Научная статья на тему 'Дискурс в политике и политика как дискурс: Актуальные резонансы социального бытия постмодерна'

Дискурс в политике и политика как дискурс: Актуальные резонансы социального бытия постмодерна Текст научной статьи по специальности «СМИ (медиа) и массовые коммуникации»

CC BY
1366
241
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ДИСКУРС / ПОЛИТИЧЕСКИЙ ДИСКУРС / ДИСКУРСИВНАЯ ПРАКТИКА / ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ / СИМУЛЯКРЫ / ПОЛИФОНИЯ / DISCOURSE / POLITICAL DISCOURSE / DISCOURSE PRACTICE / INTERTEXTUALITY / SIMULACRUS / POLYPHONY

Аннотация научной статьи по СМИ (медиа) и массовым коммуникациям, автор научной работы — Пилюгина Елена Владимировна

Современная политика эксплицируется в контексте постмодернистского концепта ‘дискурс’; элиминируются дискурсные принципы и акценты политической жизни социального пространства постмодерна: плюрализм, полифония, спонтанность, симулятивность, интертекстуальность, ориентация на имидж, целевую аудиторию; выделяются предпосылки трансформации политики в дискурсивную практику.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Discourse in politics and politics as discourse: topical resonance of social existence of postmodernity

In this article the modern politics is expressed in the context of postmodern concept “discourse”. Discourse principles and accents of political life of social space of posmodernity such as pluralism, polyphony, spontaneity, simulation, intertextuality, orientation on image and target audience are eliminated. Prerequisites of politics transformation in discourse practice are marked out.

Текст научной работы на тему «Дискурс в политике и политика как дискурс: Актуальные резонансы социального бытия постмодерна»

Вестник Челябинского государственного университета. 2013. № 23 (314). Политические науки. Востоковедение. Вып. 14. С. 42-48.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ И ИДЕОЛОГИЯ

Е, В. Пилюгина

ДИСКУРС В ПОЛИТИКЕ И ПОЛИТИКА КАК ДИСКУРС: АКТУАЛЬНЫЕ РЕЗОНАНСЫ СОЦИАЛЬНОГО БЫТИЯ ПОСТМОДЕРНА

Современная политика эксплицируется в контексте постмодернистского концепта ‘дискурс’; элиминируются дискурсные принципы и акценты политической жизни социального пространства постмодерна: плюрализм, полифония, спонтанность, симулятивность, интертекстуальность, ориентация на имидж, целевую аудиторию; выделяются предпосылки трансформации политики в дискурсивную практику.

Ключевые слова: дискурс, политический дискурс, дискурсивная практика, интертекстуальность, симулякры, полифония.

Термин ‘дискурс’ (фр. ‘discours’ - речь, англ. ‘discourse’, восходит к латинскому ‘discursus’ - ‘бегание взад-вперед; движение, круговорот; беседа, разговор’) является ключевым понятием современной социальной реальности и гуманитарного знания. Представители философии постмодернизма, совершившие своеобразное «переоткрытие» этого понятия (М. Фуко, Ж. Деррида, Р. Барт, Ю. Хабермас, Ж. Бодрийяр и другие) трактуют дискурс как специфическую форму социальных взаимодействий; способ социального бытия, который отличается полифоничностью, многоаспек-тностью, спонтанностью, поливалентностью, децентризацией и, одновременно, обусловленностью внутренними интенциями эпистемиче-ского происхождения. Спецификации проявления дискурса в той или иной социальной среде были обозначены одним из идеологов концепции дискурса, Мишелем Фуко, как «дискурсивные практики».

Общество постмодерна крайне сегментировано, причем сегментация и даже диверсификация современного социального пространства со временем только возрастают. Сегментация социума предполагает, в то же время, конвергенцию социальных субъектов, их внутреннюю открытость к взаимодействию. Соци-

альные субъекты выступают как взаимопроникающие социетальные системы (системы систем) интерактивных связей и отношений, в которых симулятивная и ноуменальная составляющая значит больше, чем реализованная, феноменальная. Воплощением такой социальной реальности становятся разнообразные дискурсивные практики как грани глобального дискурса и специфические приемы перевода ноуменального в феноменальное: политические, рекламные, профессиональные, маркетинговые, управленческие, гендерные, этнические, медиадискурсы и другие - перечислить все формы и проявления «энергии» дискурса в принципе невозможно, мы можем лишь эксплицировать наиболее актуальные в текущий момент1. Общее, объединяющее разнообразные дискурсивные практики - симулятивная природа, полифоничность, полиморфность, интертекстуальность, способность к полилогу, смешение нередко противоречивых стилей и форм (речевых, и не только), ориентация на имидж, резонансы в виде манипуляций, наличие целевой аудитории.

Следует подчеркнуть, что жесткая демаркация между различными дискурсивными практиками невозможна (действительно, например, политика не может осуществляться вне

СМИ, рекламы, имеет гендерные и этнические «одежды», осуществляется профессионалами-управленцами и нередко выглядит как удачная (или неудачная) маркетинговая кампания). При этом в каждой дискурсивной практике вырабатываются свои особые приемы, средства выражения (которые вполне могут затем использоваться и в других дискурсивных практиках). Сложно также четко определить (ограничить пределами) избранную дискурсивную практику; можно лишь описать составляющие ее признаки в данный момент и означить (придать значение) ее предпосылкам и возможным перспективам. Процессуальный характер дискурсивных практик проявляется в том, что происходит непрерывное, большей частью, спонтанное «насыщение» их новыми элементами, формами, приемами. Строго говоря, любое описание дискурса устаревает до того, как приобретет публичность. Поэтому прикладные лингвистические и социологические исследования дискурса, в которых делается акцент на анализ конкретных проявлений дискурсив-ности (какие формы языка используются, как и какие дискуссии организуются, как строятся отношения в ходе дискуссий) в конкретной социальной среде (например, во взаимодействии политического деятеля с электоратом, между этническими группами) имеют часто узкое и преходящее значение. Дискурс в них воспринимается, прежде всего, как определенная методика взаимодействия (семантический и гносеологический аспекты дискурса), подобно диалогу или дискуссии; происходит фиксация на отдельных проявлениях дискурса.

В призме постмодернистских представлений дискурс - трансцендентное явление; особая форма и способ социального бытия, бесконечно меняющегося, дробящегося, смешивающее реальное и ирреальное. Чтобы получить адекватное представление даже об одном частном событии в таком социальном пространстве, просто перечисляя внешние проявления дискурса, необходимо создавать бесконечное множество социальных проектов. Но и в этом случае нельзя находиться в полной уверенности в том, что расчеты и результаты не будут симулированы.

В дискурсе первична и принципиальна номинативная составляющая. Практики дискурса не столько вытекают из реальности, сколько конструируют и деконструируют реальность. Симуляция реальности к самой реальности может не иметь никакого отношения. Пред-

варительный рассказ о событии формирует не только отношение к событию, но и дальнейшее развитие события.

Показателем своеобразия социальных субъектов выступает своеобразие выбранных ими дискурсивных практик. Показателем реальности бытия социальных субъектов становится их участие в дискурсивных практиках и, шире, - способность к дискурсу вообще. Таким образом, дискурс онтологизирует социальное пространство: пока со мной «беседуют» - я «в теме» - «я существую». «Молчание» мира вокруг меня означает исключение из социума - выпадение из реальности. Дискурсивные практики становятся способом социализации и приобретают референтный смысл, определяя ингрупповое взаимодействие и аутгрупповое противостояние.

Дискурс политики (политический дискурс) - одно из основных направлений исследования современных дискурсов. Исследования политического дискурса отличаются богатым эмпирическим материалом и тенденцией к анализу, прежде всего, семантическо-когнитивной составляющей: лингвистических форм, высказываний, метафор2. Направление активно разрабатывается как в зарубежной дискурсологии, так и в отечественной, но при этом в несколько различных ракурсах. В зарубежной (англо-американской, французской, немецкой) научной литературе политический дискурс рассматривается, как правило, через призму более общих социальных проблем, часто - как воплощение правового неравенства в обществе (прежде всего, в доступе к информации как доступе к власти)3. Полагается, что посредством дискурса «власть придержащие» направляют внимание общества на нужные им события, ситуации, обозначая их как более важные. То есть в чьих руках власть, те и влияют на дискурс, формируя его интенции. Таковы установки, например, «дискурсивной социолингвистики» (Р. Водак), социокогни-тивной модели (Т. ванн Дейк4), социальной семиотики (Н. Файнклаф)5. У отечественных исследователей больший интерес вызывает специфика языка государственных структур, служб, должностных лиц. Полагаем, что предпосылками различных акцентов в анализе политического дискурса являются различия в дефинициях термина ‘политика’, сложившиеся в рамках разных эпистем (политика как сфера общества на Западе, и политика как, прежде всего, функция государства в российской тра-

диции). Поэтому исследования политического дискурса в западных работах, как правило, интердисциплинарные6 и являются частным случаем исследований социальных дискурсов7. Отечественные авторы, хотя и ратуют за создание интегративной дискурсивной науки, но понимают ее, скорее, в инструментальном плане, как синтез не самих гуманитарных наук, а их методов и приемов для изучения политических дискурсивных практик. Общее, что объединяет большинство исследований политического дискурса, - то, что они проводятся, как правило, в границах не политологии, а филологии и лингвистики; и даже интегративные исследования приобретают семиотические оттенки8.

В контексте постмодернистской трактовки дискурса политика как социальная сфера предстает не только средоточием частных дискурсивных практик; современную политику следует позиционировать как метадискурс, так как она осуществляется посредством имманентных всякому дискурсу принципов и презумпций, то есть предстает как полифоничная, полиморфная и поливалентная среда. Отсюда, попытки центризовать, систематизировать и организовать политические влияния и взаимодействия в современном мире обрекаются на заведомый провал. (По этой причине, например, североамериканская политика сохранения гегемонии, фактически, сегодня терпит фиаско; слаженная система распадается в результате спонтанного проявления непредсказуемых «валентностей» - новых игроков на политической арене, неожиданных событий, ситуаций).

Дискурс-политика - это глобальный полилог, в который втягиваются все субъекты мира вне зависимости от их желаний и осознанных действий. Причем значимость участников дискурса (как «беседы») достаточно условна, определяется не отдельными конкретными факторами (скажем, весом в мировом производстве, экономическим потенциалом), а всей системой их связей и взаимодействий. Более того, исходя из симулятивной природы дискурса, значимость может быть и вовсе симулирована: значимым становится то, что определяется как значимое9. В этом плане важный вопрос о возможности направлять дискурс (в данном случае, дискурс политики). Следует отметить, что в львиной доле исследований частных дискурсивных проявлений в политике явственна установка на то, чтобы обеспечить влияние на дискурс, жажда удержать дискурс «в узде», организовать дискурсивные явле-

ния. Апелляция при этом к известной формуле М. Фуко об имманентности власти дискурсу: «.. .дискурсы раз и навсегда подчинены власти или настроены против нее»10 (а Р. Барт уточняет, что «власть гнездится в любом дискурсе, даже если он рождается в сфере безвластия»11). При этом игнорируются такие принципы дискурса, как анонимность («смерть автора») и спонтанность, в результате чего дискурс амбивалентно и включает властные интенции, и противостоит властным интенциям. Полагаем, что в пропозиции «власть-дискурс» и для М. Фуко, и для Р. Барта дискурс первичен, а интенции - от дискурса к власти, но не наоборот. Это значит, что дискурс невозможно контролировать извне: дискурс сам себя направляет и организует. Мы можем только изучить и принять (или не принять) эти направления как некие правила игры.

Такая позиция квалификации политики как своего рода дискурса, а дискурса - как производного современного социума, характерна, например, для Э. Лакло и Ш. Муффа12, определяющих дискурс как атрибут социального, Я. Торфинга13, признающего «игровой характер детерминации социальных значений и идентичностей», Р. Рорти, утверждающего «текучий» характер истины, поскольку понятие правды «зависит от определенного дискурсивного режима»13.

Политика как дискурс спонтанна и, во многом, непредсказуема; интенции ее часто латентны и неочевидны, хотя и властны. Эти интенции - производные паттернов и аттракторов социальной реальности, в том числе, вызваны историческими связями и взаимодействиями. Предстают, большей частью, в виде метафор и тропов, социальных мифов, стереотипов и других языковых образований (популярных слоганов, пословиц); расшифровка их социальных аспектов и резонансов крайне затруднена, так как язык и производное социума, и средство деконструирования социума. Одно и то же событие (ситуация, социальное образование) могут быть представлены в совершенно различных ракурсах в зависимости от целой совокупности условий и аспектов.

Дискурс-политика - способ означивания актуальных социальных феноменов (актуальных на данный момент и в данной социальной среде), так как «.высказывания - это не просто слова или речевые акты, это “кирпичики”, из которых складываются социальные отношения, образы “себя” и “других”, различные

аспекты личности, воссоздаваемые и проживаемые в каждом коммуникативном акте»14. Разные варианты означивания продуцируют антагонизмы и даже конфликты, борьбу между различными дискурсами как способами понимания мира15. Например, сложности русско-американских взаимодействий вызываются, в том числе, различными трактовками целой совокупности социальных феноменов, как то: политика, дружба, взаимодействие, цель, государство, сотрудничество, суверенитет, и др., а также привычными вариантами социальных действий (описанных еще М. Вебером). Очевидно, что эпистемологически для России характерен акцент на ценностнорациональное действие, и в призме этого цель не всегда оправдывает средства. На Западе, по М. Ве-беру16, «правильным» действием полагается такое, в результате которого заявленная цель достигается: целерациональное. Такой подход был сформулирован еще Дж. Вашингтоном, заявившим в свое время, что у Америки нет постоянных друзей и врагов, но есть постоянные интересы. Для русского человека понятие ‘дружба’ имеет априори положительный эмоциональный оттенок; дружба не с целью удовлетворить интересы, а в силу возникающего эмоционального единства, коннотации, или когда обращаются за помощью (русский всегда ее рад оказать, даже в ущерб себе). Отсюда, когда американские интересы совпадают с российскими, или есть нужда в российской помощи, - мы сотрудничаем («дружим»). Когда же такая нужда отпадает, а интересы расходятся -оказываемся в оппозиции.

Разрешить эту дилемму невозможно, так как она порождена не реальностью, а способом означивания реальности, - символизацией, наделением теми смыслами, которые имманентны определенной эпистеме. Мы можем только фиксировать возможные резонансы дискурса российско-американских отношений, но не направлять дискурс, так как, даже понимая причины проблем, вырваться из эпистемической данности невозможно. В этом, собственно, и проявляются властные потенции дискурса: он направляет участников, и не участники формируют его.

Представление политики как формы дискурса (дискурсивной практики) имеет вполне конкретную социально-политическую направленность, так как, согласно Р. Водак, выливается в предложения для практического воплощения, например, в качестве принципов

недискриминационного языкового поведения,

^ 17

улучшение доступности теленовостеи и т. д..

На наш взгляд, это, все же, частные задачи. Представлять политику как дискурсивную практику - значит существовать в дискурсе политики и осознавать специфику такого существования. Существование в дискурсе предполагает постоянное курсирование в открытом поиске решении, новых связеИ, интерпретации и означиваний - без претензии на объективность этих означивании, но признавая право других мыслить и жить иначе. Это сложное существование, но практика подтверждает, что другие варианты (актуализировавшиеся и оказавшиеся вполне эффективными в другие исторические времена) не могут квалифицироваться как адекватные постсовременности.

Дело в том, что преамбулой превращения политики в дискурс является формирование гражданского общества: дискурсивные социальные образования могут возникать там и тогда, где и когда, по выражению Сейлы Бенхабиб, «люди способны повлиять на действия и благополучие, интересы или идентичности друг дру-га»18. То есть, для того, чтобы политика конституировалась как дискурс, необходимо определенное состояние общества как конгломерата автономных, культурно и интеллектуально образованных личностей, их объединений. В то же время важным условием является принцип омассовления, в том числе образования, продуцирующего субъектов, ощущающих себя достаточно подготовленными для того, чтобы воспринимать информацию («грамотными», имея в виду и компьютерную грамотность), но не всегда достаточно, чтобы ее перерабатывать и интеллектуально ассимилировать. Таким образом, информация усваивается выборочно и фрагментарно. Предпосылкой этого являются возросшие потоки информации, усложнение самой информации, требующей для обработки и времени, и, нередко, профессионального подхода. Причем, как отмечает М. Г. Делягин, «стремительный рост коммуникаций приводит к соответствующему росту не столько первичной информации (основанной на прямом восприятии человеком существующего помимо него мира), сколько информации вторичной -информации, основанной на восприятии не самого физического мира, а уже созданной другими людьми информации о нем», в результате чего человек оказывается «в информационном облаке» накопленных человечеством восприятий и попадает в «ловушки коммуникаций»19.

Такими «ловушками» обозначаются М. Г. Делягиным, во-первых, диссонанс между знанием и информацией - «снижение практической важности познания за счет роста практического значения коммуникаций»; во-вторых, «абсолютизация коммуникационных мотиваций в сочетании с распространением дешевых и эффективных технологий формирования сознания», в результате чего делается ненужным искусство убеждать20.

Современному человеку значительно проще воспринимать и усваивать клише и стереотипные установки, при этом находясь в иллюзии, что это его собственные принципы, и полагая, что они соответствуют реальности. Это упрощает восприятие сложной действительности и обеспечивает взаимодействие с себе подобны-ми21. «Стереотипы <...> “экономичны” для сознания и поведения», - полагает А. Бушев, так как «способствуют известному сокращению процесса познания и понимания, быстрому принятию решений». Но при этом происходит «затягивание в коммуникации», когда коммуникация осуществляется «сама ради себя, а не ради достижения ее участниками некоего реального результата»22. В результате, по Ж. Бодрийяру, осуществляется «пустая перегонка информации», - «ни для чего, просто, “чтобы машина работала”»23. Потоки информации без опоры на реальность порождают симулякры как образы, не имеющие непосредственного отношения к реальности. «Мы находимся в мире, в котором становится все больше и больше информации и все меньше и меньше смысла», - пессимистично утверждает французский философ23. Реальностью становится то, что воспринимается как реальность. Не реальность производит информацию, а информация конструирует реальность. Многочисленные ток-шоу, обсуждения; образы, рисуемые миром телевидения и кино; сообщения о популярности тех или иных блогов во «всемирной паутине»; рейтингование по любым вопросам социальной жизни обеспечивают сегодня любую желаемую реальность.

Политика квалифицируется собранием си-мулякров. Активно симулятивный образ политики как дискурсивной практики сближает ее с медиа-дискурсами. Фактически, сегодня уже невозможно провести демаркацию между политическим дискурсом и медиадискурсом: все то, что трактуется как «политика», необходимо находит отражение в медийных средствах означивания; и наоборот, любое яркое событие, представленное в масс-медиа, приобретает по-

литический контекст. Почти классический пример - недавняя ситуация с Pussy Riot, когда получившее неожиданно широкий резонанс рядовое хулиганство отдельными СМИ представлялось чуть ли не как политическое событие.

Акцентирована в политическом дискурсе и такая черта, как анонимность, выражающаяся в том, что актуализирующийся дискурс оказывается независим от «автора» и динамично развивается часто вне заложенного первоначально смысла. Фактически, дискурс политики конституируется посредством противоречивой деятельности и взаимодействия самых разных субъектов, даже тех, которые выглядят пассивными. В контексте континуальности политический дискурс предстает как пространственновременная реальность, причем пространство дискурса постоянно расширяется, вовлекая все новых персонажей и насыщаясь разнообразными событиями; время стягивается в точку («здесь и сейчас»), а затем распадается на многочисленные цитирования и обращения (возвращения) к уже прошедшему. Таким образом, политический дискурс предстает как гипертекст (а также, интертекст и метатекст)24. Политическая информация мозаична, а политическая деятельность в целом выглядит как калейдоскоп: при любом изменении частного факта или даже ракурса меняется общая картинка.

Гипертекст предполагает внешнюю (формальную) структурированность и семантическую неопределенность. Формальная структурированность - способ организации информации, правила «подачи», представления. При этом с точки зрения содержания информация может квалифицироваться и интерпретироваться как угодно; интерпретация информации зависит от того, с какими ссылками («под каким соусом») эта информация «подается». Внешняя определенность скрывает неопределенность внутреннего. Следует согласиться с А. Бушевым, что такая семантическая неопределенность информации есть средство манипулирования, так как предоставляет прагматические дивиденты участникам (например, все участники общественно-политического российского дискурса используют рыночную, патриотическую риторику), приглушает неблагоприятную информацию, замалчивает персо-

25

нальную ответственность25.

Прагматический подход к информации фокусируется в имидже: суть не в том, что информация отражает, а как она это отражает. Ориентация на имидж характеризует любые дис-

курсивные практики, но политический дискурс особенно, так как «правильно подобранный имидж представляет собой наиболее эффективный способ работы с массовым сознанием и задает апробированные пути идентификации объекта»26. Имидж - средство манипулирования общественным сознанием. Благодаря умело подобранному имиджу выпускник престижных столичных вузов, доктор наук может выглядеть как «свой» в среде молодежных националистических группировок с экстремистскими лозунгами и муссировано брутальным поведением, а обладатель «дома на Рублевке» вполне может сойти за «близкого по духу» крестьянину из глубинки. В контексте теории нарратива современный имидж - это всегда история, ориентированная на определенных реципиентов, прогнозирующая их реакцию и акцентирующая отдельные события в общей канве жизни публичного человека. Эффективность политической деятельности - показатель «правильно» подобранной истории, так как «для обывателя, не читающего политических документов, не знакомого с оригинальными текстами речей и выступлений, воспринимающего политику преимущественно в препарированном виде через СМИ, политика предстает как набор сюжетов»27. Именно поэтому политическая деятельность имеет ярко выраженную направленность на целевую аудиторию: имидж - это фокусирование наиболее значимых качеств конкретной социальной среды; квинтэссенция «правильных» образцов поведения в этой среде.

Резюмируя сказанное, полагаем, что современная политика не только использует дискурсивные технологии для актуализации тех или иных решений, установок, но предстает как дискурсный способ социального бытия: полифоничный, полисемиотичный, динамичный; формирующий собственные, нередко непредсказуемые интенции; ориентированный на внешнее, форму, образ в ущерб содержанию; манипулирующий информацией посредством ее подачи; симулирующий реальность с помощью имиджевых технологий; ориентированный на конкретных респондентов с их установками и образцами «правильного» поведения. Необходимыми условиями превращения политики в дискурс являются: рост и усложнение информации; сегментация (специализация, профессионализация) социума; фрагментарность усвоенной информации, что не способствует формированию мировоз-

зренческой цельности личности, и в результате чего грамотность, фактически, оказывается в оппозиции образованности; массововость (культурных явлений и социальных резонансов). Превращение политики в дискурсивную практику - постсовременное (постмодерновое) явление; неизбежно предполагает конституи-рование и других сфер (прежде всего, связанных с информацией - сферы образования и СМИ) как дискурсивных.

Примечания

1 Л. Н. Синельникова вводит образ «матрицы дискурса», сравнивая ее с «периодической таблицей Д. Менделеева, постепенно и закономерно заполняемой новыми элементами по мере развития химической науки, сопровождающегося открытием новых элементов». См.: Синельникова, Л. Н. Современная дискурсивная «матрица» как показатель состояния общественного сознания // Информ. вестн. форума русистов Украины. Вып. 14. Симферополь, 2011. С. 31.

2 Е. В. Переверзев, Е. А. Кожемякин полагают, что именно чрезмерно накопившийся эмпирический материал при отсутствии универсальной теории приводит к рассогласованию между теорией и практикой политического дискурса и, в результате, неоправданной детализации в исследованиях. См.: Переверзев, Е. В. Политический дискурс : многопараметральная модель / Е. В. Переверзев, Е. А. Кожемякин // Вестн. ВГУ. Серия «Лингвистика и межкультурная коммуникация». 2008. № 2. С. 74.

3 Так, Р. Водак формулирует следующие ключевые проблемы дискурсологии: как происходит натурализация идеологии? Какие дискурсивные стратегии делают контроль легитимным, а социальный порядок «естественным»? Кто имеет доступ к инструментам власти и контроля? См.: Водак, Р. Критическая лингвистика и критический анализ дискурса // Полит. лингвистика. 2011. № 4. С. 286.

4 Dijk, T. A. van. Introduction : Discourse Analysis as a New Cross-Discipline // Handbook of Discourse Analysis. Vol. 1. Disciplines of Discourse. Academic Press, 1985.

5 Fairclough, N. Critical discourse analysis and the marketization of public discourse: the universities // Discourse and Society. 1993. № 4 (2); Классификации теорий дискурса, в том числе, политического дискурса, см.: Филлипс, Л. Дискурс-анализ. Теория и метод / Л. Филлипс,

М. В. Йоргенсен. М. : Гуманитар. центр, 2005. 354 с.; Русакова, О. Ф. Основные разновидности современных теорий политического дискурса : опыт классификаций // ПОЛИТЭКС [Электронный ресурс]. URL : http://www. politex.info/content/view/267/30.

6 На необходимости интердисциплинарного исследования дискурса настаивает Р. Водак, полагая, что «социальные феномены сложны и не могут быть описаны одной дисциплиной». См.: Водак, Р. Критическая лингвистика и критический анализ дискурса. С. 287.

7 Понятие ‘политический дискурс’, часто встречающееся в отечественных исследованиях, в западной дискурсологии, практически, не употребляется. В крайнем случае речь идет о дискурсивном анализе в политике. См.: Torfing, J. Discourse Theory : Archivments, Arguments, and Chellengers // Discourse Theory in European Politics. Identity, Policy and Governance. Palgrave Vacmillan, 2005.

8 См.: Волкодав, М. А. Применение политического дискурс-анализа в решении идеологических задач (на примере медиатизации политических текстов) : автореф. дис. ... канд. филол. наук. Краснодар, 2007.

9 Е. В. Переверзев, Е. А. Кожемякин правомерно отмечают, что «политика, власть, властные отношения трактуются как эффект их означивания: для того, чтобы власть стала реальной, она должна быть “названа”, “обозначена” и “проговорена”». См.: Переверзев, Е. В. Политический дискурс : многопараметральная модель. С. 74.

10 Фуко, М. Воля к истине - по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. М., 1996. С. 117.

11 Барт, Р. От произведения к тексту // Барт, Р. Избранные работы : Семиотика : Поэтика. М., 1989. С. 545.

12 Филипс, Л. Дж. Дискурс-анализ. Теория и метод / Л. Дж. Филипс, М. В. Йоргенсен. Харьков : Гуманитар. центр, 2004. С. 25-27.

13 Русакова, О. Ф. Основные разновидности современных теорий политического дискурса : опыт классификаций [Электронный ресурс]. URL : http://www.politex.info/content/view/267.

14 Филипс, Л. Дж. Дискурс-анализ... С. 16.

15 Там же. С. 17.

16 Вебер, М. Основные социологические понятия // Вебер, М. Избранные произведения. М. : Прогресс, 1990.

17 Водак, Р. Критическая лингвистика и критический анализ дискурса. С. 290.

18 Цит. по: Современные теории дискурса. Мультидисциплинарный анализ. Екатеринбург : Дискурс-ПИ, 2006. С. 1.

19 Делягин, М. Г. Мировой кризис : общая теория глобализации. М. : ИНФРА-М, 2003. С. 35.

20 Там же. С. 40.

21 Бушев, А. Герменевтика актуального медийного дискурса // Современные теории дискурса. Мультидисциплинарный анализ. Екатеринбург : Дискурс-ПИ, 2006. С. 20.

22 Делягин, М. Г. Мировой кризис. С. 39.

23 Бодрийяр, Ж. Симулякры и симуляция [Электронный ресурс]. URL : http://lit.lib.ru/k/ kachalow_a/ simulacres_et_simulation. shtml.

24 Ж. Женнет приводит классификацию способов дискурсивных связей и взаимодействий текстов (информации), выделяя интертекстуальность, паратекстуальность, метатекстуальность, гипертекстуальность и архитекстуальность. Цит. по: Казак, М. Специфика современного медиатекста // Современные теории дискурса. Мультидисциплинарный анализ. Екатеринбург : Дискурс-ПИ, 2006. С. 31.

25 Бушев, А. Герменевтика актуального медийного дискурса. С. 4-29.

26 Почепцов, Г. Г. Информационно-политические технологии. М. : Центр, 2003. С. 47.

27 Шейгал, Е. И. Семиотика политического дискурса : монография. М. ; Волгоград : Перемена, 2000. С. 70.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.