CC BY
74
С.В. Балакин
ДЕРИВАЦИОННЫЙ ПОТЕНЦИАЛ КОНЦЕПТУАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ И ЕГО ЯЗЫКОВАЯ РЕАЛИЗАЦИЯ
Работа заняла 3-е место во II Всероссийском конкурсе аспирантских работ по когнитивной лингвистике, проведенном Тамбовским государственным университетом им. Г.Р. Державина совместно с Институтом языкознания РАН и Российской ассоциацией лингвистов-когнитологов
деривационный потенциал, потенциальность, синтетическая и аналитическая деривация
В статье рассматривается вопрос о деривационном потенциале единиц языкового и концептуального уровней. В качестве примера реализации такого потенциала изучается синтетическая деривация русского глагола «играть» и его французского аналога, а также делается попытка выявления когнитивных основ данного типа деривации.
Слово является своеобразным отправным пунктом изучения динамики языка, единицей, которая отражает окружающую нас действительность и испытывает воздействие гносеологических, когнитивных и онтологических факторов. Каждый из факторов имеет динамический характер, способствующий изменению слова и его компонентов, как внешних, формальных, так и внутренних, т.е. той функционально-когнитивной информации об окружающем мире, которая в нем содержится. Это свидетельствует о том, что оно (слово) участвует в когнитивных процессах получения и обработки информации, возникающей в «результате осознания человеком своей предметной и интеллектуальной деятельности» [Лапшина 1996: 13].
Помимо того, что слово имеет определенные морфологические и семантические свойства, ему принадлежит «собственный потенциал, проявляющийся, с одной стороны, в возможностях его синтаксической и лексико-семантической сочетаемости, его участия в построении предложений и высказываний, с другой стороны, в его активном отношении к разным видам контекстных окружений» [КРГ 1989: 8].
В философской науке существует термин «потенциальность» [ФЭС 1998: 357]. Данный термин существовал и использовался сравнительно давно. Так, еще в схоластической философии потенциальность воспринималась как свойство материи превращаться во что-либо, что соответствовало действительности. Однако присущие схоластике многие негибкие, догматические и исключающие вариации решения жизненных проблем не давали возможность усмотреть в потенциальности более глубокие причины ее возникновения. Сегодняшняя научная парадигма не обошла вниманием и проблему потенциальности. Так, во-первых, отмечается, что потенциальности при-
суща некая субстанция. Во-вторых, эта субстанция должна обладать «жизненной» энергией, причем чем живее такая субстанция, тем выше ее потенциальность. Потенциальность в таком случае должна обладать тенденцией, некой перспективой, «планом изменения» или структурой, способной к изменениям [ФЭС 1998]. Помимо этого необходим, видимо, такой случай или стечение обстоятельств, которые будут полем для реализации потенциальности. Таким образом, потенциальность не может существовать независимо от раздражающих ее внешних факторов, побуждающих к действию. Потенциальность должна реализовываться, проявляться в некоторой форме, в определенном пространстве и периоде времени. Поэтому два понятия «потенциальность» и «реализация» невозможны друг без друга. Очень трудно представить себе какую-нибудь потенциальность, ни разу не увидев ее в динамическом движении и не замечая ее результатов.
Субстанция, имеющая тенденцию к изменениям, обладает определенной структурой, а структура предполагает наличие элементов. Элементам присуща внутренняя сила возможности действия, т.е. элементы имеют потенцию. Исходя из этого, можно утверждать, что потенция и потенциальность соотносятся, так же как частное соотносится с общим. Поэтому структуре присуща потенциальность, а ее элементам - потенция. Исходя из положения, что структура и элементы составляют целостное образование и исследуются отдельно только при анализе этого единства, необходимо подчеркнуть, что потенциальность и потенция также реализуются в своей совокупности. Совокупность потенциальности и потенции мы будем называть потенциалом, т.е. целостное образование обладает потенциалом и оба явления разделяемы на составляющие, менее крупные единицы.
Экстраполируя выше обозначенную мысль о потенциале на языковые структуры как об их возможности развиваться и изменяться (т.е. об их деривационной способности), деривационным потенциалом между исходными и производными языковыми единицами мы будем называть способность донора переносить свою структуру (или ее часть) на реципиент, создавая его заново или перестраивая его структуру.
Исследуя деривационный потенциал языковой системы, лингвисты ввели специальные термины, раскрывающие специфические стороны деривационных способностей единиц языка.
По нашему мнению, более точным и обобщенным является термин С. В. Артюховой - «словообразовательный потенциал», который основывается на трех понятиях: целостность языковой системы, совокупность деривационных процессов и взаимоотношение словообразовательных единиц. В общей их совокупности потенциал «определяет собой качественную специфику, т.е. способ словообразования, словообразовательный тип, словообразовательный образец, словообразовательную морфологическую модель» [Артюхова 2005: 3].
Каждая языковая единица обладает своей собственной (неповторимой) семантической структурой. Из этого следует предположить, что выявление словообразовательного потенциала любых языковых единиц прогнозируется их семантической структурой, состоящей из семантических компонентов, т.е. определенного набора сем, индивидуальных для каждой лексемы. Таким образом, семантический компонент является важнейшим компонентом при деривации. Многие исследователи рассматривают семантический фактор как наиболее важный. Так, А.А. Шарикова называет способность языковых единиц к трансформации семантическим потенциалом, указывая на тот факт, что «это не только парадигма», но это также и «семантические потенции с семантической характеристикой» [Шарикова 2000: 24].
Для всестороннего рассмотрения различных языковых и когнитивных уровней необходимо, на наш взгляд, ввести более широкое понятие, учитывающее не только синтагматический уровень, но и парадигматический, причем как в синхроническом, так и в диахроническом планах - это деривационный потенциал.
Реализация деривационного потенциала, по мнению К.И. Бринева, имеет два направления. Первая реализация имеет место в специализации значения деривата, «причем развитие данной спе-
цификации выражено как формально, так и семантически» и представляет собой языковую единицу осложненного типа [Бринев 2002: 78].
Вторая сторона реализации деривационного потенциала, как считает К.И. Бринев, «связана с извлечением прямого неспециализированного значения», мотивирующего слова/значения, которое находит выражение в своей внутренней форме [Бринев 2002: 79]. Внутренняя форма слова состоит из элементов, отличающихся более или менее подвижными характеристиками, которые в свою очередь выражаются в динамике, характеризующей данную языковую единицу в целом.
Языковой уровень и, в частности, семантическая структура, являясь «отражением» концептуальной системы, показывает, что она также подчинена деривационным процессам, поэтому необходимо говорить о деривационных процессах концептуальной системы. В соответствии с вышесказанным правомерно будет разделить всю концептуальную систему с точки зрения деривации на два больших класса: зона-донора и зона-реципиента, а каждый отдельно взятый конструкт знания (концепт) соответственно концепт-донор и концепт-реципиент. Концепт-донор должен обладать определенным деривационным потенциалом, т.е. способностью переносить свою структуру (или ее часть) на концепт-реципиент, создавая его заново или перестраивая его структуру. В свою очередь, концепт-реципиент по своей природе должен обладать «пропускной способностью», т.е. способностью пропускать через свою структуру информацию, поступающую извне и менять свою «форму».
Исходя из факта взаимосвязи языка и мышления невозможно не учитывать когнитивную причину деривации. При исследовании способности языковых единиц к деривации ученые по-разному именуют деривационную способность концептуальных и языковых элементов, например, номинативно-когнитивный потенциал (В.С. Горбунова, Г.Ю. Князева); когнитивно-деривационный потенциал (К.А. Шипков); функционально-когнитивный потенциал (Ф.Р. Имамутдинова).
Так, К. А. Шипков усматривает в когнитивно-деривационном потенциале языковых единиц «способности формировать понятийно-смысловые блоки, компоненты которых могут классифицироваться по определенным моделям» [Шип-ков 2004: 28].
В. С. Горбунова, характеризуя номинативно-когнитивный потенциал лексических единиц, кроме указания на их способность «служить сред-
ством именования каких-либо предметов или понятий», акцентирует внимание на сопутствующей способности «хранить и передавать соответствующую информацию» о реалиях человеческой жизни [Горбунова 1999: 4]. Применяя аппарат когнитивной лингвистики, В.С. Горбунова предложила использовать элементы фреймового анализа, при котором выявляются семантические отношения между ядром и периферийными элементами (названными адъюнктами). При выявлении номинативно-когнитивного потенциала В.С. Горбунова решает ряд конкретных задач, например, определяет «виды информации, представленной в текстах» взятого для исследования того или иного деривата, рассматривает способы кодирования информации и определяет номинативно-когнитивный потенциал с одним и тем же адъюнктом [Горбунова 1999: 105]. Самым важным показателем номинативно-когнитивного потенциала лексем, обозначающих вещественный мир человека, В.С. Горбунова признает наличие артефакта. Указывая на необходимость выявления того, какая информация кодируется с помощью имеющихся данных (какими лексическими средствами она выражена), В.С. Горбунова при рассмотрении деривационных изменений в сфере «строительное производство» выявила артефакты, в которые входят, например, здания, сооружения, различные устройства, инструменты и т.д. По мнению автора, между артефактами и адъюнктами существуют определенные семантические отношения, например, параметрические, партитивные, отношения, указывающие на материал, отношения экспе-риенцира и т.д.
Ф.Р. Имамутдинова, относя, например, культурные концепты к глобальным феноменам человеческого бытия, утверждает, что глобальность «предопределяет их сложную структуру значения, отражающую все аспекты конкретизации» таких явлений [Имамутдинова 1999: 130]. Под конкретизацией автор понимает реализацию в речи того или иного концепта, вводя понятие функционально-когнитивного потенциала. Функционально-когнитивный потенциал реализуется, по словам Ф.Р. Има-мутдиновой, там, где переплетаются и взаимодействуют функции языка и функции той деятельности, с которой связан концепт. Например, исследуя функционально-когнитивный потенциал концепта 'говорить', Ф.Р. Имамутдинова указывает на взаимодействие функции языка и, соответственно, функции речевой деятельности [Имамутдинова 1999: 28]. То же самое можно, например, сказать о концепте 'игра', если рассматривать его в свете данной концепции - функционально-когнитивный
потенциал этого концепта реализуется во взаимодействии функции языка и функции игровой деятельности человека. Таким образом, функционально-когнитивный потенциал реализуется в знании о предмете или явлении, которое вербализуется при помощи языковой структуры.
Вслед за Ф.Р. Имамутдиновой, мы исходим из того факта, что существует некое начало, некий элемент, который определяет сущность культурных концептов. При совмещении элементов таких концептов с различными жизненными ситуациями, которые сложились в современном обществе, эти элементы начинают взаимодействовать, приобретая различную социальную окрашенность, что отражается в словарном составе языковых единиц.
Языковая единица обладает «мощностью» тех элементов, которые характерны для нее в данный момент состояния языковой системы, но потенциально в ней содержатся и элементы, утратившие в изменившихся социально-исторических условиях свою значимость. Они как бы «затухли» и в определенный момент готовы опять «разгореться», давая тем самым импульс для деривационных процессов, что ведет за собой развитие полисемии, т.е. расширение употребления словарной языковой единицы. При изучении механизмов языкового расширения Г.И. Кустова отмечает три очень важных, на наш взгляд, момента, по которым можно разграничить языковые единицы с точки зрения их потенции. Во-первых, это то, что потенциал никогда не реализуется в речи полностью, а задействуется лишь какая-то его часть. Во-вторых, это неравномерность реализации потенциала, так как «одна возможность (тип значения) может реализовываться многократно, а другая -ни разу». И, в-третьих, в структуре языковой единицы есть как «системные», предсказуемые, так и «внесистемные», неожиданные значения [Кустова 2004: 30].
Попытка не только определить качественные характеристики деривационных процессов, но и «измерить» деривационную динамику при помощи более точных математических параметров, т.е. вывести количественные характеристики, была предпринята С. П. Кушнеруком, который предложил термин «дериватометрия» и для которого данный процесс складывается из трех составляющих: деривационной продуктивности, корреляционной зависимости между деривационными и функциональными параметрами и деривационной валентности [Кушнерук 1991: 175]. Исследуя деривационную валентность, лингвист
ввел понятие «валентностная мощность», которая проявляется во взаимодействии языковых единиц на уровне синтагматики.
Построение определенных моделей концептуальной деривации с учетом как качественных, так и количественных параметров, по нашему мнению, должно базироваться на динамической характеристике не только действующих, но и потенциально заложенных элементов концептуальной структуры, чтобы определить тот потенциал, на основе которого в процессе концептуальной деривации производятся и воспроизводятся новые элементы языковой системы. Например, говоря о полях концептуального потенциала, Л.В. Бабина имеет в виду, прежде всего, те физические характеристики и параметры, из которых состоит среда обитания человека и которыми он научился при помощи мыслительной деятельности оперировать и пользоваться.
При взаимодействии концептуального и языкового уровней возникает сложная проблема их взаимодействия, так как говорящему приходится реализовывать свои знания (концептуальные структуры), отличающиеся нескончаемым богатством, при помощи детерминируемого и относительно ограниченного числа языковых единиц. Следовательно, концептуальные структуры реализуют семантический компонент одной и той же языковой единицы по-разному. В связи с этим М. Тернер и Ж. Фоконье высказали идею о том, что необходимо отказаться от понятия «значения выражения», а правомернее использовать термин «потенциал значения» [meaning potential]. Понятие «потенциал значения» языковой единицы предполагает, что, во-первых, необходимо исследовать ее концептуальную систему, во-вторых, реализация слова не дает нам общей картины структуры слова и лишь ее большую или меньшую часть и, в-третьих, высказывается необходимость рассматривать лексическую единицу не в отрыве от контекста, а вместе с ним [Fauconnier 1997: 37].
Данная теория, возникшая под влиянием идей о концептуальной метафоре Дж. Лакоффа и М. Джонсона и о ментальных пространствах, оказалась наиболее продуктивной и действенной, если ее рассматривать с точки зрения того, как реализуется концептуальная структура, стоящая за каждой языковой единицей. Узуальное значение языковой единицы непредсказуемо, и его прогнозирование необходимо строить только после вскрытия его концептуальной структуры. «Вскрыв» и изучив структуру можно предположить, какие когнитив-
ные процессы возникают для реализации языковой единицы в дискурсе, а самое главное понять, почему она употреблена именно в данном контексте. В совокупности с концептуальной структурой языковой единицы и ее участием в говорении возникает понятие реализованности данной языковой единицы.
Исходя из многогранной сущности слова, из его способности к трансформации, вопрос о деривационных процессах следует рассматривать в двух аспектах: глубинный уровень, т.е. семантические изменения внутренней структуры слова, и поверхностный, т. е. изменение его формальной, поверхностной структуры. Взаимоотношения лексических единиц возникают не только в линейной последовательности, но и в динамике, в эволюции лексической единицы во времени, в ее деривационном аспекте.
Исходная форма слова не всегда в полной мере готова обслуживать насущные и постоянно меняющиеся потребности общества, поэтому человеку необходимо обладать умением преобразовывать при помощи языковых элементов существующие слова для номинации новых объектов действительности. Одним из таких приемов является синтетическая деривация, т. е. словообразование при помощи аффиксов.
Словообразовательные элементы (т.е. основа слова и аффиксы) составляют целую систему, имеющую свою классификацию, отличающуюся по своим функциональным признакам и входящую в отдельный раздел - деривационную морфологию, которая изучает «морфологические особенности словообразования конкретного языка» [КРГ 1989: 64].
Возможности синтетической деривации того или иного языка зависят от степени развитости в нем словообразовательных элементов. Например, в русском языке система аффиксов богатая и хорошо развитая: имеются классы префиксов, суффиксов, постфиксов, инфиксов. В соответствии с этим различают префиксальные, суффиксальные, префиксально-суффиксальные, постфиксальные, суффик-сально-постфиксальные, префиксально-постфисаль-ные и префиксально-суффиксально-постфиксаль-ные дериваты [КРГ 1989: 636].
Французский и английский языки, не обладающие развитой системой аффиксов и являющиеся для У. Ульмана языками в высшей степени абстрактными, для выражения вторичных значений чаще используют другие средства, например, метафору [см.: Ульман 1962: 17].
Тем не менее, исследуя префиксальное образование французских глаголов, В.Г. Гак выделил в них два типа дериватов, не характерных для русского языка - атрибутивы и привативы: французские префиксы а^, еп-, т-, указывающие на «приближение, помещение чего-то куда-то, возникновение состояния», образуют атрибутивные глаголы, а привативные формируются при помощи префиксов dë-, ех-, е-. В зависимости от типов связей между основой мотивирующего слова и префиксом В.Г. Гак подразделяет привативные глаголы на две группы. Первая группа - это при-вативные глаголы с внутренней объектной связью, указывающие на «удаление, извлечение того, что обозначалось именной основой». Глагольные дериваты с внутренней локальной связью, обозначающие «удаление от места, выраженное именной основой», принадлежат ко второй группе привативных глаголов [Гак 1986: 50].
Сравнивая префиксальное образование глагольных дериватов в русском и французском языках, В.Г. Гак указал на противоположную тенденцию развития такого рода деривации. Так, если в русском языке намного сильнее развито образование глагольных дериватов от глаголов, то во французском превалирует тенденция образовывать префиксальные глаголы от основ существительных. Единственный французский префикс, который «не имеет себе равного в русском языке», -это префикс ге- со значением «повторения для обратного направления движения» [Гак 1986: 50]. Важной проблемой при исследовании синтетической деривации является необходимость определить семантику словообразовательных элементов. Л.В. Бабина акцентирует внимание на проблеме их многозначности. От наличия набора семантических признаков зависит совместительная способность словообразовательных элементов, т.е. способность соединяться с той или иной основой. Аффикс «высвечивает» обусловливающие данный вид деривации потенциально заложенные элементы языковой единицы, при этом, как говорит Я. Зайкаускене, роль аффикса заключается в уточнении семантики деривата [Зайкаускене 1986: 100].
В зависимости от типа словообразовательного элемента производная единица вступает в разные отношения с исходной. Поэтому встает вопрос о соотношении семантики префиксальных дериватов с семантикой исходного слова, а также о деривационных механизмах, лежащих в основе его развития. В дериватологии глагольных единиц выделяют два таких механизма и соответственно два типа вторичной номинации: модификацию и
мутацию (М. Докулил, Е. В. Петрухина, Е.Е. Го-лубкова, Л.В. Бабина и др.).
Первый вид представляет собой конкретизацию лексического значения производящего слова, и в данном случае роль префикса заключается в семантической модификации, а сам префикс является модификатором. Е.Е. Голубкова понимает под модификацией добавление дополнительного признака, который обогащает семантическое содержание исходной единицы, «в результате чего создается более специфицированное название того же предмета или явления действительности <...>». Е.Е. Голубкова на материале префиксальных единиц выделяет двучленность структуры деривата и к модификациям относит пространственные, временные, фазисные и видовые изменения [Голубкова 2002: 98].
Что касается мутации, то, по словам Е.Е. Го-лубковой, она служит для создания нового слова на базе производящего с полным семантическим разрывом между ними. Исследуя мутацию на основе русских префиксальных глаголов, она подчеркивает, что именно префикс выражает действие, а мотивирующая основа играет роль определения действия, например, проиграть = утратить что-либо [Голубкова 2002: 99].
Целью статьи является рассмотрение развития синтетической деривации в русском языке на примере слова «играть» и его французского эквивалента «jouer». Для унифицированного описания разных моделей образования дериватов от глагола играть и его эквивалентов в других языках мы используем латинское словосочетание LUDUM FACERE, т.е. игру совершать.
Целесообразно рассматривать «LUDUM FACERE» в качестве фрейма, под которым вслед за Т.В. Белошапковой мы понимаем структуру «данных, представляющих (стандартную) типическую ситуацию, которая может включать в себя либо один эпизод, либо несколько эпизодов, то есть быть как моноситуативной, так и полиситуативной» [Белошапкова 2007: 178].
Л.А. Панасенко выделяет пять принципов структуры построения фреймов:
• Первое свойство фреймов связывается с их способностью к взаимопроникновению.
• Второе свойство фреймов касается возможности фокусировки внимания человека на любой части фрейма.
• Третье свойство фреймов вводит его непосредственно в динамику мыслительных процессов.
• Четвертое свойство фреймов связывается с их динамической сущностью как открытых структур знания, дающих представление о типовых объектах и событиях.
• Пятое свойство фреймов касается формального представления их структуры. Вершинные уровни фрейма фиксированы и соответствуют вещам, всегда справедливым по отношению к предполагаемой ситуации [Панасенко 2000: 49-50].
Концептуальная структура «LUDUM FACERE» является определенной системой знаний об одном из видов человеческой деятельности, а именно она предполагает наличие субъекта, объекта, способа, времени, цели, результата, средства, места, содержания и сопутствующего обстоятельства, которые строятся на базе инвариантной части.
Понятие фрейма часто используется и при исследовании концептуальной структуры префиксов, за которыми также стоит определенное знание, репрезентируемое при словообразовании. Во фреймовую структуру того или иного префикса, по мнению исследователей, входят такие элементы знания, как локативность, фазовость, оце-ночность, контрарность, социативность, кауза-тивность, ранговость, отрицание, партитивность и квантитативность [Бабина 2003: 99-102]. При взаимодействии двух концептуальных систем -префикса и глагола - происходит фокусирование определенных элементов фреймов.
Образование префиксальных дериватов от глагола jouer можно представить следующей унифицированной моделью: х + LUDUM FACERE = хLUDUM FACERE (модификация/мутация), где х - это префикс, а хLUDUM FACERE - префиксальный дериват.
Представляется целесообразным говорить о существовании своеобразных деривационных полей, образованных в результате «обрастания» исходного слова тем или иным количеством дериватов. В разных языках в таких деривационных полях наблюдается преобладание одних деривационных механизмов над другими. Например, большинство дериватов французского глагола jouer образуется посредством метафорического переосмысления, в то время как эквивалентный русский глагол играть имеет много префиксальных дериватов. При «взаимоналожении» деривационных полей глаголов «играть» и «jouer» обнаруживаются как совпадающие участки, так и участки, которые не являются общими.
Так, если рассматривать дериваты, образованные путем префиксации, то в русском языке,
как было уже отмечено, их намного больше, чем во французском языке. Существует следующий ряд префиксальных дериватов от глагола «играть»: обыграть, переиграть, сыграть, доиграть, заиграть, подыграть, разыграть, выиграть, проиграть и т.д. Большинство этих глаголов не имеют прямых аналогов во французском языке, который обладает всего двумя лексемами, образованными от глагола jouer при помощи префиксации: rejouer; déjouer. Что касается передачи лексического значения, то оно может реализовываться при помощи других лексических средств (например: доиграть - achever de jouer и т.д.). При сопоставлении деривационных полей глаголов играть и jouer наблюдается совпадение лишь одного элемента - rejouer = переиграть, так как глагольная единица déjouer = провалить что-либо не имеет эквивалента в соответствующем деривационном поле русского глагола играть. Таким образом, при сопоставлении префиксальных дериватов, образованных при помощи синтетической деривации поля «играть» и его французского эквивалента «jouer», имеют расхождения как и по количественному составу, так и по качественному, т.е. отсутствие у французского префикса грамматического значения.
Французский префикс re- и его варианты ré-; r-, являющиеся префиксами латинского происхождения, имеют основное значение - «движение назад» (mouvement en arrière) [Le Grand Robert 1991: 186]. Образованные с помощью этого префикса глагольные единицы имеют следующие значения: возвращение назад (ramener en arrière); возвращение в исходное состояние (le retour à un état antérieur); повторение (la répétition); усиление (le renforcement); окончание действия (l'achèvement) [Ье Grand Robert 1991: 186]. Как видно из семантики французского префикса re-, его фреймовая структура строится на базе фа-зовости, т.е. передает повторность или начало действия, и квантитативности, обозначающей усиление количественных параметров.
При соединении с префиксом re- глагольная основа jouer, обозначающая игровое действие, сохраняет данное значение, приобретая количественную характеристику: возобновление действия, т.е. совершение игры во второй (в третий и т.д.) раз. Отметим, что при образовании лексемы rejouer по модели re + LUDUM FACERE характеристика «возобновление действия» имеет некоторые нюансы. Во-первых, предполагается возобновление игры после завершения действия, поэтому модель re + LUDUM FACERE имеет значения LUDUM FACERE de nouveau/une nouvelle
fois/après l'avoir cessé, т.е. jouer de nouveau/une nouvelle fois/après l'avoir cessé = rejouer. Данный вариант близок к русской лексеме переиграть (какую-нибудь игру).
Во-вторых, производная единица с рассматриваемым префиксом может обозначать «многократное повторение игрового процесса», таким образом, получаем: re + LUDUM FACERE ^ LUDUM FACERE plusieurs fois = jouer plusieurs fois ^ rejouer. Например:
Je n'ai jamais joué une partie d'échecs...sans l'avoir rejouée seul quatre ou cinq fois la nuit, dans mon lit [Ъе Grand Robert 1991: 186].
Bloquée par la maladie, cette troupe s'était vue contrainte, après accord avec notre Opéra, de rejouer son spectacle, une fois par semaine [Camus 1947: 199].
Образование префиксального деривата déjouer строится по модели dé- + LUDUM FACERE = «contre» jouer = déjouer [qch], например, déjouer les plans/les manoeuvre s/le s combinaisons d'un adversaire une intrigue/un complot. Префикс dé- и его варианты «dé-, des-, dés-; dis-», которые также имеют латинское происхождение, обозначают: интенсивность действия (action intensive); усиление действия (renforcement de l'action); завершенность действия (achèvement de l'action); лишение/изъятие (la privation); отрицание (la négation) [Le Grand Robert 1991: 288]. Фреймовая структура префикса dé- при существовании инвариантной части «привативность» может иметь и такие характеристики, как квантита-тивность (интенсивность) и фазовость (фаза конца). В рассматриваемом глаголе префикс dé- используется в значении лишение/изъятие, но он играет для лексемы jouer «мутационную» роль: согласно словарю «Le Grand Robert», глагол déjouer является синонимом слов échouer = провалить или не удаваться и empêcher = мешать или препятствовать, т.е. в результате процесса мутации происходит его полный семантический разрыв с производящей основой jouer. Ср.:
Agacé, je me souvins de certain exercice, j'essayai la pistolétade. Peine perdue! On ne jouait plus. Il ne s'agissait plus de jouer, mais de déjouer [Ба-зен 1979: 189].
Тем не менее, значение деривата déjouer исходно связано с игровым началом, на что, в частности, указывают и метафорические фразеологические единицы, включающие глагол jouer и имеющие аналогичное значение - «раскрытие чьих-либо планов»: jouer de la musique - выдать соучастника; montrer (abattre, étaler) son bon jeu -раскрыть свою игру (свои карты).
В результате взаимодействия значения префиксального деривата и контекста лексема «может стать многозначной, и в одном или нескольких из своих значений настолько удалиться от своей мотивирующей основы, что между ними будет утрачена всякая связь» [Бабина 2003: 119]. Так, в зависимости от сочетаемости глагола déjouer с различными существительными в конкретных контекстуальных условиях на первый план выдвигаются, хотя и близкие, но все-таки разные значения обнаружить/раскрыть/провалить/сорвать. Например, в следующем примере глагол déjouer в сочетании с существительным piège (ловушка, западня) имеет значение обнаружить или раскрыть:
La reine de Saba, votre reine si célèbre, dit-il, était non seulement riche, jeune, belle, mais très intelligente. Elle avait déjoué tous les pièges de Solomon... [Denieu 2004: 37].
В сочетании со словом ruse (хитрость, уловка) глагол déjouer принимает значение разоблачить/вывести на чистую воду:
J'étais à la fois honteux de me sentir joué et fier de sentir que je déjouais la ruse [Le Grand Robert 1991: 288].
То же самое можно сказать и о сочетании со словом astuce (лукавство, коварство), например:
Félicité, invariablement déjouait leurs astuces; et ils s'en allaient pleins de considération pour elle [Le Grand Robert 1991: 288].
Данный глагол может принимать значение помешать чему-либо/кому-либо как в следующем примере, в котором в качестве дополнения выступает существительное précaution (предосторожность, меры предосторожности):
Le hasard déjoua toute précaution [Le Grand Robert 1991: 288].
Ярким примером употребления глагола déjouer является его использование в СМИ при сообщениях о предотвращении террористических актов против гражданских самолетов Великобритании и США 10 августа 2006 г. В этот день в лондонском аэропорту «Хитроу» кто-то известил о готовившихся терактах, спецслужбы среагировали моментально, и трагедия была предотвращена. Глагол déjouer является «квинтесенцией» описания данных событий, а его значения могут быть «разведены» в зависимости от его сочетаемости с различными дополнениями.
Так, в статье, рассказывающей об интервью с полицейским из Скотланд-Ярда, французский журналист употребил этот глагол в сочетании с
лексемой complot в значении раскрыть: déjouer un complot = раскрыть заговор:
Excessive, l'expression utilisée, le 10 août, par le commandant Paul Stephenson, numéro deux de Scotland Yard, pour caractériser le vaste complot déjoué visant à faire exploser en vol jusqu 'à dix avions de lignes américains entre le Royaume-Uni et les Etats-Unis [Le Monde 2006: 3].
То же самое выражение употреблено при переводе речи президента США Дж. Буша, который объявил, что раскрытие заговора террористов - это одна из самых важных побед в борьбе против международного терроризма:
Le complot terroriste déjoué à Londre est «le parfait rappel» que les Etats-Unis sont «en guerre contre les fascistes islamique», déclare le président George Bush [Le Monde 2006: 4].
Напротив, заголовок статьи во французской газете Le Monde охарактеризовал состояние мирового сообщества после попыток проведения террористических актов следующим образом: Le monde en alerte après l'attentat déjoué à Londre [Le Monde 2006: 3]. В данном случае глагольная единица déjouer сочетается с лексемой «l'attentat» и имеет значение «сорвать что-либо», т.е. «сорвать террористический акт».
Наконец, глагол déjouer при определенных дополнениях может выражать оба значения одновременно. Например, в следующем предложении он употребляется с дополнением plans, т.е. подразумевается не только раскрытие, но и срыв планов: déjouer les plans = раскрыть, а значит и сорвать планы:
Les experts de l'antiterrorisme, qui redoutaient que le cinquième anniversaire des attentats antiaméricains du 11 septembre 2001 donne lieu à des actions d'éclat, hésitent à établir un lien entre les plans déjoués à Londre et cet événement [Le Monde 2006: 4].
Исходя из вышесказанного, можно сделать вывод о том, что при словообразовании по модели re + LUDUM FACERE = rejouer модель LUDUM FACERE подвергается модификации и приобретает следующие количественные характеристики: de nouveau (снова), se mettre à (LUDUMFACERE) après l'avoir cessé (приняться ИГРАТЬ после прекращения ИГРЫ), une nouvelle fois (еще раз), plusieurs fois (много раз). Глагол «déjouer», образованный по модели dé + LUDUM FACERE, подвергается мутации и имеет общее значение раскрыть, следовательно, сорвать и провалить. Значение конкретизируется в зависимости от дополнения или от контекста в целом.
По нашему мнению, также интересным представляется исследовать возникновение при помощи синтетической деривации русских глаголов выиграть - проиграть. Если рассматривать французские эквиваленты данных глаголов, то им соответствуют лексемы gagner - perdre, которые образовались при помощи аналитической деривации, т.е. путем семантического развития слова. При наложении деривационных полей наблюдаются несовпадающие участки. Так, русский язык использует для передачи данного вида информации лексему из одного того же концептуального поля, а французский при передаче такого же феномена прибегает к заимствованию из другого поля.
С другой стороны, глаголы выиграть -проиграть уже в самом деривационном поле «LUDUM FACERE» отличаются от остальных дериватов слова «играть» тем, что они показывают, с какими результатами пришли участники описываемой ситуации. Нетрудно заметить, что оба этих глагола могут использоваться для передачи одного и того же действия с той разницей, что глагол выиграть обозначает победителя, а глагол проиграть - побежденного. Поэтому необходимо говорить о такой ситуации как о едином целом. Глаголы выиграть - проиграть выступают двумя противоположными сторонами этого единого целого и являются конверсивами по отношению друг к другу.
Конверсивы довольно часто встречаются при обозначении ситуаций, которые предполагают противопоставление их участников, выполняющих противоположные роли. Так, например, конверсивы характерны для экономической терминологии, отражающей двусторонние рыночные отношения, которые носят регулярный характер и предполагают «субъекта и объекта или объектов одного и того же процесса» [Коновалова 1998: 156].
Изучением конверсивных отношений в лексике занимаются довольно давно (см., например, работы: Ю.Д. Апресяна, В.Г. Гака, Л. Талми, У.Л. Чейфа, Е.А. Коноваловой и др.). По классическому определению в конверсивную ситуацию вступают слова «одной и той же части речи, описывающие одну и ту же ситуацию и имеющие, по крайней мере, две семантические валентности с одними и теми же актантами, но выступающими в противоположных ролях» [КССРЯ 1991: 18].
При исследовании семантики конверсивов самая главная проблема заключается в выявлении различий конверсивов и антонимов. Критерием, по которому можно отличить конверсив от анто-
нима, считается тот факт, что конверсия, как правило, создается на базе двух или более слов гетерогенного значения, но связанных между собой по принципу взаимозаменяемости. Поэтому, как считает Е.А. Коновалова, конверсивы соотносятся с антонимами так же, как импликация соотносится с классификацией. В данном случае под импликацией подразумевается «мыслительный аналог реальных связей действительности, отражение связей, зависимостей, взаимодействий между вещами, между частью и целым, между вещью и признаком, между признаками» [Коновалова 1998: 133], т.е. наличие дополняющей стороны, которая не выражена эксплицитно, но является отсылочной частью ко всей ситуации.
Таким образом, условием существования конверсии является наличие двух (или более) слов, обозначающих обратные сущности, но имеющих одинаковый референт и возникающих в «несимметричных отношениях» (например: выиграть - проиграть (gagner - perdre); купить - продать (acheter - vendre) и др.).
При рассмотрении конверсии возникает вопрос о связи и о ролях актантов. По определению Л. Теньера, актанты - «это живые существа или предметы, которые участвуют в процессе в любом качестве, даже в качестве простого статиста, и любым способом, не исключая самого пассивного» [Теньер 1988: 117]. Анализируя определение Л. Теньера, можно выявить ключевые позиции актантов: это участие кого-либо/чего-либо; в качестве кого-либо/чего-либо; каузативность кого-либо/ чего-либо. Глагол, выступая в качестве центрального элемента высказывания, «притягивает» к себе актанты с разных сторон. По мнению Л. Теньера, актанты вступают в субъектно-объектные отношения в зависимости от их места по отношению к предикату (глаголу). Роль актантов в конверсивной ситуации является противоположной и взаимно предполагающей [Чинчлей 1991: 51].
Г. С. Чинчлей приводит следующий пример конверсии: «если актант А что-то продает актанту Б /-/ актант Б покупает что-то у актанта А». Если бы не существовало актанта Б, то актант А не смог бы «продать», и наоборот. В данном примере, - отмечает Г.С. Чинчлей, - ясно, что в принципе действия «покупать - продавать» отражают две стороны одного процесса, скажем «совершать товарно-денежное отношение» [Чинчлей 1991: 51-52]. Если мы рассмотрим предложение «А покупает что-то у Б», то это будет означать, что «Б продает что-то А». Поэтому, как считает Е.А. Коновалова, в подобных ситуациях «признак
в одной вещи имплицирует парный ему признак в другой вещи» [Коновалова 1998: 134].
У.Л. Чейф называет конверсивную ситуацию бенефактивной, а ее участников - бенефициантами. Такие глагольные единицы, как lose, win, buy, send и др., ученый именует бенефактивными, а действия, обозначаемые данными глаголами, «исконными процессами бенефактивного типа» [Чейф 1975: 172]. Бенефактивная ситуация называется так в виду того, что она предполагает извлечение одним из участников выгоды, например: А выиграл у Б. Однако, с другой стороны, ситуация показывает, что результат приносит другому участнику потерю или ущерб, как, например, Б проиграл А, где А имеет выгоду, а Б - ущерб. По нашему мнению, правомерно называть не всю ситуацию бенефак-тивной, а лишь ее одну сторону. Соответственно один из участников является бенефициантом (тот, кто имеет выгоду или выигрыш), а второго мы назовем привациантом (от лат. privatio - лишаться): он имеет потерю или проигрыш.
Важным вопросом, касающимся конверсив-ной ситуации, является вопрос о принципе выбора из пары конверсивных глаголов одного при описании подобных ситуаций. Рассматривая проблему возникновения конверсивных ситуаций на когнитивном уровне, по нашему мнению, правомерно будет опираться на понятие «фрейма». По определению Ч. Филлмора, фреймы являются «особыми унифицированными конструкциями знания или связанными схематизациями опыта» [Филлмор 1988: 54]. Правомерно заметить, что «в начале» развития конверсивной ситуации статус участников не определен, он выражен в «конце», и, скорее всего, сама установка конверсивной ситуации нацелена именно на результат. Поэтому фрейм, репрезентирующий конверсивные ситуации, необходимо рассматривать в качестве «сценарного фрейма», т.е. «структуры данных относительно некоторой темы или определенного действия», которые развертываются во времени и пространстве [Черняк 1983: 310]. В «конце» наблюдается разделение участников ситуации на две категории: бенефициантов и привациантов.
Очень часто встречаются ситуации, когда оба актанта являются бенефициантами, на что указывают элементы «конца» конверсивной ситуации. Рассмотрим два варианта одной и той же ситуации, представляющие фрейм «совершение покупки»: (1) «Продавец продал мальчику игрушку» и (2) «Продавец продал мальчику сломанную игрушку». Как видно из примера (1), участники данной ситуации являются бенефициантами, так
как они оба имеют выгоду: продавец получил прибыль, а мальчик - игрушку. Пример (2), наоборот, свидетельствует о том, что продавец, получивший выгоду (прибыль), является бенефициантом, а мальчик, купивший (получивший) сломанную игрушку, является привациантом. О результатах конверсивной ситуации свидетельствуют или семантика глагола (например: выиграть -проиграть), или контекстуальные элементы.
Таким образом, конверсивные ситуации в зависимости от результата подразделяются на бе-нефактивно-бенефактивные и на бенефактивно-привативные. Поэтому рассматривать фрейм, в котором предполагаются двусторонние (конверсивные) отношения (и в особенности отношения «отчуждения - присвоения») необходимо с точки зрения динамики самой ситуации. Начальный (исходный) статус участников может не совпадать с их конечным статусом, предугадать которого практически невозможно (например, в игровых ситуациях), что в свою очередь влияет на языковое оформление всей ситуации.
Как указывает Л. Талми, в таких случаях выбор обусловлен эффектом внимания, т.е. человек подсознательно выделяет для себя то, что ему кажется наиболее важным [Талми 2006: 29]. В отношении рассматриваемого нами явления в зависимости от «эффекта внимания» одна и та же ситуация может быть представлена как бенефактив-ная (при этом для говорящего важно описание бенефицианта, а привациант «имплицируется»), или как привативная, когда в центре внимания говорящего оказывается привациант.
Используя унифицированную форму обозначения игрового действия - «ЬиБиМ РАСЕИЕ» (от лат. «совершать игру») и обозначив бенефицианта как (А+), а привацианта как (Б-), конверсив-ную игровую ситуацию можно представить следующим образом (А+) + ЬШиМ РАСЕИЕ + (Б-). Мы будем исходить из той позиции, что глаголы «выиграть» и «проиграть», являясь конверсивами, образуют конверсивную ситуацию с главным и связующим элементом «ЬиБиМ РАСЕИЕ».
Префикс вы- имеет следующую фреймовую структуру: движение изнутри (локативность); исчерпанность действия, достижение чего-либо, тщательность и интенсивность действия; полная исчерпанность действия, удовлетворенность лица действием (с постфиксом -ся) (квантитативность); предел действия (фазовость) [Ожегов 1990: 112].
Общими глагольными значениями дериватов с префиксом ВЫ- являются следующие: 1) значение совершения действия в течение неко-
торого времени в сочетании со значением «выдержать что-нибудь в течение определенного, часто длительного времени»; 2) значение приобретения, получения чего-нибудь посредством действия, названного мотивирующим глаголом [КРГ 1989: 120]. Таким образом, дериват «выиграть» имеет значение «приобрести игрой». Ср.: «А правда ли, что вы вчера выиграли двести тысяч талеров? -Всего только сто тысяч флоринов» [Достоевский 1986: 435].
Префикс про- имеет значения утраты, ущерба, нежелательности результата (возможно с постфиксом -ся); упущения; собственно передела времени [КРГ 1989: 118-119]. Глаголы с префиксом ПРО- обозначают: 1) совершение действия в течение некоторого времени, часто в сочетании со значением «в течение длительного времени»; 2) начало действия, обычно в сочетании со значением тщательности; 3) уничтожение, израсходования чего-нибудь; 4) упущение по невниманию, недосмотру, небрежности. В деривате «проиграть» проявляется значение «лишиться чего-либо в игре». Ср.: «По расчету Потапыча, бабушка проиграла всего в этот день до девяноста тысяч рублей, кроме проигранных ею вчера денег» [Достоевский 1986: 415].
Рассматриваемую конверсивную конструкцию, репрезентирующую ситуацию (А ) + LUDUM FACERE + (Б-), можно представить следующим образом: (вы- + LUDUMFACERE+ про-). Ср.: «Выпросит, например, у бабушки за труды пять фридрихсдоров и начнет их тут же ставить на рулетке, рядом с бабушкиными ставками. Бабушка выигрывает, а он кричит, что это его ставка выиграла, а бабушкина проиграла» [Достоевский 1986: 414].
Перейдем к рассмотрению французских эквивалентов вышеназванных русских глаголов, образованных при помощи аналитической деривации. Главными орудиями возникновения и функционирования аналитической деривации, по мнению Г. Пауля, являются сужение, расширение, метафора и метонимия [Пауль 1960: 100, 106]. Лексемы «perdre» и «gagner», имеющие значения «потерять» и «добывать», могут принимать значения «проиграть» и «выиграть» соответственно и вступать в конверсивные отношения, основываясь на механизме метафоры.
Как говорит главный теоретик современного понимания метафоры Дж. Лакофф, метафора указывает на эмпирическое основание концептов, которое проистекает из физических и социальных оснований. Выбор метафоры обусловлен физиче-
ским и культурным опытом, но какие метафоры станут базовым, это зависит от варьирования одной культуры к другой. Культурный фактор регулирует материальное отношение к метафоре [Ла-кофф 2004: 41-42].
Так, глагол «perdre» имеет следующие значения: терять, лишаться; проиграть; губить, вредить. В первую очередь глагол «perdre» обозначает потерю, утрату чего-либо. В этом значении данный глагол ничего общего не имеет с конверсивной ситуацией, так как «потерять что-либо» еще не означает, что кто-то должен это найти. Однако, ссылаясь на М.В. Никитина, мы утверждаем, что «общая сема здесь оказывается гипосемой, а остальная часть имплицируемого понятия составляет гиперсему вторичного значения» [Никитин 1983: 45]. Исходя из этого положения, можно сказать, что в слове perdre гиперсема терять уступает свое место гипосеме проиграть и при вторичном своем значении эти семы начинают выполнять роли, не свойственные им. Данный функциональный сдвиг «поддерживается» механизмами ассоциирования.
По словам А. Валлона, ассоциация не является просто пассивной связью между схожими элементами, это реакция, где задействованы специфические раздражители [Валлон 1956: 70]. При возникновении таких ситуаций, когда проигрыш одной стороны служит выигрышем для другой, под воздействием психической неудовлетворенности возникают ассоциации потери чего-либо, это очень сильно переживается человеком, даже если речь идет об игре.
Подобная ситуация преобразуется в конвер-сивную, т.е. в ситуацию с наличием двух актантов, один из которых является бенефициантом, а другой - привациантом. В соответствии с этим необходим глагол, который обозначал бы выигрыш. Глагольная лексема «gagner» для носителя французского языка оказалась наиболее адекватной для подобного наименования. Основным значением глагола «gagner» является значение добывать. На основе этого значения появляются новые: зарабатывать, приобретать, заслужить, выигрывать, охватывать, добираться, разрастаться, распространяться. В результате метафорического переноса гиперсема «добывать» становится в глаголе gagner в определенных контекстах гипосемой, а сема выиграть, наоборот, «выдвигается вперед», становится гиперсемой.
Судя по данным словарей, для носителей французского языка лексемы perdre - gagner, прежде всего, имеют значения потерять - приобрести, а уже потом выиграть - проиграть. То,
что это конверсивы, мы можем определить только в контексте, который отражает бенефактивно-привативную ситуацию. Иными словами, чтобы глаголы gagner - perdre приобрели значения выиграть - проиграть, обозначаемые ими действия должны попасть в игровую ситуацию. Ср.:
Lequel vaut mieux: gagner dans une partie où tous les autres joueurs sont faibles, ou perdre dans une partie où tous les joueurs sont forts; gagner dans une partie faible ou perdre dans une partie forte. Gagner dans un jeu de bassesse ou perdre dans un noble jeu. C'est-à-dire: sommes-nous chargés de gagner quand même, et à n 'importe quel prix; ou sommes-nous chargés de maintenir un certain niveau du jeu (...) [Ье Grand Robert 1991: 162].
Осмысление конверсивной ситуации носит концептуальный характер, и человек при необходимости выделяет один ее участок и «затемняет» другой. Однако второй участок конверсивной ситуации является очень важным, хотя он и носит имплицированный и отсылочный характер. Например, во время международных соревнований болельщики отдают предпочтение спортсмену своей страны, и поэтому результаты, скорее всего, будут констатироваться именно со стороны своего соотечественника, о котором в случае проигрыша могут сказать: «он не выиграл» вместо: «он проиграл». В данном случае, по нашему мнению, срабатывает эффект «обманутого ожидания». Участники (зрители, болельщики, комментаторы) процесса надеялись на победу спортсмена, и ожидаемое «он выиграл» повлияло на выбор языковой конструкции при констатации проигрыша.
Конверсивные конструкции, в отличие от репрезентирующие одну и ту же ситуацию, делятся на две группы: те, в которых подчеркивается выгода (они именуются бенефактивными), и те, в которых выбирается сторона проигравшего (мы их называем привативными). В большинстве случаев в речи указывается только один из участников конверсивной ситуации, вследствие чего она представляется то как бенефактивная, то как при-вативная. Выбор связан с когнитивными установками говорящего, который выделяет то, что для него важно в определенный момент ситуации общения.
Таким образом, структура префиксальных дериватов отражает «сложение» мотивирующего слова со словообразовательным элементом, который привносит модифицирующие или мутационные изменения в семантике производного слова. При этом языковые процессы являются следствием когнитивных процессов взаимодействия кон-
цептуальной основы мотивирующего слова и одного из элементов фреймовой структуры префикса. Дериваты, восходящие к одному и тому же слову, могут вступать в различные взаимоотношения: антонимии, синонимии, омонимии и конверсии. Такие отношения в лексической системе языка могут возникать в результате как синтетической, так и аналитической деривации.
Образование дериватов происходит за счет знаний, которыми обладает человек, а точнее, на основе имеющихся в его сознании концептуальных структур, стоящих за словообразовательными элементами и производящими основами.
Список литературы
Артюхова С. В. Словообразовательный потенциал глаголов с семой «эмоция» в современном русском языке: Дис. ... канд. филол. наук. Махачкала, 2005.
Бабина Л. В. Когнитивные основы вторичных явлений в языке и речи: Монография. Тамбов; М., 2003.
Белошапкова Т.В. Категория аспектуально-сти в свете когнитивно-дискурсивной парадигмы // Концептуальный анализ языка: современные направления исследования: Сб. науч. тр. / Редкол.: Кубрякова Е.С. (отв. ред.), Позднякова (зам. отв. ред.) и др. М.; Калуга, 2007.
Бринев К.И. Внутренняя форма русского слова как носитель потенциала его деривационного функционирования: Дис. ... канд. филол. наук. Кемерово, 2002.
Валлон А. От действия к мысли. Очерк сравнительной психологии. М.: Иностран. лит-ра, 1956.
Гак В.Г. Беседы о французском слове (из сравнительной лексикологии французского и русского языков). М., 1986.
Голубкова Е.Е. Фразовые глаголы движения (когнитивный аспект). М., 2002.
Горбунова В. С. Специальные словосочетания английского языка в текстах строительного профиля: Номинативно-когнитивный потенциал: Дис. ... канд. филол. наук. М., 1999.
Зайкаускене Я.Ю. Лексическая деривация: Учеб. пособие. Вильнюс, 1986.
Имамутдинова Ф.Р. Функционально-когнитивный потенциал глаголов речи в русском и английском языках: На материале ядерных компонентов сферы: Дис. ... канд. филол. наук. Уфа, 1999.
Карцевский С.И. Из лингвистического наследия. М.: Языки русской культуры, 2000.
Коновалова Е.А. Деривационный потенциал и парадигматические отношения современной
русской экономической терминологии: Дис. ... канд. филол. наук. М., 1998.
КРГ - Краткая русская грамматика / Под ред. И.И. Шведовой, В.В. Лопатина. М.: Рус. яз., 1989.
КССРЯ - Краткий справочник по современному русскому языку. М.: Высшая школа, 1991.
Кустова Г.И. Типы производных значений и механизмы языкового расширения. М.: Языки славянской культуры, 2004.
Кушнерук С.П. Дериватометрия // Принцип деривации в истории языкознания и современной лингвистики: Тез. докл. Пермь, 1991.
Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем / Под ред. А.Н. Баранова. М.: Едиториал УРСС, 2004.
Лапшина М.Н. Семантическая деривация в когнитивном аспекте: На материале английского языка: Дис. ... д-ра филол. наук. СПб., 1996.
Никитин М.В. Лексическое значение слова (структура и комбинаторика). М.: Высшая школа, 1983.
Ожегов С.И. Словарь русского языка. М.: Русский язык, 1990.
Панасенко Л. А. Функциональная поликатегоризация глагола в современном английском языке: Дис. ... канд. филол. наук. Тамбов, 2000.
Пауль Г. Принципы истории языка. М.: Иностран. лит-ра, 1960.
Талми Л. Феномены внимания // Вопр. когнитивной лингвистики. 2006. № 2.
Теньер Л. Основы структурного синтаксиса. М.: Прогресс, 1988.
Чейф У.Л. Значение и структура языка. М.: Прогресс, 1975.
Черняк Ю. Умозаключения и знания (ч. II) // Новое в зарубежной лингвистике. М.: Радуга, 1983. Вып. 22.
Чинчлей Г.С. Очерки по деривации в современном французском языке / Отв. ред. В.И. Бана-ру. Кишинев: Штиинца, 1991.
Ульман У. Дескриптивная семантика и лингвистическая типология // Новое в лингвистике. М., 1962. Вып. 2.
Филлмор Ч. Фреймы и семантика понимания // Новое в зарубежной лингвистике. М.: Прогресс, 1988. Вып. 23. Когнитивные аспекты языка.
ФЭС - Философский энциклопедический словарь. М.: ИНФРА-М, 1998.
Шарикова А.А. Деривация. Аспект. Семасиология: Учеб. пособие. Кемерово: Кемеров. гос. ун-т, 2000.
Шипков К.А. Когнитивно-деривационный и интерпретационный потенциал языка права: На материале терминосферы «Теория государства и права»: Дис. ... канд. филол. наук. Ставрополь, 2004.
Fauconnier G. Mappings in thought and language. Cambridge: University Press, 1997.
Список источников
Базен Э. Избранные романы (на французском языке). М., 1979.
Достоевский Ф.М. Село Степанчиково и его обитатели. Записки из подполья. Игрок. М.: Правда, 1986.
Camus A. La Peste. P., 1947.
Denieu J.F. Le grand jeu. P., 2004.
Dictionnaire alphabétique et analogique de la langue française de Paul Robert, Tome III. P., 1991.
Lе Grand Robert - Dictionnaire alphabétique et analogique de la langue française de Paul Robert, vol. V. P.: Le Robert, 1991.
Dictionnaire alphabétique et analogique de la langue française de Paul Robert, Tome VIII. P., 1991.
Le Monde. 2006. samedi 12 - dimanche 13 août.
S.V. Balakin
A CONCEPTUAL SYSTEM: DERIVATIONAL POTENTIAL AND LANGUAGE ACTUALIZATION
derivational potential, play, synthesis, analysis, beneficiant
The article focuses on the issue of derivational potential of units, both language and conceptual. A synthetic derivation of the verb play in Russian and French is provided as an example for illustrating the work of such potential.
