Диалог как сущность общения Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

УДК 130.2

ДИАЛОГ КАК СУЩНОСТЬ ОБЩЕНИЯ

Статья посвящена анализу особенностей диалогического общения. Сравниваются диалогическое и монологическое взаимодействия, реализующие «смыслы для себя» и «смыслы для других» на разных стадиях общения. В качестве центрального, ядерного момента взаимодействия рассматривается игра, анализируются ее составляющие: спектакль и состязание, особенности их реализации в монологическом и диалогическом взаимодействии на разных уровнях и стадиях общения, парадоксы и тенденции диалогического и монологического взаимодействий. Подчеркивается жизнеизменяющий потенциал диалогического общения, его направленность не только на решение проблем, но и на развитие субъектов общения, преображение их жизнедеятельности.

Ключевые слова: диалог, монолог, общение, самораскрытие, самопредъявление, интеракция, коммуникация, перцепция, игра, тайна.

Современность, эпоха постмодерна, ставит перед человечеством целый ряд вопросов, включая вопросы о том, что есть он сам и что есть его жизнь, как ему живется и как живется с ним. Отношения человека с собой и миром все больше утрачивают качества реальности и искренности, все больше нуждаются в осознанном усилии, «воле к смыслу», к диалогу. Диалог становится не просто взаимодействием равных, но способом собственно человеческого взаимодействия.

В современной модели общения, отраженной в работах А. У. Хараша, Г. М. Андреевой и концепции диалога М. М. Бахтина, категория общения раскрывается через ряд основных положений [1; 2; 3; 4; 5]. Отмечается связь общения и деятельности: ее проявление в модусах «сообщничество» и «партнерство». Общение, не имеющее внутренней основы, становится фатическим, если это не общение по поводу деятельности [6]. Общение не сводимо к обслуживанию предметных задач, процессы интеракции предстают как часть общения [1; 4; 7; 8; 9]. Общение, взятое и как интерактивный акт, и как аспект общественного бытия человека (со-бытия людей) - целостность, в которой ее интерактивные и перцептивно-информационные компоненты включены в конкретный мотивационный контекст: проблемно фокусированы. Диалог в отличие от монолога как псевдообщения - это общение на уровне действительных, сущностных мотивов деятельности, а не включенных в процесс потребления желаний и связанных с ними имитаций общения, деятельности и отношений. Субъекты диалога проявляют себя, открываются в своих сообщениях и текстах: открыто реализуют себя и свои цели или стремятся скрыть истинные смыслы и цели своей деятельности. Сообщение - не только передача информации, но событие и со-бытие людей, оно подразумевает предъявление ими самих себя.

M. P. ApneHmbeBa M. R. Arpentieva

DIALOGUE AS THE ESSENCE OF COMMUNICATION

The article is devoted to the analysis of the features of dialogic communication. Dialogic and monologic interactions that realize "meanings for myself" and "meanings for others" at different stages of communication are compared. The game is considered as the central, nuclear moment of interaction, its components are analyzed: the performance and competition, the features of their implementation in monologic and dialogic interaction at different levels and stages of communication, paradoxes and tendencies of dialogic and monologic interactions. It emphasizes the life-changing potential of dialogic communication, its focus not only on solving problems, but also on the development of subjects of communication, the transformation of their life activity.

Keywords: dialogue, monologue, communication, self-disclosure, self-presentation, interaction, communication, perception, game, mystery.

Интеракция людей выступает как игра, сочетающая два измерения: спектакль и состязание. Аналог такого понимания интеракции - «деловое ядро» А. В. Петровского в стра-тометрической концепции коллектива [10]: в структурном центре любой группы находится «ядро», которое определяет функционирование и развитие остальных слоев. Говоря об уровнях развития и построения группы, он расположил в структурном центре группы ее «деловое ядро», предметный смысл ее жизнедеятельности. Ядро определяет функционирование и развитие остальных страт-слоев, но до настоящего момента оно исследовано гораздо меньше иных страт и явлений коллективного взаимодействия и групповой динамики. Такое «ядро» возникает даже в краткосрочной, дистанционной или виртуальной встрече двух и более людей, в том числе - в виде гипотез о правилах взаимодействия и возможном развитии отношений в связи с предстоящими задачами деятельности (предметом деятельности). Люди, вступающие в общение, с самого начала предвосхищают особую отношенческую, познавательную и преобразовательную «интригу» («как изменятся наши отношения?», «что мы узнаем в процессе общения?», «как изменится ситуация?)», игру, готовятся к ней: и как игроки, ждущие начала соревнования, и как драматурги и актеры, включенные в спектакль.

Это «ядро» можно назвать «игровым»: игра есть то, ради чего мы приходим в этот мир и объединяемся в общности и сообщества [8; 11; 12; 13]. При описании отношений взрослых людей понятие игры используется для обозначения целого ряда тенденций и аспектов, отличающих нарушенное, уплощенное, монологическое общение-симу-лякр и реализуемые в этом общении «объектные», манипу-лятивные, конкурентные и отчужденные отношения к себе и миру, которые приводят общающихся на грань смыслового опустошения, дереализации [14; 15; 16; 17]. В этом

случае «нереальность» игры как имитирующего искренность отношений спектакля и скрывающего противостояние борющихся за «ресурсы» субъектов выполняет деструктивные функции. При описании отношений в детском возрасте понятие игры используется для осмысления моделирующей деятельности, которая, особенно в дошкольном возрасте, используется ребенком или окружающими для того, чтобы подготовить(ся) к деятельности учебной (развивающие функции игры), чтобы помочь преодолеть травмы «объектных», значимых отношений ребенка с окружающими его людьми (коррекционные функции игры). «Нереальность» игры как репетиции - основного спектакля и противостояния давлению окружающих - выполняет продуктивные функции [18; 19; 20]. Несмотря на разнообразие специфических для разных видов и контекстов профессионально-делового и интимно-личностного общения характеристик, в культуре, названной постмодернистской, эти характеристики часто проявляются в рамках тенденции упрощения общения [21, р. 183; 22]. Попытка противостоять разрушению активизирует поисковую, диалогическую активность. Вместо выученной беспомощности, подавляемой агрессии, опустошенности «псевдотайн», скрывающих эти беспомощность, пустоту и злобу взаимных обвинений, претензий по поводу нереализованных и не могущих быть реализованными ожиданий «вечной верности», «полного понимания» и т. д., вместо «дигитальной нравственности» и десакрализации достигается самоэффективность и взаимопомощь, смысловая испол-ненность жизнедеятельности, отношений человека, доверие и ответственность, реалистичность отношений. Ожидания и «беспомощности» сталкиваются с реальностью симуляций: индивиды симулируют самих себя, друг друга и отношения, опасаясь именно того, к чему они якобы стремятся. Игра как форма и суть полноценного общения обретает значимость, развивающий характер, стимулируя возвращение в реальность [13].

Спектакль состязателен, а состязание зрелищно. И то, и другое происходит по пусть не всегда легко осознаваемым, но четко сформулированным обществом и участниками правилам, сценариям. Отход от правил и ритуалов игры, ее запретов и предписаний грозит разрушением совместного действа, а иногда и самих участников. Чтобы пребывать в игре, даже разрушая ее, индивид должен делать вид, что он играет по правилам. Поэтому даже отпетым «мошенникам и лицемерам... всегда достается меньше, нежели тем, кто нарушал игру». Еретиков и вероотступников, неофитов и узников совести общество жестоко наказывает, иногда просто изгоняя [13, с. 22-23]. Поэтому притворщик, имитирующий игру, не посягая на ее внутренние правила и цели, даже если создает свои правила и ведет «свою игру», более или менее безобиден. Тот же, кто не принимает и не разделяет правил игры даже внешне, выступает как разрушитель иллюзий и стоящего за ними мира. И состязание, и спектакль собирают наблюдателей, подталкивают участников к самопрезентации, самоподаче. Люди, принимающие участие в соревновании или спектакле, играющие на сцене или играющие в игру, особенно участвующие в соревновании или спектакле «высокого качества», по сути одинаково принуждены заботиться о впечатлении, которое они производят на мир (соглядатаев, экспертов и/или критиков), на

наблюдателя как реального или потенциального соучастника или организатора игры (тренера, режиссера и т. д.). И то, и другое требует усилий - самоотдачи, необходимой, чтобы одержать победу (в состязании) или исполнить роль (в сценическом действе). Этот момент можно полагать ключевым: интеракция - объединение индивидуальных усилий, завершение интеграции как объединения индивидов. Самоотдача при этом задает выбор между двумя ипостасями играющего, успешное и полноценное самовыражение (самоотдачу) или неуспех, предопределенный преобладанием самоподачи. В рамках данного выбора очень важны феномены социальной фасилитации и в том числе коакции [23; 24; 25; 26; 27; 28]. В условиях коакции как соприсутствия происходит интенсификация индивидуального действования: коактирующие вступают в состязание друг с другом. Однако их действия при этом упрощаются и стандартизируются, интенсифицируются стороны деятельности, не обращенные к индивидуальности, творчеству, личному и нравственному выбору. «Тайна» («секрет») выступает как организующий принцип монологической интеракции: состязание в условиях коакции и «страх сцены» берут начало в тайне «другого». Эта «тайна» рождает тенденцию к защите собственного «я». Монолог связан с двумя состояниями: либо взаимный антагонизм и недоверие, либо объединение для совместной манипуляции третьим «другим». Возникает общность и иерархичность секретов или «тайн», к тайнам во избежание развала группы не допускаются не только люди со стороны, но и даже некоторые члены. Всякая же игра исключительна и обособлена, что проявляется «в таинственности, которой игра любит себя окружать...» [13, с. 23]. Монологическая интеракция, как объединение через общность секрета, имеет два полюса: соперничество и сообщничество. Тайны не исследуются, а расследуются, респонденты избегают контактов с исследователем, а избегаемые темы указывают путь к содержанию «игрового ядра» [9; 10].

В диалоге хранителем тайн являются не люди, а предметный мир: тайна - не то, что скрывается, а то, что скрыто, не изучено, еще не постигнуто или не может быть постигнуто (Бог). Партнерство - открытая система взаимодействий, ее поведение может быть противопоставлено другим системам. Оно может пониматься как конкурентное, поскольку в нем на место латентной агрессии приходит ассертив-ность, на место умолчаний - открытость. Однако внутри оно таким не является. Если сообщники заняты совершенствованием самоподачи, подчас не сознавая сами, ради чего играют и что скрывают, то в партнерских взаимоотношениях наблюдается максимизация самоотдачи, забота о реализации внутреннего потенциала каждого. В реальном, повседневном партнерстве неизбежна доля сообщничества, одним из типичных секретов которого является тенденция завышения оценки «своих» и занижение «чужих». Сообщничество рассчитано на повышение индивидуальных оценок личности и группы, а партнерство - на развитие и совершенствование личности и группы. Сообщники «отпускают» друг другу промахи и грехи, скрывая от других и самих себя недовольство и ощущения беспомощности, «т-валид-ности» и самонеэффективности, а партнеры ориентированы на конструктивное решение проблем и взаимопомощь, поддержку чувств самоэффективности, «валидности» и ус-

пешности. В результате выделяются три основных типа взаимодействия [8; 29; 30]. В основе первого - «коакция» -объединение индивидуальных усилий, при котором «каждый играет за себя», храня свои индивидуальные «тайны», даже если решает стереотипную, стандартную задачу, действует и живет, как и все. В плане взаимодействия коак-тирующие только соперничают. «Засекреченность» индивидуальных проблем и задач ситуативна: ситуации исповеди и институт исповеди имеют универсальный характер. Жизнь одинокого и никому не нужного быстро исчерпывает саму себя: поначалу «сэкономив» на усилиях заботы о других, человек теряет жизненные силы и переживает фрустрацию истинных мотивов, удовлетворение которых значит и обновление связанных с ними ресурсов, происходит в совместной жизнедеятельности [26; 31]. Искушение и потребность доверить свои тайны другим обычно борется со страхом разоблачения и негативной оценки [12]: «и так плохо, и эдак - нехорошо». Второй тип взаимодействия, монологический, включает объединение индивидуальных усилий, подчиненное мотиву соперничества: объединения с одними людьми ради противостояния другим. Такое объединение еще больше обособляет, изолирует индивида от «остального мира»: «хотели как лучше, а получилось как всегда». Третий тип взаимодействия - партнерство, объединение в сообщество без противопоставления другим, реальное членство индивида в сообществе. При этом полилогические, децентрализованные сети превосходят в скорости и качестве решений монологические. Интеграция включает выбор между доверием или защитой. Монологическая установка проявляется в защитных тенденциях, в стремлении к уходу и сокрытию, диалогическая - в доверии, в стремлении к встрече и самораскрытию [2; 15; 18]. Готовность и способность к интеграции выступает как готовность дать отпор «тем, кто не с нами». Перспектива интеграции - противоборство и затем неминуемое разъединение. Монологическая установка отражает мотивацию сближения - избегания, заботу об имидже, эго и его амбициях, о скрытых под ними тайнах. Главный источник опасности для человека - он сам. Неудачи сравнений с другими активизируют защиты от фрустраций: ролевую защиту, полемику («псевдодискутирование») и/или уход («невидимка») [8; 11, с. 157-176].

Диалогическая установка в контексте интеграции выступает как диспозиция построения и развития отношений, отказ от защит типа фатической и доминативной: обна(ру)жение «Я» делает его доступным для собеседника и доступным - «Я» самого собеседника. Доверие - готовность к самораскрытию и взаимному раскрытию - отлично от «откровенного» рассказа о себе, имитирующего и представляющего защитные уловки полемических защит «Эго» [8; 12, 24; 32; 33]. Самораскрытие как «говорение себя» -разносторонний самоотчет о переживаниях (информации), преодоление страха развития (комплекса Ионы) и стремления десакрализации, а не просто информации [2; 34]. Диспозиция доверия, реализованная в самораскрытии, связана с разрушением ролевых, полемических и предотвращением защит-уходов. При этом возникают желание прикоснуться к субъекту самораскрытия, переживание «внезапного» пространственного сближения.

Перцепция интегрирует аспекты, связанные с предубеждением и принятием. Монолог реализуется в деформированном пространстве невнимания и игнорирования, сравнения и унижения. Бдительность прагматика отлична от безраздельной концентрации - доминанте - на другом [2; 35]. Предубеждение - отказ от необходимости быть внимательным к объекту [8; 36]. Дестереотипизация происходит как результат реального соприкосновения, возникновения проблемно-смысловой фокусировки. Совместная деятельность создает возможность такой связи, если предмет общих усилий имеет для людей высокую ценность и/или составляет для них личную проблему (совместное преодоление трудностей, стоящих на пути достижения личных жизненных целей). Однако принятие как «немотивированное» уважение бытия другого разрушается. Продукт принятия - подтверждение [33; 37; 38]. Еще М. М. Бахтин писал «об абсолютной эстетической нужде человека в другом... объединяющей активности другого, которая одна может создать его внешне законченную личность; этой личности не будет, если другой ее не создаст...». В отсутствие другого человек обречен на сомнение по поводу своего и чужого бытия [2, с. 34-35]. Понятия принятия и подтверждения - феномены процесса и результата сосредоточения внимания, понятия предубеждения и стереотипа - феномены процесса и результата сравнения [39].

На стадии информирования общение предстает как манипуляция или самовыражение [23; 32]. Манипулируе-мый нередко сопротивляется ожиданиям, ощущая давление. Для этого он использует как открытую, агрессивную (протест и разрыв отношений), так и латентную, пассивную (прокрастинация и игнорирование) форму агрессии, которые могут перемежаться, создавая «непредсказуемый», «парадоксальный» рисунок отношений, типичный для отношений взаимной зависимости: «она его любит, а он ее нет» и т. д. Ожидание безответности и разобщенности (диффуз-ности) аудитории поддерживаются ожиданиями внушаемости. В теоретических моделях, даже при условии принятия «двухступенчатого потока информации», т. е. понимания того, что люди усваивают информацию «из вторых рук», от «лидеров мнений» как носителей предубеждений, это проблемы не решает [40]. Манипуляция проявляется в поиске средств выражения для достижения нужного «эффекта» [41; 42; 43]. Монолог - обращение к другому, скрывающее внутреннюю подоплеку. Диалог - это обращение к себе, услышанное другим [44]. Идеал диалога - «проблемно-смысловая фокусировка» - отражает сосредоточение внимания независимых субъектов на общем предмете, который составляет для каждого значимую проблему. Этот предмет наполнен личностным смыслом, а общение по его поводу способно вызвать состояние катарсиса, трансперсонального слияния, переживания безусловного родства и любви, полифонического созвучия/многоголосия. Такое состояние достигается в результате практик осознанного отношения к себе и миру, отказу от иллюзий всезнания, всемогущества и «дефициентной» любви.

В сообщениях диалогического типа характерно раскрытие людьми истинных смыслов своей деятельности: минимальной дистанции между текстуальными и действительными смыслами, т. е. минимальной смысловой дистанции между неосознаваемым и сознательным самовыражением

субъектов. Их взаимообмен способствует взаимопроникновению сфер сознания и обогащению жизнедеятельности собеседников, проникновению ими в затекстовый мир, смысловому пониманию друг друга и мира [5; 45]. В присутствии других у человека реализуются два смысловых полюса - «смысл для себя» (не требующий разъяснений, оправданий и смысловых мотивировок) и «смысл для других» (предполагает наличие за каждым элементом поведения определенного общедоступного значения, презентируе-мого воспринимающему). «Закрытые» (конвенциональные) формы отношений предполагают, что партнеры довольствуются предъявлением текстов, построенных по нормативно кодируемым правилам и теми «смыслами для других», которые в них заключены. Их смыслы «для себя» скрываются за ролевым фасадом и конвенционально, как правило, игнорируются, что приводит к разделению людей на манипулирующих и манипулируемых, возникают желания «быть понятым», прозрачным или, напротив, «оставаться недоступным», загадочным и непонятным. «Открытое» (диалогическое) общение происходит на уровне «смыслов для себя». В качестве ведущего отличия субъект-субъектного, диалогического, трансперсонального общения выступает самораскрытие партнеров. Оно предполагает взаимное посвящение партнеров в действительные мотивы общения: собеседники объединены отношениями соавторства, взаимной поддержки и взаимопомощи [8; 33; 46]. Содействие партнеров друг другу в решении личностно осмысленной для каждого из них проблемы приводит к формированию и развитию сознания, его новых содержаний и уровней, трансформации и развитию смыслов жизнедеятельности, преображению человека и его жизни [3; 8].

Трансперсональное, изменяющее жизнь и самих участников взаимодействие, будучи взаимодействием любви, предполагает фокусировку не на собственных переживаниях и на переживаниях другого, их «значимости» с точки зрения реализации не относящихся к отношениям желаний, а «проблемно-смысловую фокусировку», поток переживаний и осмысления общающимися себя и мира в процессе разрешения важной для них и для всего мира проблемы.

1. Андреева Г. М. Социальная психология. М. : Аспект Пресс, 2008. 384 с.

2. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М. : Искусство, 1979. 424 с.

3. Хараш А. У. Личность, сознание и общение // Психолого-педагогические проблемы общения / под ред. А. А. Бо-далева. М. : НИИ ОПП АПН СССР, 1979. С. 17-35.

4. Хараш А. У. Социально-психологические механизмы коммуникативного воздействия : дис. ... канд. психол. наук в форме научного доклада. М. : МГУ, 1983. 33 с.

5. Хараш А. У. Смысловая структура публичного выступления // Социальная психология / сост. Е. П. Белинская, О. А. Тихомандрицкая. М. : Аспект-Пресс, 2003. С. 71-84.

6. Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М. : Политиздат, 1975. 304 с.

7. Хараш А. У. Межличностный контакт как исходное понятие психологии устной пропаганды // Вопросы психологии. 1977. № 4. С. 52-63.

8. Хараш А. У. Монолог и диалог // Социально-психологическая компетентность / сост. М. Р. Арпентьева. Калуга : КГУ, 2016. 250 с.

9. Морено Дж. Социометрия. М. : Академический, 2001. 330 с.

10. Петровский А. В. Психология и время. СПб. : Питер, 2007. 448 с.

11. Берн Э. Игры, в которые играют люди: психология человеческих отношений. Люди, которые играют в игры. М. : ЭКСМО-Пресс, 2001. 640 с.

12. Гоффман Э. Представление себя другим в повседневной жизни. М. : РАН, 2004. 751 с.

13. Хейзинга Й. Homo Ludens. М. : Прогресс, 1997. 416 с.

14. Василюк Ф. Е. Молитва - молчание - психотерапия // Московский психотерапевтический журнал. 1996. № 4. С. 141-145.

15. Копьев А. Ф. Взаимоотношение «Я» - «Другой» // Московский психотерапевтический журнал. 2007. Юбилей. выпуск. С. 85-97.

16. Орлов А. Б. Психологическое консультирование и психотерапия: триалогический подход // Вопросы психологии. 2002. № 4. С. 3-19.

17. Флоренская Т. А. Диалог в практической психологии. М. : ИП АН СССР, 1991. 244 с.

18. Боулби Дж. Привязанность. М. : Гардарики, 2003. 477 с.

19. Лэндрет Г. Л. Игровая терапия: искусство отношений. М. : МПА, 1994. 368 с.

20. Эльконин Д. Психология игры. М. : Владос, 1999. 360 с.

21. Haraway D. Simians, Cyborgs and Women. New York : Routledge, 1991. P. 183-201.

22. Hayles N. K. My Mother was a computer. Chicago : Univ. Chicago Press, 2005. 288 р.

23. Доценко Е. Л. Психология манипуляции: феномены, механизмы и защита. М. : Че-Ро, 1999. 344 с.

24. Казанжи М. Й. Психолопя фасилятивносй Одесса : Куприенко С. В., 2014. 327 с.

25. Allport G. W. The Nature of Prejudice. New York : Addi-son-Wesley Publ., 1979. 537 с.

26. Rimé B. Interpersonal emotion regulation In: J. Gross (Ed.). Handbook of emotion regulation. N.-Y. : Guilford, 2009. P. 466-485.

27. Risman D. & Glaser N. & Danney R. Lonely crowd. -New Haven, CT : Yale, 1970. 392 р.

28. Sullivan Н. St. The interpersonal theory of psychiatry. New York : Norton&Co., 1953. 393p.

29. Сатир В. Как строить себя и свою семью. М. : Педагогика-пресс, 1992. 190 с.

30. Ковалев Г. А. Три парадигмы в психологии - три стратегии психологического воздействия. Вопросы психологии, 1987. № 3. С. 41-49.

31. Бандура А. Теория социального научения. СПб. : Евразия, 2000. 320 с.

32. Амяга Н. В. Самораскрытие и самопредьявление личности в общении // Личность. Общение. Групповые процессы. М. : АН СССР, 1991. С. 57-74.

33. Арпентьева М. Р. Стратегии социального поведения личности. Калуга : КГУ, 2015. 300 с.

34. Михайлова Е. В. Самопрезентация. СПб. : Речь, 2007. 224 с.

35. Ухтомский А. А. Доминанта. СПб. : Питер, 2000. С. 335-391.

36. Хараш А. У. О механизме общественной детерминации индивидуальной деятельности. Психология в вузе, 2014. № 1. С. 12-24.

37. Лейнг Р. Расколотое «Я». СПб. : Белый кролик, 1995. 352 с.

38. Менджерицкая Ю. А. Феномен подтверждения -неподтверждения и развитие личности // Психол. вестник РГУ. Ростов н/Д. : РГУ. 1996. Вып. 1. Ч. 2. С. 115-131.

39. Festinger L. A theory of social comparison processes // Нитап Relations. 1954. № 4. P. 117- 140.

40. Katz D., Lazarsfeld P. F. Personal influence. New York : Free Press, 1955. 230 р.

41. Панасюк А. Ю. Психология риторики. Ростов н/Д. : Феникс, 2007. 208 с.

42. Выготский Л. С. Мышление и речь. М. : Лабиринт, 2001. 368 с.

43. Потебня A. A. Слово и миф. М. : Правда, 1989. 623 с.

44. Левин К. Теория поля в социальных науках. СПб. : Речь, 2000. 368 с.

45. Хараш А. У. Восприятие человека как воздействие на его поведение // Психология межличностного познания / под ред. А. А. Бодалева. М. : АПН СССР, 1981. С. 25-42.

46. Jourard S. Healthy Personality. New Jersey : Prentice-Hall, 1974. 380 p.

© Арпентьева М. Р., 2018

УДК 1 (091)

КАТЕГОРИЯ «ДУХОВНОСТЬ» В ФИЛОСОФИИ И. А. ИЛЬИНА

В статье анализируются представления русского мыслителя ХХ века И. А. Ильина о духовности, душе, нравственности. Показывается, что категория «духовность» является краеугольным камнем философии И. А. Ильина. В статье выделяются главные причины кризиса духовности современного человека. Отмечается, что возрождение духовности является способом преодоления кризиса современного общества.

Ключевые слова: И. А. Ильин, Бог, дух, душа, духовность, духовные ценности, кризис духовности, вера, любовь, нравственность, красота, знание.

O. A. Eaрги^еeин O. A. Bargilevich

CATEGORY OF "SPIRITUALITY" IN I. A. ILYIN'S PHILOSOPHY

The article analyzes the views of the Russian thinker of the twentieth century I. A. Ilyin on spirituality, soul, morality. It is shown that the category "spirituality" is the cornerstone of I. A. Ilyin's philosophy. The main causes of the spiritual crisis of modern man are highlighted in the article. It is noted that the revival of spirituality is a way of overcoming the crisis of modern society.

Keywords: I. A. Ilyin, God, spirit, soul, spirituality, spiritual values, crisis of spirituality, faith, love, morality, beauty, knowledge.

Имя выдающегося русского философа, историка, теоретика права, культуролога, искусствоведа Ивана Александровича Ильина (1883-1954), истинного патриота своей Родины, одного из главных идеологов русского национального движения в эмиграции «мощно ворвалось в жизнь России конца XX столетия, естественно легло в русскую верующую душу и укоренилось в сердце человека русской культуры» [1, с. 5].

По словам С. З. Гончарова, творчество И. А. Ильина олицетворяет истинный дух исторической национальной России, поскольку он, как никто другой, «глубоко впитал в себя русскую культуру, драму и надежды народа» [2, с. 21]. Наследие И. А. Ильина пробуждает в нас глубокую веру в Бога и искреннюю любовь к своей Родине.

Жизненный и творческий путь философа есть образец достижения высочайшего уровня духовности. Его рассуждения об одухотворенности, духовной религиозности, самом духе раскрывали духовность как внутреннюю направленность, которая придает человеческому бытию наивысшую ценность.

«Дух - свободная, самоустремленная, самодеятельная и знающая себя надприродная реальность. Ему присущи субъектность и "для-себя-бытие"... Поэтому дух познается только духом. В его познании бессильны приборы. Своеобразие духа невыразимо только объектным языком естествознания, только логикой. Ибо дух содержит многомерную модальность - логическую, этическую, эстетическую, теологическую и др., что обязывает к соответствующей лексике, к метафорам, сравнениям» [2, с. 47].

Гончаров особо выделяет в наследии И. А. Ильина следующий аспект:«Ильин в своем творчестве ясно и основательно выразил тенденцию классической философии в понимании духа и его проявлений (духовности) с позиций объективно-предметной и конкретной аксиологии, которую он развил из единого принципа - совершенства» [2, с. 47].

Быть духом, по мнению Ильина, значит определить себя с помощью любви к совершенному. «Воля к Совершенству есть основная сила духа и основное побуждение всякой истинной религиозности» [3, с. 56]. Ильин подчеркивает, что необходимо делать различия между духом и душой