CC BY
157
УДК 94(470.342)"19в"
В. В. Машковцева
Делопроизводственная документация как источник по изучению государственно-старообрядческих отношений (на материалах Вятской губернии второй четверти XIX в.)*
В статье рассмотрены основные разновидности делопроизводственной документации, раскрывающие особенности конфессиональной политики государства по отношению к старообрядцам во второй четверти XIX в. В первую очередь, это переписка вышестоящих органов с подчиненными, представленная распоряжениями и предписаниями министра внутренних дел вятскому губернатору. Кроме того, в статье проанализирована переписка равных учреждений, включающая в себя отношения епископа Вятского и Слободского вятскому губернатору, составлявшиеся на основе рапортов благочинных, миссионеров Русской православной церкви. Наконец, переписка нижестоящих учреждений с вышестоящими представлена разнообразными документами: рапортами и отчетами православных благочинных и миссионеров епископу Вятскому и Слободскому, рапортами уездных полицейских исправников вятскому губернатору, отчетами и донесениями вятского губернатора, направлявшимися в Министерство внутренних дел. Источниковой базой исследования являются материалы фондов Государственного архива Кировской области, а также нормативно-правовые акты, содержащиеся в Полном собрании законов Российской империи.
The article considers main types of clerical documentation that reveal particular religious policy of the state in relation to the Old Believers in the second quarter of XIX century. First of all, it is the parent bodies correspondence with subordinates, orders and instructions provided by the Minister of Interior Vyatka governor. In addition, the article analyzes the correspondence equal institutions, including the relationship of the bishop Vyatka and Slobodskoy Vyatka governor shall be made on the basis of the reports of the deans, the missionaries of the Russian Orthodox Church. Finally, the correspondence of subordinate institutions with higher represented a variety of documents: reports and reports of the deans and the Orthodox missionary bishop Vyatka and Slobodskoy, county police reports Ispravnikov Vyatka governor, reports and dispatches Vyatka governor, sent to the Ministry of the Interior. Source base study materials are the State Archives of the Kirov region, as well as the normative legal acts contained in the Complete Collection of Laws of the Russian Empire.
Ключевые слова: старообрядцы, Вятская губерния, Русская православная церковь, духовенство, конфессиональная политика, делопроизводственная документация.
Keywords: Old Believers, Vyatka province, Russian Orthodox Church, clergy, confessional policy, clerical documentation.
На протяжении первой половины XIX в. в основе государственно-старообрядческих отношений лежали различные принципы. Так, при Павле I было введено единоверие, которое может быть рассмотрено как компромисс, попытка найти взаимопонимание в отношениях приверженцев староверия и официальной власти. Конфессиональный курс Александра I, характеризовавшийся относительным либерализмом, сменил ряд жёстких репрессивных мероприятий, направленных на искоренение старообрядчества, предпринятых в царствование Николая I. Проследить динамику государственно-старообрядческих отношений позволяют материалы делопроизводственной документации, представленные в фондах Государственного архива Кировской области, рассмотрению которых посвящена данная статья.
Разновидностью делопроизводственной документации является переписка вышестоящих органов с подчиненными. Данную группу исторических источников составляют циркуляры, распоряжения, предписания, запросы и пр. В частности, в фонде канцелярии вятского губернатора (Ф. 582) ГАКО отложились распоряжения и предписания министра внутренних дел вятскому губернатору, которые позволяют проследить реализацию конфессиональной политики властей по отношению к старообрядческим культовым центрам. Отметим, что законодательство второй четверти XIX в. накладывало жесткие ограничения на функционирование молелен «ревнителей
*Статья напечатана при поддержке Российского гуманитарного научного фонда. Проект № 15-11-43003.
© Машковцева В. В., 2015 32
древнего благочестия». В частности, молельные дома и часовни, построенные до 17 сентября 1826 г., рекомендовалось оставлять «в том положении, в каком они в то время были; после же того... вновь строить что-либо похожее на церкви» не разрешалось. Ремонт или «возобновление старых подобных зданий» запрещались [1]. Опечатанная властями молельня, самовольно открытая старообрядцами, подлежала уничтожению [2].
Так, в 1826 г. было возбуждено следствие против старообрядцев дер. Казаковой Шадрин-ского уезда Пермской губернии, обвиняемых в переносе своей часовни на новое место без разрешения властей, ее ремонте и реконструкции. Комитет министров постановил уничтожить данную старообрядческую часовню, а император распорядился: «Во избежание впредь подобных случаев собрать сведения везде о всех молельнях, часовнях и проч., насколько можно безгласно» [3]. В связи с этим министр внутренних дел В. С. Ланской обратился с предписанием к вятскому губернатору А. И. Рыхлевскому предоставить соответствующие сведения о старообрядческих культовых центрах на территории вверенной ему губернии. На основании рапортов городничих и земских исправников была собрана необходимая информация о функционировавших в различных уездах старообрядческих молельнях и времени их строительства.
Уезд Название населенного пункта Год строительства молельни
Уржумский уезд Дер. Турек 1816 г.
Поч. Комарово 1802 г.
Орловский уезд Дер. Алексеевская 1811 г.
Малмыжский уезд С. Старая Тушка 1815 г.
Поч. Яшкино 1812 г.
Дер. Рыбная Ватага Последняя треть XVIII в.
Дер. Каракули 1790 г.
Сарапульский уезд Г. Сарапул 1812 г.
Дер. Чипаниха Нач. XIX в.
Дер. Ильнеша 1796 г.
Поч. Прокофьев 1776 г.
Нолинский уезд Поч. Красная горка 1793 г.
Поч. Таратихинский 1798 г.
Дер. Боровлянская 1791 г.
Дер. Гаревская 1746 г.
С. Слудка 1804 г.
Глазовский уезд Омутнинский завод Перестроена в 1820 г.
Дер. Кува 1811 г.
Дер. Валамажская 1786 г.
Дер. Песчаный ключ 1766 г.
Поч. Борисовский 1805 г. [4]
В фондах ГАКО сохранилось несколько дел рассматриваемого хронологического периода, касающихся одной из обозначенных молелен - в дер. Алексеевской Орловского уезда - и ее владельце - крестьянине Никифоре Ситникове, который был неоднократно судим. Первый раз, в 1805-1806 гг., за то, что «открыто перед людьми называл себя попом». Второй раз, в 18341835 гг., за крещение младенца в Благовещенском приходе Орловского уезда у крестьянина Я. Вершинина [5]. По действовавшему тогда законодательству права представителей старообрядческого клира были серьезно ограничены. Так, они не могли передвигаться из уезда в уезд или из губернии в губернию с целью совершения богослужений или отправления духовных треб. Их разрешалось именовать только как «остающийся у раскольников поп или исправляющий у раскольников духовные требы» [6]. В ходе следствия Н. Ситников признал, что совершает обязанности священнослужителя. В этом он несколько раз уличался православным духовенством. Например, священник З. Нагорничный сообщил епископу Вятскому и Слободскому о том, что 12 марта 1837 г. Н. Ситников находился в доме крестьянина Г. Лаптева, скорее всего, с целью перекрещивания (обращение в староверие) последнего во время тяжелой болезни. Об этом свидетельствовали находившиеся при нем предметы: богослужебные книги, восковые свечи, чан с водой [7]. За деятельность по распространению староверия Н. Ситников был выслан в Закавказский край. Молельня же - комната в его жилой избе - была закрыта и опечатана.
В 1843-1848 гг. орловский земский исправник по предписанию вятского губернатора провел расследование для выяснения обстоятельств незаконного открытия домашней молельни женой Н. Ситникова - Феклой. Как и муж, она, по собственному признанию, неоднократно привлекалась к судебной ответственности. Например, за «вступление в брак по раскольническому обряду», за выдачу замуж дочерей «без венчания в церкви», за изготовление восковых свечей
«для тепления перед иконами» [8]. Сургучную печать на двери в моленную комнату, по ее словам, повредили внуки во время игры, но богослужений там не совершалось. Комитет министров 6 марта 1845 г. распорядился «вид моленной в комнате, смежной с жилою избою Феклы Ситниковой, уничтожить, обратив самую комнату в домашнее помещение», а все находившиеся в ней предметы богослужения отправить на рассмотрение в Вятскую духовную консисторию или в МВД («вещи, противные православию»). Фекла же была приговорена к тюремному заключению сроком на 2 недели за то, что допустила открытие молельни и скрыла данный факт от властей. Помимо этого с нее была взята подписка, с тем чтобы впредь «под страхом большего по законам наказания не осмеливалась на будущее время нарушать правила общественного благоустройства» [9]. Относительно молельни в отдельной избе при доме Н. Ситникова сама Фекла ходатайствовала «во избежание невинно личной ответственности... поставить караул из посторонних лиц или дозволить молельню уничтожить» [10]. Министр внутренних дел Л. А. Перовский сообщил вятскому губернатору А. И. Середе решение императора по данному делу: молельню в деревне Алексеевской разобрать, а хранившиеся в ней вещи передать на рассмотрение духовного ведомства. Постановление было приведено в исполнение 19 августа 1848 г.
Недопустимым считалось наличие атрибутов православного храма в старообрядческой молельне: престолов, колоколов, крестов [11]. Так, например, 10 ноября 1835 г. министр внутренних дел Д. Н. Блудов довел до сведения вятского губернатора К. Я. Тюфяева решение императора о снятии колоколов с трех старообрядческих часовен Нолинского уезда - Боровской, Ситминской и Таратихинской - и передаче их в церковь при тюремном замке г. Вятки [12]. Позднее последовало распоряжение императора и о снятии крестов с указанных культовых зданий. Помимо этого, руководствуясь Уставом о предупреждении и пресечении преступлений (Т. 14, ст. 48), за старообрядцами Ситминской волости Нолинского уезда необходимо было установить контроль, для того чтобы не допустить использование ими нового каменного дома, построенного для «призрения престарелых и убогих», в качестве молельни [13]. Нолинский земский исправник получил соответствующие предписания вятского губернатора и рапортами от 31 декабря 1835 г. и 5 февраля 1837 г. отчитался об их исполнении - снятии трех медных колоколов и четырех крестов со старообрядческих молелен в дер. Боровской, Ситминской и Таратихинской, «несмотря на вопль и крики угнетенных скорбию раскольников» [14].
Гражданские и духовные власти на местах обязаны были «иметь строжайшее наблюдение» за тем, чтобы крестьянские избы не преобразовывались в публичные молельни [15]. В частности, в распоряжении министра внутренних дел А. А. Закревского вятскому губернатору Е. Е. Ренкеви-чу от 11 марта 1831 г. содержится информация о деятельности крестьянина слободы Кукарка Яранского уезда И. Гужавина, направленной на распространение староверия - содержании молельни с целью совершения публичных богослужений для старообрядцев-беспоповцев поморского согласия. В связи с этим вятский губернатор обратился к управляющему вятской удельной конторой с просьбой предоставить сведения о времени строительства молельни и ее состоянии в настоящее время. Из представленного отчета следует, что И. Гужавин являлся старообрядцем-федосеевцем от рождения. Молельня располагалась в его жилой избе. Под нее была отведена одна комната, не похожая на общественную молельню, а скорее напоминавшая «кабинет, в котором в углу на комоде в киоте три образа обыкновенной величины, распятие и пять маленьких медных складней, записные хозяйственные книги и счеты» [16]. Ранее И. Гужавин уже привлекался к судебной ответственности и обвинялся в пропаганде староверия, но был оправдан. У местных жителей он пользовался достаточным уважением, поскольку, «происходя из незажиточных поселян, трудами своими в искусном крашении крестьянских холстов, сукон, шерсти, пряжи, наконец, через оборот торговли и честностию приобрел себе состояние». С позиции соблюдения норм нравственности И. Гужавин характеризуется как «примерный из раскольников человек», уважительно относящийся к Русской православной церкви [17]. Об этом свидетельствовало, например, его участие в строительстве Троицкого собора в слободе Кукарке: он наравне со всеми прихожанами внес свою лепту. В целом же старообрядцы-федосеевцы очень критично оценивались представителями власти как не соблюдавшие принципы православной этики: «.безбрачное житие или блуд не ставят за грех и порок, отчего многие девы, состарившись небрачными, имеют детей и внучат, также от незамужних» [18]. Состава преступления в действиях И. Гужавина не было обнаружено и на сей раз, в связи с чем власти ограничились лишь установлением за ним наблюдения. Тем не менее следствие открыло факты функционирования публичных молелен в деревнях Волынцевой и Косогор, а также починке Безводном. При этом первая находилась в доме родственников И. Гужавина - крестьян Светлаковых.
Еще одна важная тема, затрагивавшаяся в циркулярах, распоряжениях и предписаниях министра внутренних дел вятскому губернатору, - недопустимость распространения староверия 34
через воспитание старообрядцами своих детей как приверженцев «древнего благочестия». В частности, министр внутренних дел довел до сведения вятского губернатора решение Комитета министров относительно старообрядцев деревни Рождественской Орловского уезда, обвиняемых в «уклонении в раскол» и крещении своих детей как старообрядцев. Так, П. Фуфачеву, перешедшую в лоно староверия и способствовавшую привлечению своей дочери Зиновии к «древнему благочестию», следовало подвергнуть тюремному заключению сроком на 3 месяца. Зиновия и Василий Матанцевы, чей брак был освящен в Русской православной церкви, приговаривались к одному месяцу тюремного заключения каждый за крещение трех малолетних дочерей «по раскольническому обряду» [19]. П. Фуфачева и супруги Матанцевы были подвергнуты вышеназванным наказаниям, а затем с них была взята подписка о нераспространении старообрядчества.
Власти особенно строго наблюдали за старообрядцами, с тем чтобы не допустить воспитания ими детей адептов официальной церкви. Закон запрещал сектантам и староверам-беспоповцам, которые отвергали молитву за царя, не признавали таинство брака и потому считались «особенно вредными», «принимать к себе в семейство, под каким бы то видом ни было, детей православного исповедания» [20]. Например, министр внутренних дел информировал вятского губернатора о решении Комитета министров, вынесенном по делу крестьян-старообрядцев Но-линского уезда, уличенных в воспитании детей приверженцев Русской православной церкви «в правилах содержимого ими раскола» [21]. Поскольку вина П. Родыгина, И. Молчанова и Ф. Пермя-кова в обращении в лоно «древнего благочестия» своих приемных дочерей доказана не была, их освободили от уголовной ответственности. Тем не менее они были предупреждены о наказании по всей строгости закона в случае его несоблюдения в дальнейшем.
Закон запрещал и пропаганду староверия через распространение религиозных книг «дони-коновской печати». Для старообрядцев они имели особую значимость и играли важнейшую роль в сохранении и передаче их религиозной философии и культуры. Еще в первой четверти XVIII в. в Тюменском уезде добровольно лишили себя жизни через самосожжение местные староверы. Перед смертью они сформулировали причины своего самоубийства: «Сего ради оставляем домы, и все имение свое, и идем на вольную смерть: за старопечатные седми соборов книги, как святые нас учили» [22]. Книга воспринималась старообрядцами как источник непререкаемой истины и носитель традиций, подлежащих бережению. В случае изъятия богослужебных книг представителями власти староверы прилагали все усилия для того, чтобы их отстоять. За распространение запрещенных книг они подвергались преследованию по закону. В частности, к обращению московского военного генерал-губернатора вятскому губернатору прилагался «Список лиц, занимавшихся в Вятской губернии покупкою и продажей старописьменных и старопечатных церковных книг, воспрещенных законом». Среди них значились Иван Изергин и Леонтий Ситников. По распоряжению вятского губернатора орловским уездным исправником было проведено расследование, в результате которого удалось установить, что И. Изергин и Л. Ситников ранее уже привлекались к судебной ответственности. В частности, И. Изергин проходил по делу «о торговле старообрядческими иконами, об отлучке из жительства и о распространении раскола в Подрель-ской волости» Орловского уезда [23]. Однако его вину в распространении староверия среди адептов официальной церкви доказать не удалось, в связи с чем И. Изергин был освобожден от дальнейшего судебного преследования. Но уже в 1843 г. И. Изергина приговорили к тюремному заключению сроком на 2 месяца за действия по «утверждению единомышленников в их сектаторских заблуждениях» [24]. Л. Ситников дважды был судим за переход в староверие. По предписанию министра внутренних дел вятскому губернатору с И. Изергина и Л. Ситникова была взята подписка о прекращении ими торговли старообрядческими книгами. За приверженцами «древнего благочестия» был установлен строгий надзор со стороны местной полиции.
Переписка равных учреждений представлена отношениями епископа Вятского и Слободского вятскому губернатору, которые составлялись на основе рапортов благочинных, миссионеров Русской православной церкви. Отношения вятского владыки, чаще всего, содержали просьбу принять необходимые меры с целью пресечения распространения староверия, а в этой связи -установить строгий полицейский надзор за наиболее активными адептами старообрядчества, представителями клира «ревнителей древнего благочестия». Так, епископ Вятский и Слободской Неофит сообщил вятскому губернатору А. П. Середе о незаконном функционировании старообрядческой молельни в деревне при двух Студеных ключах Уржумского уезда в доме крестьянина Н. Кунилова. По распоряжению губернатора дело было передано в Уржумский земский суд. Материалы судебного расследования позволяют представить интерьер молельной комнаты приверженцев староверия. Она имела «вид часовни»; «передняя стена убрана во многом количестве образами» в резных «крашеных рамах, сделанных наподобие церковного иконостаса, от самого потолка и до низу»; «перед ними деревянные столбики и на них восковые свечи», «перед образами
35
висят три лампадки на проволочных цепочках, наполненные деревянным маслом». За иконами -«киот для хранения животворящего осьмиконечного креста» [25]. При обыске в доме Н. Кунилова был обнаружен «медный литой образ во имя Иисуса Христа в святительском облачении с надписью по обе стороны главы: "Благое молчание", на плечах коего изображены опущенные крылья» [26]. Отметим, что еще в 1723 г. вышел указ, запрещавший производство и продажу медных и оловянных икон на том основании, что «выливаются оныя зело неискусно и неизобразительно, и тем достойныя чести весьма лишаются» [27]. В случае обнаружения таковых их следовало использовать для церковных нужд. Исключение составляли лишь нательные кресты. Появление подобного запрета во многом было обусловлено развитием меднолитейного культового производства именно в старообрядческой среде. Отливаемые староверами иконы имели отличительный признак - изображение двуперстного крестного знамения. Этот символ «дониконовских» обрядов служил поводом для запрета на их распространение. Н. Кунилов в ходе следствия отрицал факт принадлежности ему описанной выше медной иконы, равно как и не взял на себя вину в совершении обрядов и отправлении духовных треб у старообрядцев, в распространении старове-рия среди адептов официальной церкви. Комитет министров на основании решения Вятской палаты уголовного и гражданского суда постановил приговорить Н. Кунилова к 1 месяцу тюремного заключения, а комнату в его доме, где находилась молельня, обратить в жилое помещение.
В отношениях вятского епископа губернатору приводятся также различные формы выражения старообрядцами неприятия обрядов официальной церкви и новой манеры иконописания, которая предусматривала объемность образа, его светотеневую моделировку. Например, епископ Вятский и Слободской Неофит в отношении вятскому губернатору сообщил о том, что на секретное хранение в ризницу кафедрального собора отправлена икона св. Николая Мирликийского, «на коей зрачки в глазах выверчены, как и средина рта» [28]. Данная святыня была изъята из дома старообрядцев-беспоповцев Мокрушиных дьяконом Петром Стефановым. В апреле 1838 г. священнослужитель благословил ею перед вступлением в брак Н. Мокрушина, согласившегося на присоединение к Русской православной церкви. Дьякон высказал предположение, что старообрядцы Мокрушины (отец и братья с их женами) сознательно совершили порчу православной святыни - это их «умышленная насмешка над иконою» [29]. По поручению вятского губернатора глазовский уездный исправник провел расследование. Н. Мокрушин, давая показания, подчеркнул, что не причастен к факту надругательства над иконой, совершенному в период его отсутствия дома (уезжал вместе с женой к ее родственникам в Вятский уезд). Отношения, сложившиеся между ним - адептом официальной церкви и отцом с братьями - приверженцами староверия можно охарактеризовать как враждебные. Родные даже не употребляли пищу из одной посуды. Беспоповцы Ефим (отец), Лупп, Харитон и Пантелей Мокрушины (его сыновья) заявили, что о повреждении иконы сказать ничего не могут, и сослались на тараканов как виновников происшествия. Православное духовенство справедливо выразило недоумение и сомнение: почему же повреждения иконы столь целенаправленны - глаза, нос - и не затронуты ее другие части? В результате Комитет министров вынес следующее решение по данному делу. Старообрядцам Ефиму, Харитону и Пантелею Мокрушиным с их женами надлежало внушить, что «за всякое дерзостное действие противу святой веры с ними, как уже по настоящему делу оподозренными, поступлено будет по всей строгости законов» [30]. Николай и Лупп Мокрушины были освобождены от судебного преследования как перешедшие в лоно Русской православной церкви, однако их обязали подпиской исполнять обряды официальной церкви, быть ее верными сторонниками и в духе приверженности её воспитывать своих детей.
Переписка нижестоящих учреждений с вышестоящими представлена разнообразными документами: рапортами и отчетами православных благочинных и миссионеров епископу Вятскому и Слободскому, рапортами уездных полицейских исправников вятскому губернатору, отчетами и донесениями вятского губернатора, предоставлявшимися в Министерство внутренних дел. Последние содержат важную информацию обобщающего характера о состоянии староверия на территории Вятской губернии, предполагаемых причинах его развития и возможных путях преодоления. К сожалению, подобные сведения во многом являлись эмоционально-оценочными, не достаточно взвешенными и объективными. Так, например, в числе важнейших причин распространения старообрядчества губернатор К. Я. Тюфяев называет отрицание староверами таинства брака: «Потворство грубой чувственности необразованных людей манит их в расколы» [31]. Однако не следует в этом смысле уравнивать всех «ревнителей древнего благочестия». Наибольшим фанатизмом отличались беспоповцы, часть которых не признавала таинство брака. Вместе с тем само положение о привлекательности создания семьи без венчания в храме православным священником тоже не следует абсолютизировать и распространять на массы адептов официальной церкви. Наконец, называть всех старообрядцев «необразованными людьми» не совсем корректно. Среди них было 36
немало грамотных и начитанных, особенно среди представителей старообрядческого клира, наставников и уставщиков. Уровень грамотности вятских староверов и приверженцев Русской православной церкви в конце XIX в., по данным Первой всеобщей переписи населения Российской империи 1897 г., был вполне сопоставим: 15,2 и 15,7% соответственно [32].
В соответствии с общей тенденцией оценки старообрядцев представителями светской и духовной власти вятский губернатор называет староверов «заблуждающимися фанатиками», а их «хитрость» и ревностное отношение к «древнему благочестию» и делу его распространения он выделяет в качестве одной из причин активного развития староверия [33]. Нужно признать, что и это суждение вятского губернатора не лишено эмоционально-оценочного подтекста. Действительно, старообрядцы использовали различные способы распространения своего вероучения и, порой, в известной степени проявляли смекалку. Например, они заводили разговор о религии, проникая в дома последователей официальной церкви под предлогом выполнения определенного ремесленного заказа. Однако, следуя их примеру, эту же тактику в своих интересах использовали и православные миссионеры. Ревность в исполнении долга проявляли, наверное, в равной мере как православные служители культа, так и старообрядцы, разумеется, осмысливая его каждый по-своему.
Еще одной причиной распространения староверия, по мнению вятского губернатора К. Я. Тюфяева, являлась высокая плата за совершение обрядов и отправление духовных треб, взимаемая православными пастырями. Здесь позиция представителя власти может быть оценена двойственно. С одной стороны, существование указанной проблемы нельзя отрицать, но, с другой стороны, ее не следует гиперболизировать, поскольку основная масса представителей православного духовенства - люди, искренне преданные своему делу, для которых духовные ценности и интересы являлись истинными и безусловно преобладавшими над материальными. Лишь отсутствие необходимых средств для жизни, а не желание обогащения побуждало их к взиманию платы со своих прихожан. Проблема материального обеспечения духовенства сохранит свою актуальность и во второй половине XIX в. Попытки ее решения предпринимались, в частности, в ходе реформ Александра II. Кроме того, священнослужители у старообрядцев тоже исполняли свой духовный труд не бескорыстно и устанавливали определенную плату за совершение тех или иных обрядов, правда, сами староверы старались не предавать это огласке.
Заявление губернатора о фанатизме староверов приходится признать справедливым. Он, действительно, имел место быть. С одной стороны, именно твердость религиозных убеждений и фанатичное следование им помогли старообрядцам выстоять в самых жестких условиях преследований и репрессий. С другой стороны, проявления фанатизма в практике жизни могли иметь и печальные последствия. Известны случаи раскола внутри семьи, когда перешедших в лоно официальной церкви староверы подвергали настоящим гонениям и наказаниям. К проявлениям фанатизма старообрядцев на бытовом уровне можно отнести их отказ от употребления пищи из одной посуды с приверженцами Русской православной церкви, обязательное освящение купленных на рынке продуктов. Подобные строгие предписания были характерны, например, для беспоповцев федосеевского толка. Справедливо губернатор указывает и на материальные преимущества старообрядцев, использовавшиеся ими для поддержания и развития «древнего благочестия». Среди староверов было немало преуспевающих купцов, занимавшихся благотворительностью и не жалевших средств на оказание помощи материально нуждавшимся религиозным единомышленникам, приобретение книг и предметов культа, содержание молелен.
В завершение губернатор К. Я. Тюфяев останавливается на характеристике мер против ста-роверия в целях его искоренения. По характеру воздействия они подразделялись на «убеждение» и «полицейские меры». При этом, в разрез доминировавшим тогда представлениям о необходимости использования в отношении старообрядцев мер силового характера, вятский губернатор справедливо подчеркивает, что средство, «единственно возможное для полного искоренения расколов», - это убеждение. Напротив, «меры решительные и строгие могут остановить только на время и заставить раскольников отправлять обряды своего заблуждения еще таинственнее» [34]. Прежде всего, губернатор говорит о необходимости реализации ряда мероприятий внутри-церковного характера, направленных на повышение образовательного и нравственного уровня представителей православного клира, обеспечение финансирования их труда за счет государства. Миссионерами, по замечанию губернатора, должны становиться лишь те священники, которые «чувствуют призвание и способность к данной работе». Представитель гражданской власти обращает внимание и на просветительские меры воздействия на старообрядцев и в связи с этим рекомендует поощрять обучение их детей «грамоте и Закону Божию под наблюдением приходских священно- и церковнослужителей» [35]. Наконец, губернатор говорит о необходимости организации сбора сведений о сущности староверия. Тогда «будет виден источник раскола» и «спо-
37
собы к опровержению» учения старообрядцев [36]. В числе мероприятий полицейского характера в отчете губернатора фигурируют такие, как выселение «совершенно неисправляемых» староверов «из мест их жительства в дальние губернии» в целях исключения их контактов с адептами официальной церкви; пресечение совместного проживания старообрядцев и приверженцев «древнего благочестия», а также воспитания старообрядцами детей последователей Русской православной церкви; сбор статистической информации о численности староверов органами полиции в целях контроля и пресечения количественного роста сторонников «древнего благочестия» [37].
Значительный дискриминационный элемент по отношению к старообрядцам содержало гражданское законодательство. Так, вятский губернатор передал в МВД материалы дела, рассмотренного Вятской палатой уголовного и гражданского суда, о староверах, заключивших брак по своему обряду, не предусматривавшему венчание в официальной церкви. В соответствии с действовавшим законодательством такие браки не признавались законными, а дети от этих браков не обладали правами наследования [38]. В случае, если старообрядцы после беседы с православным священником отказывались освятить свой брак венчанием в православном или единоверческом храме, они подлежали наказанию. Например, старообрядцы Орловского уезда Яков и Степанида Шмырины, Василиск и Анна Кононовы, Патрикей и Матрена Буяковы, Викул и Усти-нья Караваевы были приговорены к тюремному заключению сроком от 2 до 3 недель (увеличение срока связано с тем, что некоторые старообрядцы подвергались судебному преследованию вторично). Кроме того, были наказаны и свидетели, присутствовавшие при заключении названных браков: Михаил Крюков и Игнатий Баранов были заключены в тюрьму при волостном правлении на 1 неделю, а Маркел Буяков - на 2 недели, поскольку ранее уже был судим. Сын Якова и Степаниды Шмыриных - Тимофей после увещеваний миссионера венчался в Сосновогорской единоверческой церкви со своей женой Матреной и на этом основании был освобожден от дальнейшего судебного преследования. Василий же Буяков - сын Патрикея и Матрены - дал аналогичное согласие на заключение официального брака с Федосьей Караваевой, однако не встретил взаимности. После обращения в Вятскую духовную консисторию с просьбой помочь разрешить сложившуюся ситуацию ему была предоставлена «свобода вступления в брак с иным лицом» [39].
Важным источником информации являются рапорты уездных полицейских исправников и становых приставов вятскому губернатору о проведенном расследовании по тому или иному делу. Например, в канцелярию вятского губернатора поступила «Краткая записка из дела» о задержанном на территории Орловского уезда старообрядце Рязанской губернии Спиридоне Орлове. Следствие установило, что он являлся приверженцем поповщины. На вятской земле старообрядец оказался во время своего паломничества. В Колбинском волостном правлении ему было выдано свидетельство, «увольняющее вечно для богомолия в монастырях разных губерний Российской империи» [40]. По словам самого С. Орлова, в одной из старообрядческих обителей он намеревался остаться жить. Паломник посетил уже несколько губерний: Ярославскую, Костромскую, Вологодскую, Тверскую, Московскую, Владимирскую, Нижегородскую, Симбирскую, Саратовскую, Оренбургскую, Казанскую - и намеревался после Вятки отбыть в Архангельскую губернию. По заявлению С. Орлова, пропагандой староверия он не занимался. Тем не менее при нем были обнаружены книги религиозного содержания, четки и другие предметы, которыми он торговал. Кроме того, старообрядец оказал сопротивление властям - отказался поставить свою подпись под протоколом допроса. Наконец, С. Орлов попытался разыграть сцену умопомешательства и тем самым представить себя душевнобольным. «У самых дверей присутственной камеры, оста-новясь, говорил. что он боится взойти в присутствие, потому что у него мешается ум и, упираясь, напоследок введен был унтер-офицером и стоял у самых дверей». Во время допроса постоянно «что-то шептал», говорил, что у него «ум мешается» [41]. Присутствовавший при этом врач не смог сразу определить, притворяется С. Орлов или действительно является больным. Данное дело было рассмотрено Орловским земским судом, затем Вятской палатой уголовного суда. В связи с тем что вина С. Орлова в совершении преступления доказана не была, суд ограничился вынесением приговора о внушении старообрядцу мысли о необходимости строгого соблюдения закона и отправлении его в Рязанскую губернию в Егорьевский уездный суд. Свидетельство же, полученное С. Орловым в Колбинском волостном правлении, суд признал незаконным, поскольку таковое могло быть выдано только адепту официальной церкви при условии согласия губернатора. Все обнаруженные при нем вещи были рассмотрены Вятской духовной консисторией. Часть из них, признанных не имевшими вреда для православия, - медные нательные кресты, кожаные лестовки - вернули владельцу. Однако некоторые книги консистория сочла написанными «весьма дурно и с большими ошибками». Это касается, например, «выписки духовно-нравственных слов и поучительных сказаний древних отцов церкви» и «суемудрого поучения о молитве Иису-38
совой». В одной рукописи духовенство усмотрело «сказания против патриарха Никона и вообще против православной церкви» и признало ее «очевидно вредной» [42]. Подобные книги отправлялись либо в Министерство внутренних дел, либо на секретное хранение в ризницу кафедрального собора. Дело С. Орлова завершилось в Егорьевском уездном суде, который признал его находящимся в разуме и «полной памяти». За попытку обмануть следствие, изобразив себя душевнобольным, старообрядец был приговорен к тюремному заключению сроком на три месяца.
Таким образом, законодательство второй четверти XIX в. было направлено на полное искоренение староверия путем преследования его адептов, принятия против них мер дискриминационного характера. Именно при Николае I прекратили свою деятельность многие культовые центры старообрядчества, такие, как Выго-Лексинская пустынь, монастыри на Иргизе. Для ограничения деятельности «ревнителей древнего благочестия», по указанию императора, Успенская церковь Преображенского кладбища была преобразована в православную. Два крупнейших религиозно-культурных центра староверия в России - Рогожское и Преображенское кладбище - были поставлены под строгий контроль властей. Однако, несмотря на все репрессивные меры, старообрядчество продолжило свое существование.
Примечания
1. Полное собрание законов Российской империи (далее - ПСЗРИ). Собрание второе (18251881). Т. 18 (1843). Ч. 2: прибавление к тому XVII. СПб., 1844. С. 6. ПСЗРИ. Собрание второе (1825-1881). Т. 1 (12 дек. 1825 г. - 1826 г.). СПб., 1827. С. 946.
2. Обзор мероприятий Министерства внутренних дел по расколу с 1802 по 1881 год. СПб., 1903. С. 140.
3. Государственный архив Кировской области (далее - ГАКО). Ф. 582. Оп. 126. Д. 103. Л. 1 об.
4. ГАКО. Ф. 582. Оп. 126. Д. 103.
5. ГАКО. Ф. 582. Оп. 128 г. Д. 44. Л. 1 об.
6. Обзор мероприятий Министерства внутренних дел по расколу с 1802 по 1881 год. СПб., 1903. С. 136.
7. ГАКО. Ф. 582. Оп. 128 г. Д. 48. Л. 1.
8. ГАКО. Ф. 582. Оп. 14 а. Д. 5. Л. 100 об.
9. Там же. Л. 25.
10. Там же. Л. 100 об.
11. ПСЗРИ. Собрание второе (1825-1881). Т. 11 (1836). СПб., 1837. С. 446.
12. ГАКО. Ф. 582. Оп. 128 г. Д. 4. Л. 13 об.
13. Там же. Л. 13 об.
14. Там же. Л. 39.
15. ПСЗРИ. Собрание второе (1825-1881). Т. 11 (1836). СПб., 1837. С. 447.
16. ГАКО. Ф. 582. Оп. 128. Д. 154. Л. 109.
17. Там же. Л. 3 об.
18. Там же. Л. 6 об.
19. ГАКО. Ф. 582. Оп. 14 а. Д. 4. Л. 30 об.
20. ПСЗРИ. Собрание второе (1825-1881). Т. 18 (1843). СПб., 1844. С. 596.
21. ГАКО. Ф. 582. Оп. 128 г. Д. 91. Л. 4 об.
22. Цит. по: Покровский Н. Н. О роли древних рукописных и старообрядческих книг в складывании системы авторитетов старообрядчества / / Научные библиотеки Сибири и Дальнего Востока: сб. науч. тр. 1973. Вып. 14. С. 29.
23. ГАКО. Ф. 582. Оп. 129. Д. 6. Л. 6 об.
24. Там же. Л. 7.
25. ГАКО. Ф. 582. Оп. 14 а. Д. 20. Л. 5-5 об.
26. Там же. Л. 31.
27. Полное собрание законов Российской империи. Собрание первое. ^VII (1723-1727). СПб., 1830. С. 19.
28. ГАКО. Ф. 582. Оп. 128 г. Д. 112. Л. 1.
29. Там же.
30. Там же. Л. 31 об.
31. ГАКО. Ф. 582. Оп. 128 г. Д. 3. Л. 107.
32. Машковцева В. В. Старообрядцы Вятской губернии во второй половине XIX - начале XX в.: социально-демографический аспект / / Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. 2014. № 9. С. 61.
33. ГАКО. Ф. 582. Оп. 128 г. Д. 3. Л. 104 об.
34. Там же. Л. 108 об.
35. Там же. Л. 110.
36. Там же. Л. 110 об.
37. Там же. Л. 111.
38. Собрание постановлений по части раскола. СПб., 1875. С. 135.
39. ГАКО. Ф. 582. Оп. 129. Д. 4. Л. 36 об.
40. ГАКО. Ф. 582. Оп. 129 а. Д. 42. Л. 5.
41. Там же. Л. 12-12 об.
42. Там же. Л. 42-42 об.
Notes
1. Complete collection of laws of the Russian Empire (hereinafter CCLRE). The second coll. (18251881). Vol. 18 (1843). Part 2: a new addition to the XVII. SPb., 1844. P. 6. CCLRE. The second coll. (1825-1881). Vol. 1 (12 Dec. 1825 - 1826). SPb. 1827. P. 946. (in Russ.)
2. Review of activities of the Ministry of Internal Affairs on the split from 1802 to 1881. SPb. 1903. P. 140. (in Russ.)
3. State archive of the Kirov region (hereinafter - GAKO). F. 582. Sh. 126. F. 103. Sh. 1 turn.
4. GAKO. F. 582. Sh. 126. F. 103.
5. GAKO. F. 582. Sh. 128. F. 44. Sh. 1 turn.
6. Review of activities of the Ministry of Internal Affairs on the split from 1802 to 1881. SPb. 1903. P. 136. (in Russ.)
7. GAKO. F. 582. Sh. 128. F. 48. Sh. 1.
8. GAKO. F. 582. Sh. 14. F. 5. Sh. 100 turn.
9. Ibid. Sh. 25.
10. Ibid. Sh. 100 turn.
11. CCLRE. The second coll. (1825-1881). Vol. 11 (1836). SPb. 1837. P. 446.
12. GAKO. F. 582. Sh. 128. F. 4. Sh. 13.
13. Ibid. Sh. 13.
14. Ibid. Sh. 39.
15. CCLRE. The second coll. (1825-1881). Vol. 11 (1836). SPb. 1837. P. 447.
16. GAKO. F. 582. Sh. 128. F. 154. Sh. 109.
17. Ibid. Sh. 3 turn.
18. Ibid. Sh. 6 turn.
19. GAKO. F. 582. Sh. 14. F. 4. Sh. 30 turn.
20. CCLRE. The second coll. (1825-1881). Vol. 18 (1843). SPb. 1844. P. 596.
21. GAKO. F. 582. Sh. 128. F. 91. Sh. 4 turn.
22. Cit. by: Pokrovsky N. N. O roli drevnih rukopisnyh i staroobryadcheskih knig v skladyvanii sistemy avtoritetov staroobryadchestva [About the role of ancient old believer manuscripts and books in the folding system of the authority of the old believers] / / Nauchnye biblioteki Sibiri i Dal'nego Vostoka - Scientific library of Siberia and the Far East: collected papers. 1973. Vol. 14. P. 29.
23. GAKO. F. 582. Sh. 129. F. 6. Sh. 6 turn.
24. Ibid. Sh. 7.
25. GAKO. F. 582. Sh. 14. F. 20. Sh. 5-5 turn.
26. Ibid. Sh. 31.
27. Complete collection of laws of the Russian Empire. The collection first. Vol. VII (1723-1727). SPb. 1830. P. 19. (in Russ.)
28. GAKO. F. 582. Sh. 128. F. 112. Sh. 1.
29. Ibid.
30. Ibid. Sh. 31.
31. GAKO. F. 582. Sh. 128 F. 3. Sh. 107.
32. Mashkovtseva V.V. Staroobryadcy Vyatskoj gubernii vo vtoroj polovine XIX - nachale XX v.: social'no demograficheskij aspekt [The old believers of the Vyatka province in the second half of XIX - early XX century: socio demographic aspect] / / Vestnik Vyatskogo gosudarstvennogo gumanitarnogo universiteta - Herald of Vyatka State University of Humanities. 2014, No. 9, p. 61.
33. GAKO. F. 582. Sh. 128. F. 3. Sh. 104 turn.
34. Ibid. Sh. 108 turn.
35. Ibid. Sh. 110.
36. Ibid. Sh. 110.
37. Ibid. Sh. 111.
38. Collection of judgments on the split. SPb. 1875. P. 135.
39. GAKO. F. 582. Sh. 129. F. 4. Sh. 36.
40. GAKO. F. 582. Sh. 129. F. 42. Sh. 5.
41. Ibid. Sh. 12-12 turn.
42. Ibid. Sh. 42-42 turn.
