CC BY
68
ЛИТЕРАТУРОВЕ ЛЕНИЕ
УДК 821.161.1-14"17/18"-055.2
© Е.А. Аликова
Диалог человека и природы в идиллиях женщин-поэтов 1770-1820-х гг.
Рассматривается проявление диалога человека с природой в русской женской лирике рубежа ХУШ-ХЕХ вв. Материал исследования - идиллии писательниц 1770-1820-х гг.
Ключевые слова: женская поэзия рубежа ХУШ-ХЕХ вв., диалог, человек и природа.
Е.А. АНкоуя
A dialogue between man and nature in the idylls of women poets of the 1770-1820s
The article deals with the manifestation of a dialogue between man and nature in the Russian female poetry at the turn of the 18th—19th centuries. The subject of research is the idylls of female writers of the 1770-1820's.
Keywords: female poetry at the turn of the 18th—19th centuries, dialogue, man and nature.
Проблема диалога человека и природы искони была приоритетной для ученых, философов и писателей. На рубеже ХУІІІ-ХІХ вв., когда во многом благодаря искусству оппозиция естественной жизни и цивилизации определилась наиболее ощутимо, обращение к освещению взаимодействия человека и природы стало еще более актуальным. В литературе интерес к изображению человека и природы поддерживался и законами одного из ведущих в то время направлений - сентиментализма. Именно сентиментализм с его поэтизацией дома, семейной жизни, культом естественного человека, вечных ценностей, обозначив проблему воспитания и духовного развития личности, привел к значительному возвышению союза человека и природы. Следствием отражения данной тенденции в литературе послужила, в частности, популяризация форм буколической поэзии, где, как известно, изображению природы, «спаянности» человека и природы традиционно отводится центральное место.
Природа, в чем были убеждены писатели-сентименталисты, создает и воспитывает в человеке добродетель, способствует нравственному становлению, совершенствованию. Понимание природы как учителя, наставника порождает и активное утверждение писателями в своем творчестве культа добродетельной природы, который довольно отчетливо проявится и в предро-мантизме как отражение известной идеи Руссо [1, с. 26]. Подобные представления были присущи и женщинам-поэтам того времени, в произведениях которых поэтизация добродетельной природы нередко сопровождается обращениями
к ней героини, включением характерного диалогового начала.
Распространение мотива интимного общения человека с природой, мотива, выступающего одной из форм проявления эмоций, обнажения мира чувств, приводит к возникновению камер-низации союза человека и природы в стихотворениях писательниц рассматриваемого нами периода. Камернизация понимается нами, во-первых, как понятие, тождественное гармонизации, во-вторых, как стремление представить мир в идиллическом свете с включением процесса преображения (одухотворения), в-третьих, как выдвижение на первый план интересов малых групп людей, изображение микромира как макромира. Благодаря такой трансформации действительности в культуре того времени частные проблемы семьи принимают всеобщий характер, приобретают общечеловеческое значение, а Дом, как было подмечено М.В. Ивановым [2], становится единым для всех и приравнивается к Вселенной.
Наиболее наглядно данный процесс выступает в жанре идиллии, который в женской поэзии рубежа ХУ1П-Х1Х вв. в чистом виде встречается достаточно редко. Зачастую идиллии содержат в себе признаки пасторали, эклоги, миниатюры и даже характерные черты элегии. Значимую роль играют и характерные для сентиментализма пейзажные зарисовки, напоминающие близкий идиллии жанр - эклогу.
Особую слитность с природой ощущают героини идиллий Марии Алексеевны Поспеловой (1780-1805), Екатерины Сергеевны Урусовой
(1747 - после 1817), Натальи Ивановны Сатаровой, идиллий Марии Васильевны Сушковой (1752-1803), представляющих собой переводы стихотворений г-жи Дезульер, а также Вергилия, Соломона Геснера, которые приобретают популярность в России в XVIII в. [3, с. 7]. Их героини, любуясь природой, не могут скрыть восторг, поэтому спешат поделиться своей радостью с другими, с миром. «Все вливает в сердце сладость...» [12, с. 83], - признается героиня М.А. Поспеловой. Подобное понимание природы в духе традиций сентиментализма как храма Красоты, Любви и Гармонии находим, к примеру, у их поэта-современника - Михаила Никитича Муравьева, герою которого природа помогает забыть «суеты», переносит в светлый беззаботный мир радости:
Живу простой природы в лоне,
Простой, но полной красоты...
.. .И забываю суеты.
(«С брегов величественной Волги...», 1776)
[5, с. 149]
Однако если в творчестве поэтов-мужчин конца XVIII - начала XIX в. союз человека и природы реализуется в основном посредством «перенесения» героев в лоно «простой» природы, то в литературном наследии женщин-поэтов этого периода он представлен несколько иначе. Писательницы предпочитают идеализации жизни в согласии с природой поэтизацию моментов встреч с ней. Не случайно в женской лирике этого периода получает распространение мотив прогулки (исследованию этого мотива посвящены работы В.Н. Топорова, А.В. Денисовой, А.Н. Пашкурова [6]), например, стихотворение «Весна» А. Волковой (1790-1800-е гг.), «Степная песнь» Е. Урусовой, «Невинная пастушка» (опубл. 1797) Е. Свиньиной, «К М.Н.Х-ой. На отъезд ее в деревню» (опубл. 1797) А. Шаликовой.
Герои женщин-поэтов тянутся к природе, мечтают укрыться в ней, и, что особенно важно, они не перестают восхищаться явлениями, ставшими как будто бы и привычными для них: зарей и пением птиц, ароматом цветов. Подчеркнуто выделен в женской поэзии через обращенную к нему хвалебную речь героини образ Солнца, который нередко представлен в гимнографическом ключе. Песнь Солнцу нередко преобразуется и в прославление Творца: «О солнце! Ты для нас есть образ Божества, / Ты красота и жизнь и радость существа. / Среди лазоревых когда небес сияешь, / Ты образ Вечного собой изображаешь» («Гимн всемогущему» (опубл. 1798) М. Поспеловой) [4, с. 72]. В лирике поэтов-мужчин речь, обращенная к Солнцу, замет-
но более лаконична, менее образна и эмоциональна, хотя вместе с тем придает этому символическому образу величие и подчеркивает его значительность. К примеру, в стихотворении «Утро» Ефима Люценко такой эффект во многом достигается благодаря использованию автором поэтически возвышенного слова «светило»: «Приветствую тебя, светило, / Источник жизни и вещей!» [7, с. 274].
Образ добродетельной природы, который притягивает героев женской поэзии рубежа XVIII-XIX вв., прежде всего связан с изображением весенней поры. Картины весны вообще занимают в женской поэзии рассматриваемого нами периода особое место. Они выглядят более яркими, многогранными на фоне описаний лета, осени, а особенно зимы. Можно подметить также и пристрастие писательниц к воссозданию образа природы в последний весенний месяц -«радостной, любезной май» [4, с. 87]. Весенняя пора особенно ярко проявляется в двух идиллиях М. Поспеловой - «Майское утро» (опубл. 1798) и «Вечер любви» (опубл. 1798). Интересные примеры мы находим в произведениях Е. Урусовой, Н. Старовой. В обращении героини М. Поспеловой к Весне, напоминающем речь к высокопоставленной, наделенной величеством царственной особе, звучит сразу же прямая отсылка на ее мифологическое, божественное происхождение: «Дщерь сияющаго Феба, / Дар всесильна Божества!» [8, с. 116]. Не случайно поэтому процесс любования весенним пейзажем преобразуется для героини в действие поистине исцеляющее, что позволяет говорить о привнесении в мир добродетельной природы поэтики чуда: «Горесть жизни, бедства люты, / Кои зрела я в свой век, / Все исчезло, все забыто, / Сердце вмиг исцелено» [4, с. 84]. В идиллии Е. Урусовой наступление весны представлено как чудо обновления природы, воскрешение:
Все воскресло, упоилось
Животворною росой;
В лучший вид переродилось,
Было мертво что зимой.
(«Весна», опубл. 1796) [4, с. 214].
С одной стороны, героиня стихотворения при виде весеннего пейзажа сожалеет об ушедшей молодости: «Где ты, где, моя весна? / <...> / Безвозвратно я увяла; / Смерть меня у гроба ждет» [4, с. 214]. Весна выступает символом жизненной поры - молодости - и обновления, символ вечно молодой и бессмертной души. Здесь проявляется распространенный в произведениях женщин-поэтов рубежа XVIII-XIX вв. мотив восприятия весны как символа юности,
молодости. Не случайно в литературном наследии писательниц воспеванию этого времени года сопутствует изображение детей. Героиня стихотворения Ал. Магницкой «Сельская жизнь. К Дамону» (опубл. 1798), созерцая «край блаженный», замечает: «...Тут юность веселится / С приятною весной» [4, с. 48].
Между тем грусть и уныние быстро проходят и даже сменяются радостью при мысли о бессмертии души. В то же время созерцание «весенней красоты», преобразуемой природы постепенно вытесняют тоску из сердца:
О природа! Обновленье И порядок видя твой,
Я склонила размышленье На бессмертный жребий мой...
(«Весна» (опубл. 1796)) [4, с. 215] Частотное обращение к образам весны и добродетельной природы привело к широкому распространению в идиллиях женщин-поэтов так называемого «идеального пейзажа» (который в русской поэзии относится обычно к весне и лету [9, с. 131]), или, по определению Ю.В. Манна, «идеального ландшафта» [10], возникновение которого исследователи относят ко времени античности. Особенно важен образ ручья - устойчивая примета «идеального пейзажа» в русском сентиментализме в целом. Этот образ мы встречаем в идиллиях Е. Урусовой, М. Поспеловой, Н. Старовой, в переводах М. Сушковой. В стихотворении Н. Старовой «Милонова печаль» (опубл. 1796) тоскующий герой слышит шум «быстротечного» ручья. Героиня идиллии Е. Урусовой «Ручей» (опубл. 1796), произведения, полностью построенного как диалог с водной стихией и ее сказочными обитателями - наядами, тоже встречает волшебный исцеляющий ручей. Интересно, что при описании ручья жен-щины-поэты нередко стараются выделить его из общей картины пейзажа, как в стихотворениях М. Поспеловой «Весна» и «Майское утро» (опубл. 1798):
Как кристалл, ручей катится,
Тихо, тихо он журчит,
В нежной зелени струится,
Извиваясь, в дол бежит [4, с. 83].
Ручей, кристальными струями Вияся, по песку журчит [4, с. 77].
Следует отметить, что ручей является и составляющей сельского пейзажа, так важного в женской поэзии рубежа ХУШ-Х1Х вв. Е.А. Аникейчик объясняет причину пристального внимания сентименталистов к описанию сельской жизни и сельских пейзажей тем, что только наедине с природой «человек может задуматься
о своем месте в этом мире, осмыслить себя частью универсума» [11]. Однако еще более герои идиллий женщин-поэтов заняты размышлениями о своей душе в стихотворениях «Ручей» (опубл. 1796), «Весна» (опубл. 1796) Е. Урусовой, «Любезное уединение» (опубл. 1795) Н. Старовой, а нередко просто увлечены созерцанием природы, как, к примеру, юная героиня М. Поспеловой в стихотворении «Майское утро» (опубл. 1798).
Поэтизация сельской жизни в творчестве женщин-поэтов рубежа ХУШ-Х1Х вв., как правило, тесно связана с поэтикой уединения. Более отчетливо она проявилась в произведениях А. Турчаниновой, Н. Старовой, М. Поспеловой, Е. Урусовой. Само слово «уединение» нередко выносится в заглавие стихотворений: «Уединение» М. Поспеловой, «Любезное уединение» Н. Старовой, «Уединение» А. Турчаниновой, «Уединенные часы» Е. Урусовой. Поэтика уединения в духе традиций сентиментализма тесно связана в литературном наследии писательниц с понятиями «тишина» и «покой». Как подметила в своей статье Н.С. Мовнина, «тишина» сопровождает «уединение», а понятие «тишина» в литературном языке XVIII в. «прежде всего имеет устойчивое значение “мира”, “покоя”» [12, с. 21]. Поэтому так часто в идиллиях жен-щин-поэтов эпохи сентиментализма поэтизируется тихая жизнь в окружении природы, например в «Уединении» А. Турчаниновой (опубл. 1798):
Нет иных путей ко счастью,
Другом как существ всех быть,
Всякою чуждаться страстью,
В тишине с природой жить [4, с. 121].
Жизнь с детьми в далекой от шума и суеты деревне Липне, пусть даже и «в маленьком домишке», - заветная мечта героини идиллии «Чувства матери» А. Жуковой (опубл. 1799). «Литература сентиментализма... помещает “чувствительного” героя за пределы социума -прежде всего в сферу природы и близкой к ней семейной жизни» [12, с. 19]. Желанным пристанищем, позволяющим познать главные истины жизни, нередко становится для героев и «хижинка уединенна»: «Я в твоих пределах тесных / Дни хочу мои скончать; / В тишинах твоих небесных / Плод сих истин получать» (А. Турчанинова «Уединение») [4, с. 121]. Наиболее близка юной героине роща в стихотворениях «Весна» А. Волковой (1790-1800-е гг.), «К М.Н. Х-ой. На отъезд ее в деревню» А. Шаликовой (опубл. 1797), «Сельская жизнь. К Дамону» Ал. Магницкой (опубл. 1798). Для сравнения заметим: у
поэта-современника В. Капниста поэтика уединения выражена несколько иначе и связана с образом лесов. В его «Оде на надежду» читаем: «Леса, влекущие к покою! / Чертог любви и тихих дней!» [13, с. 80].
В уединении героиня стихотворения «Чувство дружбы» Е. Урусовой (опубл. 1796) прославляет дружбу: «В дружбе сладость заключенна, / Вся отрада жизни в ней» [4, с. 215]. Величие дружбы еще более ощутимо для героини стихотворения Н. Старовой «Любезное уединение» (опубл. 1795) при сопоставлении с такой родной и близкой природой: «О дружба! Ток кристальных вод. / Не столь, как ты, полна красот» [4, с. 103].
Кроме того, нередко в идиллиях женщин-поэтов рубежа ХУШ-Х1Х вв. утверждается мысль о превосходстве дружбы над любовью. Более наглядно такое видение мира представлено в стихотворении Е. Свиньиной «Любовь и дружба» (опубл. 1796). Между тем нельзя сказать, что союз влюбленных сердец не получает освещения в идиллиях писательниц. Любовь в мире природы находит отражение главным образом в стихотворениях, близких к пасторали («Невинная пастушка» Е. Свиньиной, «Пастушка и эхо», «Степная песнь» Е. Урусовой, «Пале-мон и Хлоя» Е. Княжниной).
Однако если в идиллиях, посвященных дружбе, в качестве героев выступает сама героиня и ее друзья, т.е. читателям предоставляется возможность узнать о реально происходящих в жизни писательницы событиях (к примеру, об отъезде подруги в деревню, как в стихотворении «К М.Н. Х-ой. На отъезд ее в деревню» (опубл. 1797) А. Шаликовой) и окружающих ее людях, то идиллии, воспевающие любовь, зачастую (во многом за счет включения писательницами в этот жанр игрового начала) содержат историю взаимоотношений вымышленных героев. Сти-хотворица вверяет героине свои чувства и переживания, но при этом нередко скрывается под маской селянки. Все это объяснимо существующим в то время негативным отношением к отражению в произведениях женщин-писательниц собственных чувств к возлюбленному (любовь к супругу находит выражение в произведениях писательниц, однако она проявляется в других жанрах - в элегиях, песнях и героидах). Так, к примеру, широко известен тот факт, что А.П. Сумароков, отец писательницы Е. Княжниной, подавлял стремление дочери писать стихотворения на любовную тематику, поскольку «почитал неприличным, чтоб стихи были писаны (и особенно где вмешивалась любовь) от лица женщины» [14]. Следует указать и
на неоднозначное, зачастую враждебное отношение в то время к творчеству женщин. Так, К. Хайдер замечает: «В истории русской литературы и культуры имеются бесчисленные свидетельства недооценки женского культурного потенциала вследствие доминирования мужчин. Есть огромное количество примеров стратегии дискриминации женщин с помощью канона критериев и интерпретации» [15].
Кроме того, сами женщины-поэты воспринимали обнажение трепетных чувств к объекту любви как нечто постыдное, возможно, поэтому некоторые из авторов (к примеру, Е. Княжнина, Н. Сумарокова) пишут нередко произведения от лица мужчины, помещая в центр произведения не героиню, а влюбленного юношу.
В уединении героиня стихотворения Е. Свиньиной «Невинная пастушка» (опубл. 1797) обращается к природе, как наперснице открывает ей свою душу:
Для вас, невинные овечки,
Сижу я здесь у тихой речки;
<...>
Об вас лишь мысля, не грущу [4, с. 98].
Такой воображаемый диалог возвращает в сердце покой, достижение которого порой подобно катарсису: «Здесь светлой ручеек журчанием унылым - / [...] / ... Вздох из сердца извлечет, / И сладкую слезу мой друг за ним прольет...» («К М.Н. Х-ой. На отъезд ее в деревню» (опубл. 1797) А. Шаликовой) [4, с. 232].
Диалог с природой писательницы могут преобразовать и в игровой, иронизируя над своими наивными героями. В стихотворении Е. Урусовой «Пастушка и эхо» (опубл. 1799) повторение последних на каждой строке слогов слов, произнесенных героиней, имитирует эхо. Природа, таким образом, выступает уже не в роли безмолвного слушателя, она словно наделена автором даром говорения и дает героине ответы на тревожащие ее вопросы. В стихотворении «Чувство дружбы» (опубл. 1796) Е. Урусова также наделяет природу голосом: «На поля зефиры мчатся, / <...> / Шумом их слова твердятся: / “Нет здесь, нет твоих друзей!”» [4, с. 215].
Между тем следует отметить, что одушевленной природа все же чаще представлена в лирике писательниц благодаря воображению ребенка, в понимании которого она совершенна и прекрасна. Например: «озера кристалловидны», «струйки сребровидны» [4, с. 84]. Для юной героини идиллии М. Поспеловой «Весна» наступление утра ознаменовано улыбкой леса: «Свет узря Авроры ясной, / Улыбнулися леса...» [4, с. 84]. Ребенок более всех воспринимает приро-
ду как царство добра, а в стихотворении А. Буниной «Лето» (до 1819) даже искренне верит в то, что вырастет «с дождя» [16, с. 126]. Постигая красоту добродетельной природы, ребенок постепенно познает мир, открывает для себя новое. Природа словно заменяет ему книгу, готовит и к возможным непредвиденным ситуациям. В стихотворении А. Буниной «Хоть бедность не порок...» (29 февраля 1813) [17, с. 467-471] полной неожиданностью для юной героини становится укус пчелы. Изображая союз ребенка и природы, женщины-поэты стремились наряду со значимой эстетической составляющей подчеркнуть и воспитательное начало.
Таким образом, диалог с природой в идиллиях женщин-поэтов рубежа ХУШ-Х1Х вв. обусловливает введение писательницами нового типа героя: маленького ребенка (поэзия А. Буниной, М. Поспеловой), впечатлительной и любознательной девочки, за которой скрывается сама стихотворица. Камерный союз ребенка/детей и природы следует считать одним из открытий женщин-писательниц этого литературного периода, в лирике поэтов-мужчин он не получает широкого распространения. Кроме того, в подобные беседы с природой вступают юная девушка («Невинная пастушка» Е. Свинь-иной, «К М.Н. Х-ой. На отъезд ее в деревню» А. Шаликовой); молодая женщина (к примеру, идиллия «Чувства матери» А. Жуковой, идиллия
«Весна» Е. Урусовой).
Камернизация союза человека и природы в женской лирике конца XVIII - начала XIX в. проявляется главным образом в жанре идиллии посредством таких мотивов, как уединение человека от суетного мира цивилизации, встреча героини с добродетельной природой, прогулка, восприятие мира как чуда, распространению которого во многом способствует образ ребенка.
Диалог с природой как одна из форм внешнего тематического диалога зачастую способствует возникновению внутреннего диалога. Общение с природой помогает героям заглянуть в глубь души, своего сознания, так, к примеру, герой стихотворения А. Буниной «Воззвание благочестивого мужа» (1812), вспоминая события минувших дней, проведенных среди природы, отмечает: «Ятам беседовал с собою...» [16, с. 67].
Диалог с Природой представлен в женской поэзии рубежа ХУШ-Х1Х вв. как проявление особого ощущения неразрывности человека и природы, установления незримой и прочной с ней связи, как непосредственное живое общение героини с природой, нередко ее прославление, как ответы наделенной антропоморфизмом природы на терзающие героиню вопросы. В религиозно-этическом отношении этот диалог с природой тесно связан с поэтикой Богообщения и поэтикой детства, темой сохранения нравственной чистоты души.
Литература
1. Разживин А.И. «Чародейство красных вымыслов». Эстетика русской предромантической поэмы. - Киров: Изд-во ВГПУ, 2001.
2. Иванов М.В. Судьба русского сентиментализма. - СПб.: ФКИЦ «Эйдос», 1996.
3. Быченкова С.В. Жанр идиллии в русской романтической поэзии первой трети XIX века: автореф. дис. ... канд. фи-лол. наук. - Владимир, 2006.
4. Предстательницы муз: русские поэтессы XVIII века / сост. Ф. Гепферт, М. Файнштейн. - Wilhelmhorst: Verlag F.K. Gopfert, 1998.
5. Муравьев М.Н. Стихотворения / вступ. ст., подгот. текста и прим. Л.И. Кулаковой. - JL: Сов. писатель, 1967.
6. Топоров В.Н. М.Н. Муравьев: Введение в творческое наследие // Топоров В.Н. Из истории русской литературы. Т. 2: Русская литература второй половины XVIII века: Исследования, материалы, публикации. Кн. 1. - М.: Языки русской культуры, 2001; Денисова А.В. «В прогуливании чем нам должно заниматься», или К вопросу о жанре «медитативной прогулки» в русской литературе XVIII века // Проблемы изучения русской литературы XVIII века. - СПб.; Самара, 2001; Пашкуров А.Н. Из истории «прогулки-фантазии» в русской литературе последней четверти XVIII века: Михаил Муравьев, Андрей Болотов, Мария Поспелова // Михаил Муравьев и его время: сб. ст. и материалов Второй Всерос. науч.-практ. конф. / под ред. А.Н. Пашкурова, А.Ф. Галимуллиной. - Казань, 2010.
7. Приятное и полезное препровождение времени. - М., 1795. - Ч. 7.
8. Поспелова М.А. Лучшие часы жизни моей. - Владимир: Тип. губерн. правления, 1798.
9. Эпштейн М.Н. «Природа, мир, тайник Вселенной...»: Система пейзажных образов в русской поэзии. - М.: Высш. шк., 1990.
10. Манн Ю.В. Поэтика русского романтизма. - М.: Наука, 1976.
11. Аникейчик Е.А. Нравственно-эстетическое значение пейзажа в русской литературе конца XVIII - начала XIX в.: от сентиментализма к предромантизму: дис. ... канд. филол. наук [Введение] [Электронный ресурс] /Московск. гос. обл. ун-т. -М., 2008. - URL: http://www.lib.ua-m.net/diss/cont/294354.html, свободный. - Проверено 15.05.2010.
12. Мовнина Н.С. Идеальный топос русской поэзии конца XVIII - начала XIX века // Русская литература. - 2000. - № 3.
13. Капнист В.В. Собр. соч.: в 2 т. / ред., вступ. ст. и примеч. ДС. Бабкина. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1960. - Т. 1.
14. Западов В.А. Княжнина Екатерина Александровна [Электронный ресурс] // Словарь русских писателей XVIII века. -СПб.: Наука, 1999. - Т. 2 (К-П). - URL: http://www.pushkinskiidom.ru/Default.aspx?tabid=l 105 - Проверено 28.08.2011.
15. Хайдер К. «В сей книжке есть что-то занимательное, но...» Восприятие русских писательниц в Дамском журнале [Электронный ресурс]. - URL: http://www.a-z.ru/women cdl/html/pol gender culture m2000 a/htm - Проверено 02.09.2011.
16. Бунина А. Собрание стихотворений: в 3 ч. - СПб.: Тип. Рос. Акад., 1819. - Ч. 1: Лирическая поэзия.
17. Поэты 1790—1810-х годов. - Л.: Сов. писатель, 1971.
Аликова Елизавета Александровна, аспирант кафедры истории русской литературы Института филологии и искусств Казанского (Приволжского) федерального университета.
Alikova Elizaveta Alexandrovna, postgraduate student, department of history of Russian literature, Institute of Philology and Arts, Kazan (Volga Region) Federal University. Тел.: 8-9053121143; e-mail: elizaveta-alikova@vandex.ru
УДК 82-1
© О. В. Сахарова
Поэма М.Ю. Лермонтова «Мцыри» в контексте святоотеческого учения о грехе и свободе
Анализируется поэма М.Ю. Лермонтова «Мцыри» в соотношении со святоотеческим учением о грехе и свободе. С православной позиции рассматривается образ главного героя, идущего по пути Богопознания.
Ключевые слова: исповедь, мотив, душа, образ, страсть, монастырь, мир, сад, миропознание, неофит, грех, гордыня, покаяние, покой, смерть, сотериология, одиночество, страдание.
О. V Sakharova
M.Yu. Lermontov’s poem “Mtsyry” in the context of holy fathers’ teaching
of sin and freedom
The article features M.Y. Lermontov’s poem “Mtsyry” in its correlation with the holy fathers’ teaching of sin and freedom. The protagonist’s image on his path to cognition the Creator is considered from the Orthodox point of view.
Keywords: confession, motive, soul, image, passion, monastery, world, garden, world cognition, neophyte, sin, pride, penance, peace, death, the Orthodox teaching of salvation, loneliness, suffering.
Лермонтовская поэма, по общепризнанному мнению, является глубоко философским произведением: «...это поэма о смысле бытия, об истинных ценностях человеческой жизни» [1, с. 142]. Поэт стремится «рассказать» душу своего героя, который познает все тяготы опасной духовной борьбы. Душа, странствующая в поисках Бога, - знак лермонтовского поэтического измерения. Герой поэмы «Мцыри» - яркий пример странника в поисках Бога. Для Мцыри характерна страстная жажда найти родную душу, для него невозможно жить в отрыве от «отеческой линии» (А.А. Дякина). Святитель Игнатий Брянчанинов писал, что «самое существо души нашей - образ Бога» [2, с. 130]. Именно задаче раскрытия этого образа и подчинена сюжетная мотивировка поступков героя.
Мцыри - человек естественного мира. Главное сюжетное движение в поэме связано с его желанием вернуться на круги своя, в мир братьев и отцов. Этот патриархальный мир горского аула актуализируется в памяти героя и становится мощным стимулом для побега. При этом в каждом поступке и переживании юноши поэма раскрывает борьбу двух начал: одного - идущего из глубин родового сознания как представление о жизни, обычаях и традициях рода, а дру-
гого - связанного с монастырскими обычаями и заповедями христианства.
Поиски духовной свободы, в которых отразилось и духовное познание Мцыри, «вмещаются» в три дня. Число три, как и в «Песне... про купца Калашникова», здесь сакрализовано. А.В. Моторин верно сравнивает героя с пророком Ионой и евангельским Лазарем, возвращенным к жизни Христом на четвертый день [3, с. 157]. Семантика образа амбивалентна: «душой дитя, судьбой монах». «Образ Мцыри сложен - это и бунтовщик, и чужестранец, и беглец, и «естественный человек», и жаждущий познания сирота, мечтающий о доме, и юноша, вступающий в пору столкновений и конфликтов с миром» [4, с. 6].
В поэме классик выдвигает идею вечного круговорота жизни. Круг - знаковая фигура поэмы - знаменует собой дихотомию земного и небесного, в пространство которой органично вписаны мучительные переживания Мцыри. Красота земного Эдема знаменует любовь к «миру Божьему». Образ природы у Лермонтова полифункционален по своей сути и обладает совершенно уникальной значимостью. Прежде всего, в поэме природа выступает как фон, на котором происходят самые значительные сюжетные движения. Показательно, что мотив цве-
