CC BY
0
Determination of ideas about scientific of social knowledge: socio-cultural aspect
Kachabekov Amurbek Gasanbekovich, Dagestan State University, Makhachkala, Republic of Dagestan
Kafarov Telman Emiralievich, Doctor of Philosophy. n., Professor of the Department of Philosophy and History of the
Khalikov Abdulkhalik Sultansaidovich - k.filos. n., dotsent
Dagestan State Medical University, Makhachkala, Republic of Dagestan
Article is devoted to the analysis of a problem of determination of representations about scientificity of social knowledge and its criteria, research of influence of the various social and cultural factors playing a role of mechanisms of development of scientific knowledge, its "driving forces" which have direct influence on ways of reception of knowledge about social reality; define logic of development of knowledge about social reality, social epistemology as a whole, on process of production of knowledge and formation of representations about criteria of its scientificity in various, concrete-historical conditions. The article considers the specificity of socio-cultural determination of knowledge, its complex multilevel and multifactorial nature: the problem of determination of knowledge by culture, state of public consciousness, social and class, anthropological structure, the process of communication in the scientific community, administrative and governmental scientific policy, coming from the political, economic and other institutions of social order, and many others available to the researcher, which ultimately affects the quality of the results of cognitive
Keywords: socio-cultural determination; socio-cultural factor; scientificity of social knowledge; criteria of scientificity of social knowledge.
Цитировать: Качабеков А.Г., Кафаров Т.Э., Халиков А.С. Детерминация представлений о научности социального знания: социокультурный аспект // KANT. – 2023. – №4(49). – С. 217-225. EDN: NGNTDQ. DOI: 10.24923/2222-243X.2023-49.39
Качабеков Амурбек Гасанбекович, кандидат философских наук, доцент кафедры Онтологии и теории познания, Дагестанский государственный университет, Махачкала, Республика Дагестан
Кафаров Тельман Эмиралиевич, доктор философских наук, профессор
Халиков Абдулхалик Султансаидович, кандидат философских наук, доцент
Дагестанский государственный медицинский университет, Махачкала, Республика Дагестан
Статья посвящена анализу проблемы детерминации представлений о научности социального знания и ее критериях, исследованию влияния различных социокультурных факторов, играющих роль механизмов развития научного знания, его «движущих сил», оказывающих непосредственное влияние на способы получения знания о социальной реальности; факторам определяющих логику развития знания о социальной реальности, социальной эпистемологии в целом, на процесс производства знания и формирования представлений о критериях ее научности в различных, конкретно-исторических условиях и под влиянием различных по своим проявлениям детерминант. Обозначена специфика социокультурной детерминации знании, ее сложный многоуровневый и многофакторный характер: проблема детерминации знания культурой, состоянием общественного сознания, социально-классовой, антропологической структурой, процессом коммуникации в научном сообществе, административно-государственной научной политикой, исходящей от политических, экономических и других институтов общества социального заказа и многими другими факторами, которыми располагает исследователь, что в конечном счете влияет на качество результатов познавательной деятельности, складывающиеся в социальном познании стандарты, эталоны, идеалы научности.
Ключевые слова: социокультурная детерминация; социокультурный фактор; научность социального знания; критерии научности социального знания.
УДК 130.1/.3
5.7.7
Качабеков А.Г., Кафаров Т.Э., Халиков А.С.
Детерминация представлений о научности социального знания: социокультурный аспект
Становление и эволюция социальной науки, представлений о научности соответствующих знаний и ее критериях, преимущественно, детерминируются состоянием общественных отношений, экономической, правовой, моральной, религиозной, семейно-бытовой и прочих подсистем общества, его культурой, состоянием общественного, массового сознания, характерными для данного общества социально-классовой и антропологической (охватывающей определенный набор, соотношение типов личности) структур и др. «Вряд ли у кого-то сейчас вызовет сомнения или возражения утверждение, что любое знание является продуктом своей эпохи» [1, 100], как отмечает Е.О. Труфанова.
Поскольку отдельные социальные науки изучают различные сферы, стороны общественной жизни, на формирование представлений о научности, ее критериях применительно к отдельным наукам оказывают влияние и конкретные предметные их области, состояние соответствующих объектов. В принципе можно прослеживать влияние состояния каждой сферы общественной жизни, каждого элемента, каждого социального института на формирование образов науки, критериев научности знания. Интересующая нас детерминация, надо отметить, не является жестко однозначной, включает в себя ряд уровней, промежуточных звеньев. В частности, влияние социокультурных факторов на представления о научности опосредуется состоянием сообщества социальных исследователей. Проводимая общественными, государственными институтами научная политика административного вмешательства государства в научно-инновационной сфере, непосредственно сказывается на воспроизводстве дисциплинарного сообщества через подготовку кадров, организацию системы образования и преподавания социальных дисциплин, на возможностях и интенсивности коммуникации в научном сообществе и т.д. «В последние десятилетия роль государства в научно-инновационной сфере заметна не только в развитых странах, но и в большинстве новых индустриальных, развивающихся и иных стран» [2]. Все это, в конечном счете, влияет на качество результатов познавательной деятельности, складывающиеся в ней стандарты, эталоны научности [3].
Итальянский философ науки Эвандро Агацци в книге «Научная объективность и ее контексты» обосновывает позицию, согласно которой отношение к науке как к источнику «истины» относительно, при этом вместо поиска истины как идеала научного знания на передний план выдвигается идеал объективности знания и научной строгости. Данный переход был следствием уточнения возможностей научного знания, определения ее границ, отказа от наивной веры во всемогущество науки и в ее способность получить о предмете объективное знание. Вместо предмета исследования на первое место выдвигается метод, а объективность характеризует как способ получения знания [4].
Культурно-идеологические, морально-нравственные, религиозные ценности общества, его духовная атмосфера способны оказывать влияние на систему ценностных предпочтений исследователей, на соотношение в ней ориентаций на идеологические, индивидуально-прагматические и иные ценности, на выбор ими той или иной «программы», способных оказывать влияние на когнитивную деятельность субъекта. Как отмечает О.Е. Столярова, «…за выбором той или иной теории стоят комплексные, технические, психологические, культурные, экономические и прочие связи и отношения, нелинейное развитие которых «вклинивается» между когнитивным субъектом и исследуемым объектом и влияет на познавательный (в том числе научный) результат [5].
Факторы, относящиеся к различным уровням социокультурной детерминации представлений о научности, ее критериях, эталонах, не всегда влияют на них в одном и том же направлении. Возможны случаи, когда эти факторы влияют на гносеологические свойства и регулятивы социального познания в противоположных направлениях, или же, когда действие одних факторов «блокируется» другими (так, например, влияние некоторых политико-идеологических и иных факторов может встречать сопротивление со стороны здравого смысла или со стороны морального сознания, которые по-своему влияют на социальное познание и ее результат; определенные с ориентацией некоторых исследователей на прагматические ценности (как, например, борьба за лучшие позиции и финансирование)).
Прослеживая зарождение социальной мысли, элементарных форм научного освоения социального мира, в первую очередь необходимо принимать во внимание, с одной стороны, усложнение общественной жизни, способов производства, государственных, политических, правовых и т.д. институтов, углубление социального разделения труда, с другой стороны – расширение контактов между различными народами, странами, цивилизациями, чему служили захватнические войны, великие географические открытия, создание новых и новых колоний. В условиях усложняющейся практики социальная деятельность могла быть более или менее успешной, если она опиралась на относительно адекватные знания о причинах – следствиях, строении, функциях, назначении, тенденциях развития социальных объектов. Хотя эти знания и не облекались в форму научных утверждений, не подвергались логической организации, систематизации, воспринимались как самоочевидные, они уже выражали некоторые необходимые, закономерные связи, зависимости в социальной реальности, регулярности в поведении индивидов и масс.
Большое значение имело расширение горизонтов исторического, социального мышления на основе сравнения истории, жизнедеятельности, культуры, быта, обычаев, традиций разных народов, стран. Если до Александра Македонского история в глазах древних греков была, в сущности, историей одной конкретной социальной единицы в конкретный период, то после него грекам удалось преодолеть партикуляризм, который окрашивал всю их историографию [6, 32]. Хотя в эпоху Средних веков на развитие социальной мысли отрицательно влияли теология, религиозная схоластика, тогда же наблюдался универсализм христианского понимания мира, основанной на равенстве людей и на признании единства всего человеческого рода. «Все люди и все народы вовлечены в осуществление божественных предначертаний, поэтому исторический процесс происходит везде и всегда его характер один и тот же…» [6, 40]. Однако в провиденциальной, апокалиптической историографии не могло быть выраженной ориентации на критику источников, установление точных фактов, нахождение сущности в самой истории.
Ориентация на такие познавательные ценности, как объективная истина, точность, строгость, доказательность, обоснованность некоторых положений, стала усиливаться с зарождением буржуазных производственных отношений, заинтересованных в точном расчете, калькуляции, взвешивании различных факторов, участвующих в бизнесе, предпринимательской деятельности. Особое значение для достижения определенной научности социального познания имели политическая идеология, философия и культура Просвещения, рационализма. Положительное влияние на социальное познание оказали отрицание теологического объяснения истории, утверждение рационалистической теории общественного договора, идей закономерного характера исторического процесса, исторической эволюции, исторического прогресса, внутренней связи и взаимозависимости эпох человеческой истории, единства природы и общества. Утверждалась вера в неограниченные силу, возможности человеческого разума, основанной на нем деятельности, создавался своеобразный культ Разума. Отстаивали идею о том, что знание приобретает объективный, всеобщий и необходимый характер благодаря разуму, который выступает важнейшим источником знания и критерием истинности.
Формирование в социальном познании XVIII-XIX вв. самых различных эпистемологических, методологических подходов, представлений о стандартах, образцах научности показывает, что они детерминируются не только экономическим строем, характером производственных отношений в ту или иную эпоху развития определенного общества, но и традициями общественно-политической жизни данной страны, конкретной политической ситуацией, соотношением интересов различных классов, социальных групп, идеологическими, мировоззренческими, нравственными позициями исследователей, их жизненным опытом, особенностями стиля мышления и т. д. В то же время на эпистемологических, методологических позициях сказываются некоторые особенности социальной реальности вообще, возможности абсолютизации отдельных ее сторон, аспектов (напр., мотивационно-смысловой сферы, субъективно-личностного фактора или аспекта объективности, необходимой закономерности в социальной действительности). Иначе говоря, система детерминации интересующих нас эпистемологических явлений оказывается весьма сложной – многоуровневой и многофакторной.
На базе капиталистических производственных отношений возникли не только идеология и философия Просвещения, культ разума с соответствующими эпистемологическими установками. В Германии, которая по уровню развития буржуазных отношений далеко отставала от Англии, Франции, сохраняла пережитки феодализма и патриархальщины, в XVIII в. наблюдается переход от рационалистического просвещенческого романтизма к антирационалистическому предромантизму периода «бури и натиска». Одной из самых ярких фигур этого периода был И.Г. Гердер, яркий представитель так называемого историцизма, отвергавшего понятия общезначимости человеческого разума и вневременных универсальных стандартов. Историцизм характеризовался интересом к вопросам истории как специфическим, неповторимым, уникальным феноменам, придерживался принципа индивидуализации, стремился к имманентному пониманию, которое должно базироваться на собственных предпосылках эпохи и все ее оценки должны проистекать из внутренних, а не внешних критериев; явление приобретало смысл в свете присущего ему контекста. Понятие индивидуализации отрицало некоторые основные представления Просвещения: претензии на всеобщность, концепцию разума, идею неизменной человеческой природы и понятие общезначимых прав. Это отрицание придавало историцизму определенные релятивистские черты [7, 476- 478].
На рубеже XVIII-XIX вв. в Германии развивается так называемая герменевтика, огромный вклад в создание которой внес Ф. Шлейермахер. Герменевтика, которая считала целью гуманитарных наук понимание, а естественных наук - объяснение, была объявлена общей основой гуманитарных наук. Близкую данной позицию занимал позже другой немецкий мыслитель, И.Г. Дройзен, который считал, что «в гуманитарных науках мы пытаемся понять, а в естественных – объяснять». По его мнению, «отдельное явление понимается путем его прослеживания к внутреннему, ментальному состоянию сознания конкретного исторического действующего лица (к его намерениям, основаниям для действий и т.д.). Программа развития гуманитарных наук, основанная на методе понимания, заняла центральное место в учениях В. Дильтея и М. Вебера», приняла традиционный характер в немецкой философии и эпистемологии социально-гуманитарных наук. [7, 486]
Но в той же Германии возникли и иные представления о стандартах, эталонах научности социального знания, связанные с марксизмом. Марксистские представления о целях социального познания, его методологических принципах, критериях и эталонах научности, марксистская парадигма анализа экономических, политических, социальных, духовных и т.д. явлений были детерминированы и объективным содержанием тогдашних общественных отношений, и классовыми симпатиями, идеологическими позициями основоположников марксизма, и влиянием трех «источников» марксизма - английской буржуазной политической экономии, немецкой классической философии, французского утопического социализма, и общим духовным климатом эпохи, и влиянием тогдашнего естествознания, утвердившимися там стандартами, эталонами научности. Отмеченные факторы оказали на эпистемологические свойства марксистского учения неоднозначное влияние (так, например, не могло быть однонаправленным и с одинаковыми последствиями влияние идеологических установок К. Маркса и Ф. Энгельса и влияние естествознания XVIII-XIX вв., совершившихся там открытий, характерных для естественных наук методов исследования, парадигм объяснения).
Важнейшая особенность марксистской парадигмы анализа - раскрытие определяющей роли материального производства, способа производства по отношению к процессам социальной, политической, духовной жизни общества. Для понимания смысла материалистического объяснения истории необходимо учитывать социально-политические условия и историческую эпоху, в которой жили и творили ее создатели. Тогда, промышленная революция, которая выразилось в переходе от ручного труда к машинной индустрии, привела к существенным изменениям в общественной жизни - в социально-классовой структуре, в способе производства, политике, мировосприятии людей, в их мировоззрении, ценностных ориентациях и т.д. На подчеркивании определяющей роли способа производства, видимо, сказались еще ценностные, идеологические установки Маркса (как основоположника «научного коммунизма»), связанные с желанием полностью освободить пролетариат от всякого гнета и эксплуатации. Ему казалось, что реальную свободу трудящимся принесет ликвидация частной собственности на средства производства и смена капиталистического способа производства социалистическим, основанном на общественной собственности на средства производства.
С марксистской теорией общества получилось то же самое, что бывает со многими научными теориями: специальное исследование, акцентирование роли одного (важнейшего) фактора при абстрагировании от других факторов – элементов некоторой системы привело к определенной недооценке роли последних.
Марксистская теория уделяет преимущественное внимание объективным общественным отношениям, структурам, спонтанным социальным процессам, что и оправдывало в некоторой мере определенное пренебрежение к индивидам – субъектам социальных действий, без которых невозможны те же объективные отношения, структуры, соответствующие закономерности. Такая картина реальности была отражением всеобщего отчуждения объективных отношений, структур, институтов, социального бессилия индивидов, подвергавшихся тогда безжалостной эксплуатации. К тому же надо учитывать, что основной сферой исследовательских интересов Маркса были экономические отношения, а при их рассмотрении часто отвлекаются от индивидов, субъектов этих отношений. Правда, Маркс, говоря о предпосылках, из которых исходит материалистическое понимание истории, от которых можно отвлечься только в воображении, писал: «Это – действительные индивиды, их деятельность и материальные условия их жизни, как те, которые они находят готовыми, так и те, которые созданы их собственной деятельностью.
Таким образом, предпосылки эти можно установить чисто эмпирическим путем» [8, 8]. Однако Маркс (в силу своих научных интересов, предпочтений) редко занимался специальным анализом действительных индивидов, их взглядов, ценностных ориентаций, чувств, эмоций, аффектов, потребностей, мотивов, установок поведения (исключение составляет, пожалуй, работа К. Маркса «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта») [9]. Конечно же, в своем анализе «безличных» общественных отношений, структур Маркс хотя бы неявно учитывал социально-психологические, моральные свойства индивидов. У него, можно сказать, неизбежно присутствовал определенный образ человека с некоторыми его чертами, свойствами. К сожалению, использованный Марксом образ человека (или «модель человека») носил наивно-оптимистический характер. Нетрудно понять это, если забудем идеологические предсказания Маркса о неизбежном наступлении коммунизма, где исчезнут классовые различия, отомрет государство, свободное развитие каждого явится условием свободного развития всех и т.д. При этом наивно предполагалось, что революционное преобразование общественных отношений, утверждение принципов коммунизма приведет к формированию «нового человека», свободного от пороков, слабостей, типичных для человека из классово-антагонистического общества. Наивно-оптимистические представления о человеке будущего, о природе человека вообще можно объяснить не только тем, что Маркс специально не занимался социологическим или социально-психологическим анализом личности, но и тогдашним состоянием научных знаний о человеке, отсутствием развернутой теории личности, в которой учитывалось хотя бы сложное взаимодействие биогенных, психогенных и социогенных элементов в ее структуре.
Одним из марксистско-ленинских стандартов научности является классовый анализ социальных явлений, обнаружение их связи с интересами, устремлениями определенных классов, социальных групп. При этом учитывается, что классовая сущность, направленность некоторых явлений может искусно маскироваться, вуалироваться громкими, красивыми фразами, рассуждениями об общечеловеческих ценностях, гуманистической риторикой. Правда, в марксистской социальной науке иногда злоупотребляли классовым подходом, не учитывалось сложное переплетение в содержании некоторых социальных явлений классовых и общечеловеческих моментов. Узкоклассовый подход был неразрывно связан с идеологическими установками, которые могли вести к отходу от объективной истины, возникновению определенных иллюзий, предрассудков в наукообразной форме. Вместе с тем надо учитывать, что требование классового подхода к анализу социальных явлений определялось и объективным содержанием общественных отношений той эпохи, когда, действительно, существовали относительно четкие границы между классами, классовые антагонизмы, наблюдалась классовая борьба в различных ее формах и поэтому немало общественных явлений имело выраженную классовую направленность.
Несмотря, на определенную ограниченность, проявления односторонности в анализе общественных явлений, некоторые иллюзии идеологического происхождения, марксистская методология обладает рядом несомненных достоинств, сохраняющих свое значение для дальнейшего развития социального познания. К ним можно отнести:
- преимущественное внимание объективным общественным отношениям, процессам, складывающимся независимо от сознания, воли индивидов- участников социальных действий;
- нацеленность на системное раскрытие причинно-следственных связей между всеми элементами социальной структуры общества;
- рассмотрение развития общества как естественно-исторического закономерного процесса, последовательной смены общественно-экономических формаций;
- изображение общественно-экономической формации как сложной системы, ядром которой является определенный способ производства;
- соединение каузального, системно-структурного, структурно-функционального подходов к общественным явлениям с генетическим, историческим подходами;
- систематическую критику превращённых, иллюзорных, ложных форм общественного сознания, в которых действительность репрезентируется в искаженном виде, что приводит к различного рода вульгаризациям общественной науки.
В критике коммунистической идеологии можно было не допустить неразумного отказа от характерных для марксизма методологических требований и стандартов исследования.
Однако за годы «реформ» у нас наблюдалось почти полная инверсия характерных для марксизма методологических принципов и установок, выдвижение совершенно противоположных им установок. Это определялось прежде всего демонтажем социализма, начавшимся периодом «великого грабежа и хаоса», отказом от коммунистической идеологии, кризисом последней. «И вот теперь под напором внезапно обрушившейся жизни начался великий «отказ», великий пересмотр, старых принципов, но чаще это пока просто «переворачивание» методологических подходов на противоположные, при которых воспроизводятся старые схемы познания и мышления с обратным знаком. Стремительно стала исчезать единственность истины, сменяемая идеей плюрализма и даже утверждениями, что нет различия между истиной и неистиной, хорошим и плохим, добром и злом»…, – писала В.Г. Федотова [10, 48]. Принципам классического обществознания – монизму, фундаментализму, элементаризму, редукционизму, линейности, динамичности – В.В. Ильин противопоставляет новую эвристику неклассического обществознания, которой присущи опорные для нее регулятивы, предписания: плюрализм, полиэкранность, холизм, когерентность, синергизм, дополнительность, релятивизм, нелинейность и др. [11, 37- 43]. Среди предлагаемых «регулятивов» заслуживают внимания требования «удерживать и поддерживать общую панораму событий, создаваемую на разных сценических площадках методом полиэкрана», считать «равноправными, дополнительными описания, легализующие соответствующие типы рассечения предметности со сцепленными с ними автономными корпусами абстракций», выявлять «когерентные, корпоративные, синергетические, принципиально нелинейные эффекты, связанные с авторегуляцией, самодействием на базе «присвоения» фрагментов мира, перевода внешнего во внутреннее с соответствующими его преобразованиями» [11, 40-42].
Безусловно, новые социальные реальности так называемого постиндустриального, информационного общества, а также модернизация общественных отношений ставят перед социальным познанием новые задачи, требуют адекватных изменений в картинах реальности, идеалах, критериях научности. Однако, формулируя отличающиеся от характерных для классического обществознания эпистемологические, методологические требования, надо все же отталкиваться от реальной исследовательской практики, ее потребностей и возможностей. Желательно избегать умозрительно-спекулятивных рассуждений в эпистемологических работах, оторванных от реального состояния социальных наук или ближайших перспектив их развития. Нельзя допускать нигилизма по отношению к классическому наследию социальных наук, выработанных там критериям, стандартам научности. Без необходимой преемственности, удержания всего рационального содержания классической эпистемологии был бы невозможен дальнейший прогресс социального познания. Необходимо, чтобы методологические требования, предписания были конструктивными, способными обеспечивать действительную научность социального знания. Требуется предвидеть последствия возможного их воплощения в исследовательской деятельности.
Некоторые авторы, претендуя на новизну, формулируют (в новой словесной оболочке) методологические требования, которые давно соблюдаются в исследовательской работе. Так, В.И. Алтухов, рассуждая о логическом фундаменте новой теоретико-познавательной парадигмы для социальных наук, выступает за формирование полифундаментальных структур, что связано с переходом от классической картины общества как «паутины отношений» к иной картине, для которой, в частности, характерным становится «разъединение» сфер, их самодостаточность [12, 21- 22]. По всей вероятности, в указанном случае имеется в виду то же самое, что в классическом марксистском обществознании формулировалось как требование учета, выявления относительной самостоятельности, автономности, например, некоторых политических или правовых институтов, форм общественного сознания, элементов духовной культуры и т.д. Что касается метафоры «паутина отношений», то надо отметить бесперспективность достижения научности без раскрытия всей сложной гаммы связей, зависимостей, выражаемых ею.
Следует отметить, что отношение некоторых авторов к проблемам научности, их высказывания о критериях, идеалах научности за последние 15-20 лет во многом были отражением новой духовной ситуации, характеризовавшейся, в частности, интересом к сиюминутному (при утрате внимания к устойчивым структурам, отношениям), политическим прагматизмом, конъюнктурщиной, демонстративным неприятием всего того, что ассоциировалось с марксизмом, социализмом, коммунистической идеологией и т.п. Показательны в этом плане рассуждения И.К. Пантина об «идеале научности для нашего времени»: «Когда надо анализировать не просто объективное направление развития данного общества, а исследовать, понять механизм его изменения в конкретных условиях, тогда объективно-предметные (экономические) зависимости уже не могут рассматриваться в качестве причин, определяющих положения и действия людей. На первый план выходят культурные смыслы и значения, политическая деятельность партий и классов, создающая новое соотношение сил, новое равновесие общественных факторов. «Необходимость» понимается теперь не в прежнем, сциентистски-онтологическом смысле («так необходимо будет»), а в конкретном политическом смысле. Ориентирующейся на волю определенной силы, но учитывающей и волю других сил» [13, 10]. Разумеется, вполне правомерно исследование механизмов изменения общества в конкретных условиях. Но невозможно объяснить этот «механизм» без учета сложившихся у нас экономических отношений, грабежа бывшей государственной собственности, непрерывной борьбы за передел ее, без учета того, что «рыночные» отношения у нас пронизывают и отношения власти, управления, и сферы культуры, образования, здравоохранения, массовой информации и т.д.
Наблюдаемые в наше время изменения в представлениях о критериях, стандартах научности в значительной мере определяются такой существенной особенностью духовного климата нашей эпохи, как своеобразная релятивизация всего общественного сознания (и морального, и правового, и научного, и философского, и эстетического, и религиозного и т.д.), резкое ослабление ориентации на какие-то абсолюты (абсолютные причины, заповеди, нормы, правила, обычаи и т.д.). Причем, наиболее опасным в русле отмеченной релятивизации представляется усиление морального релятивизма, нигилизма, прямого аморализма.
Широкая релятивизация отмечается не только в сознании современного российского, но и благополучного, добившегося относительного равновесия западного общества. П. Бергер отличает «всеобъемлющую неустойчивость мировоззрений в современном обществе», характеризует нашу эпоху как «эпоху общения», т.е. перехода из одной веры в другую, смены убеждений. «Неудивительно также, что именно интеллектуалы склонны радикально и с изумляющей регулярностью менять свои взгляды на мир…сознание относительности, которое во все исторические эпохи было скорее уделом круга интеллектуалов, сегодня оказывается широко распространённым культурным фактом, пронизывающим социальную систему до самых нижних ее этажей» [14, 52-53]. Релятивизм, проникая в теорию познания, эпистемологию, извращает критерий объективной истинности знания, само понятие истины. Так, утверждают, что «вопреки классической эпистемологии, истина в настоящее время может быть истолкована не как воспроизводство (слепок) объекта в знании, а как характеристика способа деятельности с ними. Поскольку таких аспектов может быть много, возможен плюрализм истин и, следовательно, исключается монополия на истину…Обнаруживается связь истины с интересами. Объективность знания состоит в нахождении наиболее адекватных интересам способов деятельности» [15, 50]. В данном случае забывают, что понятие истины приложимо не к способам деятельности с объектом, а к знанию об объекте и направленной на него деятельности (о целях, мотивах, стимулах, организации, условиях, регуляторах, конечных результатах данной деятельности). Можно говорить об истинности знания, вплетенного в деятельность, объективируемого в продуктах деятельности. Но совершенно некорректно говорить об истинности способов деятельности.
С релятивизацией эпистемологии, утверждениями о плюрализме истины в определенной мере связано отрицание объективных закономерностей в социальной реальности, негативное отношение к формулированию каких-либо «законов» в социальных науках. При этом сказываются реалии переходного общества, где очень много неопределенного, неустойчивого, хаотического почти во всех сферах общественной жизни, где функционируют множество неформальных институтов, несанкционированных государством правил социального взаимодействия. В таких условиях мало кто проявляет интерес к раскрытию относительно устойчивых, повторяющихся, необходимых, существенных связей, отношений, тенденций развития в реальности, во многом, зыбкой, аморфной, содержащей немало потенциальных вариантов развития. Индивиды в таком обществе больше полагаются на везение, случайное стечение обстоятельств, внезапную удачу, нежели на какие-то устойчивые, необходимые связи, зависимости в объективной реальности.
Негативное отношение к «законам» общественной жизни определяется также опытом идеологизированного в максимальной степени советского обществознания, где наблюдалась вульгаризация представлений о них. В значительной мере дискредитировал общественные науки выраженный нормативизм в формулировании, толковании «законов», когда они наполнялись преимущественно ценностно-нормативным содержанием, выражая не существенно-необходимые, а нечто желательное, должное с точки зрения общественного идеала. Нередко объявлялись «законами» различные принципы и нормы социальной деятельности, что, конечно же, извращало саму идею объективного социального закона. При этом сущее, существенное отождествлялось с должным. Необходимый характер закона понимали лишь как некую обязательность или желательность соблюдения каких-то принципов в общественной жизнедеятельности, осуществления некоторых идеологических целей. Умножение соответствующих формулировок законов («основной экономический закон социализма», «закон планомерного, пропорционального развития народного хозяйства», «закон социалистической научной управляемости общественными процессами», «закон распределения по труду», «закон социалистического накопления», «закон социалистического народонаселения», «закон экономии времени» и т.п.), лишенных какого-либо научного, объяснительного значения, и вело к вульгаризации общественной науки, превращению ее в квазинауку. Опыт возведения в ранг «законов» положений, явно не заслуживающих этого, до сих пор поддерживает в социальном познании негативное отношение к номологическим высказываниям.
Современное российское общество переживает состояние аномии, характеризующееся ослаблением моральной регуляции поведения значительной части населения, пренебрежительным или равнодушным отношением ее к моральным, правовым, религиозным или иным социальным нормам. К тому же неписанные правила, шаблоны поведения, возникающие на базе «теневизации» самых различных сфер общественной жизни, оказываются более значимыми для множества граждан, чем формально закрепленные нормы законов, подзаконных актов и прочее. Нынешнее состояние нормативной системы российского общества и наличие множества форм отклоняющегося поведения мало способствуют формированию у социальных исследователей желания ориентироваться на какие-то регулятивы, нормы, эталоны познавательной деятельности. Для исследователей больше подходит своеобразный «эпистемологический анархизм», необузданная свобода самовыражения или постмодернизм, для которого, как считает Г.Л. Тульчинский, единственной нормой, каноном является отсутствие норм и канона - нормативность анормативности, эклектизм, возведенный в принцип в духе фейербендовского «все сгодится», «все сойдет» [16, 42].
Определенное влияние на представления о критериях научности оказывает массовая культура, совершившая широкую экспансию и духовную жизнь современного общества, приспосабливающаяся к самым примитивным запросам, потребностям обывателя, нередко раскрепощающая грубые, низменные инстинкты его, выполняющая в основном функцию развлечения.
Для духовной ситуации современной России характерно широкое распространение иррационалистических умонастроений, о чем свидетельствует появление множества экстрасенсов, астрологов, магов, колдунов, к услугам которых обращаются миллионы граждан. Усиление позиций иррационализма в духовной жизни является отражением роста всего нерационального, неразумного, абсурдного в практической жизни, системе общественных отношений, их отчуждения, усиления у массовых индивидов чувств социального бессилия, безысходности и т.п. Такого рода реальности вряд ли могут способствовать достаточной ориентации социальных исследователей на критерии объективности, рациональности, общезначимости знания.
Можно сказать, что реальности современного общества в целом ведут к определенному ослаблению универсальных критериев научности социального знания, отходу от них в познавательной деятельности. Поддержку указанным критериям в социальном познании может оказать влияние естествознания.
Примечания:
1. Труфанова Е.О. «Ситуационное знание» и идеал объективности в науке// Эпистемология и философия науки. - 2018. - Т. 54, № 4. - С. 99–110.
2. Гохберг С.А. Заиченко Г.А. Китова Т.Е. Кузнецова Научная политика: глобальный контекст и российская практика. - М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2011. - 68 с. – С. 6-7.
3. См: Дибраев А.Д., Качабеков А.Г. [и др.] Об идеале научного объяснения в социальном познании // Научная мысль Кавказа. – 2017. - №2 - С. 13-18.
4. См: Агацци Э. Научная объективность и ее контексты. - М.: Прогресс-Традиция, 2017. - 688 с.
5. Столярова О.Е. Спор эпистемологий // Эпистемология. Философия науки. - 2010. - № 2. - С. 65-67.
6. Коллингвуд Р.Дж. Идея Истории. Автобиография. - М.: Наука, 1980. - 485 с. - С. 32.
7. Скирбекк Г., Гилье Н. История философии. - М.: ВЛАДОС, 2001. - С. 476-477.
8. Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология. Критика новейшей немецкой философии в лице ее представителей Фейербаха, Б. Бауэра и Шпенглера и немецкого социализма в лице его различных пророков // Сочинения. - Изд. 2-е. - М.: Госполитиздат, 1955. - С. 18.
9. Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта // Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. - М.: Политиздат, 1957. - Т. 8.
10. См: Классическое и неклассическое в социальном познании // Общественные науки и современность. - 1992. - №4. - С. 48.
11. Ильин В.В. Постклассическое обществознание: каким ему быть? // СОЦИС. - 1992. - №10. - С. 37- 43.
12. Алтухов В.И. Философия многомерного мира // Общественные науки и современность. - 1992. - №1. - С. 21-22.
13. Пантин И.К. Проблема самоопределения России: историческое измерение // Вопросы философии. - 1999. - № 10. - С. 10.
14. Бергер П.Л. Приглашение в социологию. Гуманистическая перспектива / пер. с англ. - М.: Аспект-Пресс, 1996. - С. 52-53.
15. Федотова В.Г. Классическое и неклассическое в социальном познании // Общественные науки и современность. - 1992. - №4. - С. 50.
16. Тульчинский Г.Л. Слово и тело постмодернизма. (От феноменологии невменяемости к метафизике свободы) // Вопросы философии. - 1990. - №10. - С. 42.
