CC BY
38
В.ИДемидов, В.А.Кутузов
ДЕТСКИЕ И ЮНОШЕСКИЕ ГОДЫ А. А. ЖДАНОВА
3 марта 1896 г. священник Мариупольской Соборной Харалампиевской церкви Николай Ивановичев совершил таинство крещения и нарек Андреем младенца, рожденного 14 (26) февраля у инспектора народных училищ Мариупольского уезда Александра Алексеевича Жданова и законной жены его Екатерины Павловны.1
Андрей стал четвертым ребенком в семье. Три сестры его (Татьяна, родившаяся 23 апреля 1891 г., Анна - 28 сентября 1892 и Елена - 18 декабря 1894 г.)2 были не настолько старшими, чтобы мы могли предполагать какое-то серьезное влияние с их стороны на формирование личности нашего героя. Не совсем ординарные судьбы их свидетельствуют о том, что все они воспитывались в духе внутренней раскрепощенности и самостоятельности, что родовые корни питали их соками свободы. Жаль, но в силу достаточно прозрачных причин ни сам Андрей Жданов, ни его официальные биографы предпочитали в дальнейшем не особенно распространяться о «корнях» секретаря ЦК ВКП(б). В сентябре 1923 г., заполняя личный листок Всероссийской переписи - переучета активных работников РКП(б), он представил свое «генеалогическое древо» предельно короткой схемой:
«1. Дед (с отцовской стороны) - поп.
2. Отец-приват-доцент, инспектор народных училищ.
3. Мать - дочь профессора».3
Следов общения Андрея Жданова ни с дедом-священником, ни с дедом-профессором, бывшего, по выражению его правнука чл .-корр. АН СССР Юрия Андреевича Жданова, «в родстве почти со всем Священным синодом», мы не обнаружили. Похоже, здесь какие-то драмы, проникать в которые вопреки воле семьи у нас не было ни желания, ни необходимости. Ведь мы пытаемся представить читателю политический портрет, а не хронику жизни одного из прежних руководителей страны. Одно нужно заметить: детство его прошло при весьма скромном семейном достатке, а юность - и вовсе в нужде. Какая-либо - моральная или материальная -поддержка со стороны более старшего поколения ни разу в нашем исследовании не выплыла. Александр Алексеевич (отец), можно сказать, в гордом одиночестве обустраивал свою собственную судьбу и судьбы своей жены и детей. Во взлетах ее и падениях.
Окончив в 1880 г. Рязанскую духовную семинарию, он два года учительствовал в Ма-лосапожковском училище (земской школе). В сентябре 1883 г., указывается в формулярном списке о его службе, «после проверочных испытаний принят в число казеннокоштных (т.е. без выплаты за обучение. - авт.) студентов 1-го курса Московской духовной академии. По окончании курса наук в Московской духовной академии (1887 год. - авт.) утвержден в ученой степени кандидата богословия с предоставлением ему права искать степень магистра без нового устного испытания...». Все он тогда себе «приискал», в гору шел споро. Защитив семитомную (!) диссертацию под заглавием «Откровения Господа о семи азийских церквах (Опыт изъяснения первых трех глав Апокалипсиса)» он стал магистром богословия; был «избран Советом академии на должность доцента по занимаемой им кафедре Святого писания Ветхого завета и утвержден в означенной должности епархиальным преосвященным (12 ноября 1891 года);4 указом Правительствующего сената (по департаменту герольдии) за № 52 утвержден в чине надворного советника со старшинством с 12-го ноября 1891 года».5
И. Демидов,!В. А. Кутузов, 2004
И тут произошло следующее. 32-летний доцент, возможно, уже исполнявший должностные обязанности профессора, с высокой кафедры Московской духовной академии вдруг резко пошел на понижение. «Предложением г. попечителя Одесского учебного округа, - цитируем мы служебный формуляр, - от 11 сентября 1893 г. за № 10783 назначен с I сентября того же года инспектором народных училищ Екатеринославской губернии Мариупольского уезда».6
Подлинных обстоятельств этих - несомненно драматических для семьи - событий мы не знаем. Один из его внуков, Ю.А. Жданов, убеждал нас в том, что деда подхватила тогда
«ршочшш, демократическая струя», «Он ведь все-таки был профессором духовной академии, - говорил нам Юрий Андреевич. - И он же порвал с этой средой! Это типичный путь разночинца XIX века. С его подлинным демократизмом и стремлением служить народу. Он и жену свою оторвал от них. А она, моя бабка, - урожденная Горская, тоже ведь фамилия глубоко церковная. Весь святейший Синод в родстве с ней, с Горской. Горские, Всехсвятские... Это все родственники по ее линии. Типичная среда и типичные судьбы. Все эти наши Чернышевские, Белинские проходили тот же путь, что и мой дед... Он и книжку написал не на религиозную тему, а „Сократ как педагог” (Харьков, 1892 г., 42 стр., для учительских библиотек народных училищ. - авт.). Это типичный для России путь из духовной сферы в разночинную, демократическую среду. Эта линия и определила судьбу моего деда...»7
Есть версия приземленнее и конкретнее. Служивший у инспектора народных училищ А.А. Жданова деловодом-письмоводителем Павлов рассказывал (в 1948 г., но будто со слов самого Александра Алексеевича): «Один из преподавателей духовной академии написал труд на соискание ученой степени доктора богословия. Для разбора этого труда была создана комиссия, куда пригласили и Жданова - с совещательным голосом. Комиссия дает положительную оценку труду, но после выступления Жданова отменяет свое прежнее решение». Последствием этого эпизода, свидетельствовал Павлов, стали доносы, в результате которых Александр Жданов оказался изгнанным не только из академии, но и вообще из церковного ведомства; Москву и Петербург объявили для него городами закрытыми.8 Так это было или не так, - сейчас мы вряд ли и разберемся. Бесспорно, однако (это подтверждается множеством фактов), что по своему характеру за пять лет службы в духовной академии Жданов-старший неминуемо должен был нажить себе достаточное число ненавистников.
«Отец, - вспоминала Татьяна Александровна Жданова, - владел языками - немецким и французским свободно, на английском читал в подлиннике Шекспира и Байрона. Кроме того, знал греческий, латинский, еврейский, болгарский и языки других славянских народов. Он был многогранно развитым человеком, необычайно остроумным. Он мог тонко, в высшей степени продуманно и остро дать характеристику любому человеку и оценку его поступкам. Нередко эти лица стояли выше его по положению. Его языка боялись. Отец был смелым человеком, бесстрашным и неподкупным».9
Язвительность и прямолинейность его по отношению к начальствующим должны были казаться особо вызывающими на фоне того явного доброжелательства, которое шло к нему со стороны учеников и рядового учительства. Чем-то существенным должен выделиться педагог, если к нему - уже опальному! - являются за тридевять земель ученики и оставляют как знак признательности подарок, который до сих пор хранится в семье Ждановых: доставленную из Палестины Библию на арамейском языке: «Александру Алексеевичу Жданову от слушателей студентов Московской Духовной Академии Х1ЛХ и Ь курсов. 23 сентября 1893 г.». ■>- ‘
Конечно, и подчиненные вспоминают добром далеко не всякого начальника. А его помнили спустя многие годы. Из ряда воспоминаний мы выбрали одно - сельской учительницы М.С. Потоцкой, вызвавшее наше доверие бесхитростностью и отсутствием идеологических штампов.
«Памятно для меня, - рассказывала она в декабре 1948 года, - его пребывание в 1894 году в селе Ново-Керменчике, когда я, еще молодая учительница, впервые встречала инспектора земских школ, приехавшего на обследование знаний учеников. Я с мужем, конечно, встретили его со страхом и трепетом - наше высшее начальство; вплоть до того, что язык не ворочался и было дрожание всего тела от страха. Но каково было удивление и поражение, когда инспектор Жданов Александр Алексеевич приветливо и ласково заговорил с нами. Как сейчас помню его слова: “Я не приехал искать ваши недостатки и наказывать вас за это. Я приехал посмотреть на вашу работу, и если есть недоделки в ней, то помочь исправить их”. После этого мы с мужем переглянулись, и у нас сразу же страх исчез, развязался язык, и мы стали ему говорить о наших нуждах и недостатках. г
В число недостатков входило и то, что мои дети, живя в здании школы, часто прибегали ко мне как к матери в класс. Что случилось и в присутствии инспектора Жданова. Я, конечно, заволновалась и стала отправлять их домой, но инспектор запретил - подозвав к себе, стал их ласкать и говорить с ними. Во время урока он сидел на задней парте, следил за ходом моей работы и держал мою дочь у себя на коленях.
Проверив работу моих 2 отделений и мужа, тоже 2 отделений, старших, он вынес хорошую оценку, а указав на некоторые недостатки, разъяснил и как их исправить...
... Мы с мужем пригласили инспектора Жданова к себе на скромный обед. Во время обеда был разговор о нашей работе с детьми, и он высказался вскользь, что закон Божий предмет не основной, а чтобы мы обращали особое внимание на общеобразовательные предметы. Мы с мужем во второй раз переглянулись и поняли, что с нами говорит человек не простой и мы его в мыслях приняли революционером...
После обеда муж повел инспектора на «судейскую квартиру» (так называли помещение для приезжих чиновников) в доме Павлова Константина Юрьевича. Жданов интересовался жизнью крестьян и не возражал, когда пришли любопытные - человек 12, и получилось как собрание. Он говорил с ними просто, как с равными с собой - о крестьянской жизни, недостатках и способах избежать их... Разговор этот длился часов до двух ночи. И он так заинтересовал крестьян, так они были им зачарованы, что на второй день, когда была подана подвода к отъезду, все присутствовавшие на «судейской квартире» пришли его проводить, а потом долго вспоминали об инспекторе Жданове как о необыкновенном человеке».10
Дошло до нашего времени и коллективное письмо мариупольскому инспектору народных училищ А.А. Жданову от учителей села Мангуш (26 сентября 1896 г.): «Вы своим знанием народной школы, просвещенным и гуманным отношением к ее работникам - учителям и учительницам, Вашей педагогической опытностью, которой Вы задушевно делились с каждым, беззаветным трудолюбием поставили на путь развития трудное дело народного образования в уезде, пробудили энергию учителей».11
Подобные ли поступки тому причиной, или нечто иное, но летом 1899 г. его снова перевели. Из губернского города - в село Преслав Бердянского уезда Таврической губернии. Из инспекторов - директором учительской семинарии.
И вот стоит он перед безукоризненно выровненной шеренгой замерших семинаристов (до него тут директорствовал отставной генерал Уваров, внедрявший церемониальную шагистику, строевые песни и умение выстаивать 3 - 4-часовые «всенощные бдения» не сгибая ног) - человек среднего роста, крепкий, с коротшй шеей и большой головой; одет не во фрак или виц-мундир, а в простую синюю косоворотку, перетянутую шерстяным пояском...
« - Что надо?
Выступил вперед правофланговый - руки по швам, ест глазами начальство, выкрикнул зычным голосом:
- Ваше Превосходительство, разрешите съездить в Ногайск - галоши купить.
-Во-первых, я не „Ваше Превосходительство”, а Александр Алексеевич - так и прошу меня впредь называть. Во-вторых, я вам не разрешаю ехать в Ногайск, а галоши, - усмехнулся новый директор, - вы поручите купить Николаю (служителю семинарии)».
Отказано было и еще двум пытавшимся прикрыть желание погулять надуманными причинами. «Четвертым, - вспоминал (1935 г.) бывший семинарист А.И. Волков, - выступил наш вольнодумец Ольховский. Он откровенно заявил, что хочет немного развлечься. И вот ему-то Александр Алексеевич разрешил поездку с условием возвратиться к определенному часу. Это сбило нас с давно освоенных позиций - изворачиваться перед начальством кто как может. Мы увидели, что этого директора не проведешь - себе только хуже сделаешь».14 А.А. Жданов проработал в Преславле чуть больше года. Современники утверждают, что и за этот малый срок он успел «коренным образом перестроить преподавание и воспитательную работу в семинарии». Открыл семинаристам доступ ко всему фонду семинаристской и своей личной библиотек (до него выдавались только книги, положенные по программе); активно поощрял самодеятельное творчество: ставили пьесы Фонвизина, Гоголя, Островского, организовывали музыкальные вечера... Улучшился быт воспитанников, уже привыкших к унизительному шпионству за ними, обыскам, картежничеству, пьянству. «Лучшие воспитанники семинарии, - рассказывала Т.А. Жданова, - часто посещали отца на нашей квартире, отец давал им книги из своей библиотеки, рекомендовал им читать сочинения Чернышевского, Белинского, Герцена, Добролюбова, Писарева, Ушинского и ряд других книг, по которым потом проводил беседы с воспитанниками».15
«Этими новшествами и вольностями, - вспоминал А.И. Волков, - были недовольны “благонамеренные” преподаватели семинарии, но до поры до времени молчали. Молчание было нарушено ими, когда Александр Алексеевич настоял на приеме в семинарию среди учебного года рабочего из Донбасса Григория Кармазина, 23-летнего неблагонадежного матроса Петрова и еще троих, уволенных за бунт из Ново-Бугской учительской семинарии - Прохора Дей-негу, Вольнянского и Пикулю. С появлением этих лиц в семинарии началось систематическое разложение религиозно-нравственных устоев. Семинаристы стали регулярно снабжаться прокламациями из Донбасса (через Кармазина), были организованы кружки - литературный, вольнодумцев и безбожников. Разумеется, эти кружки были строго конспиративные, но фискалы из числа преподавателей сумели выявить организаторов этих кружков, а также установить действительного вдохновителя их - самого Александра Алексеевича. Сразу же поп Василий Алферов и преподаватель Божко (по другим сведениям Бойко. - авт.) сфабриковали на него донос попечителю Одесского учебного округа... Скоро мы узнали, что Александра Алексеевича переводят от нас куда-то на север, но прожил он в Преславле до августа 1900 года».16
Стараниями одесскою попечителя графа Сольского А. А. Жданова отправили в Тверь, а затем в г. Корчева Тверской губернии, где он был назначен инспектором народных училищ Корчевского, Кашинского и Калязинского уездов. В этом небольшом, с тремя улочками и полуторатысячным населением городишке (ушедшем в 30-х годах на дно Московского моря) семья прожила около десяти лет - до неожиданной смерти ее главы.
Ни мировосприятие, ни характер А.А. Жданова за эти годы не изменились. «Обладая выдающимся умом, значительной эрудицией, - сообщалось в некрологе по поводу его кончины, опубликованном в „Русском народном начальном учителе”, - покойный был крупной и яркой личностью вообще и тем более редким явлением на горизонте незначительного города Корчевы и его уезда. Замечательна сама карьера покойного. Бывший деревенский учитель, он был потом приват-доцентом духовной академии, затем занимал должность директора учительской семинарии... инспектора народных училищ, сначала на юге России, а затем был переведен в Тверскую губернию, в захудалые Корчевский и Калязинский уезды. Такая своеобразная карьера обуславливалась личными свойствами А.А. Жданова. Обладая сильным критическим
талантом, он никогда не оставался глух ко всем несправедливостям и неправдам и в должных случаях не стеснялся указывать на недостатки в постановке дела в учебных заведениях. Его критика порождала часто недоброжелательное отношение к нему заинтересованных лиц, про Александра Алексеевича говорили, что он не может „ладить”... и в результате было нисходящее движение по иерархической лестнице».17
Как отразилось влияние отца на становление личности Андрея Жданова? О докорчев-ском периоде сказать что-либо трудно. Младший из членов этой семьи рос на руках страстно любившей его матери и достаточно пожилой уже (рождения 1849 года) няни Александры Михайловны Беловой, в окружении трех сестер. По свидетельству одной из сестер, он был «всеобщим любимцем в семье и все его лелеяли...», отличался впечатлительностью, был живым и веселым. Такая обстановка несомненно сказывается на личности, формирует в характере - часто и на всю жизнь - определенные черты. Нам как исследователям показалось, что желание быть в центре внимания окружающих, чувствовать себя всеобщим любимцем и спустя многие годы сопровождало Андрея Жданова. И следует заметить - он имел в этом успех.
Мальчик рано, с четырех лет, научился читать и пристрастился к чтению. «Отец, - вспоминала Т.А. Жданова, - критически относился к существовавшей тогда системе народного образования и обучения в средней и высшей школе, поэтому никто из нас, детей, не был им отпущен в среднюю школу для учебы. Он сам занимался с нами, читал нам лекции по... философии, психологии и логике, преподавал нам русский язык, арифметику, немецкий язык. Мама вела с нами занятия по истории, географии, французскому языку. Отец много внимания уделял физическому воспитанию детей. Мы под его руководством занимались гимнастикой, греблей, возделыванием огорода. Делали с отцом дальние прогулки и экскурсии с образовательной целью. Во время прогулок собирали коллекции различных растений и трав (гербарии), коллекции насекомых; отец показывал нам лесных птиц, зверей, а затем эти наблюдения закреплялись изучением книг по естествознанию и различного рода гербариев и коллекций. Отец хорошо рисовал красками, карандашом, пером и углем и прививал нам вкус к живописи и рисованию. (У младшего из Ждановых мы не обнаружили подобных способностей, единственный след - в юношеские годы был почерк его прямо-таки художественно каллиграфический. - авт.).
Мать, - продолжала Т.А. Жданова, - хорошо играла на рояле. Она хотела передать и нам свое умение. Основной причиной, почему мы, дети, не прошли под ее руководством курс музыкального обучения, являлась любовь к отцу: усталому отцу приходилось ежедневно выслушивать гаммы и экзерсисы, которые мама играла в продолжении 7-8 часов. Когда же еще и мы должны были садиться за рояль и повторять то же самое, создавалась совершенно невыносимая обстановка для работы отца, и мы добровольно отказались от систематического изучения музыки. Музыкальные способности матери и любовь к музыке и пению отца (он хорошо пел) передались брату Андрюше и сестрам Анне и Елене. У Андрюши оказался абсолютный музыкальный слух и блестящая музыкальная память. Отказавшись от прохождения специального курса музыки, под руководством матери он подбирал по слуху и исполнял на рояле различные музыкальные произведения. Например, такие сложные вещи, как увертюра к опере „Вильгельм Телль” Россини.
... Андрюша в этот период много занимался метеорологией и под руководством отца делал метеорологические наблюдения на огороде, где был дождемер, а затем в течение ряда лет делал записи о состоянии погоды, температуре, осадках и ветре».18
Беспечная мальчишеская жизнь Андрея .Жданова в марте 1909 г. внезапно оборвалась. Вернувшийся 12 марта из очередной служебной поездки по уездам 48-летний отец пожаловался на сильное утомление, на следующий день слег, а 16 марта его уже не стало. Семья лишилась не только любимого человека, воспитателя, но и кормильца. «После его смерти, -писала Екатерина Павловна по начальству, - я осталась без всяких средств к существованию с
талантом, он никогда не оставался глух ко всем несправедливостям и неправдам и в должных случаях не стеснялся указывать на недостатки в постановке дела в учебных заведениях. Его критика порождала часто недоброжелательное отношение к нему заинтересованных лиц, про Александра Алексеевича говорили, что он не может „ладить”. ..ив результате было нисходящее движение по иерархической лестнице».17
Как отразилось влияние отца на становление личности Андрея Жданова? О докорчев-ском периоде сказать что-либо трудно. Младший из членов этой семьи рос на руках страстно любившей его матери и достаточно пожилой уже (рождения 1849 года) няни Александры Михайловны Беловой, в окружении трех сестер. По свидетельству одной из сестер, он был «всеобщим любимцем в семье и все его лелеяли...», отличался впечатлительностью, был живым и веселым. Такая обстановка несомненно сказывается наличности, формирует в характере - часто и на всю жизнь - определенные черты. Нам как исследователям показалось, что желание быть в центре внимания окружающих, чувствовать себя всеобщим любимцем и спустя многие годы сопровождало Андрея Жданова. И следует заметить - он имел в этом успех.
Мальчик рано, с четырех лет, научился читать и пристрастился к чтению. «Отец,-вспоминала Т.А. Жданова, - критически относился к существовавшей тогда системе народного образования и обучения в средней и высшей школе, поэтому никто из нас, детей, не был им отпущен в среднюю школу для учебы. Он сам занимался с нами, читал нам лекции по... философии, психологии и логике, преподавал нам русский язык, арифметику, немецкий язык. Мама вела с нами занятия по истории, географии, французскому языку. Отец много внимания уделял физическому воспитанию детей. Мы под его руководством занимались гимнастикой, греблей, возделыванием огорода. Делали с отцом дальние прогулки и экскурсии с образовательной целью. Во время прогулок собирали коллекции различных растений и трав (гербарии), коллекции насекомых; отец показывал нам лесных птиц, зверей, а затем эти наблюдения закреплялись изучением книг по естествознанию и различного рода гербариев и коллекций. Отец хорошо рисовал красками, карандашом, пером и углем и прививал нам вкус к живописи и рисованию. (У младшего из Ждановых мы не обнаружили подобных способностей, единственный след - в юношеские годы был почерк его прямо-таки художественно каллиграфический. - авт.).
Мать, - продолжала ТА. Жданова, - хорошо играла на рояле. Она хотела передать и нам свое умение. Основной причиной, почему мы, дети, не прошли под ее руководством курс музыкального обучения, являлась любовь к отцу: усталому отцу приходилось ежедневно выслушивать гаммы и экзерсисы, которые мама играла в продолжении 7-8 часов. Когда же еще и мы должны были садиться за рояль и повторять то же самое, создавалась совершенно невыносимая обстановка для работы отца, и мы добровольно отказались от систематического изучения музыки. Музыкальные способности матери и любовь к музыке и пению отца (он хорошо пел) передались брату Андрюше и сестрам Анне и Елене. У Андрюши оказался абсолютный музыкальный слух и блестящая музыкальная память. Отказавшись от прохождения специального курса музыки, под руководством матери он подбирал по слуху и исполнял на рояле различные музыкальные произведения. Например, такие сложные вещи, как увертюра к опере „Вильгельм Телль” Россини.
... Андрюша в этот период много занимался метеорологией и под руководством отца делал метеорологические наблюдения на огороде, где был дождемер, а затем в течение ряда лет делал записи о состоянии погоды, температуре, осадках и ветре».18
Беспечная мальчишеская жизнь Андрея Жданова в марте 1909 г. внезапно оборвалась. Вернувшийся 12 марта из очередной служебной поездки по уездам 48-летний отец пожаловался на сильное утомление, на следующий день слег, а 16 марта его уже не стало. Семья лишилась не только любимого человека, воспитателя, но и кормильца. «После его смерти, -писала Екатерина Павловна по начальству, - я осталась без всяких средств к существованию с
четверыми детьми, находящимися у меня на руках, в возрасте от 13 до 17 лет, причем младшим ребенком является сын. Ввиду крайне тяжелого материального положения, в которое я со своими несовершеннолетними детьми поставлена внезапной кончиной мужа, покорнейше прошу Ваше Превосходительство исходатайствовать мне пособие в пределах, установленных законом».19
Вопрос с пенсией решился через полгода. «По положению Совета министров, в 6 день октября 1909 г., Всемилостивейше соизволил на назначение вдове бывшего инспектора народных училищ Тверской губернии статского советника Жданова Екатерине Ждановой с четырьмя несовершеннолетними детьми - сыном Андреем, рождения 14 февраля 1896 г. и дочерьми: Татьяной, рождения 23 апреля 1891 г., Анной, рождения 28 сентября 1892 г. и Еленой, рождения 18 декабря 1894 г. за свыше 23-летнюю службу Жданова, в том числе 2 года без пенсионных прав, усиленной пенсии по девятисот рублей в год, в одной половине вдове, а в другой - детям, с производством таковой пенсии со дня смерти Жданова - 16 марта 1909 года...»20
Что же касается единовременного пособия от Министерства народного просвещения (150 руб.), то львиная доля их (87 руб. 58 коп.) вернулись в то же министерство в погашение каких-то ведомственных долгов покойного, остальные - «на восстановление кредитов», ушедших в печальный ритуал. Екатерина Павловна снова робко взывала к губернскому директору народных училищ: «Не могу ли я ходатайствовать перед Вашим Превосходительством об увеличении суммы пособия, тем более, что покойный муж мой оставил меня без всяких денежных средств». Мы не обнаружили свидетельств, что помощь ей воспоследовала.
«Андрюша, - вспоминала старшая из его сестер, - был глубоко потрясен смертью отца. Он долго не мог прийти в себя. Мы опасались за его здоровье. Он был совершенно неутешен, и никакие убеждения не могли на него повлиять. Андрюша стал как-то взрослее и на весь его характер лег отпечаток скорби».21
' Надо было думать, как жить дальше. Девочки решили было податься в работницы Кузнецовской фарфорово-фаянсовой фабрики. Не вышло. Как несовершеннолетним - отказали в отдельных видах на жительство, а без этого на работу не принимали. Не осуществились и другие планы. Наконец сладилось так: старшую из дочерей взял к себе на не слишком богатый хлеб брат покойного Иван Алексеевич, учитель женской гимназии г. Переславль-Залесский Владимирской губернии; Анну и Елену на льготных (по оплате) условиях определили в тверскую гимназию. Младшему же, как только поступила назначенная семье пенсия, наняли преподавателя для подготовки к поступлению в реальное училище. Они уже жили к этому времени в Твери.
«В 1910 году, - цитируем мы „Воспоминания о друге моей юности”, написанные спустя 40 лет жителем Вильнюса Е.Д. Покровским, - в середине 1-ой четверти к нам в III класс Тверского правительственного реального училища, выдержав экзамен экстерном на все „отлично”, поступил один ученик. Это был мальчик бедно, но опрятно одетый в дешевенький черного цвета суконный костюмчик с галстуком. По училищным традициям того времени вновь отдельно поступающий ученик должен быть “окрещен”, т.е. побит, и потому как он реагировал на такую „встречу”, зависело дальнейшее к нему отношение.
... Вновь поступивший мальчик Андрюша Жданов был физически слабым - как раз таким, на которых нападают безнаказанно. Я до большой перемены после трех уроков, увлекаясь разными шалостями, даже и не заметил новичка. Проходя в переменку по темному коридору, я увидел незнакомого мальчика, моего роста, шатена с очень умными карими и в тот момент слегка испуганными глазами, окруженного несколькими моими товарищами по классу. Они уже готовились к нападению на новичка. Тогда еще интуитивно, безотчетно я почувствовал симпатию к этому мальчику и сразу же решил взять его под свою защиту, и так как по кулачной части я был не из последних, то разогнал нападавших и предупредил, что если они еще
раз вздумают побить его, то я с ними разделаюсь как следует. Угроза помогла - новичок был оставлен в покое, а я приобрел в нем своего первого постоянного и искреннего друга. Моему сближению с Андрюшей Ждановым способствовало еще и то обстоятельство, что он жил недалеко от меня, на Смоленской улице, продолжавшей ту, на которой жил я. Мы ходили друг к другу, вместе проводили время... У моих родителей был граммофон с большим количеством разных пластинок, и мы часто подолгу просиживали, слушая произведения лучших композиторов.
Андрей обратил на себя внимание всех преподавателей своими недюжинными способностями с первой же четверти. Какое-то время его, как и всех учеников, вызывали к доске для опроса по заданным урокам. Но уже во второй четверти, убедившись в его исключительном прилежании и знаниях, перестали проверять устно. Проверяли его письменные классные и домашние работы. Однажды вместо нашего заболевшего учителя математики с нами стал заниматься другой. Он решил лично убедиться в том, что слышал от коллег о способностях нашего товарища и, вызвав к доске, задал ему самую трудную - по нашим тогдашним представлениям
- задачу (что-то с перемножением 3- и 4-значных чисел). Внимательно выслушав условия задачи, мой друг будто бы задумался, чем вызвал явное разочарование учителя. Но Андрей, знаком остановив его вопрос о причинах затруднения, взял кусок мела и записал на доске длинный ряд цифр, а на вопрос, что сие означает, ответил: „Это произведение тех чисел, с умножения которых начинается решение задачи”. Пораженный учитель сам, на доске, проверил результат и, не дожидаясь решения всей задачи, сказал: “Садитесь, Жданов, вы поразили меня!”. После этого товарища нашего к доске не вызывали до самого окончания училища. Он стал примером не только для одноклассников, но и для учеников старших классов».22
У А.А. Жданова, похоже, и действительно были какие-то, так и не востребованные по-настоящему математические способности. Мы не раз сталкивались с эпизодами, когда он удивлял и, еще чаще, приводил в смущение начальников, без труда вылавливая в поступавших к нему справках и отчетах противоречивую цифирь и элементарные арифметические ошибки. Но дальше арифметики его математические познания не продвинулись. А учился он и в самом деле очень добросовестно и результативно. Не случайно по постановлению педагогического совета его неизменно награждали: полным собранием Сочинений Григоровича, юбилейным изданием «Бояре Романовы и воцарение Михаила Федоровича» и т.д.23 Самые незначительные неудачи его серьезно беспокоили. В ноябре 1914 он писал, например, родственникам: «В прошлую четверть нежданно-негаданно из 1 -го ученика переехал во 2-го. Причина - 3 по рисованию. Вся суть дела в том, что для 1-го ученика нельзя иметь тройки ни по одному предмету. У меня 11 пятерок и 3 по рисованию, т.е. все пятерки и одна тройка. У 1-го ученика 8 пятерок и четыре четверки, т.е. баллы хуже моих. Я, понятно, лаялся с учителем рисования на чем свет стоит. Потом решил оставить его в покое, тем более, что это мстительная и выжившая из ума руина (ему 92 года) может тройкой лишить меня готовальни...»24
Все закончилось благополучно. 30 гпреля 1915 г., получив на экзаменах тринадцать «пятерок» и одну «четверку» (все по тому же рисованию), «сын чиновника Андрей Александрович Жданов, исповедания православного», стал обладателем Свидетельства об окончании 7-го (дополнительного, куда брали по выбору) класса Тверского реального училища. «По сему он, Андрей Александрович Жданов, - написано в Свидетельстве, - может поступить в высшее учебное заведение с соблюдением правил, изложенных в уставах оных, по принадлежности».25
Уставы не позволили выпускнику реального училища обучение в университетах; к технике он был явно не расположен... Ну и, возможно, самое главное - материальное положение семьи. ... «Сейчас испытываем хроническую болезнь, - пишет он опекунам («дяде Ване и тете Лиде»), - катар финансов. В этом сентябре приступы его начались уже с 10-го сентября (1914-го). Мне, однако, удалось на днях получить с ученика 10 карбованцев, что было очень
кстати.. .»26... «У меня теперь пропасть дел. Я заведую волшебным фонарем во многих госпиталях Твери, так что редко вечер выдается свободный. Все по назначению директора.. .»27
«Хронический катар финансов» заставил А. Жданова выбрать вуз с минимальной оплатой за обучение.
«Его Превосходительству Господину Директору Московского Сельскохозяйственного Института
от сына статского советника Андрея Александровича Жданова Прошение
Желая для продолжения образования поступить в Московский сельскохозяйственный институт на сельскохозяйственное отделение, имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство о допущении меня к состязательному экзамену.
На основании Высочайше утвержденного Положения обязуюсь, во время пребывания меня в нем, подчиняться правилам и постановлениям института».
Приложены документы: аттестат об окончании полного (шестилетнего) курса реального училища; свидетельство об окончании курса дополнительного (7-го) класса; метрика; документ о приписке к призывному участку и три фото с собственноручной ПОДПИСЬЮ.28
Состязательные экзамены он сдал. Но, видимо, учеба на сельскохозяйственном отделении его не очень удовлетворяла. 15 сентября 1915 г. он записался еще и вольнослушателем экономического отделения Московского коммерческого института. (Его предметную книжку из этого института в декабре 1948 г. переслала «товарищу Сталину» бывшая квартирная хозяйка А.А. Жданова в Твери А.П. Патрикеева, с сыном которой, Колей, Жданов дружил.)
Поступил. Однако нормальная учеба в институте продолжалась чуть больше месяца. Дальше - сплошные противоречия. В одной из автобиографий начала 20-х годов он писал: «В 1915 г. поступил студентом в Московский с/х институт. Работал в землячестве... В ноябре 1915 года вышел из землячества и уехал в г. Тверь с целью начать нелегальную работу в рабочих массах».29 В другой (ноябрь 1921 г.) читаем: «Бросил студенчество и весною 1915 г. уехал в Тверь вместе с т. Патрикеевым и Троицкой».30 Но ведь «весной» 1915 г. он еще и не был студентом! 3
Есть основания предположить, что «весна 1915-го» в ждановских автобиографических документах - не случайная описка. По всей видимости, речь идет об установлении именно с этого года партийного стажа. Но это отдельная тема. Официальных отношений с Московским сельскохозяйственным институтом он вообще не разрывал. Сохранилось его заявление директору института от 15 февраля 1916 г.: «Имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство отсрочить мне взнос платы за 2-е полугодие ввиду отсутствия материальных средств, до 15 марта сего года».31 Весной 1916 г. он еще выполнял учебные задания по сбору каких-то статистических данных о сельском хозяйстве Тверской губернии... Вот в это-то время он, похоже, и прекратил (фактически - для нас это важно) свою учебу в институте. «Моя внешняя жизнь, - писал (в начале лета 1916 г.) Андрей Жданов опекуну, - сложилась так: служил в Твери в городском комитете по борьбе с дороговизною, получал по 45 р. в месяц. Недавно службу прикончил по собственному желанию. Причина: полное отсутствие работы, ту же работу, которая была, я считаю совершенно неподходящей к себе. Нечто машинное. Предложили мне место на фронте помощником заведующего лавкой, жалование 60 р., содержание, чин прапора, обмундирование, подъемные. Решил не брать.. .»32
7 июля 1916 г. он представил в институт справку: «Даю сведения канцелярии, что я призван на военную службу, как родившийся в 1896 году. Студент с/х отделения Андрей Александрович Жданов».33 4 августа, после скоротечного «курса молодого бойца» в царицынском подготовительном учебном батальоне, он был направлен в 3-ю Тифлисскую школу прапорщи-
ков. Здесь на подготовку будущих командиров времени зря не тратили. «С 20-го числа ждем производства в прапорщики, - писал Жданов «дорогим храпоидолам» - приятелям своим 28 декабря. - Давным-давно уже в тумбочках около кровати лежат пальто “со звездочкой”, шашка, в чемодане револьвер... и другие предметы офицерского снаряжения, а время идет и идет. Возможно, что ранее Крещенья в Твери не буду. Сейчас сидим и ни черта не делаем, юнкера курят, играют в карты. Начальство махнуло рукой, ибо мы почти уже “офицеры”, и не вмешивается во внутренний распорядок нашей жизни. В этом отношении мы пользуемся долей свободы... В наших краях пробуду дней 10 - 12. Затем поеду в Казанский округ и поселюсь где-нибудь в Самаре или Нижнем Новгороде, смотря по тому, где будет вакансия. Ближе к родным местам пристроиться не удастся, ибо я кончил школу 121-м (из 230), а в Москву и Питер выбирают кончивших в первой сотне. ... Рефлексиями теперь страдаю мало, хотя почва для них богаче, чем когда бы ни было. Не скажу, чтобы у меня было эпическое спокойствие, но нет и больших нравственных терзаний. Здесь страшно пусто, скучно, но надо во всякой обстановке извлекать материал для жизни, иначе и жить не стоит. Ко мне, как и везде, хорошо относятся товарищи. У нас есть хороший народ. Я не нахожу, чтобы военщина наложила большой отпечаток на всех нас, хотя это должно быть видно со стороны. В сущности, мы все остались прежними, только огрубели и появились новые интересы. Но это все наносно, поверхностно...Я все тот же, что и был, так же хочу прежней вольной жизни. Но пока ее нет, лучше не мучить себя несбыточными надеждами. Придет время, развернемся».34
Наконец - было уже близко к середине января 1917 г/ - их выпустили. На том и закончился путь Андрея Жданова, нацеленный на получение солидного образования в какой-нибудь высшей школе: учиться ему больше не довелось, за исключением самообразования. Человек чувствительный, ранимый он, представляется нам, всю жизнь переживал это как личную драму. Мы склонны объяснить ею мелкую и никчемную «кривду», к которой он иногда прибегал, заполняя графу «образование» в модных у нас анкетах: «незаконч. высшее, «н/з высшее».35 Лукавство - не перед надсмотрщиками за кадрами из ЦК: те располагали подробными личными делами на каждого; Жданов, кажется нам, просто стеснялся отсутствия у него какого-нибудь «престижного» диплома (особенно, когда Андрей Александрович стал «куратором» Нар-компроса, одним из руководителей ВКП(б) и государства).
Summary
This article gives the first detailed and based on the materials of archives investigation of early period' biography of famous statesman A. A. Zhdanov (1896-1948).
1 Российский государственный архив социально-политической истории. Ф. 77. Оп. 2. Д. 1. Л. 1. (далее -РГАСПИ).
2 Там же. Д. 85. Л. 33.
3 Там же. Д. 3. Л. 7.
4 А.А. Жданов (сын) в ряде послереволюционных анкет и автобиографий упорно титуловал отца «приват»-доцентом (т.е. нештатным); мать же, Екатерина Павловна, в одном из официальных обращений к властям (апрель 1909 г.) назвала его «профессором Московской духовной семинарии». - РГАСПИ. Ф. 77. Оп. 2. Д. 85. Л. 32.
5 Там же. Д. 85. Л. 4 - 4 об.
6 Там же. Л. 5.
7 Беседа с Ю.А. Ждановым 16.12.1990 г. Магнитограмма. Л. 5 - 7. Архив авторов (В. Демидова).
8 РГАСПИ. Ф. 77. Оп. 2. Д. 85. Л. 75 об. - 76.
9 Центральный государственный архив историко-политических документов Санкт- Петербурга. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 3595 (далее - ЦГАИПД СПб.)
10 РГАСПИ. Ф. 77. Оп. 2. Д. 84. Л. 71-73.
11 Коробков И.В. Мемориальный Дом-музей А.А. Жданова. Донецк, 1976. С. 4-5.
12 РГАСПИ. Ф. 77. Оп. 2. Д. 85. Л. 1-2.
13 ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 3595. Л. 3.
14 РГАСПИ. Ф. 77. Оп. 2. Д. 84. Л. 5-6.
15 ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 3595. Л. 4.
16 РГАСПИ. Ф. 77. Оп. 2. Д. 84. Л. 9-10.
17 Русский народный начальный учитель. 1909. № 8-9. С. 243-245.
18 ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 3595. Л. 9-12.
19 РГАСПИ. Ф. 77. Оп. 2. Д. 85. Л. 32.
20 Там же. Л. 33 - 33 об.
21 ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 3595. Л. 14.
22 РГАСПИ. Ф. 77. Оп. 2. Д. 79. Л. 4-6.
23 Там же. Д. 1. Л. 4-5.
24 Там же. Д. 87. Л. 6. - Лучшему выпускнику полагалась серебряная готовальня.
25 Там же. Д. 1. Л. 8.
26 Там же. Д. 87. Л. 3.
27 Там же. Л. 6.
28 Там же. Д. 1. Л. 13.
29 Там же. Д. 2. Л. 9.
30 Там же. Л. 14 об.
31 Там же. Д. 1. Л. 25.
,32. Там же. Д. 87. Л. 14-14 об.
33 Там же. Д. 1. Л. 17.
34 Там же. Д. 88. Л. 3-4 об.
35 Там же. Д. 2. Л. 7-7 об.; Л. 85. - Ю.А. Жданов заблуждается, когда говорит об образовании своего отца: «Отец учился в Петровско-Разумовской сельскохозяйственной академии (ныне - Тимирязевка) и Московском коммерческом институте... Первая мировая война не позволила ему завершить (?!) образование... Интересы его при обучении склонялись не к биологии, а к метеорологии и климатологии. К этим наукам он питал склонность всю жизнь... (ЖдановЮ.А. Во мгле противоречий // Вопросы философии, 1993, № 7. С. 65-66). Все это говорится о первокурснике, бросившем по его же собственным свидетельствам вуз (Кстати, названной Ю.А. Ждановым «академии» в России тогда не было) через два месяца после поступления!
Статья поступила в редакцию 27 мая 2004 г.
