CC BY
99
Н.Н. Зарубина, д. филос. н., профессор кафедры Социологии МГИМО (У) МИД РФ
Динамика культуры богатства в условиях экономической
глобализации
В условиях глобализации трансформируются многие социальные институты, нормы и стандарты поведения, значимые символы. Практически все исследователи глобализации отмечают, что под ее воздействием складываются новые основания для деления людей на группы, занимающие разное место в социальной иерархии, то есть происходит социальная рестратификация общества, основания которой уже стали предметом анализа ряда известных социологов на Западе. Одной из самых известных и признанных является концепция английского социолога З. Бауман, который считает основанием рестратификации общества в условиях глобализации мобильность и «свободу от пространства», обретаемую одними социальными группами, в противоположность локальной привязанности других1.
Хорошо известно, что в одной из самых острых проблем современного российского общества является чрезвычайно высокий разрыв (по разным данным, в 15-30 раз) между доходами самых богатых и бедных социальных групп. По данным всероссийских опросов, противоречие между богатыми и бедными воспринимается в обществе как самое острое из всех социальных противоречий . Все более активное включение России в глобальные экономические, политические, культурные процессы ставит и перед отечественными исследователями проблему социальной рестратификации в условиях глобализации. Именно в контексте этих реалий имеет смысл говорить о том, что общество может ожидать от своих богатых членов, а на что рассчитывать уже не приходится. Может ли глобализация бизнеса, в том
1 Бауман З. Глобализация. Последствия для человека и общества ... — 32.
2 См.: Свобода. Неравенство. Братство: : Социологический портрет современной России. / Под общ. ред. М.К. Горшкова. — М.: ИИК «Российская газета», 2007. — С.12; 248; 262.
числе и отечественных компаний, привести к росту их социальной ответственности и развитию культуры богатства в целом? Что говорит мировой опыт глобализации о перспективах развития отношений между бедными и богатыми? Что означает на фоне растущего отчуждения богатых от общества повышение интереса к ним?
Культура богатства и социальное расслоение
Богатство представляет собой социальное качество и отношение: это не просто отношение человека к объектам, а отношения и со-отношения между людьми и социальными группами. С точки зрения экономической науки, богатства как такового не существует - есть доход, прибыль, рентабельность и т.д. Представление о богатстве возникает именно при переходе на социальный и социокультурный уровень понимания. Ж. Бодрийяр утверждает, что наиболее универсальным, хотя именно поэтому и наиболее абстрактным, определением богатства является избыточность чего-либо, что «находится по ту сторону необходимого . При всей относительности «необходимого» для жизни в различных обществах, такое определение богатства фиксирует его главную особенность: это всегда изобилие, излишек, который дает возможность располагающим им индивидам и социальным группам совершать социальные действия, выходящие за рамки доминирующего стиля жизнеобеспечения. Там же, где речь идет лишь об элементарном выживании, нет ни сложных социальных и культурных потребностей, ни возможностей для их удовлетворения.
Поэтому богатство выполняет важнейшую социальную функцию, состоящую в действиях, приносящих и демонстрирующих избыточность, превышение пределов необходимого, что способствует формированию в обществе индивидуального и коллективного смысла4.
3 БодрийярЖ. Общество потребления — М.: Республика; Культурная революция, 2006. - С. 69.
4 См.: Бодрийяр Ж. Общество потребления... - С. 68-72.
В любом сложном обществе формируется культура богатства, которая подразумевает социально приемлемые способы его использования и включает, во-первых, демонстрацию, во-вторых, социокультурную легитимацию богатства. Это обусловлено тем, что богатство всегда сопровождается той или иной степенью отчуждения богатых групп от остального общества, подчеркиваемого символикой демонстративного потребления, но при этом компенсируемого символическим утверждением полезности богатства для общества и единства богатых с обществом.
В архаичных обществах культура богатства состоит, по преимуществу, в его демонстративной потребительской растрате, означающей целую гамму отношений социального первенства и превосходства. При этом традиционные вещественные формы богатства в меньшей степени, чем деньги, способствует развитию отчуждения между людьми и социальными группами, в результате чего традиционное общество представляло собой хотя и иерархически выстроенный, но единый социокультурный космос, где все социальные группы были связаны взаимными обязательствами. Если низы служат верхам в буквальном смысле слова, то верхи также обременены «служением» в формах управления, защиты, покровительства, судопроизводства, просвещения и духовного наставления.
Наличие постоянных конфликтов и противоречий между сословиями и классами не снимали этого единства, а лишь придавали ему специфику, ориентировали на поиск возможностей ужиться: «Обе стороны знали, что они будут встречаться (и взаимодействовать) снова и снова, как на следующий день, так и в течение многих месяцев и даже лет. Этот долгосрочный временной контекст позволял им рассматривать свои взаимоотношения как «конфликт интересов» (а между случайными встречными не может быть конфликта) и искренне стремиться к его смягчению, сведению к приемлемому уровню и даже к попыткам разрешить его ко взаимному удовлетворению. Каким бы антагонистическим, неприятным и раздражающим ни было это сосуществование, стороны
стремились выработать взаимоприемлемые подходы, четко сознавая, что их совместное существование будет носить долгосрочный характер»5.
Развитие рыночной экономики приводит к преобладанию в хозяйстве производства, ориентированного на обмен с целью извлечения денежной прибыли. Основной формой богатства становятся деньги, не сберегаемые как сокровища и не потребляемые через приобретение различных продуктов, а работающие, участвующие в обороте и приносящие новый доход. Тогда же появляется принципиально новая норма поведения богатых людей, состоящая не в демонстративном расточительстве, а, напротив, в демонстративном самоограничении, экономии не от бедности и недостатка, а ради дела, как следствие нежелания выводить деньги из оборота, лишать их возможности прирастать. Такое поведение становится одним из одобряемых символов рациональной поведенческой стратегии, наиболее наглядно свидетельствующим о том, что в обществе с доминированием рыночных отношений именно деньги, а не другие объекты, составляют основу богатства.
Главная же особенность культуры богатства в условиях доминирования рыночной экономики состоит в том, что все социальные возможности воспринимаются как производные от денег. Поскольку за деньги становится возможным купить все, они постепенно начинают выступать в качестве символа всех возможностей и достоинств личности, а также универсального критерия ее эффективности и состоятельности. Т. Веблен отмечал: «Обладание богатством, которое сначала ценилось просто как свидетельство проявленных способностей, само по себе становится в представлении людей похвальным делом. Само богатство теперь по сути своей почетно, поскольку оно наделяет почетом своего обладателя»6.
На этом основана особенность демонстрации богатства, тесно связанная с рыночной мифологией денег. В контексте этой мифологии деньги превращаются в универсальный метаязык для описания не только
3 Бауман З. Индивидуализированное общество.— М.: Логос, 2002. — С. ЬУ1.
6 Веблен Т. Теория праздного класса — М.: Прогресс, 1984 - С. 78.
хозяйственно-экономических, но и всех социальных, культурных, нравственных и прочих реалий. Буржуазный миф денег делает их из простого средства приобретения конкретных благ подлинной «мерой всех вещей», поскольку лишь успех в денежном выражении представляет собой самый верный знак и правоты, и справедливости, и ума, и добродетели, и даже, как показал М. Вебер, богоизбранности и спасения души. Соответственно, рыночная буржуазная мифология приписывает людям, преуспевающим в накоплении денег, не только испытывать чувство превосходства над теми, кто не обладает подобными способностями, но и оправдывать свой успех, приписывая обираемым неудачникам разные негативные качества — глупость, трусость, нерасторопность, лень, необразованность и т.п. .
Разделение на богатых и бедных именно в рыночном обществе благодаря преобладанию денежной формы богатства, становится, с одной стороны, наиболее демократичным, а с другой — оказываются в высшей степени антагонистичным и отчужденным. Формируется представление о том, что каждый человек сам несет ответственность за свою судьбу, и соответственно сам виноват в своих неудачах и бедствиях. Из этого следует и отказ от практик милосердной поддержки слабых и нуждающихся. Эту особенность богатства и успеха в их буржуазной интерпретации М. Вебер объяснял особенностями протестантской этики, рассматривающей успех в рациональном овладении профессией и богатство в качестве знака принадлежности к особому сообществу избранных и спасенных, «святых в миру», а неудачи и следующую из них бедность как знак богооставленности, отверженности, обреченности на погибель. Между богатыми и бедными пролегала пропасть, которая «глубоко врезалась во все сферы социальной жизни, ибо божественная милость, дарованная избранным, требовала не снисходительности к грешнику и готовности помочь ближнему своему в
7 По данным социологов, для 20 % наиболее обеспеченных граждан главными качествами бедных людей являются «пассивность и инертность» — Горшков М.К., Тихонова Н.Е. Богатство и бедность в представлениях россиян // Социологические исследования, 2004, № 3. — С. 17-18.
сознании собственной слабости, а ненависти и презрения к нему как к врагу Господню, отмеченному клеймом вечного осуждения»8.
Преобладающая в условиях рыночных отношений денежная форма богатства связана с ростом индивидуализма, обратной стороной которого выступает разобщение людей, разрыв межличностных связей и ломка социокультурных институтов, раскрытые в качестве основного вектора влияния денег на социальные связи еще Г. Зиммелем. Индивидуализм богатых проявляется в формировании легитимных возможностей не считаться с обществом у тех, кто обладает деньгами в наибольших объемах. Это справедливо не только для периода «великой трансформации» и становления капиталистического общества, но и для современности. Французские исследователи денег М. Аглиетта и А. Орлеан подчеркивают, что сущность современного рыночного общества состоит в том, что отношения с людьми подменяются отношениями с товарами, и соответственно, люди вообще перестают быть нужными и интересными друг другу, они скорее мешают: «аллергия на других — это их (рыночных обществ — Н.З.) отличительная черта. Автономия и индивидуальная свобода достигаются здесь отрицанием других, и контакт с товарами всегда предпочтительнее отношений с другими людьми. При такой институциональной форме общественная жизнь с ее солидарными связями
9
воспринимается как препятствие или архаизм» .
Именно деньги являются основным фактором, способствующим освобождению человека от всех тех социальных обязательств, которыми он всегда, независимо от социального и имущественного положения, обременен в традиционных обществах, построенных на межличностных отношениях. Это свойство денег обеспечивать самодостаточность индивида может рассматриваться в качестве фундаментальной предпосылки того индивидуализма рыночного общества, который связан не просто с
8 Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Вебер М. Избранные произведения. — М.: Прогресс, 1990. — С. 157.
9 Аглиетта М., Орлеан А. Деньги между насилием и доверием. — М.: Издательский дом ГУ ВШЭ, 2006. — С. 55.
ориентацией на собственные интересы и приоритетом частного и личного, но с возможностью легитимно не принимать во внимание интересы других людей и общества в целом. Благодаря преобладанию денежной формы богатства, обладающие им социальные группы избавляются от своих традиционных социальных обязательств - связанных с покровительством социальным низам, служением государству, обеспечению духовных отправлений (обрядов, праздников, строительству храмов и т.д.). Теперь их социальные обязательства становятся делом их же свободного выбора, основанного исключительно на доброй воле, ибо нет никаких способов легитимного принуждения к социально ответственному поведению или просто к уважению интересов общества или хотя бы близкого окружения. Общество с доминированием товарно-денежных отношений освобождает индивида от любых обязательств, кроме экономических. В этой связи характерна семантика понятия долг: в современном обществе долг в его чисто экономическом, денежном, временном и преходящем значении явно преобладает над долгом в социальном, вечном и изначально присущем человеку значении10.
Здесь нам представляется целесообразным искать и социокультурные корни обоснованной М. Фридманом «минимальной» концепции социальной ответственности бизнеса, согласно которой социальная роль богатых - в данном случае предпринимателей, состоит лишь в осуществлении их экономической деятельности. Свобода и независимость от межличностных связей, традиций, обязательств, которую обретает индивид в обществе, основанном на товарно-денежных, рыночных отношениях, проявляется в его самодостаточности, порождающей своеобразный социальный эгоизм: «Нехватки, скудость или голод одних, в то время как другие имеют больше, чем нужно, совсем не считаются возмутительным фактом, а изучаются здесь как выражение вполне правомерного социального регулирования»11.
10 Аглиетта М., Орлеан А. Деньги между насилием и доверием. — С. 56-57.
11 Аглиетта М., Орлеан А. Деньги между насилием и доверием. — С. 65.
Постепенно формируется социокультурный и коммуникационный разрыв, проявляющийся в обозначении символических и реальных границ между богатыми и бедными. «... Сейчас в России есть несколько моделей обыденной жизни, которые лежат как будто в разных измерениях. Одна — за трехметровым забором с охранниками и собаками. Другая — в покосившемся доме, где вдоль штакетника утром собирают бутылки и сдают
по десятке за штуку. Фактически. расслоение общества зашло настолько
12
глубоко, что о "единстве" разных его групп говорить нельзя» .
Еще в конце 90-х гг. XX и в самом начале XXI вв. в России не были
13
сформированы жесткие социальные границы между богатыми и бедными , то есть они еще объединялись родственными, дружескими, профессиональными и проч. связями. В последние годы разрыв между ними, вместо того, чтобы сокращаться, стал быстро увеличиваться. Его наиболее очевидным проявлением стало отсутствие или незначительность общих коммуникационных и символических пространств, проявляющееся в отсутствии общих интересов и целей, общих тем публичного дискурса, неинформированности о жизни друг друга. Так, богатые приписывают свои достижения квалификации, деловой хватке, работоспособности и т.д.14, в то время как бедные склонны интерпретировать богатство как результат не столько профессионализма, сколько качеств личности, которые можно охарактеризовать в целом как смелость и агрессивность, в том числе способность пойти на нарушение закона 15 . Социологи констатируют недостаточную информированность российского общества даже о социально ответственном поведении российского бизнеса16.
Виртуальные деньги, глобальные финансы и трансформация культуры богатства
12 Свобода. Неравенство. Братство. — С. 247.
13 Горшков М.К., Тихонова Н.Е. Богатство и бедность в представлениях россиян. - С. 22.
14 Там же. — С. 20-21.
15 Горшков М.К., Тихонова Н.Е. Богатство и бедность в представлениях россиян // Социологические исследования, 2004, № 3. — С. 16-17.
16 Собственность и бизнес в жизни и восприятии россиян — М.: Наука, 2006 — С. 333.
В России с ее исторической памятью о бизнесменах-филантропах прошлого ждут от богатых социальной ответственности — как в виде помощи нуждающимся, слабым, незащищенным, так и в виде поддержки собственных работников и развития корпоративной культуры. При этом в оценке реальной социальной ответственности российских компаний заметно расхождение между самим представителями бизнеса и менеджмента и экспертами, с одной стороны, и населением в целом, с другой. Так, сегодня распространено массовое мнение о социальной «безответственности» отечественного предпринимательства и о том, что в западных странах «цивилизованного» бизнеса корпоративная социальная ответственность
17
развита лучше, чем в России . По видимому, эти оценки основываются не столько на знании фактов, сколько на общей низкой оценке культуры богатства в нашей стране. Однако они не соответствуют действительности: по данным исследователей, расходы российских компаний на благотворительность превосходят расходы западных в разы: «Если американские компании расходуют на благотворительность около одного процента своей прибыли, западноевропейские - и того меньше, то
российские компании направляют на эти цели от 8 % прибыли в сырьевом
18
секторе до 24% в обрабатывающем и 30% в сфере услуг» . Это объясняется, в частности, изначальной обремененностью отечественных компаний оставшимися с советских времен в «наследство» социальной инфраструктурой предприятий и их привязанностью к локальным социальным условиям.
Следует ли ожидать от выхода российских компаний на глобальный уровень, равно как и от прихода в Россию глобальных компаний, роста социальной ответственности и культуры богатства в целом? Можно попытаться ответить на этот вопрос, опираясь на особенности социальных функций денег глобальной финансовой экономики.
17 Собственность и бизнес в жизни и восприятии россиян. — С. 345.
18 Полищук Л. Бизнесмены и филантропы // Pro et Contra, 2006, № 1 (31). - С. 62.
В условиях глобализации социальные функции и значения денег трансформируются: в отличие от денег рынка, означающих реальное производство и оборот товаров, а также условное соответствие между эффективностью и уровнем дохода, виртуальные глобальные финансы утрачивают связь с референтами в реальной экономике и означают по преимуществу лишь сами себя19.
Деньги отныне могут самовоспроизводиться и умножаться независимо от хозяйственной реальности, финансовая игра — это просто игра цифр, знаков, слов. При этом из всех знаков, обращающихся в фазе экономического роста, деньги обращаются быстрее всего и не соизмеримы ни с чем другим 20. Виртуальная, по существу симуляционная экономика финансов приобретает особую роль в современном мире, освобождаясь и от рыночного обмена. По подсчетам французского исследователя Р. Пассе, общий объем чисто спекулятивных валютных сделок составляет 1300 млрд. долл. в день, что в пятьдесят раз превышает суммы торговых обменов и почти равно
совокупным валютным резервам всех национальных банков мира,
21
составляющим 1500 млрд. долл. . Игра плавающего курса спекулятивной валюты способна обрушить любую реальную экономическую сферу и любую национальную экономику («дефолты» азиатских валют, российского рубля в 90-х годах).
Представляется, что когда критики рынка говорят о его тотальном проникновении во все сферы социальных, культурных, политических и проч. отношений и разрушительном воздействии на них, все-таки следует отличать собственно рыночные, то есть меновые эквиваленты реальных ценностей от их универсальной кодировки в парадигме глобальных финансов, которые не имеют даже меновой логики рынка, поскольку здесь деньги лишены вообще какой бы то ни было референции. Так, в контексте виртуальных финансов, по наблюдениям Ж. Бодрийяра, вложение крупными корпорациями средств в
19 См.: БодрийярЖ. Символический обмен и смерть. — М.: Добросвет, 2000. — С. 52, 74.
20 Там же. — С. 76.
21 Цит. по: Бауман З. Глобализация: последствия для человека и для общества. — М.: Весь мир, 2004. — С. 97.
развитие культуры, науки, образования означает не столько ценность этих областей в реальном, содержательном или рыночном смысле, сколько сознательное инвестирование в систему универсальной кодировки,
опутывающей все сферы жизни общества и закрепляющей универсальное
22
господство капитала как кода .
Виртуальная финансовая экономика не только оказывается автономной и наиболее прибыльной сферой бизнеса. При этом она позволяет освобождаться от любых социальных обязательств. Эта проблематика особенно основательно проанализирована в трудах З. Баумана. Английский социолог сравнивает представителей глобальной бизнес-элиты с «помещиками, живущими в столице», поскольку они благодаря свойствам виртуальных денег получили возможность пользоваться локальными ресурсами, ничего не вкладывая взамен и не признавая никакой ответственности за локальные сообщества: «Мобильность, приобретенная теми, кто инвестирует — людьми, обладающими капиталом, деньгами, необходимыми для инвестиций — означает для них поистине беспрецедентное в своей радикальной безоговорочности отделение власти от обязательств: обязанностей в отношении собственных служащих, но также и в отношении молодых и слабых, еще не рожденных поколений, и самовоспроизводства условий жизни для всех — одним словом, свободу от обязанности участвовать в повседневной жизни и развитии общества»23.
Присущая глобальной экономике финансов свобода от локальной привязанности порождает специфический «капитализм без труда» и «капитализм без налогов», являющийся, по меткому выражению У. Бека,
24
«философским камнем богатства» . В начале этого процесса стоит постепенное превращение денежной формы богатства в доминирующую и формирование индивидуалистической предрасположенности не принимать
22 БодрийярЖ. Символический обмен и смерть... — С. 68.
23 Бауман З. Глобализация. Последствия для человека и общества. — С. 20.
24 Бек У. Что такое глобализация? — М.: Прогресс-Традиция, 2001 — С. 16.
во внимание других, а завершается он дезинтеграцией богатых и бедных социальных групп.
Становится все меньше посредствующих звеньев внутри социальной системы, объединяющих бедных и богатых и обеспечивающих их коммуникацию и согласие. Богатым теперь вообще не нужны бедные - ни в качестве постоянных работников, ни в качестве потребителей — ведь виртуальные финансы свободны как от производства, так и от рынка. В результате у них становится все меньше фактических точек соприкосновения, и игнорирование богатыми интересов общества, разрывы коммуникаций и взаимное отчуждение претворяются в реальные формы временной и пространственной сегрегации. Богатые в условиях глобализации «живут во времени, а бедные - в пространстве», причем экстерриториальность богатых проявляется в их фактическом отделении от местных сообществ с помощью всевозможных форм защиты от нежелательных вторжений, от любых
25
контактов с теми, кто к глобальным элитам непричастен . Агрессивная демонстрация богатства сменяется агрессивным стремлением отделиться и никогда не соприкасаться.
Как проявляются эти тенденции в современной России? В российских городах еще практически нет районов, где богатые и бедные не жили бы рядом, даже на престижной подмосковной Рублевке они еще пока вынуждены соседствовать. Однако в других сферах жизни, в первую очередь в потреблении товаров и услуг и использовании соответствующей инфраструктуры, в возможностях доступа к здравоохранению, образованию, культуре и т.д. они уже принципиально разделены и обособлены 26 . Происходит и сокращение общественных пространств, которые реально могли быть местом встречи представителей различных социальных групп и основой хоть какой-то общности их жизненных миров: общественная деятельность, развлечения, покупки и проч. у бедных и богатых происходят
25 Бауман З. Глобализация. Последствия для человека и общества. - С. 32.
26 Давыдова Н.М., Седова Н.Н. Материально-имущественные характеристики и качество жизни богатых и бедных // Социологические исследования, 2004, № 3. — С. 48.
физически в разных местах. Можно отметить и явную тенденцию к дальнейшей сегрегации, основанной как на символических, так и вполне физических границах: дресс-код и фейс-контроль не позволяют бедным попадать в те клубы, рестораны, казино, где развлекаются богатые, отсутствие средств не даст воспользоваться услугами тех же медицинских и образовательных учреждений, магазинов и т.д.
Логика глобализации и ее опыт, обобщенный западными исследователями, указывает на то, что формирование границ, обозначающих не только символический, но и фактический разрыв между богатыми и бедными в России по пространственному (территориальному) принципу, а также и по всем другим, будет продолжаться. И этот процесс чреват незаметными или мало заметными для общества, но от этого не менее ожесточенными локальными конфликтами.
Эти конфликты уже порождаются и будут порождаться хоть и ненасильственным и даже совершаемым в рамках закона, но все же исполненными агрессии акциями вытеснения представителей бедных социальных групп за пределы мест обитания богатых. Их предвестниками уже является вполне законное и «мирное» выдавливание бедных из ставших элитными и просто престижными домов и дачных поселков путем навязывания обязательного дорогого сервиса по принципу «не можете платить — ищите жилье подешевле».
Глобализация российских компаний приведет к снижению их социальной ответственности не только в силу диктуемой экономической рациональностью необходимости сокращать расходы, но и в силу самой специфики современной культуры богатства. На эту тенденцию уже обратили внимание западные исследователи глобализации. Так, У. Бек говорит о «конфликте виртуальных и реальных налогоплательщиков»: «Предприятия могут производить продукцию в одной стране, платить налоги в другой, а требовать государственных субсидий в форме мероприятий по созданию инфраструктуры — в третьей. Пикантность ситуации
заключается в том, что именно самые богатые становятся виртуальными налогоплательщиками...» 27 . Бремя содержания развитой социальной инфраструктуры, поддержания традиционно высокого уровня культуры, обеспечения безопасности и т.д. ложится на реальных налогоплательщиков — на мелкие и средние предприятия, на частных лиц. Лидеры глобализации пользуются фактически бесплатно социальными и культурными достижениями высокоразвитых стран, которые оплачивает не глобализированное население, страдающее, вдобавок ко всему, от издержек глобализации вроде сокращения рабочих мест. По замечанию У. Бека,
ирония новейшей истории состоит в том, что глобализацию вынуждены
28
оплачивать те, кто от нее не выигрывает, а проигрывает .
Соответственно усиливающемуся отчуждению богатых социальных групп от общества, их растущей самоизоляции, в культуре богатства все меньше места занимает его легитимация как демонстрация символического единства богатых социальных групп и общества. Независимость от локальных сообществ, фактический разрыв с ними и обретаемые благодаря виртуальным деньгам реальные возможности игнорировать их позволяют современным богатым не считаться ни с местными законами, ни с традициями, ни с моральными нормами. Забота традиционных и даже связанных с индустриальным капитализмом богатых социальных групп о своем «символическом капитале», об общественном мнении, о налаживании диалога с обществом путем принятия социальной ответственности оказывается не актуальной для «новых богатых».
З. Бауман в связи с этим обозначает страты глобального общества как «туристов» и «бродяг». «Туристами» являются представители новой, интернациональной по своему составу, глобальной элиты и близких к ней по уровням доходов групп (бизнесменов, менеджеров, деятелей культуры, ученых и т.п.), которые свободно перемещаются по всему миру по
27 Бек У. Что такое глобализация. — С. 15.
28 Бек У. Что такое глобализация?... — С. 17.
собственному желанию, которые живут «во времени», поскольку любые пространства для них легко преодолимы и потому равнозначны. Они путешествуют, поскольку весь мир открывается им в равной степени как гостеприимный и привлекательный, и в этом смысле все локальные местности равнозначны.
«Бродягами» оказываются те, для кого их собственная родина оказалась вдруг «невыносимо негостеприимной». Это вынужденные мигранты, которые отправляются в дорогу не потому, что им этого хочется, а потому, что оставаться на месте уже невозможно. Однако, как замечает З. Бауман, являясь, по существу, «альтер эго» туристов, они, в то же время, в условиях глобализации оказываются принципиально неравноправными. Характерно, что практически во всем мире, ратующем за возможно более свободное движение денежных, информационных, товарных потоков, принимаются законы «о миграции», «о гражданстве», ограничивающие свободное передвижение социальных групп-аутсайдеров глобализации. З. Бауман подчеркивает: «Насильственная локализация оберегает естественную селективность последствий глобализации. Часто упоминаемая и вызывающая все больше беспокойства поляризация мира и его населения - это не внешнее, постороннее, деструктивное вмешательство, "ставящее палки в колеса" процессу глобализации, а его следствие»29.
Таким образом, естественным следствием процесса глобализации является деление общества на тех, кто не связан никакими обязательствами с локальными сообществами, прежде всего, благодаря финансовым возможностям, и тех, кто полностью зависит от местного сообщества и государства в силу отсутствия таких возможностей. Первые нуждаются лишь в условиях для свободного движения виртуальных денег, остальное им доступно в равной степени в любом регионе глобального мира. Вторым нужны рабочие места, безопасность, социальные гарантии у себя дома, однако возможностей для этого становится все меньше.
29 Бауман З. Глобализация. Последствия для человека и общества.
- С. 133.
Глобальное «общество спектакля» и виртуальная коммуникация социальных групп
Встреча социальных групп, находящихся на разных концах шкалы доходов, все чаще переносится в виртуальное пространство. Характерно, что при усилении реальной сегрегации бедных и богатых, свертыванию коммуникации между ними, растет интерес к образу жизни богатых, их развлечениям, потребительским стандартам и т.д., которым посвящается все больше телепередач и печатных изданий. То, что в реальности отгорожено от чужих глаз высокими заборами и охраной, предстает перед обществом в виде светских новостей и завораживающих картин «красивой жизни» с обложек глянцевых журналов. В России в последние годы появилось большое количество печатных изданий и телевизионных передач разных жанров, ориентированных на ознакомление аудитории с потребительскими стандартами богатых — разнообразные шоу, демонстрирующие последние тенденции в дизайне одежды, помещений и ландшафтов, в кулинарии, анализирующие рейтинги клубов, ресторанов, отелей и т.д. Возникло даже особое направление массовой литературы, посвященное образу жизни богатых, ибо сюжет, конфликты и все содержание там имеют вторичное значение.
Образцы престижного потребления предстают перед обществом как спектакль, в который отчуждается реальная коммуникация. Современное общество с доминированием денежной формы богатства и ее тяготением к глобальной мобильности превращается, по выражению французского социолога Г. Дебора, в «общество спектакля», где социальные связи опосредуются образами 30 . Социальная жизнь, то есть реальные взаимодействия различных социальных групп, перерождается в «утверждение всякой человеческой, то есть социальной жизни как простой
30 Дебор Г. Общество спектакля. — М.: Логос, 2000. — с. 23.
видимости» . Подлинные взаимодействия между богатыми и бедными заменяются представлением и созерцанием виртуальных образов проживаемой жизни.
При этом именно деньги являются одним из тех агентов производства виртуальной реальности, которые отчуждают подлинную реальность от человека: «Спектакль есть другая сторона денег — всеобщего абстрактного эквивалента всех товаров. Но если деньги подчинили себе общество как репрезентация главной эквивалентности, то есть обмениваемости многообразных благ, чье потребление оставалось несравнимым, спектакль представляет собой их развившееся современное дополнение. Спектакль есть деньги, на которые мы только смотрим, ибо в нем тотальность потребления уже заместилась тотальностью абстрактного представления»32.
Демонстрация богатства в этой виртуальной реальности становится его важнейшей социальной функцией, поскольку способствует развитию потребительских практик. Это особенно важно для современного общества, члены которого интегрированы именно в качестве потребителей, а не производителей33. Подобно тому, как деньги интегрируют рынок на уровне символической и виртуальной коммуникации, демонстративное потребление, в том числе и предметов роскоши, оказывается фактором объединения социальных групп, для которых потребительские практики богатых являются эталоном, предназначенным для воспроизведения на доступном уровне.
Для общества спектакля оказывается востребованным новый тип личности, социального актора: это уже не активный участник общественного производства, не осознающий свои интересы участник политической борьбы, а пассивный созерцатель, живущий в виртуальной реальности, зритель развертываемых перед ним повествований и образов. Социальная критика и борьба классов и групп, с утверждения права на которую и с развитием способности которой начинается история европейского модерна, приобретает
31 Дебор Г. Общество спектакля. — С. 25.
32 Дебор Г. Общество спектакля. — С. 37.
33 Бауман З. Индивидуализированное общество. — С. 85.
в контексте спектакля совершенно новый смысл. Поскольку спектакль как сущность общественных отношений подразумевает отсутствие подлинной реальности, арочной морали, абсолютной истины, все критические выступления, протесты против несправедливости, отдельные прецеденты классовых столкновений воспринимаются как частные спектакли, рядоположенные и равнозначные другим. Всем хорошо известно, что в современных СМК сообщения о забастовке работников той или иной отрасли, о протесте граждан против коррупции чиновников и самоуправства «новых богатых» соседствуют с новостями из жизни «звезд» (как местного, так и глобального масштаба) и репортажами с гламурных презентаций товаров класса «люкс». Мозаичность, отсутствие логической и содержательной связи виртуальной реальности тотального спектакля ведет к утрате реальной социальной идентификации и представлений о собственных интересах и целях, а также о подлинных проблемах других социальных групп.
Так в контексте спектакля формируется виртуальное единство общества, точнее, симулякр единства. Богатые и бедные, которые в условиях глобализации оказались, по выражению У. Бека, «сидящими за разными столами», оказались объединены в виртуальной реальности престижного демонстративного потребления. Люди, которые реально не имеют средств для удовлетворения базовых потребностей (в питании, жилье и одежде) — по данным социологов, в 2006 г. в России таких было до 30% опрошенных34, охотно обсуждают достоинства элитных домов, автомобилей, украшений, известные им из глянцевых журналов или телепередач. Происходит симулятивное снятие развивающейся в реальной жизни социальной сегрегации
Обратившись к анализу современных мифов Р. Барта, можно сказать, что потребительские мифы создают и упрочивают иллюзию отсутствия социальной дифференциации, гомогенности общества, когда любой представитель бедных социальных групп, низкооплачиваемыемые работники,
34 Свобода. Неравенство. Братство. —
С. 184.
пенсионеры и т.п. без рефлексии по поводу собственного положения идентифицируют себя с образами участников модных презентаций,
35
путешественников и т. д. .
Социальная жизнь переживается большинством не в ее подлинных проблемах и противоречиях, порождаемых ростом социального расслоения общества и подрывом его реального единства, а в тех иллюзорных проблемах тотального потребления, которые создаются в виртуальной реальности СМК. Как замечает Р. Барт, предлагаемая проблема, как наилучшим образом нашпиговать куропатку вишнями, скрывает реальную проблему, состоящую для подавляющего большинства аудитории в том, как раздобыть эту самую
36
куропатку, точнее, денег на нее .
В рамках этого симулятивного единства происходит утверждение стабильности и незыблемости существующего порядка вещей через снятие реальной идентичности социальных классов, их интересов, потребностей и проблем. И постулирование такого симулятивного единства снимает необходимость налаживания реальной социальной коммуникации и решения вопросов социального расслоения глобального общества. Отсутствие реальных взаимодействий между богатыми и бедными приводит к тому, что культура богатства становится все более ориентированной на его демонстрацию, а легитимация богатства перестает быть ее необходимым компонентом. Соответственно, реальная социальная ответственность также занимает все меньше места в развитии глобального бизнеса.
35 См.: Барт Р. Мифологии. — М.: Изд-во Сабашниковых, 2000. — С. 268-269.
36 Барт Р. Мифологии. — С. 171.
