CC BY
69
УДК 808.5:81 ’27 ББК Ш 100.3
ГСНТИ 16.21.27
Код ВАК 10.02.19
В. В. Макарова
Вильнюс, Литва О РИТОРИЧЕСКИХ ОСОБЕННОСТЯХ ВЫСТУПЛЕНИЙ ФЮРЕРА Аннотация. Статья посвящена обнажению механизма убеждения в текстах выступлений лидера Третьего рейха; демонстрации того, что приписыг-ваемыге нацистам и их идеологу методыг манипулирования аудиторией пережили своих пользователей и используются в современные демократических системах. Делается попытка найти решение проблемыы запрещения/незапрещения нацистских текстов.
Ключевые слова: политическая лингвистика; риторика; убеждение; нацизм; идеология.
V. V. Makarova
Vilnius, Lithuania RHETORIC PECULIARITIES OF FUHRER’S SPEECHES Abstract. The article is devoted to a disclosure of the mechanism of persuasion in speeches of the leader of the Third Reich; demonstration of the fact that attributed to Nazis and their ideologist methods of manipulation of the audience have outlived their creators and are used in modern democratic systems. Attempt to find the solution of the problem of permission/prohibition of Nazi texts is done.
Key words: political linguistics; rhetoric; suggestion; persuasion; nazism; ideology.
Сведения об авторе: Макарова Виктория Владимировна, кандидат филологических наук (РФ), PhD (Евросоюз), научный сотрудник Института социокультурных исследований, лектор кафедры романских языков.
Место работы: Вильнюсский университет.
Контактная информация: 01513, Lietuva, Vilnius, universitetas.
e-mail: [email protected].
About the author: Makarova Viktoria Vladimirovna, Candidate of Philology, PhD, Research Assistant of the Centre of Socio-cultural Research, Lecturer of the Department of Romance Languages.
Place of employment: Vilnius University.
Universiteto g. 5, Uzsienio kalbq institutas, Vilniaus
После падения Третьего рейха было написано множество работ, посвященных анализу как причин появления феномена нацизма, так и собственно языковых особенностей текстов тех лет. Среди таких работ можно назвать включенную в «Бегство от свободы» главу «Психология нацизма» Эриха Фромма, «Lingua Tertii Imperii. Язык Третьего рейха. Записная книжка филолога» Виктора Клемперера, «Русский Сократ. Лекции по сравнительно-исторической риторике» А. К. Михальской.
Таким образом, закономерной представляется постановка вопроса: что побуждает нас сегодня вновь и вновь обращаться к проблеме языка нацистов? Неужели долгие десятилетия рефлексии не позволили расставить все точки над «и»? Я бы на эти вопросы ответила так: несмотря на вердикт, вынесенный нацизму нашими предшественниками — культурологами, философами, лингвистами, — общество по-прежнему чувствует угрозу, источаемую нацистскими текстами.
Например, несколько лет назад истек трехгодичный условный срок заключения Михаила Житко, издателя на чешском языке полного текста «Майн Кампф» без антифашистких комментариев (по данным новостного агентства «Лента.ру» — URL: http://www.lenta.ru/world/ 2001 /11 /05/zhitko/). Общественность Турции и Евросоюза была взволнована данными книжных рейтингов за 2005 г., свидетельствующими о том, что «Майн Кампф» является настоящим бестселлером в Турции, особенно среди молодых граждан страны (по данным новостного агентства «Утро.ру» — URL: http://www.utro.ru/
© Макарова В. В., 2011
articles/2005/03/29/422746.shtml). Периодически в средствах массовой информации открыто ставится вопрос: следует ли запретить свободную продажу «Майн Кампф»? Не станут ли из-за этого объявленная запрещенной книга и, возможно, изложенные в ней идеи более привлекательными в глазах читателей?
Именно эти вопросы подтолкнули меня к написанию настоящей статьи, целями которой являются следующие. Во-первых, обнажение механизма убеждения в текстах выступлений лидера Третьего рейха. Во-вторых, демонстрация того, что приписываемые нацистам и их идеологу методы манипулирования аудиторией пережили своих пользователей и применяются в современных демократических системах. В-третьих, попытка найти решение проблемы запрещения/незапрещения нацистских текстов.
Материалом для анализа послужили шесть выступлений Адольфа Гитлера в 1939 и 1941 гг. в переводе на русский язык (Тексты, послужившие объектом анализа, на языке оригинала и в переводе на русский язык см. на сайте военной литературы «Милитера» — URL: http://militera. lib.ru/docs/ww2/chrono/1939/index.html). Выступления посвящены обоснованию необходимости войны с Британией, Советской Россией и США и констатации положения дел на фронте и в тылу. Это выступления фюрера в Рейхстаге, прокламация для армии и радиообращения. Таким образом, адресатами текстов являются как ближайшие соратники фюрера, так и весь немецкий народ.
общим местом является утверждение, что Адольф Гитлер — это харизматическая лич-
ность, оратор с огромным эмоциональным зарядом, способный удерживать внимание аудитории на протяжении нескольких часов. Осуществленный мною анализ отразил не все аспекты речетворчества лидера национал-социалистов, а лишь те из них, которые являются реализацией его манипулятивных тактик, служащих ловушками для некритичного читателя — нашего современника.
Итак, обратимся к конкретным примерам некоторых методов убеждения, используемых фюрером в его текстах.
Во многих случаях автор воздействует не на разум, а на чувства аудитории, используя аргументы ad Иоттет (к человеку). Таковыми являются апелляция к чувству патриотизма и единства немецкого народа. Напр.: Мы никогда не были нацией рабов, и никогда не будем! (1 сент. — война с П. 3. IX. 39) Речь идет о том, быть или не быть нации! Пусть всех нас вдохновляет дух великих мужей нашей истории! <Я> благодарен, что Оно [Провидение] доверило мне главенство в конфликте, который определит историческое развитие в течение следующих пятисот или тысячи лет; и не только германской истории, но также истории всей Европы и даже всего мира (Война с Ам. 11. XII. 41). Действенность апелляции к чувству единства с нацией Э. Фромм объясняет следующим образом: «Наверно, для среднего человека нет ничего тяжелее, чем чувствовать себя одиноким, не принадлежащим ни к какой группе, с которой он может себя отождествить... и большинство выбирало единство» [Фромм 1998: 345].
Приведу еще один пример аргумента ad Иоттет, называемому аргументом к силе: ...Кто бы ни выступил против единства нации, его не ждет ничего, кроме истребления, как врага народа! (3. X. 41) В то время, когда тысячи лучших наших людей, отцов и сынов нашего народа отдают жизни, любой в тылу, кто предаст эти жертвы на фронте, заплатит своей жизнью. Независимо от предлога, под которым будет сделана попытка навредить ... виновные умрут (11. XII. 41). Угроза любой расправы, а тем более физической, взывает к инстинкту самосохранения. Это один из грубейших, но эффективных способов нейтрализации оппонентов и вербовки сторонников.
Кроме использования аргументов к человеку нацистская идеология активно внедряла в сознание народа стереотипы, придавая словам новое значение, изменяя коннотацию у общеупотребительных слов, настойчиво повторяя предложенные обществу образы. Например, глагол а^явЬвп первоначально был пейо-ративом со значением ‘заводить, натягивать, закручивать’, т. е. совершать механическое действие с неживым предметом. В эпоху Третьего рейха он стал употребляться для одобрительного именования организации чего-либо [Клемперер 1998: 63—67]. С негативной на положи-
тельную поменялась коннотация лексем фанатический и фанатизм [Там же: 76—82]. Часто повторявшиеся в публичном дискурсе слова расово чуждый, расово неполноценный, осквернение расы внушали немцам мысль о том, что народы мира делятся на непересекаемые классы.
Виктор Клемперер описывает, как сослуживица с любопытством и удивлением спросила у него, правда ли он женат на немке. Автор резюмирует: «<Э>та добрая душа, далекая от нацизма, получила свою дозу нацистского яда» [Там же: 123].
В пропагандистской деятельности нацистами использовалась также аналогия между Древним Римом и современной Германией. Например, в речи об объявлении войны США рейхсканцлер на протяжении четырех абзацев проводит параллели между историей Рима и Германии, подытоживая: Так же, как в свое время Рим сделал бессмертный вклад в развитие и защиту континента, так же германские народы сейчас приняли на себя защиту и покровительство над семьей наций, которые, хотя и различаются политическим устройством и своими устремлениями, однако в расовом и культурном единстве составляют единое целое (11. XII. 41).
Похожими на предложенные только что примеры являются случаи употребления слов с устойчивой эмоциональной нагрузкой, Умберто Эко называет такие слова «устойчивыми коннотациями, наделенными конкретным эмоциональным смыслом» [Эко 1998: 104]. Например, в прокламации для армии, в 7 предложениях обосновывающей необходимость борьбы с Польшей, рациональная мотивация подменяется употреблением таких словосочетаний, как кровавый террор (поляков по отношению к польским немцам), честь и жизнь Германии, верность вековым... традициям (3. IX. 39).
Подобные слова-тени (в наше время это — демократия, права человека), во-первых, меняют свое наполнение в зависимости от того, кем произносятся, а во-вторых, теряют необходимую эмоциональную нагрузку, если их заменять схожими по значению словами (скажем, «страна вместо отечество» [Там же: 105]).
После выхода в свет сборника статей «Язык и моделирование социального взаимодействия» [1987] в отечественной политической лингвистике стали чаще писать об осуществляемом говорящими выборе номинаций и грамматических конструкций. Приведу несколько примеров выбора фюрером оценочной лексики для номинации оппонентов: им приписываются лживые утверждения, лицемерные заявления, редкостная низость, политическое невежество, тупость, убогость.
Среди специальных грамматических средств, позволяющих сильнее воздействовать на адресата, можно выделить увлечение автором анализируемых текстов формой превосходной сте-
пени: Германский народ может сегодня гордиться. У него лучшие политические руководители, лучший генералитет, лучшие инженеры и управленцы в экономике, а также лучшие рабочие, лучшие крестьяне — лучшие люди (3. X. 41). Особое отношение нацистов к суперлятиву, словам со значением предельности проявления признака, и цифрам отмечается и в записной книжке филолога В. Клемперера.
Хотелось бы продемонстрировать еще один пример такого приема внушения, который способствует убеждению слушателя не только содержанием, но и формой.
Мы не ошиблись в наших планах. Мы также не ошиблись в оценке эффективности и храбрости немецкого солдата. И мы не ошиблись насчет качества нашего оружия. Мы не ошиблись относительно прекрасной организации фронтов и службы тыла, осваивающей гигантские области. И мы не ошиблись насчет нашего фатерлянда (3. X. 41).
Такой прием можно назвать генерализацией субъекта сознания (я = мы). Это позволяет говорящему «превышать свои эпистемические полномочия» [Методология исследований.: 48]. Смешивая употребление местоимения «мы» в различных значениях (мы — это я и единомышленники; мы — это я, соратники и сочувствующие; мы — это я, соратники и оппоненты), адресат не всегда в состоянии различить, о знании и мнении какой именно группы говорится.
Кроме расширения сознания субъекта, в данном примере мы видим использование приема анафоры: следующие друг за другом фразы имеют одинаковое начало. Это является не только эстетическим приемом, но и способом многократного репродуцирования нужного смысла.
Автор анализированных текстов, будучи главой мощного тоталитарного государства, имел также слабость проявлять чувства, делясь сомнениями со своими слушателями: Правда, в тот момент мне все еще не было ясно, следует ли мне сначала выступить против Востока, а уже потом против Запада, или наоборот? (23. XI. 39) Постоянно прилагая усилия по нераспространению военных действий, я принял решение, которое было очень трудным для меня. В 1939 году я отправил моего министра в Москву. Более горьких чувств я никогда не испытывал. (3. X. 41). Такой прием называют интимизацией общения. Он позволяет привлечь внимание слушателей и, возможно, снискать их расположение.
Впрочем, нельзя говорить, что автор данных текстов воздействует на слушателей только аргументами к человеку. Многие места в его текстах являются дедуктивными по форме умозаключениями. Например: Рост народонаселения требует большего жизненного пространства. Моей целью было добиться разумного соотношения между численностью населения и величиной этого пространства. Тут без борьбы не обойтись! (23. XI. 39). По-
сылками для заключения, что борьба необходима, служат суждения «Рост населения требует большего пространства» и «Потребность в большем пространстве обусловливает борьбу за него». Очевидно, что при реконструкции силлогизма, лежащего в основе приведенного отрывка из текста, истинность исходных посылок представляется сомнительной.
Сомнение в истинности утверждений может возникнуть и при анализе следующего сокращенного силлогизма, энтимемы: Когда 3 сентября 1939 года Англия объявила войну германскому рейху, она сделала очередную попытку пресечь в зародыше объединение и возрождение Европы, обрушиваясь на самую сильную в данный момент страну на континенте (22. VI. 41). В основании такого утверждения лежит мысль о том, что германский рейх проводил политику объединения и возрождения Европы. Думается, европейские народы с такой мыслью не согласились бы.
Однако далеко не все показанные методы пропаганды являются открытием для человечества. Каковы же в таком случае истоки нацистской риторики? Как пишет автор известных учебников по риторике А. К. Михальская [Ми-хальская 1996], в культуре Нового и Старого Света сложилось два риторических идеала. Риторический идеал — это совокупность таких характеристик оратора и вообще любого текста, которые являются «ментальным образцом и образом хорошей речи, существующим у любого говорящего и составляющим существенный компонент культуры. ... Именно поэтому у каждого из нас есть определенный круг ожиданий по отношению к своей и чужой речи.» [Там же: 44—45].
Ключевыми моментами риторического идеала, восходящего к практике учителей мудрости — софистов, являются агональность общения, т. е. стремление к победе любой ценой, настрой на соперничество; монологичность, т. е. отношение к собеседнику как к воспринимающему информацию объекту, невнимание к чужим точкам зрения и сомнение в том, существуют ли они; релятивистское отношение к истине, т. е. конечной целью общения является убеждение слушающего в позиции, которой придерживается говорящий, а не совместное нахождение истины. В противоположность этому идеалу, существует иной подход к порождению текстов. Это риторический идеал, восходящий к деятельности Сократа и Платона, сущностными чертами которого являются гармоничность в общении, диалогичность и стремление к истине, а не к победе в споре.
Риторическим идеалом тоталитарного общества, коим являлась Германия во времена Третьего рейха, является риторический идеал софистов. Характерные признаки коммуникации рассматриваемого периода, позволяющие утверждать, что дело обстоит именно так, — это
монополия правящей верхушки на декларирование списка ценностей, неприятие неугодного мнения, избирательное отношение к фактам и их вольная интерпретация, тогда как «номинации иной направленности рассматривается как подрывная акция, покушение на господствующие ценности» [Методология исследований.: 49].
Как софисты еще в 4 в. до Р.Х. апеллировали в процессе убеждения к вере, а не к знанию, так и министр пропаганды Геббельс призывал побеждать «лишь духом, а не рассудком», а автор неоднократно упоминавшейся книги «Майн Кампф» утверждал: «Худший враг любой пропаганды — интеллектуализм» [Ми-хальская 1996: 132]. Таким образом, новым для европейской истории явилось продолжительное господство нацистской идеологии, но не методы ее пропаганды.
Говоря о генезисе нацистской риторики, хотелось бы отметить и то, что при исследовании текстов из современного политического дискурса демократических государств намечаются некоторые параллели с немецкими текстами рассматриваемого нами периода. Не к чувствам ли толпы обращается Маргарет Тэтчер, апеллируя к гордости, независимости, самостоятельности национального английского характера? (пример, как и два последующих, взят из книги [Ал-тунян. Кто боится демагогов?]) У деятеля какого тоталитарного режима позаимствовал генерал Лебедь лозунг «100 человек на алтарь Отечества, и Родина спасена»? Российские женщины, к которым обращался Владимир Вольфович, обещая каждой из них мужа, если придет к власти, не напоминают ли юных немок, которым пророчилось, что найдут они себе женихов в Третьем рейхе? Если же используем современный политический жаргон для обозначения целей политики Адольфа Гитлера, то может получиться, что он «выступал за свободу слова, права национальных меньшинств, экономическую интеграцию и переговорный процесс» [Анатольев].
И еще одна параллель. В современных условиях часто звучат слова о необходимости установления «порядка» и «справедливости»: Мы выступаем за порядок и справедливость... Порядок и справедливость — вот стержневые основы нашей политики. Теперь мы должны добиться, чтобы Россия стала страной справедливости и порядка. Если же проследить идеологические корни несвойственного для русской культуры концепта «порядок», то выяснится, что слово «Ordnung» являлось ключевым для идеологии Третьего рейха. Употребительным в Германии того времени также являлось словосочетание «порядок и справедливость» = «Ordnung and Gerchtigkeit». Например, В. Богомолов пишет: В заключительных предвыборных теледебатах ...представители всех без исключения партий и движений обещали добиваться удвоения зарплат и пенсий. Не поздновато ли проснулись?
Рейхсканцлер более полувека назад так же иронично отзывался о своих оппонентах, спешащих по следу политической программы лидирующей партии: Есть и другие причины, по которым нашим противникам есть о чем говорить: они внезапно открыли для себя нашу партийную программу, после многих лет тщетных усилий. И теперь мы с удивлением взираем, как они обещают дать миру в будущем почти то же самое, что мы уже дали нашему германскому народу.
Современные политики нередко заявляют, что предпочитают совершать реальные действия вместо раздачи обещаний в публичных дебатах: Наши оппоненты начали истерику по поводу нашего отказа от участия в теледебатах. Они предвкушали, как на фоне наших выверенных планов будут давать заведомо невыполнимые демагогические обещания. ...Народу нужны программы реальных дел и конкретные действия, которые бы оправдывали возродившиеся и растущие ожидания большинства российского населения.
Сравним эти высказывания с началом радиообращения рейхсканцлера Германии: Все это время я действительно был больше занят делами, чем болтовней. Кроме того, я, конечно, не могу выступать каждую неделю или каждый месяц. Зачем мне выступать? Что должно быть сказано, будет сказано нашими солдатами. Более того, темы, по которым я мог бы выступать, намного сложнее, естественно, нежели темы бесед моих противников, которые привыкли без умолку трепаться на весь мир прямо от камина, или еще откуда. Можно заметить, что данные выдержки схожи не только по содержанию (авторы говорят о причинах своего безмолвия), но и по отношению к речевым актам оппонентов, о чем мы уже говорили выше.
В заключение хотелось бы вернуться к поставленному выше вопросу: запрещать ли нацистскую литературу? И почему после Аушвица — Освенцима идеи нацизма не являются скомпрометированными в глазах всех членов общества?
Мне представляется, что запрет каких бы то ни было текстов напоминает практику самих нацистов, запрещавших публиковать и читать не истинно германскую литературу. Пресечению распространения идей нацизма могло бы способствовать включение дисциплины риторики в общеобразовательные программы. Риторики не как перечня отработанных способов убеждения и украшения текстов, а риторики как техники порождения определенного типа высказываний, что позволило бы изучающему эту технику не только критичнее относиться к чужим умозаключениям, но и быть требовательнее к собственным утверждениям. (Идея не нова. См.: [Ивин 2002], [Лассан 2001], а также [Эко 1998].)
В перспективе же хотелось бы выявить причины популярности нацистской идеологии сегодня.
ЛИТЕРАТУРА
Алтунян А. Г. Кто боится демагогов? или Апология демагогии. URL: http://www.russ.ru/politics/ artides/99-03-18/altun.htm.
Алтунян А. Г. Виктор Клемперер — солдат культурного фронта. URL: http://www.russ.ru/krug/ 99-05-28/altynyan.htm.
Анатольев И. Гитлер с нами! URL: www.russ.ru/ politics/west/20010718-ia.html.
Ермаков С. В., Ким И. Е., Михайлова Т. В., Осетрова Е. В., Суховольский С. В. Власть в русской языковой и этнической картине мира. — М., 2004.
Егорова-Гантман Е., Плешаков К. Политическая реклама. — М., 2002.
Ивин А. А. Практическая логика. — М., 2002.
Клемперер В. LTL Язык Третьего рейха. Записная книжка филолога. — М., 1998.
Лассан Э. Дискурс власти и инакомыслия в СССР: когнитивно-риторический анализ. — Вильнюс, 1995.
Лассан Э. Р. Осторожно: Риторика! Несколько слов о перераспределении акцентов в преподавании риторики. // Мир русского слова. 2001. № 3.
Методология исследований политического дискурса: актуальные проблемы содержательного анализа общественно-политических текстов / под ред. Ух-вановой-Шмыговой И. Ф. — Минск, 1998. Вып. 1.
Михальская А. К. Русский Сократ. Лекции по сравнительно-исторической риторике. — М., 1996.
Фромм Э. Бегство от свободы. // Фромм Э. Догмат о Христе. — М., 1998.
Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию. — СПб., 1998.
Язык и моделирование социального взаимодействия. — М., 1987.
Статью рекомендуют к публикации проф. Э. Р. Лассан и проф. А. П. Чудинов
