствует программные тезисы у других террористов (даже придерживающихся политически противоположных взглядов), призывает к конкретным экстремистским действиям и предлагает для этого конкретные технологии (схемы подрывных устройств).
В последние годы террористы всё чаще прибегают именно к этой форме террористического дискурса. Так, американец Т. Качиньский (Унабомбер) в своём манифесте «Индустриальное общество и его будущее» утверждал, что для выживания человечества необходимо защитить дикую природу от уничтожения новыми научными технологиями, для чего рассылал бомбы почтой на территории США с 1978 по 1995 гг. - его целями стали люди и организации, которых он считал двигателями технического прогресса.
Норвежец А. Брейвик в своём манифесте «2083 - Европейская декларация независимости»3 на 1,5 тыс. страницах излагает свою позицию противника европейской толерантности и мультикультурализма, приведшей к засилью исламской культуры, а также призывает европейцев «стать крестоносцами» в борьбе с исламизацией и с марксизмом как учением являющимся по его мнению основой интернационального отношения к миру. 22 июля 2011 г. Брейвик организовал и исполнил взрыв в центре Осло и нападение на молодёжный лагерь правящей Норвежской рабочей партии на острове Утёйа, жертвами двойного теракта стали 77 человек.
Россиянин Д. Виноградов, расстрелявший 7 ноября 2012 г. из двух ружей семерых сослуживцев в центральном офисе аптечной сети «Ригла», где проработал 4 года юристом, в своём манифесте, придерживаясь мальтузианских позиций объявил, что испытывает ненависть ко всему человечеству, назвав его «генетическим мусором, который должен быть уничтожен». «Все, что я увидел и узнал за свою жизнь, воспитало во мне ненависть к человеку как к виду. Я вижу только один способ. - уничтожить как можно больше частиц человеческого компоста. Это единственный способ сделать мир лучше»4.
Третий тип отношений называется сигнификацией (от лат. significatum - значимое; т.е. создание и употребление людьми знаков общения, придание им определенных значений и смыслов) соотносит понятия друг с другом, связывает это утверждение с другими утверждениями.
Итогом создания текста и призыва является специальное созданное событие. Термин «специальное событие» принадлежит сфере современных информационных коммуникаций, под ним понимается действо, целенаправленно организованное для трансляции идеи, ценностей, сообщений, выражающих и служащих достижению мировоззренческих, информационных, репутационных, имиджевых, некоммерческих, коммерческих целей какого-либо сообщества, объединенного некими аксиологическими основаниями, социальными, конфессиональными, корпоративными принципами и взглядами5.
Создание событий является способом порождения, означивания и «запуска» смысла в публичное медийное пространство. Управление трансляцией смысла и результаты его интерпретаций субъектами в информационном обществе приобретают особое значение, поскольку именно эти процессы регулируют культурное и социальное равновесия современного глобального человеческого социума и локальных сообществ. Использование специальных событий как коммуникационной технологии может быть направлено на совершенно разные цели. Специальные события могут иметь как положительные, так и отрицательные «заряды»; могут «запускать» в общественное и индивидуальное сознание как конструктивные, так и деструктивные идеи; способны консоли-
1 Шварц Н. Оруэлл в эпоху Обамы // Еврейский мир. Газета русскоязычной Америки. 2010. 10 апр. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://evreimir.com/26811/
2 Карлейль Т. Террор в порядке дня // История Французской революции. М., 1991. С. 75.
3 Цифра «2083» в названии означает 2083 год, четырёхсотлетнюю годовщину Венской битвы, предотвратившей проникновение мусульман в Европу. По мнению Брейвика, «11 сентября 2083 года третья волна джихада будет отброшена, а куль-турмарксистская гегемония в Европе рассыплется в руины. Ровно через 400 лет после победы в Вене в 1683 г. Европой снова станут править патриоты». Мы сознательно не приводим ссылку на этот и цитируемые ниже электронные ресурсы, опубликовавшие данный манифест и аналогичные ему, не желая пропагандировать подобного рода источники.
4 См. примечание выше.
5 Каверина Е.А. Создание событий в современном социокультурном пространстве: Автореф. дис. ... д-ра филос. наук. СПб., 2012. С. 7-8.
дировать как созидательные, так и разрушительные силы.
Создание гиперсобытия - высший медийный ранг сообщения, возникающий от максимального усиления его рейтинговых весов. Высокий рейтинг события складывается, по мнению В.А. Шкуратова, из глобального формата, катастрофического содержания, экстренного режима вещания и смещения новостных жанров1. Иначе говоря, гиперсобытие транслируется на весь мир, оно чрезвычайно важно, наглядно и часто непонятно, как это происходило, например при захвате и удержании террористами во главе с М. Бараевым заложников из числа зрителей мюзикла «Норд-Ост» с 23 по 26 октября 2002 г.
Приставка «гипер» означает масштаб и порядок распространения события. Порядок этот - веерный, сетевой. В конечном итоге весь земной шар становится аудиторией. Программы вещания нарушаются, чтобы дать место экстренному сообщению. Новости, которые не могут ждать - это или политические сенсации, или происшествия повышенной опасности. Собственно, это триллер, а появление новости в неурочный час говорит о том, что жизнь тоже творится в жанрах детектива и трагедии. Неанонсированное реалити-шоу укрепляет представление о рискованном мире, в котором нам дано присутствовать пока в качестве зрителей.
Гиперсобытие временно монополизирует вещание, создавая единое медийное пространство. Некоторые крупномасштабные и экстренные новости не сразу овладевают мировым эфиром. Однако следует иметь в виду, что гиперсобытийность есть размерность глобального медиасоциума и всегда затрагивает мировую вещательную сеть в целом. Слои виртуально-актуальной аудитории разворачиваются вместе со зрелищем и отчасти в него вписаны. В аудитории заключена планетарная социальность в момент свершения судьбоносного момента истории. Человечество расселось и смотрит на американскую (российскую, испанскую, британскую) трагедию.
Характеристиками гиперсобытия являются:
— нарушение информационно-вещательного порядка, срыв сетки передач в отдельных странах и повсеместные экстренные выпуски;
— громадный размер аудитории; затронутые катаклизмом страны переходят на режим непрерывного смотрения и слушания; общая аудитория приближается к населению земного шара;
— имеет место шоковое воздействие образа (в основе - картина хаоса, охватившего геосимволиче-ский центр миросистемы); оно может принять характер посттравматического синдрома и даже коллективной психической травмы;
— реальная (материальная и человеческая) цена общественно-политического и психологического эффекта относительно невелика, если брать громадный размах воздействия;
— связные сюжетные изложения и привычные детерминистские интерпретации происходящего затруднены, так же как туманны его социальные последствия;
— время психологического восприятия события и коллективное (историческое) время сближены.
Терроризм, как это пытались показать Э.Г. Дебор или Ж. Бодрийяр, есть прежде всего зрелище, носящее перформативный характер2. Перформативность террористического дискурса означает использование в ходе террористической деятельности элементов спектакля. Акция перформанса представляет собой короткое представление исполняемое одним или несколькими участниками или создание живых композиций с символическими атрибутами, жестами и позами. По мысли Дебора, при помощи высокотехнологичных СМИ создается «общество Спектакля», которое обыватель принимает за настоящую реальность. В таком обществе «разрастается фальсификация, доходя до тривиальнейших вещей, словно липкий туман, сгустившийся над повседневностью.
Спектакль поглощает собой все: политику, войну, человеческие отношения, он деформирует реальность по своему подобию, он является проявлением коллективной психики западного общества, и именно поэтому наличие в нем устойчивого сюжета о террористах обличает их как архитипичных персонажей Спектакля, которые в прямом эфире на экране телевизоров «превращались то в лис, чтобы поймать свою добычу, то во львов, чтобы никого не бояться, пока жертва находится у них в лапах, то в баранов»3.
По словам С. Жижека, «Г олливуд создает некое подобие реальной жизни, лишенной веса и материальной инерции; в позднекапиталистическом потребительском обществе «реальная социальная жизнь» сама так или иначе приобретает черты инсценированной подделки, в которой соседи из нашей «реальной» жизни ведут себя, подобно актерам и статистам... Итак, окончательная истина капиталистической утилитарной бездуховной вселенной состоит в дематериализации самой «реальной жизни», в превращении ее в призрачное шоу» .
Я. Хардман справедливо отметил театральный эффект террористического дискурса: «Публичность террористического акта является кардинальным моментом стратегии терроризма. Если террор терпит неудачу в том, чтобы вызвать информационный отклик в общественных кругах, это будет означать, что он бесполезен как орудие социального конфликта. Логика террористической деятельности не может быть вполне понята без адекватной оценки показательной природы теракта»5.
Г. Вайнманн считает, что современный терроризм можно понять с точки зрения тех же требований, какие предъявляются к любой театральной постановке: тщательная подготовка сценария, подбор актеров, декорации, реквизит, распределение и исполнение ролей, активная роль режиссера-ведущего в исполнении спектакля. Как и хорошая постановка драматических или балетных спектаклей, эффективная подача террористических актов в
1 См.: Шкуратов В.А. Искусство экономной смерти. Сотворение видеомира. - Ростов-на/Д, 2006.
2 Перформанс (от англ. performance - исполнение) представление в спонтанном уличном театре живых композиций с символическими атрибутами, жестами и позами, направленное на активизацию архетипов коллективного бессознательного публики.
3 Дебор Г. Общество спектакля. М., 1999. С. 7-9.
4 Жижек С. Добро пожаловать в пустыню Реального. М., 2002. С. 22.
5 Hardman J. Terrorism: A Summing Up in the 1930s // The terrorism Reader: A Historical Antology. Ed.by Walter Laquer. London, 1979. P. 223.
СМИ требует особого внимания к деталям. В конце концов, жертва является только «кожей барабана, по которому бьют для достижения эффекта, который требуется оказать на широкую аудиторию»1.
Существуют разные подходы к противодействию террористическому дискурсу. Так, по мнению В.Е. Чернявской, власть дискурса означает социальное управление и манипулирование в рамках определённой идеологии, при котором особым образом «канализируются» теории, идеи, оценки, взгляды, суждения, а все иные высказывания, содержательно и идеологически не соответствующие общей теме дискурса, вытесняются за его пределы, альтернативные высказывания - просто не будут замечены в массе дискурса или же будут насильственно заглушаться2.
Р. Вахитов считает, чтобы противостоять дискурсивной угрозе все-таки возможно, но для этого необходимо разрушить дискурс капитализма как культурной реальности, инициирующей террористические проявления, а такое разрушение возможно лишь в том случае, если у противников капитализма появится свой дискурс. Но дискурс нельзя создать по собственному желанию, хотя противоположное совершенно верно - дискурс может порождать борцов и героев. Остается прислушиваться к языку, надеяться на язык и действовать в согласии с языком3.
Представляется, что для оказания действенного отпора террористическому дискурсу следует говорить не об антитеррористическом дискурсе, который направлен в большей степени на пресечение уже имеющейся террористической активности, причем, как правило, силовыми мерами, а о необходимости создания контртеррористического4 дискурса, под которым надо понимать всеобъемлющий, носящий наступательный характер дискурс, направленный на противоборство с терроризмом во всех возможных ракурсах, на профилактику возникновения экстремистских настроений и террористических идеологий, на предотвращение вовлечения всё новых сторонников в террористическую деятельность.
ЛИТЕРАТУРА
1. Антонова Н.Л. Социальная практика: теоретико-методологические основания исследовательского анализа // Известия Уральского госуниверситета. 2009. № 4 (70).
Antonova N.L. (2009). Sotsial'naya praktika: teoretiko-metodologicheskie osnovaniya issledovatel'skogo analiza. Izvestiya Ural'skogo gosuniversiteta. N 4 (70).
2. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс; Универс , 1994.
Bart R. (1994). Izbrannye raboty. Semiotika. Poetika. Progress; Univers , Moskva.
3. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Худож. лит., 1975.
Bakhtin M.M. (1975). Voprosy literatury i estetiki. Khudozh. lit., Moskva.
4. Бахтин С.И., Попков Ю.В., Тюгашев Е.А. Феномен террора. Социально-философский ракурс // Террор-Антитеррор: сибирское измерение. Новосибирск: Сибирское научное изд-во, 2006.
Bakhtin S.I., Popkov Yu.V., Tyugashev E.A. (2006). Fenomen terrora. Sotsial'no-filosofskii rakurs. In: Terror-Antiterror: sibirskoe izmerenie. Sibirskoe nauchnoe izd-vo, Novosibirsk. 2006.
5. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. М.: Академия, 1999.
Bell D. (1999). Gryadushchee postindustrial'noe obshchestvo. Akademiya, Moskva.
6. Бехман Г. Современное общество как общество риска // Вопросы философии. 2007. № 1. С. 27-28.
Bekhman G. (2007). Sovremennoe obshchestvo kak obshchestvo riska. Voprosy filosofii. N 1. Pp. 27-28.
7. Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства, или конец социального. Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та, 2000.
Bodriiyar Zh. (2000). V teni molchalivogo bol'shinstva, ili konets sotsial'nogo. Izd-vo Ural'skogo un-ta, Ekaterinburg. 2000.
8. Бодрияр Ж. Дух терроризма. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.inosmi.ru/2001/11/06/1005042843.html Bodriyar Zh. (2001). Dukh terrorizma. URL: http://www.inosmi.ru/2001/11/06/1005042843.html
9. Бурдьё П. Социология социального пространства. СПб.: Алетейя; М.: Ин-т эксперим.социологии : Алетейя,, 2005. Burd'e P. (2005). Sotsiologiya sotsial'nogo prostranstva. Aleteiya, S-Peterburg; In-t eksperim.sotsiologii, Aleteiya, Moskva.
10. Вайнманн Г. Теракт как театральная постановка на сцене СМИ // Террористическая ментальность: контрмеры. EJournalUSA. Электронный журнал Госдепартамента США. 2007. May.
Vainmann G. (2007). Terakt kak teatral'naya postanovka na stsene SMI. In: Terroristicheskaya mental'nost': kontrmery. EJournalUSA. Elektronnyi zhurnal Gosdepartamenta SShA. May.
11. Вахитов P.P. Современный террористический акт как Текст Спектакля (опыт семиотики террора) // Философская газета. 2001. № 13.
Vakhitov P.P. (2001). Sovremennyi terroristicheskii akt kak Tekst Spektaklya (opyt semiotiki terrora). Filosofskaya gazeta. N 13.
12. Вахитов Р. Современный терроризм: мифы и сущность. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.hrono.ru/ text/2003/vahit03_03.html
Vakhitov R. (2003). Sovremennyi terrorizm: mify i sushchnost'. URL: http://www.hrono.ru/ text/2003/vahit03_03.html
13. Ворожбитова А.А., Рыльцова О.Ф. Документы русского терроризма. Лингвориторические истоки тоталитарного языкового сознания. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://tpl1999.narod.ru/ WebStud1/SbornikSt1-
1.htm# Toc483136369
1 Вайнманн Г. Теракт как театральная постановка на сцене СМИ // Террористическая ментальность: контрмеры. EJour-nalUSA. Электронный журнал Госдепартамента СШЛ. 2007. May.
2 См. подробнее: Чернявская В.Е. Дискурс власти и власть дискурса: проблемы речевого воздействия. М., 2006. С. 25-27.
3 Вахитов P.P. Современный террористический акт как Текст Спектакля (опыт семиотики террора) // Философская газета. 2001. № 13.
4 Согласно словарным определениям, анти- (от др.-греч. avri - против) - приставка, употребляемая с другими словами для выражения противоположности или враждебности, направленности против кого чего-нибудь (См.: Ожегов С.И., Шведова КЮ. Толковый словарь русского языка. М., 2009); в то же время - контр- (от лат. contra - против) - часть сложных слов, обозначающая активное противодействие, противопоставление, противоположность тому, что выражено во второй части слова (См.: Ушаков Д.К Толковый словарь современного русского языка. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://ushdict.narod.ru/).
Vorozhbitova A.A., Ryl'tsova O.F. (1999). Dokumenty russkogo terrorizma. Lingvoritoricheskie istoki totalitarnogo yazykovogo soznaniya. URL: http://tpl1999.narod.ru/ WebStud1/SbornikSt1-1.htm#_Toc483136369
14. Грякалов Н.А. Фигуры террора. СПб. Изд-во С-Петербургского ун-та, 2007.
Gryakalov N.A. (2007). Figury terrora. Izd-vo S-Peterburgskogo un-ta, S-Peterburg.
15. Дебор Г. Общество спектакля. М.: Логос, 1999.
Debor G. (1999). Obshchestvo spektaklya. Logos, Moskva.
16. Жижек С. Добро пожаловать в пустыню Реального. М.: Фонд «Прагматика культуры», 2002.
Zhizhek S. (2002). Dobro pozhalovat' v pustynyu Real'nogo. Fond «Pragmatika kul'tury», Moskva.
17. Каверина Е.А. Создание событий в современном социокультурном пространстве: Автореф. дис. ... д-ра фи-лос. наук. СПб., 2012.
Kaverina E.A. (2002). Sozdanie sobytii v sovremennom sotsiokul'turnom prostranstve: Avtoref. dis. . d-ra filos. nauk. S-Peterburg.
18. Карлейль Т. Террор в порядке дня // История Французской революции. М.: Мысль, 1991.
Karleil' T. (1001). Terror v poryadke dnya. In: Istoriya Frantsuzskoi revolyutsii. Mysl', Moskva. 1991.
19. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М.: ГУ ВШЭ, 2000.
Kastel's M. (2000). Informatsionnaya epokha: ekonomika, obshchestvo i kul'tura. GU VShE, Moskva.
20. Качанов Ю.Л. Автономия и структуры социологического дискурса. М.: Университетская книга, 2010.
Kachanov Yu.L. (2010). Avtonomiya i struktury sotsiologicheskogo diskursa. Universitetskaya kniga, Moskva.
21. Медведко Л.И. Россия, Запад, Ислам: «столкновение цивилизаций»? Миры в мировых и «других» войнах на разломе эпох. М.: Кучково поле, 2003.
Medvedko L.I. (2003). Rossiya, Zapad, Islam: «stolknovenie tsivilizatsii»? Miry v mirovykh i «drugikh» voinakh na razlome epokh. Kuchkovo pole, Moskva.
22. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М.: ИТИ Технологии, 2009.
Ozhegov S.I., Shvedova N.Yu. (2009). Tolkovyi slovar' russkogo yazyka. ITI Tekhnologii, Moskva.
23. Одесский М.П., Фельдман Д.М. Поэтика террора и новая административная реальность: очерки истории формирования. М.: РГГУ, 1997.
Odesskii M.P., Fel'dman D.M. (1997). Poetika terrora i novaya administrativnaya real'nost': ocherki istorii formirovaniya. RGGU, Moskva.
24. Свасьян К.А. Терроризм дискурса // Растождествления. М.: Evidentis, 2006.
Svas'yan K.A. (2006). Terrorizm diskursa. In: Rastozhdestvleniya. Evidentis, Moskva.
25. Сусык С.Ю. Реализация концепта «терроризм» в дискурсе печатных средств массовой информации: Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. Челябинск, 2008.
Susyk S.Yu. (2008). Realizatsiya kontsepta «terrorizm» v diskurse pechatnykh sredstv massovoi informatsii: Avtoref. diss. ... kand. filol. nauk. Chelyabinsk.
26. Ушаков Д.Н. Толковый словарь современного русского языка. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://ushdict.narod.ru/
Ushakov D.N. (2010). Tolkovyi slovar' sovremennogo russkogo yazyka. URL: http://ushdict.narod.ru/
27. Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М.: «Ad Marginem», 1999.
Fuko M. (1999). Nadzirat' i nakazyvat'. Rozhdenie tyur'my.«Ad Marginem», Moskva.
28. Фуко М. Порядок дискурса // Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. М.: Касталь, 1996.
Fuko M. (1996). Poryadok diskursa. In: Volya k istine: po tu storonu znaniya, vlasti i seksual'nosti. Raboty raznykh let. Kastal', Moskva. 1996.
29. Холмогоров Е. К осмыслению феномена современного терроризма // Отечественные записки. 2002. № 3. Kholmogorov E. (2002). K osmysleniyu fenomena sovremennogo terrorizma. Otechestvennye zapiski. N 3.
30. Чернявская В.Е. Дискурс власти и власть дискурса: проблемы речевого воздействия. М.: Флинта, 2006. Chernyavskaya V.E. (2006). Diskurs vlasti i vlast' diskursa: problemy rechevogo vozdeistviya. Flinta, Moskva.
31. Шварц Н. Оруэлл в эпоху Обамы // Еврейский мир. Газета русскоязычной Америки. 2010. 10 апр. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://evreimir.com/26811/
Shvarts N. (2010). Oruell v epokhu Obamy. Evreiskii mir. Gazeta russkoyazychnoi Ameriki. 10 apr. URL: http://evreimir.com/26811/
32. Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. М.: Гнозис, 2004.
Sheigal E.I. (2004). Semiotika politicheskogo diskursa. Gnozis, Moskva.
33. Шкуратов В.А. Искусство экономной смерти. Сотворение видеомира. Ростов-н/Д: Наррадигма, 2006.
Shkuratov V.A. (2006). Iskusstvo ekonomnoi smerti. Sotvorenie videomira. Narradigma, Rostov-n/D.
34. Щебланова В.В. Реабилитирующий дискурс террористических действий // Социология и общество: проблемы и пути взаимодействия: Материалы III Всероссийский социологический конгресс. Москва, 21-24 окт. 2008 г. М.: ГУ ВШЭ, 2008.
Shcheblanova V.V. (2008). Reabilitiruyushchii diskurs terroristicheskikh deistvii. In: Sotsiologiya i obshchestvo: problemy i puti vzaimodeistviya: Materialy III Vserossiiskii sotsiologicheskii kongress. Moskva, 21-24 okt. 2008 g. GU VShE, Moskva. 2008.
35. Bankoff G. Regions of Risk: Western Discourses on Terrorism and the Significance of Islam // Studies in Conflict & Terrorism. Wageningen; Auckland, 2003.
36. Deleuze G. Logique du sens. Paris, 1969.
37. Derian J. Critical practices of international theory. Selected essays. By Routledge. N.-Y., 2009.
38. Discourse, War and Terror. Ed. by A. Hodges, Ch. Nilep. Amsterdam, Philadelphia, 2007.
39. Hardman J. Terrorism: A Summing Up in the 1930s. In: The terrorism Reader: A Historical Antology. Ed. by Walter Laquer. London, 1979.
