CC BY
38
И.А. ИНШАКОВ, О.Ю. МАЛИНОВА *
ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЛИ «ПОЛИТИЧЕСКАЯ НАУКА СИЛЬНА ТАМ, ГДЕ СИЛЬНА ДЕМОКРАТИЯ»?
АНАЛИЗ РЕЗУЛЬТАТОВ ОПРОСА ПОЛИТОЛОГОВ ИЗ 39 СТРАН
Аннотация. В работе предпринята попытка эмпирически проверить известный тезис Сэмуэля Хантингтона о связи между демократией и политической наукой с опорой на данные, полученные в ходе опроса «Профессионализация и общественное влияние европейской политической науки» (Pro SEPS) среди политологов из 39 стран.
Авторы обнаруживают значимые связи между уровнем демократии и некоторыми параметрами политической науки - в первую очередь с присутствием в публичном поле. В заключительной части работы ставятся гипотезы о других возможных объяснениях страновых различий в развитии политической науки.
Ключевые слова: политическая наука; демократия; гипотеза Хантингтона; интернационализация науки; количественные данные.
Для цитирования: Иншаков И.А., Малинова О.Ю. Действительно ли «политическая наука сильна там, где сильна демократия»? Анализ результатов опроса политологов из 39 стран // Политическая наука. - 2020. - № 1. - С. 35-63. -DOI: http://www.doi.org/10.31249/poln/2020.01.02
* Иншаков Илья Александрович, ассистент Департамента политики и управления, Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики» (Москва, Россия), email: [email protected]; Малинова Ольга Юрьевна, доктор философских наук; профессор Департамента политики и управления, Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики» (Москва, Россия), главный научный сотрудник отдела политической науки ИНИОН РАН (Москва, Россия), e-mail: [email protected]
© Иншаков И.А., Малинова О.Ю., 2020 DOI: 10.31249/poln/2020.01.02
В среде политологов бытует мнение, что развитие политической науки тесно связано с демократией. Дело не только в том, что проблемы демократии и демократизации занимают важное место в исследовательской повестке, но и в том, что именно в условиях конкурентной борьбы за власть и открытости политического участия возникает запрос общества на политическое знание, а следовательно - стимулы и ресурсы для его производства. Классическим выражением этого мнения считается президентская речь Сэмуэла Хантингтона на конференции Американской ассоциации политической науки в 1987 г. По мысли Хантингтона, погружение в эмпирическое познание политической реальности способствует формированию установки на ее изменение путем постепенных реформ, поскольку исследователи политики хорошо знают не только что идет не так, но и как сложно это исправить. В силу этого они скептически относятся к простым решениям, революциям и революционерам [Huntington, 1988, p. 5]. Знание, которое они производят, особенно востребовано там, где после свержения авторитарных режимов встает задача строительства демократических институтов. По предположению Хантингтона, между политической наукой и демократией существует тесная связь: «Там, где сильна демократия, сильна и политическая наука; там, где демократия слаба, политическая наука тоже слаба (...). Возникновение демократии стимулирует развитие политической науки, а развитие политической науки может отчасти способствовать возникновению и стабилизации демократии» [ibid., p. 7].
Высказанный в торжественной речи с трибуны одного из главных политологических форумов, тезис Хантингтона получил широкую известность. Не будучи в достаточной степени конкретизирован, он вряд ли может считаться гипотезой в строгом смысле слова. Развитие политической науки, как и любой другой социально-научной дисциплины, определяется многими факторами, прежде всего - наличием институциональных оснований в виде университетских факультетов и кафедр, исследовательских институтов, системы ученых степеней, образовательных программ, профессиональных ассоциаций, а также развитием инструментов профессиональной коммуникации - научных журналов и конференций, и не в последнюю очередь - объемом и распределением ресурсов [Батыгин, 2005; Политическая наука в России ..., 2008; Политическая наука в Западной Европе, 2009; Political sci-
ence in Central-East Europe, 2010; The world of political science, 2012; История Российской ассоциации ..., 2015; Тенденции и проблемы ..., 2018; и др.]. В частности, развитие политической науки в университетах и исследовательских центрах определяется не только объемом и характером запроса на производимое ею знание, но и наличием кадров, академическими традициями, исторически складывающейся структурой образовательной системы, особенностями рынка труда, диверсификацией ресурсов и др. Вместе с тем очевидно, что характер действующего политического режима может влиять на многие из этих переменных, хотя это влияние может быть опосредовано множеством переменных-медиаторов.
Возможность оценить роль некоторых опосредующих факторов дает исследование случая Чили. По оценке чилийского политолога и дипломата Хорхе Хайне, к исходу военной диктатуры в 1990-х годах политическая наука в Чили была гораздо сильнее, чем в 1970-х, и политологи внесли значительный вклад в разработку и осуществление конституционной реформы. Правда, такое положение дел стало возможным в значительной степени благодаря интеллектуальной (и не только) эмиграции: в 1970-1980-х годах чилийские политологи отчасти поневоле вынуждены были активно включиться в международную научную среду (обучение и стажировки в североамериканских и европейских университетах, участие в международных исследовательских программах, работа в независимых исследовательских центрах в Чили, получавших грантовое финансирование из иностранных источников, и др.). В результате сформировалось хотя и небольшое, но достаточно сильное профессиональное сообщество, которое с изменением политического контекста смогло не только быстро развить «нормальную» инфраструктуру, но и оказаться полезным для решения практических задач [Heine, 2006].
До недавнего времени не было данных, позволяющих проверить тезис Хантингтона на более или менее значительной выборке. Такую возможность дают результаты сетевого исследовательского проекта «Профессионализация и общественное влияние европейской политической науки» (ProSEPS), нацеленного на изучение положения политической науки в странах Европы, а также в Турции и Израиле, который реализуется при поддержке программы COST Action (CA15207). В рамках проекта в 2018 г. был проведен он-лайн-опрос политологов из 39 стран. Выборка формировалась
вручную экспертами из соответствующих стран. В качестве основного критерия была взята институциональная аффилиация (в список рассылки анкеты включались сотрудники факультетов (кафедр) исследовательских институтов в областях политической науки, международных отношений, публичной политики и политической теории). В качестве дополнительных критериев для уточнения выборки служили: а) наличие ученой степени по политическим наукам, б) наличие публикаций в ведущих национальных или международных журналах, б) преподавание соответствующих дисциплин на полную ставку или по совместительству.
В ходе опроса была получена база, состоящая из ответов 2354 респондентов из 39 стран (см. рис. 1). Структура выборки учитывает основные демографические и социальные показатели респондентов: пол, возраст, семейное положение, наличие ученой степени и постоянного рабочего контракта. В силу объективных различий между размерами научных сообществ в разных странах распределение респондентов в выборке также неравномерно (см. рис. 1)1.
Рис. 1.
Распределение респондентов по странам выборки
1 [Вследствие этого для анализа] таблиц сопряженности Пирсона исключались девять стран, доля респондентов в которых составляет меньше 0,5% от общего массива данных: Албания, Босния и Герцеговина, Эстония, Исландия, Латвия, Люксембург, Мальта, Республика Молдова и Черногория. Также Люксембург был исключен из регрессионного анализа, поскольку представляет собой сильный «выброс», снижающий качество анализа и при этом основанный всего на четырех ответах респондентов.
Хантингтон сформулировал свою идею о связи между развитием политической науки и развитием демократии в самом общем виде. Чтобы проверить ее эмпирически, нужна более детальная концептуализация обеих переменных. Не претендуя на решение этой задачи, в настоящей работе мы попытаемся использовать имеющиеся в нашем распоряжении данные, чтобы проверить связь между развитием демократии и тремя составляющими развития политической науки, данные для изучения которых дают результаты опроса ProSEPS1.
Во-первых, эти данные позволяют оценить, насколько политическая наука заметна в публичном поле разных стран. Респондентам задавали вопросы об участии политологов в публичных дебатах, частоте и поводах их появления в качестве спикеров в средствах массовой информации, особенностях их сотрудничества с разными типами медиа (традиционные СМИ, интернет-издания, социальные сети, профессиональные блоги). Выяснялись также причины, по которым политологи считают необходимым участвовать в публичных дискуссиях. Можно предположить, что включенность политологов в национальное публичное пространство является следствием подмеченного Хантингтоном стремления способствовать изменению реальной политики «к лучшему» [Huntington, 1988, p. 3]. Вместе с тем и стимулы, и возможности для участия в общественных дискуссиях существенно зависят от характера политического режима.
Во-вторых, результаты опроса ProSEPS дают информацию о практиках взаимодействия политологов с политическими структурами - органами государственной власти, международными организациями, институтами гражданского общества, аналитическими центрами и т.п. - в качестве консультантов и советников. Респондентам задавали вопросы не только о наличии подобных контактов, но и об их частоте и формализованности, а также об их нормативных установках на участие в контексте такого рода взаимодействий. Таким образом, данные опроса дают возможность сравнить, как политологи в разных, преимущественно европейских, странах оценивают свое влияние на реальный политический процесс, и таким образом проверить предположение Хантингтона
1 Операционализация указанных ниже категорий, с опорой на вопросы анкеты ProSEPS Survey представлена в Приложении 1.
о том, что их знания оказываются особенно востребованными в контексте демократизации [Huntington, 1988, p. 9].
В-третьих, опрос содержал серию вопросов о практиках интеграции в международное научное сообщество. Очевидно, что встроенность национальных политологических сообществ в международные академические сети сама по себе крайне важна: публикации в международных рецензируемых журналах, возможность привлечения грантовых ресурсов от международных организаций, стажировки и работа в иностранных университетах - все это существенным образом характеризует уровень развития политической науки в стране. Связь этой составляющей с демократией не столь очевидна, ибо международная интеграция требует не только открытости, которая определяется характером режима, но и ресурсов, наличие которых зависит от различных факторов. Вместе с тем упоминавшийся выше случай Чили позволяет предположить, что опора на международный контекст может быть одним из стимулов развития политической науки даже при неблагоприятном внутреннем контексте. Таким образом, эта составляющая развития политической науки также может быть связана с тезисом Хантингтона, хотя и косвенно.
Кроме того, данные опроса позволяют взглянуть на развитие российской политической науки в сравнительной перспективе. В канун 30-летия ее официального признания в нашей стране это дает хорошую возможность для эмпирической оценки через сопоставление с положением политической науки в других странах -в том числе тех, которые имели схожие с Россией «стартовые условия» (группа посткоммунистических стран Восточной Европы). Вместе с тем внимание к российскому случаю представляет содержательный интерес для нашего анализа в целом. Российский политический режим, как правило, характеризуется политологами либо как авторитарный [Гельман, 2012], либо как гибридный [Pet-rov et al., 2010] и заметно отличается по своему положению от других стран выборки в рассматриваемых ниже индексах демократии. Если предложенные связи между демократией и параметрами политической науки в стране будут выявлены, более детальный фокус на России поможет уточнить специфику и границы этих связей.
Методология исследования
Опираясь на тезис Ричарда Хейлбонера о том, что экономика как наука становится возможной только в условиях формирования рыночной системы, Хантингтон проводит аналогичный тезис: только демократия (или процессы, ведущие к ней) создает запрос на знание о политике; там же, где «нет участия, нет соревнования за власть, там политическим ученым делать нечего» [Huntington, 1988, p. 9]. Развивая эту мысль, можно предположить, что либеральная демократия создает и контекст для формулирования такого знания: как в условиях рыночной экономики знания профессионального экономиста не могут быть эксплуатированы командно-административным путем, так в условиях демократии политолог может самостоятельно выбирать темы для исследования и публиковать их результаты, не опасаясь репрессивного давления со стороны политического режима.
Исходя из сказанного, можно сформулировать три гипотезы относительно связи уровня демократии в стране и описанных выше составляющих развития политической науки.
1. Демократия ориентирована на публичность, и политическая наука в ней имеет доступ к публичным коммуникативным ресурсам. Напротив, важным фактором стабильности авторитарных режимов являются инструменты цензуры [Guriev, Treisman, 2015] и самоцензуры, в том числе в науке. Следовательно, мы можем предположить значимую положительную связь между уровнем демократии и показателями публичности политической науки.
2. Либеральные демократии склонны разделять «презумпцию доверия» в отношении друг друга, благодаря чему их диапазон взаимодействий шире, чем в отношениях с нелиберальными правительствами, постоянное подозрение в отношении которых сужает спектр взаимодействий [Doyle, 2005]. Полагая, что политическая наука является частью социальной и политической жизни общества, мы можем дедуктивно предположить значимую положительную связь между уровнем демократии и показателями интернационализации политической науки.
3. Более сложным представляется вопрос о связи уровня демократии и контактов политологов с реальными политическими агентами. Примеры, приводимые Хантингтоном, касаются активного вовлечения политологов на стадии демократического транзита (случаи ЮАР и Бразилии: [Huntington, 1988, p. 9]), но не позво-
ляют проследить их судьбу дальше. Более того, в политической науке есть и противоположная нормативная позиция, идущая от Макса Вебера: ученый, исследующий политику, должен отделять себя от объекта своего изучения [Вебер, 1990 а]. Таким образом, мы можем предполагать значимую связь между уровнем демократии и показателями взаимодействия ученых с политическими акторами, но без указания на направление этой связи.
Поскольку связи между (демократическим) политическим режимом и развитием политической науки имеют комплексный характер, для оценки уровня развития демократии предпочтительно использовать сложносоставные индексы, которые не сводят демократию исключительно к параметру участия - например, Polity IV и Democracy Index (The Economist)2. Первый из этих индексов в меньшей степени отвечает нашим задачам, поскольку большая часть выборки состоит из европейских стран с высоким уровнем демократии (только семь из 39 стран имеют оценки, отличные от высших 9 и 10; кроме того, в индексе отсутствуют оценки Мальты и Боснии и Герцеговины). Democracy Index лучше подходит для классификации изучаемых стран и будет использован в качестве основного инструмента измерения. В роли дополнительного инструмента выступит индекс Freedom in the World (Freedom House)2. Хотя он фокусируется не на институтах демократии, а на правах и свободах граждан, его нередко включают в список индексов демократии [Schmidt, 2016, p. 111-112]. С помощью данного индекса мы сможем проверить предположение о том, что демократия не только формулирует спрос на политологическое знание, но и создает предпосылки для его безопасного и открытого производства. Индекс демократии будет использован нами в качестве основного индикатора, а Индекс свободы в мире - в качестве вспомогательной метрики для кросс-валидации результатов. Оба индекса измерены в
1 Polity IV: Regime Authority Characteristics and Transitions Datasets / Center for Systemic Peace. - Mode of access: http://www.systemicpeace.org/inscrdata.html (Accessed: 02.11.2019.)
2 Democracy Index 2018 // The Economist. Intelligence Unit. - Mode of access: https://www.eiu.com/public/topical_report.aspx?campaignid=Democracy2018 (Accessed: 02.11.2019.)
3 Freedom in the World 2018 // Freedom House. - Mode of access: https://freedomhouse.org/report/freedom-world-2018-table-country-scores (Accessed: 02.11.2019.)
порядковых шкалах (от 0 до 10 Индекс демократии, от 7 до 1 -«Свобода в мире»1); результаты измерений по Индексу демократий объединены в четыре группы, две из которых - гибриды и автократии - для удобства объединены нами в одну из-за малого количества наблюдений в них (рис. 2).
Groups
Full Democracy Flawed Democracy Hybrid or Autocracy
/
Рис. 2.
Распределение стран выборки по группам Индекса демократии
С помощью статистического анализа мы пытаемся обнаружить наличие или отсутствие связи между двумя переменными (уровень демократии и параметр развития науки), а также наличие или отсутствие значимой вариации в параметрах развития политической науки в странах, относящихся к группам, выделенным на
1 Измеряется по «обратной» шкале: «7» соответствует самому низкому уровню свобод, а «1» - самому высокому. Поэтому отрицательные корреляции со «Свободой в мире» содержательно будут означать то же самое, что положительные - с Индексом демократии.
рис. 2. Исходя из поставленных задач и специфики шкал, в которых измерены данные, мы используем ранговый коэффициент корреляции Спирмена, анализ таблиц сопряженности с использованием критерия Пирсона, однофакторный дисперсионный анализ и регрессионные модели, визуализированные на диаграммах рассеяния.
Использование последнего метода требует двух пояснений. Известно, что парные регрессии хуже множественных в двух отношениях: более низкая объяснительная способность модели и наличие риска эндогенности - шанса на то, что связь двух переменных на самом деле обусловлена не друг другом, а третьей (четвертой, пятой...) неучтенной переменной. В данном случае для избегания этого риска мы попробовали использовать набор из пяти контрольных переменных:
- уровень экономического развития (натуральный логарифм ВВП на душу населения)1;
- уровень урбанизации (% от общего населения, проживающий в городах)2;
- валовые внутренние расходы на исследования и развитие (% от ВВП)3;
- уровень высшего образования (% людей с образованием не ниже бакалавриата от общего населения; данные доступны для 32 стран)4;
- доля научных степеней (% от общего населения; данные доступны для 31 страны)5.
Однако проведенный анализ показал, что в большинстве множественных моделей либо все предикторы, либо выбранные
1 GDP per capita (current US) // World Bank, 2018. - Mode of access: http://data.worldbank.org/indicator/NY/GDP.PCAP.CD (Accessed: 02.11.2019.)
2 Urban Development // World Bank, 2018. - Mode of access: http://data. worldbank.org/topic/urban_development (Accessed: 02.11.2019.)
3 Research and development expenditure (% of GDP) // World Bank, 20082017. - Mode of access: http://data.worldbank.org/indicator/GB.XPD.RSDY.GD.ZS (Accessed: 02.11.2019.)
4 Educational attainment, at least Bachelor's or equivalent // World Bank, 2008-2018. - Mode of access: http://data/worldbank.org/indicator/SE.TER.CUAT. BA.ZS (Accessed: 02.11.2019.)
5 Educational attainment, Doctoral or equivalent // World Bank, 2018. - Mode of access: http://data/worldbank/org/indicator/SE.TER.CVAT.DO.ZS (Accessed: 02.11.2019.)
в качестве контрольных переменные оказываются незначимы из-за высокой скоррелированности и роста стандартной ошибки, а также недостаточного размера выборки на страновом уровне. Исходя из этого, ниже будут представлены парные регрессии с Индексом демократии, поскольку их объяснительная сила в каждом случае оказалась выше, чем у парных моделей с другими переменными (с одним исключением, о котором будет сказано ниже); а также три множественные регрессии со значимыми коэффициентами.
Связь между публичным позиционированием политической науки и демократией
Из всех рассмотренных параметров политической науки самая сильная связь обнаруживается между уровнем демократии и позиционированием политической науки вне академической среды, результатом которого является ее «заметность» (visibility) в публичном поле. При этом связь носит отчетливый нелинейный характер: наименьшими результатами характеризуются страны, только преодолевшие порог группы «переходных демократий»: Сербия, Албания, Польша, Румыния. В частности, они характеризуются менее открытой обществу политической наукой по сравнению с Россией, хотя опережают ее на 3-3,5 пункта по шкале демократии. На следующем шаге рост уровня демократии дает очень разнообразные (от Италии до Латвии), но в целом более позитивные результаты видимости науки. Наконец, большинство представителей группы «полных демократий» демонстрируют высокие и очень высокие показатели видимости науки в публичном поле (с характерным исключением случая Мальты) (рис. 3).
Эти же закономерности проявляются, если в качестве индикатора общественной заметности политической науки использовать не обобщенные данные по всем вариантам ответа, а процент респондентов, ответивших, что в их стране наука «очень заметна» (рис. 4). Такая убежденность резко выделяет представителей научных сообществ Швеции, Норвегии, Дании, Финляндии, Нидерландов, Исландии и Ирландии. На другом конце спектра мы вновь видим, что Россия находится выше ряда восточноевропейских стран по уровню публичности политической науки. По-
зитивное влияние демократии на видимость науки начинается только с уверенного достижения политией уровня «переходной демократии».
Democracy
Рис. 3.
Демократия и видимость науки в публичном поле
Модель, учитывающая нелинейный характер связи, позволяет объяснить более 40% вариаций данных (величина скорректированного R2), что является хорошим результатом для парной регрессии. Более сложная значимая модель, учитывающая логарифм ВВП на душу населения, позволяет объяснить 53% вариаций, но характеризуется высоким уровнем мультиколлинеарности (показатель VIF равен 3,648), что затрудняет интерпретацию влияния каждого предиктора в отдельности. Значимые корреляции средней силы с обоими индексами (прямую - с Индексом демократии и обратную - со «Свободой в мире») демонстрирует и корреляционный анализ (табл. 1). Дисперсионный анализ подтверждает, что группы политических режимов значимо различаются между собой в уровне публичности политической науки (значимое различие заключено в паре между группами полных демократий и гибридов / автократий).
Рис. 4.
Демократия и доля респондентов, отметивших крайне высокую степень видимости науки в их стране
Таблица 1
Ранговые корреляции для видимости науки в публичном поле
Обобщенная оценка видимости исследований в публичном поле Исследования в публичном поле никак не отражаются Исследования отражаются в публичном поле очень заметно
Ро Спирмана Democracy Index ,556** -0,309 ,384*
Freedom House -,416** ,361* -0,275
Наконец, анализ остатков в таблицах сопряженности полностью согласуется с приведенными выше диаграммами: утвердительно на вопрос о видимости склонны отвечать представители Бельгии, Дании, Финляндии, Норвегии, Швеции, Швейцарии, Нидерландов, Соединенного Королевства. Интересно, однако, что смещение к отрицательным ответам характерно не только для Турции, Сербии и Польши (что понятно в логике аргумента Хантингтона), но также для Германии, Италии и Испании (все три страны - выше 7,5 пункта по Индексу демократии).
Однако фактическое присутствие или отсутствие политической науки и политических ученых в поле зрения общества может быть адекватно понято только в контексте анализа мотиваций, ко-
торые движут учеными при выходе в публичное поле. Для политической теории демократии классическим является тезис о том, что в демократических политиях публичное пространство должно мыслиться как альтернатива частному, а публичный дискурс должен быть свободен от частных интересов [Арендт, 2000]. И наоборот, для авторитарного правления характерно «присвоение» публичного пространства, проникновение логики частного в сферу политики. Соответственно, мы вправе были бы предполагать, что для политологов, погруженных в демократический ценностный контекст, скорее характерно участие в публичных дебатах исходя из соответствующего понимания своей роли социального ученого. Напротив, в условиях редуцированной публичной сферы и в целом большей зависимости от политического режима ученые могут рассматривать свою публичную речь исключительно прагматически, как вклад в построение карьеры востребованного спикера.
Если мы проанализируем вариацию доли респондентов, которые «в полной степени» согласились с предложенными им утверждениями об участии в дебатах, картина выглядит следующим образом. Доля ученых, полностью согласных с пониманием дебатов как своего профессионального долга, не связана с уровнем демократии в их странах. Кажется, что связь могла бы быть найдена между демократией и долей ученых, склонных рассматривать публичные дебаты в качестве инструмента карьеры (парная регрессия значима с 19% объясненной вариации). Однако в данном случае разница в установках ученых лучше объясняется остальными переменными: логарифмом ВВП на душу населения (24%), уровнем высшего образования в стране (28,5%), уровнем расходов на исследования (39%, см. рис. 5) и, наконец, множественной моделью, включающей уровень урбанизации и долю научных степеней в стране (35,7% объясненной вариации, пройден тест на мультикол-линеарность (VIF равен 1,03); см. рис. 6). В рамках статьи мы не можем интерпретировать содержательно все эти связи, но общий вывод несомненен: разница в «карьеризме» ученых объясняется в первую очередь комплексом материальных факторов, а не демократических ценностных установок.
Рис. 5
Расходы на исследования и «карьеризм»
игЬатга^оп (%)
Рис. 6.
Урбанизация, количество степеней и «карьеризм»
Вместе с тем вопрос о намерениях неотделим от вопроса о возможности их реализации. Политологи, действующие в недемократических или переходных политиях, могут быть ограничены в возможности свободного публичного высказывания (наличие явной или неявной цензуры, отсутствие подходящих медиаресур-сов). В таких условиях публичное поле говорения о политике,
скорее всего, будет отличаться от того, что характерно для развитых демократий. Наш анализ может указать предварительное направление дальнейшего поиска. Косвенно это предположение подтверждается наличием значимых корреляций средней силы между уровнем демократии / уровнем свобод и использованием социальных сетей в качестве площадки для обсуждения политологами вопросов политики (табл. 2). Мы обнаруживаем тенденцию к сокращению доли политологов, не использующих Фейсбук и Твиттер в качестве дискуссионной площадки, в странах, занимающих более высокие позиции на шкале демократии и уровня свобод в обществе. Значимые различия по этим параметрам между группами стран подтверждаются и дисперсионным анализом. Можно предположить, что социальные сети становятся возможным выходом для тех ученых, которые живут и работают в более авторитарных или, по крайней мере, менее медийно плюральных политических контекстах, однако это предположение требует дальнейшей проверки, поскольку корреляция еще не доказывает наличия каузальной связи.
Таблица 2
Ранговые корреляции для % респондентов, не использовавших Фейсбук и Твиттер для дискуссий по политическим вопросам
Использование Твиттера [никогда] Использование Фейсбука [ никогда]
Ро Спирмана Democracy Index ,541** ,484**
Freedom House -,557** -,448**
Политологи и политика: степени вовлеченности
Нередко роль ученого-политолога на уровне повседневного и даже профессионального дискурса концептуализируется как роль советника, ОЯ-консультанта, эксперта, напрямую включенного в процессы взаимодействия с органами власти. В России такая траектория профессионального развития нередко предлагается абитуриентам со стороны ведущих университетов, имеющих образовательные программы по политологии1. С этой перспективы полезно
1 См., например: Политические профессии / Факультет политологии МГУ им. М.В. Ломоносова. - Режим доступа: http://polit.msu.ru/profession/politwork/ (Дата
проанализировать опыт других стран на предмет наличия взаимодействий с органами власти и характера этих взаимодействий.
В ходе анализа мы не обнаружили устойчивой связи между уровнем демократии и взаимодействием ученых-политологов с органами законодательной (ОЗВ) (рис. 7) и исполнительной власти (ОИВ) (рис. 8). Ни дисперсионный, ни регрессионный анализ не улавливают значимых различий между странами. В таблицах сопряженности заметна связь между взаимодействием с ОИВ и страновой принадлежностью, но без очевидной привязки к демократии. Судя по распределению процентов ответов и стандартизованных остатков, больше всего взаимодействуют с исполнительной властью боснийские, болгарские, латвийские, литовские, словенские и испанские политологи, меньше всего - турецкие. Следовательно, в данном случае необходим переход на уровень анализа конкретных страновых кейсов. Распределение ответов в России также не позволяет говорить о какой-либо содержательной специфике в этом отношении.
Рис. 7.
Демократия и взаимодействие с органами исполнительной власти
обращения: 02.11.2019.); Политология - политическое управление / Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ. - Режим доступа: https://www.ranepa.ru/bakalavriat/napravleniya-i-programmy/napravleniya-i-programy/41-03-04-politologiya (Дата обращения: 02.11.2019.)
Рис. 8.
Демократия и взаимодействие с органами законодательной власти
Однако более содержательные связи обнаруживаются на уровне качественных характеристик этого взаимодействия. Существует слабая значимая связь между уровнем демократии и степенью формализованности практик вовлечения ученых в консультативную и экспертную деятельность (от личных контактов -к институционализированным форматам) (рис. 9). При контроле над распространенностью высшего образования в стране модель продолжает быть значимой, с допустимым уровнем мультколлинеар-ности (VIF равен 1,396), а ее объяснительная способность растет (рис. 10). Последний фактор может быть отнесен на счет институ-ционализации науки как таковой: большее количество получающих высшее образование - выше роль науки как автономного социального института - ниже неформальное взаимодействие с политическими акторами. Вновь кристаллизуется уже упоминавшаяся группа стран, совмещающая высокий уровень демократии и высокий уровень формализованности взаимодействий. При этом Россия в целом вписывается в логику Хантингтона, имея один из самых низких уровней формализованности взаимодействий. Мы можем заключить, что позиция, согласно которой практики прикладного «неформального» взаимодействия с органами власти свидетельствуют о профессиональной компетентности политолога,
РоНИса! зЫепсе (ЯУ), 2020, N1
53
скорее характерна для политической науки в контекстах, удаленных от идеала демократии.
Рис. 9.
Демократия и формализованность вовлечения ученых
Рис. 10.
Демократия, уровень высшего образования и формализованность вовлечения ученых
Формализованность отношений на практике находит свое отражение и в нормативных установках политологов относительно форматов включения в реальную политику. Самые сильные из всех обнаруженных нами корреляций - это обратные корреляции между долей респондентов, которые согласились с утверждением «Политологи должны быть вовлечены в процесс принятия политических решений», и уровнем демократии (-,646**) / уровнем свобод (0,537**). Высокий уровень демократизации и свобод обратно коррелирует со стремлением политологов активно участвовать в политическом процессе.
Эти же закономерности видны при анализе распределения остатков в таблицах сопряженности. Не соглашаться с тезисом о необходимости прямого включения в policy making характерно для представителей Бельгии, Германии, Финляндии, Франции, Норвегии, Швейцарии, Швеции, Нидерландов. Напротив, настаивают на такой необходимости политологи России, Испании и Турции (что вписывается в логику Хантингтона в случае России и Турции и требует дополнительного объяснения в случае Испании).
Интеграция в международное академическое сообщество
Завершающим выводом нашего анализа является фиксирование отсутствия каких бы то ни было связей между уровнем демократии в стране и уровнем интернационализации ее политической науки. Этот вывод безоговорочно подтверждается регрессионным, корреляционным и дисперсионным анализом (рис. 11; табл. 3).
В то же время анализ остатков в таблицах Пирсона позволяет отойти от разговора об уровне демократии и увидеть более сложную классификацию политологических сообществ в три подгруппы.
Группа A - это страны, для которых характерно отсутствие или редкость публикаций в журналах за пределами страны, нехарактерны публикации с зарубежными соавторами и участие в международных исследовательских проектах. По всей видимости, внутри группы это происходит по разным причинам.
Рис. 11.
Демократия и взаимодействие с международными организациями
Таблица 3
Ранговые корреляции для показателей интернационализации
Опубликовано с м/н соавторами: хотя бы один раз Статьи в рецензируемых м/н журналах: хотя бы один раз Партнер или субподрядчик в исследовательском проекте, финансируемом м/н организациями Сколько времени вы провели, работая в странах, отличных от страны вашего проживания? [не проводил] Сколько времени вы провели, работая в странах, отличных от страны вашего проживания? [больше 12 месяцев]
Ро Спирмана Democracy Index 0,103 0,103 -0,134 -0,05 0,151
Freedom House -0,174 -0,174 0,256 0,252 -0,124
С одной стороны, в эту группу входят Россия, Польша, Чехия, Венгрия, Литва, Турция, в случае которых речь идет об отсутствии механизмов успешной интеграции в мировое сообщество
(даже у стран с относительно высокими отметками уровня демократии). Отдельного внимания заслуживает сюжет о практическом взаимодействии с международными организациями. Россия имеет самые сильные по выборке отрицательные результаты по взаимодействию со структурами уровня Евросоюза; напротив, не будучи заметно интегрированными по научным показателям (публикации в журналах, исследовательские проекты), посткоммунистические страны при беглом взгляде кажутся более вовлеченными в сотрудничество с международными организациями как политическими акторами. Таким образом, политическая наука, являясь частью общества, в своем развитии может следовать - вольно или невольно - траекториям общего политического курса страны.
С другой стороны, сюда же попадают также куда более демократичные Германия и отчасти Франция, которых нельзя заподозрить в «позднем старте», отсутствии политической интегриро-ванности в европейский контекст или авторитарных барьерах на пути академической политологии. Можно ли в этих случаях рассматривать в качестве причины низкого уровня интернационализации языковую и интеллектуальную «самобытность» этих научных сообществ - вопрос, который заслуживает отдельного рассмотрения (см., например, дискуссию о случае Франции в: [Политическая наука в Западной Европе, 2009]).
На контрасте с этим группа В - группа сильно интегрированных стран, для которых характерны международная коллаборация и наличие публикаций в зарубежных журналах. Это случаи Дании, Бельгии, Швеции, Нидерландов, Великобритании, отчасти Италии, интегрированность которых может объясняться не обязательно высоким уровнем демократичности, но просто менее крупными размерами и ресурсами научного сообщества, сильнее ориентирующегося на издания и научные проекты за пределами страны.
Заключение
Запоминающиеся тезисы сильны своей концептуальной простотой. Тезис Хантингтона, озвученный им с высокой трибуны Ассоциации, звучал весьма убедительно: есть прямая связь между развитием демократии и развитием политической науки - как науки о демократии и в демократии. Мы показали, что «аргумент
Хантингтона» должен быть специфицирован в формате набора гипотез о разных параметрах развития политической науки, в отношении которых мы приходим к разным выводам: если замет-ность политической науки в публичном поле и формализованность ее отношений с политическими акторами действительно связаны с демократией, то в отношении интернационализации науки этого утверждать нельзя, а ценностные установки ученых относительно участия в публичных дебатах оказываются сильнее связаны с факторами социально-экономического характера.
К примеру, классический веберовский аргумент о нейтральности науки лучше работает в определенной группе стран: это Швейцария, Дания, Швеция, Норвегия, Финляндия, Исландия, Нидерланды, отчасти Германия, Великобритания и Ирландия. Сам Вебер связывал развитие того типа мышления, что лежит в основе современной науки, с другими факторами Модерна - бюрократическим государством и протестантизмом [Вебер, 1990 Ь]. Отталкиваясь от признания этих взаимосвязей, мы можем поставить целый ряд новых гипотез о других факторах развития политической науки: распространение протестантизма [Вебер, 1990 Ь], качество бюрократического управления [Эванс, Раух, 2006], роль «пояса городов» в Европе [Яоккап, 1999]. Возможно, такие подходы помогут лучше объяснить специфику кейсов Италии, Испании, Германии, с которой мы встречались в ходе работы. Наконец, наблюдения по странам Восточной Европы могут быть рассмотрены сквозь призму теории посткоммунистического транзита [Мельвиль, Миронюк, Стукал, 2012]. Будучи включенными в множественные регрессионные модели, эти факторы, как представляется, потенциально способны объяснить весомую долю различий в развитии политической науки как внутри самой Европы, так и в ее сравнении с Турцией, Израилем и Россией. В свою очередь, для построения более сложных статистически значимых регрессионных моделей мы планируем в дальнейшем обратиться к анализу на уровне респондентов. Этот шаг позволит нам убедиться в том влиянии фактора демократии, которое было предварительно зафиксировано нами в анализе на страновом уровне с его методологическими ограничениями.
Список литературы
АрендтХ. Vita activa, или О деятельной жизни. - СПб.: Алетейя, 2000. - 445 с.
Батыгин Г.С. «Социальные ученые» в условиях кризиса: структурные изменения в дисциплинарной организации и тематическом репертуаре социальных наук // Социальные науки в постсоветской России. - М.: Академический проект, 2005. -С. 6-107.
Вебер М. Наука как призвание и профессия // Вебер М. Избранные произведения. -М.: Прогресс, 1990 а. - С. 707-735.
Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Вебер М. Избранные произведения. - М.: Прогресс, 1990 b. - С. 61-272.
Гельман В.Я. Расцвет и упадок электорального авторитаризма в России // Поли-тия. - 2012. - № 4 (67). - С. 65-88. - DOI: https://doi.org/10.30570/2078-5089-2012-67-4-65-88
История Российской ассоциации политической науки / под ред. С.В. Патрушева, Л.Е. Филипповой. - М.: Аспект Пресс, 2015. - 360 с.
Мельвиль А.Ю., МиронюкМ.Г., Стукал Д.К. Государственная состоятельность, демократия и демократизация (На примере посткоммунистических стран) // Политическая наука. - 2012. - № 4. - С. 83-105.
Политическая наука в Западной Европе / под ред. Х.-Д. Клингеманна. - М.: Аспект Пресс, 2009. - 487 с.
Политическая наука в России: проблемы, направления, школы (1990-2007) / отв. ред. О.Ю. Малинова. - М.: РАПН: РОССПЭН, 2008. - 463 с.
Тенденции и проблемы развития российской политической науки в мировом контексте: традиция, рецепция и новация / отв. ред. О. В. Гаман-Голутвина, С.В. Патрушев. - М.: Политическая энциклопедия, 2018. - 477 с.
Эванс П., Раух Дж. Бюрократия и экономический рост: межстрановой анализ воздействия «веберинизации» государственного аппарата на экономический рост // Экономическая социология. - 2006. - Т. 7, № 1. - С. 38-60.
Doyle M. Three pillars of the liberal peace // American Political Science Review. - 2005. -Vol. 99, N 3. - P. 463-466. - DOI: https://doi.org/10.1017/s0003055405051798
Guriev S., Treisman D. How Modern Dictators Survive: Cooptation, Censorship, Propaganda, and Repression. - 2015. - 38 p. - (CEPR Discussion Paper; N DP10454).
Heine H. Democracy, dictatorship, and the making of modern political science: Hunt-ington's thesis and Pinochet's Chile // PS: Political science & politics. - 2006. -Vol. 39, N 2. - P. 273-280. - DOI: https://doi.org/10.1017/S1049096506060483
Huntington S. One soul at a time: political science and political reform // American political science review. - 1988. - Vol. 88, N 1. - P. 3-10. - DOI: https://doi.org/ 10.2307/1958055
Political science in Central-East Europe: Diversity and convergence / R. Eisfeld, L.A. Pal (eds.). - Opladen & Farmington Hills, MI: Barbara Budrich, 2010. - 317 p.
Rokkan S. State formation, nation-building, and mass politics in Europe: the theory of Stein Rokkan. - Oxford: Oxford university press, 1999. - 422 p.
SchmidtM.G. Regime types: measuring democracy and autocracy // Keman H., Wolden-dorp J.J. Handbook of research methods and applications in political science. - Chel-
tenham: Edward Elgar Publishing Limited, 2016. - P. 111-116. - DOI: https://doi.org/10.4337/9781784710828.00016 The World of political science: a critical overview of development of political studies around the globe: 1990-2012. - Opladen & Farmington Hills, MI: Barbara Budrich, 2012. - 185 p.
I.A. Inshakov, O.Yu. Malinova* Is it true that «Where democracy is strong, political science is strong»?
Analysis of 39 countries' political scientists survey results
Abstract. The paper provides an attempt to test empirically Samuel Huntington's well-known thesis about the relationship between democracy and political science, based on data, obtained from a survey «Professionalization and Social Impact of European Political Science» (ProSEPS) conducted among political scientists from 39 countries.
The authors find significant relationships between the level of democracy and some parameters of political science; primarily, with the presence of political science in public field. In the final part of the work, hypotheses are put forward about other possible explanations of country differences in the development of political science.
Keywords: Political science; democracy; Huntington's hypothesis; internationalization of political science; qualitative data.
For citation: Inshakov I.A., Malinova O.Yu. Is it true that «Where democracy is strong, political science is strong»? Analysis of 39 countries' political scientists survey results // Political science (RU). 2020, N 1, P. 35-63. DOI: http://www.doi.org/10.31249/poln/2020.01.02
References
Arendt H. Vita Activa, or about active life. Saint Petersburg: Aletheia, 2000, 445 p. (In Russ.)
Batygin G.S. «Social scientists» in the crisis: structural changes in the disciplinary organization and thematic repertoire of social sciences. In: The social sciences in post-SovietRussia. Moscow: Academic project, 2005, P. 6-107. (In Russ.) Doyle M. Three pillars of the liberal peace. American Political Science Review. 2005, Vol. 99, N 3, P. 463-466. DOI: https://doi.org/10.1017/s0003055405051798
* Inshakov Ilya, National Research University Higher School of Economics (Moscow, Russia), e-mail: [email protected]; Malinova Olga, National Research University Higher School of Economics (Moscow, Russia), Institute of information for social sciences of the Russian Academy of Sciences (Moscow, Russia), e-mail: [email protected]
60
nonummecKan nayKa, 2020, № 1
Evans P., Rauch J. Bureaucracy and growth: a cross-national analysis of the effects of «Weberian» state structures on economic growth. Journal of Economic Sociology. 2006, Vol. 7, N 1, P. 38-60. (In Russ.)
Gel'man V. The rise and decline of electoral authoritarianism in Russia. The Journal of Political Theory, Political Philosophy and Sociology of Politics Politeia. 2012, Vol. 67, N 4, P. 65-88. DOI: https://doi.org/10.30570/2078-5089-2012-67-4-65-88 (In Russ.)
Guriev S., Treisman D. How Modern Dictators Survive: Cooptation, Censorship, Propaganda, and Repression. CEPR Discussion Paper No. DP10454. 2015, 38 p.
Heine H. Democracy, dictatorship, and the making of modern political science: Huntington's thesis and Pinochet's Chile. PS: Political Science & Politics. 2006, Vol. 39, N 2, P. 273-280. DOI: https://doi.org/10.1017/S1049096506060483
History of the Russian Political Science Association. Ed. by S.V. Patrushev, L.E. Filippova. Moscow: Aspect Press, 2015, 360 p. (In Russ.)
Huntington S. One soul at a time: political science and political reform. American political science review. 1988, Vol. 88, N 1, P. 3-10. DOI: https://doi.org/10.2307/ 1958055
Melville A.YU., Stukal J.K., Mironyuk M.G. State consistency, democracy and democratization (On the example postDcommunist countries). Political Science (RU). 2012, N 4, P. 83-105. (In Russ.)
Political science in Central-East Europe: diversity and convergence. Ed. by R. Eisfeld, L.A. Pal. Opladen & Farmington Hills, MI: Barbara Budrich, 2010, 317 p.
Political science in Russia: problems, tendencies, schools (1990-2007). Ed. by O.Yu. Malinova. Moscow: ROSSPEN, 2008, 463 p. (In Russ.)
Political science in Western Europe. Ed. by H.-D. Klingemann. Moscow: Aspect Press, 2009, 487 p. (In Russ.)
Rokkan S. State formation, nation-building, and mass politics in Europe: the theory of Stein Rokkan. Oxford: Oxford university press, 1999, 422 p.
Trends and problems in the development of Russian political science in a global context: tradition, reception and innovation. Ed. by O.V. Gaman-Golutvina, S.V. Patrushev. Moscow: Political Encyclopedia Publishers, 2018, 477 p. (In Russ.)
The World of Political Science: A Critical Overview of Development of Political Studies around the Globe: 1990-2012. Opladen & Farmington Hills, MI: Barbara Budrich, 2012, 185 p.
Schmidt M.G. Regime Types: Measuring Democracy and Autocracy. In: Keman H., Woldendorp J.J. Handbook of Research Methods and Applications in Political Science. Cheltenham: Edward Elgar Publishing Limited, 2016, P. 111-116. DOI: https://doi.org/10.4337/9781784710828.00016
Weber M. Science as vocation. In: Weber M. Selected works. Moscow: Progress, 1990 a, P. 707-735. (In Russ.)
Weber M. The Protestant ethic and the spirit of capitalism. In: Weber M. Selected works. Moscow: Progress, 1990 b, P. 61-272. (In Russ.)
ПРИЛОЖЕНИЯ
Приложение 1.
Используемые индикаторы ProSEPS Survey
Блок «Визуализация политической науки для общества»
Q1: В какой мере в общественных спорах / дискуссиях отражаются исследования, производимые политологами в вашей стране?
Q1_aggr: Агрегированная метрика «наблюдаемости» науки; рассчитана на уровне стран по формуле (Q1.1*(-2))+(Q1.2* (-1))+(Q1.3*1)+(Q1.4*2), где переменные - доля респондентов, выбиравших варианты ответа от «Совершенно не отражаются» (Q1.1) до «Отражаются очень заметно» (Q1.4).
Q2: Участвовали ли вы в публичных обсуждениях в СМИ за последние три года?
Q2 b1, Q2 b2, Q2 b3: Укажите, пожалуйста, как часто за последние три года вы выступали в телевизионных передачах / радиопередачах / газетах и журналах, связанных с политическими вопросами?
Q5_5 a, Q5_5 b, Q5_5 c: Как часто за последние три года вы участвовали в дискуссиях по политическим вопросам в Twitter, Facebook или профессиональных / личных блогах?
Q5 d_5 d1, Q5 d_5 d2: В какой степени вы согласны со следующими утверждениями? [Политологи должны участвовать в публичных обсуждениях, потому что это часть их роли исследователей общества / потому что это позволяет им расширить свои карьерные возможности.]
Блок «Опыт политического консультирования и общественной деятельности»
Q9_9 a, Q9_9 b, Q9_9 i: С какими именно политическими акторами вы взаимодействовали, осуществляя обмен знаниями или консультирование, в последние три года? [Политики, участвую-
щие в исполнительной власти / законодательной власти / международные организации.]
0.10_1 — Q10_3: Для какого уровня государственного управления вы чаще всего осуществляли консультирование в последние три года? [Субнациональный / национальный / уровень Европейского союза / транснациональный.]
Q11: Оцените, пожалуйста, ваше участие в деятельности, связанной с обменом знаниями, подготовкой рекомендаций или консультированием, в последние три года по шкале от полностью неформальных (например, личные переговоры) до полностью формальных (например, назначение в экспертные советы).
Q11_aggr: Агрегированная метрика формализованности взаимодействий с политическими акторами; рассчитана на уровне стран по формуле (д11.1*(-2))+(д11.2*(-1))+(д11.4*1)+(д11.5*2), где переменные - доля респондентов, выбиравших варианты ответа от «Совершенно неформальное» ^11.1) до «Совершенно формальное» (РП.5).
Q14_14 а - Q14_14 й: Укажите, пожалуйста, насколько вы согласны с каждым из приведенных ниже утверждений: [Политологи должны быть вовлечены в разработку политики / имеют профессиональную обязанность участвовать в публичных обсуждениях / должны нести эмпирически обоснованное знание за пределы академических кругов, но не должны принимать участия в разработке политики / должны воздерживаться от прямого взаимодействия с политическими акторами.]
Блок «Включенность политологов в международное сотрудничество»
026 26 а - 026_26 й: Сколько раз за последние три года (у Вас) ...? [Опубликовано в журнале за пределами моей страны / опубликовано с международными соавторами / опубликовано на английском / опубликовано на иностранном языке (не английском).]
Q27_27й: Сколько раз за последние три года (у вас) ...? [Участие в международных исследовательских проектах.]
Q28_28 а: Сколько раз за последние три года (у вас) ...? [Статьи в рецензируемых международных журналах.]
Q29_29 a: Участвовали ли вы в последние три года в каких-либо из следующих мероприятий? [Партнер или субподрядчик в исследовательском проекте, финансируемом международными организациями (H2020, ERC, COST, другие).]
Блок «Персональные данные»
Q18: Пол.
Q19: Какова наивысшая ученая степень, полученная вами?
Q21: Ваш возраст (год рождения).
Q23: Какую академическую должность вы занимаете в настоящее время?
Q37: Семейное положение.
