CC BY
27
в) понятие жизни тесно связано в философии Соловьева с понятием абсолютного «всеединства»;
г) философия жизни Соловьева, сохраняющая (в отличие, например, от философии жизни Ницше) вектор совершенствования жизни, надежду на победу жизни над смертью, веру в силу и попечительство Богу, вместе с тем бесконечно далека от прекраснодушного оптимизма и принимает в расчет вектор раскола, противоречивости, упадка (имеющий космически-витальное происхождение и порой, особенно в философии истории, принимающий апокалипсические формы).
Для историко-философской науки очень важно умение разглядеть и прогнозировать переходные эпохи, в которые на смену философиям «отвлеченных начал» обязательно приходят новые формы философствования, апеллирующие к цельности, полноте, всеединству жизни.
1 Соловьев B.C. Философские начала цельного знания // Соловьев B.C. Соч. В 2 т. Т.2. М., 1988. - С. 179.
2 Соловьев B.C. На пути к истинной философии // Там же. С. 330.
3 Соловьев B.C. Красота в природе // Там же. С. 364.
4 Там же. С. 367.
5 Соловьев B.C. Там же. С. 141.
6 Там же. С 145.
7 Там же. С 147.
8 Там же. С. 169.
9 Там же. С. 171.
ТВОРЧЕСТВО ВЛ.СОЛОВЬЕВА: ЕДИНСТВО И МНОГООБРАЗИЕ ДИСКУРСИВНЫХ ФОРМ
Н.Г.БАРАНЕЦ
Ульяновский государственный университет
ДИСКУРСИВНЫЕ И ЖАНРОВЫЕ ОСОБЕННОСТИ ТВОРЧЕСТВА В.С.СОЛОВЬЕВА
В меньшей степени внимание исследователей творчества В.С.Соловьева привлекала тема динамики жанровых и дискурсивных предпочтений на протяжении его жизни. Между тем прослеживается определенная корреляция их развития с изменениями его социально-профессионального статуса.
Обсуждение этой темы начнем с уточнения, в каких жанровых группах и дискурсивных формах реализуется философская креативность.
В литературоведении сложилась практика дифференцировать жанр, жанровую форму и жанровую группу. Жанр считается единством композиционной и архитектонической формы. Его признаки - принадлежность к литературному роду, прозаическая или стихотворная речь произведения, объём, пафос. Произведения одного и того же жанра могут отличаться по своей фор -ме (сказка, поэма, эпопея, басня, повесть, рассказ, монография, рецензия, статья, комментарии), которая в свою очередь в разные эпохи имеет разное содержательное наполнение. Жанровая группа включает произведения, различающиеся по литературному роду, по литературной форме, по объёму . Писатели разных направлений отдают предпочтения какому-то соотношению жанров и жанровых групп, поэтому в разные периоды системы жанров различны. При исследовании философской традиции наиболее существенным является уровень жанровой группы и оценки обстоятельств, побуждавших философов отдавать предпочтение данной группе жанров и форм.
В качестве основания типологизации жанровых групп в философской литературе целесообразно использовать содержательный критерий, то есть то, о чем субъект философствования интеллектуализирует и в каких жанровых формах это реализуется. Если философствующий субъект постигает жизнь в национально-общественном аспекте - результаты этого представлены в этологической жанровой группе, включающей такие жанровые
формы, как социально-политическая утопия, сатирическая утопия, утопия-проект, идиллия, сатира, эсхатологическая антиутопия, политико-правовой трактат, исторический трактат.
Если философствующий субъект в большей степени занят исследованием личности, он предпочитает персонологическую жанровую группу, состоящую из следующих жанровых форм -исповеди, мемуаров, жизнеописаний, автобиографии, воспоминаний, писем, биографических монографий и биографических романов.
Если философствование связано с постижением космических начал, высших сил бытия, то предпочтение отдается онтологической жанровой группе, образующейся из космогонических поэм, притч, религиозно-философской лирики, эзотерических и метафизических трактатов.
Если философствование направлено на выявление механизма познания или имеет дидактические цели, то это находит выражение в когнитивно-образовательной жанровой группе, состоящей из учебных пособий, трактатов, монографий, словарей, комментариев, научно-философских статей.
Вводя процессуальный компонент в анализ лингвистических особенностей философствования, используют понятие дискурса. Считается: для того чтобы представить речевое событие в акте коммуникации, во-первых, необходимо иметь в виду позицию автора, знать, какие ситуационно значимые побуждения обусловили эту позицию и возможную позицию читателя-адресата, которая для автора может быть как гипотетически-воображаемой, так и социально-определенной. Во-вторых, желательно уточнить цель речевого конструкта и соответствие формы и норм выбранного речевого жанра (философский текст может выполнять дидактическую, эвристическую, полеми-че-
скую, когнитивную функции и соответственно реализации этих функций - задается цель речевого конструкта, что требует выбора адекватных форм структурирования материала на основании соответствующих жанру норм изложения). В-третьих, следует определить стиль организации речевого сообщения - причины
выбора прямого или непрямого, инструментального или эмоционального речевого стиля. Философствование проявляется в дискурсивных типах. Дискурсивное умение философа заключается в умении использовать в различных жанровых формах соответствующий им дискурсивный тип.
Отличие дискурсивных типов проявляется в общественной направленности отдельных высказываний и характеризуется внешней законченностью, специфичностью семантической и синтаксической конструкции, а также эмоционально-аналитическими (концептуальными) особенностями. При изучении дискурса философских произведений прежде всего значимы семантические особенности (изобразительные и выразительные значения подобранных философом слов) - метафоры, сравнения, эпитеты, образы-символы и образы-аллегории, и эмоционально-аналитическая специфика, которую можно представить, анализируя аргументационную конструкцию. Думается, целесообразно отличать философский, научно-философский, философско-публицистический, религиозно-философский и художественно-философский типы дискурсов.
Каждый из типов дискурса характеризуется набором отличительных свойств, которые как недоминирующие могут присутствовать и в других типах.
Философский дискурс отличается понятийно-образной речью и её инструментальным стилем; семантическая выразительность определяется концептуальными и лексическими метафорами, образами-символами и образами-аллегориями; аргумента-ционная структура включает как собственно философское доказательство (постулаты в котором принимаются как достоверные, логически развиваются и оцениваются постфактум по эффективности функционирования), так и аргументы типа ссылки на самоочевидность, ссылки на авторитет или философскую репутацию, обращение к притче, мифу и апелляцию к философской интуиции.
Научно-философскому дискурсу присущи - понятийный вид речи и инструментальность её стиля; менее богатые семантические свойства, так как используются только концептуальные
метафоры, простые сравнения и образы-символы; в философском доказательстве в качестве постулатов берутся научные категории, законы и принципы, на основании которых строится аналитическое и логическое рассуждение, имеющее постулятив-но-системный характер (в отличие от философского дискурса, в котором допускается диалектическое рассуждение, имеющее ценностно-селективный характер), а также используется апелляция к здравому смыслу, ссылка на научный авторитет и философскую репутацию.
Философско-публицистический дискурс предполагает понятийно-образно-эмоциональный вид речи и её эмоционально-инструментальный стиль; достаточно богатую семантическую выразительность, так как допускаются лексические, овеществляющие, отвлеченные и концептуальные метафоры, ирония и другие тропы, развернутые сравнения, образы-символы и образы-эмблемы; философское доказательство может быть как по-стулятивно-системное, так и ценностно-селективное, но может и не присутствовать в тексте, оставаясь за рамками, интенцируя рассуждение, дополняемое аргументами к аудитории, к человеку, скромности, здравому смыслу, то есть общественному мнению.
Философско-религиозный дискурс фундируется образно-понятийной речью, имеющей инструментально-эмоциональный характер; семантическая выразительность определяется наличием олицетворяющих и овеществляющих метафор, тропов, простых и развернутых сравнений, образного параллелизма, гипербол, словесных антитез; в философском доказательстве в качестве постулатов используются религиозные понятия, идеи, полученные в религиозном опыте, которые разворачиваются в логическом и диалектическом рассуждении, имеющем ценностно-селективный характер, а также используется аргумент к аудитории и ссылка на религиозный авторитет.
Философско-художественный дискурс отличается образно-экспрессивным видом речи и эмоциональным стилем, имеет наиболее разнообразный семантический строй (от метонимий, тропов до гипербол, художественных эпитетов, инверсий), а
также важен интонационно-синтаксический строй; аргумента-ционная структура базируется на философской интуиции и эмоционально-психологической убедительности, возникающей из сопереживания, вчувствования и понимания.
Представленные типы дискурса - это своего рода идеальные конструкты или теоретические идеализации, которые в практике философствования не имеют четких границ и полного воплощения, но жанр философского произведения и принадлежность мыслителя к философскому направлению задают дискурсивную практику. Так, рецензии и полемики выполняются в жанре философско-публицистического дискурса, а трактаты - в жанре философско-научного либо философско-религиозного дискурса, в то время как монографии и историко-философские статьи - в жанрах философского и научно-философского дискурсов.
Любопытно представить динамику жанровых предпочтений и коррелятивность им дискурсивных практик в творчестве В.С.Соловьева. В первый период, до начала 80-х гг., пока он пытался войти в университетскую корпорацию - его творчество протекало преимущественно в рамках когнитивно-образовательной группы жанров. Магистерская диссертация «Кризис западной философии» (1874) выполнена с соблюдением необходимых для этого жанра - архитектоники, правил цитирования, хотя личная позиция декларирована слишком самостоятельно и ясно, что в сущности для этих диссертаций было несвойственно. Дискурсивная практика носила в большей степени научно-философский характер - сдержанная семантика и четкая аргументационная конструкция. Монография, имеющая задачей критику философских систем в историко-философском и аналитическом ключе, не оставляет места трактатному или философскому типу дискурса. Тем не менее в тексте встречаются следующие рассуждения: «Философия, как известное рассудительное (рефлектирующее) познание, есть всегда дело личного разума. Напротив, в других сферах общечеловеческой деятельности личный разум, отдельное лицо играет роль более страдательную: действует род; такая же тут является безличная деятельность, как
и в жизни пчелиного улья или муравейника. Несомненно, в самом деле, что основные элементы в жизни человечества - язык, мифология, первичные формы общества - все это в своем образовании совершенно независимо от сознательной воли отдельных лиц... В противоположность всему этому философское познание есть заведомо действие личного разума или отдельного лица во всей ясности и индивидуальности сознания» . Очевидно, что доказательство в этом случае имеет постулятивно-системный характер (базовые утверждения принимаются как самоочевидные, и через систему столь же догматических, не по существу, а по форме утверждений делается умозаключение). Сравнения и определения коллективного и индивидуального состояния субъекта построены по принципу антитезы. Если в коллективном состоянии личность - «играет роль страдательную», как «в жизни пчелиного улья или муравейника», то в индивидуальном - личность пребывает «во всей ясности сознания». Все это признаки философского дискурсивного жанра.
В полемике вокруг диссертации и ответах В.В.Лесевичу, К.Д.Кавелину В.С.Соловьев практиковал философско-публицистический вариант дискурса. Именно из полемики с К.Д.Кавелиным выросли «Философские начала цельного знания» (1877). Эта работа была пробным вариантом изложения формировавшейся концепции всеединства и, соответственно, имела форму трактата и адекватную ей жанровую форму философского дискурса. В качестве образца присущего ей философ -ского доказательства приведем открывающее работу рассуждение. Начинается оно с утверждения: цель всякой философии -этот ответ на вопрос о цели существования человеческой жизни. На этот вопрос можно ответить лишь имея в виду всеобщую цель человечества. Для того чтобы понять её надо понять, что человечество имеет общую цель своего развития. В.С.Соловьев вводит необходимое ему с точки зрения исторического телеоло-гизма понятие развития: «развитие есть такой род имманентных изменений органического существа, который идет от известного начала и направляется к известной цели: таково развитие всякого организма; бесконечное же развитие есть просто бессмысли-
ца»3. Далее В.С.Соловьев приводит развернутое сравнение цели развития и цели плодоношения растения и вводит биологизатор-скую аналогию между человечеством и организмом, человеком и частью организма. Следовательно, находится связь между источниками природы человека (чувство, мышление, воля) и формами общечеловеческой жизни. Заявляя, что для человечества субъективные чувства, мысли и фантазии не могут являться целью, он делает вывод - общая цель для сферы чувства есть объективная красота, для сферы мышления - объективная истина, сферы воли - объективное благо. Таким образом, цель человеческого существования есть «образование всецелой общечеловеческой организации в форме цельного творчества, или свободной теургии, цельного знания, или свободной теософии, и цельного общества, или свободной теократии. Настоящая объективная нравственность состоит для человека в том, чтобы он служил сознательно и свободно этой общей цели, отождествляя с нею свою личную волю, а это отождествление, которое есть вместе с тем освобождение человека, неизбежно совершается, когда он действительно сознает истинность этой идеи» . Очевидно, что философское доказательство пережило метаморфозу, превратившись из постулятивно-системного в ценностно-системное, интенцированное религиозными убеждениями автора. Дискурс имеет типичную форму - цитирование осуществляется как ссылка на авторитет либо как апелляция к самоочевидному и давно высказанному мнению, а критика позитивизма и гегельянства носит не столько историко-аналитический, сколько концептуально-идеологический характер. Иносказательная изобразительность и выразительность слов, как и интонационно-синтаксическая выразительность речи соответствует философскому типу дискурса.
Трактатную же форму имела монография, представленная к защите докторской диссертации, «Критика отвлеченных начал» (1880). Дискурсивная манера в этой работе значительно сциентизированна: выверена система концептуальных метафор (нет откровенных биологизаторских аналогий и переносов), мало сравнений и эпитетов. Но аргументационная конструкция
приобрела такую форму, о которой П.Н.Милюков позднее сказал так: «догматически из нескольких богословско-метафизических аксиом с помощью диалектического метода, не допускающего никакой другой проверки, кроме формально-логической», автор доказывает с опытностью схоластического философа, сочетающего созерцательность с приемами «анагогического толкования священных текстов» . Множество примеров приводимых автором имеют две функции - показать осведомленность автора и необходимость дополнения его знанием религиозным. Примеры подчеркивают религиозные интенции философствования В.С.Соловьева, который предуведомил изложение системы положительного всеединства цитатами из Евангелия: «Велика истина и превозмогает! Всеединая премудрость божественная может сказать всем ложным началам, которые суть все её порождения, но в раздоре своем стали врагами её, - она может сказать им с уверенностью: «Идите прямо путями вашими, доколе не увидите пропасть перед собою; тогда отречетесь от раздора своего и все вернетесь, обогащенные опытом и сознанием, в общее вам отечество, где для каждого из вас есть престол и венец, и места довольно для всех, ибо в дому Отца Моего обителей много»»6.
Подобная манера философствовать противоречила утвердившимся в позитивистско-кантианском философском сообществе дискурсивным нормам. Это противоречие достигло апогея в «Чтениях о Богочеловечестве» (1878-1881), читавшихся В.С.Соловьевым на Высших женских курсах. Во время лекций В.С.Соловьев виделся слушателям скорее пророком, чем ординарным преподавателем философии. Сама форма лекций при достаточном научном обосновании выходила за рамки обычных лекций по философии религии, так как позиция лектора была далека от научной беспристрастности. Рассуждения следующего типа уместно на церковной кафедре, а не на лекциях светского учебного заведения: «... воспринять божество человек может только в своей безусловной целостности, то есть в совокупности со всем, то человекобог необходимо есть коллективный и универсальный, то есть всечеловечество, или Вселенская Церковь,
Богочеловек индивидуален, человекобог универсален; так радиус круга один и тот же для всей окружности в любой из точек и, следовательно, сам по себе есть уже начало круга, точки же периферии лишь в своей совокупности образуют круг. В истории христианства представительницею неподвижной божественной основы в человечестве является церковь Восточная, представителем человеческого начала - мир Западный» . Аргументацион-ная конструкция состоит из дедуктивного рассуждения начинающегося ссылкой на самоочевидное положение в рамках религиозной традиции, в ходе которого использованы олицетворяющие метафоры и образы-символы.
Оставив преподавательскую карьеру и став свободным журналистом, писателем специализировавшимся на религиозно-нравственной и гражданской тематике - В.С.Соловьев с 80-х по 90-е гг. концентрируется на этологической жанровой группе. Занимавшие его проблемы национальной политики, христианской политики, роли церкви в обществе и духовных основ жизни требовали от него умения в популярной форме донести до читателя их суть, что он виртуозно и делал в рамках философско-публицистической дискурсивной практики. Для работ этого периода свойственны - эмоционально-окрашенная лексика, па-фосность (гражданская, нравственная и сатирическая), назидательность, обращение к читателю и совести оппонента, преобладание ценностно-селективных философских доказательств. В качестве примера этой дискурсивной практики приведу отрывок из «Русского национального идеала», в котором есть образные параллели, уничижительные сравнения и эмоционально снижающие обороты, диктующие отрицательное отношение к позиции оппонентов: «Ревнителям русского народного идеала следовало бы возвыситься, по крайне мере, до той ступени нравственного разумения, которая свойственна русским бабам, говорящим «жалеть» вместо любить. Не покидая преждевременно этой ступени нравственного сознания, они поняли бы, может быть, и то, что настоящая любовь или жалость не может ограничиваться одним внутренним чувством, а должна непременно выражаться в делах, - в действительной помощи чужим страданиям.
...Но вот эта-та общая истина, при всей своей очевидности и простоте, и оказывается непостижимой для наших моралистов» .
В это же время В.С.Соловьев писал на темы философии искусства, эстетики и этики. В зависимости от литературной формы произведения использовался либо философско-публицистический дискурсивный жанр, если это были статьи, либо философский - если трактаты. Самый известный этический трактат этого периода - «Смысл любви» воплотил дидактическую манеру философствовать и назидательную, просвещающую пророчественность стиля. В.С.Соловьев философствовал таким образом вполне осознанно, о чем писал А.Фету: «Я, впрочем, не только об угождении, но даже об убеждении людей давно оставил попечение. Довольно с меня свидетельствовать, как умею, об истине, в которую верю, и о лжи, которую вижу» . Но тем не менее по самому своему содержанию эта работа именно философский трактат, сочетающий как преимущественно философский тип дискурса, так и религиозно-философский, который проявляется в рассуждении о божественной любви. Сравним, в первом случае речь идет об отсутствии прямого соответствия между силой индивидуальной любви и значением потомства: «Рождение Христофора Колумба было, может быть, для мировой воли еще важнее, чем рождение Шекспира; но о какой-нибудь особенной любви у его родителей мы ничего не знаем, а знаем о его собственной страсти к донье Беатрисе Энрикэс, и хотя он имел от нее незаконнорожденного сына Диэго, но этот сын ничего великого не сделал, а написал только биографию своего отца, что мог бы исполнить и всякий другой» . Во втором случае - рассуждение о «вере любви», противостоящей животным и человеческим страстям: «Против этих враждебных сил у верующей любви есть только оборонительное оружие - терпение до конца. Чтобы заслужить свое блаженство, она должна взять крест свой. В нашей материальной среде нельзя сохранить истинную любовь, если не понять и не принять ее как нравственный подвиг» . Видно, насколько разные семантические средства использовал В.С.Соловьев для представления этих идей.
В 90-е гг. творчество В.С.Соловьева вновь связано с когнитивно-образовательной группой жанров, при том, что он продолжает работать в этологической и персонологической жанровых группах, публикуя статьи на тему национальной политики и церкви, выпуская биографические эссе о жизни философов и философствовавших поэтов. Усиление в философском сообществе позиций «новых идеалистов», активизация деятельности Московского психологического общества, возглавлявшегося его друзьями Н.Я.Гротом и Л.М.Лопатиным, привлекавших философа к участию в заседаниях и полемике, - способствовали возвращению В.С.Соловьева к идее построения целостной философской системы. Реализуя эту идею, В.С.Соловьев пишет этический трактат «Оправдание добра» (1894) и гносеологический трактат «Первое начало теоретической философии» (1897-1899). Трактаты выполнены соответственно в жанре религиозно-философского и философского дискурсов. Интересно, что во время полемики по поводу концепции добра между В.С.Соловьевым и Б.Н.Чичериным, кроме темы достаточности и качества аргументации, возникла тема адекватности выбранной В.С.Соловьевым дискурсивной практики. Б.Н.Чичерин заявил: «Теперь недостаточно построить систему, основанную на логической связи начал; надобно провести эти начала по всем явлениям, показать, что они подтверждаются фактами, а для этого необходимо осилить, по крайне мере, в основных чертах, громадный фактический материал, добытый отдельными науками... Если философ, не будучи специалистом в этих науках, решается подвергнуть критике добытые ими результаты, он должен делать это, с одной стороны, на основании обстоятельного знакомства с предметом, с другой стороны, на основании весьма точно формулированной и обоснованной точки зрения, дающей непоколебимое мерило для оценки явлений. К сожалению, именно в последнем отношении книга г.Соловьева представляет весьма существенные недостатки» . Кроме того, он недоволен религиозно-философской аргументацией В.С.Соловьева: «едва веришь своим глазам, читая превосходящие всякую меру софиз-
мы. Когда говорят, что Провидение извлекает добро из зла, то имеют в виду такие человеческие поступки, которые не составляют закон природы, а напротив являются уклонением от закона <в то время как В.С.Соловьев утверждает> закон физического размножения земных существ есть выражение воли Божьей. Если это зло, то это зло установленное самим Богом. Объяснение г.Соловьева нельзя назвать иначе, как кощунством» . И, наконец, стиль дискурса В.С.Соловьева по его мнению неудовлетворителен - «смею думать, что такое легкое решение важнейших вопросов, в нескольких строках, может быть уместно в журнальной статье, но для философского исследования этого
14
мало» .
В ответе Б.Н.Чичерину В.С.Соловьев, признав своего оппонента превосходным ученым и профессором, замечает, что его позиция догматична, а такие черты характера, как решительность и самоуверенность, привели к атрофированию критических способностей - «умения сомневаться в своих мыслях и понимать чужие... <для него> все действительные и возможные мысли делятся только на два безусловно-противоположных и неподвижных разряда: совпадающие с формулами и схемами г.Чичерина и поэтому одобряемые без всякого дальнейшего рассмотрения, и не совпадающие и тем самым приговоренные к позорному осуждению, разнообразному по формам выражения, но всегда одинаковому по решительности и голословности» . Выпад Б.Н.Чичерина насчет стиля он парирует уверением, что ценит некоторые журнальные статьи значительно больше, чем сухие и схематичные книги некоторых авторов.
Кроме участия в деятельности Московского психологического общества и сотрудничества с «Вопросами философии и психологии» переходу В.С.Соловьева к когнитивно-образовательной группе жанров способствовало его участие в составлении философского раздела энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона - для которого он написал серию историко-философских и информационно-аналитических статей о философских и религиозных понятиях, философах и их концепциях.
Его разочарование в утопическом проекте теократического государства и реализации идеи Богочеловеческого единства силами человечества выразилось в этологической притче «Тайна прогресса» (1898) и эсхатологической повести «Три разговора» (1899), написанных в философско-художественном дискурсивном жанре. Это был новый для него опыт прозаического текста, хотя замысел написать художественно-философскую повесть в диалоговой форме у него родился более 25 лет назад во время пребывания в Лондоне. В.С.Соловьеву удалось передать атмосферу светской беседы, пересыпанную намеками, цитатами и каламбурами. Художественные образы Политика (С.Ю.Витте), Князя (Л.Н.Толстого), Генерала получились яркими и узнаваемыми. Причем, ему удалось передать искренность занимаемых ими позиций, что требовало от автора определенного воплощения в их образ.
Поэтические поиски В.С.Соловьева были чрезвычайно важным компонентом его творчества, о чем писали В.Л.Величко, З.Г.Минц, Э.Л.Радяев. Его лирика автопсихологична, так как в ней отразились его личные, интимные переживания, рефлексивные и философские озарения. Лирическая медитация В.С.Соловьева отличается видовым разнообразием. Важное место занимают стихи, относящиеся к лирике души, размышлениям о собственных переживаниях и внутреннем состоянии: «Какой тяжелый сон! В толпе немых видений, /Теснящихся реющих кругом, /Напрасно я ищу той благодатной тени, /Что тронула меня своим крылом». Искренние, глубоко личные стихи составляют его лирику чувства: «Уходишь ты, и сердце в час разлуки /Уж не звучит желаньем и мольбой; /Утомлено годами долгой муки, /Ненужной лжи, отчаянья и скуки, /Оно сдалось и смолкло пред судьбой»; «Бедный друг, истомил тебя путь, /Темен взор, и венок твой измят. /Ты войди же ко мне отдохнуть. /Потускнел, дорогая, закат»; «Три дня тебя не видел, ангел милый, - /Три вечности томленья впереди! /Вселенная мне кажется могилой, /И гаснет жизнь в измученной груди». В описательной лирике В.С.Соловьева значительное место занимают реминисценции на поэзию Фета и Тютчева, хотя её неповторимость определяется
значительно большей философичностью: «Вся ты закуталась шубой пушистой, /В сне безмятежном, затихнув лежишь. /Веет не смертью здесь воздух лучистый, /Эта прозрачная, белая тишь. /В невозмутимом покое глубоком /Нет не напрасно тебя я искал. /Образ твой тот же пред внутренним оком, /Фея - владычица сосен и скал».
Самое значительное место в его поэзии занимает лирика мысли, которую можно по тематике разделить на моралистическую, космологическую и рефлексивно-персонологическую. Фи-лософско-этологические стихи имеют провидческую пафосность: «О Русь! В предвиденье высоком /Ты мыслью гордой занята; /Каким же хочешь быть Востоком: /Востоком Ксеркса иль Христа»; «Судьбою павшей Византии /Мы научиться не хотим, /И все твердят льстицы России: /Ты - третий Рим, ты - третий Рим. /Пусть так! Орудье Божьей кары /Запас еще не истощен. /Готовит новые удары /Рой пробудившихся племен». В стихах космологической тематики прослеживается интенцирующее влияние как платонических идей - «Милый друг, иль ты не видишь, /Что все видимое нами - /Только отблеск, только тени /От незримого очами?», так и христианских образов и символов -«Великое не тщетно совершилось, /Недаром средь людей явился Бог; /К земле недаром небо преклонилось, /И распахнулся вечности чертог. /Родился в мире свет, и свет отвергнут тьмою, /Но светит он во тьме, где грань добра и зла. /Не властью внешнею, а правдою самою /Князь века осужден и все его дела».
Лирику рефлексивно-персонологической тематики отличает сочетание иносказательности и образности с романтической пафосностью, когда речь идет об источнике, вдохновляющем его творчество, и юмора, когда автор представляет себя по отношению к этому началу. В поэме «Три свиданья», описывая обстоятельства египетской встречи с Софией, В.С.Соловьев прибегает к антитезе - представляя состояние до встречи и во время встречи, что выражено противопоставлением обыденной речи с пренебрежительно-насмешливой лексикой и возвышенной речи с романтизированной лексикой: «Шакал-то что! Вот холодно ужасно... /Должно быть нуль, - а жарко было днем... /Сверкают
звезды беспощадно ясно; /И блеск и холод - во вражде со сном. /И долго я лежал в дремоте жуткой, /И вот повеяло: «Усни, мой бедный друг!» /И я уснул; когда ж проснулся чутко - /Дышали розами земля и неба круг. /И в пурпуре небесного блистанья /Очами полными лазурного огня /Глядела ты, как первое сиянье /Всемирного и творческого дня» .
О смехе В.С.Соловьева и особенности личности в связи с его «двусмысленным смехом» писали М.С.Безобразова, В.Л.Величко, В.В.Розанов. Оттенки соловьевского смеха отразились в спектре многочисленных пародий, эпиграмм, шуточных поэм. Например, на тему пророка будущего: «Со стихиями надзвездными /Он в сношения вступал, /Проводил он дни над безднами /И в болотах ночевал. /А когда порой в селение /Он задумчиво входил, /Всех собак в недоумение /Образ дивный приводил» . Пародия на символистов: «Призрак льдины огнедышащей /В ярком сумраке погас, /И стоит меня не слышащий /Гиацинтовый Пегас. /Мандрагоры имманентные /Зашуршали в камышах, /А шершаво-декадентные /Вирши в вянущих ушах». Эпиграммы на власть: «Благонамеренный /И грустный анекдот! /Какие мерины /Пасут теперь народ». Самопародии и шуточные эпитафии: «Владимир Соловьев /Лежит на месте этом. /Сперва был философ, /А ныне стал шкелетом. /Иным любезен был, /Он многим был и враг; /Но без ума любив, /Сам ввергнулся в овраг. /Он душу потерял, /Не говоря о теле: /Её диавол взял, /Его ж собаки съели. /Прохожий! Научись из этого примера, /Сколь пагубна любовь и сколь полезна вера» .
Жанровое многообразие литературного наследия В.С.Соловьева отражает как уникальность его творческих интересов, так и его умение представить свои идеи в простой, доступной форме, вызывающей отклик в душе читателя и давающей обильную пищу его разуму.
1 Поспелов Г.Н. Теория литературы. М., 1978. - С. 279-280.
2 Соловьев B.C. Соч. в 2 т. - Т.2. М., - 1988. - С. 5-6.
3 Там же. С. 142.
4 Там же. С. 177.
5 Милюков П.Н. Разложение славянофильства //Вопр. философии и психологии. -1893. -Кн.18. - С. 46-96.
6 Соловьев B.C. Соч. в 2 т. - Т.1. М., - 1988. - С. 590.
7 Соловьев B.C. Чтения о Богочеловечестве. СПб., - 1994. -С. 202.
8 Соловьев B.C. Смысл любви: Избранные произведения. М., - 1991.-С.117.
9 Там же. С. 505.
10 Там же. С. 131.
11 Там же. С. 171.
12 Чичерин Б.Н. Оправдание добра: нравственная философия В.Соловьева. // Филос. науки. 1989. № 9. С.73.
13 Там же. С. 80.
14 Там же. С. 82.
15 Соловьев B.C. Мнимая критика (ответ Б.Н.Чичерину). //Филос. науки. 1990. № 2. С. 89.
16 Соловьев B.C. Чтения о Богочеловечестве. СПб., -1994. -С.376-413.
17 Соловьев B.C. Смысл любви. М. - 1991. - С. 14.
18 Мелочи жизни. Русская сатира и юмор второй половины XIX - начала ХХв. М., -1988. - С. 210-212.
Т.Г.ЩЕДРИНА
Московский педагогической государственный университет
СМЫСЛ "РАЗГОВОРА" В КОНЦЕПЦИИ ВЛАДИМИРА СОЛОВЬЕВА (этюд по философской интерпретации)1
Размышляя об особенностях философского способа постижения мира, Владимир Соловьев однажды заметил, что «достоинство философии ...в ее бесконечности - не в том, что достигнуто, а в замысле и решении познать саму истину или то, что есть безусловно» . Эта мысль Соловьева оказывается созвучной методологическим поискам современных исследователей, работающих в различных сферах гуманитарного знания - истории,
