CC BY
69
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2005. № 1
ФИЛОСОФСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ
В .Я.Перминов
ДЕЯТЕЛЬНОСТНОЕ ОБОСНОВАНИЕ НЕОБРАТИМОСТИ ВРЕМЕНИ*
Свойство необратимости времени истолковывается чаще всего в объективно натуралистическом плане как некоторая черта материального мира, как особенность мирового процесса, вышв-ляемая практикой и науками о природе. Такое понимание необратимости времени нельзя считать ложным: нет никаких сомнений в том, что эта фундаментальная особенность времени укоренена в вещах и отражает некоторую глубинную сторону реальности. Однако прямолинейно физикалистская и отражательная трактовка свойств времени вызывает возражения. При понимании необратимости времени в этом ключе мы пытаемся обосновать это свойство, опираясь на опыт и представления физики, оставляя в стороне особенности времени как философской категории. Изложенные ниже доводы нацелены на то, чтобы уточнить смысл тезиса о необратимости времени и наметить подходы к его обоснованию, соответствующие статусу времени как универсальной онтологической категории.
1. Свойства причинной связи
Не подлежит сомнению, что при анализе свойств времени мы прежде всего должны обратиться к исследованию связи этой категории с категорией причинности. Здесь, однако, мы сталкиваемся с проблемой статуса категорий как особого типа общих представлений. Определенное разрешение этой проблемы достигается через истолкование понятия причинности на основе понятия деятельности.
Предельно простым и вместе с тем фундаментальным фактом является то положение, что любая целесообразная деятельность человека основана на наличии причинных связей между событиями. Именно вследствие этого обстоятельства представление о причинности является центральным как в нашем обыденном, так и в философском видении мира. Мы убеждены, что каждое
Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ (проект № 04—03— 00198а).
явление, даже самое незначительное, имеет достаточную причину своего существования. Это положение (принцип причинности) не тривиальность и не тавтология. Оно относится к классу синтетических, так как совершенно очевидно, что оно не следует ни из понятия события, ни из понятия причинной связи.
Каковы основания нашей веры в безусловную истинность принципа причинности, что заставляет нас мыслить любое явление в контексте причинной зависимости? Опыт сам по себе не обосновывает необходимости причинного видения мира как универсального. Исходя из опыта мы можем утверждать, что наш мир является в достаточной степени причинно обусловленным, но никакой конечный опыт не позволяет нам утверждать, что все явления причинно обусловлены. Существование человека и его возможность влиять на события вполне совместимы с некоторыми дефектами детерминации, с отступлениями от принципа причинности по крайней мере в тех сферах реальности, до которых еще не дошла человеческая практика. Мы не знаем всех событий в мире и хорошо понимаем, что допущение отдельных беспричинных событий ничему не противоречит ни в теоретическом, ни в практическом плане.
Безусловный характер принципа причинности проясняется через понятие деятельности. Каков бы ни был мир в своей основе — полностью причинным или только частично причинным, мы можем влиять на него только посредством причинных связей, которые дают возможность, действуя на некоторое событие А, оказывать влияние на появление события В. Вся наша деятельность представляет собой попытку повлиять на будушее, и вследствие этого она органически связана с установлением причинных зависимостей, которые являются единственно возможной основой такого влияния. Хотя универсальность причинности не может быть обоснована ни в сфере опыта, ни в сфере теории, она абсолютно обоснована в качестве праксеологической установки: она однозначно продиктована структурой нашей деятельности. Принцип причинности выражает не факт эмпирической констатации причинных связей, а лишь субъективную направленность на их выявление, необходимо порждаемую актами деятельности. Человек как деятельное существо создает идеализированную онтологию, согласующуюся с необходимыми условиями деятельности и являющуюся в своей сути только оправданием возможности действия. Принцип причинности, с этой точки зрения, представляет собой не обычную, более или менее подтвержденную эмпирическую истину, а лишь некоторый идеал, человеческий проект реальности, благоприятной для деятельности. Мы имеем основание утверждать, что принцип причинности — не эмпирическое суждение, а категориальное и идеально нормативное положение, отражающее деятельностную ориентацию нашего сознания.
Принцип причинности необходим для сознания, он представляет собой внутреннюю установку сознания, от которой оно не может отрешиться. Мы можем допустить, что солнце не взойдет завтра, но не можем представить ситуации, при которой некоторые события могли бы произойти без всякой причины. Невозможность представления иного — в данном случае не следствие привыики и не особенность человеческой психики. Восприятие принципа причинности как безусловно необходимого проистекает из его особой роли в структуре деятельности. Человек своей основе — существо действующее, он видит мир через представления, определяющие деятельность, и, следовательно, через понятие причинности. В этом плане причинность представляет собой априорную основу нашего мышления. Под априорностью представления мы понимаем здесь его необходимый (неустранимый из сознания) и внеэмпирический характер.
Аналогичным образом мы можем понять и свойство асимметрии причинной связи, состоящее в том, что причина предшествует следствию. Это свойство причинности диктуется фактической возможностью действия. Оно обусловлено тем обстоятельством, что причины события, находящиеся в будущем, недосягаемы для нас и не могут служить орудием преобразовательной деятельности. Хотя в теоретических рассуждениях мы можем абстрагироваться от временный интервалов и часто допускаем одновременность причины и следствия, в категориальныж представлениях, относящихся к миру явлений и к практическому видению мира, положение «причина предшествует следствию» является безусловно истинным, не допускающим исключений. Наше познание, будучи нацеленным на практику, создает картину мира, согласующуюся с практикой, и не допускает принципов, находящихся в противоречии с фундаментальной целевой установкой.
Из сказанного следует, что онтологическая истинность не тождественна истинности эмпирической. Универсальность принципа причинности и его необходимость для сознания не гарантируют его истинности в эмпирическом смысле, фактического наличия причины для любого явления. Ясно, что философский принцип причинности был бы универсальным и необходимым и в том случае, если бы реальный мир содержал в себе непричинные явления. Принцип причинности как категориальное основоположение относится не к фактическому устройству мира, а лишь к нашему идеалу, связанному с деятельностью. В этом смысле сомнения Канта относительно реальной значимости принципа причинности и других основоположений рассудка имеют определенное оправдание.
В научной методологии принцип причинности определяется и используется, как правило, в некоторой более частной методо-
логической интерпретации. Он может, к примеру, отождествляться с требованием однозначной связи состояний. Ясно, что определенный таким образом принцип причинности имеет иной, а именно индуктивный и эмпирический характер. Он основывается теперь на реальном опыте теоретического объяснения и не выводится из общих требований к деятельности и к теоретическому объяснению вообще. Методологические принципы не обладают универсальностью, они имеют свои границы и наталкиваются на контрпримеры при расширении области исследования. Мы должны зафиксировать здесь то обстоятельство, что при переходе на методологический уровень принцип причинности неизбежно теряет свою универсальность, приобретает статус обычного теоретического и корректируемого обобщения.
2. Причинная основа времени
Необходимость и универсальность представлений о времени непосредственно связана с универсальностью причинной связи. Мы можем понять время как аспект причинной связи, как онтологическую идеализацию, сформировавшуюся при расщеплении содержания причинной связи. Нетрудно видеть, что представление о причинности само по себе задает жесткое разделение реальности на прошлое, настоящее и будущее. Наиболее адекватное определение будущего состоит в указании на то, что это класс событий, на который можно воздействовать из настоящего. Прошлое соответственно может быть понято как класс событий, на которые мы не можем воздействовать из настоящего и будущего. Наконец, настоящее может быть понято в качестве условной линии, разделяющей прошлое и будущее. Таким образом, настоящее, прошлое и будущее — это исключительно деятельностью подразделения, представления, производные от представления о причинной зависимости.
Понятие времени отличается от понятия причинности прежде всего по содержанию, по характеру абстракции, которая лежит в основе. Главное в понятии причинной связи — это отношение порождения, представление о механизмах, вызывающих события настоящего из событий прошлого. Временное отношение, в отличие от причинного, фиксирует в себе абстрактную преемственность прошлого и будущего как классов событий, Оно может быть понято как специфическое отношение между прошлым и будущим, абстрагированное от конкретных порождающих связей, различающихся своим отношением к актам человеческой деятельности.
Между понятием причинности и понятием времени, таким образом, имеют место одновременно и логическая преемственность и качественное различие. Такого рода логическая преемст-
венность между понятиями, связанная с возникновением нового качества, достаточно обычное явление в науке. Оперируя, к примеру, с натуральными числами мы естественно переходим к буквенным символам, которые относятся уже к классам чисел и приводят нас к соотношениям, выходящим за пределы арифметики. Нечто подобное мы видим и в отношении понятия времени к понятию причинности. Идея времени, несомненно, основана на причинности, она может быггь понята как выделение и гипостази-рование одного из аспектов причинности. С другой стороны, она представляет собой категорию, свойства которой требуют особого рассмотрения. Временная связь — это не порождающая связь, она дает лишь представление о ситуациях, находящихся в различном отношении к возможности действия.
Важный момент в определении времени состоит в том, что понятия прошлого и будущего, которые лежат в основе этого определения, связываются здесь не с отдельными событиями, а с классами событий, задаваемых системой причинных связей. Соотношение между представлениями о причинной и временной связи может быгть проиллюстрировано следующей формальной схемой. Предстаим себе две области на плоскости (к и В), разделенные линией, представляющие соответственно события прошлого и события будущего. Пусть область к состоит из собыгтий а, в, с и т.д, которые являются соответственно причинами событий к, I, т и т.д, находящимися в зоне В. Ясно, что, кроме связей а ® к, Ь ® 1, с ® т и т.д, которые являются причинными, мы будем иметь класс отношений: а — I, в — к, с — т и т.д., которые в общем плане характеризуются не отношением порождения, а только той особенностью, что относящиеся к ним антецеденты и консеквенты имеют одинаковый статус в плане возможности действия, т.е. либо все они относятся к прошлому, которое не подвержено воздействию, либо относятся к будущему, которое зависит от наших действий. Этот более широкий класс связей между прошлым и будущим, лишенный порождающей связи в качестве обязательного момента, и будет множеством чисто временных связей, заданных через причинное разделение прошлого и будущего.
Эта схема позволяет понять, в каком смысле мы говорим о временной связи как производной от связи причинной и в каком смысле эта связь представляет собой качественно новое отношение, не сводимое к причинной связи. Правильное понимание логического отношения между причиной и временем важно с методологической точки зрения. Принимая это соотношение как отвечающее сути дела, мы можем попытаться обосновать главные свойства времени исходя из его причиной основы. Мы полагаем здесь, что подлинной основой представления о времени является
более фундаментальное представление о причинной связи, которое в свою очередь порождено универсальной деятельностной ориентацией мышления.
Причинная концепция времени не нова и неоднократно использовалась при построении теории времени. Главным недостатком современных причинных теорий времени является то, что они, как правило, исходят из причинности как теоретического (научного) понятия и не учитывают должным образом его деятельностной (категориальной) основы. Логика адекватного обоснования свойств времени требует строгого отделения философского (категориального) анализа причинности от ее теоретических (физикалистских) определений. В основе понимания времени должно лежать не физическое, а абстрактное (онтологическое) понимание причинности.
3. Тезис о необратимости времени
Первая сложность в обосновании тезиса о необратимости времени состоит в том, что он не является в достаточной степени определенным. В различных контекстах это требование имет существенно разный смысл. Можно выделить следующие четыре смысла высказывания о необратимости времени.
1. Историческая необратимость. Суть ее состоит в констатации факта неповторимости событий, невозвратимости ушедших лет, потерянных друзей и возможностей, конечности и бренности всего существующего. Эта идея лежит в основе известного изречения Гераклита: «В одну и ту же реку нельзя войти дважды». Необратимость времени в этом смысле является излюбленной темой меланхолической поэзии и экзистенциальной философии. Ее собственно философский аспект состоит в том, что здесь подразумевается завершенность и неприкасаемость прошлого, невозможность изменить его какими-либо действиями в настоящем или будущем, неизбежность исчезновения всего существующего и превращения настоящего в прошлое. Историческая необратимость времени есть в своей сути характеристика прошлого как сферы событий, недосягаемой для нашего воздействия и существующей лишь в нашей памяти.
2. Физическая необратимость. Это представление о необратимости времени состоит в том, что мир как некоторый процесс развертывается только в одном направлении и не может развертываться в обратном направлении, т.е. от последующих состояний к предыдущим. Как говорил Р. Фейнман, наш мир елко-палоч-ный, а не палко-елочный, поскольку из елки можно сделать палку, но из палки нельзя сделать елку. Это представление об однонаправленности мирового процесса, об объективной упорядоченности его состояний родилось в сфере физики и является
хорошо обоснованным посредством анализа реальных процессов природы. В отличие от исторической и экзистенциальной трактовки необратимости, речь идет здесь не об уникальности и неповторимости явлений самих по себе, а о внутреннем законе реальности, запрещающем движение от настоящего состояния мира к его прошлым состояниям. Речь идет здесь о запрете определенной траектории в развертытании событий, повторения прошлого через движение вспять, через последовательное возвращение ко все более ранним стадиям процесса.
Трактовка физической необратимости претерпела существенные изменения с развитием теоретических концепций. В XVIII и XIX вв., в эпоху господства механистического понимания мира, необратимость времени связывалась с естественным причинным соподчинением состояний физической системы, с отрицанием телеологического объяснения, с методологической установкой на объяснение настоящего и будущего только из прошлого. В конце XIX в. Л. Больцман открыл закон возрастания энтропии в замкнутой системе, и необратимость времени стала связываться с понятием необратимой энергетической деградации материальныгх систем. Современные физики находят доводы за необратимость времени в структуре основных физических теорий, запрещающих инверсию времени. Некоторые ученые истолковывают необратимость также как невозможность инверсии причинных цепей в реальных процессах, т.е. как невозможность обратного течения собыгтий.
3. Онтологическая необратимость. Необратимость в этом смысле не связана со структурой научных моделей, она базируется только на абстрактной онтологии и имеет в своей основе общее представление об асимметрии причинной связи. Как уже было сказано, положение об асимметрии причинной связи — не индуктивный и не теоретический тезис, а констатация праксеоло-гической установки, которая определена необходимой структурой деятельности. Здесь важно указать на то обстоятельство, что в плане деятельности мы обладаем абсолютным разделением прошлого и будущего как событий, принципиально доступных воздействию (будущее), и событий, которые заведомо находятся вне возможного влияния (прошлое). Это значит, что первичное определение прошлого и будущего имеет праксеологический характер; оно дано чисто каузально, оно не зависит от понятия времени и, таким образом, может быгть положено в основу определения понятия времени и объяснения его свойств. Области прошлого и будущего асимметричны в том смысле, что наша деятельность всегда протекает по линии от прошлого к будущему, но не наоборот. Необратимость времени обозначает в этом плане представление об асимметрии причинной связи, обусловленное
деятельностной природой мышления. Разумеется, это одновременно и представление о строении мира, о разделении его на прошлое и будущее и о невозможности воздействовать на прошлое из настоящего или будущего.
Причинное понимание необратимости времени принципиально отличается от физического его понимания. В физическом понимании необратимости речь идет в действительности о структуре признанных моделей реальности. Эти модели могут быть различными, в некоторых случаях они могут быть и обратимыми. Причинное истолкование необратимости апеллирует к деятель-ностному различению прошлого и будущего, к их соотношению в акте деятельности, которое не зависит от каких-либо теорий и моделей реальности и имеет в этом смысле абсолютное значение. Это собственно категориальное истолкование необратимости, базирующееся на понимании времени как необходимого элемента причинно-следственной структуры мира.
7. Математическая необратимость. Это понимание необратимости является наиболее абстрактным и состоит в констатации того положения, что время как количественная характеристика реальных процессов может быть только положительной величиной и не существует ситуаций, принуждающих нас прибегать к отрицательному времени или к представлению об уменьшении времени. Это значит, что мера времени существенно отлична в своем поведении от меры таких величин, как длина, масса или температура. Длина тела может увеличиваться или уменьшаться, но время процесса, если проведенное измерение признано правильным, конечно, нет. Абсолютное время Ньютон назвал математическим вследствие, как он полагал, его полной независимости от реальных вещей и процессов. Это воззрение Ньютона много критиковалось как излишне абстрактное и не отражающее реального статуса времени. В действительности, однако, положение здесь более сложное. Нужно признать, что многие наши высказывания о времени нацелены на его трактовку именно в математическом плане, на его понимание как некоторой абстрактной числовой функции, обладающей определенными формальными свойствами.
Наличие существенно различных смыслов высказывания о необратимости времени говорит о том, что не может быть общей логики обоснования этого свойства. Неадекватность существующих подходов к решению проблемы проистекает в значительной мере из абстрактной постановки вопроса: если мы спрашиваем о необратимости времени вообще, не уточняя смысла вопроса и не выявляя необходимого уровня его рассмотрения, наши рассуждения становятся беспредметными и заведомо обреченными на неудачу. Наша задача состоит в том, чтобы исследовать основу
каждого из возможный определений необратимости и прояснить условия истинности каждого из них. Ясно, что мы нуждаемся здесь в различных подходах: если психологическая и онтологическая трактовки необратимости могут рассматриваться в контексте анализа философских категорий и категориальных принципов, то физическая необратимость требует исследования общих методологических требований к описанию реальности.
4. Подходы к обоснованию
Как мы можем обосновать представление о необратимости времени и может ли оно быть обоснованным вообще посредством какого-либо рационального рассуждения?
Достаточно ясно, что некоторые из приведенный представлений о необратимости не поддаются рациональному обоснованию. Такова прежде всего историческая необратимость. В своей сути это представление об уникальности и принципиальной неповторимости конкретныж событий как таковых. Нетрудно видеть, что это представление не содержит эффективный критериев и не поддается рациональному обоснованию в качестве достоверного, не имеющего исключений. В действительности повторяются не только астрономические явления, но и многие события в обыденной жизни. Можно, конечно, возразить, что повторяемость, которая здесь имеется в виду, не подлинна, поскольку новые собыгтия лишь подобны, но не тождественны старым. И это, в общем, правильное возражение. Дело, однако, в том, что у нас нет средств для обоснования невозможности идеально полныж повторений, т.е. появления комплекса событий, совершенно тождественных событиям некоторого прошлого, которое для людей с хорошей памятью бышо бы подлинным возвращением прошлого, ситуацией, неотличимой от прошлого. Это значит, что, настаивая на необратимости времени как невозможности возвращения прошлого, мы высказываем положение, истинность которого нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Практика жизни всегда оставляет хотя и малую, но тем не менее ненулевую вероятность появления собыгтий или комплексов событий, полностью тождественный собыгтиям прошлого.
Физические трактовки необратимости времени являются более определенными. Логика физического объяснения, запрещающая инверсию времени, подтверждена всей историей научного мышления и, конечно, может выступать в качестве аргумента при обосновании общего положения о необратимости времени. Главный недостаток этого аргумента — его некатегоричносты. Установка на объяснение будущего только из прошлого и настоящего — это лишь индуктивный принцип, фиксирующий в себе характер существующих физических моделей. Тот факт, что
4 ВМУ, философия, № 1
современная физика не допускает иной логики объяснения, не означает безусловной необходимости этого принципа для содержательного мышления вообще. Мы, очевидно, нуждаемся здесь в некоторых соображениях, обосновывающих это положение в качестве необходимого, независящего от типа и степени зрелости теории. Методология физики пока не выработала такого рода аргументации. Мы должны заключить, таким образом, что необратимость физического времени используется в физике только как методологический постулат, соответствующий современной практике теоретического анализа, но не как принцип, имеющий обоснование своей необходимости.
Не достигают цели также и аргументы, опирающиеся на анализ необратимых физических процессов. Второе начало термодинамики и принцип роста энтропии, на которые обычно ссылаются в подобных случаях, сами по себе не являются обоснованными в качестве некорректируемых физических принципов. Имеются также и теоретические доводы, показывающие, что ссылка на какие-либо реальные процессы для обоснования необратимости времени чревата нежелательными выводами, противоречащими нашей цели. Еще в начале прошлого века А. Пуанкаре показал, что замкнутая система может многократно возвращаться к пройденным энергетическим состояниям, и, таким образом, рост энтропии, который Л. Больцман хотел положить в основу понимания времени, в действительности реализуется не монотонно, а только как тенденция посредством колебаний около некоторого постепенно изменяющегося значения. Ясно, что привязывание времени к осциллирующему процессу никак не согласуется с идеей необратимости времени. Процесс увеличения энтропии в этом смысле скорее опровергает необратимость времени, чем подтвержает ее.
Физический подход не учитывает неизбежной относительности физических моделей. Даже если бы некто открыл физический процесс, идеально соответствующий известным свойствам времени, то обоснование необратимости времени через ссылку на этот процесс было бы все-таки неполным, так как мы никогда не могли бы поручиться за то, что новая серия экспериментов не разрушит этого соответствия и не покажет ограниченность данной интерпретации времени. Соотнесение времени с каким-либо реальным процессом как его коррелятом никогда не обеспечивает обоснования времени в его необходимых свойствах.
Наконец, сторонники физического обоснования свойств времени упускают из виду наличие здесь некоторого неустранимого логического круга. Физические представления (модели) строятся на основе представлений о части и целом, причине и следствии, возможности и необходимости и т.д. Анализ показывает, что эти
модели с самого начала предполагают представления о времени в его определенный свойствах. Это значит, что представления частныж наук в принципе не могут быть основой объяснения свойств времени по той простой причине, что они уже предполагают временные представления как категории первичного эмпирического синтеза. Это значит, что при обосновании необратимости времени аргументы, идущие от науки, также должны быть оставлены в стороне.
Свойство необратимости времени может быгть адекватно обосновано только на категориальном уровне, т.е. через обращение к онтологическим категориям, рядоположенныш со временем. Мы должны обратиться здесь прежде всего к понятию причинной связи как к смысловому фундаменту общего представления о времени. Необратимость времени определяется здесь через асимметрию причинной связи, а это значит, что подлинное обоснование этого свойства времени должно состоять в рациональном обосновании асимметрии причинной связи. Деятельностная концепция времени делает достаточно прозрачной логику этого обоснования: ясно, что мы должны исходить здесь из необходимой структуры действия, продиктованной логикой практического отношения человека к миру. Мы можем действовать, только опираясь на причинную связь, т.е. на связь событий, которая позволяет нам, воздействуя на некоторое явление А в настоящем, порождать некоторое явление В в будущем. Причинная связь онтологически универсальна, поскольку она представляет собой необходимое основание всякого акта деятельности. Время при таком взгляде на деятельность может быгть понято как необходимый момент причинной связи, как абстрактная характеристика последовательности событий, как причинность, взятая в отвлечении от ее субстанциальной основы. Необратимость времени означает в этом случае асимметрию настоящего и будущего как комплексов событий, разделенный в отношении возможности действия. Универсальность и абсолютный характер необратимости времени проистекает здесь из универсальности и абсолютности причинной связи как основы действия и как универсального критерия разделения событий на события прошлого и события будущего.
Рациональное обоснование возможно также и в отношении математического понимания необратимости. Эта возможность обусловлена тем обстоятельством, что тезис математической необратимости тесно связан с внутренней логикой категориального видения реальности. Суть математического определения необратимости выражается в том положении, что не существует эмпирической ситуации, которая принудила бы нас отсчитывать время вспять. Действительно, любая точность повторения событий за-
ставила бы нас говорить лишь о некоторой цикличности процесса, но никоим образом не о возвращении времени, которое уже было. Даже если бы мы выяснили, что после некоторой точки все события в мире будут в точности повторяться и снова с необходимостью появятся Платон, Аристотель и Александр Македонский и др., то и в этом случае мы бы расположили все события на линейной шкале и стали бы различать Платона I от Платона II и др., появившихся в различные эпохи, в различных циклах истории. Ясно, что никакие реальные циклы и сколь угодно точные повторения не разрушают линейной шкалы времени и ее применимости ко всем событиям в мире.
Нетрудно видеть, что неустранимость линейной шкалы определена стремлением к однозначной упорядоченности событий, которая обусловлена социальной природой времени. Социальное взаимодействие предполагает наличие универсальной шкалы времени, однозначно упорядочивающей все события в мире. Возвращение событий в любом масштабе и с любой точностью не возвращает время, не разрушает его линейности, ибо время не эмпирическое, а онтологическое и социальное представление, которое не может быть замкнуто на одной части или на одном цикле реальных событий. Здесь с полной ясностью проявляется социальный аспект категориальных представлений, их связь с необходимыми характеристиками социального действия. Мы должны сделать общий вывод, состоящий в том, что основные свойства категориального времени имеют деятельностный (социально-практический) характер и не зависят от структуры событий, выявляемой в опыте и в процессе теоретического анализа.
Философия до настоящего времени не сумела провести достаточно ясного разделения между философской и научной картинами мира. Почти все концепции времени, созданные в XX столетии, являются физикалистскими по своему духу, нацеленными на обоснование времени из представлений физики. Время как философская категория и универсальные онтологические основания этой категории были отодвинуты в сторону или объявлены бессодержательными. С деятельностной точки зрения достаточно ясным представляется то, что физикалистские и натуралистические подходы являются в принципе несостоятельными, проистекающими из ложного понимания сути времени как философского понятия.
Свойство необратимости времени фиксирует свойство времени как абстрактного категориального представления, которое имеет априорный статус и может, таким образом, быть независимым от теоретических определений времени. Это значит, что попытки обосновать это свойство на основе опыта, представлений о физических процессах или о структуре физической теории
являются несостоятельными, проистекающими из ошибочного представления о природе времени как философской категории.
5. Необратимость времени в теории И. Пригожина
Хотя несостоятельность физикалистского подхода к обоснованию необратимости времени уже в достаточной степени вышс-нена, рассмотрение соображаний Пригожина представляет определенную ценность. Эта концепция интересна в том смысле, что она намечает некоторые пути обновления и усиления старых физикалистских аргументов.
Здесь необходимо напомнить об имевших место физикалистских подходах к пониманию времени. Первый такой подход был намечен в «Физике» Аристотеля, в таких положениях как «время есть мера движения», «каково движение, таково и время» и т.п.»1. Если время есть способ сравнения и упорядочения движений тел, мера реальныж движений, то естественно думать (эта идея в действительности и проводится Аристотелем), что понятие времени формируется в сфере физического опыта на основе механизма абстракции и индукции. В этом плане обоснование необратимости времени должно быгть поставлено в прямую зависимость от утверждений механики, т.е. физической науки о движении. Аристотель в определенном смысле прав, утверждая, что время есть мера движения. Но, определяя функцию понятия, его место в описании реальности, мы еще не определяем его природы, его содержательной основы. Ошибка Аристотеля состояла в трактовке времени как индуктивного понятия, сформировавшегося на основе опыта.
В современной форме физикалистское определение времени было намечено в конце XIX в. Л. Больцманом рамках статистического анализа теории теплоты. Исследование понятия энтропии как величины, определяющей степень неупорядоченности (хаотичности) системы, привело Больцмана к мысли, что время может быть понято как характеристика реальности, определенная ростом энтропии. Необратимость времени получает здесь вещественное обоснование: она фиксирует в себе факт необратимого движения всех реальных физических систем к энергетическому минимуму. Логика рассуждения Больцмана вполне согласуется с аристотелевским рассмотрением времени как понятия, отражающего свойства реального движения. Различие состоит в том, что в концепции Больцмана физическая основа времени находится не в опыте, а в теоретических представлениях об опыгте.
Основное возражение против идеи Больцмана, выщвинутое его современниками, относилось к логике обоснования закона роста энтропии. Если мы исходим из рассмотрения газа как механической системы, то в ней не должно быть заключено
ничего такого, что могло бы войти в противоречие с представлением о полной обратимости этой системы. Э. Мах был уверен в том, что обоснование свойств энтропии основано на некоторой ошибке, ибо, по его мнению, математические рассуждения сами по себе не могут заставить абсолютно консервативную систему упругих атомов быть такой, какой является система, стремящаяся к конечному состоянию2. Другое возражение против обоснования времени через понятие энтропии заключается в том, что время как общенаучное понятие выводится здесь из частных представлений, которые заведомо не принимали участия в его генезисе.
В этом отношении более глубоким представляется подход Г. Рейхенбаха. Свойства времени, по мнению Рейхенбаха, могут быть рационально поняты только на основе определений, относящихся к свойствам причинной связи. Свойство необратимости времени ставится здесь в соответствие с требованием асимметрии причинной связи, которое мыслится как заданное внутренней логикой физической теории. Понятие времени, по Рейхенбаху, отражает в себе не энтропию и не какое-либо иное свойство физических систем, а причинно-следственную структуру физической теории. Отличие концепции Рейхенбаха от изложенной выше причинной трактовки времени состоит в том, что она апеллирует не к категориальному принципу причинности, а к определенному типу причинных связей, принятых в современных физических теориях.
Известно, что определение времени на основе физической причинности требует принятия ряда конвенций, не вытекающих непосредственно из структуры реальности. Мы должны принять соглашение о единице времени, о ее равномерности (конгруэнтности эталонов), а также ряд соглашений, уточняющих понятие одновременности событий. Необходимость конвенций допускает принципиальное множество теоретических определений времени и устраняет понятие абсолютного времени как осмысленное. Оно может использоваться теперь только условно, для обозначения большей простоты некоторых из этих определений и соглашений3.
Теория времени Рейхенбаха выглядит более философичной, чем энтропийная теория Больцмана, поскольку она апеллирует к общей характеристике физического знания, выраженной в понятии причинной связи. Очевидно, однако, что эта концепция не выходит за рамки физикализма, так как причинность рассматривается здесь как исключительно теоретическая, обусловленная структурой физической теории. Рейхенбах убежден в том, что адекватное определение времени входит в компетенцию физики, и любая философия времени, претендующая на истинность, должна быть согласована с фактами, определяющими статус понятия времени в физической теории.
Подход, предложенный И. Пригожиным, возвращает нас к энтропийной трактовке времени. Свою задачу Пригожин видит в обосновании объективного характера закона роста энтропии, т.е. в устранении возражений, выщвинутых против первоначальной трактовки Больцмана. Основная его идея состоит в том, что существует объективная случайность, неустранимая из процесса становления всех сложных систем, которая обеспечивает необратимость их развития. Ошибка Больцмана, по мнению Пригожина, состояла в том, что он пытался объяснить явление энтропии в рамках механистического (траекторного) подхода. В действительности второе начало термодинамики отражает совершенно особую сторону процессов, не затрагиваемую классической физикой, и должно пониматься как одно из фундаментальных ограничений, которым подчиняются реальные процессы, наряду с ограничениями на скорость света в теории относительности или на величину минимальной энергии в квантовой механике. Пригожин строит модель столкновений микрочастиц, в которой с самого начала заложен момент объективной случайности и принципиальной необратимости4.
Это дополнение существенно в том плане, что оно позволяет избежать возражений того типа, которые проистекают из чисто механической трактовки физических систем. В целом, однако, здесь принимается та же старая натуралистическая схема обоснования времени, основанная на сопоставлении этого понятия с некоторым аспектом реальности. Если для Аристотеля время есть отражение количественной стороны движения, то в интерпретации Пригожина оно есть отражение необратимости окружающих нас процессов и нашей собственной принадлежности к миру такого рода процессов. С этой точки зрения, за нашими рассуждениями о времени лежит единая физическая основа, устраняющая рассмотрение времени как чисто философского, метафизического понятия.
С деятельностной точки зрения, физикалистские подходы к обоснованию необратимости времени являются неадекватными и бесперспективными в принципе. Конкретный анализ этих подходов важен в том отношении, что он позволяет выявить систему методологических заблуждений, на которых они основаны.
Прежде всего надо обратить внимание на неустранимую неопределенность любого натуралистического определения времени. Существует много процессов в природе, которые обладают свойством необратимости. Это физические процессы, связанные с энтропией, процессы эволюции и самоорганизации в живой природе, процесс развития знания, эволюции Вселенной в целом и т.д. Эти процессы существенно различны по качеству. Если «стрела времени», связанная с ростом энтропии направлена от
состояний менее вероятных к состояниям более вероятным, то стрела, задаваемая усложнением и эволюцией, направлена в обратную сторону. Какой из этих процессов следует рассматривать как более соответствующий понятию необратимого времени? Мы нуждаемся здесь в установлении некоторого эталонного процесса. Достаточно ясно, однако, что процедура его выбора заведомо противоречива, поскольку она уже предполагает представление о времени, являющееся основой для сравнения этих эталонов.
Очевидно, что натуралистическая логика обоснования не разрешает вопроса об универсальном характере свойств времени. Пригожин прав, что необратимые процессы играют в современной науке значительно большую роль, чем в науке традиционной, однако существуют и заведомо обратимые процессы, а это обстоятельство ставит под вопрос универсальный характер необратимости, если мы пытаемся обосновать ее через апелляцию к фактам. Является ли понятие универсальным, если оно относится только к части процессов природы?
С логической точки зрения, натуралистическое обоснование времени основано на смешении понятия обоснования с понятием реализации. Если для абстрактной логики времени обнаруживается реализация в виде некоторого материального процесса, то это еще не значит, что тем самым вскрывается сущностная основа этого понятия и база его оправдания. Уже тот факт, что представление о времени существовало до всякой науки и до всякого анализа необратимых процессов в физике, говорит о том, что все эти процессы не имеют отношения к определению этого понятия и к прояснению его природы.
При натуралистическом подходе к обоснованию времени, как уже было отмечено, упускается из виду то важнейшее обстоятельство, что теории, в которых обосновывается обратимость или необратимость процессов уже включают в себя идею времени, обладающего свойством необратимости. Физическое учение об энтропии, столь привлекательное для сторонников натуралистического подхода, не может быть основой строгого обоснования свойств времени, поскольку оно уже включает в себя представление о времени и вполне определенные гипотезы о его свойствах. Частная наука о реальности не может претендовать на обоснование универсальных категорий по той простой причине, что эти категории с самого начала заложены в ее исходных представлениях. Натуралистическое обоснование времени снова и снова повторяет старую ошибку эмпиризма, который стремится вывести из опыта фундаментальные представления, лежащие в основе его первичной систематизации.
Натуралистические теории времени в действительности глубоко искажают понятие времени, ибо с самого начала исключают из рассмотрения категориальное представление о времени, отличное от его определений в частных науках. Пригожин отвергает подход Бергсона как умозрительную метафизику, несовместимую с научным подходом, а в гуссерлевском Lebenswelt усматривает только защитную реакцию метафизики перед лицом науки5. В действительности эти философы ставили важнейщую проблему обоснования категориального времени, независимого от времени в его специально научных определениях.
6. Заключительные замечания
Из изложенного ясно, что свойство необратимости времени выражает собой не черту мироздания, выявленную в опыте или в теоретических исследованиях, не физический закон и не трансцендентальную, независимую от реальности структуру сознания, а необходимое ограничение категориальных представлений, проистекающее из деятельностной ориентации мышления. Обоснование этого свойства соответственно должно апеллировать не к опыту и не к представлениям науки, а исключительно к телеологии нашего познания, к свойствам категориальной основы мышления, обусловленной его практической ориентацией.
Основным заблуждением современных концепций времени, которое проявляется и в обсуждении вопроса о необратимости, является их физикалистская (натуралистическая) направленность, лежащее в их основе убеждение, что можно обосновать свойства времени из моделей физики, из фактов биологии, геологии и т.п. Здесь упускается из виду элементарный факт, состоящий в том, что само конституирование объекта этих частных сфер знания неизбежно происходит в рамках категориального представления о времени и как следствие — в предположении его необратимости. Другой принципиальный недостаток существующих подходов к необратимости времени состоит в недостаточной дифференциро-ванности самой постановки вопроса, в отсутствии должного разделения его существенно различных смыслов.
Изложенные соображения показывают, что свойство необратимости времени не представляет собой какой-то особой, труднопостижимой проблемы или тайны вещей, глубинной основы быггия и т.п. Оно является, в своей сути, элементом априорныгх представлений, одним из принципов абстрактной онтологии, навязанной нашему сознанию социально-практической ориентацией мышления.
ПРИМЕЧАНИЯ
4См.: Аристотель. Физика. Кн. IV. Гл. 12.
2Мах Э. Основные идеи моей естественно-научной теории познания // Новые идеи в философии. Сб. 2. СПб., 1912. С. 133—134. 3См.: Рейхенбах Г. Направление времени. М., 1962. С. 32. 4См.: Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. М., 1986. С. 367, 369.
5См.: Пригожин И. Переоткрытие времени // Вопросы философии. 1989. № 8. С. 19.
