CC BY
279
Клейберг Юрий Александрович
доктор юридических, педагогических, психологических наук, профессор, Московский государственный областной университет (e-mail: [email protected])
Десоциализация и дегуманизация личности в ситуации социальной турбулентности: психолого-девиантологический дискурс
Автор исследует психолого-девиантологический дискурс десоциализации и дегуманизации личности в ситуации социальной турбулентности и риска, используя триединство взаимосвязанных методологических оснований: десоциализация личности в контексте психологии девиант-ного поведения, дегуманизация сознания личности, психологическая безопасность культуры личности.
Ключевые слова: личность, десоциализация личности, дегуманизация сознания, психологическая безопасность, культура личности, социальная турбулентность, девиантогенные риски.
Yu.A. Klayberg, Doctor of Law, Pedagogics, Psychology, Professor, Moscow State Regional University; e-mail: [email protected]
Desocialization and dehumanization of person in the situation of social turbulence: psychological and deviantological discourse
The author researches psychological and deviantological discourse of desocialization and dehumanization of the person in a situation of social turbulence and risk using the trinity of related methodological reasons: desocialization of the person in the context of the psychology of deviant behavior, the dehumanization of the person's consciousness, the psychological security of person's culture.
Key words: person, desocialization of person, dehumanization of consciousness, psychological security, culture of person, social turbulence, deviantogenic risks.
Современное человечество живет в эпоху социальной турбулентности и риска, когда сохраняется угроза взаимного уничтожения, зависть и алчность смешаны со страхом за свое будущее; дефицит невосполнимых ресурсов, девальвация общечеловеческих ценностей и деградация личности имеют тенденцию к росту; увеличивается число деструктивных актов девиантогенного и криминогенного характера, в которых целенаправленно проявляется насилие и жестокость; не исключен риск аннигиляции (уничтожения) всего живого на Земле (омницид).
По мнению О.Н. Яницкого, турбулентность -это всепроникающий риск деградации и разрушения вследствие нового этапа передела мира и его ресурсов, непримиримого конфликта культур, отягощенного локальными конфликтами и войнами [1]. Турбулентность активизирует и провоцирует многие проявления девиантогенного характера.
Усиливающаяся социальная турбулентность и стремительно растущая социальная нестабильность в обществе, которыми изобилует
современная политическая, экономическая и культурная жизнь, имеют в своей основе спиралевидное развитие, которое напрямую затрагивает такие социономические (помогающие) процессы, как позитивная социализация и гуманизация, превращая их в свою противоположность - десоциализацию и дегуманизацию.
В связи с этим необходимо сделать три существенных и взаимосвязанных методологических акцента: десоциализация личности в контексте психологии девиантного поведения; дегуманизация сознания личности; психологическая безопасность культуры личности.
1. Десоциализация (desocialization) представляет собой психолого-девиантологический процесс, означающий утрату индивидом приоритетов, определенных социальных ценностей, норм и ориентиров, сопровождающийся отчуждением индивида от определенной социальной группы [2, с. 29]. Это не что иное, как разрушение процесса социализации, при котором личность постепенно теряет приобретенные социальные качества. По мнению Э. Фромма, «самые прекрасные, как и самые
150
уродливые, наклонности человека не вытекают из фиксированной, биологически обусловленной человеческой природы, а возникают в результате процесса формирования личности» [3]. Этот процесс называют социализацией. Десоциализация же - это «неудачная социализация» (термин Н. Смелзера, 1998). Согласно теории И. Гоффмана, десоциализация заходит так глубоко, что разрушает нравственные основы личности, а ресоциализация является поверхностной. Она не способна восстановить все богатство утраченных ценностей, норм и ролей [4].
Автор статьи склонен считать, что десоциализация обладает социально-психологическими, девиантологическими свойствами, такими как процессуальность, детерминированность, реальность, а также эпатажность, манипуля-тивность, обманчивая уверенность в чем-то, симулятивность, псевдопозиционирование, си-мулякр и др.
Примечательно следующее: в целом эта характеристика соответствует состоянию «быть-впереди-себя» (термин М. Хайдеггера, 2001) как одна из важных экзистенциальных потребностей и сущность личности.
Данный тезис ставит перед исследователями (в первую очередь девиантологами - психологами, социологами, криминологами и др.) множество проблем и вопросов.
Социальное пространство сегодня, с одной стороны, изобилует привлекательной, романтической информацией, предоставляет человеку относительную анонимность, с другой стороны, оно не дает свободу позиционирования своего «Я», усиливая, тем не менее, иллюзорность своего «Я» с помощью социальной сети, СМИ. Усиление «Я» осуществляется не за счет реальных успехов личности, а через ощущение принадлежности к социальной группе, субкультуре, позволяющее ей чувствовать сильное «Мы». Тем не менее, это не дает личности стопроцентной гарантии, что человек сможет «одним мощным движением опустить перекладину детства, перепрыгнуть и ухватиться за следующую перекладину зрелости. Он должен сделать это за очень короткий промежуток времени, полагаясь на надежность тех, кого он должен отпустить, и тех, кто его примет на противоположной стороне» [4].
Однако незавершенность процесса личностной идентичности в ювенальном возрасте, в котором всегда присутствует момент недовольства собой, определяет стремление к некоторому целостному «Я». В Интернете конструируется и трансформируется в альтернативных
образах собственное «Я», часто принимающее девиантные и криминальные формы самоидентификации. Такая трансформация знаменует увеличение разрыва между реальными и ирреальными образами «Я». Десоциализа-ция и самоидентификация осуществляются динамично, путем постепенного отхода от общепринятых, насажденных ценностей, норм и представлений. Их отторжение весьма широко распространено, особенно в интернет-среде.
Формирование отношения к себе, другим людям и миру в целом в процессе социализации может быть как позитивным, так и негативным. Позитивное отношение (positive attitude) предполагает само-деятельность (self-activity), направленную на созидание, новаторство, позитивное творчество, саморазвитие, удовлетворение экзистенциальных потребностей, таких как (по Э. Фромму, 1973) ответственность за кого-то; потребность в преодолении путем созидания; потребность в корнях, основах, чувстве стабильности и прочности; потребность в преданности, в посвящении себя высшей цели, что дает возможность преодоления изолированного существования и наделяет жизнь смыслом; потребность в идентичности, тождестве с самим собой. Любое позитивное отношение предполагает «продуктивную любовь» (термин Э. Фромма) к людям, миру и к себе. При этом сама любовь может носить инстинктивный характер и быть тождественной инстинктивным желаниям, а может быть осознанной, возвышенной, созидающей.
Негативное же отношение (negative attitude) является антиподом позитивного, оно всегда носит деструктивный, разрушительный характер и направлено на саморазрушение, полную аннигиляцию (уничтожение) личности изнутри. Здесь уместна аналогия с теорией Дарвина, в соответствии с которой не способный к существованию организм уничтожается, т.к. не может адаптироваться к условиям существования, оказывается слабым звеном в живой природе.
Причина, по всей видимости, кроется в том, что с девиантологической точки зрения налицо не только противоречие, конфликт двух по своей сути сходных начал, находящихся на разных социальных полюсах (позитивное -негативное), но и возможность взаимоперехода одного в другое (единство противоположностей). Творчество тоже может иметь черты деструктивности, некоторые формы негативизма могут являть собой элементы творчества. М.К. Бахтин в этой связи замечает, что «...два принципиально различных, но соотнесенных
151
между собой ценностных центра знают жизнь: себя и другого, и вокруг этих центров распределяются и размещаются все конкретные моменты бытия» [5, с. 158].
Это, безусловно, характеризует процесс взаимосвязи двух взаимодействующих элементов социальной и личностной системы (внутреннего и внешнего проявления, деятельности, поведения, отношения личности к себе, другим людям и миру) как девиантологический процесс. Внутреннее взаимодействие (internal interaction) - это всегда какая-либо связь (link), оно осуществляется внутри целостного образования, направлено на него. Внешнее взаимодействие (external interaction) - это всегда какое-либо столкновение (collision), оно направлено не на сохранение, а на изменение, нарушение и искажение взаимодействующих объектов, дестабилизацию и дисгармонию, а в целом - на десоциализацию. Турбулентные состояния в общественном развитии способствуют этим процессам.
Все, вероятно, зависит от быстроты и адекватности такого взаимоперехода, переключения с одного компонента (позитивного) на другой (деструктивный) и наоборот при их определенном личностном соотношении, оценке и самоопределении, которые могут осуществляться через самосознание («^gito ergo sum»). Подобный взгляд помогает всесторонне рассмотреть проблему, увидеть ее в новом свете.
Социальная турбулентность, несомненно, ускоряет процесс десоциализации личности, во многом упрощая сам процесс социализации, делая его примитивным, ущербным, агрессивным, жестоким и неперспективным. При этом происходит утрата индивидом навыка приобретения позитивного социального опыта, ценностного ориентира, отражающаяся на его поведении, жизнедеятельности и возможности самореализации в социальной среде, вплоть до полной потери связи с ней.
Современные IT-технологии и чрезмерное пользование Интернетом ускоряют процесс деструктивной десоциализации, трансформируют и дегуманизируют личность, которая зачастую не может восстановить уже освоенные ценности, нормы и роли в полном объеме. Личность сознательно теряет свой потенциал самореализации и саморазвития, обычного образа жизни. По сути, речь идет о распаде и деградации личности, приводящих к деформации системы внутренней регуляции и формированию искаженных ценностно-нормативных представлений и асоциальной направленности .
Однако важную роль, наряду с Интернетом и информационными технологиями, в механизме десоциализации личности играют воспитание и подростково-молодежные (ювенальные) субкультуры, которые, как правило, имеют собственную систему ценностей и норм, отличающуюся от доминирующей в обществе культуры и морально-правовых норм или противоречащую им. Ювенальные субкультуры девиантной ориентации являются активными трансляторами девиантного и криминального социального опыта. Механизм десоциализации личности здесь представляет собой принятие ею норм девиантной (криминальной) субкультуры в качестве социально-психологической защиты от преимущественно насаждающего и доминирующего характера действия социальных институтов социализации (семьи, школы, СМИ и т.п.).
2. Дегуманизация - процесс, затрудняющий идентификацию личности, обезличивающий и обесценивающий ее образ.
Для дегуманизации характерны: пренебрежение к личности как таковой или отдельным общностям людей (нациям, расам, группам по половому и религиозному признаку); обесценивание человеческой жизни; лояльное, порой позитивное отношение к насилию; категоричность мышления в том, что касается отрицания высших проявлений человечности, толерантности и гуманности.
Психолого-девиантологическую основу дегуманизации сознания личности образует, вероятнее всего, уязвленное чувство самолюбия, неспособность преодолеть комплекс неполноценности на путях подлинно созидательной активности, позитивной самоидентификации и т.п., что провоцирует в конечном счете проявление девиантного и криминального поведения и приводит к ситуациям имманентного личностного и социального риска.
Для понимания сущности и содержания закономерностей дальнейшего развития явления дегуманизации сознания личности в ближайшей и более отдаленной исторической перспективе и роли молодежи в нем необходимо определить то общее, что характерно для поликультурной среды современного общества. В условиях социальной турбулентности и растущей неопределенности в мире этим общим признаком как раз является риск, выступающий в качестве детерминирующего фактора, обусловливающего жестокость и агрессию.
Негативные явления (экстремизм, наркомания, преступность и т.п.) часто выступают как эпатажный и манипулятивный механизм воз-
152
действия субъектов взаимодействия друг на друга, имеющий социально-психологическую и девиантологическую основу, создающий угрозу эффективному функционированию субъектов и институтов поликультурной среды и способствующий развитию маргинальной криминализации в обществе. Особенно подвержены деструктивным психологическим воздействиям подрастающие поколения [6; 7; 8; 9; 10; 11].
Многие молодые люди не осознают до конца всей пагубности негативных явлений и не могут адекватно оценить все последствия и масштабы их негативного влияния на сознание, здоровье и в целом на жизнь человека. Наркомания имеет много внешне скрытых проявлений. Имеющаяся официальная статистика не дает и не может дать полного представления о серьезности проблемы из-за ее латентности.
Наркомания - это стимулирование специальными медицинскими или природными препаратами и средствами (наркотиками) появления возбужденного или угнетенного состояния центральной нервной системы человека с последующей физической и психологической зависимостью от них. Главной причиной наркотической аддикции является эффект эйфории и «ухода» от проблем, жестокой реальности, сложности бытия.
Наркомания характеризуется появлением необратимых изменений в психике людей: более чем в 50% случаев наблюдается снижение памяти и интеллекта, а у 75% молодых людей происходит заметное снижение морально-этических качеств, деградация личности. Эти типичные последствия наркомании и определяют социальную опасность наркоманов. К медико-социальным последствиям наркомании следует также отнести высокую вероятность заболевания СПИДом, смерть в результате случайной передозировки, самоубийства, несчастные случаи в состоянии наркотического опьянения и т.п.
На протяжении последнего полувека одной из наиболее часто упоминаемых в информационном пространстве мира угроз человеку и человечеству является экстремизм. Среди острых политических, экономических и социальных проблем современности экстремизм представляет одну из главных опасностей. Он вошел и в жизнь современного российского общества, представляя реальную угрозу национальной безопасности страны.
Политический радикализм и диверсион-но-экстремистские методы ведения операций создали предпосылки возникновения современного экстремизма и терроризма.
Среди известнейших международных экс-тремистско-террористических организаций выделяются: «Исламское государство», «Ир-
ландская республиканская армия», «Хамас» -исламистское движение, «Хезболла» (партия Всевышнего), «Тигры освобождения Тамила», «Фронт освобождения Палестины», «Аль-Каида» (Мировой исламистский фронт джихада) и др.
Социальные опасности в нашем обществе вызваны, прежде всего, низким духовным и материальным уровнем жизни. Следствием социально-экономических трудностей в государстве стало не только ухудшение жизненного потенциала населения, но и развитие негативных и очень опасных явлений (коррупция, взяточничество, наркомания, алкоголизм, рост преступности и др.), а в целом - криминальная маргинализация общества.
Интегративный подход вполне отвечает ключевым положениям методологии деви-антологической науки (содержание теорий производно от исходных понятий и логически непротиворечивых положений, отличается целостностью системы понятий и др.) [12] и опирается на девиантологическую синтагму - систематизированную и логически выверенную систему знаний, полученных на базе разных парадигм [7].
Профилактика негативных явлений, социальная помощь наркозависимым и склонным к употреблению наркотиков гражданам, борьба за здоровый образ жизни помогут снизить угрозу экстремизма. Однако, как отмечает Л.Н. Рыбакова (2014), основная проблема российской наркоситуации заключается в том, что профилактическая работа ведется методом атак, наскоков преимущественно среди несовершеннолетних, используются методы, адресованные когнитивной сфере психики («пойми», «запомни», «знай» и т.п.). При этом в научной литературе наркомания давно признана биопсихосоциальной болезнью, затрагивающей ценностные и нравственные аспекты жизни человека в обществе. Это означает, что профилактическая работа не может ограничиваться подростково-молодежной категорией и должна, помимо лекций и консультаций, включать интерактивные формы работы с аудиторией, а также создавать стойкий мотивацион-ный иммунитет к наркотикам и психоактивным веществам [13, с. 36-37], что и будет залогом успешной профилактики экстремизма.
Следует понять, что в состоянии социальной турбулентности дегуманизация сознания затрудняет личностную идентификацию, обезличивает и обесценивает ее, в результате чего утрачиваются ценности человеческой личности, создается своеобразный «антиидеал» человека. При этом личность теряет свою уникальность и неповторимость. «Что есть человек, когда он занят только сном и едой?
153
Животное, не больше», - изрекает один из персонажей У. Шекспира. Очевидным является то, что дегуманизация сознания предполагает лишение всех представителей аутгруппы подлинно человеческих качеств : люди , став -шие объектами дегуманизации, сравниваются с нечеловеческими существами (животными, стадом).
Очевидным является также и то, что дегуманизация сознания - это многоуровневое явление, которое характерно как для индивидуального, так и для коллективного сознания. В первом случае дегуманизация может проявляться в форме обезличивания личности. На уровне коллективного сознания дегуманизация возводится в ранг идеологии. Некоторые исследователи (Дж. Рубин, 2002) приходят к выводу относительно того, что дегуманизация, кроме обезличивания других людей, рано или поздно приводит и к самообезличиванию, т.е. утрате осознания собственной идентичности.
3. В связи с ситуацией социальной турбулентности последние десятилетия все больше и больше в российском поликультурном пространстве актуализируется проблема безопасности не просто личности, а ее культуры в целом (нравственной, духовной, информационной, образовательной и т.п.). Это обусловлено, с одной стороны, растущим научным интересом к данной проблеме, персонализацией и персонификацией идей, научных концептов, т.е. всего того, что составляет процесс развития личности (в широком смысле слова), а с другой стороны, усиливающимися социальными рисками девиантогенной (криминальной) маргинализации личности, потерей ею чувства культурной идентификации и как результат -утратой или деструктивной трансформацией духовно-нравственных ценностей и ориентиров, социокультурных смыслов жизни, размыванием в личности уникальной этнонацио-нальной основы, того таинственного «центра личности» - «я», о котором писал А.Н. Леонтьев [14, с. 228]. При этом деформируются и разрываются межиндивидные связи, в которых личность является носителем, воспроизводителем и транслятором своей индивидуальности и культуры.
В этой связи актуальным является анализ проблемы психологической безопасности культуры личности при наличии рисков в современном российском обществе. О безопасности общества и личности говорится, прежде всего, в законодательных и юридических документах: Конституции РФ, Федеральном законе РФ от 28 декабря 2010 г. № 390-Ф3 «О безопасности», Федеральном законе РФ от 21 декабря 1994 г. № 68-ФЗ «О защите населения и территорий от чрезвычайных ситуаций природного
и техногенного характера», Указе Президента РФ от 12 мая 2009 г. № 537 «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года», постановлении Правительства РФ от 30 декабря 2003 г. № 794 «О единой государственной системе предупреждения и ликвидации чрезвычайных ситуаций» и др. Многие аспекты безопасности личности исследуются в рамках дисциплины «Безопасность жизнедеятельности». Всего этого явно недостаточно для формирования (развития) у личности чувства уверенности, безопасности, а также для самозащиты и выбора альтернативных способов реагирования на социальные риски, связанные с усвоением, репродуцированием и транслированием культуры общества, воспитанием индивидуальной культуры.
В широком смысле термин «психологическая безопасность» употребляется для обозначения любого поведения, предупреждающего и устраняющего психологический дискомфорт личности.
В нашем случае под психологической безопасностью понимается положительное самоощущение человека, его эмоциональное, интеллектуальное, личностное и социальное благополучие в конкретных социально-экономических, социокультурных и политических условиях, а также отсутствие ситуаций нанесения психологического ущерба личности и ущемления ее прав. Или же под психологической безопасностью личности можно понимать состояние динамического баланса внутреннего потенциала субъекта и внешних условий, обусловленное наличием гармоничных, приносящих удовлетворение взаимоотношений, характеризующихся защищенностью (отсутствием деформаций, нарушений и трудностей, а также толерантностью) [15].
В любом случае психологическая безопасность личности предполагает опыт «использования», «натренированность» индивидуальных защитных механизмов, способных защитить духовно-психический потенциал личности, реализовать его в процессе жизнедеятельности и сохранить его целостность. Речь идет о выборе необходимой стратегии, обеспечивающей психологическую безопасность личности и ее культуры. Такие стратегии разработаны психологами, и они достаточно многообразны. Для самообеспечения безопасности в научной литературе описаны шесть таких стратегий:
1. Стратегия избегания.
2. Консервативная стратегия.
3. Стратегия копирования.
4. «Впитывающая» стратегия (ассимиляция).
5. Стратегия коммуникативного резонанса.
6. Стратегия развития [15].
Однако известно, что личность как сложно организованная система отношений несет в
154
себе повышенную внутриличностную противоречивость и конфликтность, которые часто находят свой «выход» в различных видах и формах девиантного поведения. Тем самым личность через удовлетворение одной из важных эссенциальных (от лат. essentia - сущность) потребностей и одновременно через готовность приобрести онтологический статус в социальной группе (субкультуре) обеспечивает актуализацию себя как субъекта деви-антогенного персоногенеза и закрепляет за собой определенные паттерны девиантного сознания, поведения и мышления. Это своеобразная борьба человека за самого себя, причиной которой может являться «чувство силы, борьбы и превосходства» (термин В.А. Снегирева). У «Человека борющегося», по В.А. Снегиреву, присутствует «чувство свободы», необходимое ему для изменений, формирования и развития [16, с. 302]. Очевидно, борьба позволяет человеку приспособиться к социуму, сориентироваться в культурных традициях, нравственном и правовом алгоритме бытия, понять, насколько индивидуальные возможности могут быть полезны и эффективны для самоутверждения и саморазвития, чтобы быть готовым к адекватному противостоянию воздействиям рискогенных ситуаций и тем самым обезопасить свою культурную идентичность. Это очень важно, поскольку в течение всей жизни человека сопровождает борьба нравственного с безнравственным, добра со злом, усвоенных им норм права и морали и деятельности (поведения) и т.п., мотивируя и провоцируя его девиантные поступки.
Тем не менее, вопросам психологической безопасности культуры личности в ситуациях социального риска не уделено должного внимания учеными, либо они вспоминают об этом вскользь, мимоходом, опосредованно и касаются главным образом опасного воздействия рискогенных факторов в системе «человек - социальная среда», «человек - общество» и способов защиты от них в чрезвычайных ситуациях. Аспект безопасности культуры в целом и личности в частности учеными не затрагивается.
Уместным будет напомнить, что культура личности в специальной научной литературе рассматривается с нескольких сторон: в гносеологическом плане культура личности есть знания, совокупность смыслов существования; в функциональном аспекте она представляет собой динамический процесс, в котором закономерно проявляются ее культурно-генетическая и деятельностно-творческая природа, характер ее реального культурного бытия; в аксиологическом плане культура личности выступает как образование, локализующееся вокруг определенных групп ценностей, носящих
для нее базовое начало, и генерирующее их; с онтологической точки зрения она зафиксирована как самосозидающий, духовноосваиваю-щий, информационный и нравственно ориентированный феномен [5].
Соглашаясь с данными точками зрения на феномен «культура личности» и понимая под ним целостность природных, психологических и социокультурных характеристик личности, проявляющихся в активной творческой позитивно-созидательной деятельности, мы, тем не менее, рассматриваем культуру личности, используя разработанный нами девиантологиче-ский подход, ставя под сомнение уверенность В.А. Снегирева в том, что «любое желание, действие человека носит нравственный характер» [16, с. 688], направлено на самопроявление нравственной индивидуальности. Было бы идеально, если бы сегодня все было именно так, как искренне полагал ученый в конце XVIII в.
Безопасность культуры личности, вероятно, предполагает некий способ борьбы, даже риск, как своеобразный нравственно-психологический тренаж, ориентированный на избавление личности от неудовлетворенности собой, комплексов, которые она стремится преодолеть. Создавая или совершенствуя личностную культуру, такая борьба, такой риск могут быть оправданы при условии, что связаны с культу-ротворчеством, являются способом позитивной творческой самореализации. Если же речь идет о культивировании в себе деструктивного риска, а потом его преодолении, которое сопровождается получением удовольствия и наслаждения, то мы имеем дело с глубокими психолого-психиатрическими личностными изменениями. И первый (творческая самореализация), и второй (аутодеструктивная мотивация) случаи находятся в плоскости девиан-тологического научного интереса [7; 11; 17].
Что касается безопасности личности, то совершенно очевидным является и то, что как и в биологической, так и в социальной природе человека всюду подстерегает опасность, поскольку он является сложноорганизованной открытой системой, к важнейшим психическим состояниям которой относятся опасность и безопасность. При возникновении какой-либо опасности происходят некоторые изменения в деятельности системы «Человек», которые могут обладать как позитивным, так и негативным эффектом. Все дело в переходе пороговых значений нормального состояния в зону критичности, опасности и способности системы «Человек» регулировать уровень воздействующей на нее опасности (управлять им).
Согласно современным воззрениям на взаимодействие субъекта со средой, сформулированным в основном в трудах Ж. Пиаже, управ-
155
ление опасностью может осуществляться по нескольким сценариям:
система ассимилируется в ситуации и «снимает» таким образом сам факт опасности;
система адаптируется к ситуации и, восприняв наиболее соответствующие ситуации параметры, воздействует на опасность;
система принимает меры к изменению опасной ситуации в соответствии со своими параметрами (Ж. Пиаже, 2004) [15].
Личность сознательно или на уровне подсознания всегда стремится к гармоничным отношениям с миром, социумом и самой собой. Но этот процесс не бывает безмятежным. Однако глубина и сила переживаний у разных людей существенно отличаются и зависят от следующих факторов:
уровень развития личности (сознания) - чем он выше, тем болезненнее кризис; социокультурные особенности; личностные и характерологические особенности;
вид кризисного состояния, переживаемого человеком;
социально-психологические особенности, социальный статус.
Специфика феномена безопасности культуры личности, по нашему мнению, заключается в осознании личностью своей уникальности, способности и готовности развивать свой духовно-нравственный и деятельностно-созида-тельный потенциал, гармоничные отношения и толерантность независимо от того, в какую систему общественных отношений личность включена и какой социальный статут имеет.
Современная российская история, начиная с «легендарных» 1990-х гг., создала условия для социальной турбулентности, огромного количества всевозможных рисков, препятствующих позитивной социокультурной и экономической динамике в обществе; породила неслыханную коррупцию, взяточничество, круговую поруку во всех эшелонах власти, такие виды преступлений, которых в недавнем историческом прошлом не было (похищение людей, терроризм и экстремизм, подростковая проституция, детский суицид, насильственные преступления, жестокость и интолерантность и т.п.); спровоцировала такие социальные явления, как массовая безработица, обнищание народа, социальное сиротство, беспризорничество и попрошайничество, наркотизация и алкоголизация подрастающих поколений; обнажила критические точки общественного развития, способствующие появлению чрезвычайных социальных ситуаций (основательный демонтаж сложившейся уникальной ментальной системы целого народа), обрекла общество на массовую
дезориентацию и утрату индентификации как на индивидуальном, так и на групповом уровне, на антагонизацию социальной структуры, маргинализацию и криминализацию общества, деградацию населения, разрушение личности, отторжение власти народом, депопуляцию страны и др. Все это представляет серьезную угрозу не только отдельно взятой личности, но и обществу в целом и, если хотите, - государственности [11; 17].
Поэтому безопасность в системе «личность - общество» не может мыслиться вне нравственно-духовной (шире - культурной) безопасности. Это в первую очередь касается СМИ, Интернета, рекламы, пошлых, безвкусных и безнравственных телепередач и программ, псевдокультуры, поглощающих образовательный и воспитательный процесс и часто замещающих семью и школу. В результате происходит смещение оценочных акцентов в функционировании всех социальных систем (экономической, политической, образовательной, семейной, личностной и т.п.).
И вот что мы на сегодня имеем (данные по Московской, Тверской и Ульяновской областям за 2013-2015 гг., выборка - 1633 чел.): рост преступности и самоубийств среди детей и подростков; 25% подростков, совершивших правонарушения, находились в состоянии алкогольного или наркотического опьянения; 63,4% подростков имеют опыт употребления психотропных средств; 26% подростков употребляют наркотики достаточно регулярно; более 36% подростков готовы разрешать конфликты силой, при этом треть из них выбирает нож или иное холодное оружие, а 14% предпочли бы что-нибудь стреляющее; о своей готовности к совершению кражи заявили 48% опрошенных, к нетерпимости и избиению человека - 64,2%, проституции - 33% подростков. Год от года растет число несовершеннолетних, привлеченных к уголовной ответственности, все больше становится подростков-рецидивистов. Анализ показывает, что многие дети потеряли семейные и родственные связи, а также связи со школой. Современная школа часто сама провоцирует детей на нервозность, грубое и агрессивное поведение. Это она, школа, не оставила детям никакой альтернативы, по сути, выдворила их на улицу. В то же время на этом фоне, как показывают наши исследования, усиливается влияние уличных авторитетов. Детские приемники переполнены юными беспризорниками. А сколько их на улице!
На уровне общества масштабы деформаций социализации трудно оценить. Они огромны. Все большее погружение подростков и молодежи в пространство Интернета, который, по сути, усиливает социальную турбулентность,
156
является тотальным социальным и психологическим институтом десоциализации (по И. Гоффману - «тотальная институция»), приведет к формированию поколения, у которого будет множество второстепенных интересов, но которое станет абсолютно нерешительным и безответственным в общественной жизни. Эти люди будут обладать широкой осведомленностью и нулевыми убеждениями. Пребывание в условиях, обеспечиваемых таким институтом, по словам И. Гоффмана, приводит к десоциализации индивида [4, с. 25].
Эти тревожные тенденции дают основание говорить о том, что в ситуации социальных трансформаций и транзиций ни образование, ни семья, ни этнос, ни религия не могут выступать в роли гаранта устойчивости социальных оснований, являющихся, согласно В. Франклу, основной движущей силой в поведении личности, в ее стремлении к поиску и реализации смысла своей жизни.
Десоциализация направлена на разрушение (саморазрушение) личностных структур и связей, приводящее к дестабилизации, фрустрации, агрессии, конфликтам, девиациям, нарушению гармонии и социально-психологическому гомеостазу как самой личности, так и общества в целом.
Стремление к поиску новой идентичности, отчетливо проявившееся в последние десятилетия у большинства подростково-молодежных групп и субкультур, порождает острые социальные коллизии и приводит к возникновению сложных психологических ситуаций, в рамках которых становится почти невозможным утверждать, какой тип идеологии и культуры является в настоящее
1. Яницкий О.Н. «<Турбулентные времена»: слоган или проблема социологии? URL: http:// www.ssa-rss.ru/index.php?id=508&page_id=19 (дата обращения: 09.12.2016).
2. Клейберг Ю.А. Девиантология: словарь. 2-е изд., доп. М., 2016.
3. Фромм Э. Анатомия человеческой де-структивности / пер. с англ. М., 1994.
4. Гоффман И. Представление себя другим в повседневной жизни. М., 2001.
5. Бахтин М.К. Философия поступка // Философия и социология науки и техники / отв. ред. И. Т. Фролова. М., 1986.
6. Клейберг Ю.А. Девиантология терроризма и экстремизма. М., 2016.
7. Клейберг Ю.А. Основы психологии деви-антного поведения. СПб., 2014.
8. Клейберг Ю.А., Шогенов М.З. Молодежный экстремизм: опыт социально-психологического исследования личности экстремиста //
время оптимальным для минимизации девиан-тогенных и криминогенных условий, для остановки возрастающих тенденций дегуманизации сознания личности и создания новых, еще более острых, рискогенных ситуаций.
Всеохватывающая социальная турбулентность и рискогенность в обществе привели к развалу сложившейся за тысячелетия ментальной культуры российского народа и сознательному созданию некоего девиантного (криминального) офшора - зоны, где происходит социализация личности на основе деви-антных (криминальных) традиций конкретной субкультуры. Именно это служит эффективным условием для успешной девиантогенной социализации рекрутированной молодежи, наученной криминальным (девиантным) паттернам и техникам поведения. И тогда само общество превратится в цивилизационного макродевианта. Человек попадает в «пропасть бытия» (термин М.С. Кагана) от нравственно-психологического дисбаланса, отсутствия перспективы светлого и спокойного будущего, неуверенности в завтрашнем дне, страха за будущее своих детей и др.
Именно поэтому безопасность культуры личности - безусловная ценность человеческого существования и одна из его доминирующих потребностей - требует к себе особого внимания в первую очередь со стороны патриотично ориентированных чиновников и власти и прогрессивно настроенной общественности, поскольку только при обеспечении личностной безопасности могут быть реализованы и другие ценности.
1. Yanitsky O.N. «<Turbulent times»: slogan or the problem of sociology? URL: http://www.ssa-rss.ru/index. php?id=508&page_id=19 (date of access: 09.12.2016).
2. Klayberg Yu.A. Deviantology: dictionary. 2nd ed., augm. Moscow, 2016.
3. Fromm E. Anatomy of human destructiveness / transl. from English. Moscow, 1994.
4. Goffman I. Presentation of ourselves to others in daily life. Moscow, 2001.
5. Bakhtin M.K. The philosophy of the act // Philosophy and sociology of science and technology /resp. ed. I.T. Frolova. Moscow, 1986.
6. Klayberg Yu.A. Deviantology of terrorism and extremism. Moscow, 2016.
7. Klayberg Yu.A. Fundamentals of psychology of deviant behavior. St. Petersburg, 2014.
8. Klayberg Yu.A., Shogenov M.Z. Youth extremism: the experience of social and psychological research of the personality of
157
Общество и право. 2011. № 1(33). С. 237-241.
9. Клейберг Ю.А., Шогенов М.З. Профессиональный опыт социально-психологического исследования личности экстремиста // Вестн. Моск. гос. областного ун-та. 2012. № 2. С. 130-135.
10. Клейберг Ю.А., Семикашева И.А. Социально-психологические особенности подростковых территориальных группировок // Человеческий фактор: проблемы психологии и эргономики. 2004. № 1. С. 42-44.
11. Клейберг Ю.А. Неопределенность самоидентичности: девиантологический конструкт // Пенз. психол. вестн. 2015. № 1(4). С. 166-180.
12. Комлев Ю.Ю. Рестриктивный социальный контроль и совершенствование превенции экстремизма в молодежной среде // Вестн. Казан. юрид. ин-та МВД России. 2010. № 2. С. 8-9.
13. Девиантное поведение в современной России: алкоголь, наркотики, молодежный экстремизм (концепции и исследования) / Т.А. Хагуров, М.Е. Позднякова, В.Н. Ракачев, Л.Н. Рыбакова, Т. В. Чекинева, А. П. Резник, С.Ю. Любин, Е.А. Войнова, Н.В. Мелешко, Н.Е. Хагурова. М., 2014.
14. Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1977.
15. URL: http://www.becmology.ru/blog/warrior/ security_intro01 .htm (дата обращения: 12.11.2015).
16. Снегирев В.А. Психология. Харьков, 1893.
17. Клейберг Ю.А. Аксиоматика агонисти-ческого поведения молодежи // Символ науки. 2015. № 10. С. 242-244.
extremist // Society and law. 2011. № 1(33). P. 237-241.
9. Klayberg Yu.A., Shogenov M.Z. Professional experience of social and psychological research of the personality of extremist // Bull. of Moscow state regional university. 2012. № 2. P. 130-135.
10. Klayberg Yu.A., Semikasheva I.A. Socio-psychological peculiarities of teenage territorial groups // Human factors: problems of psychology and ergonomics. 2004. № 1. P. 42-44.
11. Klayberg Yu.A. Uncertainty of identity: deviantological construct // Penza psychological bull. 2015. № 1(4). P. 166-180.
12. Komlev Yu.Yu. Restrictive social control and improvement of prevention of extremism in the youth environment // Bull. of Kazan law Institute of the Ministry of the Interior of Russia. 2010. № 2. P. 8-9.
13. Deviant behavior in modern Russia: alcohol, drugs, youth extremism (concept and research) / T.A. Khagurov, M.E. Pozdnyakova, V.N. Rakachev, L.N. Ribakova, T.V. Chekineva, A.P. Reznik, N.V. Meleshko, L.N. Rybakova, S.Yu. Lubin, E.A. Voinova, N.V. Meleshko, N.E. Khagurova. Moscow, 2014.
14. Leontiev A.N. Activity. Consciousness. Personality. Moscow, 1977.
15. URL: http://www.becmology.ru/blog/warrior/ security_intro01.htm (date of access:12.11.2015).
16. Snegirev V.A. Psychology. Kharkov, 1893.
17. Klayberg Yu.A. Axiomatic agonistic behavior of young people // The symbol of science. 2015. № 10. P. 242-244.
158
