CC BY
4УДК 930.85 Б0110.36945/2658-3852-2024-1-21-46
К. А. Мальцев
ДЕНДИЗМ: ТИП И ОБРАЗ. КРИТЕРИИ КУЛЬТУРНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ
Аннотация: Статья предлагает культурологическую интерпретацию дендизма - заметного явления в западной культуре XIX в. Научная актуальность статьи определяется полярными оценками денди как формы культуры буржуазного общества. Поставлена цель уточнения факторов, маркирующих идентичность денди, таких как костюм, вещи, манеры, телесный язык, нормы поведения в обществе. Их проявления рассматриваются во взаимодействии: одежда символизирует материальную роскошь и праздный стиль жизни, одновременно актуализируя новую эстетику тела; телесный язык вместе с костюмом провоцируют способы коммуникации и публичного поведения, позволяя денди становиться эталоном стиля. Предметом анализа стали не только дендизм как совокупность культурных норм и установок, но также его исторически дифференцированные типы. Так, культура денди начала XIX в. обусловлена «игрой в аристократизм», пародийной имитацией образа жизни высшего общества. Поздний дендизм идентифицирован как декадентский, отражая отчужденность человека и его пассивный протест против капиталистических ценностей второй половины XIX в. Классический и декадентский варианты дендистского стиля жизни персонифицируются на примере двух типических героев, Джорджа Браммелла и Шарля Бодлера. Первый представлен как олицетворение дендизма как «формы культуры», второй - выражением его постепенной маргинализации.
Результаты исследования могут быть применены как в широких (культурология и история), так и в прикладных областях гуманитарного знания, прежде всего, исследованиях повседневной культуры и локальной истории.
Ключевые слова: денди, идентичность, стиль, стратегии поведения, декадентство, Джордж Браммелл, Шарль Бодлер, социальный лифт.
Идентификация дендизма как феномена культуры неизбежно сталкивается с проблемой исторической объективности. Культурный контекст явления, как и смысл самого термина, давно изменился. В настоящее время при интерпретации «денди» и «дендизма» как культурных форм ощущается тот же дефицит сущностного начала, что и в проецировании на современность культурных смыслов
® Мальцев К. А., 2024 г.
неактуальных сегодня языковых структур. И, хотя «опознать» денди можно и сейчас, самое понятие будет выступать при этом довольно условным словесным ярлыком. В качестве маркирующего высказывания и как эстетически окрашенная оценка словообраз «денди» обозначает индивидуальный стиль культуры, выраженный во внешнем виде и поведении человека. Но в целом данный термин практически вышел из употребления, обретаясь в границах специализированных дисциплин.
Научное определение дендизма затруднено также по той причине, что он не есть организованное социальное или политическое движение. Иначе говоря, из денди невозможно сформировать партию. При всей своей распространенности и влиятельности в XIX в. дендизм - это, прежде всего, репрезентация индивидуальных качеств, культ образа жизни в чистом виде.
Хронология «исторического» дендизма охватывает менее полувека. Пережив краткий расцвет в первой трети XIX столетия, уже к его середине дендист-ский канон растворился во всепоглощающем декадансе, сопутствовавшем индустриальной жизни больших городов. У эпигонов стиля второй половины XIX и начала XX в. уже не было той цельности внутреннего содержания, что была свойственна классическим денди.
Научные оценки дендизма противоречивы. Критика XX в. первоначально создала классическим денди репутацию недалеких «модников», подразумевая «существо поверхностное, экстравагантное, эгоцентрическое и немужественное» [Мартен-Фюжье, 1998, с. 361]. Такая точка зрения акцентировала внимание на внешних, «костюмных» характеристиках. Но еще в 1840-х гг., уже на спаде популярности, дендизм обрел своеобразную героическую мифологию усилиями модных романистов, журналистов, а также поэтической и политической богемы (Барбе д'Оревильи, Бульвер-Литтон, Дизраэли, Бальзак, Бодлер). Позже эту линию развили Уайльд, Ш. Георге, Гюисманс, Пруст, Э. Юнгер, А. Камю и др. Так, Альбер Камю рассматривал денди как апологию «человека бунтующего»: «Денди творит свою собственную целостность эстетическими средствами. Но это эстетика своеобразия и отрицания... Денди - оппозиционер по своему предназначению. Он держится только благодаря тому, что бросает вызов... Денди добивается собранности и выковывает свою целостность благодаря все той же силе отказа» [Камю, 1990, с. 157]. Таким образом, в критике XX в. сложилось устойчивое представление о дендизме как неконвенциональной форме культуры, а денди как персонаж становится выразителем экзистенциального бунта [Мартен-Фюжье, 1998, с. 362].
Такие полярные в своих тональностях определения дендизма (недалекий модник - бунтарь-индивидуалист), на наш взгляд, несколько размывают исторический «портрет» явления. Немалое количество публикаций не делает дендизм менее актуальной темой для исследований. Так, в фокусе социальной истории
дендизм XIX в. видится одним из признаков начавшейся субкультурной дифференциации в западной культуре1. При изучении дендизма как локальной и одновременно гибкой и жизнеспособной в различных исторических условиях формы культуры наиболее адекватным представляется междисциплинарный подход. Дендизм может быть определен не только как явление социальной истории, но также через свои этические и эстетические нормы, психологические аспекты, с привлечением в качестве источников произведений художественной литературы и публицистики, документальная ценность которых все еще считается весьма спорной.
Итак, маркирующие признаки дендистской идентичности требуют уточнения. Предлагаемый текст есть вариант такой уточняющей интерпретации на примере анализа стратегий поведения и внешних атрибутов денди в XIX в. и сопоставления конкретных фигур, придерживавшихся дендистского стиля в разных исторических условиях.
Историография вопроса. Общий вектор исследований дендизма заключается в признании за денди права считаться первыми VIP-персонами от моды в Европе первой половины XIX в. Интерес к дендизму был во многом инспирирован изнутри. Денди, обладавшие немалыми литературными талантами, оставили обширный массив «модных» романов. Они выступили с «манифестами» искусства жить праздно и роскошно.
В обзоре историографии жанр дендистского романа, как кажется, уместнее, если не оставить в стороне (не игнорируя в рабочем процессе), то упомянуть лишь вскользь (например, «Пелэм, или Приключения джентльмена» Э. Бульвер-Литтона [Бульвер-Литтон, 1988] или «Вивиан Грэй» Б. Дизраэли [Disraeli, 2011]), а также подвергнуть некритическому упоминанию очерки, эссе, воспоминания и биографии (прежде всего, классическую биографическую книгу Барбе д'Оревильи «0 дендизме и Джордже Браммелле» [д'Оревильи, 1912] или мемуары блестящего денди и поэта Робера де Монтескью [Montesquiou, 1923]). Трактаты и журналы о моде, активно издававшиеся в XIX в., составляют непосредственный и весьма объективный корпус источников, в том числе чисто «технического» назначения (включая модели костюмов, выкройки, аксессуары, подробные разборы модных «трендов»)2. Появление подобного типа изданий свидетельствует, что мода начала приобретать признаки массового явления.
Одно из самых ранних описаний стиля денди составил английский критик Уильям Хэзлитт в эссе On the look of a Gentleman («0 внешнем виде джентльмена») (1821), где впервые зашла речь о взаимосвязи свободы внешней (тело и одежда, преподносимые с элегантностью) и свободы внутренней, личной и, как следствие, общей психологической устойчивости [Hazlitt, 1889, р. 182-185]. Под «физикой» и повадками джентльмена Хэзлитт прозрачно маскирует денди - аристократа по происхождению, порой смешивая оба понятия. Главным инструментом
идентификации джентльмена/денди у Хэзлитта выступают костюм и манеры под знаменателем элегантности, чувства достоинства и сдержанности.
Интересна также точка зрения Макса Бирбома, представителя позднего дендизма, писателя и художника, автора ряда эссе о денди. В очерках 1880-1890-х гг. Бирбом анализирует вариации дендистского стиля в повседневных ситуациях, когда детали костюма, аксессуары, телесный язык и самообладание играют более важную роль в формировании индивидуальности персонажа, нежели поведенческий эпатаж, речь и эмоции. С его точки зрения, романтизированный, светский стиль денди-аристократов начала XIX в. является аутентичным и более авторитетным, нежели декадентство и бодлерианский «сплин» середины и второй половины столетия [Beerbohm, 1896, р. 3-30].
В начале XX в. исследования дендизма включаются в дискурс истории культуры и культурной антропологии. Как явление противоречивое и неоднородное, он привлекает к себе внимание культурологов и историков своим совпадением по времени и типологической взаимосвязью, с одной стороны, с романтизмом первой трети XIX в., с другой - с европейским декадансом второй половины столетия, во многом вызванным психологической реакцией на невиданные прежде темпы генезиса капитализма.
Со второй половины XX в. дендистский стиль (в особенности классического периода) становится важной рубрикой такой относительно новой дисциплины, как история моды, рассматриваемой в контексте культуры повседневности. Упомянем работы таких авторов, как А. Мартен-Фюжье, М. и А. Баттерберри [Batter-berry М„ Batterberry А., 1982], Дж. Лэйвер [Laver, 1968], В. Стил [Стил, 2020], Кр. Брюард [Брюард, 2016; Breward, 1999], и др. В 1962 г. Ролан Барт опубликовал свое эссе «Дендизм и мода», в котором представил этику денди и дендистский костюм в ракурсе моды как социального института Нового времени [Барт, 2003, с. 393-398]. В свою очередь, современный философ и культуролог Л. Свендсен связывает бурное развитие моды с конца XVIII в. и завоевание ею культурного пространства с демократическими процессами в обществе и рассматривает денди как утонченную «версию» санкюлотов, благодаря которым в моду вошли длинные брюки [Свендсен, 2007, с. 65].
Дендизм также интересен культурологам и историкам как один из симптомов наступающей эпохи зрелого капитализма, реакция общества на его перманентные кризисы. Методологией научного дискурса служит антропологический подход, осуществляемый через нахождение критериев идентичности, анализ поведенческих стратегий и эстетических форм в острых социально-экономических условиях, будь то научно-технический переворот, урбанизм, культурный декаданс, искусство модерна или революция. Место денди-аристократа в исследованиях Ж.-П. Сартра [Сартр, 2004], В. Беньямина [Беньямин, 2004; Беньямин, 1996], Э. Мёрс [Moers, 1978], Р. Барта, Э. Уайта [White, 2001], Д. С. Шиффера [Шиффер,
2011] занимает денди-декадент, абсурдный в своем одиночестве герой, утративший устойчивый общественный статус и цельность эстетики образа. Его стиль жизни определяет не реализуемый в индивидуальном порядке аристократический «проект» и желание быть «арбитром» моды, но конфликтность, отчужденность как относительно общественных норм, так и личностная, экзистенциальная, пусть в романтизированном богемном камуфляже. Эти факторы в конечном счете приводят денди к социальному аутсайдерству.
В конце XX - XXI в. история дендизма становится одной из рубрик постмодернистского дискурса культуры, прежде всего, через призму феномена моды. Дендизм часто включается в исследовательское поле гуманитарных дисциплин, используясь как пример и инструмент верификации различных методологических подходов - от фрейдистского до акторно-сетевой теории и новой концепции телесности (см. [Осмысление моды..., 2023]).
Отечественная историография дендизма последних 10-15 лет отличается разнообразием представленной проблематики и подходов. Ведущим и наиболее глубоким автором по теме остается на сегодня теоретик и историк моды 0. Б. Вайнштейн, многочисленные статьи и диссертация которой стали основой для главного отечественного исследования по истории и современным вариациям дендизма [Вайнштейн, 2005].
Главным направлением изучения дендизма для отечественных авторов остается историческое русло, в котором этика и эстетика денди подана через модные тенденции и практики, связанные с культурой тела в контексте рассматриваемого исторического периода, или в феномене отдельного персонажа (который по совместительству может быть также писателем, поэтом, модным критиком, художником, журналистом). Денди предстает как субъект культуры, идентифицируемый через искусство самопрезентации. Помимо 0. Б. Вайнштейн здесь можно отметить таких авторов, как Я. В. Быстрова [Быстрова, 2004], А. Скуратов-ская [Скуратовская, 2001], К. И. Зарюта [Зарюта, 2007], Р. К. Бажанова [Бажанова, 2007], 0. К. Лось [Лось, 2011], Т. А. Фетисова [Фетисова, 2008]. Отдельно назовем диссертацию А. А. Давиденко, посвященную генезису английского джентльменства в XIX в., в которой автор типологически смешивает такие культурные явления, как денди и джентльмен, растворяя первое во втором [Давиденко, 2019].
Отметим также непреходящий интерес к наследию денди в искусстве, в основном поэтическом и литературном, в статьях Т. Н. Жужгиной-Аллахвердян [Жужгина-Аллахвердян, 2017], Т. А. Фетисовой [Фетисова, 2009], 0. М. Валовой [Валова, 2012], Д. С. Кабановой [Кабанова, 2003].
«Поверхностная» идентификация: тело и костюм. «Поверхностность» в данном случае вовсе не означает «сокрытие существенного». Именно элементы внешности - одежда, манеры, речь, телесность (в том числе мимика и жесты) -
создают исходное представление о денди как своеобразном культурном типе, его поведенческие установки и практики отражают целостность его образа.
Одним из главных источников реконструкции стиля в данном случае выступают «модные» романы первой половины XIX в.; в них денди выведен как молодой франт, прожигающий жизнь в роскоши и праздных развлечениях. Запоминающийся внешний вид и зачастую эпатажное поведение сделали денди героями светской хроники. В середине XIX в. именно дендистская тематика и связанные с ней мотивы положили начало бульварной журналистике, сначала во Франции, затем во всей Европе.
Стиль денди можно рассматривать как своеобразную пародию на образ жизни потомственной аристократии. Именно у них денди заимствовали взаимосвязь норм публичного поведения и функций костюма. Элегантность костюма подкреплялась языком тела, минимализмом и несуетностью движений и жестов, что выгоднее всего подчеркивалось не только аристократичностью осанки, но также спортивностью телосложения (или акцентом на презентабельных сторонах фигуры). При этом в культуре тела и культе личной гигиены прослеживались целевые параметры и черты, которые позволяют идентифицировать английского или французского денди [Вайнштейн, 2005, с. 155]. Тем самым, своей «игрой в аристократизм» денди апеллирует не к социальному статусу, а к свободе, личностной и телесной, - фактору, который не свойственен родовой аристократии.
Итак, в начале XIX в. английское (а позже и французское) общество оказалось во власти молодых обаятельных «нахалов», не имевших (или не подчеркивавших) высокородного происхождения, но при этом задававших тон в моде, ведших праздную жизнь и преуспевших в «искусстве благородного скандала» [Вайнштейн, 2005, с. 235]. При этом легкость в жизни и свобода в публичном поведении достигались ценой жесткого самоконтроля, многочасовых тренировок. Вышеупомянутое «щегольство», непременные для денди роскошь занимаемых им апартаментов, огромные затраты на личную гигиену, модных портных, содержание лакеев и экипажей, нарочито иррациональное отношение к деньгам, шедшим на конструирование и продвижение своего имиджа, имели свою логику и тонко продуманный расчет. Дивидендами были утверждение себя в высшем обществе в качестве эталона стиля и манер, управление общественным мнением через модные тренды, причем высший свет выступал в данном случае и как объект критики, и как утрированная модель подражания.
Таким образом, денди идентифицируется, во-первых, по стилю жизни. Внешне бесцельное, экономически немотивированное, времяпрепровождение при видимом преуспевании - основной маркер его стиля. Денди, в особенности денди-щеголь и светский лев, должен жить роскошно, непринужденно и праздно, видимым образом не стремясь к этому.
Во-вторых - костюм и новый телесный язык. Костюм и сопутствующие атрибуты (галстук, трость, лорнет, табакерки, украшения, гигиенические принадлежности) знаменуют появление нового эстетического канона. Искусственные косметические запахи, скрывающие проблемы со здоровьем и гигиеной, вытесняются тонкими ароматами, подчеркивающими чистоту тела. Вещи денди, его манера двигаться работают уже на демонстрацию не социального статуса, но личностной исключительности. Можно сказать, что теперь через вещи приобретается статус культовой персоны, или «звезды».
В-третьих, безупречные манеры, которые призваны «соответствовать» безупречности костюма.
В-четвертых, чувство меры. Бодлер отмечал, что «денди никогда не может быть вульгарным» [Бодлер, 1986, с. 304]. В начале XIX в. традиционный аристократизм уже был разбавлен элементами буржуазности. Вульгарными считались как чрезмерная роскошь дворянского платья, так и грубость манер представителей третьего сословия. В этих условиях денди вынуждены были выработать новые грани допустимого для того и другого.
Костюм знати, во всей полноте воплотившийся в придворном наряде, как мужском, так и женском, закрепощал человека не только телесно, но и внутренне. Дворянское платье с накладными плечами, перегруженное декором, тугой жилет, женские корсеты служили своеобразными футлярами, представлявшими человека не личностью, но частью светского интерьера. Костюм денди, напротив, подразумевал акцент на легкую небрежность, хотя такого рода «демократические» детали в действительности тщательно продумывались. Сочетание элементов костюма должно было быть естественным и гармоничным, составляя единый ансамбль вместе с телом и не сковывая его выразительные возможности. Оттеняя привлекательные стороны внешности, костюм мог также создать иллюзию не только телесной, но и личностной привлекательности человека. Взаимосвязь личных качеств и умения со вкусом одеваться иллюстрирует призыв Т. Готье: «Долой золото, вышивки, яркие цвета, долой театральность; пусть окружающие чувствуют, что человек хорошо одет, но при этом в памяти у них не останется ни единой черты его наряда. Качество сукна, безупречность покроя, продуманность фасона и, главное, умение носить костюм - вот в чем заключается изысканность» [Готье, 2000]. Добавим, что неброская изысканность не только указывала на вкус и чувство стиля, но и подчеркивала вульгарность и безвкусие одежды аристократии.
Итак, новый телесный язык и костюм денди выполняют функцию своеобразного кода, ключа к формулировке стиля.
Генезис культурной формы: рыцарь - джентльмен - денди. Проведем краткий экскурс в область культурно-исторических истоков, поскольку стилевые (эстетические) и поведенческие (этические) нормы дендизма эволюционируют из культурных форм традиционного общества.
«Ареал» дендистских перформансов - светские рауты, салоны, званые обеды, театры, скачки, придворные мероприятия - особые пространства, где каждый участник выступает одновременно актером и зрителем. Также немаловажно, что именно здесь происходит размывание сословных границ и проникновение денди в мир аристократов.
Иррациональные, на первый взгляд, но оправданные в целях конструирования индивидуального стиля и игровой имитации социального статуса большие денежные траты на роскошь действительно сближают денди с миром титулованных особ. Реализуя одну из главных ценностей потомственной знати - праздность, денди классической эпохи даже превосходили тех, кому вольно или невольно уподоблялись. Даже экстремальные ситуации, например, арест и тюрьма, не должны были препятствовать соблюдению дендистского кодекса поведения и отношения к жизни. Так, знаменитый английский денди Джордж Браммелл, находясь в долговой тюрьме во Франции, в письме к другу требовал, чтобы ему присылали по несколько свежих полотенец каждый день и следили за его оставшимися в гостинице эксклюзивными вещами, которые он перечислял с величайшей тщательностью. Тон письма исполнен подлинно джентльменского достоинства, Браммелл сетует лишь, что «не может раздобыть даже тряпки, чтобы вытереться в этом отвратительном месте» [Jesse, 1844, р. 198-199].
Отто Манн в статье «Дендизм как консервативная форма жизни» утверждает исторически сложившуюся логику преобразования культурных типов рыцарь -дворянин-аристократ - джентльмен - денди [Манн]. В средние века рыцарство -это сословная принадлежность, родовой титул. Сохраняя верность сюзерену, добиваясь благосклонности прекрасной дамы, рыцарь совершал подвиг. Со временем военизированное феодальное рыцарство трансформировалось в дворянство; военные культы и традиции уступили место светскому и салонному церемониалу. Дворянин получал привилегии и статус фаворита у монарха интригами и услугами, а также галантностью и произведенным при дворе впечатлением. До конца XVIII в. праздность была отличительным признаком благородства в повседневной культуре - придворные мероприятия, гончая охота, приемы, балы, маскарады и т. д. Но «после Французской революции дворянство перестало быть слоем, формирующим культуру общества. ...Идеалом формы является уже не придворный кавалер, а нравственно и светски образованный джентльмен-гуманист» [Манн]. Хотя изначально термин «джентльмен», впоследствии обозначивший человека устойчивого материального положения, светски образованного и при этом обаятельного, с прекрасными манерами, имел четкий социальный вектор. «Истинный джентльмен должен быть человеком благородного происхождения и принадлежать к аристократическому сословию» [Вайнштейн, 2005, с. 169].
У Отто Манна отчетливо отображена в виде социального и нравственного соперничества эта исторически обусловленная преемственность. Он отмечает
исторически закономерное противостояние рыцарской культуры, которую определяет как «религиозную» и «придворную», и третьего сословия (в котором идеальной становится тип «светски образованного джентльмена-гуманиста») [Манн]. Но при всех сословных различиях обе культурные формы обнаруживают параллели в некоторых поведенческих мотивах, таких, например, как культ символических предметов и учтивое отношение к противоположному полу (культ прекрасной дамы - у рыцарства).
Новый стиль жизни и формы самопрезентации заявили о себе в первую очередь в Англии XVII в. Джентльменство, а затем его концентрированная форма -дендизм, сформировались на стыке аристократизма и входящей в «обиход» буржуазности, играя роль своеобразного социального «лифта» в обществе, утрачивающего свою традиционную иерархическую структуру. Джентльменские манеры (галантные - во французском варианте), включавшие элементы позы, игры, эпатажа, маскировки, пародийной имитации, служили выходцам из незнатных слоев пропуском в привлекавший их высший свет. Аристократия, возможно, не признала бы в своем кругу представителя третьего сословия как такового, но он вынуждал принять себя в свете под маской денди - утонченного, остроумного, изысканно одетого. Его вкус безупречен, а манеры сдержанны и изысканны, но более раскрепощены и свободны от условностей. Заставляя признать себя частью высшего света, заигрывая с ним и пародируя его, денди тем самым демонстрирует свое презрение к нему. Ирония и колкости в адрес титулованной знати - обладателей безвкусных нарядов, позволяет денди сократить социальную дистанцию между аристократией и массами. Важную роль в проникновении молодых людей недворянского происхождения в высший свет сыграло образование, более массовое в XIX в. Высокий уровень образования позволял денди выигрышно выглядеть в свете, блистать остроумием и быть сведущим в самых разных областях деятельности и при этом «презирать малообразованное буржуазное сообщество, высокомерно взиравшее на обедневших дворян» [Жужгина-Аллахвердян, 2017, с. 269].
Таким образом, денди в начале XIX в. предложили обществу новые правила поведения в обществе и эстетические каноны. Молодое поколение аристократов в новых условиях восприняло установку на непринужденность манер и «незаметную» роскошь. После Браммелла законодателем мод в Европе считался граф Альфред д'Орсе, барражировавший между Францией и Англией. Дендизм, тем самым, по своему отношению к высшему свету - явление более сложное, нежели исключительно процесс инкультурации преуспевших представителей третьего сословия по отношению к аристократической среде.
Язык вещей. Сообразно социальным условиям изменялся культ вещей. Исторически он базировался на их символическом смысле и сословном статусе обладателя: вещи служили маркером происхождения. Холодное оружие для дворянина (рыцаря) было таким же обязательным, «статусным» аксессуаром, как позже
для джентльмена - дорогая трость. Оружие говорило о благородном происхождении, наиболее «родовитым» считался дворянский титул, полученный за службу своему сюзерену на полях сражений. Шпага на поясе символизировала подлинность, заслуженность титула. Несмотря на то, что оружие постепенно превратилось в декоративный элемент дворянского костюма, самое обладание им говорило о праве и умении им пользоваться и, следовательно, о личной отваге и чести. Функцию социальных маркеров выполняли и другие вещи: ленты, ордена, украшения, материал, из которого сшит костюм, его цвет. Получая более высокий титул, человек «де-юре» получал доступ к более роскошным и статусным вещам.
Культ вещей у денди имеет иные основания. Словесная сдержанность денди как бы компенсировалась красноречивым языком вещей. Символизм предметов стал более «живым», персонифицированным. Вещи уже не выделяют сословный статус, но напрямую ассоциируются с личностью, точнее, с индивидуальностью их обладателя. Вещи способствовали реализации артистических стратегий в публичном пространстве, став элементом модной маскировки [Бажанова, 2007, с. 25]. Денди появлялся в свете подобно актеру на сцене. Его манеры, костюм, аксессуары, украшения провоцировали бурный резонанс, вплоть до обсуждений в бульварной прессе (чаще всего это и служило главной целью).
Мода стала квинтэссенцией культа вещей. Диапазон ее был весьма широк: от ярких, нарочито эпатажных цветовых сочетаний и фасонов начала XIX в. до внешне неброских, но со вкусом подобранных костюмных ансамблей. Носителями моды представлены, к примеру, главные герои модных романов («Вивиан Грэй» Дизраэли, «Пелэм» Э. Бульвер-Литтона, «Тремэн» Р. П. Уорда), содержавшие, как правило, биографические и автобиографические мотивы. Таков Вивиан Грэй из романа Б. Дизраэли, молодой циник, пользующийся умением себя подать в обществе, расположением влиятельных особ, интригами для достижения высот в политике. Сам Дизраэли в молодости запомнился экстравагантными костюмами и способностью к ярким перформансам. На светских обедах Дизраэли появлялся одетым в «зеленые бархатные шаровары, канареечного цвета жилет, открытые туфли с серебряными пряжками, рубашку, отделанную кружевами, ниспадавшими на кисти рук» [Вайнштейн, 2005, с. 351]. Он сознательно, пишет 0. Вайнштейн, утрировал дендистский стиль, чтобы запомниться и произвести впечатление на дам. Став видным тори, Дизраэли продолжал исповедовать культ изящных и модных вещей: бриллиантовые перстни поверх белых перчаток, золотые шнуры и цепочки, трость с вмонтированным в нее моноклем и т. д. [Вайнштейн, 2000, с. 296-308].
Другой узнаваемый тип модника внешне не подпадает под ярлык «щегольства». Культ вещей выражен в нем более тонко, с акцентом на сдержанную элегантность. В нем отныне существенно не «что», но «как», что не отменяет обязательность высочайшего качества вещей. Неброская деталь в умелой нюансировке выказывала изысканный вкус обладателя. Р. Барт уточняет, что именно небольшие
«детали» костюма теперь (т. е. в XIX в.) сделались «достаточными разграничениями тончайших социальных различий», а само понятие «вкуса» стало сублимацией социального превосходства, которое уже нельзя было грубо афишировать [Барт, 2003, с. 394].
Тщательность подготовки светского выхода маскировалась под импровизацию, как в стиле одежды, так и в процессе общения. Стиль «скромно, но со вкусом» в костюме и «заметной незаметности» в поведении производил неповторимый эффект. Мастером появлений на публике, имевших широкий резонанс, был знаменитый английский денди Джордж Браммелл. В выборе вещей, которые бы подчеркивали выгодные стороны его внешности и характера, он руководствовался, в первую очередь, их престижностью и эстетическими достоинствами. Вещи становились деталями, завершавшими единство образа денди. Дорогую трость, модные сигары, табакерку или лорнет можно считать объектами дендистского культа так же, как и элитные клубы «Олмакс» или «Уайте», особенно привлекавшие лондонских модников. При всем этом вещи сами по себе не должны были превалировать над индивидуальностью, умением держаться естественно и с достоинством. Костюм денди «хорошо сидел» только на том, кто действительно исповедовал стиль денди, вне зависимости от наличия самого костюма.
Дендизм популяризировал «фешенебельную» жизнь. Вокруг нее возникла индустрия досуга XIX в. - многие денди нашли себя в искусстве, литературе, журналистике, художественной критике; другие, например, Малларме и Уайльд издавали журналы мод и печатали статьи по истории костюма и элегантной жизни (Т. Готье, 0. Бальзак) [Вайнштейн, 2005, с. 91,147].
Три правила настоящего денди. Поведенческие стратегии рыцарства и денди также обнаруживают известные параллели, особенно в выстраивании коммуникации и выражении эмоций. Но если уравновешенность, высокомерие и холодность рафинированных аристократов диктовались благородством происхождения и не зависели от размера богатства, то сдержанность, ироничность и перформативность денди - это инсценируемая в рамках жанра ролевая игра, имевшая ценность внутреннего императива, маска, ставшая сущностью.
«Многие из них, - приводит 0. Вайнштейн слова современника, - обладали высокими дарованиями и преуспевали во всем, что они делали; менее талантливые, если им что-то не удавалось, умели вовремя остановиться, без особых иллюзий или энтузиазма. Они демонстрировали джентльменскую выучку и великодушие. Эфемерные как молодость и духи, они все же имели одну постоянную черту - верность в дружбе, несмотря на позднейшее соперничество» [Вайнштейн, 2003, с. 224]. Эмоциональный пафос отточенного дендистского поведения сформулирован в тезисе итальянского происхождения Ьа вргеггаШга. Дипломат и писатель XVI в. Б. Кастильоне применял его, характеризуя «идеального придворного, который отличается восхитительной непринужденностью во всем, что он делает»
[Вайнштейн, 2005, с. 231]. За этим определением легко угадывается образ Фигаро, воспетый в литературе и драматургии классицизма. Браммелл и его последователи возвели La sprezzatura в ранг искусства добиваться успеха, поступая якобы легкомысленно. Флюиды остроумия, легкой иронии, непринужденности, источаемые денди, прекрасно уживались с атмосферой салонов. Денди виртуозно вели светскую беседу, даже злободневную тематику облекая в форму занимательной истории или анекдота. Другим светским «досугом» были безобидные, а порой и «черные» розыгрыши знатных персон с целью вызвать неадекватную реакцию, вытащив их из «скорлупы» рафинированности.
Говоря о нормативности La sprezzatura, вновь нельзя не упомянуть костюм, прямой идентификатор денди как социальной фигуры. «В дендистском костюме La sprezzatura дает о себе знать в нарочито небрежных деталях: расстегнутая нижняя пуговица жилета, легкая поношенность одежды, как бы случайно и быстро завязанный шейный платок..., - отмечает 0. Вайнштейн. - Внешний вид призван свидетельствовать о том, что весь ансамбль сложился сам собой, без особых усилий. Реально стоящие за таким ансамблем многочасовые консультации с портными, сессии пред зеркалом, тренировки по завязыванию узлов на шейном платке или личные уроки слуге по чистке ботинок - все это должно оставаться за кадром. Надев костюм, денди забывает о нем и держится в высшей степени свободно и естественно» [Вайнштейн, 2005, с. 231].
Владение La sprezzatura базировалось как раз на умении скрыть усилия, которыми достигалось это преуспевание. Образ «прекрасного дилетанта», относящегося к своим способностям и дарованиям с той же очаровательной небрежностью, что и к своему костюму, маскировал социальную и финансовую аморфность денди. За внешней легкостью и спонтанностью просматривается изощренная система правил и самоконтроля, направлявшая образ жизни денди. В основании этой системы, если здесь уместно такое слово, лежало, прежде всего, чувство меры, заключавшееся в продуманной дозировке - как нюансов костюма, так и публичных действий. Чрезмерность же и невоздержанность считались признаками вульгарности и дурного вкуса.
Три самых известных правила дендистской практики акцентируют внимание на личной независимости и завоевании внимания публики.
«Ничему не удивляйся» (лат. Nil admirari) - гласило первое правило. В повседневной жизни это выглядело сознательной маскировкой эмоций, сдержанностью жестов, сухостью, сдобренной изрядной дозой сарказма и иронии. Денди, центр всеобщего притяжения и источник эмоционального возбуждения, сам, по негласному правилу, оставался невозмутим, даже вальяжен и ленив в общении. Дендистский «жанр» не предполагал выхода из образа. Ситуативная трезвость денди «возводящая в абсолют традиционную британскую невозмути-
мостъ», раскрывается здесь в своеобразном аспекте поведенческого аскетизма [Вайнштейн, 2003, с. 226-227].
Второе правило дополняло первое: «Будучи бесстрастным, изумляй неожиданностью». Бодлер определял дендистскую невозмутимость как качество, родственное стоицизму [Бодлер, 1986, с. 304]. Но невозмутимость и сдержанность были не бездеятельны. Напомним вновь, что денди не подстраиваются, но сами формируют новую этику, культуру общения. В ход шли все средства: от оригинальных находок в костюме и остроумия в светском разговоре - до причудливых хобби и розыгрышей, многие из которых были, что называется, «на грани». Содержание и направленность острот и шуток как раз свидетельствовала о стирании социальных границ. Джордж Браммелл обладал «выдающимся даром развлекать», он также был непревзойденным тонким обличителем ущербного вкуса и вульгарности. Самым известным объектом острот Браммелла был принц-регент Георг, будущий король Георг IV. Браммелл также умел вынести «приговор» оппоненту, не говоря ни слова, даже в период крайней нужды и непомерных долгов [Шиффер, 2011, с. 218]; его оценивающего, пронзительного взгляда одновременно жаждали и боялись. В светском мире Лондона он долгое время по праву считался высшей инстанцией.
Необычными увлечениями отличался граф д'Орсе. За что бы он ни брался -живопись, организация скачек, журналистика, скульптура - везде преуспевал, а достигнув успеха - оставлял занятия без сожаления. Хотя, тратя огромные суммы, жил в основном в долг [Мартен-Фюжье, с. 370-375].
Третье правило - «оставайтесь в свете, пока не произвели впечатление; как только оно достигнуто, удалитесь» - диктовало меру самоподачи в публичных местах. На светских мероприятиях от денди, можно сказать, ждали неожиданностей, новых и свежих ощущений, которых недоставало пресыщенному высшему обществу. Браммелл, случалось, появлялся на каком-нибудь мероприятии на считанные минуты и вел себя как будто незаметно, но его острый глаз и ум позволяли ему быстро вынести вердикт по поводу собравшихся, отметиться метким афоризмом и ненавязчиво выказать модную деталь костюма. После чего денди исчезал, не давая публике опомниться, а его просчитанный РИ-ход наутро обсуждал весь светский Лондон. Стать предсказуемым, так же, как и вульгарным, - то есть даже в малой степени уподобиться миру знатных обывателей, -означало конец карьеры денди.
Классический дендизм: Браммелл. Денди - это во многом визуализированный манифест, костюмированный образ. И если этот обобщенный образ представлять максимально точно - он предстанет перед нами никем иным, как Джорджем Браммеллом.
Лондон первой половины XIX в. не знал более влиятельной в высшем обществе персоны. Браммелл не принадлежал к титулованным особам, но благодаря
своим несомненным талантам и харизме приятельствовал с принцем Уэльским, а после ссоры - открыто с ним соперничал.
Наверное, самый яркий и героизированный портрет Браммелла дал его французский последователь Барбе д'Оревильи в книге «О дендизме и Джордже Браммелле» (1845). Уместны слова д'Оревильи о том, что Браммелл «родился во фраке», подобно тому, как Наполеон «родился в императорской мантии». Отцу Браммелла, личному секретарю члена Палаты лордов Норта, также были не чужды элементы дендистского поведения, особенно «в те часы, когда он засыпал на своей министерской скамье в знак презрения к самым яростным нападкам ораторов оппозиции» [д'Оревильи, 1912, с. 46]. Связи и знакомства Браммелла-старшего, посещения его дома известными и талантливыми людьми, их манеры и стиль общения также сыграли свою роль в воспитании сына в дендистском духе, так же, как и непродолжительная военная карьера: будучи драгунским офицером, Браммелл научился завязывать нужные знакомства благодаря своему остроумию, безупречному стилю в одежде и ироничному отношению к воинскому уставу. Этим блестящий офицер произвел впечатление на принца Уэльского. Однако армия не давала достаточно пространства для реализации его светских талантов. Молодому Браммеллу, как писал Макс Бирбом, было невыносимо видеть своих товарищей-офицеров в одежде, точь-в-точь похожей на его собственную; «он был разочарован, как какой-нибудь бог, вдруг зашедший в ресторан и увидевший множество собственных отражений в зеркалах» [Beerbohm, 1896, р. б].
Завершив военную карьеру с армейской непреклонностью, но с дендист-ским изяществом, Браммелл, во-первых, выступил как оппозиционер по отношению к общепринятым традициям, но последовательно сохраняя верность избранному кредо. Во-вторых, Браммелл-денди по-иному раскрыл понятие мужественности, не связывая его с мундиром и духом воина. Полем его доблести стали салоны, светские рауты, скачки, опера и прочие публичные мероприятия.
Прозвище Браммелла - Beau («Щеголь») - не отражает его особого пристрастия к экстравагантным нарядам. Напротив, сама личность Браммелла позволяет не акцентировать внимание на его костюме. Выше отмечалось, что выбранный стиль легкой небрежности не мешал ему заказывать одежду из самых дорогих тканей, у лучших портных и слыть законодателем мод. Но вот мнение Б. д'Оревильи: «Браммелл...придавал гораздо меньше значения, чем принято думать, этому искусству туалета... Его портные, Дэвидсон и Мейер, ...вовсе не занимали в его жизни приписываемого им места. Послушаем лучше Листера; его изображение правдиво: "Его отталкивала мысль, что его портные могли играть какую бы то ни было роль в его славе, и он полагался лишь на тонкое очарование благородной и изысканной непринужденности, которой он обладал в весьма высокой степени"» [д'Оревильи, 1912, с. 63-64].
По выражению 0. Манна, Браммелл представляет «не моду, но форму культуры» [Манн]. Но еще д'Оревильи вывел, что только независимость делает из человека денди, «в противном случае установились бы законы дендизма, а их не существует» [д'Оревильи, 1912, с. 59]. Свободный, даже дерзкий, в проявлении своей независимости человек, подающий себя с восхитительной естественностью, с оттенком легкого презрения воспринимающий общество, которое его боготворит, - такова фабула взаимоотношений Браммелла со светской элитой Лондона. Господствующая роль Браммелла в светском мире позволяла ему всегда оставаться холодным и расчетливым, не пьянеть, напиваясь допьяна на званых обедах, исчезать незаметно, когда все взгляды были устремлены на него, пленять женщин, но самому не попадать в их плен. Но в этом противостоянии нет антагонизма, законы общества он никогда не преступает. Являясь его, высшего общества, властителем и арбитром, он тем не менее играет «на его поле». Таким образом, дендизм (в конкретном случае в лице Браммелла) «...играет правилами и все-таки соблюдает их...; он притязает на соблюдение правил, избегая их исполнения» [Шиффер, 2011, с. 232].
Он довел правило «ничему не удивляться» до практического совершенства. Бесстрастность, хладнокровие и сдержанность в эмоциях в исполнении Браммелла выглядели «стоическим превосходством». В беседе он всегда был выше и отстранений - как самой темы разговоры, так и его участников. Беседа при нем превращалась в легкую инсценировку и жонглирование смыслами, так как он признавал более красноречивыми не собственно слова, а манеру высказываний, жесты, умение держать паузу. Не выказывая обилия чувств, он сам был источником чувственных всплесков в обществе; его розыгрыши и шутки, балансировавшие порой на грани приличий, становились сюжетами романов, газетной хроники, анекдотов. Объектом шуток Браммелла мог стать любой, даже принц Уэльский. Публичная демонстрация превосходства над принцем при театральном выказывании почтения к нему добавляли пикантности поступку, а Браммелл получал очередную порцию славы.
Пересказ этих «перформансов» и импровизаций сегодня ни в малейшей степени не отразит их эффектности. Но язвительная ирония Браммелла, сохранившаяся не в самой достоверной версии, по сей день является классикой истинного английского юмора.
Браммелл прекрасно осознавал степень своего влияния на людей. Сегодня такое понимание, возможно, реализовалось бы в политической и иной публичной деятельности. Но Браммелл «был прежде всего денди», а его воздействие - «тиранией, не вызывавшей восстаний». Весь Лондон знал любимое место Браммелла в клубе «Уайте» у эркерного окна, откуда открывался вид на улицу. Браммелл устраивался около него в определенные часы, созерцая прохожих, их туалеты, и отпускал колкости и язвительные замечания в их адрес. Многие намеренно
проходили мимо, чтобы попасть в поле зрения знаменитого денди, а затем всеми доступными путями узнать его мнение о себе. Сам Браммелл также детально просматривался с улицы, и прохожие имели возможность «сверить свой наряд с образцом». «Тем самым они как бы удостаивались аудиенции некоронованного короля моды, что само по себе, даже в случае безжалостной критики, содержало момент престижной сопричастности» [Вайнштейн, 2003, с. 238].
Джордж Браммелл до конца жизни следовал своей жизненной философии -потому его стиль признан классическим и непревзойденным. Финал его «карьеры» также считается образцовым финалом денди. Светские «игры» и ревностное поддержание своего реноме в течение более чем двадцати лет привели его к неоплатным долгам (которые он скрывал с соответствующей статусу непринужденностью) и бегству во Францию (которому предшествовали посещение лондонской оперы и роскошная трапеза). Во Франции ему лишь временами и частично удавалось поддерживать свой статус, постепенно превращаясь в пародию на стиль, который он сам создал. Время классического дендизма подходило к концу.
Альфред д'Орсе, курсировавший между Францией и Англией, и прозванный «князем денди», покорял общество уже после Браммелла. Оскар Уайльд в своем стремлении соблюдать аристократический стиль, был уже более экстравагантен, нежели последователен, конструируя свой образ согласно этике поведения и эстетических предпочтений, присущих персонажам своих романов и пьес [Шиф-фер, 2011, с. 128; Скуратовская, 2001, с. 80-81; Фетисова, 2009, с. 104].
Денди в эпоху декаданса: Бодлер. В истории дендизма Бодлер воспринимается как противоположность Браммеллу - не только в той степени, в какой французский дендизм отличен от английского. Скорее, здесь налицо исторически обусловленное качественное изменение. Дендизм Бодлера пришелся на середину XIX в., когда праздный образ жизни рассматривался уже как декадентство. Замкнутый аристократический мир начала столетия, в котором денди соревновались в роскоши, к 1840-1850-м гг. пережил слишком много трансформаций, чтобы сохранить свое первенство в сфере моды. Новый эстетический канон и новую богему во Франции времен Второй империи формирует средняя и мелкая буржуазия. Одной из основных потребностей становится утоление информационного голода и заявление о себе манифестами в бульварной прессе. Газетная очерковая литература, характерным примером которой явились так называемые physiologies, «физиологические» очерки, посвященные различным городским типажам и рассчитанные на обывательский интерес, публикации в газетах романов с продолжением, многочисленные путевые заметки, авторские колонки, театральные рецензии и т. д. имеют, прежде всего, рыночную подоплеку [Беньямин, 2004, с. 80-81]. Новости муссируются отныне не в светских салонах, а в бульварных заведениях. Богемным считается образ жизни писателя, журналиста, поэта, модного театрального критика, художника. Многие из них действительно были денди,
охотно культивируя элегантность и щегольство в одежде, а также расточительство и артистизм в поведении. Граф д'Орсе ввел практику принимать «весь Париж» в своей живописной мастерской, что впоследствии стало модным в кругу людей искусства [Мартен-Фюжье, 1998, с. 375]. Обычным делом считалась и жизнь в долг. Даже такой успешный автор, как Бальзак, до конца жизни не сумел избавиться от своих дендистских наклонностей. А. Мартен-Фюжье пишет, что Бальзак, уже имея большие долги, «приобретает дорогие вещи просто по привычке. Прежде он сознательно стремился стать денди и тем навлекал на себя насмешки окружающих; теперь он гордится другим: романами, которые принесли ему истинную славу, гением, который он в себе ощущает....Его слава зависит от публики широкой и безымянной, нет смысла добиваться признания в узком великосветском кругу» [Мартен-Фюжье, 1998, с. 394]. Последняя фраза указывает на исход денди из аристократических салонов на улицы, в кафе и пассажи большого города. Денди находят себя во фланерстве - искусстве «убивать время». Они не полностью утратили светскость, но постепенно стали своими в разноликой толпе. Они осваиваются в «элегантных» магазинах, среди «промышленной роскоши», они любят теперь прятаться в людской массе, маскируясь, и сознательно играют роли социальных маргиналов [Беньямин, 2004, с. 82]. Черно-белый колорит подходит для этого более всего, ибо его демократическая эстетика, по выражению Бодлера, «неотъемлемо связана с нашей болезненной эпохой...фрак и сюртук обладают не только политической красотой, отражающей всеобщее равенство, но и красотой поэтической, отражающей душу общества» [Бодлер, 1986, с. 128]. Денди-декадент пропитан духом пессимизма, он осознает его как пассивный протест и находит в нем вдохновение.
«Эталонный» денди Браммелл, которого прекрасно характеризуют понятия «шик», «законодатель мод», «светский лев», являлся в свое время влиятельнейшей фигурой в лондонском свете именно по критерию праздного образа жизни. В свою очередь, дендизм Бодлера выступает уже как социальная девиация, раздражающая мир бездеятельность. Образ Бодлера 1850-1860-х гг. - это одинокая фигура деклассированного фланера. Вальтер Беньямин определял фланера как пассивного бунтаря: «Фланер - праздношатающаяся личность, в этом его протест против разделения труда, обращающего людей в специалистов» [Беньямин, 2004, с. 105]. Его светские салоны - это маленькие парижские кафе, переполненные публикой пассажи и улицы капитализированного города.
Дендизм Бодлера - это дендизм вопреки как собственному статусу в обществе (в том числе в лице семьи), так и нарождающемуся культу индустрии и производства. У него отсутствуют социальные и материальные предпосылки и для умственного труда, и для высокой праздности. Он созерцает Париж времен Реставрации и капиталистического бума с чуткой отрешенностью поэта. Но в толпе деловито спешащих людей под маской бесприютного фланера он ощущал себя и
зрителем, и актером не менее, чем поэтом. Фланерство Бодлера, таким образом, обнаруживает черты вуайеристского перформанса и культового церемониала [Вайнштейн, 2005, с. 313; Сартр, 2004, с. 91].
При всей широте связей и знакомств Бодлера свойственный людям его склада индивидуализм проявлялся не в светских экзерсисах, но в одиночестве и пассивности социального аутсайдера. Ведь вызывающая бездеятельность в индустриальном городе - и есть своего рода эпатаж. Искусство жить в долг Бодлер довел до некой предельной черты, которая была неведома денди времен расцвета. Так, самим своим обращением о предоставлении займа Браммелл мог повысить статус кредитора в общественном мнении. «Забывая» отдать долг, Браммелл оставался истинным джентльменом. В свою очередь, требование возврата денег, грозило утратой браммелловского расположения, что расценивалось куда болезненней, чем невозвратимость кредита. В отличие от блестящего и харизматично-го Браммелла, Бодлеру кредиторы никогда не были рады. Его фланерство было во многом вынужденным, таким образом он скрывался от кредиторов и квартировладельцев. Друзья и знакомые отмечали его необычайную скрытность во всем, включая творчество. «Скрываясь за масками, поэт в Бодлере хранил свое инкогнито. Насколько вызывающим могло быть его поведение, настолько осмотрителен он был в своем творчестве. Инкогнито - закон его поэзии» [Беньямин, 2004, с. 167]. Галантностью и способностью нравиться Бодлер также не отличался. В. Беньямин утверждал также, что Бодлер не обладал эрудицией и обширными познаниями во многих областях, чтобы считаться интересным собеседником, - во многом из-за своего невежества, о котором даже не подозревал [Беньямин, 2004, с. 128]. Его костюм, в котором он разгуливал по Парижу, при несомненной дендистской оригинальности, скорее эпатировал, нежели сообщал об изысканном вкусе своего владельца. Публичное поведение Бодлера исследователи характеризуют как нарочито искусственное. Внешний облик только-только разменявшего четвертый десяток поэта уже свидетельствовал о необратимом саморазрушении. В сорок с небольшим лет он уже походил на дряхлого старика. Лицо приобрело желчное, саркастическое выражение, взгляд - агрессивность и напряжение вечной неудовлетворенности. К концу жизни от него не осталось ни следа от того молодого Бодлера, о котором говорили, что это «Байрон, одетый Браммеллом».
Все приведенные качества не отвечают идентификационным признакам классического денди, который излучает физическое здоровье, культивируя показную роскошь и самолюбование. К изысканной физиогномике денди времен Браммелла Бодлер прирастил искаженные современностью черты. Он представлял собой новый тип денди в новом социально-историческом контексте, более того, для Бодлера дендизм в целом скорее порождение буржуазности, нежели аристократическое явление [Беньямин, 2004, с. 165]. Это денди без собственности,
бесконечно удалившийся от аристократического круга, нашедший убежище на улицах города, тесно соприкасающийся с толпой и знающий все ее прослойки. «Цветы зла» и отчасти «Парижский сплин» как раз и представляют собой такое сознательное обращение к зловонной пазухе урбанизируемого бароном Османом Парижа [Беньямин, 1996, с. 141-162]. Практически никто не увидел в этом изображение нутра капиталистического общества «в полном его развитии. ...Общество, которое санкционировало террор для преумножения средств производства, ...которое заменило блистательные творения утилитарными» [Батай, 1994, с. 46]. Правда, целью Бодлера в этих циклах были не эстетизация ужасающей картины современности и даже не l'art pour l'art («искусство для искусства»), в чем он сам признавался [Батай, 1994, с. 32]. Скорее, он искал в ней отблески героической натуры, сродни античной.
Именно такой героизм Бодлер разглядел в облике денди. Но современная цивилизация театрализует героическое начало, то есть «современный герой не герой сам по себе - он играет роль героя» [Беньямин, 2004, с. 166]. Можно согласиться или не согласиться с бодлеровским сравнением дендистского «подвижничества» с героизмом античных стоиков. Очевидно лишь то, что Бодлеру героическая и трагическая поза денди виделась в своеобразном отказе от культа будущего (капиталистического накопления) и «желании невозможного». Праздностью и уходом в искусство денди демонстрировали отрицание примата производительной деятельности и рабочей полезности индивида. Дендизм служил Бодлеру пассивным протестом против создавшейся ситуации необратимого прогресса, вызванного техникой и культом производства ради прибыли. «...Фактически верх в нем берет отказ работать, а значит, быть удовлетворенным; он ставит над собой трансцендентность долга исключительно ради того, чтобы подчеркнуть ценность отказа и сильнее ощутить тревожную прелесть неудовлетворяющей жизни» [Батай, 1994, с. 44-45].
Итак, в XIX в. дендизм, как зеркало, отразил процессы модернизации в по-вседневно-стилевом содержании культуры. Попытка реконструкции дендистской идентичности смогла обнаружить, как кажется, своеобразную технологию «перенастройки» социального лифта, присущего уже новой эпохе. Денди классического типа (первая треть XIX в.), ориентируясь на представителей высшего света (не в социально-классовом смысле, но именно в образе жизни), определяли себя преимущественно через символический язык тела и вещей и романтическую иронию в отношении к социуму. В период, следующий за европейскими революциями 1830-1840-х гг., денди возводят в культ свою экономическую несостоятельность и индивидуальную отчужденность, как бы направляя социальный лифт по нисходящей. Меняются внешняя «фактура» и перформативные практики, идентифицирующие денди как маргинальный образ и новый тип богемы. Константами же остаются собственно «искусство жить», если не игнорируя, то выводя
на периферию экономические жизненные мотивировки, и художественно-эстетические способы самовыражения в литературе, поэзии, публицистике, изящных искусствах.
Примечания
1. В частности, именно как субкультура дендизм определен здесь: Царего-родцев, А. В., Завьялов, С. 0., Дмитриев, JI. Д. Английский и русский дендизм (на примере П. Я. Чаадаева) как социально-культурный феномен // International Journal of Humanities and Natural Sciences. - 2022. - Vol. 3-2 (66). - P. 60-64.
2. Обширный перечень наименований периодических журналов о моде, издававшихся в Европе в конце XVIII - начале XIX в. приводится, например, 0. К. Лось в статье «Традиции и мода европейского костюма в зеркале урбанизации» (Вестник ИрГТУ. - 2011. - № 5(52). - С. 252).
Библиография
Бажанова, Р. К. Денди и мода: границы артистизма // Труды Санкт-Петербургского государственного университета культуры и искусств. - 2007. -Т. 175. - С. 22-26.
Барт, Р. Дендизм и Мода // Барт, Р. Система моды. Статьи по семиотике культуры. - Москва : Изд-во им. Сабашниковых, 2003. - 512 с.
Батай, Ж. Литература и Зло / пер. с фр. и коммент. Н. В. Бунтман и Е. Г. Домогацкой, предисл. Н. В. Бунтман. - Москва : Изд-во МГУ, 1994. - 166 с.
Бенъямин, В. Шарль Бодлер. Поэт в эпоху зрелого капитализма // Бенъямин, В. Маски времени: эссе о культуре и литературе. - Санкт-Петербург : Симпозиум, 2004. -478 с.
Бенъямин, В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. Избранные эссе. - Москва : Медиум, 1996. - 240 с.
Бодлер, Ш. Об искусстве / пер. с франц. Н. Столяровой и Л. Липман. -Москва : Искусство, 1986. - 422 с.
Брюард, К. Модный Лондон. Одежда и современный мегаполис. - Москва : Новое литературное обозрение, 2016. - 240 с.
Булъвер-Литтон, Э. Пелэм, или Приключения джентльмена // Булъвер-Литтон, Э. Последние дни Помпей. Пелэм, или Приключения джентльмена. -Москва : Правда, 1988. - 767 е., ил.
Быстрова, Я. В. Символика костюма и телесные каноны современности // Вестник Новгородского государственного университета. - 2004. - № 27. - С. 74-79.
Вайнштейн, 0. Б. Денди: мода, литература, стиль жизни. - Москва : Новое литературное обозрение, 2005. - 640 е., ил.
Вайнштейн, 0. Б. Дендистские манеры: из истории светского поведения // Homo Historicus. К 80-летию со дня рождения Ю. Л. Бессмертного : в 2 кн. -Москва : Наука, 2003. - Кн. II. - 405 с.
Вайнштейн, 0. Б. Поэтика дендизма: литература и мода // Иностранная литература. - 2000. - № 3. - С. 296-308.
Валова, 0. М. Философия дендизма в комедиях Оскара Уайльда // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. - 2012. - № 2-2. -С.161-165.
Готъе, Т. Мода как искусство [Электронный ресурс] // Иностранная литература. - 2000. - № 3. - Режим доступа : https://magazines.gorky.media/ino-stran/2000/З (дата обращения 26.04.2023).
Давиденко, А. А. Английское джентльменство как социокультурное явление (1820-1890-е годы) : дис. ... канд. ист. наук : 07.00.03. - Балтийский федеральный университет им. И. Канта. - Калининград, 2019. - 202 с.
Жужгина-Аллахвердян, Т. Н. Дендизм как литературный феномен: от романтического эгоцентризма к символической деперсонализации // Вестник ТОГУ. -2017. - №3 (46) - С. 267-276.
Зарюта, К. И. Дендизм: правила стиля // Вестник 0ГУ. - 2007. - № 76, октябрь. - С.261-265.
Кабанова, Д. С. Творчество Оскара Уайльда и дендизм в Англии конца XIX века// Филол. этюды. - Саратов, 2003. - Вып. 6. - С. 89-92.
Камю, А. Бунтующий человек. - Москва : Политиздат, 1990. - 414 с.
Лось, 0. К Традиции и мода европейского костюма в зеркале урбанизации // Вестник ИрГТУ. - 2011. - № 5 (52). - С. 247-254.
Манн, 0. Дендизм как консервативная форма жизни / пер. А. Богомолова [Электронный ресурс] // Волшебная гора. - Режим доступа : https://www.meta-kultura.ru/vgora/kulturol/ot_mann.htm (дата обращения 23.04.2023)
Мартен-Фюжъе, А. Элегантная жизнь, или как возник «весь Париж». -Москва : Изд-во Сабашниковых, 1998. - 480 с.
д'Оревилъи, Б. Дэндизмъ и Джордж Брэммель / пер. М. Петровского, вступ. статья М. Кузмина. - Москва : Альциона, 1912.-114 с.
Осмысление моды. Обзор ключевых теорий / под ред. А. Рокаморы и А. Смелик. - Москва : Новое литературное обозрение, 2023. - 408 е., ил.
Сартр, Ж.-П. Бодлер / пер. с фр., прим. и статья Г. К. Косикова. - 2-е изд. -Москва : Едиториал УРСС, 2004. - 184 с.
Свендсен,Л. Философия моды. - Москва : Прогресс-Традиция, 2007. - 256 с.
Скуратовская, А. Дендизм как психология жизнетворчества // Вестник культурологии. - 2001. - № 4. - С. 69-82.
Стил, В. Парижская мода: культурная история. - Москва : Новое литературное обозрение, 2020. - 264 с.
Фетисова, Т. А. Дендизм: исторический смысл // Культурология. - 2008. -№3. - С. 177-184.
Фетисова, Т. А. Дендизм - исчезающий вид // Культурология. - 2009. -№ 2. - С. 101-104.
Царегородцев, А. В., Завьялов, С. 0., Дмитриев, Л. Д. Английский и русский дендизм (на примере П. Я. Чаадаева) как социально-культурный феномен // International Journal of Humanities and Natural Sciences. - 2022. - Vol. 3-2 (66). -P. 60-64.
Шиффер, Д. С. Философия дендизма. Эстетика души и тела (Кьеркегор, Уайльд, Ницше, Бодлер). - Москва: Изд-во гуманитарной литературы, 2011. - 296 с.
Batterberry, М„ Batterberry, A. Mirror, mirror. A social history of fashion. - New York : Greenwich House: Distributed by Crown Publishers, 1982. - 400 p.
Beerbohm, M. Dandies and Dandies 11 The Works of Max Beerbohm. - Charles Scribner's Sons. - New York., 1896. - P. 3-30.
Breward, C. The Hidden consumer. Masculinities, fashion and city life 1860-1914. - Manchester University Press, 1999. - 278 p.
Disraeli, B. Vivian Grey. - Europaeischer Literaturverlag, 2011. - 524 p.
Hazlitt, W. Essays. Selected and edited by Frank Carr. - London: Walter Scott, 24 Warwick Lane. New York and Toronto: W.J. Gage & Co., 1889. - Pp. 182-195.
Jesse, W. The Life of George Brummell, Esq., Commonly Called Beau Brummell: in 2 vol. - London : Saunders&Otley, 1844. - 407 p.
Laver, J. Dandies. - London : Weidenfeld & Nicolson, 1968. - 123 p.
Moers, E. The Dandy: Brummel to Beerbohm. - University of Nebraska Press, 1978. - 372 p.
Montesquiou, R. Les pas effaces. Memoirs. - Paris, 1923. - Vol. 1-3.
White, E. The flaneur: A stroll through the paradox of Paris. - New York -Bloomsburry, 2001. - 211 p.
Сведения об авторе
Мальцев Константин Альбертович, кандидат философских наук, доцент кафедры культурологи и философии Пермского государственного института культуры.
E-mail: k.maltsevl971@mail.ru
K. A. Maltsev
DANDYISM: TYPE AND IMAGE. CRITERIA OF CULTURAL IDENTITY
Abstract: The article presents a cultural interpretation of dandyism, a notable phenomenon in Western culture of the 19th century. The scientific relevance of the article is determined by the polar assessments of dandies as a form of culture in bourgeois society. The article's aim is to clarify the factors that mark the dandy identity, such as costume, accessories, manners, body language, norms of behavior in society. Their manifestations are considered in interaction: costume symbolizes material luxury and an idle lifestyle, while updating the new aesthetics of body; body language with the costume, provokes ways of communication and public behavior, allowing the dandy to become the standard of style. The subject of the article is not only the total view for dandyism, as a set of cultural norms and attitudes, but also its historically differentiated types. Thus, the dandy culture of the early 19th century was conditioned by the "game of aristocracy", a parody imitation of the lifestyle of high society. Late dandyism is identified as decadent, reflecting the alienation of man and his passive protest against capitalist values of the second half of the 19th century. The classic and decadent versions of the dandy lifestyle are personified by the example of two typical heroes, George Brummell and Charles Baudelaire. The first is presented as the personification of dandyism as a "form of culture", the second is an expression of its gradual marginalization.
The results of the study can be used both in broad (cultural studies and history) and in specialized areas of humanitarian knowledge, primarily in everyday life culture studies and local history.
Key words: dandy, identity, style, behavior strategies, decadence, George Brummell, Charles Baudelaire, social elevator.
References
Bazhanova, R. K. Dendi i moda: granitsy artistizma [Dandy and fashion: the boundaries of artistry], IN: Trudy Sankt-Peterburgskogo gosudarstvennogo universi-teta kul'tury i iskusstv. 2007, T. 175, pp. 22-26 (In Russ.)
Bart; R. Dendizm i Moda [Dandyism and Fashion.] IN: Bart R. Sistema mody. Stat'ipo semiotike kul'tury [The fashion system. Articles on the semiotics of culture. In Russ.]. Moscow, Sabashnikov Publishing House, 2003, 512 p.
Bataj, ZH. Literatura i Zlo [Literature and Evil. In Russ.]. Moscow, Publishing House of Moscow State University, 1994,166 p.
Beriyamin, V. SHarl' Bodler. Poeht v ehpokhu zrelogo kapitalizma [Charles Baudelaire. A poet in the era of mature capitalism], IN: V. Ben'yamin. Maski vremeni: ehsse o kul'ture i literature [Masks of Time: Essays on culture and literature. In Russ.]. St. Petersburg, Symposium, 2004,478 p.
Ben'yamin V. Proizvedenie iskusstva v ehpokhu ego tekhnicheskoj vospro-izvodimosti. Izbrannye ehsse [A work of art in the era of its technical reproducibility. Selected essays. In Russ.]. Moscow, Medium, 1996, 240 p.
Bodler SH. Ob iskusstve [About art. In Russ.]. Moscow, Iskusstvo, 1986,422 p.
Bryuard K. Modnyj London. Odezhda i sovremennyj megapolis [Fashionable London. Clothing and a modern metropolis. In Russ.]. Moscow, New Literary Review, 2016, 240 p.
BuTver-Litton, EH. Pelehm, ili Priklyucheniya dzhentl'mena. [Pelham, or The Adventures of a Gentleman. In Russ.]. Moscow, Pravda, 1988, 767 p.
Bystrova, YA. V. Simvolika kostyuma i telesnye kanony sovremennosti [The symbolism of costume and the bodily canons of modernity]. IN: Vestnik Novgo-rodskogo gosudarstvennogo universiteta, 2004, no. 27, pp. 74-79. (In Russ.)
Vajnshtejn, 0. B. Dendi: moda, literatura, stil zhizni [Dandy: fashion, literature, lifestyle. In Russ.]. Moscow, New Literary Review, 2005, 640 p., ill.
Vajnshtejn, 0. B. Dendistskie manery: iz istorii svetskogo povedeniya [Dandyist manners: from the History of secular behavior], IN: Homo Historicus. K 80-letiyu so dnya rozhdeniya YU. L. Bessmertnogo : v 2 kn. [Homo Historicus. To the 80th ann. of the birth of Y. L. Bessmertny. In 2 books. In Russ.]. Moscow, Nauka, 2003, Book II. 2003,405 p.
Vajnshtejn, 0. B. Poehtika dendizma: literatura i moda [The poetics of dandyism: literature and fashion], IN: Inostrannaya literatura, 2000, no. 3, pp. 296-308. (In Russ.)
Valova, 0. M. Filosofiya dendizma v komediyakh Oskara Uajl'da [The philosophy of dandyism in Oscar Wilde's comedies]. IN: Vestnik Vyatskogo gosudarstvennogo gumanitarnogo universiteta, 2012, no. 2-2, pp. 161-165. (In Russ.)
Gote, T. Moda kak iskusstvo [Fashion as art. In Russ.]. Available at: https://magazines.gorky.media/inostran/2000/3 (accessed 04.26.2023).
Davidenko, A. A. Anglijskoe dzhentl'menstvo kak sotsiokul'turnoe yavlenie (1820-1890-e gody) [English gentlemanliness as a socio-cultural phenomenon (1820-1890s)], PhD dissertation, I. Kant Baltic Federal University, Kaliningrad, 2019, 202 p.
ZHuzhgina-Allakhverdyan, T. N. Dendizm kak literaturnyj fenomen: ot roman-ticheskogo ehgotsentrizma k simvolicheskoj depersonalizatsii [Dandyism as a literary phenomenon: from romantic egocentrism to symbolic depersonalization], IN: Vestnik T0GU. 2017, №3 (46), pp. 267-276. (In Russ.)
Zaryuta, К. I. Dendizm: pravila stilya [Dandyism: rules of style]. IN: Vestnik OGU, № 76, oktyabr', 2007, pp. 261-265. (In Russ.)
Kabanova, D. S. Tvorchestvo Oskara Uajl'da i dendizm v Anglii kontsa XlXveka [The work of Oscar Wilde and dandyism in England at the end of the XIX century]. IN: Filol. Ehtyudy,Saratov, 2003, Vyp. 6, pp. 89-92. (In Russ.)
Kamyu, A. Buntuyushhij chelovek [The Rebellious man. In Russ.]. Moscow, Politizdat, 1990,414 p.
Los', 0. K. Traditsii i moda evropejskogo kostyuma v zerkale urbanizatsii [Traditions and fashion of European costume in the mirror of urbanization], IN: Vestnik IrGTU, 2011, №5 (52), pp. 247-254. (In Russ.)
Mann, 0. Dendizm как konservativnaya forma zhizni [Dandyism as a conservative form of life. In Russ.]. Available at: https://www.metakultura.ru/vgora/kultu-rol/ot_mann.htm (accessed 04.23.2023)
Marten-Fyuzh'e, A. EHlegantnaya zhizn', ili как voznik «ves' Parizh» [Elegant Life, or how "the whole of Paris" arose. In Russ.]. Moscow, Sabashnikov Publishing House, 1998,480 p.
d'Orevil'i, B. Dehndizm" i Dzhordzh Brehmmel' [Dandism and George Brammel. In Russ.]. Moscow, Alcyone, 1912,114 p.
Osmyslenie mody. Obzor klyuchevykh teorij [Comprehension fashion. Review of key theories. In Russ.]. Moscow, New Literary Review, 2023,408 p., ill.
Sartr, ZH.-P. Bodler [Baudelaire. In Russ.]. Moscow, Editorial URSS, 2004,184 p.
Svendsen, L. Filosofiya mody [Philosophy of fashion. In Russ.]. Moscow, Pro-gress-Tradition, 2007, 256 p.
Skuratovskaya, A. Dendizm как psikhologiya zhiznetvorchestva [Dandyism as the psychology of life creation], IN: Vestnik kul'turologii, 2001, № 4, pp. 69-82. (In Russ.)
Stil, V. Parizhskaya moda: kul'turnaya istoriya [Parisian fashion: a cultural history. In Russ.]. Moscow, New Literary Review, 2020, 264 p.
Fetisova, T. A. Dendizm: istoricheskij smysl [Dandyism: historical meaning], IN: Kul'turologiya, 2008, no.3, pp.177-184 (In Russ.)
Fetisova, T. A. Dendizm - ischezayushhij vid [Dandyism - an endangered species], IN: Kul'turologiya, 2009, no. 2, pp. 101-104. (In Russ.)
Czaregorodcev, A. V., Zav^yalov, S. 0., Dmitriev, L. D. Anglijskij i russkij dendizm (na primere P.Ya. Chaadaeva) как social'no-kuVturny'j fenomert [English and Russian business (on the example of P. Ya. Chaadaev) as a socio-cultural phenomenon], IN: International Journal of Humanities and Natural Sciences, 2022. Vol. 3-2 (66) (In Russ.)
SHiffer, D. S. Filosofiya dendizma. EHstetika dushi i tela (Kerkegor, Uajl'd, Nitsshe, Bodler) [Philosophy of Dandyism. Aesthetics of the soul and body (Kierkegaard, Wilde, Nietzsche, Baudelaire). In Russ.]. Moscow, Publishing House of Humanitarian Literature, 2011, 296 p.
Batterberry, M., Batterberry, A. Mirror, mirror. A social history of fashion. New York, Greenwich House, Distributed by Crown Publishers, 1982,400 p.
Beerbohm, M. Dandies and Dandies. IN: The Works of Max Beerbohm. Charles Scribner's Sons New York, 1896, 165 p., pp. 3-30.
Breward, C. The Hidden consumer. Masculinities, fashion and city life 1860-1914. Manchester University Press, 1999, 278 p.
Disraeli B. Vivian Grey. Europaeischer Literaturverlag, 2011, 524 p.
Hazlitt, W. Essays. Selected and edited by Frank Carr. London, Walter Scott, 24 Warwick Lane; New York and Toronto: W.J. Gage & Co, 1889, pp. 182-195.
Jesse, W. The Life of George Brummell, Esq., Commonly Called Beau Brummell. In 2 Vol. - London, Saunders&Otley, 1844,407 p.
Laver, J. Dandies. London: Weidenfeld & Nicolson, 1968, 123 p.
Moers, E. The Dandy: Brummel to Beerbohm. University of Nebraska Press, 1978, 372 p.
Montesquiou, R. Les pas effaces. Memoirs. Paris, 1923, Vol. 1-3.
White, E. The flaneur: A stroll through the paradox of Paris. New York-Bloomsburry, 2001, 211 p.
About the author
Maltsev Konstantin Albertovich, Candidate of Philosophy, Associate Professor of the Department of Cultural Studies and Philosophy of Perm State Institute of Culture.
E-mail: k.maltsevl971@mail.ru
