CC BY
52ОБЩЕНИЕ
Диалог через границу: региональные варианты кросскультурного экономического взаимодействия *
Леонид Бляхер
Наличие «другой» культуры «по ту сторону» границы — провоцирующий фактор, он делает необходимым экспликацию участниками взаимодействия собственных оснований поведения. В качестве приграничных регионов, активно участвующих в трансграничном взаимодействии, в статье рассматриваются Хабаровск (во взаимодействии с приграничьем Китая) и Санкт-Петербург (во взаимодействии с Финляндией). Сферой, в которой это взаимодействие проявляется наиболее ярко, выступает экономическая культура. На основании анализа 53 неформализованных интервью с лицами, чья деятельность связана с приграничьем, выделяются три пространственных уровня взаимодействия. Наверху, в «большом пространстве», субъектами взаимодействия являются образ страны, сложившийся в «другой» культуре, и международные правовые акты. Внизу, в пространстве «близкого взаимодействия», концентрируются несовпадающие нормы социального поведения, фиксируются наиболее сильные негативные смыслы в восприятии контрагента. Однако их нивелирует реальная заинтересованность в трансграничном взаимодействии, и происходит это в «нейтральном» пространстве, где формируется культура-посредник: не будучи русским, китайским или финским, оно позволяет жителям приграничных территорий эффективно осуществлять совместную деятельность.
Позитивное исследование социокультурных региональных структур сталкивается с большими сложностями. Первая из них заключается в крайней гетерогенности пространства России и всего
Леонид Ефимович Бляхер, заведующий кафедрой философии и культурологии Хабаровского государственного технического университета и лабораторией общественных и гуманитарных исследований Хабаровского научного центра Дальневосточного отделения Российской академии наук, Хабаровск.
* Статья написана по материалам исследования «Культурные особенности экономического трансграничного взаимодействия: региональные аспекты (на примере Хабаровска и Санкт-Петербурга)», грант КТК 486-1-01 программы МИОН ИНО-центра (руководитель — Л. Е. Бляхер, участники — Ю. А. Зеликова, Э. Л. Панеях).
постсоветского пространства, огромной протяженности границы, через которую осуществляется взаимодействие регионов России с очень разными в культурном и социально-экономическом отношениях странами. Вторая — в том, что процессы, влияющие на характер приграничных взаимодействий, зачастую не имеют (особенно в регионах) легальной репрезентации, протекают на доинституцио-нальном уровне.
Для того чтобы провести корректное и, одновременно, значимое исследование по теме, заявленной в заголовке данной статьи, потребовалась географическая конкретизация рамок работы. В статье проводится анализ трансграничного диалога в двух сильно различающихся регионах. Первый из них — Санкт-Петербург, регион со значительным историческим «шлейфом», опытом межкультурной коммуникации и самосознанием «второй столицы» России; рассматривается экономическое взаимодействие его жителей с жителями Финляндии. Второй — Хабаровск, образец «проточной культуры»1 на осваиваемой территории с незначительным досоветским прошлым; для него главным партнером трансграничного взаимодействия является Китай.
Не менее важно было выбрать для анализа сферу взаимодействия. Стараться учесть все акцидентные проявления культурной и социальной жизни региона — значит изначала ставить перед собой неразрешимую задачу. Наиболее уместным представлялось исследование особенностей коммуникации в сфере экономической культуры. Под термином «экономическая культура» мы понимаем систему культурных образцов и принципов их взаимодействия, определяющих протекание экономического акта. В выбранных нами регионах протекание экономического акта определялось взаимодействием двух систем: дальневосточного варианта русской культуры с китайской в одном случае, петербургского варианта с финской — в другом. Но в обоих случаях нас более всего интересовали культурные образцы, связанные с восприятием другого «на той стороне» границы.
Эмпирическая база исследования была сформирована из нескольких источников. Это прежде всего 17 неформализованных биографических интервью (экономических биографий), взятых у тех, чья экономическая деятельность опосредована границей. Осуществлен был также выборочный анализ местной прессы, содержащей материалы по исследуемому вопросу (в основном это газеты «Тихоокеанская звезда» и «Приамурские ведомости» за 1991—2002 годы). Кроме того, мы располагали материалами 120 интервью, собранных
в ходе наших прежних исследований2; из них были отобраны те, в которых респонденты затрагивали вопросы трансграничной экономической деятельности, трансграничного взаимодействия. Таковых оказалось 36; всего, следовательно, для анализа диалога через границу были использованы 53 нарратива. Их авторы — граждане России, Китая и Финляндии. При отборе респондентов предпочтение отдавалось мелким предпринимателям и самозанятым (46 интервью из 53). Ибо эта категория экономических агентов, с одной стороны, очень активна в общении с представителями иной культуры по принципу «лицом друг к другу», с другой, ориентирована на культурные стереотипы, которые на предпринимателей крупного масштаба влияют в меньшей степени.
Метод интерпретации данных выбирался с учетом особенностей эмпирической базы. Была использована разработанная Х. Саксом3 методика анализа категоризации взаимодействий (membership categorization device). Сакс, а позднее Д. Сильверман4 исследовали, как в текстах «производятся» описания социальной реальности, обеспечивающие взаимопонимание участников взаимодействия. Интервью — тоже текст, и этот текст содержит в себе некие категории, посредством которых индивид описывает социальное взаимодействие как имеющее смысл. По методике, предложенной Саксом и Сильверманом, в интервью сначала выделяют такие используемые респондентом категории. При этом следуют двум правилам: согласно первому, каждая выделенная категория принадлежит к некоторому общему родовому классу (collection), согласно второму, в нарративе респондент сохраняет некоторую логику изложения и объединяет категории в рамках одного смыслового блока, что придает им качество «консистентности» (consistency) — внутренней последовательности. Потом находят лексемы, обозначающие те виды действий и отношений, которые респондент связывает с выделенными категориями (category-bound activities); с помощью этих связок можно выявить смыслы, приписываемые взаимодействию. А затем прибегают к третьему правилу — правилу морального суждения. Оно гласит, что в любом описании опыта постоянно оцениваются действия лиц и институтов, обозначаемых категориями. Поэтому реконструируются моральные оценки, которыми респондент наделяет эти категории, связываемые с ними действия и отношения.
Еще одним основанием для теоретического осмысления эмпирического материала стала концепция фигурации Н. Элиаса5. Под «фигурацией» понимается пространство, в котором действует опре-
деленный набор взаимно ориентированных акторов, то есть таких, каждый из которых согласует свои действия с действиями другого (других). С помощью этой концепции были выделены три пространственных уровня трансграничной коммуникации, различающиеся между собой по фигурации социокультурного пространства, соответственно и набору акторов. Это пространство «большого взаимодействия», пространство «близкого взаимодействия» и «нейтральное» пространство. Ниже они и будут рассмотрены в той последовательности, в которой перечислены.
Пространство «большого взаимодействия»
Конкретные участники экономического акта на этом пространственном поле не задействованы, акторами выступают страны как целое — Финляндия, Россия, Китай, иначе говоря — «все финны», «все китайцы», «все русские». Правда, порой участники «большого взаимодействия» конкретизируются географически: «все дальневосточники», «северные китайцы» и т. д.
В структуре такого взаимодействия используются существующие правовые нормы и «социальные мифы», окружающие ту или иную страну — тот же Китай или ту же Финляндию — в глазах представителей другой. Значимыми оказываются и устойчивые коллективные представления, зачастую противоречивые, связанные с самой границей. Все они так или иначе «работают» на концептуализацию трансграничного взаимодействия, определяя его в гораздо большей степени, чем договоры между государствами или нормы международного права. Фиксируются эти представления чаще всего в публикациях СМИ; но они проявлялись и в интервью, когда речь заходила о какой-то стране в целом.
По отношению к Китаю наиболее устойчивыми были три мифа. Широко распространено представление о «желтой угрозе». Перенаселенный, экономически мощный Китай, соседствующий с малонаселенными территориями Российской Федерации, воспринимается как реальная угроза безопасности России. Это представление воспроизводится и транслируется местным и центральным телеканалами, публикациями в газетах. Наиболее устойчивые концепты, выделяемые в таких передачах и публикациях, — «скрытая экспансия», «экономическое давление», «организованная иммиграция», «опасность с Востока»6.
Еще одно не менее яркое представление о Китае ассоциируется с «китайским путем развития». В его рамках Китай предстает как образец для подражания, как аналог «цивилизованных стран», но с понятными «советскими особенностями»7. Оно присутствовало и в интервью: респонденты сообщали о невероятных темпах развития китайских городов, о высоком уровне обслуживания на китайских курортах, о неутомимости китайца-работника и т. д. «Ятут ездил на Юг Китая. Там город, ему 26лет. Все там есть. Как полагается. Город вырос практически с нуля, с пустого места. А у нас? Сколько Хабаровску? Полтораста лет. Это что — город? Село-переросток. И все в России так: пыжимся, кряхтим. А у них: раз и сделали» (респондент — мужчина, 27 лет, образование высшее, занят посреднической торговлей).
Третье представление акцентирует внимание на национальных костюмах, фейерверках и других элементах традиционной китайской культуры. Китай выглядит квинтэссенцией восточной мудрости, которой желательно поучиться «западнической» России. В журналистике и квазинаучных «изысканиях» разной степени публицистичности вся эта этнография, как правило, всплывает в эфемерном контексте «Восток — Запад»8; в интервью же она сводилась главным образом к китайской кухне и опять-таки к неутомимости китайцев в труде. «Правда, пашут они как проклятые. Видел в городе: китаяноч-ка тоненькая идет и тащит на себе баул в два раза больше себя. Там все такие: пашут, пашут и пашут» (респондент — мужчина, 39 лет, образование высшее, занят торговлей)9.
Эти три «образа страны» тесно связаны между собой: причину экономического взлета Китая видят в его культурных традициях (причем главной среди них представляется традиция «порядка»), следствие — в угрозе целостности России.
На уровне межгосударственного взаимодействия устранить эту угрозу стремятся посредством переговоров по демаркации границы, урегулированию таможенного законодательства и режима пребывания граждан двух государств на сопредельных территориях. Однако в субъектах Федерации китайская политика Центра вызывает серьезное недовольство. По мнению представителей региональной власти, китайцы, проникая на территорию России, теснят российских производителей и заполняют своей рабочей силой российский рынок труда. Характер приграничного размежевания российские респонденты называли «государственным преступлением». В их интервью даже указывались размеры взяток, которые, по их мнению,
получали государственные служащие за проведение демаркации «на китайских условиях» («1000 USD за 1 метр»). Нестабильность, «неокончательность» границы во многих интервью интерпретируется как «опасный фактор» в отношениях с соседом. И уж как прямая угроза безопасности России квалифицировалась некоторыми респондентами относительная свобода перемещений в приграничной полосе. «Ты в Казакевичах (приграничная застава. — прим. интервьюера) был?Вот, видел, как там китайские джонки ходят?Как хотят, так и ходят. Китайцы наглеют с каждым днем. Настоящего приграничного контроля нет. Границы настоящей нет. Как раньше было? Граница на замке. А сейчас... Полный бардак» (респондент — мужчина, 47 лет, работник таможни).
Вместе с тем идея «добрососедства и сотрудничества» накладывает жесткие ограничения на воинственные заявления региональных лидеров. Как следствие, возникает двойственность осмысления соседа и культурных практик по отношению к нему. С одной стороны, идет обмен дружественными делегациями — от государственных до «народной дипломатии»; с другой — постоянные гонения на китайцев, проживающих или находящихся на территории России.
Отношение Китая к России, отразившееся в высказываниях китайских респондентов, тоже достаточно сложное. Правда, эксплицировалось оно гораздо слабее, нежели отношение России к Китаю. Причина этого не только в языковом барьере (перевод не передавал всех нюансов речи респондента), но и в нежелании граждан КНР откровенно разговаривать с русским интервьюером. В целом Россия предстает во мнении опрошенных китайцев значимым источником благ для Китая: рынком сбыта китайских товаров и поставщиком для китайской промышленности необходимых ей ресурсов, включая интеллектуальные (образование, специалисты). С другой стороны, Россия не раз стремилась захватить исконные китайские территории; в этом она не отличается от Японии, не случайно русское и японское кладбища в Порт-Артуре находятся рядом, за одной оградой.
Судя по публикациям в средствах массовой информации, отношения с Финляндией на государственном уровне менее сложные, чем с Китаем, — отрегулированные и взаимовыгодные. Характерно, что публикации эти чаще касаются второго пространства взаимодействия, описываемого нами ниже, нежели первого. Финляндия воспринимается как северное «окно в Европу», «почти заграница». В этом качестве она выступает источником технологий, особенно в лесной отрасли, местом получения конвертируемого образования и
вхождения в мировую экономику. Но, поскольку она все-таки «почти заграница», это означает, что рассматривается она как не совсем полноценное пространство доступа к «европейским ценностям».
Как и российско-китайская, граница с Финляндией «не на замке». «Запереть» ее пытается противоположная сторона, «русские» же предстают потенциальными нарушителями правил трансграничного взаимодействия. «Стандартный товар, который везут наши соотечественники в Финляндию, — блоки сигарет “ЬЫ”. Их можно продать на рынках и около отелей за 75—100 ¥Ы. Напоминаю, что данное действие может повлечь со стороны финской полиции наказание и, как следствие, — лишение визы в дальнейшем, как минимум, на 2 года»10.
Впрочем, средний и крупный бизнес не слишком-то стремится «проникнуть в Европу» именно через финское «окно». По мнению крупных экономических акторов, предпочтительнее вести дела с «настоящей Европой», нежели с Финляндией. В последние годы образ Финляндии все больше напоминает образ стран Балтии — бывших республик СССР, Россия же и прежде всего Санкт-Петербург, предстает носителем более высоких культурных традиций, нежели Финляндия. Если в отношениях России с Китаем последний воспринимается русскими как некая угроза, то в отношениях России с Финляндией та же роль отводится финнами самой России. Долгие годы, практически до вступления Финляндии в НАТО и ЕС, угроза России ощущалась на всех уровнях: и на политическом, и на бытовом. Вот показательный пример из интервью. «Только когда Финляндия вступила в НАТО, мы вздохнули свободно. Нельзя сказать, что мы боялись войны, но ни один политик, ни одна партия, ни один бизнесмен не могли не учитывать интересы России в своих действиях. Сейчас уже никто не задумывается, что думает Россия по тому или иному поводу» (респондент — мужчина-финн, 39 лет, занимается мелкооптовой торговлей). В действительности это суждение можно признать справедливым с оговорками: если финские политики избавились от страха перед Россией как перед «опасным соседом», то на бытовом уровне опасения, формировавшиеся и поддерживавшиеся многие годы, вряд ли могли бесследно исчезнуть за короткий срок.
На Россию в Финляндии смотрят и как на источник криминальной опасности. Финляндии крайне выгодны всевозможные туристические и деловые контакты с Россией; однако финны полагают, что на долю российских граждан приходится немалая часть преступлений, совершающихся на территории Финляндии. Возникающая в связи с этим двойственность отношения к россиянам проявляется и
в интервью. «Несколько лет назад в Хельсинки убили двух полицейских. Это было, как национальная трагедия. Люди приносили свечи к месту, где их убили. Все газеты только об этом писали, по телевизору только об этом говорили. И все время возникала идея, что, наверное, это русские. Я очень боялся, что это действительно окажутся русские. Потому что тогда начнется просто националистическая истерия. А это очень плохо. Слава Богу, убийца был из Дании» (респондент — мужчина-финн, 41 год, владелец магазина). Цитата показывает, что образ «русского преступника» жители Финляндии переносят чуть ли не на всех жителей России11. В то же время тот факт, что реальным убийцей оказался гражданин Дании, не заставил финнов думать, будто всем датчанам свойственно криминальное поведение. Они восприняли его как единичный, исключительный случай.
Таким образом, несмотря на ровные, беспроблемные официальные отношения между Россией и Финляндией, на уровне повседневного восприятия финнов все еще сохраняются стереотипы, связанные с прошлой политикой СССР по отношению к Финляндии и с криминогенностью современного российского общества.
Пространство «близкого взаимодействия»
В этом пространстве «образ другого» не обусловлен межгосударственными отношениями, участники взаимодействия — не «русские вообще», «финны вообще», «китайцы вообще», а конкретные граждане России, Финляндии и Китая. Однако на каждого из них стереотипы восприятия «вообще» распространяются, задают контекст оценки моральных и деловых качеств жителя сопредельного государства, влияют на способы организации экономического взаимодействия с ним. В результате восприятие финна русскими оказывается не менее сложным и противоречивым, чем восприятие ими китайца; равным образом, сложного восприятия россиян следует ожидать от финнов и китайцев.
Респонденты-россияне выделяли такие положительные качества финнов, как добросовестность, старательность в работе, простодушие. Но отрицательного у жителей Финляндии они находили куда больше: и культура-то у них низкая («финские лесорубы»), и спиртными напитками они злоупотребляют, и большие охотники до платной любви. К тому же недоверчивы и упрямы, контрагентов из России за европейцев не считают, относятся к ним пренебрежительно, не доверяют им и не одобряют «русский» деловой стиль.
Трансграничное взаимодействие с Финляндией в основном исчерпывается шоп-турами россиян в Финляндию, развлекательными («пьяными») турами финнов в Санкт-Петербург, научно-образовательными обменами да деловыми контактами в таких областях, как лесная и целлюлозно-бумажная промышленность, поставки продукции сельского хозяйства и бытовой техники. Наиболее ярко взаимная неприязнь проявляется на бытовом уровне общения, характерном главным образом для туристов с обеих сторон, минимальным взаимное отторжение бывает при научно-образовательном взаимодействии (но и то лишь в общении между коллегами). Что касается российского крупного и среднего бизнеса, то его представители следуют максиме «Мы — более европейцы, чем финны, и нам незачем с ними общаться».
Предприниматели четко выделяют два этапа российско-финского экономического взаимодействия: рост взаимного интереса в 1991—1997 годах и его ослабление после 1998 года. Ослабление это, ощутимое везде, кроме «лесных» отраслей и поставок оборудования, они объясняли тем, что ведение бизнеса в Финляндии чревато более высокими рисками, чем в «настоящей Европе», и в то же время существенно менее выгодно, чем в Турции или Южной Европе. В свою очередь, причину более высоких рисков они усматривали в том, что финские предприниматели, если уж заимствуют у российских партнеров «теневые» экономические практики, то после воспринимают попытку вести дела «по-белому» как стремление их обмануть. «Им удалось уговорить финнов, я до сих пор не понимаю как, но они часть денег переводили через банк, а часть привозили налом в Финляндию. Потому что в России мы продавали это оборудование за нал, совсем по другой цене, и переводить деньги через банк было совсем не выгодно. Мы эти деньги возили в Финляндию на машине. Этим в основном я и занимался. Финны сначала не понимали, как это можно перевезти столько денег на машине просто так. А потом им самим понравилось» (респондент — мужчина, 41 год, директор посреднической фирмы, торгующей западным оборудованием). В «настоящей Европе» сложились практики, позволяющие русским преобразовывать формализованные трансакции в неформальные, в Финляндии это срабатывает далеко не всегда. Тем не менее респонденты продолжали вести бизнес с финнами. «Главное, это было выгодно всем. У нас оставались чистые деньги, нигде не зафиксированные, налоги платить не надо, чистая прибыль. Как финны этими деньгамираспоря-жались, я не знаю, но они мне всегда были рады» (тот же респондент).
У крупных и средних предпринимателей относительно терпимое отношение к партнерам из-за рубежа диктовалось и размерами трансакций, и тем, что эти трансакции зачастую не требовали постоянного напряженного личного общения самих «хозяев». Мелкие предприниматели и лица, считающиеся «самозанятыми», лишены этих преимуществ. Их трансграничное взаимодействие происходит по принципу «лицом к лицу», минуя посредников, поэтому культурные характеристики решительно выходят на первый план и толерантность взаимного восприятия полностью исчезает. Однако и здесь это не приводит к прекращению совместного бизнеса.
Мелкие предприниматели из России, равно как и участники шоп-туров, являются источником благосостояния для части жителей приграничных районов Финляндии. Экономическая выгода настолько ощутима, что, не довольствуясь вывешиванием надписей на русском языке во всех магазинах и кафе, расположенных в непосредственной близости от границы, работающие в них финны учат русский язык и достигают в нем заметных успехов. Этот факт, с одной стороны, говорит о том, что финны стараются упростить коммуникацию с гражданами России, с другой, что они считают россиян людьми, которые не знают европейских языков и еще не скоро заговорят по-английски или по-немецки.
Немало сходного обнаруживается и в российско-китайском «близком взаимодействии». Заметные культурные расхождения между его участниками отмечались прежде всего в оценках деловой порядочности. Так, китайцы обвиняли северных «соседей» в стремлении схитрить, не соблюсти условия договора. «Русские люди очень хитрые. Они всегда стараются платить меньше. Очень любят подарки. Мы, китайцы, всегда честные, но, когда работаешь в России, нужно быть осторожным» (респондент — женщина, гражданка КНР, продавец на рынке). Китайцы обычно соблюдают письменные соглашения, но что в них не оговорено, не воспринимают как договоренность. Российские партнеры видели в этом обман, китайцы же не считали, что таким образом нарушаются условия совместной деятельности. Напротив, как нарушение воспринимались ими претензии российских партнеров; китайцы толковали их как попытку получить сверх первоначально согласованного. Строго соблюдая договор «на самом деле», российские акторы легко нарушали договор «по бумаге», что для китайских-то предпринимателей было равнозначно обману. Все это и вело к взаимному непониманию.
(Заметим в скобках: в китайской деловой среде тоже существуют сложные неформальные отношения, однако структурированы они иначе, чем у россиян. Практически все средние и крупные китайские фирмы активно поддерживаются государством, неформальные отношения нацелены на обеспечение этой поддержки, на борьбу за получение ее в большем объеме. Правда, при этом государство, определяя цены и экономические приоритеты, сужает пространство маневра для бизнеса. Но все же в большей степени оно, как утверждали в интервью русские партнеры китайцев, идет навстречу интересам бизнеса. В этом отличие Китая от России, где государственные и иные структуры, призванные обеспечивать международную трансакцию, стремятся «снять с бизнеса свою долю» .)
Еще большее неприятие вызывали бытовые различия. По мнению россиян, китайцы — люди нечистоплотные («грязные») и некультурные. «Грязь там — мама дорогая! Китайцы, вообще, в грязи живут, курят везде, плюют в комнате. Антисанитария полная. К этому привыкнуть надо» (респондент — мужчина, 39 лет, образование высшее, оптовая торговля). Китайский этикет воспринимался русскими как неумение себя вести, иной режим питания — как «обжорство». Характерно, что в ходе интервью часто всплывала оппозиция: «китайцы, с которыми мы ведем дело» — «настоящие китайцы». Первые — «грязные» и «некультурные», вторые — носители древнейшей культуры. Соответственно негативное отношение к китайцам, находящимся в России, было выражено значительно сильнее, чем к китайцам в Китае.
«Нейтральное» пространство
И в варианте российско-финского, и в варианте российско-китайского взаимодействия явно различаются смыслы взаимного неприятия и взаимной неприязни. Однако там и тогда, где и когда обе стороны по-настоящему заинтересованы во взаимодействии, неприязнь легко преодолевается. И совершается преодоление в некоем «третьем» пространстве.
Что это за пространство? Длительное взаимодействие приводит к тому, что в сопредельных государствах формируются социальные сферы, специально предназначенные для граждан другого государства. Особенно отчетливо они просматриваются на российско-китайском пограничье. Возникают фирмы, предназначенные для
организации коммерческого туризма, безболезненного пересечения границы и преодоления таможенных барьеров. «...Там была нужна промежуточная структура в виде таможенного брокера, которому надо заплатить с тем, чтобы он нашу продукцию, скажем так, под контракт, правильно, затаможил вовремя» (респондент — мужчина, 41 год, образование высшее, международная торговля). Они берут на себя оформление виз, грузов, легализацию пребывания, определяют оптимальные маршруты группы. Наряду с обеспечением самого тура, в функцию этих фирм входит приспособление «российских» правил к «мировым» и к правилам страны, с которой совершается трансакция. Причем, если на первых порах они были слабо связаны с государственными структурами, находились «под присмотром» более или менее криминальных «крыш», то во второй половине 1990-х годов организация коммерческого туризма и в Китае, и в России была поставлена под опеку государственных органов, хотя и не занимающихся данным видом деятельности напрямую.
Китайская сторона демонстрирует большую заинтересованность в приграничной торговле, чем российская. В Хейхэ, Муданьцзяне, Харбине и других городах северо-восточной части Китая создана инфраструктура по обслуживанию шоп-туров из России и российских «челноков». В частности, открыты гостиницы с характерными названиями «Москва», «Ленинград», «Россия» и т. п. В них для «челноков» организуются отдых с учетом специфики их работы, горячее питание по минимальным ценам. Высокий уровень сервиса не входит обычно в перечень их достоинств: это дешевые гостиницы, но с «серьезной охраной», складскими помещениями при них и барами с дешевым алкоголем. Кроме того, они, как правило, тесно связаны с магазинами, работающими на русский рынок и/или с частными незарегистрированными мастерскими либо фабричками на восемь-девять работников, где производят товар плохого качества, но с западными «лейблами» и по крайне низким ценам. Создана также сеть ресторанов, особенно значительная в провинции Хейлуцзян, где кухня, обслуживание, интерьер — все ориентировано на русских клиентов. Здесь очень тонко эксплуатируются (и закрепляются) идеальные представления о Китае как о стране загадок, восточной сказке. Сама рецептура блюд приближена к европейской вкусовой гамме, но предполагает максимум «экзотических» ингредиентов. «А какие там рестораны? Ты бы видел. Все чисто. Стены затянуты батиком с иероглифами, фонтанчики везде, официантки все «Наташи». Только сигарету возьмешь, уже спичку подносят. Ну и кухня:
блюдо такое, что вчетвером не съесть» (респондент — мужчина, 27 лет, образование высшее, посредническая торговля).
Возникают и виды деятельности, свойственные только приграничью. В интервью упоминаются «помогай» и «кэмэл». «Помогаями» называют китайцев, выполняющих при русских «челноках» роль проводников, носильщиков, охранников и т. д. Как правило, у каждого «челнока» есть свой «помогай», часто связанный с мелкими производителями ширпотреба, содержателями гостиниц и ресторанов, из которых каждый платит ему за поставленного клиента. Так в сферу трансграничного экономического взаимодействия втягивается значительная часть населения сопредельных территорий. Нечто подобное имеет место и в России, особенно в депрессивных районах типа Амурской области и Еврейской автономной области, где китайская торговля — единственная возможность заработать12.
«Кэмэлы» же появились во второй половине 1990-х годов. В этот период в среде «челноков» наблюдалась существенная дифференциация, что отмечают многие участники «челночного» движения: одни становилась владельцами сети киосков и магазинов, переходили на иные виды деятельности; другие уже не могли самостоятельно собрать сумму, необходимую для поездки. Из последних и рекрутируются «кэмэлы» — «челноки», работающие «на хозяина». Представители среднего бизнеса не нацелены на приграничную торговлю как таковую, их интересуют оптовые партии фабричных товаров («Мы грузим вагонами. Нам мешками не обойтись»), поэтому они вынуждены находить общий язык с таможней13, выстраивать отношения с китайскими и российскими властями. А вот мелкие предприниматели, хозяева трех-четырех торговых точек, довольствуются «мешками» (мелкооптовыми поставками), но хотят избавить себя от рисков, связанных с «челночными рейсами». Они и являются хозяевами «кэмэлов», которые могут быть как китайцами, так и русскими. При этом китайцам отдается предпочтение.
В целом, досуговая и деловая инфраструктура приграничных территорий КНР во многом определяется их связями с приграничными территориями России. Аналогичная инфраструктура в России тоже существует, но развита слабее. Во многом это объясняется сильными антикитайскими настроениями региональных властей. Они с подозрением смотрят и на китайцев, едущих в Россию, и на русских, едущих в Китай. «Прозрачность» российско-китайской границы оборачивается, по их мнению, массовой нелегальной миграцией. «Знаете, какое расхождение между ““легальными ” китайцами и
“нелегалами”? Порядки. Если официально, через туризм, через обучение, через приглашения хабаровских фирм — их человек триста в городе, то реально — десятки тысяч. У нас уже нормой стало, что из каждой туристической группы человека три исчезают» (респондент — мужчина, 39 лет, офицер ФСБ). Поэтому силовые ведомства периодически совершают рейды по «китайским общагам» и рынкам; ужесточают таможенный контроль. Но эти меры вызывают мгновенную ответную реакцию: тут же появляются структуры, позволяющие преодолевать усложненные административные барьеры.
Даже бытовая неприязнь к «китайцам здесь» нивелируется экономической заинтересованностью. Необходимость контактов с соседями диктует свои законы. В Амурской и Иркутской областях, Хабаровском и Приморском краях наряду с «китайскими ресторанами» для русских (адаптированный сервис и кухня) возникают китайские рестораны для китайцев. Значительное количество общежитий техникумов и вузов улучшают свое материальное положение, переоборудуя отдельные этажи под гостиницы для китайских торговцев, предоставляя складские помещения. Функцию «проводников» и «посредников» в России для граждан КНР выполняют, как правило, этнические китайцы, граждане России. «Туристы» из России — это в массе своей торговцы или высококвалифицированные специалисты, приезжающие по приглашению крупных китайских фирм. Китайские же «гости», помимо крупных бизнесменов, чиновников и «челноков», представлены еще одной группой — временными рабочими (гастарбайтерами). В трех интервью предприниматели — граждане России отмечали, что при прочих равных условиях предпочтут нанять китайцев. По их мнению, китайцы лучше работают (речь шла о строительстве и ремонте квартир), не пьют, не предъявляют претензий к условиям труда. В то же время смешанные русско-китайские бригады в «третьем» пространстве практически отсутствуют.
По существу, социокультурное пространство, образовавшееся на российско-китайском пограничье, является пространством нейтральным — нерусским и некитайским — и потому позволяет жителям приграничных территорий эффективно осуществлять совместную экономическую деятельность.
Поскольку отношения России и Финляндии институционально более оформлены, в российско-финском пограничье аналогичное пространство выражено слабее. Тем более, что в существовании приграничной торговли были заинтересованы не столь широкие
круги населения. Во всяком случае, о «челночной» торговле с Финляндией в Санкт-Петербурге говорят как о «пройденном этапе». Все же и здесь в период наиболее интенсивных поездок русских «челноков» сложилась некая инфраструктура, позволяющая осуществлять «коммуникацию без понимания» (Ж.-П. Сартр). В Петербурге возник круг небольших «туристических» фирм, организующих регулярные поездки в сопредельную страну, в Финляндии — магазинов, куда свозили вещи с дешевых распродаж (вышедшие из моды, имеющие дефект и т. д.). В них и «отоваривались» русские шоп-туристы. Появились и «русские» гостиницы, правда, без «национального колорита». Этнические русские, проживающие в Финляндии, открывали кафе и пельменные «для русских».
Во взаимодействии России с Финляндией мелкооптовая торговля не имеет такого существенного значения, как в ее взаимодействии с Китаем, еще и потому, что российско-финские трансграничные контакты значительно многообразнее российско-китайских. Тут мы находим и прямую эмиграцию, и переезд на временное жительство в Финляндию для работы по контракту, и образовательный туризм, и, конечно же, экономическое взаимодействие, в котором первую скрипку играют, однако, не «челноки», а средние и крупные фирмы. Несмотря на близость Финляндии, «челнокам» из Санкт-Петербурга выгоднее, по мнению респондентов, ездить в Югославию (до войны) и в Турцию. На территории Финляндии не создается выраженной «Финляндии для русских». Здесь, как уже отмечалось, русские «челноки», а за ними и «все русские» воспринимаются как потенциальные преступники, въезд которых в страну должен быть ограничен. И если на границе с Китаем основные препоны мелкому бизнесу с обеих сторон чинит российская таможня, то на границе с Финляндией — таможня финская.
Инфраструктура «для финнов» в России существенно более развита, хотя и уступает китайской инфраструктуре «для русских». Сложилась она еще в советские времена — для обслуживания «алкогольного туризма» финнов в Ленинград: рестораны, гостиницы, проституция. Она сохраняется и в Санкт-Петербурге, но значение ее неуклонно снижается. Также и приграничная торговля все более вытесняется в маргинальные сферы, уступая место институционально оформленным торговым отношениям. Но и для них совершенно необходимо такое социокультурное пространство, в котором происходила бы «притирка» двух экономических систем с различными типами организации трансакций.
Если на российско-финской границе неблагоприятные условия для ведения мелкого бизнеса, то на Дальнем Востоке в более сложное положение попадает бизнес средний и крупный. Огромное количество согласований и с российской, и с китайской сторонами, высокие таможенные пошлины на ввоз в Китай готовых изделий (притом, что для ввоза сырья существуют упрощенные схемы) создают немалые трудности для масштабного трансграничного бизнеса. Российская торговля с Китаем ведется частными экономическими агентами, они действуют на свой страх и риск, государство им не помогает, а только вставляет палки в колеса. Достаточно сослаться на официальную позицию Таможенного комитета РФ: «...увеличить поступления с российского Дальнего Востока»14. Из-за несовершенного законодательства, бюрократических препон и мздоимства госслужащих россияне попадают в невыгодное положение по сравнению с их китайскими контрагентами. Китайские же предприниматели, как полагают наши респонденты, пользуются значительной, практически безоговорочной поддержкой со стороны китайских властей. «Уних как Новый год, их, китайский, все уезжают в Китай. И тамошние китайцы едут, и наши — все, кто связан с лесом. У нас уже знают: после этого надо ждать падения цен. Это их китайская государственная политика. Уних же все так или иначе связаны с государством. Оно их поддерживает. Думаете, кто их финансирует?Китайский народный банк. Наши только ушами хлопать успевают» (респондент — мужчина, 32 года, образование высшее, торговля лесом).
Все это дает возможность крупным китайским экспортерам внедряться на российский рынок, вытесняя местных акторов. Но и этот, и другие варианты развития трансграничного взаимодействия возможны постольку, поскольку есть пространство, в пределах которого гасится различие в экономических системах. Достигается это за счет последовательного движения продукции по цепочке фирм, каждая из которых «приближается» к условиям страны-реципиента. В создании и функционировании цепочки заинтересованы обе стороны. «Понимаете, как оно происходит. Некая фирма, подставная, конечно, получает квоту на вырубку леса. Потом этот лес “закрывается” как неотработанный. Ну... понятно, подарки лесникам, туда-сюда. Дальше его грузит и транспортирует другая фирма. Накладные, конечно, поддельные, но все чисто. Она уже “купила”лес. На склад приходит чистый товар. Здесь его покупает совместное предприятие. Чаще всего его и организуют местные китайцы. Оно готовит лес к таможне. Лес проходит русскую таможню. Через китайцев организуется
его приемка по другим уже документам. Потом последняя как бы продажа уже действительному потребителю. Так идет более трети леса» (респондент — мужчина, офицер ФСБ).
Вместо заключения: культура-посредник
Для того, чтобы одни экономические правила «перетекали» в другие, благодаря чему поддерживалось бы движение товара, чтобы стереотипы восприятия и различия в законах не становились неодолимыми препятствиями для акторов трансграничного взаимодействия, в «нейтральном» пространстве, образующемся в пограничье, должны не только строиться гостиницы и рестораны для приехавших «с другой стороны», но и вырабатываться некоторые взаимно приемлемые нормы поведения, появляться обоюдовыгодные деятельностные практики, отыскиваться и негласно признаваться совместимые ценности. Иными словами, в нейтральном пространстве должна развиться особая культура, необходимая для преодоления и «образа врага», и административных барьеров, — культура-посредник.
Развита она тем сильнее, чем больше люди заинтересованы в трансграничной торговле и в то же время — чем негативнее «образ другого» в точке соприкосновения, заметнее несовпадения правил экономической игры, резче различия между неформальными институтами взаимодействующих стран. В нее как бы встроены и законы этих стран, и их таможенные правила, и ею же легитимируемые образцы ведения дел, отклоняющиеся от стандартов, задаваемых этими законами и правилами. Носителями такой культуры и ее фактическими творцами являются: 1) экономические агенты взаимодействующих стран (со статусом юридических лиц); 2) их помощники по осуществлению контакта (физические лица); 3) нивелирующие культурный антагонизм «бытовые помощники» и связанные с ними предприниматели и работники, занятые в досугово-бытовой инфраструктуре; 4) осуществляющие перевод «экономических правил» с одного делового и правового «языка» на другой экономические посредники и их инфраструктура.
В качестве экономических агентов выступают мелкие и средние фирмы оптовой торговли, хозяева магазинов товаров народного потребления. После 1998 года представители этих фирм редко сами осуществляют приграничное взаимодействие: для этого-то и есть помощники по контакту, принимающие на себя, за плату от «хозя-
ев», риски и тяготы шоп-туров. Впрочем, в ряде случаев первые и вторые — одни и те же люди. «Бытовые помощники», в зависимости от их правового статуса, бывают двух видов. Первый вид — это физические лица, у которых есть налаженные связи с магазинами, ориентированными на шоп-туристов, и/или с семьями, изготовляющими товар для таких магазинов, а также с владельцами гостиниц и ресторанов «для русских» («для китайцев», «для финнов»). Второй вид — юридические лица, в первую очередь представленные турфирмами; они обеспечивают транзит «от места до места», размещение, «экскурсии» по магазинам, досуговую программу (только проблемы таможни «туристам» приходится решать самостоятельно). Следует заметить, что представители более крупных экономических структур практически не пользуются бытовой стороной культуры-посредника, так как предпочитают «международные стандарты»: дорогие гостиницы, рестораны, конференц-залы, штатных переводчиков, носильщиков, экскурсоводов15. Что касается экономических посредников, то по мере ужесточения таможенного контроля их роль, в отличие от роли «бытовых помощников», возрастает. Так, большая часть таможенных операций готовится таможенными брокерами, согласующими законы двух стран. В результате товар при движении через границу проходит несколько стадий приспособления одних «правил игры» к другим.
При этом надо иметь в виду следующее различие. И в России, и в Китае в экономической жизни доминируют неформальные правила. Эта их типологическая близость помогает экономическим посредникам выстраивать действительно эффективные «сквозные схемы» сопровождения товара от российского (китайского) производителя до потребителя, включая российскую и китайскую таможни. В Финляндии же преобладают правила формальные. Правда, на уровне мелкого и среднего бизнеса это не приводит к установлению их господства в сфере российско-финского взаимодействия, скорее финские предприниматели перенимают отдельные «русские правила» (оплата наличными, работа с большим количеством посредников, использование механизмов снижения таможенных выплат). Но при этом они не доверяют «русским», даже когда те пытаются следовать формальным правилам. Недоверие же партнеров, равно как и падение эффективности бизнеса при соблюдении всего, что приходится соблюдать, руководствуясь западными стандартами ведения дел, толкают российских экономических агентов к нарушению этих стандартов16, что только укрепляет тех же финнов в их недоверии к
«русским». Тут и вступают в действие экономические посредники, позволяющие осуществить экономический акт в условиях взаимного недоверия.
Культура-посредник нивелирует или снижает риски от столкновения с неизвестными и непонятными культурно-экономическими стереотипами и правовыми нормами другого государства. Подобно пространству, в котором она функциональна, эта культура не есть не русская, не финская, не китайская; но именно ее наличие создает возможность для продуктивного сотрудничества, для диалога культур в экономической сфере. С ее помощью уникальные неформальные практики российского бизнеса, обусловленные спецификой налогового и таможенного законодательства, необходимостью обеспечить безопасность экономического акта, научаются «включать себя» в мировую экономику. Создается впечатление, что механизм этого включения, переход от «национальных» к «интернациональным» экономическим практикам более чем что-либо другое способствует сохранению экономической целостности России. Однако для проверки этой гипотезы необходима организация более масштабного исследования трансграничного взаимодействия в области экономической культуры, чем то, по результатам которого написана настоящая статья.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Термин «проточная культура» образован по аналогии с биологическим термином «проточная популяция». Имеется в виду, что такая культура свойственна сообществу с относительным балансом положительной и отрицательной миграции и слабой сформированностью «популяционного ядра». Подробнее см.: Пространство российских городов: попытка осмысления. М., 1999.
2 Это проекты «Изменение поведения экономически активного населения в условиях кризиса» (грант МОНФ — Московского общественного научного фонда, 1999) и «Конкуренция за налогоплательщика: региональные варианты фискальной мифологии» (грант МОНФ, 2000).
3 См.: Sacks H. On the Analyzability of Stories by Children // R. Turner (ed.) Ethno-methodology. Harmondsworth, Penguin, 1972.
4 См.: Silverman D. Interpreting Qualitative Data. Methods for Analysing Talk, Text and Interaction. London, Sage Publication, 1993.
5 См.: Elias N. What is sociology? Transl. by Stephen Mennell and Grace Morrissey. London, Hutchinson & Co, 1978. С. 128—133.
6 См., например: Ишаев В. И. Особый район России. Хабаровск, 1998; Балуев Д. Конфликт, которого никто не ждет // Pro et Contra, 1998. Т. 3. № 1. С. 88—100; Ларин В. Посланцы Поднебесной на Дальнем Востоке: ответ алармистам // Тихоокеанская
звезда, 2000, 13 января; Из чьего кабинета лучше Китай видно? // Тихоокеанская звезда, 2001, 9 апреля; «Виртуальная таможня» // Приамурские ведомости, 2003, 27 августа.
7 Гельбрас В. Г. Китай после Дэн Сяопина: проблема устойчивого развития // Полис, 1995. №1. С. 28—38; Абазов Р. Политика России в АТР: смена парадигм // Мировая экономика и международные отношения, 1997. № 2. С. 28—31.
8 См.: Милянюк О. А. О двух подходах к культуре питания в традиционном Китае // Материалы всероссийской конференции «Китайская философия и современная цивилизация». Вып.1. М., 1996. С. 36; Попов В .Г. Дальроссы как этнокультурный тип // Россия на перепутье: контуры новой социальной системы. Вып. III. Хабаровск, 1999. С. 46-51.
9 Те же три «осевых» представления — но с явным доминированием второго — можно обнаружить и в материалах Фонда «Общественное мнение», полученных в ходе специальных опросов под названием «Геопроект», целью которых было выяснение представлений россиян о ряде стран. Так, среди 1500 человек, составивших репрезентативную общенациональную выборку «Геопроекта», считают Китай: опасным соседом 20-25% (на Дальнем Востоке — 34%); государством, которое «в ближайшие десять лет займет лидирующие позиции в мировой экономике» — 45%; страной высокой древней культуры с честным, трудолюбивым и дружелюбным населением — 6%. См.: Мир глазами Россиян: мифы и внешняя политика / Под ред. В. А. Колосова. М., Ин-т Фонда «Общественное мнение», 2003. С. 16, 124-125, 128.
10 См. дайджест материалов о Финляндии: FINLAND (ФИНЛЯНДИЯ) http:// taxfree.narod.ru/info.htm.
11 А также на русскоязычных иммигрантов. Поэтому «из опрошенных Эве Кюн-тяйя русских, эстонцев и ингерманландских финнов многие не хотят или не решаются публично говорить по-русски, боясь, что их сочтут преступниками» (Карвонен И., Новицкий Е. Русскоязычные в Финляндии: правовые и гуманитарные аспекты // Диаспоры, 2003. № 3. С. 42).
12 Подробнее о «помогаях», «кэмелах» и т. д. см.: Рыжова Н. Приграничная «народная торговля» в Благовещенске как форма китайско-российского симбиоза // Диаспоры, 2003. № 2. С. 88-126.
13 Радаев В. В. Издержки легализации // Эксперт, 2001, 29 октября (№ 40). С. 50.
14 Наш бардак опасней всякой глобализации // Тихоокеанская звезда, 2003, 21 февраля.
15 В этом плане даже сам процесс пересечения границы достаточно жестко дифференцирован. Так, от Санкт-Петербурга до Финляндии можно добраться на автобусе, почувствовав на себе все прелести финской таможни, а можно тот же путь проделать на такси по «зеленому коридору». При пересечении русско-китайской границы аналогичную роль играет класс вагона (плацкартный, купе или люкс).
16 См.: Радаев В. В. Указ. соч.
