CC BY
10316. Polnoe sobranie zakonov. Sobranie trete. T. 31. 1911. Otd. 1. № 35149 [Complete collection of laws. Third meeting. T. XXXI. 1911. Sep. 1. № 35149]. St. Petersburg, State Printing House, 1914, 1411 p.
17. Prilozheniya k stenograficheskim otchetam Gosudarstvennoy dumy. Tretiy sozyv. Sessiya vtoraya. 19081909 gg. T. 2 [Appendices to the State Duma verbatim records. The third convocation. Session Two. 1908-1909. T. II]. St. Petersburg, State Printing House, 1909, № 371.
18. Saprykin, D. L. Obrazovatelnyy potentsial Rossiyskoy imperii [Educational potential of the Russian Empire]. Moscow, IEET RAN Publ., 2009, 176 p.
DOI 10.21672/1818-510X-2020-65-4-015-021
ДЕМОГРАФИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ СССР В 1920-1930-е гг.: К ПРОБЛЕМЕ СОВРЕМЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
Бадмаева Екатерина Николаевна, доктор исторических наук Калмыцкий государственный университет им. Б. Б. Городовикова Российская Федерация, 358000, г. Элиста, ул. Пушкина, 11 E-mail: en-badmaeva@yandex.ru
Омакаева Эллара Уляевна, кандидат филологических наук, доцент Калмыцкий государственный университет им. Б. Б. Городовикова Российская Федерация, 358000, г. Элиста, ул. Пушкина, 11 E-mail:elomakaeva@mail.ru
В статье рассматриваются основные тенденции становления и развития нового направления исторической науки - исторической демографии. Целью статьи является обзор научных работ, касающихся исследования заявленной проблематики. Дана их общая характеристика, выделены ключевые вопросы. Выявлены роль и значение социально-исторических факторов в демографическом процессепервой половины XX столетия в разных регионах СССР на примере Калмыкии, Украины и Казахстана. Дана историографическая оценка потерь в период демографического кризиса в СССР в первой половине 1930-х гг.
Ключевые слова: историческая демография, СССР, Калмыкия, Украина, Казахстан, голод, 1920-1930-е гг.
DEMOGRAPHIC HISTORY OF THE USSR IN THE 1920-1930s: ON THE PROBLEM OF MODERN HISTORIOGRAPHY1
Badmaeva Ekaterina N., Ph. D. (History) Gorodovikov Kalmyk State University 11 Pushkina St., Elista, 358000, Russian Federation E-mail: en-badmaeva@yandex.ru
Omakaeva Ellara U., Ph. D. (Philology), Associate Professor Gorodovikov Kalmyk State University 11 Pushkina St., Elista, 358000, Russian Federation E-mail: elomakaeva@mail.ru
The article discusses the main trends in the formation and development of a new direction of historical science -historical demography. The purpose of the article is to review scientific papers related to the study of the stated issues. Their general characteristics are given, and key issues are highlighted. The role and significance of socio-historical factors in the demographic process of the first half of the XX century in different regions of the USSR on the example of Kalmykia, Ukraine and Kazakhstan are revealed. A historiographical assessment of losses during the demographic crisis in the USSR in the first half of the 1930s is given.
Keywords: historical demography of the USSR, Kalmykia, Ukraine, Kazakhstan, famine, 1920-1930s
XX век, пожалуй, один из самых насыщенных и трагических периодов в истории России. В первой половине двадцатого столетия аккумулировались две мировые войны, три революции, разрушительное безумие военного коммунизма, безжалостный и губительный по своей структуре массовый террор, индустриализация и насильственная коллективизация сельского хозяйства, голодные бедствия 1921-1922, 1932-1933, 1946-1947 гг., сопровождавшиеся эпидемиями инфекционные заболевания.
Трагичные страницы нашей истории начала 1930-х гг. связаны с разразившимся в СССР массовым голодом, который унес жизни миллионовлюдей и оказал негативное влияние на дальнейшее социально-
1 The study was supported by a grant from the University of Alberta (Canada), research project "Holodomor of 19321933 in the Soviet Union: the tragedies of Kalmyks, Ukrainians and Kazakhs through the prism of new archival documents, people's memories and demographic statistics".
экономическое развитие страны. Социальные катаклизмы, сотрясавшие страну, преломлялись не только в экономике страны, повседневности и ментальности народа, но и в демографической сфере.
История народонаселения России первой половины XX столетия не без оснований может быть представлена как демографическая катастрофа, прерванная тремя демографическими кризисами: в период революции и Гражданской войны, на этапе социалистической индустриализации и коллективизации сельского хозяйства, в годы Великой Отечественной войны.
Творцом всех демографических катастроф и кризисов является политическая ситуация в стране. Нарушение социально-экономического процесса и демографической ситуации явилось прямым следствием действий органов власти. Специфику демографической истории коммунистической России мы видим в том, что население находилось в условиях постоянного и - что важно - жесткого давления со стороны государства.
Многие аспекты демографической истории России, особенно те из них, которые непосредственно или опосредованно были связаны с проблемой людских потерь, долгое время оставались вне поля зрения ученых, представляя собой многочисленные «белые пятна» в истории народонаселения страны.
Зарубежная и российская историография в настоящее время постоянно меняет свою исследовательскую проблематику, идет поиск новых методологических подходов. В то же время зарубежные исследователи порой представляют обновленные парадигмы и теоретические концепты истории при рассмотрении «белых пятен» в истории СССР в 1930-е гг.
Как известно, указанный период характеризуется социально-экономической модернизацией, обусловленной форсированной индустриализацией, сплошной коллективизацией и массовыми репрессиями. Активному исследовательскому поиску способствует открытие новых архивных фондов, как на региональном, так и федеральном уровне. В ряде научных исследований присутствует независимая оценка ранее недоступных материалов переписи 1937 и 1939 гг.
В данной статье нами предпринята попытка проанализировать и дать сравнительно-сопоставительный анализ литературы по демографической ситуации в 1930-е гг. в СССР.
Исследованию темы голода в различных регионах бывшего СССРв первой половине XX в. посвящены труды известных российских специалистов по исторической демографии, увидевшие свет в последние три десятилетия. Исследователи впервые смогли осуществить расчеты демографических потерь в период описываемых событий по отдельным регионам страны. Согласно конкретным сведениям, опубликованным в монографиях [2; 3], людские потери в указанный период составляли значительный процент. Так, Е. Андреев, Л. Дарский и Т. Харькова предприняли попытку проследить на основе специальных моделей динамику численности населения, в том числе изучить потери населения в результате социальной катастрофы 1932-1933 гг. К сожалению, долгое время указанный период был закрыт для научных исследований историков, демографов, социологов. Как отмечают авторы, в период голода 19321933 гг., несмотря на неполноту учета, данные статистики свидетельствовали о чудовищной катастрофе, хотя во властных структурах отрицательный естественный прирост населения пытались объяснить плохой постановкой учета естественного движения населения.
Согласимся с мнением маститых ученых-историков, что в первой половине XX в. Россию поразили три демографических потрясения: Первая мировая и гражданская войны с последующим голодом 19211922 гг.; проведение коллективизации сельского хозяйства, раскулачивание и голодное бедствие 19321933 гг.; третий период обусловлен событиями Великой Отечественной войны и ее последствиями. Эти факторы позволяют говорить о сильнейшей демографической катастрофе, произошедшей в первой половине XX в.
В период с 1927 по 1936 г., по подсчетам российских ученых, сверхсмертность встране состави-ла7,35 млн чел. Ученые подсчитали, что в 1932-1933 гг. всего было зарегистрировано около 30 % умерших от голода, а недоучет умерших вследствие голода составил 70 %, при этом более 56 % - общий недоучет умерших в 1933 г. [2, с. 36-52].
Высокий недоучет в 1931-1932 и, отчасти, в 1933 г. связан с тем, что в целом ряде регионов, в особенности в национальных субъектах, включая пострадавших отголода Казахстан и Калмыкию, регистрация умерших практически отсутствовала.
Голод 1932-1933 гг. раскачал неполноценную систему учета. По нашему мнению, на ухудшение демографической ситуации повлияла система учета рождаемости и регистрация смерти населения. Так, согласно архивным материалам, в 1920-е гг. системой текущей регистрации не были охвачены Казахстан, Калмыцкая автономная область, Средняя Азия, часть Закавказских республик, в которых проживало немалое количество сельского населения. К тому же на падение системы учета в этот период повлияли массовые неучтенные миграции крестьян, покидавших свои обжитые места в поисках лучшей жизни, во имя спасения своих семей от голодного бедствия; репрессии против трудового населения, раскулачивание и высылка наиболее зажиточных крестьян. Значительная масса казахских и калмыцких скотоводов на бескрайних степных просторах регистрацией вообще не охватывалась. К тому же многие местные органы власти на местах стремились скрыть размеры бедствия. По оценке ЦУНХУ того времени, считалось, что данные о естественном движениинаселения в 1933 г. относятся к 83,2 % населения
СССР, учетом охвачено 93,6 % городского и 79,9 %; сельского населения. В Российской Федерации учетом охвачено 85,2 % населения, в том числе 93,7 % городского и 82,4 % сельского населения.
Неохваченными, как и в прошлые годы, оставались Казахстан, Узбекистан, Киргизия, Калмыкия. ЦУНХУ считало, что недоучет ко всему населению СССРсоставлял 6 %, в том числе по городским поселениям - 2,4 %, и посельским местностям - 7 %. С 1934 г. ответственность за работу органов ЗАГС возлагается на НКВД, утверждаются новые формы книг записей актов гражданского состояния, упрощается редакция отдельных вопросов. В таком виде актовые записи остаются без существенных изменений до 1954 г. [29].
Современному состоянию развития историко-демографических исследований в украинской историографии посвящена статья И. Сердюка и Ю. Волошина «Историческая демография в Украине: от "политической арифметики" к неполитической истории»[37]. Авторы пытаются объяснить, почему в то время, когда историческая демография была мейнстримом мировой историографии, она абсолютно не продвинулась на Украине и ее достижения практически остались за бортом научных изысканий историков. Исследователи описывают причины интереса к исторической демографии сегодня и ее влияние на развитие историко-антропологических исследований.
На Украине голод 1933 г. носил массовый характер, и, по оценке украинских ученых Перковского и Пирожкова [25; 26], потери населения от голода составили 4 млн человек. Недоучет умерших равнялся 64 % от общего числа умерших, а было зарегистрировано примерно 32 % умерших вследствие голода.
Совместная коллективная монография российско-украинских исследователей по голоду 1932-1933 гг. в СССР, опираясь на архивные материалы украинских и российских архивов, впервые беспристрастно дает оценку «голодомору» на Украине. Версия украинских коллег подтверждается материалами украинских архивов. Российские историки рассмотрели особенности голода 1932-1933 гг. в отдельных областях Украины и России [30].
Отметим, что в России голод не носил всеобщего характера, как на Украине. Но ситуация в большинстве республик и областей на Нижней Волге и Северном Кавказе была весьма сходна с ситуацией на Украине. И. Е. Зеленин считает, что сельское население в нижневолжском регионе в гораздо меньшей степени пострадало от голода, чем на Украине, Северном Кавказе и в центральных районах Казахстана [12].
Сколько же жертв голода 1933 г.? [23] Существует официальная российская оценка числа погибших от голодавСССР, Украине и Казахстане - 2,3-2,4 млн. По оценке ученых Андреева, Дарского и Харь-ковой, на долю Казахстана приходится более 1 млн умерших в результате голода, что почти полностью прошло мимо статистики. Эта величина совпадает с оценкой людских потерь в Казахстане, сделанной английским историком Р. Конквестом. Он писал о гибели от голода в СССР в 1932-1933 гг. следующее: «...свыше 7 млн чел., из них только 5 млн чел. на Украине» [16]. С его оценкой вполне согласна российский историк-демограф В. Б. Жиромская: «достаточно полная география голода 1932-1933 гг., который охватил в основном зерновые районы СССР: Украину, Северный Кавказ, Нижнее и Среднее Поволжье, значительную часть Центрально-Черноземной области, Казахстан, Западную Сибирь, Южный Урал <...> составляет общие потери населения от голода, включая сверхсмертность, дефицит рождаемости, безвозвратную миграцию за пределы страны, более 7 млн чел.» [11, с. 123]. Хотя, как считает В. Жиромская, учет в этот период был неполным и не все смерти были зарегистрированы. В то же время историк согласна с С. В. Кульчицким, Н. А. Ивницкимв оценке людских потерь на Украине - 3.0-3,5 млн чел. Казахстанские ученые приводят более высокие и менее реалистичные оценки - около 2 млн чел. [1], в РСФСР -не менее 2,0-2,5 млн чел. В 1933 г. показатели роста смертности и резкого снижения рождаемости больше фиксировались в сельской местности.
Как отмечает известный российский специалист по голодному бедствию В. Кондрашин, «несмотря на очевидную вину сталинского руководства в трагедии 1932-1933 гг., его действия все же нельзя квалифицировать как «геноцид» - осознанное стремление уничтожить часть населения или народ с помощью голода» [15]. Автор соглашается с количеством погибших от голода 1932-1933 гг. по оценке С. Уит-крофта, считая его подсчеты наиболее реальными. Историк оценил потери населения в пределах от 3 до 4 млн чел. Отметим, что, по оценке С. Уиткрофта, общий коэффициент смертности в 1933 г. в 1,5 раза выше, чем в 1932 г. [38]. Уиткрофт не учитывал недорегистрацию смертей, и поэтому в абсолютном выражении его оценка сверхсмертности ниже.
В. Кондрашин уверяет, что данные ЦУНХУ за этот период в РСФСР, УССР и БССР убедительны. Сверхсмертность от голода в 1933 г. в СССР составила 3,5 млн чел. На территории Казахстана, Средней Азии, Дальнего Востока и др., по мнению В. Кондрашина со ссылкой на ЦУНХУ, смертность составила 1,5 млн чел. Жертвами голода в основном стали такие категории населения, как спецпоселенцы, заключенные ГУЛАГа и др., их потери составили не более 600 тыс. чел. Автор пришел к выводу, что в целом в СССР в 1933 г. сверхсмертность составила 5,6 млн чел. - прямые жертвы голода. Дефицит рождаемости в этот год составил 3 млн чел.(косвенные жертвы голода). В итоге общие демографические потери СССР составили не менее 8 млн чел. [7, с. 43, 47].
В настоящее время многие историки по отношению к голоду 1930-х гг. используют термин «демографический кризис» или «демократическая катастрофа». Достаточно четко рассмотрел данные понятия и дал им теоретическое обоснованиеисторик-демограф В. А. Исупов, приведя собственную классификацию
демографических катастроф в России в XX в. При этом, согласно теории Исупова, каждая из них длилась от 7 до 9 лет и обязательно сопровождалась вспышками голода.
Характеризуя кризисные явления в 1930-е гг., Исупов отмечает резкий рост смертности и падение-рождаемости населения, а как следствие этих процессов - значительное сокращение прироста населения [14, с. 9-10]. Он показал, что голод и сопутствующие ему эпидемии в совокупности обусловили демографическую катастрофу в 1933 г., поскольку демографический кризис (сокращение рождаемости) затянулся вплоть до конца 1934 г.
С выводами В. Исупова по кризисной ситуации, связанной с голодом 1933 г., вполне согласен П. М. Полян, полагающий, что в XX в. в России отмечалось, по меньшей мере, три демографические катастрофы. Все катаклизмы наблюдались в первой половине столетия, каждая длительностью в 79 лет, с сопутствующей вспышкой голода: 1915-1922 гг. (Первая мировая и Гражданская войны); 19301936 гг. (коллективизация, индустриализация, раскулачивание); 1941-1948 гг. (Великая Отечественная война и послевоенная разруха). Полян оценивает общие демографические потери населения в период указанных катастроф весьма условно: «Для современной территории РФ оценки потерь населения в периоды катастроф составляют: для первой - 12 млн человек, или 13 % предкризисной численности населения;для второй - 5 млн человек (или 5 %) и для третьей - 21 млн человек (или 19 %). Если учесть и косвенные потери, т. е. предположить, что темпы прироста сохранялись бына уровне, предшествовавшем катастрофам, то расчетная величина потерь составила быдля первого кризиса - 18,6 млн чел., для второго - 6,5 млн чел. и для третьего - 24,5 млн чел.» [28, с. 38].
В 2000-е гг. российскими учеными предпринимаются попытки обобщить демографическую историю России [22; 9]. Осмысляя ее противоречивость, они видят в ней историю демографической модернизации, в корне изменившей многие важнейшие стороны частной и публичной жизни россиян, но все еще остающейся незавершенной. По мнению авторов, если бы удалось избежать значительные демографические потери в первой половине XX столетия, то, как предполагают ученые-демографы, условно население могло бы увеличиться на 113 млн чел. [9, с. 399, 446].
В более поздний период В. Б. Жиромская на конкретном статистическом и документальном материале прослеживает изменения смертности и рождаемости в первой половине XX в. Она полагает, что сверхсмертность в СССР в мирные годы только в конце 1920 - второй половине 1930-х г. составила около 11 млн чел., в том числе в РСФСР, не считая Казахстана и Киргизии, - более 4 млн чел. [11, с. 123]. В своей работе историк выявляет характер снижения коэффициента рождаемости, в особенности в сельской местности: по мнению Жиромской, на демографическую модернизацию повлияли социально-политические бедствия, обрушившиеся на Россию в XX в.
В Нижнем Поволжье на 5 706 000 млн чел., по подсчетам исследователей, потери населения во время голодного бедствия 1932-1933 гг., без учета косвенных потерь от снижения рождаемости, составили 466 тыс. чел. [35, с. 75]. Число умерших от голода в Калмыкии, по подсчетам Е. Н. Бадмаевой, составило на 178 700 чел. - 14 446 тыс. чел. [4, с. 438]. Это огромное количество жертв при небольшой численности проживающих на данной территории. При этом рождаемость в Калмыкии существенно не повысилась в период и после голода 1932-1933 гг. Так, согласно материалам Национального архива Республики Калмыкия (далее НА РК) по переписи населения, в 1926 г. в Калмыцкой автономной области проживало 134,6 тыс. чел., а в 1933 г. - 178,7 тыс. чел.
Согласно данным госстатистики, в 1939 г. с учетом территорий, вошедших в состав СССР, численность населения Калмыкии увеличилась ненамного и составила 179,4 тыс. чел. [18-21; 13, с. 401; 34, с. 5]. Это объясняется тем, что демографические потери связаны с повышением смертностии снижением показателей рождаемости на территории Калмыкии.
Демографический кризис в КАО для калмыцких скотоводов стал следствием неправильной аграрной политики советского правительства. В 1932 г. увеличились планы по хлебозаготовкам и усилились требования к крестьянам, вплоть до крайних репрессивных мер. Так, один из благополучных зерновых регионов - Украина - к концу 1932 г. сумел сдать государству всего 228,3 млн пуд. или 64,1 % от общегосударственного плана. Нижневолжский край, куда входила и КАО, смог выполнить контрольные цифры по заготовке хлеба всего лишь на 52 % [17, с. 68]. Впервые степную Калмыкию включили в план по хлебозаготовке, причем область должна была в обязательном порядке еще планово поставлять мясные и молочные заготовки. К середине 1934 г. в КАО поголовье скота уменьшилось на 3,8 % (47 543 гол. скота вместо 49 396 гол. в1929 г.) [18].
Демографическая история Казахстана волнует и казахских историков. В своих трудах они доказывают, что в начале 1930-х гг. Казахская АССР пережила настоящую трагедию. Политика насильственной коллективизации стала причиной разорения казахских крестьян. От голода погибли сотни тысяч жителей Казахстана, население сократилось из-за массовой миграции в соседний Китай.
По мнению Николло Панчиоли [36], исследовавшего эмиграционные процессы среди казахского населения, последствия коллективизации и голода 1932-1933 гг., опыт Казахстана был самым ранним и самым катастрофическим. Фактически как национальная группа казахи пострадали больше всего. Итальянский исследователь акцентирует свое внимание на одном из сюжетов, в частности на компании по изъятию зерна у кочевого населения. Автор приходит к выводу, что проводимая советской властью
политика «денационализации» казахов повлекла за собой колоссальные жертвы. В ходе расчетов и вычислений было выявлено, что более 1,5 млн. человек были вынуждены бежать с территории, охваченной бедствием.
Как показывает анализ, социально-политическая ситуация в советском государстве породила противоречивые проблемыв демографии. Необходимо, в первую очередь, восстановить правдивую картину динамики населения, опираясь надостоверные сведения и данные архивных материалов, исключая умышленные искажения в статистических сведениях, используя косвенные методы демографических оценок.
Драматическая ситуация, сложившаяся вокруг участников переписи населения 1937 г., весьма подробно описана в демографической литературе конца 80 - начала 90-х гг. [31-33; 5-6; 27]. Результаты переписи были признаны искаженными и методически неверными, поскольку она не дала желаемых результатов. Организаторы и участники переписи были объявлены врагами народа и расстреляны. Как писала газета «Правда», «Враги народа сделали все для того, чтобы извратить действительную цифру населения. Они давали счетчикам вредительские указания» [24].
В январе 1939 г. была проведена новая перепись населения, но и она не дала тех результатов, которых ждали «вожди народа». Поэтому численность была искусственно увеличена на 3 млн чел.
Итак, на протяжении первой половины XX столетия напряженность демографической подсистемы российского общества была столь велика, что ее кризис стал хроническим явлением истории. По меньшей мере, трижды демографические кризисы перерастали в катастрофы, совпадавшие по времени с крупнейшими социальными потрясениями в стране. По сравнению с имперской властью советское государство более жестко обращалось со своими гражданами, и число жертв неизмеримо возрастало. Перманентно высокая смертность, в том числе и детская, воспринималась народом как привычное явление повседневности.
Завершая историографический обзор по указанной в названии статьи проблематике, необходимо особо подчеркнуть, что отечественными и зарубежными учеными была проделана огромная исследовательская работа по выяснению обстоятельств демографической трагедии 1932-1933 гг. Их главную заслугу мы видим во введении в научный оборот и научном осмыслении большого корпуса ранее не публиковавшихся архивных источников.
Список литературы
1. Абылхожин, Ж. Б. Казахстанская трагедия / Ж. Б. Абылхожин, М. К. Козыбаев, М. Б. Татимов // Вопросы истории. - 1989. - № 7. - С. 65-67.
2. Андреев, Е. Население Советского Союза: 1922-1991 / И. И. Андреев, Л. Дарский, Т. Харькова. -Москва : Наука, 1993. - 143 с.
3. Андреев, Е. Демографическая история России: 1927-1959 / И. И. Андреев, Л. Дарский, Т. Харькова. -Москва : Информатика, 1998. - 187 с.
4. Бадмаева, Е. Н. Нижнее Поволжье: опыт и итоги реализации государственной политики в социально-экономической сфере (1921-1933 гг.) / Е. Н. Бадмаева. - Элиста : Джангар, 2010. - С. 438-544.
5. Волков, А. Г. Перепись населения СССР 1937 года: вымыслы и правда // История и материалы. Экспресс-информация. Серия История статистики. - Вып. 3-5, ч. 2. - Москва : Информцентр Госкомстата СССР, 1990.
6. Волков, А. Г. Из истории переписи 1937 года / А. Г. Волков // Вестник статистики. - 1990. - № 8. -С. 45-56.
7. Голод в СССР. 1929-1933 гг. : в 3 т. - Т. 3. Лето 1933-1934 гг. - Москва : МФД, 2011. - 560 с.
8. Данилов, В. П. Дискуссии в западной прессе о голоде 1932-1933 гг. и «демографической катастрофе» 30-40-х годов в СССР / В. П. Данилов // Вопросы истории. - 1988. - № 3. - С. 116-121.
9. Демографическая модернизация России, 1900-2000 / под ред. А. Г. Вишневского. - Москва : Новое издательство, 2006. - 608 с.
10. Жиромская, В. Б. Демографическая история России в 1930-е гг. Взгляд в неизвестное / В. Б. Жиромская. -Москва, 2001.
11. Жиромская, В. Б. Основные тенденции демократического развития России в XX в. / В. Б. Жиромская. - Москва : Кучково поле, 2012. - 320 с.
12. Зеленин, И. Е. О некоторых «белых пятнах» завершающего этапа сплошной коллективизации / И. Е. Зеленин // Проблемы устной истории в СССР. - Киров, 1990. - С. 18-22.
13. История Калмыкии с древнейших времен до наших дней : в 3 т. - Элиста : Герел, 2009. - Т. 2. - 840 с.
14. Исупов, В. А. Демографические катастрофы и кризисы в России в первой половине XX века / В. А. Исупов. - Новосибирск, 2000. - 242 с.
15. Кондрашин, В. В. Документы российских архивов о голоде 1932-1933 гг. в СССР / В. В. Кондрашин // Гуманитарные науки в Сибири. - 2010. - № 2. - С. 60-65.
16. Конквест, Р. Жатва скорби / Р. Конквест // Вопросы истории. - 1990. - № 4. - С. 83-100.
17. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК (1898-1970). - Изд. 8-е, доп. и испр. - Москва, 1970. - Т. 5. - С. 68.
18. НА РК. - Ф. П-1. - Оп. 2. - Д. 150. - Л. 152.; - Д. 88. - Л. 136.
19. НА РК. - Ф. Р-3. - Оп. 2. - Д. 1716. - Л. 30.
20. НА РК. - Ф. Р-3. - Оп. 2. - Д. 1728. - Л. 22, 25.
21. НА РК. - Ф. Р-3. - Оп. 2. - Д. 1967. - Л. 5об.
22. Население России в XX веке: Ист. очерки [в 3 т.] / отв. ред. Ю. А. Поляков. - Москва : РОССПЭН, 2000. - Т. 1. 1900-1939. - 459 с.
23. Осокина, Е. А. Жертвы голода 1933 года: сколько их? (Анализ демографической статистики ЦГАНХ СССР) / Е. А. Осокина // История СССР. - 1991. - № 5. - С. 18-26.
24. Перепись населения СССР 1937 года. История и материалы // Экспресс-информация. Серия История Статистики. - Вып. 3-5 (ч. II). - Москва, 1990.
25. Перковский, А. Л. Из истории демографического развития 30-40-х гг. (на примере Украинской ССР) /
A. Л. Перковский, С. И. Пирожков // Экономика, демография, статистика. Исследования и проблемы. - Москва : Наука, 1990. - С. 171-197.
26. Пирожков, С. И. Як ж нашi людсюв трати / С. И. Пирожков // ВюникАкдеми наук УкраЫс^ РСР. -1991. - № 1. - C. 31-39.
27. Поляков, Ю. А. Полвека молчания (Всесоюзная перепись населения 1937 г.) / Ю. А. Поляков,
B. Б. Жиромская, И. Н. Киселев // Социологические исследования. - 1990. - № 6. - С. 3-25 ; № 7. - С. 50-70; № 8. - С. 30-52.
28. Полян, П. М. Двадцатое столетие: путем демографических катастроф / П. М. Полян // Город и деревня в Европейской России: сто лет перемен. - Москва : ОГИ, 2001. - 558 с.
29. РГАЭ. - Ф. 1562. - Оп. 329. - Д. 107. - Л. 147, 148.
30. Современная российско-украинская историография голода 1932-1933 гг. в СССР / науч. ред. В. В. Кондрашин. - Москва : РОССПЭН, 2011. - 471 с.
31. Тольц, М. С. Недоступное измерение / М. С. Тольц // В человеческом измерении. - Москва : Прогресс,^. - С. 325-342.
32. Тольц, М. С. Репрессированная перепись / М. С. Тольц // Родина. - 1989. - № 11. - С. 56-61.
33. Тольц, М. С. Перепись, приговоренная к забвению / М. С. Тольц // Семья и семейная политика. -Москва,1991. - С. 161-178.
34. Численность и размещение населения. Итоги переписи населения 2010 г. - Элиста, 2012. - 22 с.
35. Adamets, S. Disparités et variabilités des catastrophes démographiques en URSS / S. Adamets, A. Blum, S. Zakharov // Dossiers etRecherches. - Paris : INED, 1994. - № 42. - P. 75.
36. Pianciola, N. The collectivization famine in Kazakhstan, 1931-1933 / N. Pianciola // Harvard Ukrainian Studies. - 2001. - 25(3/4). - P. 237-251.
37. Serdiuk, I. Historical Demography in Ukraine: From "Political Arithmetic" to Non-Political History / I. Serdiuk, Y. Voloshyn // Przesztos с Demograficzna Polski. - 41. - 2019. - P. 9-32.
38. Wheatcroft, S. G. More light on the scale of repression excess mortality in the Soviet Union in the 1930s / S. G. Wheatcroft // Soviet Studies. - 1990. - 42. - P. 355-367.
References
1. Abylhozhin, Zh. B., Kozybaev, M. K., Tatimov, M. B. Kazahstanskaja tragedija [Kazakhstan tragedy]. Vo-prosy istorii [History questions], 1989, no. 7, pp. 65-67.
2. Andreev, E. Naselenie Sovetskogo Sojuza: 1922-1991 [Population of the Soviet Union: 1922-1991]. Moscow, Nauka Publ., 1993, 143 p.
3. Andreev, E. Demograficheskaja istorija Rossii: 1927-1959 [Demographic history of Russia: 1922-1991]. Moscow: Informatika, 1998, 187 p.
4. Badmaeva, E. N. Nizhnee Povolzhe: opyt i itogi realizacii gosudarstvennoj politiki v social'no-jekonomicheskoj sfere (1921-1933) [Lower Volga region: experience and results of the implementation of state policy in the socio-economic sphere]. Elista, Dzhangar Publ., 2010, 544 p.
5. Volkov, A. G. Perepis' naselenija SSSR 1937 goda: vymysly i pravda [1937 USSR population census: fiction and truth].Istorija i materialy. Jekspress-informacija. Serija Istorija statistiki. Vyp. 3-5. Ch. II. Moscow, Informcentr Goskomstata SSSR Publ., 1990.
6. Volkov, A. G. Izistorii perepisi 1937 goda [From the history of the 1937 census]. Vestnikstatistiki [Bulletin of statistics], 1990, no. 8, pp. 45-56.
7. Golod v SSSR. 1929-1933 [Famine in the USSR. 1929-1933]. Moscow, MFD Publ., 2011, vol. 3. Leto 1933-1934. 560 p.
8. Danilov, V. P. Diskussii v zapadnojpresse o golode 1932-1933 i "demograficheskoj katastrofe" 30-40h godov v SSSR [Discussions in the Western press about the famine of 1932-1933. and the "demographic catastrophe" of the 30-40s in the USSR]. Voprosy istorii [Questions of history], 1988, no. 3, pp. 116-121.
9. Demograficheskaja modernizacija Rossii, 1900-2000 [Demographic modernization of Russia,1900-2000]. Ed. by A. G. Vishnevskiy. Moscow, Novoe izdatelstvo Publ., 2006, 608 p.
10. Zhiromskaja, V. B. Demograficheskaja istorija Rossii v 1930-e gg. Vzgljad v neizvestnoe [Demographic history of Russia in the 1930s.Looking into the unknown]. Moscow, 2001.
11. Zhiromskaja, V. B. Osnovnye tendencii demokraticheskogo razvitija Rossii v XX v. [The main trends in the democratic development of Russia in the XX century]. Moscow, Kuchkovo pole Publ., 2012, 320 p.
12. Zelenin, I. E. O nekotoryh "belyhpjatnah" zavershajushhegoj etapa sploshnoj kollektivizacii [On some "white spots" of the final stage of continuous collectivization]. Problemy ustnoj istorii v SSSR [Problems of oral history in the USSR]. Kirov, 1990, pp. 18-22.
13. Istorija Kalmykii s drevnejshih vremen do nashih dnej [History of Kalmykia from ancient times to the present day]. Elista, Gerel Publ., 2009, vol. 2, 840 p.
14. Isupov, V. A. Demograficheskie katastrofy i kiizisy v Rossii v pervoj polovine XX veka: Istoriko-demograficheskie ocherki [Demographic Disasters and Crises in Russia in the First Half of the 20th Century: Historical and Demographic Essays]. Novosibirsk, 2000, 242 p.
15. Kondrashin, V. V. Dokumenty rossijskih arhivov o golode 1932-1933 v SSSR [Documents from Russian archives about the famine of 1932-1933 in the USSR]. Gumanitarnye nauki v Sibiri [Humanities in Siberia], 2010, no. 2, pp. 60-65.
16. Konkvest, R. Zhatva skorbi [Harvest of Sorrow]. Voprosyistorii [Questions of History], 1990, no. 4, pp. 83-100.
17. KPSS vrezoljucijah i reshenijah sezdov, konferencij i plenumov CK (1898-1970) [CPSU in resolutions and decisions of congresses, conferences and plenums of the Central Committee(1898-1970)]. Ed. 8tn, Moscow, 1970, p. 68.
18. NA RK. F. P-1. Op. 2. D. 150. L. 152.; D. 88. L. 136.
19. NA RK. F. R-3. Op. 2. D. 1716. L. 30.
20. NA RK. F. R-3. Op. 2. D. 1728. L. 22, 25.
21. NA RK. F. R-3. Op. 2. D. 1967. L. 5ob.
22. Naselenie Rossii v XX veke [Population of Russia in the XX century]. Ed. by Ju. A. Poljakov. Moscow, ROSSPJeN Publ., 2000, vol. 1. 1900-1939, 459 p.
23. Osokina, E. A. Zhertvy goloda 1933 goda: skolko ih? (Analiz demograficheskoj statistiki CGANH SSSR) [Victims of the 1933 Famine: How Many Are There? (Analysis of demographic statistics of TsGANKh USSR)]. Istorija SSSR [History of the USSR], 1991, no. 5, pp. 18-26.
24. Perepis naselenija SSSR 1937 goda. Istorija i materialy [Population census of the USSR in 1937.History and materials]. Ekspress-informacija. Serija Istorija Statistiki [Express information. History of Statistics Series]. Vyp. 3-5 (ch. II). Moscow, 1990.
25. Perkovskij, A. L. Izistorii demograficheskogo razvitija 30-40-h gg. (naprimereUkrainskoj SSR) [From the history of demographic development in the 30-40s. (on the example of the Ukrainian SSR)]. Ekonomika, demografija, statistika. Issledovanija i problemy [Economy, demography, statistics. Research and Challenges]. Moscow, Nauka Publ., 1990, pp. 171-197.
26. Pirozhkov, S. I. Jaki zh nashi ljudskiv tratii. Visnik Akdemii nauk Ukrainskoi RSR, 1991, no. 1, pp. 31-39.
27. Poljakov, Ju. A., Zhiromskaja, V. B., Kiselev, I. N. Polveka molchanija (Vsesojuznaja perepis naselenija 1937 g.) [Half a century of silence (All-Union Population Census 1937)]. Sociologicheskie issledovanija [Sociological Research], 1990, no. 6, pp. 3-25; no. 7, pp. 50-70; no. 8, pp. 30-52.
28. Poljan, P. M. Dvadcatoe stoletie: putem demograficheskih katastrof [Twentieth century: by demographic catastrophes]. Gorod i derevnja v Evropejskoj Rossii: sto let peremen [City and countryside in European Russia: a hundred years of change]. Moscow, OGI Publ., 2001, 558 p.
29. RGAE. F. 1562. Op. 329. D. 107. L. 147, 148.
30. Sovremennaja rossijsko-ukrainskaja istoriografija goloda 1932-1933 gg. v SSSR [Contemporary Russian-Ukrainian historiography of the famine of 1932-1933 in USSR]. Ed. by V. V. Kondrashin. Moscow, ROSSPJeN Publ., 2011, 471 p.
31. Tolts, M. S. Nedostupnoe izmerenie [Inaccessible Dimension]. V chelovecheskom izmerenii [In Human Dimension]. Moscow, Progress Publ.,1989, pp. 325-342.
32. Tolts, M. S. Repressirovannaja perepis [Repressed census]. Rodina [Motherland]. 1989, no. 11, pp. 56-61.
33. Tolts, M. S. Perepis, prigovorennaja k zabveniju [A census condemned to oblivion]. Semja i semejnaja poli-tika [Family and family politics]. Moscow, 1991, pp. 161-178.
34. Chislennost i razmeshhenie naselenija. Itogi perepisi naselenija 2010 g. [Size and distribution of the popula-tion.Results of the 2010 population census]. Elista, 2012, 22 p.
35. Adamets, S., Blum, A., Zakharov, S. Disparités et variabilités des catastrophes démographiques en URSS. Dossiers et Recherches. Paris, INED Publ., 1994, no. 42, p. 75.
36. Pianciola, N. The collectivization famine in Kazakhstan, 1931-1933. Harvard Ukrainian Studies, 2001, 25 (3/4), pp. 237-251.
37. Serdiuk, I. et al. Historical Demography in Ukraine: From "Political Arithmetic" to Non-Political History. Przesztosc Demograficzna Polski, 41, 2019, pp. 9-32.
38. Wheatcroft, S.G. More light on the scale of repression excess mortality in the Soviet Union in the 1930s. Soviet Studies, 1990, 42, pp. 355-367.
