CC BY
108
Нечаевский В. О.
ДИАХРОНИЧЕСКИЙ ПОДХОД К ВАРЬИРОВАНИЮ ЕДИНИЦ ЛЕКСИЧЕСКОГО УРОВНЯ ЯЗЫКА: ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМЫ
Проблемы вариативности как свойства языковой системы привлекают филологов достаточно давно. Понятие вариантности применяется как к языку в целом, так и к различным формам его существования: устной и письменной, кодифицированной и диалектной, литературному языку, а также региональным и социальным разновидностям национального языка. Накопленный в лингвистике теоретический и фактический материал позволяет говорить об известной универсальности явления вариантности, о его «сквозном» для языка характере. Как отмечает Г. Г. Ивлева, «... возможность варьирования заложена в самой природе языка <...> процесс варьирования можно считать закономерным в языке, так как он характеризует языковые единицы различных уровней и является постоянным признаком языкового развития» [8, с. 121]. Лексическое варьирование представляет особый интерес для изучения, поскольку, по словам В.М. Солнцева, «.чем выше уровень системы, тем многообразнее различия между вариантами» [14, с. 3].
Как известно, репрезентирующие единицы лексического уровня языка являются двусторонними, т. е. обладающими знаковой формой и значением. В связи с этим различными являются и подходы к выделению основополагающих принципов определения вариантов единиц данного языкового уровня: для определения вариантов лексической единицы по знаковой форме применяется принцип тождества её морфологической структуры, а для вариантов по значению лексической единицы - принцип их семантического тождества. Автор предлагает подробно остановится именно на вариантности последней из перечисленных сторон лексических единиц.
Данная проблема неоднократно затрагивалась в работах Л.П. Крысина, С.Г. Бережана, В.Г. Гака, В.М. Лейчика, К.Я. Авербуха и др. [1; 4; 6; 7; 9; 10; 11] После творческого обобщения опыта предыдущих исследований автором статьи было высказано предположение относительно того, что варианты единиц лекси-
ческого уровня языка в плане содержания могут объединять полные синонимы (слова, допускающие взаимное замещение в синтаксических и лексических сочетаниях: лингвистика - языкознание, бегемот - гиппопотам) и внутриязыковые эквиваленты (слова, не допускающие взаимозаменяемости в рамках одной лексико-семантической парадигмы: лавсан - полиэтилентерефталат - терепласт) [13, с. 140].
Исследования приведённых выше ученых свидетельствуют о проявлении синхронной вариантности, т. е. о существовании в одном языке (либо в его вариантах) в определённый момент времени двух (или более) лексических единиц, имеющих тождественное семантическое значение. Однако возможна ситуация, когда в одном языке в разные периоды времени для обозначения одной и той же реалии используются различные лексические единицы. В этом случае вариантность единиц лексического уровня языка будет рассматриваться в диахронии. Рассмотрим данную ситуацию подробнее.
В любом языке присутствуют вышедшие из употребления лексические единицы, при том, что соответствующие предметы (явления) остаются в реальной жизни и получают другие названия. Это связано с постепенным обновлением словарного состава языка, в ходе которого на смену одним словам приходят другие, вытесняя своих предшественников из центра языкового ядра на периферию. Попытаемся разобраться, связаны ли подобные лексические единицы отношениями вариантности, а если связаны, то какого рода эти отношения.
Рассмотрим следующий пример. В русском языке центральные органы государственного управления в различные исторические периоды назывались по-разному: приказ (XVI - начало XVIII в.), коллегия (начало XVIII - начало Х1Х в.), министерство (начало Х!Х в. - 1917 г., с 1946 г. по настоящее время), народный комиссариат (наркомат) (1917-1946 гг.).
Связывают ли приведённые наименования учреждений отношения вариантности? Несомненно, связывают, поскольку налицо семантическое тождество плана содержания всех приведённых лексических единиц. Однако синонимами их считать нельзя, поскольку сигнификатная (или интенсиональная) синонимия, а именно такая синонимия является непременным атрибутом вариантности, согласно Л.П. Крысину [10, с. 37], позволяет осуществлять взаимные замещения вариантов в различных синтаксических или лексических сочетаниях. В противном случае получим исторический нонсенс.
Вместе с тем, перечисленные лексические единицы вполне подходят под определение внутриязыковых эквивалентов, с той лишь разницей, что речь будет идти об отсутствии взаимозаменяемости в рамках одной лексико-семантической парадигмы в диахронии.
Для подтверждения выдвинутого предположения рассмотрим примеры из других языков.
В Германии в различные исторические эпохи вооружённые силы носили различные наименования: das Reichsheer (1871-1919 гг.), die Reichswehr (19191935 гг.), die Wehrmacht (1935-1945 гг.), die Bundeswehr (с 1955 г. по настоящее время). Не может быть и речи о взаимозаменяемости данных наименований, поскольку они знаменуют собой различные исторические этапы существования германской государственности. Вместе с тем, они, несомненно, являются внутриязыковыми эквивалентами, поскольку их семантические значения совершенно тождественны.
История хорватского языка ХХ в. изобиловала резкими поворотами в направлении развития, что способствовало возникновению полных синонимов. Так, в начале 40-х г. ХХ века при образовании «Независимого Государства Хорватии» (НДХ) (1941-1945 гг.) актуализируется деятельность по «реанимации» устаревшей лексики, бывшей ранее на периферии этнолингвокультурного сознания. Например, вместо употреблявшихся ранее слов arhiv ‘архив’, automobil ‘автомобиль’, kancelarija ‘канцелярия’, kredit ‘кредит’, propaganda ‘пропаганда’, radio ‘радио’, stab ‘штаб’, telefon ‘телефон’, telegraf ‘телеграф’, telegram ‘телеграмма’, tramvaj ‘трамвай’ насаждаются соответственно лексемы pismohrana, samovoz, uredovnica, navjera, promidzba, krugoval, stozer, brzoglas, brzojav, brzojavka, munjovoz. После образования СФРЮ данные нововведения, приобретшие националистический («усташский») оттенок, были заменены прежними лексемами [22, с. 48]. После обретения Хорватией независимости в 1991 г. в лексике хорватского языка вновь начали происходить изменения, однако судьба упомянутых лексем эпохи НДХ сложилась по-разному: для обозначения таких реалий, как ‘автомобиль’, ‘радио’, ‘трамвай’ продолжают использоваться лексемы, употреблявшиеся во времена СФРЮ (соответственно automobil, radio, tramvaj) [3, с. 16, 237, 294], ‘пропаганда’ и ‘штаб’, как и при НДХ, называются promidzba и stozer [2, с. 121], для обозначения понятий ‘архив’ и ‘кредит’ употребляются оба термина (соответственно arhiv и pismohrana, kredit и navjera) с частотным преобладанием первых [2, с. 135], вместо лексем kancelarija и uredovnica в обиход во-
шло слово ured [3, с. 307], ‘телефон’ в начале 90-х годов называли brzoglas, но впоследствии стали всё чаще возвращаться к лексеме telefon [2, с. 117], а слово brzojav, при НДХ употреблявшееся в значении ‘телеграф’, в настоящее время имеет значение ‘телеграмма’ (используется наряду с лексемой telegram) [2, с. 136]. Что касается последнего примера, то данные лексемы могут рассматриваться в качестве полных синонимов, однако в общем и целом подобного рода отношения между лексемами являются не чем иным, как внутриязыковой эквивалентностью.
В качестве следующего примера рассмотрим эволюцию названий высшего органа военного управления Эстонии, соответствующего российскому Г енераль-ному штабу: 1920-1924 гг. - Eesti Sojavagede Staap ’штаб вооружённых сил Эстонии’; 1924-1929 гг. - Kindralstaap ’генеральный штаб’; 1929-1937 гг. -Kaitsevagede Staap ’штаб сил обороны’; 1937-1940 гг. - Sojavagede Staap ’штаб вооружённых сил’. После присоединения Эстонии к СССР и расформирования эстонской армии в отношении как советского, так и иностранных генеральных штабов долгое время употреблялся термин Kindralstaap [23]. С восстановлением независимости Эстонии и организацией эстонских вооружённых сил высший орган военного управления Эстонии с 1991 по 2008 г. назывался Kaitsejoudude Peastaap ’главный штаб сил обороны’, а с 2009 г. получил название Kaitsevae Peastaap ’главный штаб войск обороны’. Как и в предыдущем случае, речь здесь может идти не о полной синонимии, а о внутриязыковых эквивалентах.
Так, если в годы Освободительной войны (1918-1920 гг.) в эстонской армии употреблялись такие термины, как polk ’полк’ и rood ’рота’, то уже в середине 20-х гг. те же самые части и подразделения именовались соответственно rugement и kompanii. Затем, после 1940 г., в эстонский язык вернулись заимствованные из русского языка термины. И лишь в 90-е г. прошлого века термины rugement и kompanii окончательно закрепились в эстонском языке [12, с. 121122].
Подобную картину можно наблюдать и с воинскими званиями. Так, например, заимствованные из русского языка и использовавшиеся в первые годы эстонской государственности названия воинских званий polkovnik ’полковник’ и alampolkovnik ’подполковник’ были впоследствии заменены соответственно на kolonel (от англ. colonel) и kolonel-leitnant (от англ. lieutenant colonel). С момента вхождения Эстонии в состав СССР в 1940 г. и вплоть до 1991 г. в эстонском языке употреблялись наименования воинских званий Советской Армии в переводе
на эстонский язык. После восстановления эстонской государственности система национальных воинских званий была создана заново. При этом определённая лингвокультурологическая связь с русским языком, несомненно, прослеживается. В частности, звание lipnik (в переводе прапорщик) является в Эстонии офицерским и соответствует званию ‘младший лейтенант’ в современной Российской армии (как было в дореволюционной России). Эстонскому званию nooremleitnant (в переводе младший лейтенант) в Вооружённых Силах РФ соответствует ‘лейтенант’, званию leitnant (в переводе лейтенант) - ‘старший лейтенант’, а званию vanemleitnant (в переводе старший лейтенант) - ‘капитан-лейтенант’ (что также соответствует ситуации в дореволюционной армии Российской империи) [5]. Следует отметить, что в эстонских военно-морских силах имеется звание kaptenleitnant, однако оно соответствует российскому званию ‘капитан 2-го ранга’, хотя до 1991 г. означало ‘капитан-лейтенант’ [26]. Кроме того, в эстонской армии появилось звание brigaadikindral ‘бригадный генерал’ (от амер. англ. brigadier general или нем. der Brigadegeneral), что соответствует российскому ‘генерал-майор’. Все последующие генеральские звания были приведены в соответствие с аналогичными в армиях западноевропейских государств (в частности, США, Германии, Великобритании и др.) и стали отличаться от российских, что является показателем изменения направления вектора лингвокультурологического влияния на эстонский язык. Так, например, званию kindralmajor (в переводе генерал-майор) в Российской армии в настоящее время соответствует ‘генерал-лейтенант’, а званию kindralleitnant (в переводе генерал-лейтенант) -‘генерал-полковник’. Аналогичная ситуация наблюдается и в эстонских ВМС. После появления звания kommodoor ‘коммодор’ (от англ. commodore), соответствующего российскому ‘контр-адмирал’, kontradmiral (в переводе контр-адмирал) теперь соответствует званию ‘вице-адмирал’, viitseadmiral (в переводе вицеадмирал) - ‘адмирал’, а admiral (в переводе адмирал) - ‘адмирал флота’ [17]. Таким образом, в случае обнаружения в письменном источнике какого-либо воинского звания следует учитывать, к какому историческому периоду относится данный текст.
Учитывать исторические реалии следует также при употреблении воинского звания kapten. Так, с момента образования независимого эстонского государства и до 1924 г. это воинское звание соответствовало современному российскому званию ‘майор’, а после реформы 1924 г. и до настоящего времени - званию ‘капитан’. В свою очередь, до упомянутой реформы воинскому званию ‘капитан’
соответствовало в данный момент отсутствующее в эстонской армии звание alamkapten.
Теперь рассмотрим несколько примеров из военной терминологии польского языка. Так, корабль типа ‘эскадренный миноносец’ с момента появления и практически до самого начала Второй мировой войны в польском языке называли kontrtorpedowiec (термин, созданный по тому же принципу, что и его французский эквивалент contre-torpilleur). Однако начиная с 1938 г., в польских источниках появляется термин niszczyciel, в котором можно увидеть кальку с английского destroyer или с немецкого der Zerstorer. Польские справочные издания объясняют данный факт тем, что в межвоенный период корабли данного типа значительно изменились - почти вдвое выросло водоизмещение, увеличился калибр орудий, устанавливались сбрасыватели глубинных бомб. В связи с этим изменились и задачи, выполняемые эсминцами: если ранее они должны были защищать крупные корабли от нападения надводных кораблей, то теперь в их задачи входила также борьба с подводными лодками и авиацией противника [16, с. 418]. Исходя из этих объяснений, можно было бы прийти к выводу, что термином kontrtorpedowiec обозначаются эскадренные миноносцы, построенные (условно) до 1930 г., а термином niszczyciel - после него. Вместе с тем, были случаи, когда один и тот же корабль без принципиальных изменений переходил из разряда «старых» эскадренных миноносцев в разряд «новых». Таким примером может послужить спущенный на воду ещё до начала первой мировой войны российский эсминец «Новик», после революции получивший наименование «Яков Свердлов», который в одних и тех же польских источниках последовательно упоминается как kontrtorpedowiec «Nowik», kontrtorpedowiec «Jakow Swierdiow» и niszczyciel «Jakow Swierdiow» [19, с. 649].
С появлением в немецкой армии во время Второй мировой войны противотанкового оружия типа «Фаустпатрон» в польском языке появляется термин pancerzownica. Принятие на вооружение Советской Армией и войсками стран Варшавского Договора гранатомётов (в частности, РПГ-2 и РПГ-7) способствует возникновению слова granatnik. Однако первое время этот термин используется лишь для общего обозначения данного рода оружия. Эквивалентом термина ‘противотанковый гранатомёт’ является pancerzownica, а употребление кальки с русского языка granatnik przeciwpancerny считается неправильным [20, с. 562]. Со временем оба этих термина стали использоваться параллельно, с той лишь разницей, что термин granatnik przeciwpancerny употреблялся в отношение руч-
ных, а pancerzownica - более тяжёлых и, как правило, реактивных противотанковых гранатомётов [16, с. 471]. Уже в середине 80-х г. granatnik przeciwpancerny объединяет в себе всю совокупность данного рода противотанкового оружия: ручные, тяжёлые, безоткатные, реактивные и т. д. [24, с. 81-82]. В настоящее время сохраняется описанная выше тенденция. Основным термином, используемым для обозначения данного рода оружия, остаётся granatnik przeciwpancerny [27]. Термин pancerzownica полностью из употребления не вышел, однако в большинстве случаев употребляется как исторический при описании вооружения времён Второй мировой войны (Panzerfaust - Г ермания, Bazooka - США и т. п.) [21].
С начала 40-х и до конца 60-х гг. в польском языке для обозначения ручного индивидуального стрелкового автоматического оружия, приспособленного для ведения непрерывной автоматической стрельбы и использующего промежуточный патрон, существовал термин pistolet maszynowy ‘автомат (пистолет-пулемёт)’. В 70-е г. ситуация несколько изменилась. Во-первых, по-видимому, под влиянием использовавшейся американцами во Вьетнаме автоматической винтовки М-16, в польском языке появился термин karabin automatyczny, который стал употребляться в отношении западных образцов стрелкового оружия [16, с. 248]. Во-вторых, произошло некоторое переосмысление уже существующей терминологии. Так, например, если ранее автомат АК назывался по-польски pistolet maszynowy Kaiasznikowa (pmK) [20, с. 623], то в конце 70-х г. его стали называть karabinek AK (kbk AK) [16, с. 258]. В 80-е г. в польском языке появился термин karabinek automatyczny и данный вид стрелкового оружия стали называть karabinek automatyczny АК [24, с. 191]. В начале 90-х гг. широкое распространение получил термин karabin szturmowy АК, являющийся калькой с немецкого das Sturmgewehr [18, с. 43]. В настоящее время, после введения в 2004 г. норм наименования стрелкового оружия, наиболее часто в отношении автомата Калашникова употребляется термин karabin (automatyczny) AK [25, с. 35].
Примеры из польского языка лишь подтверждают те выводы, к которым автор пришел ранее в настоящем исследовании: единицы лексического уровня языка могут быть связаны отношениями вариантности не только в синхронии, но и в диахронии.
На рассматриваемую в статье проблему существуют и иные взгляды. Некоторые исследователи (в частности, В.С. Храковский) усматривают в подобного рода лексических отношениях синонимию. При этом в качестве примера приво-
дятся лексемы самолёт и аэроплан, которые позиционируются как полные синонимы [15, с. 109]. Данное утверждение верно лишь для определённых временных рамок (приблизительно для первой четверти прошлого столетия), когда эти слова действительно являлись полными (взаимозаменяемыми) синонимами. В настоящий момент о полной синонимии говорить нельзя, поскольку данные лексемы не являются взаимозаменяемыми в различных синтаксических или лексических сочетаниях. Налицо отношения вариантности в диахронии.
Таким образом, из результатов проведенного анализа следует, что отношения вариантности возможны не только в синхронии, но и в условиях диахронии. Особенностью подобного рода лексического варьирования является невозможность сохранения синонимических отношений между вариантами, поскольку варианты в диахронии, как правило, обозначают одну и ту же реалему в разные периоды времени. Вследствие этого варианты в диахронии могут быть исключительно внутриязыковыми эквивалентами. Данный подход позволяет включить в систему «инвариант» - «варианты» весь лексический состав не только национального, но и этнического языка.
* * *
1. Авербух К.Я. Терминологическая вариантность: теоретический и прикладной аспекты // Вопросы языкознания. № 6. 1986. С. 38-49.
2. БагдасаровА.Р. Новый хорватско-русский словарь. М.: Воентехиздат, 2007. 392 с.
3. Багдасаров А.Р. Хорватский литературный язык второй половины ХХ века. М.: ВТИ, 2004. 164 с.
4. Бережан С.Г. Семантическая эквивалентность лексических единиц. Кишинёв: Штиинца, 1973. 372 с.
5. Волков С.В. Русский офицерский корпус. М.: Воениздат, 1993. 368 с.
6. Гак В.Г. Языковая вариантность в свете общей теории вариантности (к проблеме факторов и роли вариантности в языке) // Вариантность как свойство языковой системы: тез. докл. М., 1982. Ч. 1. С. 72-75.
7. Гак В.Г., Лейчик В.М. Субституция терминов в синтагматическом аспекте // Терминология и культура речи. М.: Наука, 1981. С. 47-57.
8. Ивлева Г.Г. О варьировании слов в немецком языке // Вопросы языкознания. 1981. № 6. С. 121-127.
9. Крысин Л.П. К социальным различиям в использовании языковых вариантов // Вопросы языкознания. 1973. № 3. С. 37-49.
10. Крысин Л. П. Словообразовательные варианты и их социальное распределение // Актуальные проблемы лексикологии. Вып. 2,; ч. 1. Новосибирск, 1969. С. 11-12.
11. Лейчик В. М. Лексическая вариантность и её разрешение в системе, норме и речи (на материале научно-технических и общественно-политических терминов) // Вариантность как свойство языковой системы: тез. докл. М., 1982. Ч. 1. С. 140-142.
12. Нечаевский В. О. Типология терминологической вариантности в границах национальной нормы (на материале военной терминологии) // Соискатель: приложение к науч. журн. «Вестник Военного университета». 2007. № 4. С. 114-130.
13. Нечаевский В. О. Проблема описания отношений вариантности единиц лексического уровня языка: опыт исследования // Вестник Военного университета. 2009. № 3. С. 136-141.
14. Солнцев В. М. Язык как системно-структурное образование. 2-е изд., доп. М.: Наука, 1977. 341 с.
15. Храковский В. С. Соотношение понятий вариантность, синонимичность и эквивалентность // Вариантность как свойство языковой системы: тез. докл. М., 1982. Ч. 2. С. 108-109.
16. Encyklopedia techniki wojskowej. Warszawa: wyd. MON, 1978. 854 s.
17. Kaitsevaeteenistuse seadus, vastu voetud 14.03.2000 // Riigi Teataja.[Электронный ресурс]. URL: https://www.riigiteataja.ee/akt/13248020 (дата обращения: 12.10.2010).
18. Kochanski S. Automatyczna bron strzelecka. Warszawa: SIGMA-NOT, 1991. 336 s.
19. Kosiarz E. Bitwy na Baltyku. Warszawa: wyd. MON, 1978. 656 s.
20. Mala encyklopedia wojskowa: t. 2. Warszawa: wyd. MON, 1970. 828 s.
21. Rosciszewski L. Niemieckie pancerzownice Panzerschreck i Panzerfaust 1943-1945. Warszawa: wyd. HiSCO, 1993. 50 s.
22. Samardzija M. Nekoc i nedavno: odabrane teme iz leksikografije i novije povijesti hrvatskoga standardnoga jezika. Rijeka: Izdavacki centar Rijeka, 2002. 172 str.
23. Stemenko S. Kindralstaap soja-aastail: 1. osa. Tallinn: Eesti Raamat, 1970. 380 lk.
24. Torecki S. Bron i amunicja strzelecka LWP. Warszawa: wyd. MON, 1985. 316 s.
25. TrzaskalaB. Pochodzenie karabinka AK // Bron i amunicja. 2006. Nr. 2. S. 32-39.
26. Veskimagi E., Ernits H. Vene-eesti sojanduse sonaraamat. - Tallinn: Valgus, 1986. - 384 lk.
27. Wojska Pancerne i Zmechanizowane // Wojska L^dowe. [Электронный ресурс]. URL: http://www.army.mil.pl/index.php/uzbrojenie (дата обращения: 15.10.2010).
