CC BY
35
НАШЕ НАСЛЕДИЕ
Вестник ПСТГУ
Серия IV: Педагогика. Психология.
2020. Вып. 56. С. 41-56
DOI: 10.15382/sturIV202056.41-56
Института педагогики и психологии образования
профессор департамента педагогики
Куприянов Борис Викторович,
д-р пед. наук,
ГАОУ ВО «Московский городской педагогический университет» Российская Федерация, 115551,
г. Москва, Ореховый бульвар, 14, корп. 1, кв. 413
boriskuprianoff2012@yandex.ru ORCID: 0000-0002-1041-6056
Детско-взрослыш конвенции советского прошлого (по материалам современные воспоминаний о пионерском лагере 60-80-х гг. ХХ в.)*
Аннотация: В статье для восстановления детско-взрослых конвенций в пионерских лагерях 60-80-х гг. ХХ в. были использованы: положения экономической теории конвенций, тезисы «modus vivendi» (временное соглашение), положения М. Фуко о «дискурсивных ансамблях», о спектре ролей участников отношений, о теоретической конструкции «дисциплинирование»; а также концепция устной истории.
Исследование было призвано охарактеризовать процесс конвенционирования отношений ребенка со взрослыми в пионерском лагере на материалах современных воспоминаний о событиях второй половины ХХ в. В качестве основного метода исследования использовались структурированные интервью, проведенные в 2017—2019 гг. по всей территории России, респондентами выступали лица 1953—1973 гг. рождения, в итоге интерпретировались фрагменты 139 интервью.
Для реконструкции детско-родительских конвенций анализировалась ситуация, когда поездка в пионерский лагерь была нежелательной для ребенка. В результате обработки материалов выявлены два вида конвенций (первичная и вторичная): первичная конвенция становилась результатом уступок ребенка со стороны родителей и могла сохраняться в период всей лагерной смены; вторичная конвенция актуализировалась в обстоятельствах неприемлемости для ребенка условий первичной конвенции. Конвенция детей с вожатыми в пионерском лагере исследовалась на материале детской шалости. Основываясь на результатах интервью, удалось оценить стратегии реагирования вожатых на детские шалости в контексте тактических результатов и возможных последствий,
* Статья выполнена при финансовой поддержке РФФИ, проект № 18-013-00890а. Выражаем благодарность И. Д. Демаковой и И. А. Колесниковой за поддержку идеи изучения детской шалости, коллегам А. В. Кудряшеву, Р. С. Лебедеву, И. Э. Смирновой за участие в разработке этой идеи.
Б. В. Куприянов
с позиции обеспечения безопасности ребенка, соблюдения вожатым трудовой дисциплины и должностных обязанностей как работника пионерского лагеря.
Ключевые слова: история советского детства, пионерский лагерь, детско-роди-тельские отношения, отношения вожатых и детей, теория социальных конвенций.
Отношения со взрослыми — одна из классических проблем каждого подрастающего поколения, в любую эпоху эти противоречия имели свои характерные черты, обусловленные социокультурным укладом. В последние годы в нашем обществе наблюдается ностальгия по советскому времени, его артефактам, многие явления прошлого мифологизируются, в том числе упрощению подвергаются представления об отношениях детей и взрослых. Одной из уникальных площадок межвозрастного и межпоколенческого диалога в СССР выступали загородные пионерские лагеря. Как отмечала Советская педагогическая энциклопедия, «загородный пионерский лагерь — наиболее распространенный тип пионерского лагеря, обслуживающий основную массу пионеров»1. Если верить советской статистике, в 1963 г. в 7,8 тыс. загородных лагерях СССР отдохнуло 4 млн 369 тыс. детей2, а в 1979 г. в 10,8 тыс. лагерях отдохнули и укрепили свое здоровье свыше 7 млн советских детей3.
Именно в этом социальном институте и по его поводу складывались и развивались детско-взрослые отношения, реконструкция которых не только позволяет очертить специфику советской эпохи, но и на их примере зафиксировать некоторые общие существенные черты взаимодействия детей и родителей, детей и педагогов.
Методологическим ключом к пониманию взаимоотношений взрослых и детей могут служить положения экономической теории конвенций (Ж. Аффишар, А. Дезрозьер, Р. Сале, Л. Тевено, Ф. Эмар-Дюверне): «для преодоления проблем координации люди используют конвенции», которые позволяют им координировать свои действия в «любых обыденных обстоятельствах жизни и работы, несмотря на всепроникающую неопределенность, окружающую индивидуальные ожидания и действия»4. Здесь следует оговориться, что в данном случае под «кон-венциональностью» будет пониматься свойство социальных субъектов сосуществовать на основе различных видов соглашения, при этом формируется «интерсубъективный мир с конвенциональными ценностями и правилами игры»5.
В рамках рассматриваемой проблематики представляются весьма актуальными положения концепции Дж. Грея, в частности идея «"modus vivendi" (временное соглашение) — рабочий компромисс между непрерывно сталкивающи-
1 Педагогическая энциклопедия. М., 1965. Т. 2. С. 582.
2 Там же.
3 Раззаков Ф. И. Наше лучшее детство. М., 2017. С. 61.
4 Пять вопросов об экономической социологии Роберу Сале // Экономическая социология. 2009. № 1. С. 8-10.
5 Грановская О. Л. Либеральные модели социальной конвенции // Гуманитарные исследования в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке. 2013. № 6. С. 108.
мися ценностями и интересами»6. Говоря об идее «modus vivendi», О. Л. Грановская вслед за Дж. Греем указывает, что:
• это соглашение, которое дает каждому по крайней мере минимум желаемого;
• силы влияния каждой из сторон и их позиций определяют достижения в договоре (максимума или минимума);
• изменения степени влияния сторон и их позиций (изменение расстановки сил) приводят к заключению другого соглашения7.
В своих работах В. Г. Безрогов и В. К. Пичугина задают своего рода вектор реконструкции, когда подчеркивают объяснительное значение положений М. Фуко: рассмотрение прошлого в рамках языка практик и опыта, а значит, любая история — это история «дискурсивных ансамблей»; выделение канона, т. е. иерархии правил, регламентирующих спектр рекомендуемых ролей участников отношений взрослых и детей; использование теоретической конструкции «дисциплинирование»8. Можно сказать, что отношения между детьми и взрослыми складывались в пространстве дисциплинирования. То есть взаимоотношения ребенка с родителями и вожатыми в пионерском лагере представляли собой сложение двух векторов:
1) управление со стороны взрослых, которое А. С. Ляшок комментирует так: «Выдвигают условия и нормы рациональной организации времени, границ жизненного пространства ребенка и его содержательной наполненности, формируют и организуют повседневный жизненный опыт детей»9;
2) реализацию ребенком собственных потребностей, отстаивание своих интересов.
Основанием для реконструкции взаимоотношений с родителями и вожатыми детей, отдыхавших в советских пионерских лагерях 60—80-х гг. ХХ в., является подход А. В. Юрчака, который обращал внимание на недопустимость понимания советского ребенка как «человека, у которого отсутствует личная воля», который «не способен критически мыслить». А. В. Юрчак резко критикует упрощенную схему интерпретации жизни в СССР, конструируемую посредством «бинарных оппозиций.., таких как подавление — сопротивление, свобода — несвобода, правда — ложь, ...конформизм — нонконформизм, реальное поведение — притворство, истинное лицо — маска и т. д.»10. Автор указывает: «советская реальность была намного амбивалентнее и парадоксальнее, чем она предстает в сегодняшних бинарных описаниях»11.
6 Грановская О. Л. Указ. соч. С. 108; Грей Дж. Поминки по Просвещению. Политика и культура на закате современности / пер. с англ. под общ. ред. Г. В. Каменской. М., 2003.
7 Грановская О. Л. Указ. соч. С. 109.
8 Пичугина В. К., Безрогов В. Г. История педагогики в современную эпоху // Педагогика. 2016. № 8. С. 105.
9 Ляшок А. С. К вопросу о конструировании «повседневности мальчиков» и «повседневности девочек» в пространстве школы 1980-х — первой половины 1990-х гг. // Теория и практика общественного развития. 2011. № 8. С. 120.
10 Юрчак А. Это было навсегда, пока не кончилось: последнее советское поколение. М., 2014. С. 38.
11 Там же. С. 41.
На основании всего вышесказанного сформулируем исследовательский вопрос: каким образом происходило конвенционирование отношений ребенка с родителями по поводу поездки в пионерские лагеря и с вожатыми в пионерских лагерях второй половины ХХ в. ?
В качестве базового подхода исследования детско-взрослой конвенции использовалась концепция устной истории, как истории «простых людей», где наибольшее внимание уделяется реконструкции реального взаимодействия людей, их поведенческих практик и психологических установок методом интервьюирования отдельных категорий лиц, причастных к тем или иным общностям, событиям и т. п.12 Процедура исследования предусматривала сбор и интерпретацию интервью лиц, проживавших на территории СССР в период с 1960 по 1991 г. (материалы собирались в 2017—2019 гг. в Калининграде, Костроме, Москве, Новосибирске, Нижнем Тагиле)13. В интервью респондентам предлагалось реконструировать события своего детства, связанные с поездками в пионерские лагеря. Опрос осуществлялся по заранее подготовленному бланку, диалог записывался на диктофон, а затем запись расшифровывалась в виде стенограммы. Полученные материалы обрабатывались путем количественного и качественного анализа.
Характеристика выборки. Выборка включала респондентов 1953—1973 гг. рождения, период отдыха в пионерских лагерях ориентировочно 1960—1988 гг. После первичной обработки материалов были отобраны 139 информативных рассказов, содержавших актуальные сведения. В качестве основных источников информации использовались ответы респондентов на вопросы об отношениях детей с родителями по поводу поездки в пионерский лагерь, а также о реакции вожатых на детские шалости, способах наказаний в пионерском лагере и некоторые другие.
Конвенция с родителями. Опираясь на концепцию А. В. Мудрика, следует особое внимание уделить «принципу вхождения ребенка в воспитательную организацию»14. Как показывают результаты исследования, данная характеристика предстает как неоднозначная. С одной стороны, решение об отправке ребенка на отдых в пионерский лагерь принимали родители. Основанием для такого решения была невозможность обеспечить присмотр в период длительных летних каникул — родители работали (в лучшем случае могли использовать непродолжительный отпуск). У советских городских родителей альтернативы было две: либо дедушки — бабушки, иногда другие родственники (в деревне или на даче), либо пионерский лагерь. На селе незанятость ребенка в летний период воспринималась более спокойно, сельские дети были вовлечены в сельскохозяйственные работы в своем приусадебном хозяйстве, самоорганизация ими своего свободного времени являлась широко распространенной практикой.
12 Лоскутова М. В. Устная история в Великобритании и США в 1990-х — начале 2000-х гг.: обзор основных тенденций и исследований, посвященных истории России и СССР // Устная история (oral history): Теория и практика: мат-лы Всерос. научн. семинара. Барнаул, 2007. С. 176.
13 Арапова П. И. Нарративное интервью как метод исследования внешкольной повседневности советских школьников // Сибирский педагогический журнал. 2018. № 5. С. 29—38.
14 Мудрик А. В. Социальная педагогика: учебник для обучающихся по направлению подготовки «Психолого-педагогическое образование». М., 2014.
Важно отметить, что в советское время поездка в пионерский лагерь воспринималась и детьми, и их родителями как обязательный атрибут каникулярного лета, как культурная норма. По материалам исследования только 11% респондентов отдыхали в пионерском лагере единожды, 46% информантов сообщили, что проводили в пионерском лагере каждое или почти каждое лето на протяжении 6—10 лет (при этом многие утверждали, что отдыхали в сезон не одну лагерную смену, а две или три), 43% респондентов побывали в пионерском лагере от 2 до 9 раз, но не более трех летних сезонов. Следует оговориться, что доля сельских детей в пионерских лагерях была значительно меньше. Согласно полученным данным, все, кто побывал в лагере единожды, в детстве проживали в сельской местности. Пионерский лагерь преимущественно был местом отдыха юных горожан. В связи с увеличением отпусков рабочих и служащих в СССР в 1967—1971 гг. у родителей появилась возможность часть летних каникул проводить с ребенком, поэтому если многие дети в 50-60-е гг. отдыхали в лагере практически все лето, то в 70-80-е гг. на один месяц меньше.
Как показывают результаты опроса, кроме необходимости (родители не могут взять отпуск, ребенка не с кем было оставить), поездка могла быть обусловлена желанием родителей содействовать развитию у ребенка самостоятельности, получению опыта жизни в коллективе и т. п.
В контексте данного исследования индикатором конвенционирования отношений родителей с детьми выступает ситуация, когда поездка в пионерский лагерь была нежелательной для ребенка. В противном случае (ребенок с удовольствием собирался в лагерь) нужды в конвенции не было. А вот при отсутствии желания возникает противоречие, которое может быть преодолено только путем урегулирования. Несложно представить, что дошкольникам и младшим школьникам в первый приезд в лагерь было психологически некомфортно, они испытывали негативные эмоции (страх перед незнакомыми людьми, растерянность в новой необычной обстановке, они скучали по родителям, тяжело привыкали к условиям жизни в лагере). Ситуация, когда ребенок адаптируется в лагере, не испытывает дискомфорта, нас не интересует, потому что тогда конвенция становится неактуальной («Точно помню, что первый год было тяжело. Я часто плакала, очень хотелось обнять маму и папу! Но в лагере мне было так весело и интересно, что на второй год и все следующие года я ехала туда с удовольствием! — инт. № 9915-17, женщина, прим. 1970 г. р.).
Основываясь на схеме конвенции, получаем двух игроков: родитель заинтересован, чтобы ребенок находился в пионерском лагере, ребенок испытывает негативные эмоции — хотел бы не ехать и остаться дома. На этапе отправки в лагерь осуществляется первичная конвенция, которая предусматривает, что ребенок уступает под нажимом родителя (родителей) и соглашается на поездку, здесь родитель — «локально выигрывает», а ребенок — «локально проигрывает». А вот в ходе пребывания ребенка в пионерском лагере и при завершении лагерной смены возможны различные сценарии. Сценарий сохранения первичной конвенции — ребенок не решается оспорить условия соглашения, терпит дискомфорт и «полностью проигрывает», родитель реализует свою цель («полностью выигрывает»). Очень показателен такой рассказ: «мне было где-то лет 10—12...
начались слезы... но родители меня оставили <в лагере>. Эту путевку дали папе на работе, вместо какой-то части зарплаты. Денег, как обычно, в те времена не хватало, а тут, если бы я еще и не осталась, то получается деньги на ветер. Этого я себе позволить не могла, стыдно было. Поэтому терпела» (инт. №99-48-17, женщина, прим. 1960 г. р.).
По-другому разворачиваются обстоятельства, когда происходит пересмотр первичной конвенции (ребенок требует возращения из лагеря и родитель уступает) — устанавливается вторичное соглашение. Размеры уступок могут быть различными: отъезд за 1—2 дня до окончания смены, отъезд через неделю — 10 дней, немедленный отъезд. Вот как отвечает на вопрос, нравилось ли в пионерском лагере, одна респондент: «Совсем не нравилось, но меня туда отправляли родители, потому что было принято ездить в лагеря, это было частью нашей культуры, а мне не очень хотелось маршировать строем, мне не нравилась сама жизнь в пионерском лагере, это умывание холодной водой по утрам, эти зарядки. Ну я все равно ездила, поскольку родители покупали путевку, ну с середины смены я уезжала» (инт. № 44-10-18, женщина 1973 г. р.). Способ расторжения конвенции мог быть таким: «И вот когда был родительский день, родители приехали. Я помню, как сейчас, привезли много фруктов, арбузы... ну, в общем, всяких продуктов, а мы все почему-то заревели, залезли в автобус и все, нас повезли домой» (инт. № 44-38-18, женщина 1972 г. р.). В случае вторичной конвенции частично выигрывают и родитель (ребенок какое время находился в лагере), и ребенок (он смог прервать свой дискомфорт), мера выигрыша зависит от уступок.
Обращает на себя внимание возможность радикального способа преодоления ребенком конвенции с родителями — побег из пионерского лагеря (в ходе интервью респондентам задавался вопрос: «Хотелось ли убежать домой?»). Согласно полученным данным, мысль убежать из лагеря хотя бы раз возникала у 19% опрошенных, при этом 74% заявили, что никогда об этом не думали, остальные хотели домой, но мысли о побеге не допускали, либо изначально планировали уговорить родителей, чтобы вернуться домой до окончания лагерной смены: «некоторых детей в родительский день забирали домой. Они устраивали просто истерику, и все, и уезжали» (инт. №44-24-18, женщина, прим. 1974 г. р.). Это весьма интересно, ведь получается, что, заключая с родителями первичную конвенцию, ребенок изначально планировал свои действия по расторжению договоренностей.
Внимания заслуживают ретроспекции детских установок, которые поддерживали первичную конвенцию:
• удаленность лагеря от дома («Да и куда бежать, если до Москвы сто километров?» инт. № 77-12-18, женщина 1966 г. р.);
• бережное отношение к родителям («я никогда в жизни бы не позволил себе сбежать, зная, что это расстроит мою маму» инт. № 44-27-18, женщина 1962 г. р.);
• страх перед родителями, ожидание непреклонности их позиции, учет предстоящих конвенций («родители бы наругали, да и сам не хотел, иначе бы больше меня никуда не пустили» инт. № 54-05-18, мужчина 1954 г. р.; «я скучала по дому, но бежать не хотелось. Потому что дома меня ждала железобетонная
мама и ее ремень» инт. № 99-17-18, женщина 1973 г. р.; «что бежать домой если я знал, что ничем хорошим не закончится — меня сразу привезут обратно и сдадут» инт. № 44-47-18, мужчина 1957 г. р.); • неприемлемость такого поведения с точки зрения общественных норм («домой хотелось, но убежать — нет. Побег из лагеря — это позор на весь лагерь» инт. №77-01-18, женщина 1972 г. р.).
Конвенция пионеров с вожатыми. Совершенно иной вид приобретали отношения отдыхающих в пионерских лагерях детей с вожатыми. Эта специфика была обусловлена эпизодичностью этих отношений (для значительной части вожатых 21 день лагерной смены был единственной встречей этого взрослого и этого ребенка). В то же время, так как подавляющее большинство пионерских лагерей принадлежали промышленным предприятиям, крупным учреждениям, профсоюзным организациям, то многие дети ежегодно выезжали в один и тот же лагерь. При такой организации отдыха в некоторых лагерях складывались общности детей и вожатых, встречавшихся ежегодно на протяжении нескольких лет, при этом среди детей старожилов было гораздо больше, чем среди вожатых и воспитателей. И тем не менее пионерский лагерь — это ситуация «здесь и сейчас». Среди воспоминаний о пионерском лагере есть такое: «Конечно, вожатые старались нас усмирить и пустить агрессию в нужное русло. <...> Но родителям не звонили, знали, что ребята могут и вожатым отомстить». Другими словами, можно утверждать, что здесь складывался паритет отношений — все проблемы и конфликты решать внутри сообщества, не вынося «сор за лагерный забор».
Во-вторых, пионерскими вожатыми в массе своей были комсомольцы производственники, командированные (в качестве общественного поручения) промышленными предприятиями на работу в пионерский лагерь, студенты вузов, направленные в пионерский лагерь для прохождения производственной практики. Меньшинство составляли работники с существенным профессиональным и жизненным опытом: старший вожатый, как правило, профессиональный педагог, учитель, а также физрук (руководитель по физической культуре) и плаврук (ответственный за организацию купания), радист (специалист, отвечавший за техническое обеспечение), музыкальный руководитель (баянист, аккордеонист и т. п.)15. Можно утверждать, что за редким исключением педагогические работники пионерского лагеря полагались на жизненный опыт и здравый смысл куда больше, чем профессиональные нормы. Следует оговориться, что в этом сюжете обсуждаются преимущественно взаимоотношения вожатых с подростками, так как дошкольники и младшие школьники в большинстве своем следовали установленным правилам и нормам. Кроме того, молодость вожатых, несомненно, играла важную роль. В. Т. Третьяков, шесть лет отдыхавший в пионерском лагере (примерно в 1962—1968 гг.), писал: «...вожатые, сами еще недавно такие же
15 Димке Д. В. Незабываемое будущее: советская педагогическая утопия 1960-х гг. М., 2018; Нестерова А. А. Комсомольские и пионерские организации в условиях реформирования общего образования во второй половине 1950-х — начале 1960-х гг.: на материалах Тамбовской области: дис. ... канд. ист. наук. Тамбов, 2015.
пионеры, прекрасно нас, подростков, понимали. И не стремились к поддержанию железной дисциплины там, где она бессмысленна»16.
В-третьих, определенное влияние на взрослых оказывали социальные ожидания от пребывания детей в лагере, прежде всего так называемое ожидание ино-бытийности: отмена учебных обязательств, перерыв в дидактическом насилии и контрдидактическом сопротивлении, надежда на произвольность в распоряжении своим временем, надежда на преодоление рутины и однообразия учебного года и школьной повседневности и т. д.17 Все это ограничивает взрослых сегодня и ограничивало 30—50 лет назад. Именно такое восприятие лагеря отражено в мемуарах В. Т. Третьякова, где проезд дорожного указателя рождал характерные эмоции: «Проехали лосей — это означало... что мы уже на свободе — от родителей и городских ограничений по крайней мере»18.
В-четвертых, именно вследствие разделяемого в обществе представления о пионерском лагере как досуговом пространстве, диапазон прямого дисциплинарного принуждения в пионерском лагере был ограничен. В целом обстановку в пионерском лагере В. Т. Третьяков характеризует так: «практически идеальное сочетание свободы. и необходимых ограничений, за разумностью и соблюдением которых следили умные и доброжелательные взрослые»19.
При моделировании конвенции между вожатыми и подростками в пионерском лагере следует обозначить наиболее показательную ситуацию, которая в высокой степени обостряет отношения детей и взрослых — это ситуации нарушения дисциплины, и особенно ситуации детской шалости («поступки, включающие нарушение установленных правил, комфорта других лиц, провокацию с целью испытать яркие эмоциональные переживания [позабавиться, посмеяться над другими])»20. В ходе интервью респондентам были заданы вопросы: Какова была реакция взрослых на детские шалости в пионерском лагере ? Наказывали ли вас или других детей?Каким образом?
Выбор в качестве индикатора конвенционирования отношений пионеров и вожатых в ситуации детской шалости обусловлен такими чертами этого социокультурного явления, как:
• высокая интенсивность переживаний ребенка во время подготовки шалости, ее осуществления и последствий (расследование, осуждение, наказание и т. д.), усиление реактивности для преодоления угроз, созданных сознательным нарушением установленных правил;
• нацеленность на реакцию другого (чаще всего взрослого), получение удовольствия от ожидаемых действий взрослых по поиску нарушителя («по-
16 Третьяков В. Т. Из СССР в Россию и обратно: воспоминания. Кн. 1. Ч. II и III. М., 2014. С. 401.
17 Кирпичник А. Г., Ижицкий В. П. Летние объединения старшеклассников. М., 1984; Куприянов Б. В. Временные координаты воспитательной деятельности // Народное образование. 2009. № 8. С. 227-233.
18 Третьяков В. Т. Указ. соч. С. 420.
19 Там же. С. 446.
20 Куприянов Б. В. Адреналин детской шалости // Непрерывное образование: XXI в. 2017. Вып. 4 (20). С. 4.
пробуй найди меня») и от ожидаемого финального прощения нарушителя («прости меня, пожалуйста») (Э. Берн);
• одностороннее прерывание ребенком действующей конвенции, разрыв в послушании — культурная форма «выпускания пара», карнавальность шалости (М. М. Бахтин);
• своего рода эксперимент, исследовательский проект ребенка границ допустимого (в том числе прогноз последствий)21.
Итак, с позиции теории социальных конвенций попытаемся объяснить варианты поведения вожатых (воспитателей) по отношению к детским шалостям в пионерском лагере, выявленных в ходе обработки интервью.
В материалах просматривается стратегия вожатых, которую можно условно назвать карательной: «Ребята постарше любили бегать к морю, особенно ночью, чтобы посмотреть на звезды, некоторым это не удавалось, вожатые могли их поймать»; «Кто сильно дурил, их наказывали, заставляли туалет мыть. Это было самое строгое наказание. А кто много дурил, тех отправляли домой»; «Физического никакого наказания, конечно, не было». В случае карательной стратегии удерживается задача поддержания внешней дисциплины, не склонные к риску (послушные) подростки воспринимают такую конвенцию спокойно, зато «искатели приключений» разворачивают скрытую от вожатых активность, готовы идти на отно-шенческие издержки ради ярких переживаний (бегства от преследователей, тайны планируемой или совершенной, но не раскрытой шалости, страха разоблачения и надежды на прощение). Однако если происходит обнаружение крупной шалости, то проигрывают и дети — они несут наказание, происходит публичное осуждение их поведения, и вожатые, так как фактически администрация может их упрекнуть в ненадлежащем исполнении обязанностей по поддержанию дисциплины. Особый риск возникает, когда карательная стратегия вожатых вызывает протест со стороны подростков, которые вступают в конфронтацию и готовы мстить взрослым (особенно если, по мнению детей, была допущена несправедливость). В этом случае дети могут получить психологический выигрыш от конфликта, а вожатые — однозначно проигрывают. Поэтому, как показывают воспоминания, взрослые придумывали множество хитроумных ходов покарать шалунов, но не доводить ситуацию до крайности. Исходя из трансактной схемы детской шалости: «преследование» просматривается наглядно, а вот «прощение», при такой стратегии, выражено не явно.
Менее активными были участники отношений при так называемой формально-нормативной стратегии пионерских вожатых: «Говорили, что нельзя... наказывали как-то»; «Девчонок, когда мазали... Ну чего там, какие последствия... поругались вожатые»; «Конечно, вожатые могли как-то поругать, но все прекрасно понимали, что это как традиция и никто нас не ругал, собственно»; «Отчитывали на линейке, а потом все вместе смеялись»; «Ну поругают воспитатели и вожатые,
21 Кудряшев А. В. Детские шалости советских подростков на городском транспорте // Сибирский педагогический журнал. 2018. № 5. С. 39—44; Куприянов Б. В. Адреналин детской шалости.; Лебедев Р. С., Мощенская Я. Ю. Детская шалость в повседневности ребенка // Известия Воронежского государственного педагогического университета. 2018. № 4 (281). С. 88-91.
что не надо было так делать, а сами улыбаются». В этом случае поддерживается только внешняя видимость дисциплины, поведение подростков укладывается в прежнюю схему: послушные смиряются, а шалуны «уходят в подполье», однако в значительно меньшей степени скрывают свои действия, ведь наказание не очень ощутимое, хотя осуждение имеет место.
Среди воспоминаний о наказаниях можно обнаружить такие, что формально являются наказанием, а фактически нет: «Наказанием за попытку сбежать было следующее — вожатые со мной ходили за ручку до конца смены... сказать, что мне это не нравилось, сложно, потому, что когда у всех детей был тихий час, я вместе с вожатыми шла купаться в море... было здорово!».
Выигрыш вожатых состоит в том, что внешне соблюдается установленный в лагере порядок, в то же время при целенаправленном наблюдении видны затеваемые проказы, при желании взрослого возможны адресные воздействия, не провоцирующие противостояние с подростками. Выигрыш детей состоит в том, что они получают удовольствие от шалостей в полной мере (бегство от преследования и прощение после осуждения), но меньше шансов получить яркие переживания от крайне рискованных проделок и конфронтации с вожатыми. Формально-нормативная стратегия наибольшим образом соответствует схеме шалости: здесь есть и «преследование», и «прощение».
Стратегия, названная снисходительной, выражалась в следующем: «Да особо никто не ругался, посмеялись, пошутили, да и все; злых каких-то, строгих вожатых у нас особо не было»; «Вожатые привыкли и особо не реагировали, так, ворчали!»; «Реакция у взрослых... поворчат, да и все... наказывали за такие шалости... нет, такого не был... все было смешно и весело»; «Шалость в лагере, это мазать друг друга зубной пастой, наказаний больших мы за это не несли»; «За мелкие шалости нас прощали»; «Ну могли пожурить вожатые, воспитатели. Ничего не было абсолютно такого критического, ну или мы относились к этому легко».
Выигрыш вожатых в том, что субъективно — все благополучно, дети к ним относятся позитивно, конфликтов и разбирательств нет, ничего не вызывает негативных эмоций. Дети могут, как и в предыдущем случае, тихо шалить, однако минимальная реакция взрослых провоцирует детей, склонных к риску, увеличить градус шалости, ведь при таком отношении взрослых шалость не дает желаемых переживаний («никто не преследует»). Трансактная схема шалости не работает: нет преследования, а следовательно, и прощения.
Особого внимания заслуживает стратегия, которую допустимо назвать как потворство нарушениям дисциплины: «Вожатые даже с нами иногда в каких-то шалостях участвовали»; «За территорию лагеря, ходили с вожатыми на реку купаться, хотя это было запрещено, но мы вместе с вожатыми нарушали режим»; «Инициатором шалостей были. прежде всего вожатые. Можно сказать, что они нас даже учили этому. То есть они это делали, чтобы поддержать традицию». В. Т. Третьяков рисует такую своеобразную конвенцию в отношениях вожатых с подростками: «Мы находили общий язык с <...> вожатыми. Они понимали, что 14-15-летним подросткам тихий час не нужен. Большинство все равно не заснет, а только будут мешать тем, кто спит. Посему такие вожатые сами отпускали нас на тихий час из лагеря. С условием — не находиться на территории и не
опаздывать на построение перед полдником. И купаться вожатые нас в тихий час отпускали, прося точно сказать, в каком месте мы будем.»22.
Следование стратегии потворства нарушениям дисциплины дает вожатым тактический выигрыш, так как они теперь сами возглавляют детские шалости, т. е. полагают, что управляют ненормативными активностями своих воспитанников. Ко всему прочему вожатый как организатор шалости получает колоссальные переживания, субъективно находясь в инфантильной позиции (лидера шалунов). Однако здесь возникает множество рисков, ведущих к стратегическому проигрышу вожатого. Прежде всего, существенно возрастают угрозы для жизни и здоровья детей, у которых снижается самоконтроль (ведь за них ответственность за происходящее берет взрослый), дети перестают видеть рамки допустимого и свободно переходят к самоорганизуемым шалостям. Кроме того, вожатый, реализуя стратегию потворства, рискует подвергнуться административным взысканиям со стороны руководителя. Для детей потворство вожатых субъективно обеспечивает выигрыш: они получают в лице взрослого лидера шалостей, переживают сложную гамму чувств, где риск и опасность соседствуют с психологической защищенностью.
Анализ мемуарной литературы показывает, что еще одним предметом конвенции было потворство курению пионеров из старших отрядов, вожатые знали об этом, но предпочитали закрывать глаза на этот факт, хотя следует признать, что в целом отношение к курению в пионерском лагере в 60-80-х гг. ХХ в. было более либеральным, чем сейчас.
Как видно из процитированных воспоминаний, конвенция касалась и таких нарушений правил, как распорядок дня и ограничения выхода за территорию пионерского лагеря, нарушение правил техники безопасности при купании. Не все из дисциплинарных практик (действий вожатых) тех лет кажутся безупречными в настоящее время.
Обзор стратегий вожатого в конвенционировании отношений с детьми показывает сложные подстройки, призванные обеспечить равновесие: с одной стороны, в целом удерживать воспитанников в рамках установленных в пионерском лагере норм и правил, а с другой — создавать лакуны субъективно произвольного поведения, предполагающего отступление от этих норм и правил.
Обсуждение и заключение. Актуальность реконструкции детско-взрослых конвенций в пионерских лагерях 60-80-х гг. ХХ в. обусловлена возможностью восстановить сложную палитру отношений детей и родителей, детей и педагогов.
В результате анализа, обобщения и интерпретации воспоминаний, характеризующих практики отдыха в пионерских лагерях, рассматривались два вида конвенций: детей с родителями и детей с пионерскими вожатыми (воспитателями).
Реконструкция детско-родительских конвенций 60-80-х гг. ХХ в. в ситуации «поездка в пионерский лагерь была нежелательной для ребенка» показывает: • наличие первичной и вторичной конвенций; вторичная возникала тогда,
когда условия первой оказывались неприемлемыми для ребенка;
22 Третьяков В. Т. Указ. соч. С. 401.
• первичная конвенция предполагала, что ребенок уступал под нажимом родителей и соглашался на поездку;
• сохранение первичной конвенции обусловливалось авторитетностью родителей и готовностью ребенка принимать некомфортные условия в режиме долженствования (доводами для убеждения могли выступать материальные расходы семьи на приобретение путевки; беспокойство за родителей, нежелание их огорчать; страх, убеждение в невозможности договориться с родителями на взаимовыгодных условиях; общественное осуждение);
• вторичная конвенция предполагала пересмотр условий первой и устанавливалась тогда, когда ребенок требовал возращения из лагеря, а родитель уступал (предметом соглашения выступало время отъезда);
• родительские стратегии фактически могут быть разделены на две группы: предусматривающие возможность уступок ребенку и не предусматривающие такую возможность;
• детские стратегии поведения в массе своей (3/4) не предполагали радикального и самостоятельного преодоления дискомфорта (бегства из лагеря), у небольшой категории детей имелся изначальный расчет на пересмотр условий первичной конвенции и понимание способов эмоционального давления на родителей.
Специфика конвенции пионеров с вожатыми была определена эпизодичностью этих отношений, небольшой разницей в возрасте между этой категорией взрослых и детьми, дилетантством вожатых как работников (опора при принятии решений в большей мере на здравый смысл и собственный опыт, чем на профессиональные нормы), социальными ожиданиями, обусловленными институциональными особенностями каникулярного отдыха и пионерского лагеря как досугового пространства, отсюда недопустимость использования директивных способов воздействия и необходимость поиска компромиссных вариантов урегулирования.
Реконструкция конвенции детей и вожатых в пионерском лагере строилась на ретроспективных рассказах о реакции взрослых на детские шалости. Соответствующий выбор определялся рядом обстоятельств: шалость представляет собой прерывание действующей конвенции отношений, экспериментальное поведение ребенка направлено на поиск границ дозволенного, шалость вызывает интенсивные переживания, которые позволяют зафиксировать события в памяти на долгие годы (обеспечивая достоверность и развернутость ответов при интервьюировании), определенные ожидания ребенка от своей шалости позволяет интерпретировать поведение всех участников событий.
Реакции на детские шалости представляется возможным формализовать в виде четырех стратегий: карательной, формально-нормативной, попустительской, стратегии потворства нарушениям дисциплины.
Наиболее конструктивной выступала формально-нормативная, так как соответствовала обоим этапам ожиданий ребенка-шалуна (ожидания преследования и получения прощения).
Карательная стратегия недостаточно обеспечивала реализацию ожидания ребенком прощения за шалость, а попустительская — ожидания ребенком пре-
следования (азарт скрываться и надеяться быть обнаруженным). При этом карательная стратегия могла спровоцировать подростков, склонных к рискованному поведению, на протестные акции, на открытую и острую конфронтацию. Если в этих обстоятельствах обнаруживалось крупное нарушение дисциплины, то наказание несли не только дети — административным взысканиям подвергались и вожатые.
Попустительская стратегия не обеспечивала детям ни ожидания преследования, ни ожидания прощения, поэтому стимулировала потенциальных шалунов на масштабные нарушения.
Наиболее противоречивой являлась стратегия потворства нарушениям дисциплины, давая тактически выгоды — контроль за неформальными активностями детей за счет лидерства в них, потворство увеличивало риски радикальных шалостей, так как эта стратегия фактически способствовала снижению у склонных к шалостям субъективной ответственности за последствия своих действий.
Список литературы
Арапова П. И. Нарративное интервью как метод исследования внешкольной повседневности советских школьников // Сибирский педагогический журнал. 2018. № 5. С. 29— 38.
Грановская О. Л. Либеральные модели социальной конвенции // Гуманитарные исследования в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке. 2013. № 6. С. 107—115. Грей Дж. Поминки по Просвещению. Политика и культура на закате современности /
пер. с англ. под общ. ред. Г. В. Каменской. М., 2003. Димке Д. В. Незабываемое будущее: советская педагогическая утопия 1960-х гг. М., 2018.
Кирпичник А. Г., Ижицкий В. П. Летние объединения старшеклассников. М., 1984. Кудряшев А. В. Детские шалости советских подростков на городском транспорте // Сибирский педагогический журнал. 2018. № 5. С. 39—44. Куприянов Б. В. Временные координаты воспитательной деятельности // Народное образование. 2009. № 8. С. 227-233. Куприянов Б. В. Адреналин детской шалости // Непрерывное образование: XXI в. 2017. Вып. 4 (20). С. 2-14.
Лебедев Р. С., Мощенская Я. Ю. Детская шалость в повседневности ребенка // Известия Воронежского государственного педагогического университета. 2018. № 4 (281). С. 88-91.
Лоскутова М. В. Устная история в Великобритании и США в 1990-х — начале 2000-х гг.: обзор основных тенденций и исследований, посвященных истории России и СССР // Устная история (oral history): Теория и практика: мат-лы Всерос. научн. семинара. Барнаул, 2007. С. 176.
Ляшок А. С. К вопросу о конструировании «повседневности мальчиков» и «повседневности девочек» в пространстве школы 1980-х — первой половины 1990-х гг. // Теория и практика общественного развития. 2011. № 8. С. 119-124. Мудрик А. В. Социальная педагогика: учебник для обучающихся по направлению подготовки «Психолого-педагогическое образование». М., 2014. Нестерова А. А. Комсомольские и пионерские организации в условиях реформирования общего образования во второй половине 1950-х — начале 1960-х гг.: на материалах Тамбовской области: дис. ... канд. ист. наук. Тамбов, 2015.
Педагогическая энциклопедия. М., 1965. Т. 2.
Пичугина В. К., Безрогов В. Г. История педагогики в современную эпоху // Педагогика. 2016. № 8. С. 104-113.
Пять вопросов об экономической социологии Роберу Сале // Экономическая социология. 2009. № 1. С. 7-18. Раззаков Ф. И. Наше лучшее детство. М., 2017.
Третьяков В. Т. Из СССР в Россию и обратно: воспоминания. Кн. 1. Ч. II и III. М., 2014. Юрчак А. Это было навсегда, пока не кончилось: Последнее советское поколение. М., 2014.
Vestnik Pravoslavnogo Sviato-Tikhonovskogo gumanitarnogo universiteta. Seriia IV: Pedagogika. Psikhologiia. 2020. Vol. 56. P. 41-56 DOI: 10.15382/sturIV202056.41-56
Boris Kupriyanov, Doctor of Sciences in Education, Professor, Department of Pedagogy, Institute of Pedagogy and Psychology of Education, Moscow City University 413/14/1 Orekhovyi bul'var, Moscow, 115551, Russian Federation boriskuprianoff2012@yandex.ru ORCID: 0000-0002-1041-6056
Children's and Adults' Conventions of the Soviet Past (on materials of present-day memoirs about pioneer camps of the 1960—80s)*
B. Kupriyanov
Abstract: In order to reconstruct children's and adult's conventions in prioneer camps of the 1960-80s, this article uses findings of the economic theory of conventions, the theses of "modus vivendi" (temporary agreement), M. Foucault's statements on "discursive ensembles", on the range of roles of participants in certain relations, on the theoretical construction of "making disciplined", as well as the concept of oral history. The study is aimed to characterise the process of conventionalisation of the child's relationship with adults in the pioneer camp using present-day memories of events of the second half of the twentieth century. The main method involves structured interviews conducted in 2017-2019 in five territories (North-West and Central Russia, Urals, Siberia). The respondents were born in 1953-1973; as a result, fragments of 139 interviews were processed. To reconstruct the parent-child conventions, we analysed the situation when a trip to the pioneer camp was undesirable for a child. As a result of processing the materials, two types of conventions were identified (primary and
* The article was financially supported by RFFI, project No. 18-013-00890a. Thanks to I. Demakova and I. Kolesnikova for supporting the idea of studying children's pranks. Colleagues A. Kudryashov, R. Lebedev, I. Smirnova for their participation in the development of this idea.
secondary); the primary convention came to be a result of the parents' concessions and could be maintained throughout the entire camp shift; the secondary convention was activated in circumstances where conditions of the primary convention were unacceptable for the child. The convention of children with camp group leaders in the pioneer camp was studied on the material of children's pranks. Based on the results of the interview, it was possible to evaluate the strategies of camp leaders' response to children's pranks in the context of tactical results and possible consequences, from the point of view of ensuring the child's safety, observing labour discipline and official duties as a pioneer camp employee.
Keywords: history of Soviet childhood, pioneer camp, parent-child relations, relations of camp group leaders and children, theory of social conventions.
References
Arapova P. (2018) "Narrativnoe interv'iu kak metod issledovaniia vneshkol'noi povsednevnosti sovetskikh shkol'nikov" [Narrative interview as a method of studying everyday life of Soviet schoolchildren when not at school]. Sibirskiipedagogicheskiizhurnal, 5, 29—38 (in Russian).
Dimke D. (2018) Nezabyvaemoe budushchee: sovetskaia pedagogicheskaia utopiya 1960-kh godov [An unforgettable future: Soviet pedagogical utopia of the 1960s]. Moscow (in Russian).
Granovskaia O. (2013) "Liberal'nye modeli sotsial'noi konventsii" [Liberal models of social convention]. Gumanitarnye issledovaniia v Vostochnoi Sibiri i na Dal'nem Vostoke, 6, 107—115 (in Russian).
Grei D. (2003) Pominkipo Prosveshcheniiu. Politika i kul'tura na zakate sovremennosti [Funeral Feast of Enlightenment. Politics and culture at the sunset of modernity]. Moscow (in Russian).
Iurchak A. (2014) Eto bylo navsegda, poka ne konchilos': poslednee sovetskoe pokolenie [It was forever until it ended: the last Soviet generation]. Moscow (in Russian).
Kairov I., Petrov F. (eds) (1962) Pedagogicheskaia entsiklopediia [Pedagogical encyclopaedia], book 2. Moscow (in Russian).
Kirpichnik A., Izhitskii V. (1984) Letnie ob»iedineniia starsheklassnikov [Summer associations of high school students]. Moscow (in Russian).
Kudriashev A. (2018) "Detskie shalosti sovetskikh podrostkov na gorodskom transporte" [Children's pranks of Soviet teenagers in public transport]. Sibirskii pedagogicheskii zhurnal, 5, 39-44 (in Russian).
Kupriyanov B. (2009) "Vremennye koordinaty vospitatel'noi deyatel'nosti" [Temporal framework of educational activities]. Narodnoe obrazovanie, 8, 227-233 (in Russian).
Kupriyanov B. (2017) "Adrenalin detskoi shalosti" [Adrenaline of child's prank]. Nepreryvnoe obrazovanie:XXIvek, 4 (20), 2-14 (in Russian).
Lebedev R., Moshchenskaia Ia. (2018) "Detskaya shalost' v povsednevnosti rebenka" [Children's prank in everyday life of a child]. Izvestiia Voronezhskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta, 4 (281), 88-91 (in Russian).
Loskutova M. (2007) "Ustnaia istoriya v Velikobritanii i SSHA v 1990-kh — nachale 2000-kh gg.: obzor osnovnykh tendentsii i issledovanii, posviashchennykh istorii Rossii i SSSR" [Oral history in the UK and USA in the 1990s and early 2000s: a review of main trends and studies in the history of Russia and the USSR] in Ustnaia istoriia (oral history): teoriia ipraktika [Oral history: theory and practice]. Barnaul (in Russian).
Liashok A. (2011) "K voprosu o konstruirovanii 'povsednevnosti mal'chikov' i 'povsednevnosti devochek' v prostranstve shkoly 1980-kh — pervoi poloviny 1990-kh gg." [On constructing the "daily routine of boys" and "daily routine of girls" in school space of the 1980s and first half of the 1990s]. Teoriia ipraktika obshchestvennogo razvitiia, 8, 119-124.
Mudrik A. (2014) Sotsial'naia pedagogika: uchebnik dlia obuchaiushchihsia po napravleniiu podgotovki «Psihologo-pedagogicheskoe obrazovanie» [Social pedagogy: a textbook for students of "Psychological and Pedagogical Education"]. Moscow (in Russian).
Pichugina V., Bezrogov V. (2016) "Istoriia pedagogiki v sovremennuiu epokhu" [History of pedagogy in the modern era]. Pedagogika, 8, 104-113 (in Russian).
"Pyat' voprosov ob ekonomicheskoi sotsiologii Roberu Sale" [Five questions about economic sociology to Robert Sale]. Ekonomicheskaia sotsiologiia, 1, 7-18 (in Russian).
Razzakov F. (2017) Nashe luchshee detstvo [Our best childhood]. Moscow (in Russian).
Tret'iakov V. (2014) Iz SSSR v Rossiiu i obratno: vospominaniia [From the USSR to Russia and back: memoirs]. Moscow (in Russian).
