УДК 34
ДИХОТОМИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЯ И ГРЕХА В МОДЕЛИ ПРАВОВОГО ПОВЕДЕНИЯ СОВЕТСКОГО КРЕСТЬЯНСТВА
© 2015 О. Ю. Ельчанинова
Аннотация. Статья посвящена рассмотрению проблемы структурного строения и регуляционных функций ценностно-правовых ориентации советского крестьянства, обусловивших специфику его правового поведения. Дан анализ толкования данной категорией населения понятий «преступление» и «грех», «законность» и «противоправность».
Ключевые слова: государство, общество, преступление, грех, наказание, воздаяние, право, обычное право, возмездие, крестьянство, социум.
THE DICHOTOMY OF CRIME AND SIN IN THE MODEL OF LEGAL BEHAVIOR OF SOVIET PEASANTRY
© 2015 O. Elchaninova
Summary. This paper deals with the structural problems of the structure and functions of regulatory legal value-orientations of the Soviet peasantry that determined the specifics of its legal behavior. The analysis of the interpretation of this category of the population concepts of «crime» and «sin», «legality» and «illegality».
Keywords: state, society, crime, sin, punishment, retribution, law, customary law, retribution, the peasantry, society.
Модернизационные процессы, протекающие в современной России и направленные на институционализацию правового, социально-ориентированного государства, усиливают актуальность тезиса о взаимовлиянии правового поведения социума и направления вектора государственно-правового развития, а также обусловливают необходимость переосмысления правового поведения крестьянства, являвшегося в течение столетий самым многочисленным социальным слоем и определявшего характер национального развития.
Деревенское население нашей страны прошло длинный, во многом трагичный путь, в течение которого радикально менялись его основные социальные характеристики, представления о «праве и законе», о «добре и зле», уклад жизни, что не могло не влиять на изменения в обществе в целом. Трансформация модели правового поведения крестьянского социума наряду с другими причинами приводила к метаниям страны между патернализмом и отказом от всех авторитетов, восхвалением русской самобытности, самостийности и признанием своей неполноценности и подобострастным отношением ко всему иностранному, между патриотизмом и универсализмом.
Советская деревня - это особый социальный мир, огромный не только по территории и численности населения, но и по глубине имеющихся там проблем. Одной из них была проблема структурного строения и регуляционных функций ценностно-правовых ориентаций сельского населения: именно они обусловливали специфику его правового поведения.
В условиях советского государственно-правового пространства значение обычного права как источника права значительно уменьшилось, но вместе с тем, по нашему мнению, оно продолжало влиять на многие стороны жизни крестьянского социума, что не могло не наложить свой отпечаток на толкование данной категорией населения таких понятий, как «преступление» и «грех», «законность» и «противоправность». Понятие «пра-
во» в сознании крестьян с юридическим, нормативно-правовым документом не отождествлялось. В их понимании оно сливалось с обычаями, религией и моралью1.
Как и любая правовая система, область неписаных законов не оставалась неизменной и эволюционировала под влиянием условий общественного развития. В то же время обычное право отличалось значительной устойчивостью по причине преобладания в его источниках не формально-догматических факторов, а нравственно-этических и духовно-религиозных явлений крестьянского бытия.
Приверженность крестьян нормам обычного права ранее определялась общинным укладом, традициями аграрного труда, самобытностью общественного устройства и сельским менталитетом. В нем воплощалось представление колхозников о правопорядке, находившее свое выражение в том, каким образом крестьянский социум решал социальные конфликты, семейные вопросы: «.. .что город - то норов, что деревня - то обычай».
Трансформация советского общества и эмансипация крестьянства формировали в сельской повседневности новации, которые не укладывались в рамки традиционных правовых обычаев. Очутившись в круговороте разнообразных, вызываемых социалистическим строем правоотношений, крестьяне, с одной стороны, ощутили настоятельную потребность в законном ограждении своих интересов наравне с представителями других социальных групп2. С другой стороны, вторжение закона в мир крестьянских правоотношений нарушило монополию и снизило авторитет обычно-правовых норм и представлений. Потенциальная возможность обжаловать незыблемые ранее решения сельских судов трансформировала сложившуюся систему правовых ценностей.
Вместе с тем во второй половине XX в. в модели правового поведения колхозного крестьянства очень отчетливо просматривается дихотомия преступления и греха. В понимании колхозников преступление - это убийство, воровство, грабеж, драка. Главными причинами преступлений они считали божью волю, сглаз, порчу, случайность, нищету, то есть преступление в их глазах было грехом. Чужого преступника, то есть того, чей поступок их конкретно не касался, крестьяне всегда жалели как человека, попавшего в беду. Поэтому прощение, которое выпрашивал преступник у сельского социума, всегда воспринималось с одобрением и служило смягчающим обстоятельством при определении наказания.
Под грехом же в советской деревне понимали всякое богопротивное деяние. Грехом считалось ругательство, работа в праздничные дни, рождение ребенка без мужа. Также как грех воспринималось пьянство, аморальный образ жизни, непочитание родителей и т. п.
О том, что боязнь крестьян божьего гнева за греховное поведение по-прежнему была очень сильна, свидетельствуют многочисленные присловья, поговорки: «Не боюсь я суда людского, а боюсь Божьего», «Перед судом соврешь, а перед Богом нет»3.
Любой проступок в деревне получал, прежде всего, моральную оценку. Если с точки зрения формального права нравственное может быть преступным, и не все, что преступно, должно быть безнравственным, с точки зрения жителей деревни, все преступное обязательно безнравственно, а все, что нравственно, не может быть преступным.
Это противоречие между обычным и писаным правом находило свое выражение в сельской повседневности. Крестьяне считали нормальным делом или своим святым правом самогоноварение, битье жен, порубку колхозного леса и другое, считавшееся по закону преступлением. В то же время не все нарушения, которые, по мнению крестьян, совершать греховно, преследовались законом. Например, выше было отмечено, что в сельском быту греховным делом считалось работать в святые дни. Все помнили несколько десятков различных религиозных дат, причем так называемых главных праздников, которые отме-
1 См.: Ельчанинова О. Ю. Деформация крестьянского правосознания в условиях советского политико-правового пространства во второй половине XX в. // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. - Тамбов: Грамота, 2013. - № 1. - Ч. 1. - С. 59-63.
2 См.: Там же.
3 См.: Безгин В. Б. Крестьянская повседневность (традиции конца XIX - начала ХХ в.): монография. - Тамбов: ТГТУ, 2004. - 304 с.
чались одновременно и повсеместно (Пасха, Рождество и др.), даты в честь различных святых (Михайлов день, Иванов день, Петров день, Сергиев день, Иван Богослов, Иван Постный, Воздвижение, Казанская икона Божьей матери и др.), которые праздновались в большинстве населенных пунктов, а также различные местные престольные праздники. Последние сопровождались обычно массовыми гуляньями. Поэтому распространенным и обычным явлением был невыход на работу в эти дни.
Что касается проблемы детоубийства (инфантицида) и избавления от плода, то в этом вопросе оценка тяжести преступления по нормам обычного права была созвучна положениям официального законодательства. Советское крестьянство признавало убийство женщиной своего незаконнорожденного ребенка столь же тяжким преступлением, как и другие убийства4. Прелюбодеяние, разврат, беременность до брака и т. д. крестьяне оценивали больше как грех, чем как преступление.
Существенно расходились положения официального закона и нормы обычного права в трактовке имущественных преступлений. Если закон стоял на страже колхозного имущества и преследовал даже за покушение на колхозную собственность, то в понимании крестьян мелкие кражи вообще не считались преступлением, колхозники руководствовались правилами «все вокруг колхозное, все вокруг мое...» или «кабы люди не крали яблок в чужих садах, может быть, и Бог не зарождал столько плодов»5. В качестве подтверждения устойчивости этой практики можно привести слова заведующей фермой совхоза «Смычка» Балашовского района Саратовской области: «Как бы мы ни старались, 5070 тонн сена обязательно уйдет! Помните, как было всегда? Заготавливаем 950 тонн, но из них 50 тонн надо сбрасывать на воровство!..»6. В период 1973 по 1983 г. количество зарегистрированных хищений колхозного имущества в целом по РСФСР возросло на 39 % .
Реакция властей на эти и другие противоправные действия сводилась к расширению перечня ограничительных мер: наказание сокращением или изъятием приусадебного участка, в том числе и для престарелых колхозников, взыскание до 10 трудодней за невыход на работу, денежные штрафы: за пользование колхозной лошадью - в сумме 50, 80, 100 и 200 рублей, за нарушение трудовой дисциплины в размере от 25 до 150 рублей, за пивоварение, - 300 рублей, за прогулы, связанные с религиозными праздниками, - от 26 до 100 рублей, за неявку по вызову правления - 25 рублей, за оставление детей без надзора - от 25 до 100 рублей, за самовольный уход из колхоза - 500 рублей (причем за это нарушение штраф налагался на всех членов колхозного двора)8. Но если цель закона состояла в том, чтобы карать за содеянное преступление, то деревня в своем правовом мировоззрении считала, что главное в том, чтобы преступник раскаялся и исправился9.
В правовом поведении колхозного крестьянства оценка правонарушений производилась в контексте системы «свой - чужой». К «чужим» относились все, кто не являлся членом колхоза. По отношению к ним нравственные принципы не действовали, они были представителями чуждого мира и поэтому враждебного. Порой воровство воспринималось не как преступление, а как некое удальство - особенно, если оно совершено где-то на стороне и не по отношению к своему члену колхоза.
Таким образом, в правовом поведении и сознании советских крестьян деяния делились на две группы: это греховные действия (самоубийство, нецеломудренная жизнь и беременность до брака, супружеская неверность, нарушение святости воскресных и праздничных дней) и дела, считавшиеся грехом и преступлением одновременно (детоубийство,
4 См.: Федоров В. А. Мать и дитя в русской деревне (конец XIX - начало XX в.) // Вестник МГУ. - Серия 8: История.
- 1994. - № 4. - С. 3-21.
5 См.: Безгин В. Б. Правовые обычаи и правосудие русских крестьян второй половины XIX - начала XX века. - Тамбов, 2012.
6 ГА РФ. - Ф. Р-9401. - Оп. 2. - Д. 480. Позитив 1.
8 Лунеев В. В. Преступность XX века. - М.: НОРМА, 1997. - С. 205.
8 Государственный архив Пензенской области. - Ф. 1913. - Оп. 1. - Д. 3764. - Л. 24.
9 См.: Высоких Ю. В. Генетические истоки правосознания // Вестник Южно-Уральского государственного университета.
- Серия: Право. - 2006. - № 13 (68). - Вып. 8. - Т. 2. - С. 24-28.
убийство и др.). Грех считался сугубо личным делом - «кто в грехе, тот и в ответе», и ответ этот должен был человек держать перед Богом, а не перед государством и обществом.
Вместе с тем преступление затрагивало интересы общества, поэтому и наказывалось по решению суда. Кроме того, действенным наказанием человеку за совершение того или иного поступка (как греховного, так и преступного) было осуждение крестьянского социума, которое портило репутацию человеку и его семье. Проведенный анализ показывает, что процесс модернизации, усиливающиеся связи города и деревни постепенно включали крестьян в сферу позитивного правового пространства, вытесняя из крестьянского обихода многовековые юридические обычаи. Однако несмотря на проходившую секуляризацию массового сознания, понятия о грехе и преступлении, сложившиеся на протяжении веков, продолжали бытовать в модели правового поведения советского крестьянства.
Библиографический список
Безгин, В. Б. Крестьянская повседневность (традиции конца XIX - начала ХХ века) : монография / В. Б. Безгин. - Тамбов : ТГТУ, 2004. - 304 с.
Безгин, В. Б. Правовые обычаи и правосудие русских крестьян второй половины XIX - начала XX века / В. Б. Безгин. - Тамбов, 2012. - 124 с.
Высоких, Ю. В. Генетические истоки правосознания / Ю. В. Высоких // Вестник ЮжноУральского государственного университета. - Серия : Право. - 2006. - № 13 (68). - Вып. 8. - Т. 2. - С. 24-28.
ГА РФ. - Ф. Р-9401. - Оп. 2. - Д. 480. Позитив 1.
Государственный архив Пензенской области. - Ф. 1913. - Оп. 1. - Д. 3764. - Л. 24.
Ельчанинова, О. Ю. Деформация крестьянского правосознания в условиях советского политико-правового пространства во второй половине XX в. / О. Ю. Ельчанинова // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. - Тамбов : Грамота, 2013. - № 1. - Ч. 1. - С. 59-63.
Лунеев, В. В. Преступность XX века / В. В. Лунеев. - М. : НОРМА, 1997.
Федоров, В. А. Мать и дитя в русской деревне (конец XIX - начало XX в.) / В. А. Федоров // Вестник МГУ. - Серия 8: История. - 1994. - № 4. - С. 3-21.