CC BY
0ТОЧКА ЗРЕНИЯ / POINT OF VIEW
Научная статья /Research article
«Дипломатический терроризм» в сравнении с классической дипломатией:
сущность и особенности проявления
Т. Н. Букреева
Юго-Западный государственный университет, Курск, Россия ORCID: http://orcid.org/0000-0001-7010-4591, e-mail: bukreevaagmail.com
Аннотация. В статье исследована трансформация дипломатической деятельности под влиянием научно-технического прогресса и морально-нравственной деградации политических элит. В итоге в некоторых случаях дипломатическое воздействие имеет явные признаки терроризма. На процесс изменения дипломатии обращали внимание как российские, так и зарубежные авторы. Наибольшее распространение подобные изыскания получили в работах американских исследователей и сообщениях западных средств массовой информации, оперирующих понятиями «дипломатия принуждения», «дипломатия боевых волков», «агрессивная дипломатия». Несмотря на наличие комплекса терминов в понятийной базе дипломатической деятельности, многие аспекты воинствующего характера имеют расплывчатое словесное описание и неопределенность. Автор статьи обращает внимание на тонкую грань, разделяющую «дипломатию принуждения» и предложенным ранее термином «дипломатический терроризм». Посредством сравнения ключевых параметров двух понятий, автором отмечается, что они во многом схожи, но имеют важные отличительные черты. В статье делается вывод, что «дипломатия принуждения» зачастую является оправданием одной страны в воздействии на другую с целью достижения своих национальных либо корпоративных целей, при этом данный процесс прикрывается стремлением разрешить гуманитарные конфликты международного масштаба. В результате нарушаются принципы «потсдамского мира», в соответствии с которым такие вопросы являются прерогативой ООН. По мнению автора, в отношении деструктивных заявлений официальных лиц, создающих атмосферу нестабильности и провоцирующих возникновение конфликтов для достижения «личных» целей, необходимо использовать термин «дипломатический терроризм». Поскольку «дипломатический терроризм» не связан с классической дипломатией, данное явление должно являться нелегитимным и международноосуждаемым. Для этого необходимо четкое разграничение сферы дипломатии и деятельности официальных лиц государства, зачастую выполняющих дипломатические функции и использующих свой статус для реализации целей близких по определению к террористическим.
Ключевые слова: дипломатия, дипломатический терроризм, дипломатия принуждения, дипломатия боевых волков, агрессивная дипломатия, международные отношения, терроризм, дипломатическая деятельность, Китай.
Для цитирования: Букреева Т.Н. «Дипломатический терроризм» в сравнении с классической дипломатией: сущность и особенности проявления // Постсоветские исследования. 2024; 3(7):319-333.
'Diplomatic Terrorism' in Comparison with Classical Diplomacy: its Essence
and Features
Tatiana N. Bukreeva
Southwest State University, Kursk, Russia ORCID: http://orcid.org/0000-0001-7010-4591, e-mail: bukreevaagmail.com
Abstract. The article examines the transformation of diplomatic activity under the influence of technical progress and the moral degradation of political elites. In some cases, diplomatic leverage has clear signs of terrorism. Russian and foreign scholars have studied the process of changing diplomacy. Such insights are most widespread in the works of American researchers and Western media reports, using the terms 'coercive diplomacy', 'wolf warrior diplomacy', and 'aggressive diplomacy'. However, despite of a set of definitions related to diplomatic activity, many aspects of a militant nature have a vague description and uncertainty. The author has pointed out the fine line separating 'coercive diplomacy' and the proposed term 'diplomatic terrorism'. By comparing the two concepts, the author has noted that they are similar in some ways, but have distinctive features. The article has concluded that 'coercive diplomacy' often serves as a justification for one country to influence another in order to resolve conflicts on a global scale. As a result, there has been observed the violation of the principles of the 'Potsdam Peace', which stipulate that such issues are the prerogative of the UN. The destructive statements by officials that cause instability and provoke conflicts to achieve 'personal' goals should be identified with the term 'diplomatic terrorism'. Since 'diplomatic terrorism' is not associated with classical diplomacy, this phenomenon should be internationally condemned. This requires a distinction between diplomacy and the activities of officials, who often perform diplomatic functions and use their status to achieve goals that are similar to terrorist.
Keywords: diplomacy, diplomatic terrorism, coercive diplomacy, wolf warrior diplomacy, aggressive diplomacy, international relations, terrorism, diplomatic activity, China.
For citation: Tatiana N. Bukreeva. 'Diplomatic Terrorism' in Comparison with Classical Diplomacy: its Essence and Features // Postsovetskie issledovaniya = Post-Soviet Studies. 2024; 3(7):319-333 (In Russ.)
Введение. Современный этап развития человечества характеризуется ростом динамизма и неопределенности
международных отношений, которому способствует процесс интеллектуальной деградации, а также объективные тенденции экзистенциального характера: завершение эпохи капитализма [Альпидовская 2020: 21]. Об общем упадке интеллектуальных отношений как внутри государств на уровне управления, так и на международной арене может свидетельствовать критерий, авторство которого относят к Цицерону. Древнеримскому философу зачастую приписывают фразу о том, что судьбу государства можно предсказать по развитию его законодательства. Вопросы деградации человечества в целом как глобальной проблемы активно рассматриваются исследователями. В.Б. Рябов отмечает, что «индивидуальные, экономичные и дешевые устройства дублирования естественных функций человека искусственным интеллектом, прежде всего, способности самостоятельно решать жизненные проблемы, в перспективе приведут к деградации соответствующих естественных функций и способностей человека» [Рябов
2023: 147]. Данный процесс неоднократно затрагивался различными СМИ, является предметом научных изысканий, но, к сожалению, не активно корректируется в практической деятельности. Как следствие, наблюдается процесс деградации политических элит. Так Е.П. Цыплакова с позиций теории элит обосновывает идею о деградации элиты в процессе политических трансформаций на примере Украины [Цыплакова, Кирсанова 2015: 66].
На постсоветском пространстве (помимо Украины) высокой степенью снижения компетентности и морально-нравственного уровня, т.е. можно говорить о деградации, отличаются политические лидеры Прибалтийских государств. Яркими свидетельствами указанного процесса являются заявления и поведение официальных представителей стран, в частности, в отношении России и Китая. Например, президент Латвии Эдгарс Ринкевичс 15.03.2024 г. с помощью фразы о разрушении России призвал к борьбе с ней. Президент Латвии использовал фразу «Russia delenda est!», что является измененным вариантом латинского
фразеологизма «Carthago delenda est» -«Карфаген должен быть разрушен»1.
Несколько ранее, 29 августа 2022 г. директор департамента
внешнеполитического планирования МИД РФ Алексей Дробинин в интервью главному редактору журнала «Международная жизнь» заявил, что идет процесс деградации политических элит Запада2. В.П. Мохов в работе «Деградация элит: проблема анализа» рассматривает идеи Парето и высказывает предположение, что
«необходимым элементом процесса циркуляции элит является деградация элит как завершающая стадия существования исторически определенного типа элит» [Мохов 2014: 134].
Таким образом, процесс снижения интеллектуального (рост некомпетентности, и морально-нравственного (необоснованные и нелогичные с цивилизованной точки зрения высказывания и решения) уровня официальных представителей стран и дипломатических служб характерен не только для ряда западных стран, но и имеет место в государствах постсоветского пространства.
Как итог, в результате интеллектуальной деградации политических элит компенсация осуществляется посредством снижения уровня нравственности и морали, частым проявлением чего является чрезмерная жестокость ради сохранения своего статуса и т.п. Зачастую довольно сложные и жестокие мероприятия прикрываются борьбой за развитие демократии, за свободу населения, которое, в большинстве своем, и страдает в итоге. При этом в мире прогрессирует гипертрофированное
отношение к зеленой перестройке экономик без осмысления последствий для социально-экономических систем государств и регионов (пример, Шри-Ланка), процветает ювенальная юстиция, пропагандируется ЛГБТ повестка, прилагаются попытки
1 «Разрушить». Президент Латвии сделал заявление о России // ТАСС, 15.03.2024. URL: //ria.ru/20240315/rossiya-1933178295.html.
2 В МИД России заявили о деградации политических элит Запада // Международная жизнь, 29.08.2022. URL: https ://interaffairs.ru/news/show/36767.
переписать историю, в т.ч. на постсоветском пространстве: как в странах Средней Азии и Закавказья, так и на Украине и Прибалтике. В этой ситуации практически тотальных трансформаций изменения коснулись такой относительно консервативной сферы деятельности как дипломатия, которую английский дипломат Гарольд Никольсон в начале своей книги «Как делался мир в 1919 г.» оценивает следующими словами: «из всех человеческих усилий дипломатия является самым сложным» [Никольсон 1945: 25-26]. Такая оценка дипломатии объясняется тем фактом, что она (дипломатия) по своей сути охватывает практически все основные сферы деятельности: социальную, экономическую, военно-политическую, окружающую среду и информационное пространство. Дипломатия выполняет задачи
государственного масштаба и решает внешнеполитические вопросы в
вышеперечисленных сферах. Помимо многогранности дипломатической
деятельности, различный подход к её трактовке объясняется Никольсоном рядом факторов, носящих зачастую субъективный характер с психологической составляющей: смешение темпераментов, намерений и пониманий, трудность в определении соотношения между инициативой отдельного лица и намерением общественности, сложность в установлении значимости обстоятельств и ценности вещей и т.д. Показательным примером, иллюстрирующим умозаключение
Никольсона, является «дипломатическая буря» в апреле 2023 года вокруг заявления посла Китая во Франции Лу Шайе о статусе Крыма и суверенитете бывших республик СССР. Несмотря на тот факт, что китайские власти удалили данное интервью с официального сайта ведомства, однако до сих пор остается неясным насколько личная позиция дипломата отражает
альтернативную позицию Китая, что порождает множество домыслов и слухов. В связи с этим в работе поставлена цель проследить эволюцию дипломатической деятельности в векторе постепенного использования официальными лицами
государства, зачастую выполняющими дипломатические функции, своего статуса и дипломатических инструментов для реализации целей близких по определению к террористическим, а также предложить вариант развития терминологического аппарата в аспекте четкого разграничения дипломатии и «дипломатического терроризма» как международноопасного явления.
Для достижения поставленной цели были предприняты попытки решить следующие задачи: исследовать
особенности трансформации части «классической дипломатии» в
«дипломатический терроризм»;
проанализировать особенности влияния публичных действий официальных лиц на ситуацию на национальном и международном уровнях; проследить развитие понятийного аппарата
дипломатического терроризма.
Исследование особенностей
трансформации отдельных аспектов «классической дипломатии» в
«дипломатический терроризм»
Анализируя современные определения дипломатии, можно отметить довольно широкую трактовку данного термина. Приведем примеры определений из национальных источников значимых акторов международных отношений: 1) отечественного дипломатического словаря, 2) китайского энциклопедического словаря «Цыхай» и 3) Британской энциклопедии.
1) Средство осуществления внешней политики государств, представляющее собой совокупность практических мероприятий, приёмов и методов, применяемых с учетом конкретных условий и характера решаемых задач [Дипломатический словарь 1985: 327], т.е. государство оперирует широким спектром приёмов, которые выбираются исходя из решаемых внешнеполитических задач.
2) Урегулирование внешних отношений мирными способами, обычно относится к внешней политике государства или процедурам реализации внешней
деятельности1. В определении обращается внимание на мирный характер приемов реализации внешнеполитической
деятельности, что неоднократно
подчеркивают в своих заявлениях официальные лица КНР. В частности, на Мюнхенской конференции по безопасности в мае 2021 года министр иностранных дел Китая Ван И отметил, что в китайском дипломатическом словаре нет понятий «принуждение» и «травля»2.
3) Британская энциклопедия
(Encyclopaedia Britannica) называет дипломатию инструментом влияния на решения и поведение иностранных правительств и народов посредством диалога, переговоров и иных мер, которые могут приобретать и принудительный характер, обращаясь к угрозам применения карательных мер или силы 3 . В данном определении отмечается ненасильственный характер дипломатии и конкретизируется используемый дипломатический
инструментарий, отдельно выделяя методы «воинствующего» характера, что вполне соответствует цитате короля Пруссии Фридриха II (1712-1786): «Дипломатия без оружия - что музыка без инструментов» [Freeman 1994: 40].
Обобщая суть вышерассмотренных определений, дипломатию можно представить в нескольких пунктах. Во-первых, дипломатия - это инструмент внешней политики. Во-вторых, субъекты дипломатической деятельности - акторы международных отношений, т.е. государства, правительственные органы, международные организации, объекты дипломатии -государства, правительственные органы, официальные лица и т.п., с которыми происходит взаимодействие. В-третьих,
1 ii Ш Ж in ii . URL:
http://www.cihai123.com/cidian/1076112.html (на русс. Толковый словарь китайского языка «Цыхай»).
iitC. Официальный сайт Министерства иностранных дел КНР. 26.05.2021. URL:
https://www.mfa.gov.cn/web/wjbzhd/202105/t20210526 _9137367.shtml (на русс. Ван И: В дипломатическом словаре Китая нет таких слов как «принуждение» и «травля»).
3 Encyclopaedia Britannica. URL:
http://https://www.britannica.com/topic/diplomacy.
дипломатия использует мирные средства для достижения поставленных
внешнеполитических целей, однако некоторыми авторами допускается использование и действий принудительного характера, используя угрозы, устрашение, запугивание, принуждение и другие подобные агрессивные приемы, присущие и террористической деятельности.
Преимущественно, последнее утверждение в российской практике и научных изысканиях «слабо» согласуется с термином «дипломатия», хотя и отмечается противоречивость трактовок от
приравнивания дипломатии к политике до восприятия ее в качестве средства принуждения и т.п. В презентации Л.М. Капицы для студентов МГИМО (У) МИД РФ по дисциплине «Экономическая дипломатия» прямо указывается, что смысловое содержание терминов «силовая дипломатия» и «дипломатия принуждения» находится в противоречии с самой сутью дипломатии. В развитии утверждения о наличии как терминологического, так и смыслового противоречия можно привести речь декана Высшей школы телевидения МГУ В.Т. Третьякова, произнесенную в программе 60 минут (эфир от 05.03.2024 г.) в отношении бывшего замгоссекретаря США и дипломата В. Нуланд. В частности, Третьяков отметил, что лично беседовал с ней в здании государственного департамента США, в рамках которой беседа строилась не дипломатическими методами, а запугиванием, угрозами, шантажом и т.д. В результате он делает вывод, что зачастую жесткость конкретного политика, «раздуваемая» СМИ, является оправданием, а чаще всего прикрытием некорректного поведения, а в отдельных случаях откровенного хамства и некомпетентности. Это еще раз подтверждает выводы о деградации политических элит ряда стран, а также свидетельствует о неразборчивости в средствах достижения целей, нивелируя тем самым сложившиеся международные нормы и правила.
В частности, если рассматривать терроризм как применение или угрозу
применения насильственных действий, нанесение материального, морального, а также репутационного ущерба со стороны физических лиц, в том числе при поддержке государства, с целью извлечения политических выгод, то агрессивные (воинствующие) высказывания конкретных политических деятелей, обладающих всеми атрибутами государственной власти, могут быть квалифицированы как терроризм или содействие терроризму. На официальном государственном уровне дипломатическими средствами может осуществляться террористическое воздействие на конкретное государство (группу стран) либо хозяйствующий субъект или личность, посредством угроз применения
насильственных действий. Причем цель такого воздействия зачастую камуфлируется под иные и направлена на содействие совершению (отказ от совершения) определенной системы действий. Подобных примеров в современных условиях достаточно много, чему способствует текущий период, который характеризуется безответственностью как в публичном, так и в непубличном поле со стороны представителей официальных органов. В данном случае один из наиболее ярких примеров в рамках всего мирового сообщества являет ряд стран постсоветского пространства, в частности государства Прибалтийского региона бывшего СССР, где официальные лица, зачастую, используют неуместную для
международных отношений риторику и принимают решения, противоречащие не только международным нормам, но и национальным интересам. В настоящее время перечень таких государств на постсоветском пространстве расширился за счет Украины, а также постепенной радикализации выступлений
уполномоченных представителей Молдавии и Армении.
В результате заявления официальных представителей стран, как минимум, соответствуют либо формируют условия для возникновения международных скандалов, а в комплексе могут быть охарактеризованы как действия с террористическими чертами.
Примером таковых являются заявления официальных представителей высшей власти США относительно Китая или Ирана в 2020-2022 гг. Например, Государственный департамент США неоднократно объявлял Китай виновным (без соответствующей доказательной базы) в возникновении и распространении новой коронавирусной инфекции, что спровоцировало мировой кризис. Кроме того, Китай публично обвиняли в наращивании ядерного потенциала и проведении генетических опытов для создания военного контингента с улучшенными боевыми способностями. В то же самое время США и их сторонники одновременно заявляют о тесном сотрудничестве с Тайванем, наращивая военные поставки на остров, и призывают к ограничению взаимодействия с
материковым Китаем. В итоге с одной стороны одно государство «терроризирует» другое (т.е. используются официальные каналы и международные СМИ) посредством бездоказательного давления (в результате которого наносится
репутационный, политический, а в некоторых случаях и экономический ущерб), с другой стороны - страна-агрессор подталкивает либо провоцирует нарастание напряженности в результате
территориальных разногласий.
Обращаясь к истории дипломатической практики, необходимо отметить, что прецеденты дипломатического шантажа и «террора» в современном понимании этого явления нередко создавались в кризисных ситуациях между странами и служили катализатором дальнейшего ухудшения отношений, вплоть до разрыва отношений или признания дипломатического представителя нежелательным лицом. Так, в работе Эрнеста Сатоу «Руководство по дипломатической практике» описываются примеры, когда по политическим причинам дипломат вызывал недовольство
правительства, при котором он аккредитован, и тем самым заставлял последнее требовать его отозвания. Например, в 1804 г. испанское правительство посчитало недопустимыми угрожающие заявления посланника США в Мадриде С. Пинкни о намерении
спровоцировать ухудшение отношений между двумя странами посредством представления американскому
правительству негативного доклада, что как следствие инициировало бы отъезд американских граждан из Испании [Сатоу 2018: 318].
При этом необходимо отметить, что, помимо системности, «дипломатические атаки» имеют еще и ярко выраженный факт манипулирования данными, что, зачастую, препятствует объективному формированию мнений со стороны третьих стран (особенно граждан третьих стран, не занимающихся проблематикой специально). Тем временем заявления официальных лиц имеют значительное влияние как на политическое положение, так и на экономику на национальном и международном уровнях, что, без сомнения, усиливает положение неопределенности. Некоторые авторы стали отдельно выделять твиттер-дипломатию (термин произошел от смешения двух слов: «твиттер» - социальная сеть, запрещенная в России как террористическая организация, поводом для чего послужил соответствующий контент, и «дипломатия») и связывать ее с конкретным политическим деятелем (преимущественно изучают твиттер-дипломатию Дональда Трампа). В связи с этим с целью разграничения такой важной сферы деятельности как дипломатия и террористической деятельности с использованием дипломатических средств, нами предлагается определить понятие «дипломатический терроризм» как новое явление, свойственное международным отношениям в последние десятилетия. В конечном итоге дипломатический терроризм усиливает недоверие к дипломатии, обесценивает в глазах обывателей работу дипломатических служащих, препятствует выстраиванию полноценных
дипломатических отношений.
Следует отметить, что дипломатический терроризм можно рассматривать двояко. С одной стороны, данный феномен представляет собой результат
эволюционирования терроризма. На видоизменение последнего указывают китайские исследователи, подчеркивая «архаичность» определения феномена
«терроризм», отстающего от
пространственно-временных изменений и современных жизненных реалий и обстоятельств общественного,
политического, внешнеполитического,
экономического и прочего характера [Сю, Сы 2016: 85]. С другой стороны, это связано с перестройкой дипломатической сферы, которая хотя и представляет собой довольно консервативный вид деятельности, однако подвергается трансформации вслед за развитием политической мысли,
изменением внешнеполитической повестки, увеличением количества государств на карте мира, «мутациями» морали и этики (в том числе профессиональной) и, безусловно, развитием технологий. Таким образом, предпосылки возникновения данного явления сложились не за одно десятилетие, а формировались постепенно. Как отмечают Г. Крейг и А. Джордж в работе «Сила и управление государством: дипломатические вызовы нашего времени», примерно с 1890 г. началась «дипломатическая революция», вызванная развитием технологий (изобретение радио и кинематографа), ростом влияния общественности на дипломатию (повышения интереса обывателей к внешнеполитическим делам), интегрированием сложных экономических вопросов в мировую политику и появлением идеологически мотивированных лидеров [Steiner 2004: 496].
Об этом говорит и Никольсон, отмечая, что важнейшей причиной изменений в дипломатической практике стало, в том числе, и «повышение значения и силы печати» [Никольсон 1941: 99], что в современной интерпретации означает рост значимости средств массовой информации и развитие пропаганды. Так, «отец общественных отношений» Эдвард Бернейс в книге «Пропаганда» указывает на технические средства и средства коммуникации (печатный станок, газеты, железные дороги, телефон и т.п.), как на отправную точку новой эпохи развития политических технологий, способных регламентировать общественное мнение [Бернейс 2023: 8]. Таким образом, еще в начале прошлого столетия политики стали
активно прибегать к манипулированию общественным мнением по
внешнеполитическим вопросам, а точнее формировать его при помощи дипломатии, выстроенной «на выдумывании инцидентов и извращении фактов для того, чтобы взволновать общественное мнение по какому-либо вопросу» [Никольсон 1941: 100]. В качестве одной из причин легкости манипулирования и управляемости общественным мнением английский дипломат называет поверхностные знания обывателей, суждения которых построены на чувствах и эмоциях, вследствие чего с развитием технологий на них можно легко воздействовать и формировать
необходимую международную повестку [Никольсон 1941: 62]. Примером может служить опрос среди американцев, проводимых журналистами The Washington Post на предмет нахождения Украины: только 16% американцев приблизительно, верно, указали Украину на карте поблизости ее границ. Остальные 84% не справились с заданием, однако именно они призывали американское правительство к активным действиям на Украине 1 . В результате возникает среда для формирования «необходимого» мнения и чувства самостоятельного принятия «нужного» решения.
Таким образом, комплекс факторов привели к развитию определенных тенденций, направленных на использование дипломатических средств для достижения целей близких к террористическим. Прежде всего, это научно-технический и социальный прогресс, яркими проявлениями которого явились появление системы массового образования, средств массовой информации и механизмов их распространения. Однако вышеотмеченные достижения нейтральны к проявлению «дипломатического терроризма», а ключевым элементом является
1 Dropp K, Kertzer J.D., Zeitzoff T. The less Americans know about Ukraine's location, the more they want U.S. to intervene // The Washington Post, 07.04.2014. URL: https://www.washingtonpost.com/news/monkey-cage/wp/2014/04/07/the-less-americans-know-about-ukraines-location-the-more-they-want-u-s-to-intervene/.
политическая воля и морально-нравственный фундамент политических классов.
Особенности влияния публичных действий официальных лиц на ситуацию на национальном и международном уровнях
Официальное лицо, например глава государства, министр иностранных дел или работник дипломатической службы являются трансляторами
общегосударственной позиции по внешнеполитическим вопросам, в связи с чем старается избегать эмоционального всплеска, а тем более оскорблений во время выступлений, то есть следовать общепринятым правилам дипломатического этикета, основанным, в том числе и на моральных принципах. Именно этот факт -официальные без эмоциональной окраски, точно продуманные действия - всегда выгодно отличал дипломатических работников. Хотя в свете повсеместной вестернизации, росте взаимозависимости и развитии технологий политическая этика «размывается», а общечеловеческая мораль деградирует, однако в мире остается немало государств, придерживающихся идей традиционализма и сохранения собственной идентичности, отстаивая право нации на независимом принятии
внешнеполитических решений и
самостоятельном решении
внутриполитических вопросов.
Связь между политической силой государства и моральными качествами правителя является одной из ключевых идей теории «морального» реализма китайского исследователя в области международных отношений Янь Сюэтуна. Согласно данной теории, высокоморальный глава государства управляет государством, руководствуясь моральным кодексом. Соответствие внешней и внутренней политики моральным нормам увеличивает политическую силу власти (и наоборот) [Кривохиж, Соболева 2017: 78]. Таким образом, дефицит морали, а порой и трансформация моральных принципов особенно в процессе выстраивания образа внешнего врага порождают агрессивность мышления и негативность высказываний, что в свою
очередь приводит к беспринципности в политике, конфликтности, различного рода кризисам. На уровне глав государств показательным примером служит инцидент с «шуточным» высказыванием Рональда Рейгана в августе 1984 г. Заявление американского президента об объявлении России вне закона и начале бомбардировки СССР могло бы иметь более серьезные последствия, чем осуждение со стороны Советского Союза и американской оппозиции, и привести к панике со стороны общественности как в СССР, так и США. Таким образом, на наш взгляд, данный необдуманный или спланированный поступок можно причислить к акту дипломатического терроризма. Это связано с тем, что заявление сделало официальное лицо, отражающее позицию конкретного государства, поэтому на такого рода шутки не имеет права. К тому же объектом воздействия (в отношении кого сделано заявление) являлось государство -идеологический и военно-политический противник.
Заявление лиц, обладающих реальной властью (иногда не официально, т.е. неформальной властью), оказывают важное (порой, дестабилизирующее) влияние как на политическую обстановку, так и на социально-экономическую. Уровень
влияния зависит, в основном, от уровня конкретного субъекта (его положения в политической или экономической элите государства, веса на международной арене), использующего информационное поле, и определяется реакцией СМИ (хотя их реакция, зачастую, коррелирует с масштабом той или иной личности). Например, заявление председателя Федеральной резервной системы США Джерома Пауэлла в сентябре 2023 г. о малой вероятности победы над инфляцией без рецессии привело к снижению котировок на крупнейших мировых биржах 1 . Или же, например, заявление руководства Ирака в 2002 г. о согласии без предварительных условий принять международных экспертов по вооружениям привело к снижению биржевых цен на нефть и росту курса
1 Эпоха нулевых ставок ушла в прошлое // Эксперт. -2023. - №39 (1313). - С. 6.
доллара США. При этом некоторые аналитики отметили, что это одномоментное изменение, т.к. угроза войны и, соответственно, рост цен на нефть сохраняется1. В свою очередь, в 2004 году на новостях о вероятной победе на выборах Президента США Дж. Буша выросли и цены на нефть. Фьючерсы на американскую нефть с поставкой в декабре подорожали более чем на 1 долл., до 50 долл. за баррель. До этого несколько дней продолжалось снижение котировок. Трейдеры полагали, что действующий президент не будет торопиться с завершением операции в Ираке, а значит, перебои с поставками нефти из этой страны сохранятся2.
Таким образом, неформальные высказывания официальных лиц, их официальные заявления, а также слухи и домыслы вокруг ряда влиятельных персон могут существенным образом оказать влияние как на экономическую, так и на социально-гуманитарную сферы:
подтолкнуть к интенсификации
миграционных потоков, спровоцировать военные действия и т.д.
Развитие понятийного аппарата дипломатического терроризма
Само понятие «дипломатический терроризм» в значении использования дипломатии с явными признаками террористической деятельности в реализации внешнеполитических целей в научном обиходе не используется, однако «особый» характер дипломатической деятельности проявляется в терминах «воинствующая дипломатия», «дипломатия принуждения», «агрессивная (решительная) дипломатия», «дипломатия боевых волков» и т.п. Последнее получило широкую огласку в зарубежных СМИ в период распространения коронавирусной инфекции в отношении китайской дипломатии, в частности, в отношении спикеров Министерства иностранных дел КНР Хуа
1 Действия Ирака резко понизили цену нефти и подняли курс доллара // Lenta, 17.09.2002. URL: https://lenta.ru/news/2002/09/17/oil/.
2 Инвесторы переизбрали Джорджа Буша // Коммерсантъ, 04.11.2004. URL: https://www.kommersant.ru/doc/522171.
Чуньин и Чжао Лицзяня, в жесткой манере отвечавших на внешнюю критику политики Китая [Dai, Luwei 2022: 256]. Это далеко не первые попытки обвинить Китай в отсутствии политического такта,
преобладании угрожающей риторики в официальных заявлениях и совершении провокационных действий. Так, Эдвард Люттвак в книге «Китай и логика стратегии» связывает такую линию поведения с ростом благосостояния страны и обретением статуса «возвышающейся» державы, что произошло в эпоху Си Цзиньпина [Люттвак 2023: 19-20]. Тем не менее, вполне очевидно, что такой стиль решительной дипломатии китайской стороны является ответом на дипломатические выпады оппонентов, разжигающих своими заявлениями ксенофобские настроения. Так, в марте 2020 года бывший президент США Дональд Трамп назвал коронавирусную инфекцию «китайским вирусом», возлагая тем самым на Китай ответственность за возникновение пандемии (в данном случае он не являлся представителем официальной власти, однако рассматривается в качестве одного из ярких представителей политической элиты США и вероятным кандидатом на пост президента США на следующих выборах). Данное заявление, не лишенное агрессии, повлекло за собой реакцию со стороны представителей МИДа КНР, и дипломатическая перепалка перешла в плоскость социальных сетей, создавая все больше прецедентов для дальнейшего развития конфликтных ситуаций на официальном уровне.
Термин «дипломатический терроризм» встречается у Андерса Корра, известного своими антикитайскими настроениями американского эксперта в области безопасности и терроризма. В статье «Дипломатический терроризм Китая в Мьянме» А. Корр в качестве наглядного урока дипломатического терроризма приводит «влияние на Мьянму и Индию, которое Китай получил, вооружив «Армию Аракана», действующую в коридоре от северо-востока Индии через мьянманские штаты Чин и Ракхайн до Индийского
океана» 1 . То есть американский эксперт рассматривает дипломатический терроризм как эффективный инструмент давления, который заключается в угрозе официального Китая правительствам Мьянмы и Индии использовать этнические повстанческие силы (Армия Аракана, Объединенная армия государства В а, Качинская армия независимости и т.п.) для дестабилизации обстановки в регионе в случае политической несговорчивости стран, на территории которых действуют этнические группировки.
Все вышесказанное позволяет в обобщенном виде выделить основные черты дипломатического терроризма, которые рассматривались автором статьи ранее в работе «Трансформация терроризма в векторе выделения новых видов: дипломатический терроризм в отношении России и Китая» [Букреева 2023: 182]:
1. Субъекты - официальные лица (главы государств, представители внешнеполитических ведомств и т.д.).
2. Объекты - государство, официальные лица, общество, корпорации.
3. Инструментарий - заявления деструктивного характера и высказывания с агрессивной дипломатической риторикой (без соответствующей доказательной базы, зачастую эмоционально окрашенные, и формирующие ухудшение образа объекта в глазах мировой или региональной общественности).
4. Технологии влияния на общественное сознание - широкий спектр ресурсов средств массовой информации, включая «цифровую дипломатию».
5. Ущерб - репутационные потери, санкционные издержки экономического и политического характера и т.п.
В историческом аспекте теоретические подходы к дипломатической деятельности отнюдь не отрицают воинствующих методов (в том числе запугивания, жестких обвинений и т.п.) проведения внешней политики. В классической теории дипломатии такой стиль поведения свойственен теории военно-политической
1 Corr A. China' s diplo-terrorism in Myanmar // Licas, 28.05.2020. URL: https://spotlight.licas.news/china-s-diplo-terrorism-in-myanmar/index.html.
касты и трактуется как пережиток средневековья [Никольсон 1941: 39]. Однако современные события показывают, что подобная тактика не изжила себя, а продолжает реализовываться в
переговорном процессе отдельных стран. Например, американо-китайские переговоры в Анкоридже 18-19 марта 2021 г., по мнению Александра Лукина, не вписываются в рамки традиционной дипломатии, а явились мировой общественности абсурдным мероприятием с публичной критикой в сторону китайской стороны, что послужило очередной попыткой демонстрации приверженности антикитайского курса2.
Как отмечает Федор Лукьянов, в 21 веке с развитием интернета и его производных растет технологическая прозрачность всех сфер деятельности, это касается и дипломатии, долгое время остававшейся наиболее кастовой из всех областей государственного управления 3 . В тоже время эксперт подчеркивает, что в настоящее время для дипломатии это означает революцию с катастрофическим оттенком, поскольку многочисленные средства массовой коммуникации обеспечивают демонстративную открытость дипломатических служб и внешней политики, а тональность комментариев и собственно сам контент, размещаемый внешнеполитическими ведомствами и первыми лицами отдельных государств, выходит далеко даже за рамки классической «мегафонной дипломатии», описанной Э. Сатоу.
Еще одним дипломатическим методом воздействия на оппонента является «дипломатия принуждения», основанная на давлении на противника, чтобы тот отказался от своих намерений. Несмотря на то, что теоретик данного дипломатического направления Александр Джордж трактует ее главным образом как защитную стратегию,
2 Лукин А. Сумбур вместо дипломатии: об американо-китайских переговорах на Аляске // Россия в глобальной политике, 22.03.2021. URL: https://globalaffairs.ru/articles/sumbur-vmesto-diplomatii/.
3 Лукьянов Ф. Время мегафона // Россия в глобальной политике, 29.12.2020. URL: https://globalaffairs.ru/articles/vremya-megafona/.
которая представляет собой ответ на предпринятые противником действия, однако сам термин «принуждение», прежде всего, подразумевает использование политического и экономического давления, угроз, шантажа, сдерживающих действия противника. Очевидно, что в международной практике наблюдается злоупотребление этими методами, о чем говорит американский дипломат и директор ЦРУ Уильям Бёрнс в своей книге «Невидимая сила: Как работает американская дипломатия», отмечая, что провал операции в Ираке весной 2003 г. связан с тем, что не была задействована истинная дипломатия принуждения, а пользовались той, «в которой было слишком много принуждения и слишком мало дипломатии» [Бёрнс 2023: 281]. Утверждение политика явно дает понять об агрессивном характере и злоупотреблениях американской администрации, что, на наш взгляд, дает основания для сопоставления явления дипломатического терроризма и дипломатии принуждения (таблица 1).
Несомненно, различен статус дипломатического терроризма и дипломатии принуждения (неофициальный и
официальный), а также принципиально отличаются цели их использования, за исключением намерений
трансформации/смены политического
режима (тип С защитной дипломатии принуждения по А. Джорджу) [George, Simons 1994: 9]. В остальных случаях наблюдаются явные пересечения
содержательной стороны параметров, определяющих субъект, объект и главное -инструментарий обоих методов. Последний в своей радикальной форме для дипломатии принуждения доходит до прямых угроз, которые, порождая страх наказания у оппонента, должны возыметь желаемый эффект для инициатора дипломатических действий.
Преимущественно дипломатию
принуждения применяют или имеют потенциальную возможность применять только крупные, более сильные в военно-политическом и экономическом аспекте страны, либо группа стран в отношении
более слабого государства. В свою очередь, использовать дипломатический терроризм в своем арсенале средств могут любые страны. Примером может служить поведение стран Прибалтики (бывших республик СССР) в отношении России по вопросам русского населения, русского языка,
территориальных претензий и исторической памяти. К тому же эти государства «признали» Россию террористическим государством. Следует отметить, что подобного определения не существует, критерии расплывчаты либо вообще отсутствуют, т.е. термин можно использовать, как максимум, в частных беседах, но он применяется на официальном уровне.
Опираясь на средства массовой информации, дипломатический терроризм имеет схожие черты с «информационной войной», к основным особенностям которой В.И. Винокуров относит: широкий территориальный охват, продолжение сотрудничества противоборствующих
сторон по отдельным вопросам, сравнительно низкую стоимость создания средств противостояния [Винокуров 2022: 133]. В этом аспекте значимым отличием дипломатического терроризма от противостояния акторов международных отношений в информационном
пространстве является оперирование информацией из официальных источников, а не обычными слухами, которые нередко тиражируются даже крупнейшими новостными агентствами и
распространяются через соцсети (некоторые социальные сети ввиду неприемлемого контента признаны в России террористическими).
Выводы
Вслед за интернационализацией результатов научно-технического прогресса и глобализацией международных отношений происходит трансформация и «эволюционирование» терроризма. В итоге отдельные виды терроризма, обозначенные в документах ООН, теперь являются элементами сложной системы
террористической деятельности. В последние десятилетия в дипломатической
работе ряда стран все отчетливее стали проявляться особенности, имеющие деструктивный характер. Ряд государств, прежде всего США, имеющие значительные изыскания теоретического и практического характера в обозначенной сфере, ввели систему терминов, обозначающих действия дипломатических ведомств, в которых можно рассмотреть террористические особенности. Среди них, например, «дипломатия принуждения», которая по используемому инструментарию близка к «дипломатическому терроризму», не имеющего достаточного
терминологического описания, поскольку до настоящего времени данное понятие практически не использовалось.
По мнению автора, термин «дипломатический терроризм»
целесообразно ввести в понятийный аппарат международных отношений и
дипломатической деятельности, чтобы иметь возможность для четкого разделения, например, такой дефиниции как «дипломатии принуждения» от дипломатии с инструментами и целями
террористического характера
(«дипломатический терроризм»). Это связано с тем, что «дипломатия принуждения» используется как
официальный дипломатический
инструмент, который позиционируется как средство разрешения конфликтов, а зачастую является оправданием одной страны (или группы стран), обладающей определенными преимуществами,
применения методов террора (запугивание, шантаж, и т.п.) для достижения личных (государственных, корпоративных) целей под предлогом общечеловеческих. В то время как «дипломатический терроризм», являясь неофициальным методом воздействия на политического оппонента
посредством задействования официальных каналов, в настоящее время широко используется официальными лицами отдельных стран, которые
дипломатическими средствами
(официальными заявлениями с агрессивной обвинительной повесткой,
внешнеполитическим шантажом и т.п.) формируют негативный образ другого государства, таким образом создавая ситуации нестабильности и провоцируя конфликты.
Однако помимо разработки понятийного аппарата явления «дипломатический терроризм», важно определиться с пределами допустимости и степенью ответственности, например, за обвинения неугодных стран в пособничестве терроризму. Решение поставленной задачи осложняется как деградацией общей культуры и интеллектуального уровня (о чем отмечено в статье), так и отсутствием общепринятого понятийного аппарата, разработанного в системе ООН, авторитет которой также нуждается в повышении.
Таким образом, в перспективе необходимо уточнение понятийного аппарата таких дефиниций как «дипломатический терроризм»,
«международный терроризм», «дипломатия принуждения» с целью однозначного определения отдельного деяния или системы действий. Само же явление «дипломатического терроризма» следует отнести к нелегитимным и осуждаемым международным сообществом,
недопустимым в рамках взаимоотношений цивилизованных государств. В противном случае подобные проявления бросают тень на классическую дипломатию как форму взаимодействия государств в системе международных отношений.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Альпидовская М.Л. Общие контуры будущего: закономерности глобального постмодерна или альтер миры нового человека // Теоретическая экономика. 2020. №8(68). С. 11-23.
Бернейс Э. Пропаганда. - СПб.: Питер, 2023. 224 с.
Бёрнс У. Невидимая сила: Как работает американская дипломатия / Уильям Бёрнс; пер. с англ. М.: Альпина Паблишер, 2023. 696 с.
Букреева Т.Н. Трансформация терроризма в векторе выделения новых видов: дипломатический терроризм в отношении России и Китая // Вестник Забайкальского государственного университета. 2023. Т. 29, № 3. С. 176-186.
Винокуров В.И. Современная дипломатическая система: теория и практика: учебник / под общ. ред. М.П. Торшина; Дипломатическая академия МИД РФ. - М.: «Русская панорама», «СПСЛ», 2022. 304 с.
Дипломатический словарь: в 3 томах. Т. 1. / гл. ред. А.А. Громыко [и др.]. - 4-е перераб. и доп. изд. - М.: Наука, 1985. 430 с.
Кривохиж С.В., Соболева Е.Д. Древность на службе современности: теория морального реализма Янь Сюэтуна и будущее мирового порядка // Мировая экономика и международные отношения. 2017. Т. 61, № 11. С. 76-84.
Люттвак Э. Китай и логика стратегии / Э. Люттвак; пер. с англ. В. Желнинова. - М.: Издательство АСТ, 2023. 288 с.
Мохов В.П. Деградация элит: проблема анализа // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота. 2014. № 12. Ч. 2. С. 134-138.
Никольсон Г. Дипломатия / перевод с английского под редакцией и с предисловием А.А. Трояновского. - М.: ОГИЗ, Государственное издательство политической литературы, 1941. 156 с.
Никольсон Г. Как делался мир в 1919 г. / Г. Никольсон; вступит. ст. и общ. ред. И.М. Майского; пер. с англ. под ред. И.С. Звавича. - М.: Госполитиздат, 1945. 298 с.
Рябов В.Б. Современный этап научно-технического прогресса: развитие или деградация человека? // Институт психологии Российской академии наук. Организационная психология и психология труда. 2023. Т. 8, № 2. С. 139-158.
Сатоу Э. Руководство по дипломатической практике / Э. Сатоу; пер. с англ. С.А. Панафидина и Ф.А. Кублицкого. - М.: Международные отношения, 2018. 480 с.
Цыплакова Е.П., Кирсанова Н.П. Деградация элит как фактор кризиса украинской государственности // Теория и практика общественного развития. 2015. №5. С. 65-67.
Dai Y., Luwei R.L. Wolf Warriors and Diplomacy in the New Era: An Empirical Analysis of China's Diplomatic Language // China Review. 2022. no. 2 (22), pp. 253-283.
Freeman Ch.W.Jr. The Diplomat's Dictionary. - National Defense University Press, 1994. 603 p.
George A.L., Simons W.E. The Limits of Coercive Diplomacy. - Westview Press, 1994. 310 p.
Steiner B.H. Diplomacy and International Theory // Review of International Studies. 2004. no. 4 (30), pp. 493-509.
// 2016. № 153(1), pp. 83-87.
REFERENCES
Al'pidovskaya M.L. Obshchie kontury budushchego: zakonomernosti global'nogo postmoderna ili al'ter miry novogo cheloveka // Teoreticheskaya ekonomika. 2020. №8(68). S. 11-23.
Bernejs E. Propaganda. - SPb.: Piter, 2023. 224 s.
Byorns U. Nevidimaya sila: Kak rabotaet amerikanskaya diplomatiya / Uil'yam Byorns; per. s angl. - M.: Al'pina Pablisher, 2023. 696 s.
Bukreeva T.N. Transformaciya terrorizma v vektore vydeleniya novyh vidov: diplomaticheskij terrorizm v otnoshenii Rossii i Kitaya // Vestnik Zabajkal'skogo gosudarstvennogo universiteta. 2023. T. 29, № 3. S. 176-186.
Vinokurov V.I. Sovremennaya diplomaticheskaya sistema: teoriya i praktika: uchebnik / pod obshch. red. M.P. Torshina; Diplomaticheskaya akademiya MID RF. - M.: «Russkaya panorama», «SPSL», 2022. 304 s.
Diplomaticheskij slovar': v 3 tomah. T. 1. / gl. red. A.A. Gromyko [i dr.]. - 4-e pererab. i dop. izd. -M.: Nauka, 1985. 430 c.
Krivohizh S.V., Soboleva E.D. Drevnost' na sluzhbe sovremennosti: teoriya moral'nogo realizma YAn' Syuetuna i budushchee mirovogo poryadka // Mirovaya ekonomika i mezhdunarodnye otnosheniya. 2017. T. 61, № 11. S. 76-84.
LyuttvakE. Kitaj i logika strategii / E. Lyuttvak; per. s angl. V. ZHelninova. - M.: Izdatel'stvo AST, 2023. 288 s.
Mohov V.P. Degradaciya elit: problema analiza // Istoricheskie, filosofskie, politicheskie i yuridicheskie nauki, kul'turologiya i iskusstvovedenie. Voprosy teorii i praktiki. Tambov: Gramota. 2014. № 12. CH. 2. S. 134-138. Nikol'son G. Diplomatiya / perevod s anglijskogo pod redakciej i s predisloviem A.A.
Troyanovskogo. - M.: OGIZ, Gosudarstvennoe izdatel'stvo politicheskoj literatury, 1941. 156 s. Nikol'son G. Kak delalsya mir v 1919 g. / G. Nikol'son; vstupit. st. i obshch. red. I.M. Majskogo;
per. s angl. pod red. I.S. Zvavicha. - M.: Gospolitizdat, 1945. 298 s. Ryabov V.B. Sovremennyj etap nauchno-tekhnicheskogo progressa: razvitie ili degradaciya cheloveka? // Institut psihologii Rossijskoj akademii nauk. Organizacionnaya psihologiya i psihologiya truda. 2023. T. 8, № 2. S. 139-158. Satou E. Rukovodstvo po diplomaticheskoj praktike / E. Satou; per. s angl. S.A. Panafidina i F.A.
Kublickogo. - M.: Mezhdunarodnye otnosheniya, 2018. 480 s. Cyplakova E.P., Kirsanova N.P. Degradaciya elit kak faktor krizisa ukrainskoj gosudarstvennosti //
Teoriya i praktika obshchestvennogo razvitiya. 2015. №5. S. 65-67. Dai Y., Luwei R.L. Wolf Warriors and Diplomacy in the New Era: An Empirical Analysis of
China's Diplomatic Language // China Review. 2022. no. 2 (22), pp. 253-283. Freeman Ch.W.Jr. The Diplomat's Dictionary. - National Defense University Press, 1994. 603 p. George A.L., Simons W.E. The Limits of Coercive Diplomacy. - Westview Press, 1994. 310 p. Steiner B.H. Diplomacy and International Theory // Review of International Studies. 2004. no. 4 (30), pp. 493-509.
Xu Guimin, Si Shunxin. Research on the Concept of Terrorism // Journal of Zhejiang Police College. 2016. № 153(1), pp. 83-87.
ПРИЛОЖЕНИЕ / APPENDIX
Таблица 1
Сопоставление дипломатического терроризма и дипломатии принуждения
Дипломатический терроризм Сопоставле ние Дипломатия принуждения
Статус Неофициальный метод воздействия на противника, не отражен ни в одном международном документе Официальный метод современной дипломатии, прописанный в главе VII Устава ООН
Субъект 1) Персонализированный (официальный представитель государства, международных организаций и т.п.); 2) коллективный (конкретное государство, администрация президента) = 1) Коллективный (конкретное государство, администрация президента); 2) Персонализированный (официальный представитель государства)
Объект Государство, государственные деятели конкретного государства, население этого государства, хозяйствующий субъект = Конкретное государство, включая лидера данного государства
Цели Давление на страну либо провоцирование конфликта (дестабилизация обстановки в конкретной сфере или государственной структуре, подрыв доверия к органам власти и Разрешение конфликтной ситуации (отказ от намерений, отказ от совершения конкретных действий, трансформирование политического курса
репутации страны на мировой арене) государства)
Инструментарий Заявления, в том числе официальные (угрозы различного характера, в т.ч. военной помощи, санкций) = Официальные заявления и символические действия (угроза наказания за невыполнение требований, переговоры, встроенные в концепт применения санкций или символического применения силы)
Примечание: = - «сходство», ^ - «противоположность». Источник: Составлено автором.
ИНФОРМАЦИЯ ОБ АВТОРЕ / INFORMATION ABOUT THE AUTHOR
Букреева Татьяна Николаевна, к.
полит.н., доцент кафедры международных отношений и государственного управления, Юго-Западный государственный
университет. Курск, Россия. E-mail: bukreeva@gmail .com
Tatiana N. Bukreeva, PhD in Political Science, Associate Professor at the Department of International Relations and Public Administration, Southwest State University. Kursk, Russia. E-mail: bukreeva@gmail.com
