CC BY
79
© Вестник Военного университета. 2012. № 2 (30). С. ?- ?.
Унарова Любовь Дорофеевна,
кандидат педагогических наук, доцент, доцент кафедры социально-гуманитарных дисциплин ГБОУ ВПО «Высшая школа музыки (институт) Республики Саха (Якутия), г. Якутск.
677027, г. Якутск, ул. Кирова, д. 27/1, кв. 66.
Тел.: (4112) 42-87-95. E-mail:unarova@mail.ru
Унарова Л.Д.
ДЕЯНИЕ ЧЕЛОВЕКА ИЛИ ПОДВИГ МАЙОРА СОЛНЕЧНИКОВА: РЕФЛЕКСИЯ
Когда мы осмыслим свою роль на земле, пусть самую скромную и незаметную, тогда лишь мы будем счастливы. Тогда лишь мы сможем жить и умирать спокойно, ибо то, что даёт смысл жизни, даёт смысл и смерти.
Антуан де Сент-Экзюпери
История человечества свидетельствует о том, что в обществе были, есть и будут личности, способные на героические деяния. Одним из ярких примеров тому является поступок нашего современника майора Солнечникова1. Подобные деяния совершают люди, наделенные духовными качествами, характеризующими иную, более высокую человеческую природу. Они дают «нам право верить в будущее, пусть даже эти люди встречаются крайне редко, в единичных экземплярах» [12, с. 208-209].
Деяние в позитивном смысле слова есть вершина проявления человеческого в человеке. В данном случае речь идет о значительных поступках человека для общества, или во имя другого человека, которые принято олицетворять с проявлением героизма и подвигом. В то же время следует признать, что формального учения о деянии человека в этом значении слова пока нет.
Для людей деяния подходят в полной мере соответствующие им, порой весьма возвышенно-поэтические, образы - «смиренная любовь» (К. Войтыла),
1 28 марта 2012 г. во время учебных стрельб командир батальона связи майор С.А. Солнечников ценой своей жизни спас подчинённых ему солдат при взрыве боевой гранаты. 3 апреля 2012 г. Указом Президента Российской Федерации майору Солнечникову Сергею Александровичу за героизм, мужество и самоотверженность, проявленные при исполнении воинского долга, присвоено звание Героя Российской Федерации (посмертно). -Л.У.
«прекрасная душа» (Ф. Шиллер), «избыток добродетели» (П.А. Сорокин), «независимая самость» (М. Терещенко), «свет, озаряющий мир», «возожженный светильник», «природное светило, сияющее, как дар неба» (Т. Карлейль). В.П. Зинченко является автором такого выражения: «Деяние - высшая, почти неправдоподобная форма человеческой деятельности» [8, с. 151].
Если эмоциональные эпитеты попытаться перевести на более сдержанный философский язык, даже тогда трудно обойтись без некоторой приподнятости, ибо такой человек есть торжество и оправдание общества, он есть выражение таких качеств, которые доступны другим людям только по частям. Он есть высшее проявление альтруизма и долженствования.
Подвиги и деяния вызывают «симпатически-притягательное», «каритативное» (П.А. Сорокин) отношение со стороны других людей от симпатии, восхищения, гордости, преклонения, уважения, прославления до увековечения и благоговения перед их именами. Тем не менее, Г. Гегель высказал суждение о том, что есть и другие воззрения среди обычных людей на великие деяния и великих людей, совершивших их, ибо высокое моральное поведение одного человека не всегда получает одобрения со стороны других людей. Г. Гегель признавал в некоторых обычных людях раболепствующих «лакеев по своей психологии, для которых не существует героев не потому, что они не герои, а потому, что сами они лакеи» [7, с. 169]. Эти обычные люди считают, что все великие деяния совершили индивиды, будто исходя из склонностей и страстей, и находили удовлетворение в субстанциально-трансцендентной деятельности, таких, как бессмертие, слава, честь и почет. Но ведь на самом деле «великие деяния и деятельность, состоящая в ряде таких деяний, великих индивидов создали в мире великое. In magnis voluisse sat est правильно в том смысле, что надо хотеть великого; но надо и уметь его совершать: в противном случае это воление ничтожно. Лавры одного воления - сухие листья, которые никогда не зеленели» [7, с. 169].
С другой стороны, вполне справедливо, что у каждого человека есть только им выбранный, по его разумению, истинный путь. Человек может пойти по пути «равновесия», «покоя», по пути минимизации контактов с миром, т.е. по пути недеяния. Никто не вправе запретить индивиду руководствоваться в своем поведении и таким принципом: «моя хата с краю, ничего не знаю».
Словом, он может пойти по собственному пути в соответствии с собственным выбором, потому как человек есть причина самого себя, он -истинный субъект своей жизненной активности, или пассивности.
В работе «Героизм и подвижничество» С.Н. Булгаков при анализе уроков Первой русской революции 1905-1907 гг., которую он называл интеллигентской, поднял вопрос о различии между такими путями, как «интеллигентский героизм» и «христианское подвижничество». Первый из них, по мнению философа, характеризуется максимализмом в своих мечтах и делах - стать спасителем всего человечества, или, по крайней мере, собственного народа. Такой герой делает «исторический прыжок в своем воображении и, мало интересуясь, перепрыгнутым путем, вперяет свой взор лишь в светлую точку на самом краю исторического горизонта. Такой максимализм имеет признаки идейной одержимости, самогипноза, он сковывает мысль и вырабатывает фанатизм, глухой к голосу жизни» [6, 129]. Сторонники максимализма представляют, что зло в жизни объясняется только внешним неустройством человеческого общежития, и потому преодолеть его можно устранением внешних преград. Кроме того, они увидели в себе своих спасителей, возомнив себя духовными опекунами страны и вступив «на героический путь борьбы за спасение России» [6, с. 134].
С.Н. Булгаков признается, что «стать героем, а вместе и спасителем человечества, можно героическим деянием, далеко выходящим за пределы обыденного долга», хотя эта мечта выполнимая «лишь для единиц, становится общим масштабом в суждениях, критерием для жизненных оценок» интеллигентского героя [6, с. 134]. Совершить такое деяние, очевидно, необыкновенно трудно, так как приходится преодолевать инстинкты самосохранения и страха, и в то же время необыкновенно просто это сделать, тем более, в короткий период времени. Иногда сливаются воедино - невыносимые условия жизни, душевный кризис, фанатизм, личные амбиции и героический порыв - тогда вполне уместно возникает вопрос: что это - героизм или самоубийство?
Для данного явления, продолжает С.Н. Булгаков, характерна «духовная пэдократия (господство детей)», которая «есть величайшее зло нашего общества» [6, с. 138]. Образ такого «героя», как известно из разных периодов всемирной
истории, выполняли либо революционный студент-разночинец, либо японский летчик-смертник, либо молодой «воин джихада».
Совершенно противоположным образом характеризуется работа по усовершенствованию себя, жизни вокруг себя в христианском героизме. Основное различие кроется в поиске причин внутри себя. Человек осознает свой долг и свои желания, его внимание сосредоточено на прямом его деле, исполнении прямых обязанностей. Человек наполняет себя чувством христианского «смирения», которое чтимо в качестве первой и основной добродетели, но и вне христианства является также весьма ценным качеством, свидетельством высокого уровня духовного развития. Истинно нравственное развитие личности сопровождается все более четким осознанием собственного несовершенства. Подвижник стремится также к максимизации своих действий во имя добра, которые воспринимаются как исполнение долга. «Христианское подвижничество есть непрерывный самоконтроль, борьба с низшими, греховными сторонами своего «Я», аскеза духа» [6, с. 151]. Для него характерны (да и не только для него, а также далеко за пределами христианского подвижничества) и почитаемы в качестве нормы ровность, выдержка, самодисциплина, терпение, выносливость, мера, совесть, долг.
По воззрениям С.Н. Булгакова, идеальный образ-символ интеллигентского героя - это человекобог, а христианского подвижника - Богочеловек. В теологической логике за Богочеловеком признается посредник между Богом1 и человеком, как Иисус Христос, или Мухаммед, через которого говорит истина и нисходит божественная благодать. Теизм рассматривает Бога как сакральную персонификацию Абсолюта, он представлен как «верховная личность, атрибутированная тождеством сущности и существования, высшим разумом, сверхъестественным могуществом и абсолютным совершенством» [3, с. 77].
Человекобожие предполагает возведение человека до положения царя и господина, а человечества - до божества. Б. Левит-Броун мыслит о свободе человекобога, как о насквозь пропитанном «ядом омнипотенциальности, и он ощущает ее как произвол творить все, что ему вздумается» [10, с. 393]. Такой героизм, основанный на внешнем максимализме, «грозит» перерасти в беспринципность и нигилизм.
1 Автор данной статьи склонна рассматривать Бога как один из символических образов человеческой культуры, фундированного идеей средоточия абсолютно совершенного и идеального человеческого представления человека о самом себе. - Л.У.
Каковы же конституированные основы поведения человека, которые порождают деяния и подвиги?
Эволюционный путь к такому человеку начинается с первых проявлений сострадания, которые способствуют возникновению идеи совести как результат со-видения, наблюдения за поведением человека со стороны кого-то другого. Это определяет исходный минимум моральности, проявляющийся в отношении одного человека к другому тогда, когда еще не были сформулированы какие-либо нравственные теории и императивы религий. Такое важное замечание делает А.В. Разин [15].
Механизм возникновения нравственных чувств, выражающих сострадание или направленные на желание блага «Другому», остается пока еще неясным. Действительный источник сострадательных чувств человека также не до конца понятен: либо они постулируются как результат проявления в человеке абсолютного божественного начала, либо являются результатом воспитания. А.В. Разин выделяет четыре основные линии, по которым можно рассматривать развитие нравственных характеристик людей, начиная с первобытного общества:
- осмысление угрызений совести;
- понимания справедливости как восстановления нарушенного равновесия;
- трудовая взаимопомощь, связанная с коллективными действиями;
- протест против несовершенства мира и желание исправить его за счет собственного совершенствования [15].
А вот, по мнению М.К. Мамардашвили, мир устроен так, что в нем всегда возможна, например, непосредственная очевидность нравственного сознания, не нуждающаяся в обосновании и объяснениях [11]. Это размышление философа, если следовать за ним, необходимо понимать в том смысле, что есть некоторые этические достоверности, которые присущи человеческому сообществу вне уровня его развития, которые не зависят от прогресса науки и знания, которые проявляются самым естественным образом в поведении человека.
Для того чтобы рассмотреть определенные стороны поведения, непосредственно связанные с рождением деяния-подвига, следует обратиться к позиции П.А. Сорокина. Совокупность всего поведения знаменитый ученый распределяет на ряд актов (действий) и поступков, которые представляют собой: «1) или делание чего-нибудь (facere); 2) или неделание (non-facere) чего-нибудь, в
свою очередь, распадающуюся на разновидности: а) актов воздержания (abstmere)» и б) актов терпения (рай)» [16, с. 53].
Исходя из специфических психических процессов, сопровождающих тот или иной акт ^асеге, abstinere, рай), П.А. Сорокин выводит три основные категории поведения: дозволенно-должное поведение, которое осуществляется в соответствии с наделенными правами и обязанностями; рекомендуемое, доброе поведение, основанное на добровольности; запрещенное или недозволенное поведение, нарушающее должную норму. По его мнению, вторая категория поведения - добровольно-рекомендуемое поведение - несет в себе то, что зовется подвигом или «услугой».
Рассуждения П.А. Сорокина строятся вокруг психического переживания, которое не совпадает с долженствованием, запрещенностью или преступностью. Подвиг рассматривается не противоречащим долженствованию, а потому он морально-положительный в силу того, что «должные» шаблоны поведения в соответствии с долженствованием всегда являются нормой и мерой «справедливости». А долженствование оценивается как синоним справедливости. Подвиг, как считает П.А. Сорокин, - «высшая сверхнормативная степень справедливости» [16, с. 79]. Потому подвиг не может быть вменен в обязанность кому-либо по причине своей «сверхнормативности» или избытка добродетели. Подвиг всегда является делом добровольным: человек может совершить его, если пожелает, то есть он волен идти на подвиг, и в его же воле -не совершать сей поступок.
Именно поступок в смысле свободного деяния в самой явной форме «реализует нравственный потенциал личности, ее позиции, установки и стремления» [19, с. 14]. Произвольность данного поступка есть основание такой его особенности, как «вменяемость»: вменяемая личность ответственна за результаты своего действия. Идея вменяемости, таким образом, включает в себя обе основные характеристики поступка: сознательность (осознанность) и ответственность его, так сказать, начало и конец. Ответственность же, в свою очередь, основная положительная характеристика свободы. И они, то есть ответственность и свобода, наряду со справедливостью входят в сверхнормативное пространство деяния.
У М.М. Бахтина показана ответственность людей перед чем-то высшим и большим. Вопрос о неполноте человека, «потребность в другом, нас обогащает, а
не обедняет, и не важно, кто этот другой - Бог ли, человек ли. Сам статус другого божественен» [13, с. 40]. Философ ведет речь не о человеке вообще, а о человеке конкретном, находящемся в единственном месте и времени. Это выражено в том, что не только есть Я, а есть определенный другой, причем каждый человек есть единственный. С точки зрения М.М. Бахтина, такая равнозначность является онтологической основой существования человечества, связана с архитектоникой действительного мира поступка. Другой вводится Бахтиным для того, чтобы показать равнозначность Я и не-Я. Коли они онтологически даны, то они носят обязательный характер. Единственность, как заданное, должное и желательное, преодолевая свою пассивность, выступает активной ответственностью.
М.М. Бахтин определяет меру ответственности каждого за свой поступок в бытии [1]. Ответственность за себя - это начало начал, на котором строится ответственность за другого.
Практически об этом и пишет теоретик анархизма А.А. Боровой: «Сознать в себе ответственность за всех, за все - значит призывать к подвигу. И ответственность такая - не страшна. Наоборот, она наполняет жизнь реальным содержанием, роднит каждое «Я» с другими, бессильного делает активным, творческим» [4, с. 119].
Планида жизни человека озаряется светом, если она насыщена морально-позитивным содержанием, которое обогащает жизнь ощущением внутренней ясности, простора и свободы духа. Если она сильна, то способна к быстрой мобилизации внутреннего состояния, к подавлению ситуативной доминанты -это относится к моментам совершения подвига, самопожертвования, великих деяний. В данном случае в человеке доминирует потребность для «Другого», преобладают в нем высшие моральные мотивы, заглушая при этом все остальные.
В йоговской культуре есть выражение «сон без сновидений», характеризующее состояние полного слияния человека с миром, стадию, когда все силы собраны в одно нерасчлененное целое. И, возможно, где-то здесь таится и проявляется через подвиг «точка омега» П. Тейяр де Шардена? Не из Духа ли Земли черпается деяние и воплощается через него «всеобъемлющая космическая любовь в ультрасинтетической точке омега»? Деяние, на которое способен человек, возводит его на вершину древа. В таком человеке «сосредоточены
надежды на будущность ноогенеза, то есть биогенеза, то есть, в конечном счете, космогенеза» [17, с. 283].
Слияние в «точке омега», во «сне без сновидения» выражает сущность единения, его силу, оно складывается в деянии, когда «Я» человека деяния чувствует полное тождество с «Я» другого, и он бросает на алтарь спасения этого «Другого» свою жизнь.
Широко известна фраза Н.А. Островского, которая гласит: «Самое дорогое у человека - это жизнь». Безусловно, влечение к сохранению жизни, к самосохранению - требование существования любого живого организма, субъектная обязательность существования. Она объемлет и пронизывает всю природу человека. Именно утверждение жизни - закон самой жизни, являет собой основополагающую ценность человеческого существования. В человеке самосохранительное проживание приобретает осознанную позицию. Одновременно с этим известно, что только человек способен осознанно прервать ценность своего собственного существования. Инстинкт самосохранения, сбережения своего бытия не являются бесконечно господствующими и взывающими к жизни в человеке.
Однако «страх смерти есть предельный страх», и победа над ним «есть величайшая победа над страхом вообще» [2, с. 151], «есть победа личности над биологическим индивидуумом, это есть результат свободы» [2, с. 152].
Человек может и способен принять вызов. Бесспорно, к нему готовы далеко не все, на него может пойти, по утверждению Ж. Терещенко, «один особенный человек» [18, с. 271]. Такой человек отказывается от пассивности и подчинения, обладает такой душевной силой высочайшей степени, которая не позволяет манипулировать собой, является основой такого состояния, что человек остается самим собой в любых жизненных ситуациях. Его следует назвать личностью, потому что только личность может сопротивляться и быть непокорной и непослушной. Такого человека Ж. Терещенко называет также «абсолютным индивидуалистом», потому что он сохраняет верность своим убеждениям, ценностям, самому себе, несет в себе чувство ответственности, ставя их выше собственного счастья или личных интересов. Это и есть «присутствие в самости» [18, с. 290]. Великая, порой непосильная, способность самости человека - брать на себя страдания других людей. Только человек, имея полное согласие с самим собой, может пойти на героический поступок ради других.
Обобщив сказанное, можно уверенно заявить, что всегда найдется человек, который, несмотря на внешние затруднительные обстоятельства, будет поступать в соответствии с осознанием самого себя, верности своим убеждениям: «Лишь тот, кто уважает себя и целиком берет на себя ответственность в качестве независимой самости, может сопротивляться приказам и существующей власти, взваливать на свои плечи бремя боли и бедствий другого, а когда того требуют обстоятельства, пренебрегать опасностью, часто смертельной, с которой может быть сопряжено это столь крайне необходимое вмешательство» [1, с. 16].
Тогда можно понять и объяснить, почему только 0,5-1% мужчин и женщин от всего населения Европы в условиях нацизма осмелились оказывать помощь людям, приговоренным к уничтожению, ценой собственной жизни и жизни своей семьи. Решающее значение сыграли такие качества как образование и нравственные, религиозные и философские убеждения людей -альтруистических личностей, «отличительной чертой которых является большая личная независимость, способность поступать в соответствии со своими принципами, независимо от принятых общественных ценностей и какого бы то ни было стремления к признанию» [18, с. 15].
Их поведение, бесспорно, является высоконравственным, альтруистическим, так как «1) оно руководствуется целью помочь другому; 2) оно представляет для того, кто ведет себя так, большую опасность; 3) оно не сопровождается никаким вознаграждением извне; 4) оно является добровольным» [18, с. 222]. Альтруизм, любовь, которую спасатели проявили, называется каритативной - дающей, она не связана с выбором, кого предпочтительнее спасти, она проявляется ко всем, не требуя ничего взамен, «в этом ее богатство и ее сила» [2, с. 136].
Таким образом, в деянии, которое самоценно само по себе, решение требует от человека полной отдачи сил, возможностей, ресурсов. Человек совершает его без всяких гарантий для себя, воплощает его без каких-либо требований извне, идет на него по собственной воле. При совершении деяния человек стремится к максимально совершенному оптимуму между своими запросами и ресурсами. А это означает, что он должен полностью выложиться и отдаться решению. Он свободно и добровольно отдает предпочтение своим устремлениям, интенциям самоосуществления, внутренней гармонии, потенциальной удовлетворенности собой как субъектом деятельности. Таких людей, считает В.А. Петровский,
можно назвать «активно неадаптивными», «они поднимаются над ситуацией, пытаясь своими действиями предрешить заранее непредрешенный исход» [14, с. 404].
Суждение о том, что поступок создает личность, необходимо дополнить, а именно - на деяние способна великая, по крайней мере, как выразился Ж. Терещенко, особенная личность. Автор полагает, что подход В.А. Петровского как нельзя лучше отражает еще одну сторону деяния. Однако следует обратить внимание на позицию ученого: почему он считает, что одной образующей «предрешать непредрешенное» в наличии у человека недостаточно, чтобы назвать оного «личностью». Дело в том, что даже если человек, действуя дерзко, самозабвенно, героически, но не отражается ни в одном другом человеке, вряд ли его можно считать такой личностью. «Личностность» определяется значимостью его для других людей, и, в частности, продолженностью его «Я» в других. Без жизни в других нет личности» [14, с. 535].
По В.А. Петровскому, человек несет ответственность за то, как он живет в других людях. Если человек ни в ком не персонализируется, то этот человек -безличен. Таким образом, личностность выходит за пределы внутреннего мира человека. Потому, даже часто не понимая этого, люди хотят присутствовать в других. Это желание, по мнению В.А. Петровского, быть, жить еще в ком-то -одно из главных, и оно является скрытым источником поступков человека. Исходя из этого можно сделать весьма звучный вывод: деяние - есть выражение стремления человека к бессмертию. Воплощаясь в других, тем самым человек стремится обессмертить свое имя. Идея бессмертия как «бытие в другом» может быть признана. В таком человеке существует своя система ценностей, где собственное «Я» не является наивысшей ценностью. Человек, воплощаясь в других, дает выход всепроникающей субстанции, именуемой как активность.
Такого человека увлекает возможность оказаться у грани, ибо, находясь на грани, он готов пойти на риск, на выход за пределы себя, на трансценденцию. Риск дает шанс убедиться человеку в своем бытии, в своей субъектности: «я есть» или «я не есть» [14, с. 546]. Дж. Бруно выразил такое стремление в следующих словах: «Дела обычные и легкие - для толпы и обыкновенных людей, люди же редкостные, героические и божественные идут на трудности, чтобы необходимость вынуждена была уступить им пальму бессмертия» [5, с. 79].
Автор не может в определенной степени согласиться ни с Дж. Бруно, ни с В.А. Петровским в той части, которая касается стремления человека к бессмертию. По глубокому убеждению автора, человек деяния не стремится увековечить свое присутствие в вечности героическими, рисковыми поступками, не занимается тем, что воздвигает «памятник славы» себе. Но он в героическое мгновение, достигнув «точки омега», уже не принадлежит себе, растворяется в Космосе «Я - Другой». Другими словами: отличие человека от всех других живых существ на Земле состоит в том, что он - единственное существо, осознающее не только свою конечность, которую он воспринимает как данность, но и связь с бесконечным Космосом. Он определяет свое место и предназначение в нем, оценивает свою жизнь и поступки не только с частной точки зрения, а с точки зрения вечного и бесконечного, будь это Бытие, Космос, Бог. Деяние человека и состоит в реализации стремления жить и поступать в согласии с универсальными законами и ценностями бытия в целом и с позиции системы отсчета Космоса и Бога, личностного репрезентанта Бытия как Добра. В этом есть основа и стержень деяния человека. Деяние, понимаемое как подвиг ради «Другого», в котором проявляется метафизическая реальность Добра, приобретает свое абсолютное значение.
В заключение следует констатировать: каждый человек своим устройством и стремлением к гармонии ответственен за мир. Как бы мал человек не был, он может оказаться решающим звеном в борьбе за жизнь, может дать миру новые возможности через движения своей души. Через действие человек создает себя, через поступок он творит из себя личность, через деяние он становится великой одухотворенной личностью. Великое деяние есть кульминация поступка, есть вершина поведенческого проявления, а великая личность есть кульминация человека. В точке такого добродеяния происходит оправдание человека и всего человеческого рода.
* * *
1. Бахтин М.М. К философии поступка // Философия и социология науки и техники: ежегодник. 1984-1985. М.: Наука, 1986. С. 80-161.
2. Бердяев Н.А. Царство Духа и царство Кесаря / сост. и послесл. П.В. Алексеева. М.: Республика, 1995. 383 с.
3. Большой энциклопедический словарь: философия, социология, религия, эзотеризм, политэкономия / главн. науч. ред. и сост. С.Ю. Солодовников. Минск: МФЦП, 2002. 1007 с.
4. Боровой А.А. Анархизм. 2-е изд., стереотипное. М.: КомКнига, 2007. 160 с.
5. Бруно Дж. Диалоги. М.: Госполитиздат, 1949. 551 с.
6. Булгаков С.Н. Героизм и подвижничество / сост. С.М. Половинкин. М.: Русская книга, 1992. 528 с.
7. Гегель Г.В.Ф. Философия права / пер. и сост. Д.А. Керимов, В.С. Нерсесянц. М.: Мысль, 1990. 524 с.
8. Зинченко В.П. Посох Осипа Мандельштама и Трубка Мамардашвили. К началам органической психологии. М.: Новая школа, 1997. 336 с.
9. Карлейль Т. Герои, почитание героев и героическое в истории. М.: Эксмо, 2008. 864 с.
10. Левит-Броун Б. Зло и спасение. О творящем духе Любви. СПб.: Алетейя, 2010. 544 с.
11. Мамардашвили М.К. Как я понимаю философию / сост. Ю.П. Сенокосов. 2-е изд., измен. и дополн. М.: Прогресс; Культура, 1992. 415 с.
12. Маслоу А.Г. Мотивация и личность / пер. с англ. Т. Гутман, Н. Мухиной. 3-е изд. СПб.: Питер, 2008. 352 с.
13. Махлин В.Л. Михаил Бахтин: философия поступка. М.: Знание, 1990. 64 с.
14. Петровский В.А. Человек над ситуацией. М.: Смысл, 2010. 559 с.
15. РазинА.В. Нравственный мир человека. М.: Академический проект, 2003. 426 с.
16. Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество / пер с англ.; общ. ред. и предисл. А.Ю. Согомонов. М.: Политиздат, 1992. 543 с.
17. Тейяр де Шарден П. Феномен человека. Вселенская месса. / пер. с фр. Н.А. Садовского, М.Л. Чавчавадзе; предисл. В.А. Никитина. М.: Айрис-пресс, 2002. 352 с.
18. Терещенко М. Такой хрупкий покров человечности. Банальность зла, банальность добра / пер. с фр. А.И. Пигалева. М.: РОССПЭН, 2010. 303 с.
19. Тульчинский Г.Л. Разум, воля, успех: о философии поступка. Л.: Издат. ЛГУ, 1990. 216 с.
