CC BY
80
УДК 323.11-054.57
ДИАСПОРА КАК СУБЪЕКТ ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ
© 2009 г. А.С. Ким
Тихоокеанский государственный университет, Pacific National University,
680035, г. Хабаровск, ул. Тихоокеанская, 136, 680035, Khabarovsk, Tikhookeanskaya St., 136,
khstu@ khstu. ru khstu@ khstu. ru
Анализируется диаспора как субъект этнополитических отношений. Рассматриваются различные научные подходы к определению факторов этнополитической трансформации диаспор. Обосновывается этнополитическое содержание диаспоральности в современном обществе. Предпринимается попытка раскрыть роль диаспоральной идеи в этнополитической мобилизации диаспор.
Ключевые слова: диаспора, субъект этнополитических отношений, диаспоральная, этнополитическая общность, ди-аспоральная идея.
Clause is devoted to the analysis of diasporas as ethnopolitical phenomenon. The author considers various scientificl approaches to definition offactors of diasporas's ethnopolitical transformation. In clause the ethnopolitical maintenance of a phenomenon of diaspora in a modern society proves. The author tries to come to light a role of the idea in ethnopolitical mobilization ofdiasporases.
Keywords: diasporas, subject of ethnopolitical relations, diasporas, ethnopolitical community, diasporas idea.
Под субъектом в общенаучном смысле понимается носитель предметно-практической деятельности. Признаками субъектности какого-либо общественного феномена являются обладание им самосознанием, осознанной целью, способностью к действию по ее реализации. В современном обществознании в качестве носителей предметно-практической деятельности признаются как индивиды, так и социальные общности и организации, которые принято называть социальными субъектами. Соответственно всякая социальная единица, имеющая осознанный специфический интерес и стремящаяся для его реализации овладеть ресурсами политической власти или оказывать влияние на тех, кто ими распоряжается, выступает в качестве субъекта политических отношений, или политической силы. Субъектами политических отношений могут реально выступать только такие социальные единицы, которые обладают соответствующей мотивацией и необходимыми знаниями, навыками и возможностями для самостоятельного участия в политике. Применительно к отдельным индивидам или организациям такое условие представляется достаточно очевидным. Что касается крупной социальной общности (например, этнической), то она становится субъектом политики в том случае, если осознает себя имеющей специфический интерес общностью и самоорганизуется для удовлетворения своих интересов. Благодаря своим организационным структурам, являющимися необходимым инструментом артикуляции интересов и потребностей ее членов, общность становится субъектом политики, или политической силой.
Этнические и национальные общности относятся к первичным субъектам политических (этнополитиче-ских) отношений. Политические институты, формирующиеся этими общностями в качестве инструментов своего участия в политике, являются вторичными. Это - государство, политические партии, обществен-
ные организации и движения. Все они вторичны по отношению к субъектам первой группы, так как создаются для выражения и реализации интересов различных наций и этносов. Интересы и степень активности данных общностей определяют силу, общественное значение, перспективу и результаты разрешения национально-этнических противоречий. Этнопо-литические отношения включают в себя отношения, складывающиеся по поводу распределения власти между представителями различных этносов и наций. Как специфический вид политических отношений они охватывают сферы взаимодействия государства и других политических институтов данного социума с этническими и национальными общностями, а также институтами, выражающими (или претендующими на это) интересы последних.
Уточнения требует вопрос о том, почему в круг субъектов этнополитических отношений включаются национальные общности (нации), которые по начинающей доминировать в России западноевропейской исследовательской традиции понимаются как гражданские, а не этнические общности. На наш взгляд, объяснением этого факта являются следующие обстоятельства:
1) многие нации полиэтничны, поскольку развивались на определенной территории, где в силу исторических особенностей сложилось сосуществование различных этносов (Индия, Малайзия, Сингапур);
2) ряд наций возник как политическое объединение этносов (Австро-Венгерская империя, СССР, Югославия);
3) нации могут формироваться на миграционной основе, посредством слияния множества этнических групп в единую общность, но на основе конкретного этнокультурного субстрата (в США, Канаде - анг-
лосаксонского, странах Латинской Америки - испанского);
4) нации складывались на определенной территории как добровольный союз различных этносов, преобразовавшийся в процессе длительного существования в единую гражданскую общность (Швейцария);
5) национальные общности могут включать в себя различные сохранившие этнокультурную идентичность группы (баски в Испании, уэльсцы в Великобритании, мегрелы в Грузии), а также диаспоры, образовавшиеся из бывших иммигрантов (потомки выходцев из бывших французских колоний, российские корейцы);
6) некоторые нации совпадают с одним этносом (Республика Корея, КНДР, Япония).
Таким образом, все известные истории и современности нации формировались и функционируют и на этнической (полиэтнической) основе, хотя и не сводятся, за редким исключением, к конкретному этносу. По вышеупомянутым причинам нация, являясь гражданской общностью, обладая институтами права, идеологии и культуры, не может устраниться от участия в межэтнических взаимодействиях. Более того, в условиях кризисного развития и глубоких общественных трансформаций нередко совершается своеобразная инверсия, когда нация или отдельные ее части и входящие в ее состав группы, ощущая нехватку других общественных ресурсов, обращаются к своим этническим истокам, что оборачивается нарастанием этнополитической напряженности. В такой ситуации отдельные представители, группируясь в национальные движения и организации, осуществляют под руководством новоявленных элит попытки придать развитию и функционированию нации этнический характер, причем на основе апелляции к ценностям только одного определенного этноса. Если это удается, то национальная общность сужается по своему социальному содержанию до размера этнической и в таком качестве выступает как субъект этнополитических отношений. Иллюстрацией этого являются факты того, что «...есть некоторые признаки разрушения национального консенсуса в мультилингвистической Швейцарии, появились влиятельные праворадикальные партии в благополучных Нидерландах (партия П. Фортейна), Дании (Партия прогресса, датская народная партия), Норвегии (Партия прогресса) и др.» [1, с. 254].
Что касается отдельных частей наций или этносов, рассеянных на территории различных государств, т.е. диаспор, то они становятся политическими субъектами только в том случае, если осознают себя имеющими специфический интерес общностями и самоорганизуются для удовлетворения своих интересов. Историческая память, самовыделение в принимающем обществе, интолерантность автохтонного населения, а нередко и дискриминационная политика вынуждают приписывать себя к определенному множеству. Если к этому добавить сконструированные в угоду этнона-ционалистическим настроениям мифы и стереотипы, то диаспора начинает превращаться посредством эт-
нополитической мобилизации в реальный политический субъект.
Пробуждению «спящей этничности» могут способствовать международные связи принимающего общества, его отношения с государством исторической родины диаспор, изменения как внутри стран исхода диаспор, так и в их роли в международной политике. Именно в этом смысле следует понимать рассуждения Г. Шеффера о том, что «группы, утрачивающие этническую идентичность и склонность к консолидированным выступлениям, постепенно „оживают", восстанавливают сети поддержки и влияния внутри страны и „поверх границ"» [2, с. 171]. Ярким примером Г. Шеффер считает «недавнее пробуждение» польской диаспоры в США, которая начала проявлять все более живой интерес к своей исторической родине, прежде всего под электризующим воздействием визита Папы Римского в Америку и успехов «Солидарности». Свою роль сыграли экономические трудности в Польше до и после распада Восточного блока и последующая демократизация страны. Диаспора восстановила работу своих организаций, пребывавших в упадке, упрочила прежние и завязала новые контакты на внутреннем и международном уровнях [2, с. 171].
В связи с этим интересным представляется высказывание В.А. Тишкова о зарубежных соотечественниках. Даже с учетом того, что «.большинство представителей дореволюционной и даже послереволюционной эмиграции уже давно ассимилировались в странах своего проживания . никто не гарантирует, что в будущем кто-то из этой категории людей может активизировать свое российское происхождение, особенно если появятся новые притягательные мотивы в отношении более привлекательной России. Такие чувства могут появляться и в третьем, и в четвертом поколениях эмиграций ... » [3, с. 88].
Осознавая значимость новых этнополитических реалий, индивиды могут не только самоопределяться по отношению к своей этнической общности, но и реализовывать свои возможности политического участия в изменившемся государстве, использования механизмов власти для защиты своих ценностей и интересов. Этим объясняется принявшее массовый характер в постсоветской России появление и функционирование национально-культурных автономий и других диаспоральных (в том числе общественно-политических) организаций.
В таких условиях можно говорить о перспективах и тенденциях преобладания в ближайшем будущем коллективной формы диаспоральности над индивидуальной. Именно поэтому рамки поля этнополитологи-ческого исследования определяют использование термина «диаспора» в коллективном (групповом) значении, поскольку не имеет смысла говорить о политической проблематике в тех случаях, когда термин «диаспора» трактуется в индивидуальном контексте. В последнем случае мы имеем дело с разрозненными индивидами, целью которых является максимальная ассимиляция с доминирующими этносами, полная интеграция в принимающее общество без выдвижения
каких-либо (в том числе политических) требований. Им не требуется сохранение и поддержание идентичности, включение в сообщество себе подобных. Здесь этнополитической проблематики нет ввиду отсутствия коллективного этнического субъекта (субстрата), который стремится реализовать посредством политического участия свои потребности и интересы, формировать свое этнополитическое пространство. На наш взгляд, логика этнополитологического исследования определяет представление о диаспоре как этно-политическом феномене, который состоит в том, что существует политическая проблематика общностей, проживающих вне своей исторической родины. Общности могут быть реальные и мнимые, но в любом случае происходит политическая актуализация диас-поральных состояний. В случае диаспоры мы имеем дело со специфическими основаниями мобилизации индивидов для совместной политической деятельности. Их понимание лежит в плоскости рассмотрения политических факторов трансформации диаспор в субъекты этнополитических отношений.
Диаспора как этнополитическая общность нередко генерируется политикой этнократических режимов. Известный российский исследователь этнических процессов Ж.Т. Тощенко считает: «В их арсенале достаточно приемов, которые направлены на реализацию вожделенных целей. Среди них прежде всего стоит охарактеризовать тот, который можно назвать этнической сегрегацией или "' гетторизацией" национальных меньшинств в этнонациональной общественной среде. Сущность этого явления заключается в разделении правового поля по национальному, религиозному или же расовому признаку» [4, с. 126]. Печальный опыт этнической сегрегации, шовинистического гегемонизма и этнического исключения, вызвавший многочисленные расовые и этнополитические конфликты в США и Западной Европе, не обошел стороной и постсоветское пространство. В общественном мнении, не без участия СМИ и властных структур, был сформирован феномен «лица кавказской национальности», на основе которого, например , «мэрия Москвы ввела практику жесткого контроля - разрешение прописки и т.п., что ущемляло права человека по этническому принципу» [4, с. 129]. В этой связи нельзя не согласиться с Ж.Т. Тощенко, полагающим, что «.такое отношение политиков в немалой степени способствовало сплочению многих национальных групп в их противостоянии с окружающей средой .» [4, с. 129] и, добавим, их этнополитической мобилизации.
Трансформации этнических меньшинств, диаспор в этнополитические общности способствуют попытки разрушения этнической субъектности, формой выражения которой является «самоорганизация и самоуправление, т.е. наличие общиннородовых институтов (тейпов, тухумов и пр.) и механизмов их функционирования ...» [4, с. 185]. Попытки разрушения этнической субъектности проявляются в формировании новых общностей посредством административно-территориальных переделов, массовых депортаций по этническому признаку, ущемления и вытеснения языков
определенных этносов и наций, общеобязательности государственной идеологии или мировоззрения правящей элиты (например, атеистического, интернационалистского в СССР), политической дискриминации и политических репрессий. Такой политикой вызывается этническая солидарность, направленная на сопротивление давлению извне, тому, что определяет национальную, этническую идентичность. Обсуждение проблемы разрушения этнической субъектности активно инициируется национальными движениями и этническими общественными организациями, которые присваивают себе функцию выразителей интересов своих народов и осуществляют этнополитическую мобилизацию представителей своих национальностей, используя угрозу потери идентичности.
Этнополитическая трансформация диаспоральных общностей нередко возникает в случае передела национально-государственных границ. Р. Брубейкер на примере Веймарской Германии и постсоветской России рассматривает феномен «диаспор катаклизма». По его мнению, «.и немцы, и русские были вовлечены в длительный процесс рассеивания за пределы своего главного этнического ареала, но в отличие от представителей обычных трудовых диаспор, они образовали диаспоры вследствие внезапной и травматической для них перекройки границ, когда многонациональные империи разбились на кусочки, мечтающие стать нациями-государствами» [5, с. 9]. Важнейшей этнополити-ческой характеристикой «диаспор катаклизма» Р. Бру-бейкер считает один из типов порожденного ими «пост-многонационального национализма». Последний включает «требования к властям признать их как особую национальную общность и дать им коллективные, основанные на национальности права - культурные или политические» [5, с. 11]. Этнополитиче-скими диаспоральными общностями, которые, по его мнению, являются наиболее яркими носителями «пост-многонационального национализма», можно назвать «немцев во многих восточно-европейских странах в межвоенный период, а также венгерские и русские меньшинства в наши дни» [5, с. 12].
Г. Шеффер определяет и такой фактор формирования этнополитических диаспор, как формы их жизнедеятельности, содержание которых определяется тем, что «члены диаспорных сообществ поддерживают эмоциональные, интеллектуальные и экономические связи со своими родинами» [2, с. 170]. Он прогнозирует, что «.в условиях глобализации в различных государствах начнут возникать новые пришлые сообщества, а численность старых будет увеличиваться. Соответственно следует ожидать укрепления диаспоральных организаций и трансграничных сетей поддержки. К тому же все большая политизированность лидеров и рядовых членов диаспор (из-за роста их численности, потребности в их услугах и изменения отношения к ним в некоторых принимающих странах) будет способствовать более активному участию диаспор в культурной, экономической и политической жизни принявших их обществ» [2, с. 170].
Предпосылкой превращения диаспор в субъекты эт-нополитических отношений является их становление как участников этнополитических конфликтов. Конфликты в прибалтийских странах, ранее бывших республиками СССР (Эстонии, Латвии) показывают, что в этнополитическом противостоянии основными участниками являются титульные этносы (эстонцы, латыши) и ставшее диаспорами русскоязычное население. Подобное произошло и в Казахстане, «...где русские, утратив представительство в органах власти и подвергаясь бытовым унижениям, избирают вариант исхода, ибо ассимилироваться в казахов при всем желании не могут . Страна все больше оказывается расколотой по этническому принципу и в географическом плане ... Если в северных промышленных городах случается забастовка русских казахстанцев, а ей противостоит пикет из одних милиционеров-казахов, рано или поздно открытый конфликт неизбежен» [3, с. 143].
В качестве субъектов современных этнополитиче-ских отношений диаспоры нередко выступают как инструменты сецессии и ирредентизма. И в этом смысле, по мнению В.А. Тишкова, «в современном мире диаспора может играть и негативную роль, что продемонстрировали зарубежные чеченцы в отношении России или зарубежные албанские косовары в отношении Югославии» [3, с. 188]. Диаспоральная общность приобретает этнополитический характер (или он усиливается) в процессе развития этнополитических конфликтов на исторической родине. В этой связи можно согласиться с В.А. Тишковым, полагающим, что «сепаратизм питает внешняя диаспора, которая всегда склонна оказывать эмоциональную и финансовую поддержку наиболее интригующим и рискованным проектам на исторической родине» [3, с. 134]. «Кое-где диаспора, имея высокий статус в стране проживания, может навязывать свою версию ситуации в стране сецессии и влиять на политику государств, добиваясь нужных резолюций, правовых актов и ассигнований» [3, с. 135]. Примерами такого этнополитического поведения являются действия армянской и албанской диаспор в США, албанских диаспор в некоторых европейских странах, черкесской и чеченской диаспор в Турции и Иордании. «Карабах, Косово и отчасти Чечня показали, что диаспора, особенно образовавшаяся уже в ходе конфликта, узурпирует этот конфликт и право на выражение "воли народа" и манипулирует конфликтом на расстоянии» [3, с. 135].
В.А. Тишков считает: «Современные диаспоры столь мощны, что могут прекратить конфликт, а могут вести его десятилетиями, обеспечивая воюющие стороны деньгами и поддерживая политически» [3, с. 135]. В пример приводится тамильская диаспора в Индии и в странах Запада, «.которая финансирует (1 млн дол. в месяц!) вооруженных тамильских сепаратистов в Шри-Ланке уже более 20 лет» [3, с. 135]. К этому следует добавить, что «.деньги и симпатии американских ирландцев помогают держаться сепаратистам Ольстера на протяжении многих десятилетий ...» [3, с. 135].
Г. Шеффер выделяет несколько характеристик, дающих основание рассматривать диаспоры как этно-политические общности: «1) отношения родин и при-
нимающих государств к политической активности диаспор; 2) доступ последних к властям обоих типов стран и представителям их общественности; 3) готовность правительств "там" и "тут" считать диаспоры политическим ресурсом при продвижении своих интересов на двустороннем и мировом уровнях; 4) национальные и международные соглашения, воздействующие на интенсивность миграционных потоков и статус переселенцев» [2, с. 182].
Рассмотрение различных подходов к определению политического содержания диаспоры позволяет выявить и обозначить стратегические цели диаспоры как субъекта этнополитических отношений, которыми могут быть:
1) сплочение, консолидация диаспоры (а в случае насильственного рассеяния восстановление единства, собирание в сообщество);
2) установление политического режима, отвечающего интересам диаспоры;
3) реализация права каждого представителя диаспоры на политическую деятельность и др.
В современных этнополитических процессах диаспоры постоянно формулируют свои политические требования, среди которых:
- право на этнополитическое самоопределение, в том числе и в форме национально-культурной автономии;
- право на самосознание (идентичность), его политическое оформление и артикуляцию;
- реализация прав самопровозглашенных диаспо-ральных политических сообществ, возникающих вокруг крупных национальных государств (например, Приднестровье, косовские албанцы, иракские курды);
- формирование негосударственных политических образований для защиты прав представителей диаспор;
- право диаспор на воссоединение с исторической родиной;
- защита прав соотечественников, находящихся в диаспоре, на международном уровне.
На наш взгляд, главной этнополитической составляющей диаспоры является тема самоопределения, обусловленного совокупностью ее политических позиций и форм деятельности, позволяющих реализовывать свои интересы. Обсуждение темы этнополитического самоопределения сводится к вопросу о том, в какой политической форме надлежит реализоваться этнокультурной и этносоциальной специфике диаспоры. Поскольку диаспора рассматривается в современной политологии преимущественно в рамках конфликтогенной парадигмы, ее этнополитическое самоопределение представляется в основном как совокупность проблем, связанных с межэтнической напряженностью, острыми противоречиями, противоборством. Между тем эффективная разработка проблемы этнополитического самоопределения предполагает выявление конструктивного (консенсусно-го) потенциала диаспор. При таком подходе усилится внимание к изучению позитивных сторон межэтнических взаимодействий и процессов, что в свою очередь будет способствовать становлению консенсусной этно-политической парадигмы и реализации конструктивной этнополитики.
Литература
1. АчкасовВ.А. Этнополитология : учебник. СПб., 2005.
2. Шеффер Г. Диаспоры в мировой политике // Диаспоры. 2003. № 1.
3. Тишков В.А. Этнология и политика : статьи 19892004 гг. М., 2005.
Тощенко Ж.Т. Этнократия : история и современность : социологические очерки. М., 2003. Брубейкер Р. «Диаспоры катаклизма» в Центральной и Восточной Европе и их отношения с родинами (на примере Веймарской Германии и постсоветской России) // Диаспоры. 2000. № 3.
Поступила в редакцию
11 февраля 2008 г
