CC BY
454
в области патентного антимонопольного законодательства, законодательства о выборах и т. д. необходимо проведение экспертизы и иныгх процессуальны« действий требующих значительный временный затрат.
Вместе с тем, если законодатель предусмотрел, что проведение внеплановый проверок контролирующим органом должно проводиться с санкции прокурора, то тем более проведение специального административного расследования в предусмотренный ст. 28.7 случаях, а равно решение вопроса о выемке, изыятии документов, жестких дисков компьютера, проведение докумен-тарнык проверок, ревизий, экспертиз, инык процессуальны« действий, требующих значительны« временных затрат и затрагивающих интересы других, связанных с привлекаемыми к ответственности лицами участников соответствующих правоотношений, а равно временное отстранение от работы должностных лиц, требует на наш взгляд утверждения постановления о проведении административного расследования руководителем соответствующего подразделения правоохранительного либо иного контролирующего органа и санкционирования прокурором.
На наш взгляд соответствующие дополнения целесообразно было бы отразить в статье 28.71.
В законодательных актах, Постановлениях правительства об утверждении положений о соответствующих органах исполнительной власти, и в административных регламентах Федеральной Службы по финансовому мониторингу, миграционной службы, Ростехнадзо-ра, ОВД, налоговых органов, Роспотребнадзо-ра и других - необходимо четко отразить, кто именно из должностных лиц вправе возбуждать и проводить административное расследование, кто именно из руководителей и каких подразделений этих органов утверждает данные постановления и запрашивают санкцию прокурора направить материалы на рассмотрение судебных органов.
Представляется, что внесение соответствующих дополнений и изменений в КоАП РФ и другие законодательные акты должно положительно повлиять на совершенствование правоприменительной практики правоохранительных и контролирующих органов, ограничение возможностей для коррупционной деятельности соответствующих категорий государственных служащих, способствовать совершенствованию прокурорского надзора за исполнением законодательства об административных правонарушениях в основных сферах жизнедеятельности государства, защите прав и законны« интересов граждан.
УДК 374.4/.5(420)
А.П. Москалец, кандидат юридических наук, первый заместитель председателя Комитета Государственной Думы по конституционному законодательству и государственному строительству (г. Москва)
ДЕЛИКТНОЕ ПРАВО АНГЛИИ: СТАНОВЛЕНИЕ, РАЗВИТИЕ
И ПЕРСПЕКТИВЫ
Статья рекомендована к печати доктором юридических наук, профессором В.Г. Розенфельдом, кандидатом юридических наук, доцентом В.А. Ткаченко.
Аннотация. В статье рассматриваются как способы развития процессуальных механизмов обращения в суд с иском, так и распространения их на деликтное право, имеющего цель формирования стройной и ясной системы деликтно-правового регулирования. Статья обращена и к ис-
- 134 -
торическим корням, так как без этого вряд ли возможно правильное понимание современного деликтного права и этим она представляет интерес как для обучаемого, так и преподавательского состава, не исключая и интереса практиков.
Ключевые слова: гражданские правонарушения, деликтные составы, частное право, действие случая, требования из деликта, критерий вреда.
A.P. Moskalets
TORT LAW OF ENGLAND: TRADITION AND PROSPECTS
Abstract. In the article are considered the ways of development of procedural mechanisms of a reference to the court with the claim, as well as the ways of their extension on the law of torts having the purpose offormation of harmonious and clear system of legal regulation of relations arising from torts. The article is also turned to historical roots, as without it the correct understanding of the modern law of tort is impossible. Therefore the article is of interest for teachers, students and practitioners.
Гражданское правонарушение обозначается в английской юридической лексике термином "tort", ведущим свое происхождение, как считается, от сходного французского термина, употреблявшегося некогда в том же значении [1]. Общее право (common law), на протяжении столетий развивавшееся посредством различных процессуальных механизмов, предназначаемых для облегчения обращения в суд и иском, распространило этот способ развития и на деликтное право. Общее наименование исков в их различных формах - writ - указывало на порядок возбуждения судебного дела. Для того чтобы обратиться с исковым требованием в королевский суд, его надлежало облечь в письменную форму. Эта форма приобреталась в Chancery и первоначально не имела стандартного, "бланкового" вида - необходимый текст помещался на бумажном листе произвольно одним из чиновников. Позднее, впрочем, в оборот был введен лист (бланк) искового заявления стандартной формы, в котором отводилось место для содержания искового требования, а также для распоряжения местного шерифа, которое тот адресовал ответчику с предписанием дать ответ на требование истца. Для различных гражданских правонарушений, то есть деликтов, применялись различные формуляры исковых заявлений, что приводило (или порождало) различные виды исков, совокупность которых образовала впоследствии "law of tort" - деликтное право Англии.
В ходе судебной реформы, осуществленной в Англии в последней трети XIX в. [2], формуляры для различных исковых заявлений были упразднены, однако в продолжение всего последующего периода времени английское право продолжало придерживаться в деликтно-правовом регулировании системы отдельных фактических составов, придающих комплексу соответствующих норм весьма усложненный и запутанный вид. Отсутствие стройной и ясной системы таких норм дало повод известному в странах общего права правоведу из США Оливеру Венделлу Холмсу заметить: "Torts is not a proper subject for a law book" [3]. Он отмечал также, что отыскание в английском деликтном праве некоторых общих принципов "затрудняется многочисленными историческими контроверзами, утратившими к настоящему времени свое значение» [4].
Тем не менее, впоследствии и сам О.В. Холмс, и многие нынешние исследователи пришли к выводу о том, что проникновение в сущность современного деликтно-правового регулирования в странах общего права и правильное понимание современного деликтного права в этих странах вряд ли возможно без обращения к его историческим корням, т. е. к системе судебных предписаний (writs), исковых формуляров и видов деликтных исков, ими порожденных [5].
Начало этим видам, единодушно считают английские правоведы, положили т. н. "writ of trespass" (иск о правонарушении) [6].
Английский термин "writ of trespass" указывает на предписание, первоначально исходившее от монарха и утвердившееся в судебной практике к середине XIII в. Содержание его характеризовалось тем, что в нем излагалась жалоба истца с акцентом не на восстановлении его нарушенного права, а на его жалобе, в которой указывалось, что он страдает от правонарушения (wrong). Такое исковое заявление рассматривалось судом с участием присяжных, а решение по нему предполагало обязывание нарушителя к выплате возмещения за нанесенный вред (damage).
Со временем получили признание несколько форм иска trespass. По отношению к имуществу признавались различные деликтные составы, в частности:
a) trespass "quare clausumfregit" - указывал на незаконное проникновение в пределы чужой недвижимости;
b) trespass "de bonis asportatis " - указывал на нарушение владения движимым имуществом [7].
По отношению к отдельным лицам использовались иные иски, напоминающие современные деликтные составы, обозначаемые терминами "assault", "battery", "false imprisonment". Общим для них было требование обращать их лишь против тех ответчиков, которые были вооружены и совершили насильственные действия в отношении истца, т. е. действовали "vi et armis "[8] и "contrapacem" [9].
Подчинение исков подобным требованиям было вызвано стремлением избежать перегрузки королевских судов делами, - иски, не связанные с применением насилия и угрозой общественной безопасности (public safety), оставлялись на рассмотрение местных судов.
Ф. Мэйтланд считал "trespass" плодовитой матерью исков в общем праве. Такое значение этот вид иска приобрел, по его мнению, в силу того обстоятельства, что рассмотрение любого из исков подчинялось особым процессуальным правилам, присущим соответствующему иску. У иска вида "trespass" эти правила оказались наиболее удобными: неявка ответчика в суд влекла за собой штраф и проигрыш дела. Процесс шел при участии присяжных, ордалии не применялись вообще, - т. е. не путем поединков или пыток, а только рациональными способами отыскивалась ис-
тина в процессе, касающемся "trespass", - это и сделало его весьма удобным и быстро достигшим широкого распространения иском.
Однако даже у такого привлекательного в виду неприменения ордалий иска вскоре обнаружился недостаток, становившийся все более нетерпимым по мере того, как продолжалось совершенствование рассмотрения споров из деликгных оснований. Этим недостатком ока-
(( • j УУ
зался признак vi et armis .
Вплоть до конца XIII в. локальные суды, которым надлежало принимать к рассмотрению требования о возмещении вреда, причинение которого не сопровождалось применением "vi et armis", были вправе делать это лишь при условии, что цена иска не превышала 40 шиллингов. Более "дорогие" дела требовали получения предварительного разрешения от короля. Такое ограничение подведомственности нередко приводило к тому, что пострадавший от действий, не сопровождавшихся использованием насилия с применением оружия, не мог получить доступа к правосудию, если требуемое им возмещение превышало сумму в 40 шиллингов, ведь и в королевский суд он не мог обратиться, поскольку дело не характеризовалось признаками "vi et armis".
С особенной наглядностью неудобство и несправедливость подобного положения дел стало в ту пору проявляться в делах, где вред был причинен неосторожными кузнецами при подковке лошадей. Травмирование животных и, тем более, их гибель в результате грубой работы кузнеца влекли за собой для потерпевшего потери, намного превышавшие 40-шиллинговый потолок, а принудительное возмещение оказывалось недостижимым.
Стремление выйти из этого положения привело первоначально к попыткам использовать критерий "vi et armis" фиктивно. Первая половина XIV в. ознаменовалась целым рядом судебных решений, принятых против ответчиков-кузнецов, мотивировочную часть которых составляли ссылки на то, что животные были погублены с применением "силы и оружия", т. е. vi et armis, хотя в действительности дела были вызваны неосторожностью или небрежностью представителей этого промысла, а отнюдь не "преступным заговором "банды конененави-стников" [10].
136
В целом, однако, строгость правила о "vi et armiS" поддерживалась судами настолько неуклонно, что нередко фиктивной ссылки на него было недостаточно, и приходилось порой придумывать для дела самые невероятные обстоятельства единственно с целью сделать возможным принятие дела к рассмотрению королевским судом.
Одним из примеров такого рода, не связанного, впрочем, с кузнечным промыслом, служит дело Rattlesdene v.Grunestone (1317), описанное в одной из современных работ по истории английского частного права. Спор между сторонами был вызван договором о поставке вина, - ответчик-продавец плохо организовал перевозку вина к складу покупателя истца и большая часть товара пропала из-за случайной аварии на судне. Между тем, в протоколе судебного заседания были отражены совсем иные обстоятельства, заслуживающие более подробного цитирования:
"Саффолк. Ричард Грунестоун и его жена Мэри были вызваны в суд для ответа на жалобу Симона де Ратлсдена. Означенный Симон купил у вышеупомянутого Ричарда в Орфорде бочку вина за 316 марок 6 шиллингов и 8 даймов, оставив бочку у продавца до момента, когда он распорядится о ее доставке. Однако Ричард и Мэри с применением насилия и оружия выкачали большую часть вина из бочки, долив ее затем соленой водой, из-за чего оставшееся в ней вино испортилось. Тем самым Симону был нанесен большой ущерб и нарушен покой короля" [11].
Развитие концепции вины как условия наступления деликтной ответственности в общем праве
Современное английское право строится на базе вины как условия возложения ответственности на причинителя вреда (fault based law of negligence). Между тем, такое понимание по английским историческим меркам является сравнительно новым. И дело здесь, по мнению английских правоведов, не в том, что прежде вина недооценивалась как условие ответственности, а в том, что представление о "negligence" для средневекового английского правоведения было совершенно иным, чем для современного. Речь шла о том, что ранее common law своей системой
судебных приказов (writs) затушевывало несколько роль вины при возложении ответственности, так как строго формальный характер таких приказов устранял необходимость оценивать или доказывать намерения ответчика под углом зрения определения его виновности. Ведь если в иске указывалось (и доказывалось), что ответчик действовал "vi et armiS', нанес, например, своим оружием потерпевшему телесные повреждения и т. д., то тем самым демонстрировалось намеренное, осознанное причинение вреда. Однако если судебный приказ проистекал из случайного причинения вреда (trespass on the case), то предполагать или презюмировать вину ответчика становилось невозможно.
Современную правовую науку Англии затрудняет точный ответ на вопрос о том, как сложилась концепция вины применительно к причинению ущерба, вызванного действием случая. Весьма вероятным считается лишь то, что свидетельства ответчика, подтверждающие, что он предпринял все разумные меры для предупреждения вреда, возмещения которого требует истец, считались допустимым способом защиты против иска. Речь идет здесь о вероятности, так как дословно и буквально такой подход в судебных отчетах XII-XIV вв. не формулировался, -ведь составители таких отчетов ставили на первое место форму судебного приказа (а равно возможные дефекты требуемой формы). Даже более поздние отчеты о делах с участием присяжных, отражавшие оценку фактов присяжными, ничего не упоминали о мотивировке принятого присяжными решения (reason for the verdict). По этой причине не отражались в таких отчетах и доказательства, предоставляемые ответчиками членам жюри с тем, чтобы добиться признания своей невиновности (pleading the general issue) [12].
Ответственность за случайно причиненный вред стала признаваться в Англии по мере расширения понятия гражданского правонарушения вида "trespass". Однако специальные правила о такой ответственности формировались в рамках учения о ненамеренно причинённом ущербе ("action on the case").
Самые первые в истории common law примеры "action on the case" касаются таких участников деликтного правоотношения, которые были
связаны друг с другом договорными отношениями, возникшими ранее деликтных (чаще всего -отношениями из договора купли-продажи). Современное английское право большую часть примеров такого рода отнесло бы скорее к области договоров, нежели деликтов. По общему правилу, деликт (tort) соединяет лиц, ранее друг с другом каким-либо правоотношением не связанных. Ответственность здесь считается английскими правоведами возникающей с момента совершения деликта, т. е. она не вытекает из ранее возникших отношений (pre-existing relationships), как это имеет место, например, в случае ответственности, наступающей за неисполнение договора.
Поскольку история ответственности в common law - это история тех или иных видов исков, то в качестве одного из первых исков, не связанных с ранее возникшими между сторонами отношениями, упоминают обычно иск о возмещении вреда, вызванного неосторожным обращением с огнем (escape of fire), либо причиненного опасными животными, "scienter action" [13]. В основу понимания необходимости возлагать в подобных случаях ответственность common law с самого начала положило тезис о том, что обычная повседневная жизнь требует осуществления некоторых видов деятельности с особой осторожностью во избежание причинения вреда.
Помимо обращения с огнем и опасными животными этот тезис распространялся также на держателей гостиниц (inn keepers) и профессиональных перевозчиков (common carriers), однако более широкого распространения в средние века не получил. Считалось, что судебная практика не способна расширить его применения, поскольку речь шла о правилах, создаваемых обычаем, а не отыскиваемых судом.
Современные исследователи допускают, что такой подход в большей степени допускал безвиновную ответственность, чем ныне применяемый, однако установить, в какой мере получило развитие представление средневековых английских судов о такой ответственности (strict liability), они считают невозможным.
Что касается требований о возмещении вреда, вызванного случаем, то их считают для той эпохи не очень многочисленными. Полагают, что в них не было особой необходимости, - ведь вред,
причиненный с применением насилия (forcible wrong) возмещался посредством иска из trespass, а вред, нанесенный без совершения насилия при-чинителем, мог возмещаться посредством иска из неосторожного ведения дел (careless performance of an undertaking). В последнем случае защита потерпевшему предоставлялась на основе доктрины "assumpsit", ставшей позднее основой договорного права Англии [14].
Возникновения концепции ответственности за вину при нанесении вреда другому не произошло, таким образом, в рассматриваемый период развития английского права не потому, что такая концепция отвергалась тогдашним состоянием господствовавших в нем взглядов, а потому, что необходимость в ней ослаблялась действием имевшихся в распоряжении судов того времени подходов, позволявших находить приемлемые правовые решения без обращения к такой концепции.
Начало перемен в английском деликтном праве
Основу перемен, которые происходили в common law на различных этапах его истории, английские правоведы усматривают обычно в стремлении адвокатов модифицировать юридические нормы в пользу собственных клиентов. Эту же причину называют и для объяснения зарождения во второй половине XVII в. концепции "negligence".
Начало процесса такого зарождения связывают с деломMitchil v.Allestree (1676), обстоятельства его были достаточно тривиальны: во дворе гостиницы истица была травмирована лошадью, вырвавшейся из-под контроля ответчиков. Вред надлежало возмещать посредством иска из trespass со ссылкой на его насильственное причинение (vi et armis). Однако члены жюри согласились с доводами и доказательствами ответчиков о том, что лошадь лягнула истицу вопреки их воле. Поэтому истица решила продолжать процесс не как дело из "trespass vi et armis", а как дело "trespass on the case", т. е. как дело о возмещении вреда, вызванного неосторожностью, а не намерением. Случай произошёл, указывала истица, оттого, что ответчики "небрежно, без должного уважения чужим интересам ввели своих лошадей
138
во двор гостиницы, - место вообще для лошадей неподходящее". Дело было решено в пользу истицы, и тем самым был создан прецедент возложения ответственности за деликтную вину в форме неосторожности (negligence).
Еще одна причина, побуждавшая истцов прибегать к требованию из деликта, совершенного случайно, заключалась в становлении в этот же период развития английского права концепции ответственности за вред, причиненный другими (vicarious liability). Начало этой концепции было положено практикой принятия судами исков о возмещении вреда не к нанёсшим его наёмным работникам, а к их работодателям. Также иски принимались даже в тех случаях, когда наёмные работники причиняли вред посредством применения силы к потерпевшим, т. е. когда их действия отвечали критерию "vi et armis".
Для того чтобы различные формы исков, посредством которых потерпевший взыскивал возмещение причиненного ему вреда, могли сохранять свое значение, оказалось необходимым выработать указания относительно того, в каких случаях подлежала применению та или иная форма иска.
Для иска "trespass vi et armis" самым важным различием представлялось то, которое содействовало разграничению порядка возмещения вреда в зависимости от умышленного ими случайного его причинения. Такое разграничение с первой трети XVIII в. стали проводить посредством приобретшего печальную известность критерия "прямого или непрямого причинения" (direct / indirect distinction).
Этот критерий был закреплен судьей Фор-тескью в решении по делу Reynolds v Clarke (1726). Дословно он звучал следующим образом:
"Если кто-либо уронил столб на дороге, и он при падении поранил меня, то я могу взыскать вред посредством trespass [vi et armis]; но если столб лежал поперек дороги и я, споткнувшись, повредил ногу, то я могу лишь предъявить иск из случайного причинения вреда (trespass on the case; action on the case), поскольку в этом случае бревно оказалось вредоносным лишь в результате последствий того, что оно оказалось на дороге, а сам факт его оставления там не создавал оснований для иска вообще" [15].
Способ разграничения, предложенный центрированным решением, был плох тем, что оказался очень трудным для практического применения. Самым ярким примером споров, порожденных таким методом разграничения, в Англии принято считать дело Scott V. Shepherd (1773), обстоятельства которого были связаны с тем, что ответчик бросил в толпу на ярмарке зажженную петарду. Петарду в толпе еще дважды перебрасывали, прежде чем она попала в лицо ответчику и вспыхнула. Истец требовал возмещения вреда на основе "trespass vi et armis", ответчик настаивал, что причинение вреда носит случайный характер (trespass on the case). В конечном счете суд поддержал позицию истца, хотя один из судей (Blackstone) выразил особое мнение относительно трактовки фактических обстоятельств дела [16].
В конце XVIII века в английской судебной практике участились случаи наездов конных экипажей на прохожих, которые обострили проблему взыскания возмещения за наносимый вред. По существу, споры сосредотачивались относительно того, какую форму иска, предъявленного ради взыскания такого возмещения, следует считать надлежащей: иск о возмещении намеренно причиненного вреда (trespass vi et armis) или иск о возмещении вреда, причиненного ненамеренно (trespass on the case).
Суды занимали в этом вопросе различные позиции. Так, если наезд был совершен упряжкой лошадей, нормально управляемой возницей, то применение иска trespass vi et armis не вызывало сомнений. Если же ответчик располагал доказательствами того, что лошади понесли, увлекая экипаж не в том направлении, в каком правил кучер, то это признавалось надлежащей защитой против иска. Впрочем, оценки позиций участников деликтного отношения учитывали и иные нюансы. Например, неосторожно, а не умышленно причиненным вредом мог быть признан вред, который не смог предотвратить возница, небрежно управляющий лошадьми. Если лошадьми правил не собственник экипажа, а его слуга, вред мог трактоваться как причиненный непреднамеренно на основании правил об ответственности за чужие действия (vicarious liability).
Что касается критерия "прямого или непрямого" причинения вреда при определении над-
лежащего иска для его возмещения, то в делах, связанных с наездами, его акцентировал лорд Кеньон (Kenyon) при рассмотрении дела Day v Edwards, дошедшего до Палаты лордов в 1794 году [17]. Сформулированное им правило сводилось к тому, что в каждом деле о наезде истец жалуется на прямые действия ответчика, приведшие к ущербу, следовательно, надлежащим иском в таких делах следует признавать "trespass vi et armis". Его преемник, лорд Элленборо (Ellenborough) подтвердил это правило в 1803 году решением по делу Leame v Bray [18], также доведенным до Палаты лордов, но трудности в разграничении судами искового порядка возмещения вреда, причиненного умышленно либо случайно, так и остались не преодоленными ("but the practical difficulties with a rigid distinction between trespass and case proved insurmountable").
Дело, таким образом, сводилось к той трудности, что истец, обратившийся в суд за принуждением ответчика к возмещению причиненного ущерба, мог проиграть процесс, если ответчику удалось доказать ненадлежащий характер иска - таковой была цена ригидности правил рассмотрения деликтных требований.
Нельзя сказать, чтобы нелогичность и несправедливость положения, при котором материальное право оставалось без защиты по сугубо формальным мотивам, не осознавалось английской судебной системой. Решение этой проблемы усматривалось в достаточно просто реализуемой идее - предоставлением истцу возможности перейти от одной формы иска к другой, т. е. при обнаружении ненадлежащего характера "trespass vi et armis" перезаявить иск как "trespass on the case".
На закрепление такого подхода ушло около 30 лет: в деле Williams v Holland(1833) [19] суд общих жалоб (the Court of Common Pleas) счел, что замена одного иска другим возможна, если причиненный истцу вред был вызван неосторожностью и небрежностью ответчика (carelessness and negligence of the defendant), даже если действия последнего непосредственно и прямо привели к нанесению вреда, но не были при этом умышленными. Так в common law появилась норма, позволяющая взыскивать неосторожно причиненный вред, независимо от того, был ли такой
вред прямым или косвенным следствием действия причинителя.
Иск такого рода приобрел самостоятельное значение и стал именоваться "action of negligence", или деликтным иском, и приобрел преобладающее значение в ряду прочих деликтных исков, сохранявшееся за ним до тех пор, пока судебная реформа 1873-1975 годов не отменила ригидность правила о выборе надлежащего иска и не отменила сами деликтные иски в независимых друг от друга формах [20]. С этого момента критерий "прямого/непрямого подчинения" перестал применяться в судебной практике - она пожертвовала им ради утверждения нового подхода к разграничению, а именно: разграничению между умыслом (intention) и неосторожностью (negligence).
Трансформация английского деликтного права в XX веке
Для английских правоведов, специализирующихся на исследованиях в области деликтно-го права, доминирующей формой деликтного состава на протяжении всего XX века выступала, безусловно, форма "negligence" [21]. Чем объясняется столь явное преобладание этой де-ликтно-правовой нормы?
Ответ на этот вопрос следует искать в факторах, трансформировавших английское делик-тное право в XX веке.
Действие трансформационных факторов принято относить к самому началу XX века.
Первым из таких факторов считают перемены экономического характера, изменившие саму основу, на которой строилось применение делик-тной ответственности за ненамеренное причинение вреда (negligence). Самым заметным проявлением таких перемен стало то обстоятельство, что большинство ответчиков по деликтным искам стали составлять корпоративные образования, в частности, компании. Конечно, такого рода ответчиков знавал и XIX век - возникновение и бурное развитие железнодорожных компаний не могло не привести к появлению дел о возмещении ущерба, причиненного в ходе использования и эксплуатации железнодорожного транспорта. Однако XX век стал веком стремительного развития промышленности, а основными субъектами
140
предпринимательской деятельности в ее энергично развивавшихся областях стали компании.
Другим фактором стало изменение подходов к регламентации отношений экономического оборота. Крайний индивидуализм, отрицавший любое вмешательство правительства в сферу предпринимательства, столь характерный для Англии викторианской эпохи, стал уступать подходам более "коммунитарного" характера: становилась очевидной нецелесообразность и даже архаичность взгляда на ответственность за вред другому лицу, нанесенный причинителями в ходе свой предпринимательской деятельности, как наступающую только в силу непринятия им разумных мер предосторожности. В работах английских правоведов стал укореняться взгляд на ответственность за небрежность или неосторожность (negligence liability) как на категорию, обусловленную не столько нравственными, сколько социальными императивами [22].
Другими словами, оценка вопроса об ответственности стала подвергаться смещению - обоснование ей отыскивалось уже не во внутренних аспектах личности причинителя, а в соблюдении последним стандартов поведения, складывающихся вовне, в окружающей его деловой и социальной среде. Вот почему по мере того, как наиболее распространенной категорией ответчиков по деликтным делам становились компании либо застрахованные от гражданской ответственности причинители, и судебная практика, и научная доктрина в Англии (и еще более -в США) выдвигали начало деликтной ответственности, опирающейся целиком на экономические, а не моральные постулаты.
Третьим фактором трансформации концепций деликтной ответственности стал отказ от привлечения присяжных к рассмотрению деликтных дел. Отказ произошел не сразу, а в несколько этапов. Сначала законодательство о судах графств [23] исключило необходимость формирования состава присяжных для дел с небольшой ценой исков (no jury in small cases). Кроме того, это же законодательство придало участию присяжных по иным делам, подведомственным судам графств факультативный характер: если ни одна из сторон не настаивала на привлечении присяжных, процесс можно было
вести без них. Впрочем, практика ведения процессов в судах графств с участием присяжных становилась настолько редкой, что в 1934 году она была отменена вообще.
Второй этап выведения присяжных из процессов по деликтным делам связан с реформой английской судебной системы в 1873-1875 годах, сделавшей возможным принимать некоторые деликтные дела к рассмотрению канцлерским отделением Высокого суда (Chancery Division of the High Court), в котором участие присяжных законом не предусматривалось.
Третьим и, пожалуй, самым важным этапом в ходе отмены рассмотрения деликтных дел с участием присяжных стало введение той же судебной реформой факультативности участия присяжных для всех категорий дел (optional jury to all intents and purposes), хотя во многих "громких" деликтных делах стороны обычно предпочитали вести процесс с участием жюри.
С 1918 по 1925 годы в Англии действовали временные правила, ограничивавшие круг дел, требующих участия присяжных, - впрочем, без исключения из этого круга деликтных дел. В 1932 году были приняты новые правила гражданского судопроизводства, а в 1933 году право требовать формирования состава присяжных для рассмотрения исков по такому основанию как "negligence" было полностью отменено, и с тех пор деликтные дела в Англии подлежат рассмотрению судьей единолично [24].
Оценивая эти факторы в совокупности, следует, безусловно, иметь в виду, что окончание XIX века привело Европу в целом к изменению взглядов на причинение вреда и вызываемую им обязанность по его возмещению. Разумеется, одни лишь доктринальные суждения, одна лишь правовая литература не способна была обусловить такое изменение. Но именно в публикациях, обобщающих оценку проблемы, было констатировано преобладание "про-ответчиковской" позиции в судебной практике по искам наёмных работников к работодателям о возмещении причинённого на производстве вреда. Именно правоведами, т. е. представителями правовой науки, было обращено внимание на то, что вся система деликтно-правового регулирования в целом оказалось неспособной обеспечить выпла-
ту потерпевшим вреда, нанесённого им в производственной и иных сферах.
Остроту проблемы почувствовал и законодатель. В 1897 году получила закрепление система выплаты наемным работникам возмещения за вред, назначаемого независимо от вины причинителя (no-fault Workmen's Compensation Scheme). Впоследствии эту систему стали оценивать не только как реакцию законодателя на несоответствие норм о деликтной ответственности предпринимателей требованиям времени, но и как первый шаг на пути построения государства всеобщего благоденствия (first step on the road towards the welfare state), - построения, приведшего к переложению бремени возмещения вреда пострадавшим в производственных и иных несчастных случаях с причинителей на налогоплательщиков. Девятнадцатый век с его сугубо индивидуалистическим принципом неограниченной свободы предпринимательства (laissez-fair individualism) уступил подходам, принесенным двадцатым веком, с его концепциями общего блага (community-spirited outlook).
Ответственность за собственную вину и только за нее считалась в английской судебной практике викторианской эпохи единственным основанием возложения ответственности на причинителя вреда. Этот подход вполне отвечал преобладающим нравственным императивам эпохи неограниченного индивидуализма. Однако он не мог сохраниться без существенных уступок со стороны его последователей в условиях, когда ограничение такого индивидуализма стало требовать неких социально ориентированных параметров. Выражением подчинения деликтной ответственности таким параметрам стал отказ от связывания её исключительно с виной причини-теля, с его субъективным восприятием степени возможных рисков и его субъективной оценкой возможности их уменьшения или устранения. Вместо субъективного был избран объективный подход: ответственность стала связываться не с виновностью причинителя, а с несоблюдением им некоторых стандартов поведения, вообще свойственных разумному человеку [25].
Тем самым из конструирования деликтной ответственности был устранён считавшийся в XIX веке неустранимым компонент - внутрен-
няя оценка причинителем своих действий в плане вызываемого ими вредоносного результата. Деликтная ответственность стала трактоваться совершенно в ином ключе - просто как составная часть компенсационной системы, действующей в пользу пострадавших, или как "совокоп-ность норм, освобождённых от морализитарско-го содержания, а равно от карающей либо предупреждающей направленности, и предназначенных лишь для обозначения пределов полагающегося возмещения" [26].
Расширение круга источников выплачиваемого за причинённый вред возмещения, требуемое принципиально новой трактовкой понятия деликтной ответственности, невозможно обосновать без обращения к аргументам, выходящих за рамки деликтного правоотношения. За этими рамками было необходимо отыскать либо создать механизм, освобождающий деликвентов из числа предпринимателей от необходимости сворачивать или подавлять свою деловую активность из-за угрозы потерь, связанных с обязанностью возмещения вреда своим наёмным работникам, риск возникновения которой повышался налаганием ответственности по объективному, а не субъективному критерию. Между тем, создавать такой механизм не было нужды, - он был создан ещё в конце XIX в. в связи с рассмотрением исков пострадавших на производстве работников к своим работодателям. Этот механизм получил название "страхования ответственности" (liability insurance) [ 27].
К настоящему времени страхование ответственности превратилось в существенную составляющую часть деликтного права. Любопытно, однако, что судебная практика избегает признавать в ней влияние, которое оказывается ею на регламентацию деликтных отношений. В судах преобладает мнение, согласно которому наличие или отсутствие у участника деликтного процесса страхового полиса не должно учитываться судом при поиске ответа на вопрос, несёт ли ответственность ответчик перед истцом или нет [28].
Такая позиция характерна для английских судов даже в тех случаях, когда и истец, и ответчик по деликтному делу оказываются стра-
142
ховщиками по договорам о страховании ответственности. Для страховой компании ответчика в подобном деле судебное решение будет означать обязанность выплатить страховое возмещение застрахованному ею причинителю вреда, а для страховой компании - истца процесс будет означать возможность переноса требования возмещения с причинителя вреда на страховщика последнего. По существу, такое положение дел означает, что страховщик будет вправе предъявлять иск по любому основанию, которым мог воспользоваться страхователь для заявления требования о возмещении вреда, лишь бы договор страхования был начат исполнением. Если допустить, что и причинитель вреда, и потерпевший, связанные одним и тем же деликтным обязательством, имеют контрагентом в заключенном каждым договоре страхования ответственности одного и того же страховщика, то окажется, что дело, обозначаемое именами истца и ответчика, фактически ведется одним лицом - страховой фирмой. Уместен вопрос: так ли уж правильно делать в подобных случаях вид, что наличие страхового полиса не должно влиять на установление ответственности?
Кризис английского деликтного права?
XX век ознаменовался для английского де-ликтного права в целом и для ответственности за negligence, в частности появлением проблемы, свидетельствующей о глубоком кризисе, переживаемым этим важнейшим институтом частного права. Английские исследователи считают этот кризис имеющим объективные причины. С одной стороны, отмечают они, кризис вызван необходимостью обеспечивать в отношении пострадавших компенсаторную функцию, для исполнения которой деликтное право плохо приспособлено. Оно весьма проигрывает здесь другой правовой отрасли - социальному страхованию, - которая исполняет такую функцию намного дешевле, чем деликтное право. Последнему удается обеспечивать выплату возмещения сравнительно небольшой доли от числа всех пострадавших в дорожно-транспортных и иных происшествиях, - и это несмотря на весьма широкий
диапазон ответственности за ненамеренное причинение вреда.
С другой стороны, применение норм делик-тного права входит в противоречие с соблюдением принципа равенства, поскольку выигравшие процесс истцы получают в порядке возмещения причинённого им вреда суммы, многократно превышающие те, которые приходятся на долю тех, кто предпочёл положиться на нормы социального страхования [29]. Уже к 70-м гг. XX в. представление о том, что деликтное право способно отвечать принципам справедливости при решении вопроса возмещения за вред, причинённый в результате несчастных случаев, (accident compensation) было существенно подорвано в глазах как общественного мнения, так и представителей правовой науки [30].
Сложилось во многом парадоксальное положение: чем шире применялись нормы делик-тного права о возмещении ненамеренно причинённого вреда, тем заметнее становилась их неадекватность общей цели, заключающейся в создании системы справедливого компенсирования жертвам происшествий причинённого им вреда [31]. Зазвучали предложения о целесообразности и необходимости реформирования де-ликтного права. Среди таких предложений обращало на себя внимание то, которое было направлено на обеспечение компенсирования средствами иными, чем те, которые имеются в распоряжении деликтного права, в частности, путём создания универсальной системы возмещения, выплачиваемого государством за ненамеренно причинённый вред пострадавшим в различных несчастных случаях (universal no-fault compensation) [32]. Идея такого рода рассматривалась в Англии не только отдельными исследователями, но и была предметом официального внимания, однако ее выводы были диаметрально противоположны тому, что выдвигалось в предложениях сторонников реформ.
Отмеченные обстоятельства служат английским комментаторам основанием для вывода о том, что создание системы выплаты возмещения потерпевшим в несчастных случаях, которая была бы альтернативной деликтной, следует признать маловероятным в обозримом будущем английского права.
Заслуживает внимание и другой момент. Среди критиков существующей в Англии системы деликтно-правового регулирования звучат голоса тех, которые считают целесообразным восстановить в концепции деликтной ответственности ранее присущую ей моральную составляющую, - ту, которая необходимо связывает вопрос о признании ответственности причини-теля с его внутренним отношением к наступившему вредоносному результату собственного поведения. Только в этом ракурсе деликтно-право-вое регулирование способно достигать своих целей, оставаясь в лоне частного права. Отказ от подобного ракурса при конструировании делик-тной ответственности связан, по мнению таких критиков, с риском утраты деликтным правом своей внутренней целостности, возрастающим по мере того, как оно будет расширять публично-правовые цели собственного применения. Возложение на институт деликтного права функции обеспечения выплат возмещения жертвам происшествий, подчеркивают "нео-традиционалисты", не совместимо с состязательной природой гражданского процесса (inconsistent with the bipartite nature of legal proceedings) [33]. В суммированном виде их итоговая позиция сводится к тому, что деликтному праву следует ограничиваться лишь вопросами ответственности частного лица, при-чинителя вреда, не взваливая на себя вопросы социальной ответственности, реализуемой через социальное страхование. В противном случае, настаивают они, деликтное право окажется, как институт, ослабленным в попытке быть преобразованным в то, чем оно не может и не должно быть. Для чего, задают они вопрос, предоставлять возмещение деликтно-правовыми средствами за такой ущерб, который вообще не следует возмещать (например, ущерб, возникший в результате материализации предпринимательских рисков?). Для чего предоставлять такие средства в распоряжение тех, которые стремятся найти ответственных за любую собственную неудачу на том лишь основании, что кто-то иной связан обязанностью совершать положительные действия к их выгоде? "Открывая шлюзы страхования ответственности перед такими лицами, правопорядок рискует возложить непосильное бремя на торговлю, промышленность и страхую индустрию" [34].
Когда в конце 80-х начале 90-х гг. прошлого века случился едва не приведший к коллапсу обвал лондонского страхового рынка, особенно тяжело отразившийся на делах страхового общества Ллойда, то причинами его стала не только череда природных катастроф и общее ухудшение экономической конъюнктуры, но и, по мнению некоторых комментаторов, чрезмерно широкая практика страхования деликтной ответственности [35]. Эти же комментаторы с удовлетворением отмечают возвращение в общественную практику в последние два десятилетия выдвинутых XIX веком ценностей индивидуальной ответственности и опоры на собственные силы; они выражают надежду на то, что деликтно-пра-вовое регулирование не подорвет этот здоровый процесс, и одобряют наметившуюся в судебной практике тенденцию ограничивать возложение ответственности за ненамеренно причиненный вред [36].
Литература:
1. Матвеев, Г.К. Англо-американское деликтное право / Г.К. Матвеев. - М.: Юридическая литература, 1973. - С. 14 и сл.
2. The Judicature Act, 1873; The Judicature Act, 1975.
3. "Деликты - мало подходящий вопрос для юридического учебника".- См.: American Law Review, 1871. Vol. 5. P. 340. На недостатки, проистекающие из-за отсутствия в common law общего понятия деликта, обращалось внимание и в отечественной литературе, - см., например, кн. «Гражданское и торговое право капиталистических стран» / Под ред. В.П. Мозолина и М.И. Кулагина. - М.: Высшая школа, 1980. - С. 295.
4. Holmes O.W. The Common Law. Boston: Little, Brown, and Company, 1881. P. 78.
5. См. F. W. Maitland: The forms of action at common law: two courses of lecture. Edited by A. H. Chaytor and W. J. Whittaker. Cambridge, Cambridge University Press, 1909.
6. См. Гражданское и торговое право зарубежных стран / Под ред. В.В. Безбаха и В.К. Пучинско-го. - М.: МЦФЭР, 2004. - С. 420-424.
7. Термин происходит от латинского выражения, означающего противоправное завладение чужой движимостью. В литературе англоязычных стран традиционно используется для обозначения посягательств на чужое имущество, обычно домашний скот. - См. Percy Bordwell. Property in Chattels. I. Property in the Trespasser. // Harvard
144
Law Review, Vol. 29, No. 4 (Feb., 1916), pp. 374394.
8. Vi et armis (лат.) - "силой и оружием".
9. От латинского выражения «contra pacem domini regis» - "в нарушение королевского покоя".
10. Maitland F. Op. cit.
11. J.H. Baker & S.F.C.Milsom. Sources of English Legal History: Private Law to 1750. L.: Butterworths, 1986.
12.Milsom S.F.C. Historical Foundation of Common Law. 2Rev Ed edition (December 1981). Lexis Law Publishing (Va). Pp. 296-300.
13. Термином «scienter» в англоязычной юридической литературе обозначают поведение причини-теля вреда, который осознаёт возможность вредоносности своего поведения. Например, тот, кто продаёт приятелю автомобиль с неисправными тормозами, не догадываясь о неисправности, считается не имеющим «scienter^» в своём поведении; напротив, тот в момент продажи знает о дефекте, но не осведомляет о нём покупателя, - имеет «scienter», то есть действует намеренно. Другой пример: факта осведомлённости лица о том, что принадлежащая ему лошадь имеет склонность кусаться или лягаться, достаточно для возложения на него ответственности за вред, причинённый этим животным другому лицу. Семантически данный термин имеет то же происхождение, что и слово «science». - См. Charlesworth J. The Law of Negligence. L.: Sweet & Maxwell, 1938.
14. J.H. Baker & S.F.C.Milsom. Sources of English Legal History: Private Law to 1750. L.: Butterworths, 1986.
15.NewarkF. H. Trespass or Nuisance or Negligence. // The Modern Law Review, Vol. 17, No. 6 (Nov., 1954). Рр. 579-581.
16. Prichard M. J. Scott v. Shepherd (1773) and the Emergence of the Tort of Negligence : Selden Society lecture delivered in the Old Hall of Lincoln's Inn, July 4th, 1973. London : Selden Society, 1976.
17. Day v. Edwards, 1794, 5 Term Rep. 649, 101 Eng.Rep. 361.
18. Holmes, Oliver Wendell. The Common Law Lecture III. Torts: Trespass and Negligence.
19. Williams v Holland (1833) 2 LJCP (NS) 190.
20. Kiralfy A.K. The Action on the Case. L.: Sweet & Maxwell, 1951; Prichard M.J. Trespass, Case and the Rule in Williams v Holland. // Cambridge Law Journal, 1964, vol. 22. P. 234.
21.Millner M. Negligence in Modern Law. L.: Butterworths, 1967. P. 227
22.Ibbetson D.J. The Tort of Negligence in the Common Law in the Nineteenth and Twentieth Centuries.
23. The County Courts act 1958; An Act to consolidate certain enactments relating to county courts. 1984.
24. Ibbetson D.J. op. cit.
25. Cornish W. and Clark G. Law and Society in England 1750-1950. L.: Sweet & Maxwell, 1989. P. 557 et seq. Фигура «разумного человека» - это та юридическая основа, на которой суды строят правовую оценку позиций спорящих сторон; мнение о стандарте поведения, свойственного такому человеку, выражает суд. - См. предисловие проф. О.Н. Садикова к кн.: В. Ансон. Договорное право. - М.: Юридическая литература, 1984. - С. 10-11.
26.Millner M. Negligence in Modern Law. L.: Butterworths. 1967. P.4.
27. James Fleming James Jr. Accident Liability Reconsidered: The Impact of Liability Insurance.// The Yale Law Journal. 1948. Vol. 57. № 4 (Feb. 1948). Pp. 549-570.
28. Hunt v Severs [1944] 2 AC 350. P.363.
29. PatrickAtiyah. The Damages Lottery. Oxford: Hart, 1997. Chapbers.
30. Aniyah P. Accident, Compensation and the Law. L., 1970.
31.Millner M. Negligence in Modern Law. L.: Butterwarths, 1967. P.234.
32. Atiyah P. Accidents, Compensation and the Law. L. 1970. Такие предложения получили практическое воплощение, правда, не в Англии, а в Новой Зеландии, где в 1974 г. была отменена традиционная система деликтной ответственности за причинение вреда здоровью, а вместо нее был введен в действие Порядок выплаты возмещения жертвам ненамеренно причиненного в несчастных случаях вреда (No-Fault Accident Compensation Scheme). - См. Royal Commission of Inuiry. Chairman: The Honourable Mr. Justice Woodhouse. "Compensation for Personal Injury in New Zealand".. Wellington, NZ: Government Printer, 1967.
33. Weinrib E. The Idea of Private Law. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1995.
34. Atiyah P. The Damage Lottery. Oxford: Hart Pub., 1997. (Chapters 9-10).
35. George L. Priest. The Current Insurance Crisis and Modern Tort Law. // The Yale Law Journal, Vol. 96, No. 7 (Jun., 1987), pp. 1521-1590.
36. Atiyah P. Ibidem.
