CC BY
20
7. Skovoroda, G. Prya besu so Varsavoyu [A Debate between the Devil and Varsava], in Skovoroda, G. Povne zibrannya tvoriv u 2 t., t. 2 [Complete Works in 2 vol., vol. 2]. Kiev: Naukova dumka, 1973, pp. 85-98.
8. Skovoroda, G. Tolkovanie iz Plutarkha o tishine serdtsa [Interpretation from Plutarch about the Quietness of the Heart], in Skovoroda, G. Povne zibrannya tvoriv u 2 t., t. 2 [Complete Works in 2 vol., vol. 2]. Kiev: Naukova dumka, 1973, pp. 203-217.
9. Orwell, G. 1984. Moscow: AST, 2014. 318 p.
10. Shopengauer, A. Polnoe sobranie sochineniy v 4 t., t. 3 [Complete Works in 4 vol., vol. 3]. Moscow: Izdanie D.P Efimova, 1904. 992 p.
УДК 165.731(470) ББК 87.3(2)-582
ДИАЛОГИЧНОСТЬ ФИЛОСОФИИ ИСТОРИИ РУССКОГО ПОЗИТИВИЗМА И СОВРЕМЕННОСТЬ
Е.Е. МИХАЙЛОВА
Тверской государственный технический университет наб. Аф. Никитина, д. 22, г. Тверь, 170023, Российская Федерация E-mail: mihaylova_helen@mail.ru
Рассматривается диалогический характер философии истории русского позитивизма. Обозначены основные формы диалога, в которых запечатлена позитивистская историко-философская рефлексия социокультурного развития конца XIX - начала XX века. Выявляются идеи, утратившие свою значимость, и идеи, сохранившие продуктивность, созвучные сегодняшнему дню. В качестве предмета обсуждения предлагаются следующие формы диалога как «встречи» культур: история как пространство «встречи» культур; философия истории как «встреча» сознаний познающих субъектов; интерпретация текста как дискурсивная «встреча» прошлого и настоящего. С использованием герменевтической методологии и инструментария историко-философского анализа выявлено, что русские историки-позитивисты фокусировали внимание на историческом процессе как результате взаимовлияния различных культур. Показано, что русские позитивисты на основе многофакторного анализа измеряли и осмысляли глубину культурной дистанции между историческим текстом и его интерпретатором и справедливо отмечали, что каждая эпоха обладает собственным дискурсом, т.е. «говорит» на своем языке. Выявлено, что представители философии истории русского позитивизма старались держаться нравственных ориентиров как в интерпретации исторических текстов прошлого, так и в ходе обсуждения дискуссионных вопросов настоящего. В современном знании рецепция многофакторной модели социокультурного развития выглядит противоречиво: с одной стороны, она позволяет видеть поливариантное развитие культуры и общества, с другой стороны, ограничивает исследователей исторического прошлого только миром фактов.
Ключевые слова: историко-философская рефлексия, диалог культур, позитивизм, культурная дистанция, нравственные ориентиры.
DIALOGICAL PHILOSOPHY OF HISTORY OF RUSSIAN POSITIVISM
AND MODERNITY
Е. MIKHAILOVA
Tver State Technical University.
22, nab. Af. Nikitin, Tver, 170023, Russian Federation E-mail: mihaylova_helen@mail.ru
The dialogical nature of philosophy of history of Russian positivism is considered in this article. In particular, in what forms of dialogue positivist historical and philosophical reflection of socio-cultural development of the late XIX - early XX century is embodied, what ideas have lost their significance and which ones are still productive, tune into the present day. As the subject matter the following forms of dialogue are offered: history as an area for «meeting» of cultures; philosophy of history as a «meeting» of the consciousness of the knowing subjects; text interpretation as a discursive «meeting» of the past and present. With the use of hermeneutic methodology and historical and philosophical analysis, perspectively their synthesis it is revealed that the Russian positivists have focused on the fact that the historical process is the result of dialogue between culture. Using a multifactor analysis, Russian positivists measured and comprehended the depth of cultural distance between the historical text and its interpreter. They rightly noted that each epoch has its own discourse, meaning it «speaks» in its own language. Being active public figures, the positivist historians productively built a «bridge» between the past and the present. It is revealed that they tried to maintain moral guidelines both in interpreting the historical texts of the past and in the discussion of the debatable questions of the present. In modern knowledge, the reception of a multifactorial model of socio-cultural development looks contradictory: on the one hand, it allows one to see the multivariate development of culture and society, on the other hand, it limits the researchers of the historical past to the world of facts alone. For thinkers of the late XIX, early XX centuries the «conversation» about the past and about methods of historical cognition was identified with an answer to the challenge of modernity. They perceived historical material as an opportunity to «ask» in order to get answers to current questions of the present.
Key words: historical and philosophical reflection, dialogue culture, positivism, cultural distance, moral guidelines
Представители философии истории русского позитивизма конца XIX -начала XX века причисляли себя к сторонникам положительного знания в стадии его «теоретико-познавательного критицизма»1. Об этом свидетельствует их последовательная критика попыток построения глобальных субстанциональных схем всемирной истории. Всемирная история в интерпретации русских позитивистов оказывается сопряженной с бесконечно протекающим процессом взаимовлияния культур. Стратегии социокультурного развития, представленные исследователями многофакторной ориентации, демонстрируют динамику социально-философской мысли конца XIX - начала XX века. В работах Н.И. Кареева мы находим выдержанную в многофакторном ключе линию социокультурного прогресса. В.О. Ключевский и его ученики конструируют матрицу многообразных социальных и культурных форм исторических сообществ. В интенции Р.Ю. Виппера социокультурное развитие уже выгля-
1 См.: Виппер Р.Ю. Несколько замечаний о теории исторического познания // Две интеллигенции. М.: Тип. т-ва И.Н. Кушнерев и Ко, 1912. С. 26-61 [1].
дит как поле волнообразных излучений социальных форм, связанных между собой силой культурного взаимодействия.
Сознательно дистанцируясь от попыток построения глобальных субстанциональных схем всемирно-исторического развития, представители русской философии истории, на самом деле, не смогли уйти далеко от метафизиков. Идеи всемирной истории, в виде некоего тождества форм и тенденций развития культур, похожи у них на глобальную мыслительную конструкцию, отличающуюся от метафизической версии лишь многофакторным основанием. До конца не преодоленные методологические стереотипы позитивистского мышления не помешали русским историкам привнести новую «ноту» в поле философии истории, в частности, в разработку вопросов, связанных с межкультурным взаимовлиянием. Всемирная история, в их интерпретации, рисуется как процесс бесконечно сложной и изменчивой комбинации культурных и социальных образований, разворачивающийся по мере усиления поливариантного диалога культур. Сам термин «диалог культур» специально не артикулируется историками прошлого, он имеет более позднее происхождение и запечатлен, к примеру, в работе В.С. Библера «Культура. Диалог культур (опыт определения)»2. Однако, когда В.О. Ключевский говорит о «культурном заимствовании», П.Н. Милюков - о «культурных кругах», а ЕЮ. Виппер - о «культурных волнах», современный исследователь, на своем, на новом рефлексивном уровне миропонимания, подразумевает «диалог культур». Диалог культур как обмен системой ценностей помогает соединять в единое целое исторически трансформирующиеся общества. При взаимодействии культур исторически выстроенная система ценностей одного народа неизбежно оказывается на линии пересечения с системой ценностей другого.
Диалог культур как способ осуществления истории
Конструкт «встречи культур», выстроенный в свое время русскими позитивистами, в современном понимании сопрягается с воззрениями М.М. Бахтина. В статье «Ответ на вопрос редакции "Нового мира"» (1970 г.) он говорит о диалоге как условии успешной жизнедеятельности всех народов: «Один смысл раскрывает свои глубины, встретившись и соприкоснувшись с другим, чужим смыслом: между ними начинается как бы диалог, который преодолевает замкнутость и односторонность этих смыслов, этих культур. Мы ставим чужой культуре новые вопросы, каких она сама себе не ставила, мы ищем в ней ответа на эти наши вопросы, и чужая культура отвечает нам, открывая перед нами новые свои стороны, новые смысловые глубины» [3, с. 354]. Диалогичность, в интерпретации Бахтина, - это открытость сознания исследователя, его готовность к общению «на равных». Диалогические отношения предполагают «раздел голосов», пооче-редность говорящих субъектов3.
2 Библер В.С. Культура. Диалог культур (опыт определения) // Вопросы философии. 1989. № 6. С. 31 [2].
3 См.: Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества / сост. С.Г. Бочаров; текст подгот. ГС. Бернштейн и Л.В. Дерюгина; примеч. С.С. Аверинцева и С.Г. Бочарова. 2-е изд. М.: Искусство, 1986. С. 371, 385 [3].
В сочинениях В.О. Ключевского прямо или косвенно идет речь о «встречах культур»: древнерусской - с византийской, русской - с западноевропейской. Такие «встречи», в интерпретации историка, напрямую связаны с процедурой исследовательского понимания и оценки. Ко времени Ключевского вопрос о полезности/ бесполезности/вреде культурного заимствования, инициированный в свое время славянофилами и западниками, перешел в другую плоскость - практическую. Главным предметом дискуссии стал вопрос о непосредственном механизме «встречи» культур, о содержании культурного обмена. Ключевский рисует панораму изменения оценки взаимовлияния России и Европы и выделяет три волны смены тональности русской общественной мысли - религиозную, нравственную и социологическую. В XVII веке этот вопрос поднимался в рамках спора о «религиозной опасности или безвредности общения с католическим и лютеранским, вообще еретическим Западом»4. Затем вопрос о культурном влиянии переместился в сферу нравственной оценки, связанной с преобразовательной деятельностью Петра I. Наконец, в «наш век», как говорит Ключевский, этот вопрос стал рассматриваться в связи с поиском общих условий исторического развития, с появлением социологии как особой науки о свойствах и действиях исторических сил, выстраивающих и двигающих «людское общежитие», т.е. вопрос был перенесен в «социологическую» или «философско-историческую» плоскость5.
Говоря о механизме культурного заимствования, В.О. Ключевский выступает противником слепого подражания. «Жить общей жизнью означает ли жить одной жизнью?» - задается он вопросом. И отвечает на него отрицательно. Прошлое показывает, что культурный обмен между Россией и Европой протекал независимо от споров, разворачивающихся вокруг него в течение двух столетий, он осуществлялся объективно, т.е. в силу условий, действующих помимо рассуждений и публицистических баталий. Называя полемику вокруг вопроса о культурном заимствовании «праздной» по своему содержанию и цели, Ключевский при этом отмечает ее значимость для роста национального самосознания. Самой сутью своей постановки этот вопрос «будил нашу мысль, поддерживал охоту к историческому размышлению, оттачивал наше сознание и, таким образом, имел воспитательное и образовательное значение»6. Итак, вопрос поставлен. Теперь необходимо оттачивать национальное самосознание, а это - «трудное и медленное дело, венчающее работу человека и народа над самим собой, и достигается оно разносторонними путями»7. Заимствуя европейские формы культуры, Россия не только изменялась сама, но и поставила перед Европой новые вопросы. «Наше отношение к Западной Европе определяется... степенью нашего сознания и самообладания, и не только нашего, но и западноевропейско-
4 См.: Ключевский В.О. Источниковедение. Источники русской истории // Ключевский В.О. Собр. соч. в 9 т. Т. 7 / под ред. В.Л. Янина; послесл. и коммент. Р.А. Киреевой. М.: Мысль, 1989. С. 422 [4].
5 Там же. С. 423.
6 Там же. С. 424.
7 См.: Ключевский В.О. Статьи по русской культуре // Ключевский В.О. Собр. соч. в 9 т. Т. 9. / под ред. В.Л. Янина; послесл. и коммент. Р.А. Киреевой. М.: Мысль, 1990. С. 101 [5].
го» [4, с. 424], - пишет В.О. Ключевский. Рост национального самосознания зависит от многих условий, главными из которых являются: способность народа вырабатывать привычку обдумывать вопросы, задаваемые жизнью; объем и глубина накопленного исторического опыта. Иными словами, в вопросе о взаимовлиянии культур России и Европы Ключевский считает более важным не столько результат, сколько сам процесс осмысления этой «встречи».
Для полноты разговора о диалогичности философии истории русского позитивизма отметим, что Ключевский оказался исследователем, тонко чувствующим культурную дистанцию. Особенно это проявляется в его работе с источниками. Исследователи солидаризируются в признании того, как умело он использует герменевтическую процедуру при толковании текстов прошлого. Наиболее выразительно это проявилось в его работе над древнерусскими летописями. Понимание смысла, зафиксированного в такого рода источниках, означает «двойное» толкование: самого языка летописного свода и культурной дистанции, которая разделяет безымянных авторов текстов и их интерпретатора. Историк должен понимать и среду, и мыслительную традицию, в пределах которой писались и переписывались летописи. И одновременно он должен осознавать себя субъектом современности. Тонко улавливая сложность преодоления культурной дистанции, Ключевский предлагает держаться полилогической позиции в процедуре прочтения и понимания древних текстов. Сначала интерпретатор должен объяснить, т.е. указать, источники летописи, восстановить хронологическую последовательность событий, перепутанную в силу редакционного вмешательства каждого летописца, работавшего с текстом. Далее он должен решать более сложную задачу исторической критики - задачу понимания текста, т.е. «внесения исторического смысла»8.
Интеллектуальный диалог как «встреча» двух субъектов познания
Диалогичность предполагает возможность взаимопонимания, общую языковую среду, в которой разворачивается обмен идеями. Представители российской позитивистской философии истории проявили себя умелыми полемистами, с одной стороны умеющими давать критическую оценку односторонним концепциям и теориям, с другой стороны способными «слушать» и «слышать» своих оппонентов. Об этом говорят эпистолярные дискуссии: К.Д. Кавелина с В.С. Соловьевым - о границах возможностей позитивного знания; Н.И. Кареева с Н.Я. Данилевским - о сильных и слабых сторонах теории культурно-исторических типов; П.Н. Милюкова с Г Тардом - о рисках чрезмерного увлечения принципом подражания в объяснении фактов социокультурного развития; П.Н. Милюкова с П.А. Сорокиным - о природе и статусе «национальности» и т.д.
Иллюстративен в этом отношении пример К.Д. Кавелина. Содержательно или контекстуально его сочинения отражают и саму возможность интеллектуального диалога, и продуктивность такового. Прямо или опосредованно автор вступает в дискуссию со своими идейно-теоретическими предшественниками,
8 См.: Ключевский В.О. Источниковедение. Источники русской истории. С. 16.
полемизирует с современниками, намеренно ставит себя, своего оппонента и читателя в ситуацию противоречивых суждений. Преодолев в свое время искус сначала славянофильства, затем западничества, в зрелые годы своего творчества Кавелин стал позиционировать себя сторонником положительной философии с ее поливариантным видением истории и культуры. Возможно, благодаря этому ему удается дать сбалансированную оценку известному спору славянофилов и западников о путях развития России. Он соглашается и с теми, и с другими, и одновременно критикует представителей обоих направлений. Со славянофилами Кавелин соглашается в том, что они справедливо обратили внимание на некритическое увлечение России европейскими культурными формами, и это задерживало развитие собственных интеллектуальных сил, освещало культурные потребности «ошибочным светом»9. С западниками Кавелин соглашается в том, что необходимо использовать готовые достижения западноевропейской культуры. Между тем он критикует и тех, и других за крайность мнений: славянофилов - за необоснованную идеализацию русского старинного быта и попытку возрождения его в новых формах, западников - за переоценку гармонизирующей силы европейской культуры, далекой от совершенства, что, собственно, и подтвердилось событиями революций в Европе середины XIX столетия. Кавелин остается верен поливариантной исследовательской позиции: в любом учении видеть зерно здравого смысла и подвергать критике одностороннюю идеализацию. Спор славянофилов и западников для него, с одной стороны, это символ роста национального самосознания, с другой - пример увлеченности ложными идеалами, неподтвержденными фактологическим материалом. Мыслитель резюмирует: «Эпигоны славянофильства и западничества остались при основах и тезисах, лишенных живого значения, твердя - одни о народничестве, другие -о европеизме, цивилизации и прогрессе.» [6, с. 1033].
Сориентированность на диалог проявляется у Кавелина даже в тех ситуациях, где он вынужден отказать оппоненту. Иллюстративен пример его переписки с редактором журнала «Русская беседа» А.И. Кошелевым. В самый разгар полемики об отмене крепостного права Кошелев предлагает ему сотрудничать в специально организованном для этой цели приложении «Сельское Благоустройство». Полностью поддерживая усилия Кошелева, Кавелин все же отвечает отказом. В своем письме к редактору он объясняет это двумя обстоятельствами этического характера. Во-первых, он выражает свое несогласие по поводу негативной тональности вышедшей в журнале статьи историка В.В. Григорьева «Т.Н. Грановский до его профессорства в Москве» (1856 г.), автор которой, считавший себя при жизни Грановского его товарищем по Петербургскому университету, по мнению Кавелина, не должен был высказывать столь несправедливую и негативную оценку в отношении недавно ушедшего из жизни историка. Во-вторых, Кавелин высказывает неудовольствие тем, что славянофилы отказались от участия в обеде литераторов в Москве 28 декабря 1857 года. На этом обеде предполагалось произносить речи по поводу необходимости улуч-
9 См.: Кавелин К.Д. Злобы дня // Кавелин К.Д. Собр. соч. Т. 3. Наука, философия и литература. СПб.: Тип. М.М. Стасюлевича, 1899. С. 1028 [6].
шения быта крестьян, официально заявленному императором Александром II в рескриптах генерал-губернаторам виленскому и петербургскому. Но главное, эта встреча должна была «примирить, при столь торжественном случае, давнишние распри и недоразумения между славянофилами и западниками»10. Кавелин задает риторический вопрос адресату своего письма: «Статья Григорьева о Грановском и недавний отказ ваш и ваших соединиться с нами в общем русском празднике - разве это залог соединения и дружного действия?» И сам отвечает на него: «Полагаю, что вы отказали бы мне в уважении, если бы я думал и поступал иначе» [7, с. 33].
Возможно, на первый взгляд, этот пример выглядит как некий «частный случай». На деле, переписка высвечивает диалогические способности Кавелина, его нравственно-этические представления и умение коммуницировать с людьми разных воззрений. Любопытно, что несогласие с редакционной политикой журнала, поправшей, на его взгляд, этические нормы, в дальнейшем не помешало общаться с Кошелевым. Спустя годы они будут вместе заниматься организацией премии имени Ю.Ф. Самарина при Московском университете11. Личностное, нравственное начало для Кавелина всегда оставалось определяющим. В равной степени он был готов отстаивать честь западника Грановского и чтить память славянофила Самарина.
Интерпретация как способ сцепления двух времен - прошлого и настоящего
Русские позитивисты второй половины XIX - начала XX века в числе первых заговорили о том, что любая культура есть уникальный мир, дарящий людям смысловую целостность, в которой они могут существовать, зачастую не задумываясь об ансамбле ее компонентов, происхождении и генетических истоках. Предлагая историю в качестве важного способа поиска культурно-национальной идентичности, русские позитивисты-историки рассматривали интерпретацию прошлого как способ его «сцепления» с ключевыми проблемами настоящего. В современном знании, несмотря на иную методологическую платформу, такая позиция свойственна творчеству П. Рикёра. Он считает, что интерпретация, совершаясь в «настоящем», казалось бы отличном от традиции, в то же время принадлежит и «прошлому», прошлое и настоящее дискурсивно взаимосвязаны. С нарративных позиций Рикёр предлагает обратиться к особому времени - времени самого смысла, запечатленного в семантической конструкции символа и делающего возможным взаимное обогащение прошлого и настоящего12. Исторический рассказ, по Рикёру, есть одновременно и действие, и дискурс. Будучи действием, он включает в себя автора, ответственного за определенные последствия своего слова, за цель, средства, формы сотрудничества и обстоятельства, в которых создавался текст.
10 См.: Из литературной переписки К.Д. Кавелина. Кошелев А.И. // Русская мысль. Год 17-й. Кн. II. М.: Тип. Кушнерев и К?, 1896. С. 32 [7].
11 Там же. С. 34.
12 См.: Рикёр П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике / пер. с фр. и вступ. ст. И.С. Вдовиной. М.: Канон-Пресс-Ц; Кучково поле, 2002. С. 13 [8].
Будучи дискурсивным, исторический рассказ представляет собой определенные правила композиции, которым подчинен диахронический строй истории. Благодаря своим дискурсивным характеристикам, историческое повествование объединяет прошлое и настоящее не в формате построения хронологии фактов, а через их смысловую интерпретацию13.
В современном знании рецепция многофакторной модели социокультурного развития выглядит противоречиво: с одной стороны, она позволяет видеть поливариантное развитие культуры и общества, с другой стороны, ограничивает исследователей исторического прошлого только миром фактов. Для мыслителей рубежа Х1Х-ХХ столетий «разговор» о прошлом и о способах исторического познания отождествлялся с ответом на вызов современности. Они воспринимали исторический материал как возможность «спрашивать», чтобы получить ответы на актуальные вопросы настоящего. Сегодня обращение к истории по-прежнему видится одним из способов самореференции, однако наблюдается смещение акцентов: исторический материал нередко используется массмедиа в развлекательных целях или для мифологизации прошлого, в одних случаях - благодаря потенциалу народной памяти, способной порождать героев, в других - в силу проявления политической воли.
Прямо или контекстуально в текстах позитивистски настроенных авторов присутствует созвучная современности идея: история может и должна разворачиваться на платформе равноправного культурного взаимодействия. Продуктивность такового, согласно поливариантной рефлексии, может быть достигнута при условии обоюдной готовности всех участников понимать друг друга и принимать во внимание позицию оппонента. Не противостоять, а коммуницировать, не считать одним-единственным, например, европейский идеал человечества, а признавать важность многополярности развития культур. Диалог можно считать сложившимся, если есть взаимное стремление к пониманию. Специфика природы культурного диалога заключается в том, что он всегда не завершен, всегда остается диалогом «по последним вопросам» (М.М. Бахтин)14. А в вопросе важно не столько то, как мы его решаем, сколько то, что мы его решаем (В.О. Ключевский)15.
Список литературы
1. Виппер Р.Ю. Несколько замечаний о теории исторического познания // Две интеллигенции. М.: Тип. т-ва И.Н. Кушнерев и Ко, 1912. С. 26-61.
2. Библер В.С. Культура. Диалог культур (опыт определения) // Вопросы философии. 1989. № 6. С. 31-42.
3. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества / сост. С.Г. Бочаров; текст подгот. Г.С. Бернштейн и Л.В. Дерюгина; примеч. С.С. Аверинцева и С.Г. Бочарова. 2-е изд. М.: Искусство, 1986. 445 с.
13 См.: Рикёр П. Время и рассказ. Т.1. Интрига и исторический рассказ / пер. с фр. Т.В. Слав-ко; науч. ред. И.И. Блауберг. М.; СПб.: Культурная инициатива; Университетская книга, 1998. С. 70 [9].
14 См.: Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. С. 376.
15 См.: Ключевский В.О. Источниковедение. Источники русской истории. С. 424.
4. Ключевский В.О. Источниковедение. Источники русской истории // Ключевский В.О. Собр. соч. в 9 т. Т. 7 / под ред. В.Л. Янина; послесл. и коммент. Р.А. Киреевой. М.: Мысль, 1989. С. 5-424.
5. Ключевский В.О. Статьи по русской культуре // Ключевский В.О. Собр. соч. в 9 т. Т. 9 / под ред. В.Л. Янина; послесл. и коммент. РА. Киреевой. М.: Мысль, 1990. С. 5-117.
6. Кавелин К.Д. Злобы дня // Кавелин К.Д. Собр. соч. Т. 3. Наука, философия и литература. СПб.: Тип. М.М. Стасюлевича, 1899. С. 1019-1074.
7. Из литературной переписки К.Д. Кавелина. Кошелев А.И. // Русская мысль. Год 17-й. Кн. II. М.: Тип. Кушнерев и Ко, 1896. С. 30-36.
8. Рикёр П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике / пер. с фр. и вступ. ст. И.С. Вдовиной. М.: Канон-Пресс-Ц; Кучково поле, 2002. 624 с.
9. Рикёр П. Время и рассказ. Т. 1. Интрига и исторический рассказ / пер. с фр. Т.В. Славко; науч. ред. И.И. Блауберг. М.; СПб.: Культурная инициатива; Университетская книга, 1998. 313 с.
References
1. Vipper, R.Yu. Neskol'ko zamechaniy o teorii istoricheskogo poznaniya [Some commentaries on the theory of historical knowledge], in Dve intelligentsii [Two intelligentsia]. Moscow: Tipografiya tovarishchestva I.N. Kushnerev i K°, 1912, pp. 280-296.
2. Bibler, VS. Kul'tura. Dialog kul'tur (opyt opredeleniya) [Dialogue of cultures (experience of defining)], in Voprosy filosofii, 1989, no. 6, pp. 31-42.
3. Bakhtin, M.M. Estetikaslovesnogo tvorchestva [Esthetics of written word]. Moscow: Iskusstvo, 1986. 445 p.
4. Klyuchevskiy, VO. Istochnikovedenie. Istochniki russkoy istorii [Source study. Sources of Russian history], in Klyuchevskiy, VO. Sobraniesochineniy v91., t. 7 [Collected works in 9 vol., vol. 7]. Moscow: Mysl', 1989, pp. 5-184.
5. Klyuchevskiy, VO. Stat'i po russkoy kul'ture [Articles on Russian culture], in Klyuchevskiy, VO. Sobranie sochineniy v 9 t., t. 9 [Collected works in 9 vol., vol. 9]. Moscow: Mysl', 1990, pp. 5-117.
6. Kavelin, K.D. Zloby dnya [Burning issues], in Kavelin, K.D. Sobranie sochineniy. T. 3. Nauka, filosofiya i literature [Collected works vol. 3. Science, philosophy and literature]. Saint-Petersburg: Tipografiya M.M. Stasyulevicha, 1899, pp. 1019-1074.
7. Iz literaturnoy perepiski K.D. Kavelina. Koshelev A.I. [From literary correspondence of K.D. Kavelin], in Russkaya mysl'. God 17-y. Kn. II [Russian thought. 17th year. Vol. 2]. Moscow: Tip. Kushnerev i Ko, 1896, pp. 30-36.
8. Riker, IP Konflikt interpretatsiy. Ocherki o germenevtike [Interpretations conflict. Essays on hermeneutics]. Moscow: Kanon-Press-Ts; Kuchkovo pole, 2002. 624 p.
9. Riker, P. Vremya i rasskaz. T.1. Intriga i istoricheskiy rasskaz [Time and story. Vol. 1. Intrigue and historical story]. Moscow; Saint-Petersburg: Kul'turnaya initsiativa; Universitetskaya kniga, 1998. 313 p.
