CC BY
1219
УДК 81'23
Л.М. Терентий
ДИПЛОМАТИЧЕСКИЙ ДИСКУРС КАК ОСОБАЯ ФОРМА ПОЛИТИЧЕСКОЙ КОММУНИКАЦИИ
В статье рассматривается структура дипломатического дискурса с точки зрения его организации, специфики агента, клиента и целей данной дискурсивной практики. Проводится сопоставительный анализ дипломатического и политического дискурсов, выделяются их сходства и различия. Доказывается, что одной из форм дипломатического дискурса является публичный дипломатический дискурс, сходный по своим основным параметрам с политической коммуникацией.
Ключевые слова: дипломатический дискурс, политическая коммуникация, агент, клиент,
публичный дипломатический дискурс.
Одной из центральных проблем, которая привлекает самое пристальное внимание ученых в современной науке, является проблема коммуникации, причем емкость этого феномена, его непосредственная связь с миром отдельной личности и с социумом в целом обусловила чрезвычайное разнообразие исследований в данной предметной области. В полном соответствии с замечанием У. Эко о «знаке коммуникации», который размещается не в какой-то определенной научной области, а на границах семиологии и горизонтах практики [Эко 1998: 411], многообразные аспекты коммуникации изучаются в самых разных сферах науки.
Методологическим основанием научного анализа коммуникации является теория дискурса, который уже давно стал объектом междисциплинарного изучения и исследуется в философии и логике, психологии и социологии, в работах по искусственному интеллекту, в политологии, а так же в лингвистике, где значительное место занимают работы, посвященные анализу различных видов дискурсивных практик.
К наиболее исследованным в лингвистической науке относятся такие виды институционального дискурса как массово-информационный [Зильберт 1986, 1991; Алещанова 2000; Олянич 2007 и др.], политический [Серио 1993; Баранов 1997; Шейгал 2004; Чудинов 2001], научный [Богданова 1989; Слышкин 2000 и др.], религиозный [Крысин 1996; Карасик 1999 и др.], педагогический [Карасик 1999; Карасик 2004; Лемяскина
2000 и др.], деловой [Астафурова 1997; Кузнецова
2001 и др.], рекламный [Пирогова 1996; Красавский 1999; Лившиц 2001 и др.] и некоторые другие.
Парадоксальным на этом фоне кажется тот факт, что практически не изученным остается дискурс дипломатии, хотя данный тип дискурса не может не представлять интерес для лингвистики.
Исследование дипломатического дискурса предполагает выявление основных характеристик этого типа институционального общения и его отличий от других видов коммуникации, сходных с дипломатической коммуникацией по определенным параметрам.
По мнению ряда исследователей, природа дискурса определяется двумя параметрами: 1) спецификой агента социального действия [Паршин 1999; Шейгал 2004]; 2) интенциональ-ной базой дискурса [Шейгал 2004; Ушакова, Павлова 2000 и др.]. Другими словами, дипломатический дискурс - это кто говорит, кому говорит и какую цель ставит перед собой говорящий. Как представляется, прежде всего, ответы на поставленные вопросы помогают выявить анализ определений дипломатии, как тех, которые даются в словарях, так и определений дипломатической коммуникации самими специалистами в этой области.
Согласно Дипломатическому словарю, изданному Министерством иностранных дел СССР: «Дипломатия - принципиальная деятельность глав государств, правительств и специальных органов внешних сношений по осуществлению целей и задач внешней политики государства, а также по защите прав и интересов государства за границей [Дипломатический словарь 1971: 479]. Аналогичные определения дипломатии даются и в других словарях, изданных как в нашей стране, так и за рубежом [см.: Oxford English Dictionary 2004; Macmillan English Dictionary 2006; Longman English Dictionary 1995; Словарь иностранных слов 1988 и т.д.]. Сами представители дипломатического корпуса полагают, что «дипломатия - это наука международных отношений и искусство ведения переговоров руководителями государств и специальными органами внешних сношений:
министерствами иностранных дел, дипломатическими представительствами, участие дипломатов в определении курса внешней политики страны и ее проведении в жизнь мирными средствами. Главная ее цель и задача - защита интересов государства и его граждан» [Попов 2003: 15-16]
Сравнительный анализ данных дефиниций показывает, что главный акцент при определении дипломатии делается на политике государства, которая проводится его руководителями и профессиональными представителями, научной деятельности по ведению международных отношений посредством переговоров (курсив наш -Л. Т.).
Отсюда очевидно, что дипломатический дискурс имеет своеобразного агента, специфика которого заключается не просто в его групповом характере, но и в том, что, как следует из определения дипломатии, он представлен двумя категориями: во-первых, высшими государственными лицами, т.е. профессиональными политиками; во-вторых, представителями дипломатического корпуса - профессиональными дипломатами.
Не менее специфичен и адресат дипломатического дискурса. В качестве клиента здесь может выступать как самая широкая массовая аудитория (в том случае, когда различные дипломатические события и решения освещаются в СМИ), так и достаточно узкий круг лиц - дипломатические работники различных рангов, которые принимают участие в переговорах.
Характер агента и клиента обусловливает и третью особенность дипломатического дискурса -его цели. С одной стороны, задача агента - проинформировать широкую общественность, как в своей стране, так и за ее пределами, о точке зрения правительства представляемого им государства на определенные международные проблемы. В подобной ситуации дипломатический дискурс носит публичный характер и представляет собой специфическую форму политической деятельности. С другой стороны, целью агента действия является достижение соглашения между различными участниками общения по вопросам международной политики, установление отношений между странами на основе взаимной выгоды, согласование их интересов, расширение сотрудничества, ограничение конфликтов и т.д. В данном случае дипломатический дискурс - это закрытый процесс переговоров, которые готовятся и проводятся с опорой на конкретные теоретические положения и практические разработки теории коммуникации, конфликтологии, психологии общения
и т.д., а поэтому могут рассматриваться как специфическая научная деятельность сотрудников дипломатического корпуса.
Цель и ситуация дипломатического общения определяют коммуникативный аспект высказывания, его отдельные речевые акты и жанр в целом. Однако коммуникативная составляющая -это лишь одна из сторон любого речевого высказывания. Параллельно с коммуникативным аспектом, т.е. «с конкретной ситуацией речевого общения со всеми индивидуальными обстоятельствами его» [Бахтин 1979: 256] происходит и переход мысли в слово (по Л.С. Выготскому), выражающийся в переводе когнитивных образований, определяемых предметом обсуждения (ситуацией-темой, по A.A. Леонтьеву), в языковые структуры. Таким образом, целостное речевое произведение объединяют в себе коммуникативный, когнитивный и языковой аспекты. В совокупности эти аспекты отражают внутреннюю программу высказывания, существующую в сознании отдельной языковой личности и представляющую собой «иерархию пропозиций, лежащих в его основе» [Леонтьев 2003: 114].
Как подчеркивает A.A. Леонтьев: «Эта иерархия формируется у говорящего на базе определенной стратегии ориентировки в описываемой ситуации, зависящей от «когнитивного веса» того или иного компонента ситуации» [Леонтьев 2003: 114]. Другими словами, наличие единой темы общения, как и наличие одинаковой цели, не означает, что психологическая структура ситуации-темы в сознании говорящих и слушающих, отличающихся по своим психологическим характерис-тикам, будет одинаковой. Именно это обстоятельство позволяет нам выделить еще один параметр в общей структуре дипломатического дискурса - языковую личность дипломата, - коммуникативные, когнитивные и языковые способности которого, в конечном итоге, определяют успех всей коммуникации.
Таким образом, дипломатический дискурс может рассматриваться как особая форма коммуникативной деятельности, главное отличие которой от других видов коммуникации заключается в ее разнонаправленном характере, что обусловлено различными целями и задачами, реализуемыми в разных контекстах - публичном и закрытом. Специфика контекста, и, соответственно, специфика адресата - широкая массовая аудитория либо равный, подготовленный и обладающий информацией партнер, - определяет социальную модель взаимодействия, а сам ход взаимодействия, воз-
можность реализации поставленных целей, выбор речевых стратегий и особенности употребления языковых средств непосредственно зависят от степени развития языковых личностей, участвующих в общении.
Публичная форма дипломатического дискурса относится к такому типу институционального общения, которое по своим характеристикам во многом совпадает с политической коммуникацией.
Наиболее ярко связь политики и дипломатии проявляется в том, что, в отличие от ряда других сфер деятельности, политические и дипломатические действия - это действия преимущественно речевые, причем в обоих случаях язык -это не только средство отражения политической реальности и компонент поля политики [Еа1у 1981]. Значительно более важная его роль заключается в том, что язык служит «потаенным источником власти» [Ажеж 2006: 192], который позволяет использующим его оказывать непосредственное воздействие на ход событий. Другими словами, и в политической, и в дипломатической коммуникации язык не просто влияет на состояние дел между государствами. С его помощью создается особое, востребованное государством и определенными политическими силами, видение этих отношений как в сознании партнеров по переговорам, так и в общественном сознании.
Вторым важным фактором, обусловливающим сходство данных видов речевых практик, является определенная идентичность целей дипломатического и политического дискурсов, хотя эта их близость неочевидна и может быть выявлена только в ходе сравнительного анализа.
На первый взгляд цели этих видов дискурсивных практик кардинально различаются. Если целью политического дискурса является борьба за власть [Шейгал 2004 и др.], то из общего определения дипломатии следует, что, помимо задач информирования и согласования интересов, в функции дипломатической коммуникации входит защита интересов страны и ее граждан. Однако анализ международных документов показывает, что на практике понятие «защиты интересов» часто подменяется задачей установления контроля над своими партнерами, стремлением занять лидирующее положение в мире при помощи различных форм давления на международную общественность и различные международные организации, что изначально исключает учет позиций других участников общения. Именно эта линия характерна, например, для «новой» дипломатии США, которая, выступая на словах за равноправ-
ное сотрудничество с другими странами, на деле «исходит из того, что мир должен быть таким, каким его хотят видеть Соединенные Штаты» [Попов 2003: 451].
Такая цель дипломатического дискурса, как правило, характерная для сверхдержав, сближает его с политической коммуникацией, понимаемой как любая передача сообщений, содержание которых сводится к публичному обсуждению трех фундаментальных вопросов: а) распределение общественных ресурсов; б) контроль за принятием решений/право принимать решения (судебные, законодательные, исполнительные); в) применение санкций (право наказывать или награждать) [Denton, Woodward 1985: 14].
Из близости целей вытекает третий момент, объединяющий дипломатический и политический дискурсы - совпадение их ориентации на выполнение той или иной языковой функции.
Прежде всего, данное замечание касается общеязыковой функции, определяющей природу языка в целом. Как подчеркивает Е.И. Шейгал: «Политический дискурс, наряду с религиозным и рекламным, входит в группу дискурсов, для которых ведущей является регулятивная функция» [Шейгал 2004: 34]. Эта же функция регуляции деятельности адресата, побуждения его к нужным действиям путем создания благоприятных для деятельности условий, выявляется и в публичной форме дипломатического дискурса.
В рамках инструментальной функции язык дипломатии, как и язык политики, призван выполнять несколько задач. Во-первых, он формирует определенное видение реальности у партнеров по общению, т.е. выполняет функцию ориентации. Во-вторых, общим для этих языков являются функции интеграции и социальной дифференциации, а так же акциональная функция, т.е. функция мобилизации к деятельности, которая проявляется в различных жанрах дипломатического дискурса, отражаемых в СМИ.
Представляется, что публичная форма дипломатического дискурса призвана, прежде всего, сформировать общественное мнение по ряду международных проблем, т.е. ее основное общественное назначение идентично назначению дискурса политического, состоящего в том, чтобы внушить адресатам необходимость «политически правильных» действий и/или оценок, поскольку это выгодно тому, кто стремится к власти. Распространяя предварительно проинтерпретированную определенным образом информацию, агент дипломатического дискурса создает «почву для
убеждения» [Демьянков 2002: 39] общества в правильности своей позиции, (интерпретация/ориентация), очерчивая одновременно круг своих сторонников (интеграция/дифференциация). Последним этапом является этап выработки линии борьбы с противником (атональность). Как и в политическом дискурсе, в дипломатической коммуникации все эти функции реализуются при помощи специальных маркеров, т.е. эксплицитно, а так же имплицитно, через идеологические коннотации политических терминов, тональность всего дискурса, особый подбор оценочной лексики.
Рассмотрим один пример, взятый из доклада фонда «Херитидж»: «Предотвращение возникновения новой российской империи на землях бывшего Советского Союза должно быть приоритетом для США и их союзников» [цит. по: Попов 2003: 451]. Даже это единственное предложение, выдержанное в торжественно-приподнятой тональности, обеспечиваемой употреблением возвышенной лексики (предотвращение, приоритет), включающее идеологическую коннотацию политического термина {империя) и содержащее специализированные маркеры «свои» (США и их союзники) - «чужие» (народы бывшего Советского Союза), дает понятие о специфике дипломатического дискурса данного типа.
Все чаще встречающиеся в СМИ публикации содержания дипломатических переговоров и некоторых других дипломатических документов выводят нас на еще одну, четвертую, точку пересечения дипломатического и политического дискурсов - определенную «размытость» и «прозрачность» их границ.
С одной стороны, эти виды дискурса остаются институциональными формами общения. Но изменения, происходящие в современном обществе, не могут не накладывать на них определенного отпечатка, сближая данные виды дискурсивных практик с другими типами коммуникации.
В монографии Е.И. Шейгал [Шейгал 2004], посвященной комплексному анализу политического дискурса, отмечается, что политический дискурс в своих периферийных жанрах переплетается с функциями других видов дискурса - дискурсом масс-медиа, педагогическим, юридическим, религиозным и некоторыми другими.
Данная специфика характерна и для публичной формы дипломатической коммуникации, которая существенно изменилась в последние десятилетия.
Новые черты, которые приобрел на современном этапе развития дипломатический дискурс,
непосредственно связаны с глобальными изменениями, произошедшими в мире за последние десятилетия. Среди наиболее важных событий следует отметить распад сверхдержавы - СССР; образование ряда новых государств, высказывающих территориальные претензии друг к другу; активизацию этнических групп, стремящихся к государственной самостоятельности; острые конфликты, связанные со стремлением некоторых государств обладать ядерным оружием; глобальный финансово-экономический кризис, выход из которого возможен только при совместном участии всех индустриально развитых держав и международных финансовых организаций; а также некоторые другие, не менее важные, причины. Усложнение и изменение международной (а во многих странах и внутренней) обстановки привело к тому, что:
1) в сферу дипломатии все чаще включается коммерция, а сама дипломатия все больше переориентируется на интеграцию. Эти две сферы считаются приоритетными в настоящий момент именно в силу того, что мир сейчас, по мнению многих дипломатов, следует рассматривать как комбинацию коммерческих и политических, т.е. дипломатических, направлений [Foreign Affairs 1996. 5 Dec.];
2) значительно усилилось влияние прессы, которая, широко освещая вопросы дипломатии, превратилась в средство, оказывающее непосредственное воздействие на общество и «мгновенно фиксирующее общественное мнение» [Компас 1995: 53]. Это, в свою очередь, заставляет современную дипломатию быть более открытой и доступной. Как отметил в своем выступлении в Королевском институте международных отношений бывший министр иностранных дел Великобритании М. Рифкинд: «Информационное общественное давление должно сказываться параллельно с дипломатической деятельностью и быть ее составной частью» [Компас 1995: 53] (выделено нами -Л. Т.);
3) в современном мире вопросы международной политики достаточно часто являются предметом партийной борьбы, и поэтому они освещаются в средствах массовой информации с точки зрения узкопартийных интересов, а не государства, что, в свою очередь, вынуждает дипломатов идти на более широкие контакты со СМИ, информируя общество о мнении правительства, которое они представляют;
4) огромное влияние на дипломатию начинают оказывать, с одной стороны, культур-
ные диаспоры внутри страны, а, с другой, все возрастающий «лоббизм в области внешней политики и дипломатии со стороны иностранных государств» [Попов 2003: 457];
5) к решению международных проблем все чаще подключаются непосредственно главы государств и правительств, что еще больше выдвигает на первый план личные качества участников дипломатических переговоров, которые трудно переоценить в неформальном общении, занимающем в настоящий момент значительную долю всего переговорного процесса.
Все вышеназванные причины дают основания полагать, что границы дипломатического дискурса в настоящее время значительно расширились. Помимо характеристик, типичных для политического дискурса, в нем все чаще обнаруживаются и черты, характерные для других видов дискурсивных практик. Причем, в одном случае это обусловлено современной ситуацией общественного развития, в другом - глубокими историческими корнями.
Так, в силу того, что сама дипломатия выросла из торговли, данные виды дискурсивных практик были изначально близки. Однако впоследствии дипломатия приняла политический характер, а во многих дипслужбах существовали труднопреодолимые барьеры между собственно дипломатической службой и консульствами и торгпредствами.
Ситуация кардинально изменилась за последние десятилетия. Рост товарообмена, увеличение международных финансовых операций, связанное с установление самых различных связей между государствами - возникновением международных корпораций, совместных предприятий, международным туризмом и т.д., привело к переориентации дипломатии на экономическую экспансию. В последние десятилетия коммерция, торговля, иностранные инвестиции, т.е. все то, что «улучшает благосостояние, уровень и качество жизни» [Компас 1995: 56], вышли в дипломатии на первое место после безопасности и территориальной целостности страны. Именно этой причиной объясняется возникновение новой отрасли дипломатии, которая непосредственно занимается отношениями внутри различных экономических союзов и блоков и связями между ними, а также координацией экономических отношений в сфере пересечения интересов различных стран вне союзов и обществ.
Такое положение не может не отражаться на содержании дипломатического дискурса.
Так, переговоры, которые ведутся в области международной торговли, вне всякого сомнения, являются дипломатическими, однако они преследуют не только политические, но, не в меньшей степени, экономические интересы государств, участвующих в них. К переговорам такого же рода следует отнести и переговоры по созданию концепций развития экономических связей не только между какими-либо двумя государствами, но и в рамках проектов создания многостороннего механизма зон свободной торговли, таможенных и платежных союзов, идентичных систем внешнеторгового, таможенного и налогового законодательства.
В этом случае происходит своеобразное «наложение» характеристик разных видов дискурсов - дипломатического, политического и коммерческого - в одном тексте.
С другой стороны, современное направление развития отношений между странами требует подписания многочисленных соглашений многостороннего сотрудничества по созданию инфраструктуры будущего общего рынка, различных программ совместных инвестиций и т.д. Совершенно очевидно, что все эти переговоры и соглашения являются продуктами дискурсивной деятельности не только дипломатов, политиков и экономистов, но и юристов. Так в сфере международного права происходит «пересечение» дипломатического и юридического дискурсов, где целью последнего является регулирование взаимоотношений и определение правовых норм взаимоотношений.
Точкой соприкосновения дипломатического (как и политического) дискурса с военным дискурсом «являются такие жанры, как военная доктрина, военно-политическое соглашение, ультиматум, мирные переговоры, т.е. жанры, обеспечивающие идеологию и ход военных действий с позиций воюющих сторон» [Шейгал 2004: 32].
Особый интерес представляют взаимоотношения дипломатического дискурса и дискурса масс-медиа. Как уже упоминалось выше, главной причиной сближения этих видов дискурсов является стремление современной дипломатии к демонстрации открытости, с одной стороны, и увеличение числа средств массовой информации, а так же то влияние, которое они оказывают на формирование общественного сознания, с другой. Поэтому на современном этапе дипломатические работники используют СМИ для информирования общества о различных ситуациях и проблемах «с тем, чтобы народы имели время для размышле-
ния, для оценки происходящего, в особенности когда возникают критические ситуации» [Попов 2003: 108]. Таким образом, масс-медиа в данном случае играют роль своеобразного технического средства, обеспечивающего информирование широкой аудитории по определенным вопросам, касающимся международной деятельности государства.
Следует подчеркнуть, что дипломатический дискурс представлен в средствах массовой информации в значительно меньшей степени, чем политический дискурс. Однако выступления дипломатов на заседаниях Совета Безопасности, Генеральной Ассамблеи ООН и многих ее организаций, публичные радио- и телевыступления послов, излагающих внутреннюю и внешнюю политику представляемого ими государства, интервью с представителями дипломатического корпуса, публикуемые в СМИ, информация и аналитические статьи, основанные на доверительных материалах посольств и т.д. имеют непосредственное отношение к полю дипломатического дискурса, который, в этом случае, тесно переплетается с политической коммуникацией.
Единство канала информации о политической и дипломатической деятельности государства позволяет говорить о том, что эти типы дискурсивных практик объединяет еще один системообразующий признак - театральность.
Специфика театральности политического дискурса изучена достаточно глубоко, причем, как отмечают исследователи, в основе данного свойства политической коммуникации лежит целый ряд взаимосвязанных факторов: 1) восприятие политики как своего рода социальной игры; 2) фрагментарная форма подачи политических событий; 3) ритуальность политических действий, ведущая к тому, что любое политическое событие воспринимается как театральное действие, происходящее на «жизненной сцене»; 4) широкое применение театральных метафор для интерпретации политической коммуникации [см. анализ данного аспекта в работе: Шейгал 2004].
В такой же, если не в большей, степени данными факторами определяется театральность дипломатического дискурса для массовой аудитории.
Для широкой публики дипломатия - это череда светских мероприятий, синонимами которых являются роскошь и безделье. Это игра, стоящая в одном ряду (или выше) с политической игрой, в которую играют ловкие, скрытные и изворотливые люди (согласно одному из значений слово дипломатический обозначает неискренний). Закрытостью профессии объясняется отрывочность
знаний среднего человека об этой области, которая представлена лишь несколькими стандартными сюжетами: переговоры, прием, подписание договора, выступление дипломата на заседании и т.д., а то немногое, что становится известным массовому наблюдателю, как правило, комментируется негативно. Образ дипломата, который рисуется в СМИ, фильмах, художественной литературе, весьма схематичен, а дипломатия в массовом сознании основана на представлении (весьма приблизительном) о выполняемых дипломатами ролях. Для осмысления дипломатического дискурса достаточно часто используется театральная метафора: роль посла/дипломата, сценарий ветре -чи/пере-говоров, закулисные переговоры/встречи и т.д., что так же может объясняться как ритуальным характером дипломатической коммуникации, так и тем, что в освещаемых СМИ событиях велика роль «постановочного» компонента. В данном случае основное различие между политическими пресс-конференциями, теледебатами, дискуссиями, беседами и дипломатическими выступлениями заключается в том, что драматургия первых «полностью задается средствами массовой информации» [Шейгал 2004: 68], а вторые полностью подчинены дипломатическому протоколу, что так же позволяет отнести их к разряду псевдособытий (термин Д. Бурстера).
В целом, театральность публичной формы дипломатического дискурса, как и театральность его политического аналога, обусловлена, прежде всего, спецификой его адресата - массовой аудиторией, общение с которой осуществляется только на уровне «институт/представитель института -граждане». Этот признак проявляется в его сю-жетно-ролевом слое, а так же в существующей в массовом сознании тенденции осмысления дипломатии через фрейм театра.
Все вышеперечисленные особенности публичной формы дипломатического дискурса определяют и свойственные ему речевые жанры: выступление, заявление, интервью, пресс-конференция, беседа с представителями прессы, которые, в принципе, совпадают с соответствующими жанрами политического дискурса.
Итак, дипломатический дискурс в той его части, которая направлена на массового адресата, имеет множество точек пересечения с политическим дискурсом. Это проявляется в совпадении их целей, в идентичности ориентаций на выполнение той или иной языковой функции, размытости границ, в театральности данных видов дискурсивных практик, в сходстве жанров речи.
С другой стороны, существует ряд факторов, которые не позволяют отождествлять дипломатическую и политическую коммуникацию.
Отличие дипломатической коммуникации от политической заключается, прежде всего, в специфике социального института и его представителей. Если, вслед за М. Эгером, рассматривать социальный институт как «социально узаконенные специальные навыки или знания вместе с теми людьми, которые уполномочены проводить их в жизнь» (a socially legitimated expertise together with those persons authorized to implement it) [Agar 1985: 164], то в дипломатической коммуникации к данному институту относится весьма ограниченный круг людей. Прежде всего - это специально подготовленные сотрудники, т.е. члены дипломатического корпуса. «Верхний слой» составляют высшие правительственные чиновники, обладающие властью и наиболее полной информацией, что дает им возможность осуществлять и политические, и дипломатические действия одновременно. Специфичен и адресат этого компонента дипломатического дискурса. Современная тенденция дипломатии к открытости позволяет говорить о расширении границ поля клиентов дипломатической коммуникации. С одной стороны, этот вид общения направлен на массового адресата, и в этом случае функциями дипломатического дискурса, как и политического, являются функции создании «видения реальности» языковыми средствами (интерпретация и ориентация), манипулирования сознанием массового адресата (контроль), интеграции и дифференциации, атональности и гармонизации, а так же функции распространения информации (information dissémination), создания повестки (agenda setting) для и проекции в будущее и прошлое (projection to future and past) [Graber 1981]. Другой стороной данная коммуникация направлена на партнеров, равных по статусу, и тогда главной задачей становится информирование и побуждение к действию. Таким образом, в дипломатическом дискурсе функция информирования приобретает специфический характер.
В целом, по мнению специалистов, главным критерием информативности считается содержательная новизна, релевантность и адекватность в подаче информации [Клюев 1996: 218], которой противостоит банальность сообщения, тесно связанная с ритуальностью [Гудков 1998].
Политическая коммуникация, как отмечают исследователи политического дискурс, ритуальна, а, следовательно, часто лишена новизны. Отсут-
ствие новизны возмещается пристрастностью и аффективностью, а воздействие и оценка, как правило, доминируют над фактами [Водак 1997, Миронова 1997, Баранов 1997, Шаховский 1998, Шейгал, Ealy 1981, Hacker 1996, Fiske 1993 и др.].
В публичной дипломатической коммуникации, как представляется, можно говорить о двух видах информативности. Во-первых, существует информативность как распространение информации для массового клиента. Этот вид информативности обеспечивается ритуальностью, внешне выраженной оценкой и оценочной акцентирован-ностью, пристрастностью, что достигается формулировкой определенного когнитивного сценария для интерпретации его адресатом.
Одновременно дипломатическому дискурсу присуща и подлинная информативность, что отражается в выборе определенных дискурсивных форм, абсолютно прозрачных для специалиста.
Так, например, фраза «правительство будет вынуждено пересмотреть свою позицию» позволяет подготовленному участнику дипломатического дискурса понять, что в любой момент хорошие отношения между странами могут измениться и перейти во враждебные. Если же эта формулировка в ходе коммуникации изменяется на «правительство не может отвечать за последствия», то это означает уже прямую угрозу начать реальные действия, вызвав инцидент, который приведет к войне и т.д. [Никольсон 1962, Ковалев 1993].
Таким образом, если рассматривать место политического и дипломатического дискурсов на оси «информативность - эмотивность», то дипломатический дискурс оказывается значительно ближе к полюсу информативности для определенной части его клиентов, чем политическая коммуникация.
Такое же замечание можно сделать и о признаке «смысловая неопределенность - понятийная точность». Смысловая неопределенность в политической коммуникации обусловлена рядом прагматических и семантических факторов [см. работы: Даниленко 1994; Шмит 1992; Dieckmann 1969; Bergsdorf 1978, 1987; Bachem 1979; Green 1987; Crystal 1995; Pocock 1973; Teichmann 1991 и др.]. К основным прагматическим факторам относятся ведущие функции языка политики, мани-пулятивность политического дискурса, стремление говорящего «спасти лицо», избежать конфликтов и контроля за своими действиями. Главными семантическими факторами являются абстрактность и широта значений, размытость гра-
ниц слов, относящихся к градуальной семантике, относительность обозначения, идеологическая полисемия.
Для публичной формы дипломатического дискурса приведенный выше список факторов должен быть дополнен фактором профессионализма.
Требования к профессиональным навыкам дипломата, включают, в частности, требование к безукоризненному владению профессиональным языком, главной чертой которого является сдержанный и осторожный характер. В силу этого элементы неточной номинации в политическом компоненте дипломатического дискурса представляют собой некий «эзопов» язык, который легко читается профессионалами, а в сознании массового адресата предназначен выполнять практически те же функции, что и в политической коммуникации: создать атмосферу спокойствия в обществе, спровоцировать желаемую реакцию адресата, скрыть нежелательную информацию и т.д. Немаловажно и то, что смысловая неопределенность позволяет участникам коммуникации «сохранить лицо», избежать обострения обстановки.
Так, к примеру, для массового адресата формулировки Стороны едины в том и Было выражено обоюдное стремление сторон в принципе не различаются и являются свидетельством успешности переговоров. Для дипломата в такой расстановке акцентов сразу видна степень совпадения взглядов: от полного согласия до обычного изложения позиций [примеры из: Ковалев 1993].
В целом, как нам представляется, политическая форма дипломатического дискурса, прежде всего, отражает многообразные связи дипломатической коммуникации и социума. Ее анализ позволяет понять, каким образом цели, задачи внешней политики государства, вытекающие из социальных норм и культурных ценностей народа, транслируются через данный вид общения и формируют, совместно с политическим языком, «образ глобального мира» в общественном сознании. Успешность функционирования данной формы дипломатического дискурса определяется способностью участников коммуникации к использованию тех коммуникативных (вербальных и невербальных) средств, которые считаются наиболее эффективными и соответствующими нормам социального взаимодействия в данном виде общения. Другими словами, особую роль в функционировании данного аспекта дипломатического дискурса играет уровень развития коммуникативной компетенции языковой личности, включающий в себя в качестве основных показателей:
1) меру владения ею различными речевыми жанрами; 2) доминирующую коммуникативную установку, основанную на соответствии речевых и этических норм; 3) принадлежность к определенному типу речевой культуры.
Однако политическая форма дипломатического дискурса составляет лишь видимую, причем меньшую, часть этого вида институционального общения. Большая часть дипломатической коммуникации не предназначена для широкого публичного обсуждения и носит закрытый конфиденциальный характер. Специфика этой формы дипломатического дискурса вытекает из понимания дипломатии как науки ведения переговоров. Это позволяет, на наш взгляд, помимо публичного аспекта, выделять в общем поле дипломатической коммуникации дипломатический дискурс как форму научного общения.
Список литературы
Ажеж К. Человек говорящий: Вклад лингвистики в гуманитарные науки: пер. с фр. 2-е изд., стереотип. М.: Едиториал УРСС, 2006.
Алещанова И.В. Цитация в газетном тексте (на материале современной английской и российской прессы): автореф. дис. ... канд. филол. наук. Волгоград, 2000.
Астафурова Т.Н. Лингвистические аспекты межкультурной деловой коммуникации. Волгоград, 1997.
Баранов А.Н. Политический дискурс: прощание с ритуалом // Человек. 1997. № 6.
Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского // Бахтин М.М. Собр. соч.: в 7 т. Т. 6. М.: Русские словари, 2002.
Богданова В.А. Письменная и устная формы научного стиля (на материале лексики) // Вопр. стилистики. Вып. 23. Устная и письменная формы речи. Саратов, 1989.
Водак Р. Язык. Дискурс. Политика / пер. с англ. и нем. Волгоград: Перемена, 1997.
Гудков Д.Б. Ритуалы и прецеденты в политическом дискурсе // Политический дискурс в России - 2: материалы раб. сов. М.: Диалог МГУ, 1998.
Даниленко В.П. Профессионализм парламентской речи // Культура парламентской речи. М.: Наука, 1994.
Демъянков В.З. Политический дискурс как предмет политологической филологии // Политическая наука. Политический дискурс: История и современные исследования. М.: ИНИОН РАН, 2002. №3.
Дипломатический словарь. 2-е изд. Т. 1. М.,
1971.
Зильберт Б.А. Тексты массовой коммуникации. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1991.
Зильберт Б.А. Социопсихолингвистическое исследование текстов радио, телевидения, газеты. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1986.
Карасик В.И. Религиозный дискурс // Языковая личность: проблемы лингвокультурологии и функциональной семантики: сб. науч. тр. Волгоград: Перемена, 1999.
Карасик В.И. Характеристики педагогического дискурса // Языковая личность: аспекты лингвистики и лингводидактики: сб. науч. тр. Волгоград: Перемена, 1999.
Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. М.: Гнозис, 2004.
Клюев Е.Г. Фатика как предмет дискуссии языка // Поэтика. Стилистика. Язык и культура: сб. памяти Т.Г. Винокура. М., 1996.
Ковалев А.Н. Азбука дипломатии. 5-е изд., перераб. и доп. М.: Международные отношения, 1988.
Компас. 1995.
Красавский H.A. Оценочная лексика в рекламном тексте (на материале немецкоязычной прессы) // Номинация и дискурс. Рязань: Изд-во Рязан. гос. пед. ун-та, 1999.
Крысин Л.П. Религиозно-проповеднический стиль и его место в функционально-стилистической парадигме современного русского языка // Поэтика. Стилистика. Язык и культура: сб. памяти Т.Г. Винокура. М.,1996.
Кузнецова H.H. Сфера делового общения // Хорошая речь. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2001.
Лемяскина H.A. Коммуникативное поведение младшего школьника (психолингвистическое исследование): автореф. дис. ... канд. филол. наук. Воронеж, 1999.
Леонтьев A.A. Основы психолингвистики. 3-е изд. М.: Смысл; СПб.: Лань, 2003.
Лившиц Т.Н. К вопросу о жанровых разновидностях рекламных текстов // Восточноукраин-ский лингвистический сборник. Вып. 7. Донецк: Донеччина, 2001
Миронова H.H. Дискурс-анализ оценочной семантики. М.: НВИ-ТЕЗАУРУС, 1997.
Николсон Г. Дипломатическое искусство. М., 1962.
Олянич A.B. Презентационная теория дискурса: монография. М.: Гнозис, 2007.
Павлова Н.Д. Предвыборные интенции в речи политиков // Психологические исследования дискурса. М., 2002.
Павлова Н.Д., Алмаев H.A., Зачесова H.A., Латынов В.В., Шустова Л.А. Интент-анализ вербальной коммуникации // Проблемы психологии дискурса / отв. ред. Н.Д. Павлова, И.А. Зачесова. М., 2005.
Павлова Н.Д., Григорьева A.A., Пескова Е.А. Психолингвистика общения: интенциональное пространство предвыборного политического дискурса // Общение и познание (колл. монография). М., 2007.
Паршин П.Б. Понятие идиополитического дискусра и методологические основания политической лингвистики // URL: http://www/elec-tions. ru/biblio/lit/parshin .htm.
Попов В.И. Современная дипломатия: теория и практика. Дипломатия - наука и искусство: курс лекций. 2-е изд., доп. М.: Междунар. отношения, 2003.
Серио П. О языке власти: критический анализ // Философия языка: в границах и вне границ. Т. 1. Харьков: Око, 1993.
Словарь иностранных слов. 17-е изд., испр. М.: Рус. яз., 1988.
Слышкин Г.Г. От текста к символу: лингво-культурные концепты прецедентных текстов в сознании и дискурсе. М.: Academia, 2000.
Ушакова Т.Н., Павлова Н.Д, Алексеев КН., Латынов В.В., Цепцов В.А. Слово в действии. Ин-тент-анализ политического дискурса. М., 2000.
Чудинов А.П. Россия в метафорическом зеркале: когнитивное исследование политической метафоры (1991-2000): монография. Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 2001.
Шаховский В.И. Голос эмоции в русском политическом дискурсе // Политический дискурс в России - 2: материалы раб. сов.: М.: Диалог МГУ, 1998.
Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. М., 2004.
Шмит К. Понятие политического // Вопр. социологии. Т. 1. 1992. № 1.
Эко У. От Интернета к Гуттенбергу // Новое литературное обозрение. 1998. № 32.
Agar M. Institutional Discourse // Text 5 (3). Amsterdam: Mouton Publishers, 1985.
Bachem R. Einfuhrung in die Analyse politischer Texte. München: Oldenbourg, 1979.
Bergsdorf W. Politik und Sprache. München, Wien: Olzog, 1978.
№ 1 (022) 20 Юг.
Crystal D. The Cambridge Encyclopedia of the English Language and Linguistics, 1995.
Denton R.E. Jr., Woodward G.C. Political Communication in America. New York: Praeger, 1985.
Dieckmann W. Sprache in der Politik. Einfuhrung in die Pragmatik und Semantic der politischen Sprache. Heidelberg: C. Winter, 1969.
Ealy S. Communication, Speech, and Politics. Washington, D.C.: University Press of America, 1981.
Fiske J. Television Culture. - London and New York: Poutlendge, 1993.
Foreign Affairs. 1996. 5 Dec.
Graber D.A. Political Language // Handbook of Political Communication. Beverly Hills, London: Sage publications, 1981.
Hacker K.L. Political linguistics. Discourse Analysis // The Theory and Practice of Political Communication Research. New York: State Univ. of New York Press, 1996.
Longman Dictionary of Contemporary English. Longman Group Ltd, 1978, 1995.
Macmillan English Dictionary. Macmillan Education, 2006.
Pocock A. Politics, Language and Time. New York: Atheneum, 1973.
Teichmann C. Sprchliche Ambiguitat als politisches Problem // Sprache im Konflikt. Zur Rolle der Sprache in sozialen, politischen und militärischen Auseinandersetzungen. Berlin, New York: Walter de Gruyter, 1995.
L.M. Terentii
DIPLOMATIC DISCOURSE AS A SPECIFIC FORM OF POLITICAL COMMUNICATION
The article considers the structure of diplomatic discourse and the specific features of its aims, agent and client. The author argues that one of the forms of diplomatic communication is public diplomatic discourse which is similar in some main characteristics to political communication.
Key words: diplomatic discourse, political communication, agent, client, public diplomatic discourse.
