CC BY
49
Н.В. Александрова
ДЕТИ И ДЕТСТВО В РУССКОЙ МЕМУАРИСТИКЕ И ПОРТРЕТНОМ ЖАНРЕ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ ХУ1П ВЕКА
Во второй половине XVIII века в духовной жизни дворянского сословия происходят серьезные изменения: отход от догм традиционного мышления, стереотипов общественного мнения, трафаретной оценки личности и самооценки.
По мере консолидации господствующего сословия, увеличения сослов-но-корпоративных привилегий, эмансипации от всепоглощающего авторитета абсолютистского государства дворяне заявляли права и на свою духовную автономию. Рост сословного самосознания обострял в его наиболее образованной части чувство внутренней независимости личности. Причем не только у вельможной аристократии, которой повышенные представления о дворянской чести были присущи исконно. Но такие же понятия разделяли представители рядового старинного дворянства, а также те, кто добился дворянского звания благодаря личной выслуге по Табели о рангах. Примечательно, что эти социально-психологические сдвиги отчетливо проявились именно в мемуарах 1760 - 1970-х годов, в частности в том, как их авторы мотивировали намерения заняться собственными жизнеописаниями. Здесь привлекает более всего выраженное самоощущение личного достоинства, сбрасывающего с себя путы старинных предрассудков. Подлинное достоинство человека - не в величии и древности его рода, а в том, каков он сам по себе, в «величестве» его «заслуг», в его «добрых делах» и успехах на общественном поприще1. Только' это придает человеку реальную ценность, возвышает его в собственных глазах и сообщает интерес его личности, только это нравственно оправдывает и сами усилия по созданию повествования о его жизненном пути. При оценке другого человека на первое место также ставятся его личные качества и заслуги, конкретные дела и поступки. С.Гпинка пишет о С.Ю.Храповицком; «Богатый не только числом душ, но и собственной душой, он был и дворянином, и в полном смысле человеком благородным, по своим делам и помыслам»2. Подобные высказывания свидетельствуют об ориентации на просветительский идеал, с высокими устремлениями и чувствами.
Развитие сознания господствующего сословия во второй половине ХУШ века отличалось сложностью и противоречивостью, которые могут быть поняты как борьба и взаимовлияние различных систем ценностных ориентации: общепринятой и альтернативной традиционным. Процесс девальвации господствующих идеалов и формирование новых интересов, целей, идей был связан с индивидуализацией и усложнением внутреннего мира дворянина. Интерес к собственной духовной жизни приводит к повышению интереса к
духовной жизни других. Личность обретает иную, не официальную сферу своего существования - частную жизнь. Эти изменения отразили именно мемуарная литература, где личностное начало автора находится как бы на поверхности.
Периоду детства в мемуаристке, воспоминаниях, записках конца ХУШ века отводится все большее и большее место, и можно выделить так называемую «детскую» проблему. Тем более, что понимание данного возраста жизни человека имело различия в бытовом и научно-философском плане. В научно-философском плане наиболее интересным представляется сочинение А.Н.Радшцева «О человеке, его смерти и бессмертии», содержащее психологический анализ развития человека, в котором автор рассматривает человека как биосоциальное существо, выделяя младенчество, детство, отрочество, юность и т.д3. Каждый из этапов закономерен и необходим для психофизического становления человека, детство и юность не предел для этого. Вплоть до «возмужалости» человек «острит силы мысленные, укрепляет понятия, рассудок, ум, воображение и память», в результате он приобретает «неисчиСленное количество понятий», доходит до совершенства всех своих качеств, до высшего понятия о добродетели. Развитие его как индивидуума достигает своего пика в зрелом возрасте, в детстве же закладываются основы его будущего развития, поэтому дети требуют особого, пристального внимания со стороны взрослых. Но ранний период в жизни человека имеет свои нюансы и особенности, хотя Радищев не делает акцента на том, что эти особенности невосполнимы, что именно ими ребенок не похож на взрослого. Младенец беспомощен, но чист и открыт для окружающего мира, у маленького ребенка преобладает образное мышление, а отрок страстен и имеет уже склонность к независимости и самостоятельности мышления3.
Ребенок для Радищева - уже не маленький взрослый, как было принято считать, например, в эпоху средневековья. Но ребенок - это возрастное отклонение от нормы, он не взрослый, но потенциальный взрослый. Дитя не просто объект физического ухода, родители ему значительно ближе, чем это представлялось раньше, но так как он еще готовится к будущей взрослой жизни, он нуждается в постоянном контроле. Такой взгляд был характерен для Европы середины ХУШ века, российское образованное дворянство познакомилось с ним несколько позже через просветительски-педагогическую литературу.
В реальности же образы детства несколько отличались от тех, которые представляла западная и российская педагогическая литература. В мемуаристке, воспоминаниях, записках нет четкого деления жизни ребенка на детство, отрочество и юность. Ребенок рассматривается, начиная с младенчества, как существо чистое, невинное, еще близкое к Богу. Он слаб и беззащитен, привязан к матери. Обратная привязанность матери к ребенку воспринималась, скорее, как отклонение от нормы. Ценность детской жизни была не-
велика, так как детей рождалось и умирало много, семьи по обычаю были многодетными, и в реальности органического союза матери и ребёнка не возникало. Однако не является показательным и пример Г.И.Ржевской, которая появилась на свет «по смерти отца» девятнадцатым ребенком в семье. Нужно ли говорить, что в данной ситуации ребенок оказался лишним, девочку крестили украдкой, и только через год мать решилась взглянуть на свое дитя. Закономерным было и отношение девочки, которая в семь лет была разлучена с матерью и увидела ее по прошествии еще семи лет: она сначала привязалась к матери, а затем чувство, искусственно поддерживаемое, угасло «без поощрения» в течение нескольких месяцев4.
В действительности, видимо, было нечто среднее: давали воспитание и образование в зависимости от финансовых возможностей, не придавая детскому возрасту какого-нибудь важного значения. В подавляющем большинстве мемуарной и эпистолярной литературы указывается на недостаточное воспитание и образование, причем очень часто воспитание приравнивается к образованию5. Отношение к ребенку как объекту физического ухода заканчивалось после того, как дитя отнимали от груди в 2 - 3 года, и он начинал мало-мальски себя обслуживать (есть, пить, одеваться). Лет до 6 - 7 ребенок жил на материнской стороне дома на попечении нянек, но при этом родители обращали внимание на его нравственное состояние, обращались с ним довольно строго, так как считалось, что этим они закаляют его волю и вырабатывают характер. Далее ребенок отдавался на попечение гувернера или в казенное учебное заведение (в зависимости от благосостояния родителей и их положения в обществе), где жесткое обращение также считалось нормой. Грубость учителей и гувернеров, применение телесных наказаний - постоянный мотив автобиографических заметок. Казалось бы, дети богатых аристократов до поступления на службу должны были содержаться дома, но в последней четверти XVIII века стало модным отдавай, детей в привилегированные закрытые учебные заведения, прежде всего в столицах и крупнейших городах. Ранняя разлука с родителями, особенно с матерью, тяжело сказывалась на детской психике. Например, П.И.Полетика был отдан в Санкт-Петербургский кадетский корпус, когда ему не было полных четырех лет, но стараниями родителей он был оформлен как шестилетний, и вскоре «по поступлении моем в корпус я едва не умер от воспалительной горячки, причиненной тоской по матери»6.
Главными задачами как воспитателя, так и учебного заведения было приучить к дисциплине {кто умеет повиновасгься, тот умеет и повелевать), дать необходимую сумму знаний, физическую закалку и ориентацию на определенный нравственный идеал. Однако не только занятиям ребенка, но и досугу не уделялось должного внимания. Ребенок мог быть предоставлен сам себе: лазить по деревьям, плескаться под дождем, бегать в саду с погремушками - в раннем детстве; бегать по полям и лесам, гонять голубей - в
более старшем возрасте. Игры детей часто не были похожи на детские игры: это могло быть участие в охоте, игра в карты, такие игры в войну, когда, например, решалось «виноватого» повесить, О подобной игре вспоминает Д.Б.Мертваго. Только после содеянного приходит понимание того, что это не игра: «Я сознался во всем перед солдатом, просил его отвести меня, как убийцу, к воеводе... Солдат пожурил и отпустил»7.
Таким образом, детство предстает, с одной стороны, как переходный, совершенно не самоценный период, ребенку еще отказывают в самостоятельном духовном существовании, его характер лепят, а при сопротивлении применяют побои: своеволие выколачивается, прививается дисциплина. Такие отношения были характерны для периода сохранения патриархальной семьи с ее ролевой структурой, основанной на принципе старшинства, где детям отводилооь подчиненное положение. Это естественным образом проецировалось на отношение к детям в обществе.
С другой стороны, ребенок представляет все больший интерес, который сопровождается навязчивым стремлением полностью контролировать его поведение, а также его внутренний мир, мысли и волю. Такой стиль отношения получил в западной литературе наименование «навязчивого»8. У просветителей появляется интерес к ребенку как объекту воспитания, так как его необходимо поскорее сделать взрослым. Появляется специальная детская литература, ее основная цель - дидактически-назидательная. Более строгим становится отбор учителей и воспитателей. Например, наиболее зажиточные семьи нанимали частных учителей прямо за границей. Все больше внимания уделяется детскому досугу: особые прогулки, детские балы и маскарады, занятия изящными искусствами, чтением. Меняются акценты в деле образования и воспитания: воспитание и образование мыслятся как вещи близкие, но не тождественные, постепенно начинает приходить понимание того, что воспитывать должны прежде всего родители, а иностранные учителя только учить. Воспитание должно включать обязательное знакомство с нравами и обычаями своего народа. Именно родительское воспитание имеет явные преимущества: «При неусыпном надзоре родителей за детьми и наставниками их достигается один из важнейших предметов благоразумного воспитания: укрепление здоровья и постепенное развитие сил телесных»9, Кроме того, наблюдаются характер и склонности ребенка, это приводит к воспитанию нравственности, появляется чувство привязанности и любви родителей к детям и детей к родителям, что является главной опорой общественной нравственности. В общественных учебных заведениях недостаток личного надзора приводит к падению чистоты «телесной и нравственной». Воспитанию приписывается особое значение, оно можеттворитъ чудеса, так как развивает природные задатки.
Если в Европе уже к концу XVIII века дети становятся центром семейной жизни и при этом главная ответственность за воспитание детей ложится
на мать, то в России эти представления складываются несколько позже и медленнее. Женщина могла бросить своего ребенка ради мужа, хотя в этом не было необходимости, и при этом не осуждалась ни семьей, ни обществом. Например, Ф.П. Леонтьева вспоминает, что во время военных событий 1812 года с ребенком расставалась «довольно равнодушно, особенной привязанности не имела, оставляла его на руках» одной из родственниц10. Родители ощущали необходимость заботиться о своих детях, но забота эта проявлялась прежде всего в материальном обеспечении.
Как полноценный человек, готовый к духовному общению, ребенок не воспринимается, и отношения с ним прерываются довольно легко, хотя эмоциональная окраска в этих отношениях, естественно, присутствует. Отказывая ребенку в самостоятельности, опекая по мелочам, взрослые часто воспитывали у детей негативное к себе отношение. В литературе детские воспоминания о себе часто носят отрицательный характер. Например, Л.Н.Энгель-гард пишет о себе в детстве: «Я был самых дурных склонностей, ничего не мог сказать, чтобы не солгать, как скоро из-за стола вставали, тотчас обегал стол и все, что оставалось в рюмках, выпивал с жадностью, крал всякие лакомства. .. Ни наказания, ни увещания, ничего меня не исправляло, сверх того, я был неловок, неопрятен, и стан мой был крив и сутуловат, вот какую я обещал моим родителям радость»11.
При этом ребенок был ориентирован на положительный идеал. Сильные натуры могли справиться с этим противоречием, а слабые чувствовали себя в постоянной зависимости от обстоятельств. Видимо, не зря княгиня Е.Р.Дашкова писала, что самый распространенный тип человека - бесхарактерный12 . В дальнейшем такой человек не только не мог найти сферы самореализации, но и не видел в этом необходимости.
Если привести первичную градацию ценностей, составляющую подобный идеал, то на первом месте будут находиться понятия чести и долга, естественным образом связанные с особенностями сословной дворянской культуры. На второе место можно поставить понятия нравственности и добродетели. Основными добродетелями считались: благоверие, повиновение, любовь, благоразумие, правосудие, твердость, воздержанность13. Всего этого можно было добиться воспитанием; особенно важным считалось воздействие слова, обращенного к человеческому разуму. Мысль никогда не должна «дремать в праздности», т.к. «от праздности до порока - один шаг»14. Необходимо развивать также память и воображение, но и они ни к чему не приведут, если рассудок не управляет ими, а уж философский ум «пригоден на все»15. Идеальный человек умен и приятен внешне, благочестив, всегда спокоен, приветлив, общителен, справедлив, хранит верность в любви и дружбе, знает себе цену, но не чванится происхождением. Он постоянно находится в трудах во имя блага общества и государства. Все эти положительные качества, даже привлекательная внешность, создаются разумным человеком. Но,
ведя речь о русском человеке, нельзя забывать о его чувствах, душе. Идеальный человек обязательно сострадателен, чистосердечен, душа его возвышена и обращена к Богу. Человек с такой душой терпелив и кроток. Душевное спокойствие и равновесие чрезвычайно важны для мятежной русской души. Однако, заботясь о своей душе, нельзя впадать в самолюбование и лелеять свое самолюбие: «Самоблюдение и самолюбие суть различны: первое повешено Богом, второе - вначале испорчено гордостью. Великодушие связало нас с обществом: мы его члены, должны ему себя жертвовать, устраивать к тому наши способности... Часто помышляя о самоблюдении, люди впадают в самолюбие. Большая часть ищет праздности, любомудрейшие - уединения, и то называется «быть с самим собой». Блаженна та жизнь, но таланты их для общества зарыты»16. Реальная жизнь была часто далека от идеала.
Периоды младенчества, детства и отрочества как бы сливались в один длинный отрезок времени, когда человек был связан с родителями и семьей. И вдруг эта зависимость резко ослаблялась или прерывалась. Начинались годы подготовки к службе, вполне самостоятельная жизнь.
С средины ХУШ века в жизнь дворянства начинает прочно входить искусство, и как эстетическая сфера и как сфера приложения индивидуальных чувств, возможность для самовыражения. Среди различных видов и жанров искусства особое распространение получает портрет. Расцвет портретной живописи не случаен: «Тогда русские художники только в портрете могли учиться у жизни и в портретах выражать что-либо жизненное,, ,»17.
Отвлекаясь от индивидуальных особенностей, можно сказать, что русский портрет в целом, во-первых, очень массовое явление, наиболее доступное широкому кругу заказчиков в социальном и географическом отношениях, во-вторых, по преимуществу портрет камерный, хотя в нем есть прецеденты практически всех общеевропейских типов портрета. Сопоставляя русский и эталонный для своего времени французский портрет, следует признать, что трактовка модели во втором случае более живая, раскованная, близкая к собственной традиции живописного и литературного портрета, к своей философской школе, в целом - к пониманию человека, сложившемуся в культуре этой страны. Модель не только способна стать объектом детального и углубленного анализа, но и готова к самооценке, не скрывается за «семью замками», как в русском портрете, но, напротив, может и желает быть обнародованной. Художник склонен к «препарированию натуры» и нередко с русской точки зрения почти рискованно углубляется в пристрастное исследование модели, обыгрывая ее неповторимые особенности. А поскольку человеческий характер полон реальных противоречий, французский портретист, подобно писателю, готов подметить смешное и грустное, иногда парадоксальное, балансирующее на грани гротеска, и, любуясь причудливым сочетанием качеств, запечатлевает их с неповторимым исследовательским удовольствием.
Из-за отсутствия этих тенденций русский портрет в ряде отношений оказывается в большей близости к английскому. Как и русский, последний несет в себе отпечаток помещичьей патриархальности и близости к природе. Портретному жанру обеих стран присуще нечто общее, концентрированно выраженное в положении «мой дом - моя крепость». В обоих случаях, хотя и по разным мотивам, личность в портрете остается доступной во многом для себя и узкого круга, в то время как французские мастера более склонны создавать условия для всеобщего любования моделью и ознакомления с ее жизнью в самом широком спектре: от частных подробностей до обстоятельств общественного бытия.
В любую эпоху собиратель художественных произведений руководствуется целым рядом соображений, среди которых удовлетворение эстетических потребностей - мотив существенный, но не единственный. И кроме того, не будем забывать, что само представление о художественной ценности претерпело во второй половине XVIII века значительные изменения. Та эпоха не знала, например, пропасти между оригиналом и копией, характерной для современного эстетического восприятия. Копия ценилась куда выше, чем в наши дни, а в некоторых аспектах она полностью заменяла образец. Психология времени четко выразилась и в понимании вопросов престижности. Трудно сказать, что было приятней хозяину дома: показать гостю полотно знаменитого мастера или похвастаться произведением своего художника: «Оно, правда, не очень хорошо писано, да писали свои крепостные мастера»'8. И, наконец, еще одна немаловажная деталь. В восприятии человека ХЛЛП - начала XIX столетия портрет занимал промежуточное положение между искусством и неискусством; показательно в этом смысле, что авторы старых описаний проводили четкую границу между картиной и портретом. Находясь в картинной галерее, зритель той поры в основном отдавался во власть любования; в портретной не менее, а может быть, и более существенным было узнавание. В подавляющем большинстве случаев владельцев портретов в первую очередь интересовало, кто на них изображен; и лишь во вторую - кем и как выполнены произведения.
Основную массу портретов, украшавших интерьеры городских и усадебных домов, составляют полупарадные и камерные, первый из этих типов появился в России еще в Петровское время и, как уже отмечалось, особенно характерен для середины столетия. Во второй половине века, особенно с 1770-х годов, наибольшее распространение получает камерный портрет во всех его общеевропейских разновидностях - от близкого к полупарадному до интимного. -
Специфической особенностью типологической структуры русского портрета XVIII столетия является отсутствие или крайняя редкость группового, в том числе семейного, портрета, очень показательного для английской и французской художественной школ, а также так называемых «сцен собесе-
дования». Отсутствовал как самостоятельный тип детский портрет. Вместе с тем для второй половины ХУШ века характерно стремление к созданию максимально полной фамильной галереи. В идеале она должна была включать всех представителей рода, как уже ушедших, так и здравствующих, включающее детей. Такие галереи несли важную информацию о социальном статусе хозяев, о семье в целом и о ближайших родственниках, То есть имели расширенное генеалогическое значение. Так создавалось своеобразное художественное фамильное древо, включающее детей как продолжателей рода.
Портреты способны зафиксировать человеческую жизнь с младенчества до глубокой староста. Благодаря этому они могут претендовать на историческую достоверность, представляя своего рода зрительно постижимую семейную хронику и являясь носителем фамильного сходства. Дети рассматривались как части рода, а их портреты - как его представители. Детские портреты писались по законам изображения взрослых. К юнцу ХУШ века, как уже отмечалось, несколько изменилось, смягчилось отношение общества к детям. Предположительно это нашло свое отражение в портретном жанре. Для сравнения возьмем несколько детских портретов середины и конца ХУШ века известных столичных художников, подверженных наиболее прогрессивным влияниям и веяниям. Для анализа мы выберем парадные и полупарадные портреты, далекие от открытого «изображения» чувств и модели, и художника. Изменения, обнаруженные в них, будут очень показательны. Такое сравнение не претендует на полноту, предполагается выявить только наиболее общие моменты.
Среди русских художников в середине ХУШ века видное место занимает Иван Яковлевич Вишняков. Его портретная живопись, несомненно, испытавшая европейское влияние, также базируется на русских живописных традициях, что проявилось в следующих чертах. Главное и исключительное внимание в портретах обращается на лицо. Тело не играет большой роли в изображении и пишется плоско, схематично. Под тщательно и мастерски написанным платьем плохо угадывается живое тело. Для портретов этого художника характерны статичность позы, подчеркнутая монументальность. Движение для Вишнякова - это нарушение гармонии, оно заслоняет главное. Статичность же позволяет подчеркнуть важность сюжета. Особенностью портретов является и их живописное решение. Вместо тоновой живописи, какую предпочитают европейские художники ХУШ века, Вишняков использует большие локальные пятна, не вписывая цвета в их общую тональность, а противопоставляя один другому. Как правило, в портретах нет глубины пространства, фон плоский и нереальный. Все эти черты говорят о традиционном мироощущении художника. Среди его личных пристрастий - детские портретах. Именно они принесли известность мастеру еще в30-х годах ХУШ века.
Проанализируем самые яркие, самые типичные из них. Один из первых дошедших до нас детских портретов - портрет мальчика Василия Дара-гана (1745; Черниговский областной исторический музей). Он несет в себе все черты официального парадного мужского портрета: фигура развернута по отношению к зрителю в три четверти, голова тоже немного повернута, но в другую сторону; одна рука небрежно упирается в бедро, другая - указывает на лежащий на столике предмет, в данном случае книгу. Представленный поколенно, с портрета смотрит 6 - 8-летний мальчик. Все как у взрослых: его поза, условный жест правой руки. Лицо - приятное, детское, жизнерадостное. Но индивидуальных черт ребенка мы не можем определить. В целом отношение автора к портретируемому очень серьезное, такое же, как ко взрослым моделям.
Также показательны портреты детей Фермор, Сары и Вильгельма (1745 -вторая половина 50-х гг. ХУШ в.). Это парадные, вероятнее всего, парные портреты. Они обладают уже названными чертами: застылость, скованность, торжественность. Портреты парные, но брат и сестра изображены без какой-либо связи друг с другом, в виде взрослых кавалера и дамы. Девочка, лет десяти, изображена в рост на фоне пейзажа и колонны с тяжелым занавесом, у столика с книгой. В ее правой руке - сложенный веер, левой рукой она придерживает тяжелое, по елизаветинской моде, на фижмах, муаровое платье, затканное цветами. Мальчик лет 7 - 9, в красном камзоле и панталонах, в зеленом с золотым галуном кафтане, белых чулках и черных башмаках. Жабо, манжеты рубашки, бант на треуголке, которую ребенок держит под мышкой, парик - белые. Воротник, пуговицы, пояс, ряды галуна на отворотах кафтана и треуголке - «золотые». Костюм модели - это переданная точно в деталях одежда сержанта лейб-гвардии Преображенского полка.
Взрослая одежда, взрослая поза, взрослая жизнь? Исследователи отмечают19, что портрет девочки выполнен более умело, профессионально, чем портрет ее брата. Он отличается большим психологизмом, тонкостью, одухотворенностью. Йо невозможно судить, объясняется ли это самой моделью или явилось определенной потребностью мастера.
Дети, как и взрослые, показаны принадлежащими к определенному социальному кругу. Художник уделяет много внимания деталям одежды, символическим предметам, характерным для данного типа портрета, но не для «предметного мира» данного человека, тем более ребенка. Кроме возраста моделей, ничего не указывает на «детскость» образа. Художник не отрицает наличие духовного начала, но еще не обладает средствами его изображения. Мы видим либо высокую духовность, замкнутую на себе, что характерно доля русской живописной традиции, либо жизнерадостность и легкую веселость, характерную для изображения детей и юношества в европейской живописи, Но и то и другое имеет больше отношение к некоему идеалу, чем к изображению конкретных детей и подростков со своим внутренним миром.
Художник как бы «угадывает» взрослое будущее изображенных детей, значив детство не имеет для него своей самоценности.
Для сравнения возьмем детские портреты Дмитрия Григорьевича Левицкого, который работал, согласно своей «портретной концепции», тесно связанной с идеями русского просветительства, с т.н. «философией моральной». Главной ее целью считался «совершенный человек», связанный с обществом, согражданами.
Среди детских и юношеских портретов наиболее известны портреты воспитанниц Смольного института, предназначенного в соответствии с идеалами эпохи и для воспитания «новой породы людей». Мысль о заказе портретов лучших воспитанниц исходила, по-видимому, от президента Академии художеств Бецкого, выбирала же девушек сама императрица. Серия выполнена в первой половине 1770-х годов, состоит из 7 полотен. Согласно мнению большинства исследователей, центральным полотном был портрет А.П. Левши-ной (1775), по краям от него располагались портрет Ф.С.Ржевской и Н.М.Давыдовой, портрет Е.И.Нелидовой, портрет Е.Н.Хрущовой я Е.Н,Хованской, с одной стороны; портреты Н.С,Борщовой, Е.И.Молчановой, Г.И Апымовой - с другой20. Собранные вместе модели демонстрируют невиданное ранее для русской художественной культуры разнообразие жестов и поз, связанных между собой в ритмическом и смысловом отношении. Живописец «приноравливает» к законам парадного полотна детскую и юношескую модель, по своей природе склонную кзатейливой костюмизации. Весь замысел основан на несколько парадоксальном сочетании «детского» и «взрослого», естественного и театрального, многозначительного и забавного начал. Обыгрывая излюбленную в эту эпоху проблему времени, художник показывает девушек разного возраста. Смольнянки представляют и разные виды занятий, выступая в роли персонажей спектаклей, олицетворяют Танец, Музыку, Декламацию, Науку. Все портреты, таким образом, имеют аллегорический подтекст.
Энергичность жеста, адресованного далеко за пределы полотна, демонстрирует Ф.СРжевская. Левой рукой она указывает не столько на интерьер, где нет предмета, на котором можно остановить взгляд, сколько на нечто более важное. При рассмотрении этого полотна в другом ракурсе жест Ф.С,Ржев-ской вполне можно воспринять как приглашение обозреть весь ансамбль. Апелляция к зрителю, более замысловатая, чем при обычном позировании, не только создает атмосферу театральных подмостков, но и переводит отношения с ним в ранг значимой игры. Между тем в ситуации развлечения публики разыми искусствами создается своего рода наглядная модель воспитательного учреждения. По ней можно получить представление о добродетелях и талантах, выпестованных в Смольном институте, увидеть наглядные преимущества взращивания «новой породы» людей. В подчеркнутой жизнерадостности моделей отражается не только эмоциональный тонус молодых существ, но и своеобразное эпикурейское ощущение всеобъемлющей радос-
ти бытия. Счастье состоит в том, чтобы по-рокайльному2' нравиться зрителю, доставляя ему удовольствие благонравием и веселостью.
Но особенно интересны детские портреты 1780- 1990-х годов-портреты сестер Воронцовых, отличающиеся индивидуальной образной трактовкой. Это уже изображения камерного типа. Такого рода изображения имеют сравнительно небольшой размер, предполагают погрудный или поясной срез фигуры, данной на нейтральном фоне, и потому открывают благодатные возможности для характеристики духовного склада личности, не заслоненной другими подробностями. Художник обращает внимание на внутренний мир ребенка, хотя мы не видим внешних атрибутов «детскости» (одежды, игрушек, книг и пр.). Левицкий учитывает возрастные отличия девочек и несхожее состояние их внутреннего мира, которое проявляется в своеобразной мимике лиц, выражении глаз и т.п. В старшей - Марии - подчеркивается острый ум, в средней - Анне, увлекавшейся рисованием и живописью, - наблюдательность и усидчивость, в Екатерине - повышенная эмоциональность, а в маленькой Прасковье - несмелость и застенчивость. В портретах заложено ощущение счастливого бытия, гармонии телесного и духовного, но акцент ставится на собственные качества модели. Строятся новые отношения модели и зрителя - более доверительные и близкие.
Мы видим, как ребенок, подросток не похож на взрослого - он беспечен, весел, открыт. Внутренний мир взрослого более сложен, наполнен, противоречив. В этом отношении интересны портрет Марии Алексеевны Дьяковой в девичестве (1778, ГТГ) и более позднее ее изображение - уже в качестве замужней женщины (1781, ГТГ). Несмотря на небольшой промежуток времени, разделяющий два портрета, Левицкий настаивает на различиях между образами «юной девы» и молодой дамы. По сути, воспроизводятся два разных этапа жизненного пути. Кокетливая грация в позе Дьяковой сменяется состоянием, исполненным внутреннего достоинства. Почти спонтанная энергичность линейного ритма уступает место продуманной изысканности пластики. Полнота бытия модели, свойственная и раннему полотну, оборачивается более утонченной трактовкой телесного и материального мира. Результатом более сосредоточенного внимания к лицу является неоднозначная мимика. Сквозь прозрачную маску любезной светскости проглядывают признаки сложной эмоциональной жизни. Этические установки не позволяют демонстрировать ее во всей полноте спектра, поэтому речь может идти прежде всего о некоей нерасчлененной совокупности свойств, характеризующих внутренний мир человека.
Конечно, автор сосредоточен на подчеркивании положительных качеств своих моделей, он как бы продолжает «примерять» к ним эталон своего времени. В XVIII столетии порой трудно отделить воплощение эстетического идеала от воспроизведения качеств отдельного человека - за конкретными чертами каждого ребенка проступают образы барочных и рокайльных пут-
ти22, окрашенные отблесками отечественных представлений об ангельском лике23. Но в целом, несомненно, возрастает интерес к проблеме «детского» возраста, ребенок наделяется индивидуальными чертами, в нем перестают видеть только маленького взрослого. В этом мемуарная литература и портретный жанр явно перекликаются. Но духовное состояние ребенка явно не самостоятельно, связано с определенным идеалом. Дети постоянно сравниваются с этим идеалом, и это соответствие более важно, чем их индивидуальные качества.
Примечания
1 См.: Тартаковский А. Русская мемуаристка ХУШ - первой половины XIX в. От рукописи к книге. М., 1991. С.60.
2 Глинка С.Н. Записки // Рус. мемуары. Избр. страницы. XVIE в. М., 1988. С.325.
3 См.: Радищев А.Н. О человеке, его смерти и бессмертии // Избр. филос. и обществ.-полит. соч. М., 1952. С. 289-396.
4 См.: Ржевская Г.И. Памятные записки //Рус. архив. М., 1871. Кн.1. С.1 -3.
5 См.: ВинскиЙ Г. Мое время. СПб., 1914. С.17 - 18.
6 Полетика П.И. Мои воспоминания // Рус. архив. М., 1885. Кн.З. С.308.
7 Мертваго Д.Б. Записки. М., 1867. С. 29.
8 См. напр., работы американского психоаналитика ЛДемоза.
9 Полетика П.И. Указ. соч., С.314 - 315.
10 Леонтьева Ф.П. Записки // Памятники культуры. Новые открытия: Ежегодник. 1988. М., 1989, С.7 - 12.
" Энгельгардт Л.Н. Записки //Русские мемуары... С. 219.
12 См.: Дашкова Е.Р. Записки княгини Дашковой. М., 1991. С. 205.
13 См.: Богданович И.Ф. Таблица для детей, служащая к познанию главных добродетелей // Соч. Т.2. СПб., 1848. С.337.
14 Глинка С.Н. Указ. соч. С. 354.
15 Храповицкий A.B. Дневник. М., 1901. С. 168.
16 Суворов A.B. Письма. М., 1986. С.73.
17 Бенуа А. История русской живописи в XIX в. М., 1995. С. 46,
18 Блашво Д. Рассказы бабушки: Из воспоминаний пяти поколений, записанных и собранных ее внуком. Л., 1989, С.23.
19 См.: Ильина Т.В. И.Я.Вишняков. Жизнь и творчество. М., 1979 и др.
20 См.: Евангулова О.С., Карев A.A. Портретная живопись России второй половины XVIII века. М., 1994. С. 81.
21 Рокайль - орнаментальный мотив рококо, напоминающий раковину неправильной формы. Рококо - стилистическое направление первой половины XVIH века, нашедшее отражение в архитектуре и убранстве интерьера. Отличалось особой изысканностью, утонченностью, декоративностью.
22 Путги - переводится с итальянского как младенцы. Изображения мальчиков - один из излюбленных декоративных мотивов барокко.
23 См.: Евангулова О.С., Карев A.A. Указ. соч. С.57.
Л. Б. Алимова
УРАЛЬСКОЕ БЫТОВОЕ И ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ЧУГУННОЕ ЛИТЬЕ XVIII-НАЧАЛА XX ВЕКА (историко-экономический аспект)
С начала XVIII века на Урале возникает удивительное искусство ~ художественное чугунное литье. Казалось бы, нет более скучного и прозаического материала, чем тяжелый, грубый металл, а талант десятков и сотен уральских мастеров превратил его в изысканное кружево оград, каминных решеток, ступеней, в утонченные кабинетные вещи - подлинные шедевры мелкой пластики. Искусство русских литейщиков было связано с расцветом русской архитектуры и развитием промышленности. Оно было во многом уникальным. Прежде всего тем, что это художественное производство возникло исключительно на русской почве. Крупнейший исследователь уральского декоративно-прикладного искусства Б.В. Павловский считал, что художественное литье из чугуна пришло из Тульско-Каширского района и наиболее ранние отливки относил к 1702 году1.
Первый этап развития чугунного литья - производство архитектурно-декоративных изделий: решеток, ворот, оград, каминов, лестниц, маскаро-нов2. Уже тогда сложились единые эстетические нормы, характеризующие уральский стиль; строгость и ясность художественных форм, подчеркнутая конструктивность изделий. Это был искусно претворенный в чугунном литье мир природы.
Возникнув как производство, обслуживающее потребности дворцового строительства и ландшафтного дизайна, художественное чугунное литьё распространилось по Уралу. В Пермской губернии его изготовляли на заводах Каменском, Кушвинском, Верхисетском, Сысертском, Кусинском, Невьян-ском, Ревдинском, Нижнетагильском, Быньговском, Кыштымском, Пожевс-ком, Елизавето-Пожевском, Добрянском, Бшшмбаевском, Очерском, Юго-Камском, Бисерском, Чермозском, Баранчинском, Лысьвенском; в Оренбургской губернии - на Златоустовском, Саткинском, Миасском, Авзянопетровс-ком и Артинском заводах; наконец, в Вятской губернии - на Ижевском, Боткинском, Бело-Холуницком, Климковском заводах. На большинстве предприятий производство художественного литья было эпизодическим. Как отмечал Б.В. Павловский, практически на каждом чугуноделательном заводе Урала выпускали художественный чугун для внутреннего использования в строи-
