CC BY
160
УДК 340
М. А. ХОЛОДНЫЙ
ДЕФОРМАЦИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОГО МЫШЛЕНИЯ НАСЕЛЕНИЯ РОССИИ И БОРЬБА МИЛИЦИИ С ПРЕСТУПЛЕНИЯМИ ПРОТИВ СОБСТВЕННОСТИ: ИСТОРИЧЕСКИЙ ОПЫТ 1924-1929 ГОДОВ
Ключевые слова: нэп, советская милиция, экономическая преступность, экономическая контрреволюция, должностные преступления.
Исследована деятельность органов милиции и уголовного розыска в сфере борьбы с экономической преступностью в условиях зрелого нэпа и последующего свертывания новой экономической политики, показано соотношение различных видов экономических преступлений, приоритетные направления и способы борьбы с ними.
M.A. HOLODNY
DEFORMATION OF ECONOMIC THINKING OF THE POPULATION OF RUSSIA AND STRUGGLE OF MILITIA AGAINST CRIMES AGAINST THE PROPERTY: HISTORICAL EXPERIENCE 1924-1929
Key words: nep, the Soviet police, economic crime, the economic counter-revolution, malfeasance.
Investigated the activities of the police and criminal growth in the field of combating economic crime in the mature of the NEP and the subsequent collapse of the new economic policy that shows the relationship between different types of economic crimes, priorities and ways to combat them.
Обращаясь к ранним этапам развития советского государства, необходимо отметить, что ставшая следствием революции и гражданской войны коренная ломка отношений собственности, состоявшая в упразднении собственности частной, отнюдь не уменьшила масштабов экономической преступности. В условиях нараставшего огосударствления экономики, хищения государственной собственности, растраты, бесхозяйственность и разбазаривание государственного имущества, взяточничество приняли гигантские размеры уже в 1917-1920 гг. Ситуацию не изменил и переход к нэпу, создавший дополнительные возможности для использования ресурсов государства в личных целях. В данной связи, несмотря на стабилизацию внутриполитического положения, в советской России все более очевидной становилась задача борьбы с собственно экономической преступностью, обнаруживавшей тенденцию неуклонного роста.
Специфика советской экономической преступности в первую очередь состояла в том, что в большинстве случаев хозяйственные преступления в РСФСР тесно переплетались с взятками и другими должностными преступлениями. В частности, по данным сводного отчета Наркомата юстиции о деятельности судов, составленного в 1923 г., удельный вес хозяйственных преступлений возрос с 7,3% во втором полугодии 1922 г. до 32,4% в первом полугодии 1923 г. При этом сравнительную стабильность показал устойчиво высокий уровень должностных преступлений (в 1922-1923 гг. - 4,6%-4,4%) [8, с. 1190]. Причем со временем наметилась тенденция к его росту. В частности, по данным НКЮ РСФСР по 48 губерниям и областям РСФСР среди осужденных за первое полугодие 1923 г. за взяточничество были осуждены 29%, за растраты - 15,8%, за служебные подлоги - 4,2%. Во втором полугодии 1923 г. эти цифры повысились соответственно до 34,4%, 16,6% и 5,3%. В первом полугодии 1924 г. они выросли еще, достигнув, соответственно, 40,6%, 21,3% и 7,0% [10, с. 112].
Таким образом, хотя и иные преступления сохраняли свою опасность, все же на первый план выдвигалась задача борьбы с хозяйственными, а также с должностными преступлениями.
Чрезвычайно остро стоял в данное время и вопрос борьбы с другими корыстными преступлениями, в частности с кражами. Данные статистики свидетельствовали об усилении борьбы против этой категорий преступлений, но они не могли отразить истинные масштабы такого рода преступности. В судебной статистике фиксировались только те дела, которые прошли через суды. А вот по данным отчетов губернских прокуроров и губернских отделов управления удельный вес имущественных преступлений (главным образом краж) доходил до половины общего числа зарегистрированных преступлений. Расхождение между милицейской и судебной статистикой объяснялись главным образом низкой раскрываемостью преступлений (особенно краж, многих преступлений против личности), в связи со слабостью милиции и следственного аппарата.
Приведенные данные об изменении характера преступности в советской России свидетельствуют о перемещении центра ее тяжести в сферу экономики и отражают соотношение в экономике страны различных укладов.
В контексте приведенных выше данных заметим, что далеко не всегда борьба с экономической преступностью была вполне рациональной. В частности, крайне негативные последствия имели постоянные амнистии осужденных. В данном ряду особо отметим октябрьские амнистии 1922-1923 гг., а также массовое освобождение заключенных комиссией ВЦИК и ЦКК («комиссия Сольца») [2].
Поскольку преступность росла, возрастали и требования, предъявляемые к милиции и уголовному розыску. Однако в середине 1920-х годов борьба с преступностью, в общем, выражалась в среднем в 50-55% раскрываемости. По отдельным видам преступлений, особенно совершаемым в деревне, раскрытие иногда не превышало и 25% [1, с. 5].
С переходом к нэпу всеобщее стремление к законности заставило власти активизировать усилия по оживлению данной работы, в том числе применить такой ранее необычный метод, как привлечение прессы. К середине 1920-х годов данная практика приобрела черты массовой политической кампании, породив движение рабселькоров. Признавая оригинальность подобного подхода, нельзя не видеть, что в известной мере он способствовал подмене закона партийно-общественной инициативой. Центр тяжести в правосознании граждан переносился с юридической процедуры на общественно-политическую. В отстаивании своих прав главным для человека становилось даже не достижение необходимого судебного решения, а публичное обличение, стремление сообщить о нарушении «кому следует», т.е. власти. «Просигнализировав», он мог считать свою функцию выполненной. Тем самым ответственность за преодоление ситуации переносилась на власть, прежде всего, партийные органы, которые и должны были устранить нарушение закона. Нельзя не видеть, что это вело к утверждению правового инфантилизма граждан.
Тем не менее осуществлявшиеся по «сигналам» трудящихся внезапные ревизии органов рабоче-крестьянской инспекции помогли раскрыть ряд крупных злоупотреблений в таких важных хозяйственных и финансовых учреждениях страны, как Мосторг, Промбанк, Богородско-Щелковский трест и др. В докладе на Иваново-Вознесенской губернской партконференции в мае 1924 г. о работе ЦКК-РКИ С.И. Гусев отмечал: «Зорко следя за работой хозяйственников, за их ошибками, промахами и злоупотреблениями, ЦКК возбудила ряд таких дел, как Гумовское, братьев Краснощековых, Главмортеххозупра, Торгового управления ВСНХ, Консервотреста, Богородско-Щелковского треста и т.д.» [15, с. 201].
Низкая продуктивность розыскных учреждений к середине 1920-х годов в решающей степени определялась их скудным финансированием из местного бюджета, на который органы милиции и уголовного розыска были переведены в условиях нэпа.
В контексте актуализации задач борьбы с экономической преступностью необходимо отметить, что еще 20 июля 1922 г. СНК РСФСР установил принцип материального стимулирования работников уголовного розыска за раскрытие преступлений и розыск похищенного имущества. Была принята инструкция по взиманию денежных процентных отчислений с раскрытия имущественных преступлений для выдачи премиального вознаграждения сотрудникам уголовного розыска, согласно Постановлению Совнаркома от 20 июля 1922 г., среди прочего, предусматривалась передача «35% сотрудникам Розыска непосредственно разыскавшим имущество и виновных» [3]. Однако из имеющихся данных с определенностью явствует, что эти суммы были очень невелики, и что если и получалось добавление к содержанию, то оно сколько-нибудь заметного значения для бюджета служащих не имело, исключением являлись лишь большие города, изобилующие крупными преступлениями имущественного характера; в сельских местностях, во-первых, преобладали, по общему правилу, преступления против личности, а имущественные преступления здесь совершались на небольшую сумму, и, кроме того, обычно похищались предметы первой необходимости, так что раскрытие их не давало права на процентное отчисление [9, с. 46].
Отметим также, что в силу зацикленности на проблемах обслуживания местной власти органы милиции зачастую не могли уделять проблемам борьбы с преступностью должного внимания. В силу местной конъюнктуры, а также в зависимости от различного рода кампаний для них периодически неожиданную актуальность приобретали те или иные направления работы. На наш взгляд, это было связано с кампаниями, объявлявшимися партийными и советскими органами, а также с собственными интересами работников милиции и уголовного розыска. Так, чрезвычайно популярной в их среде стала борьба с самогоноварением.
Между тем только в 1924-1926 гг. в группе хозяйственных преступлений произошло увеличение осужденных с 23 132 до 41 517. Колоссальное увеличение здесь дали осужденные за неисполнение обязательств по договору с государственными и общественными учреждениями (со 102 до 3 232). В то же время в группе должностных преступлений на первом месте оказались присвоения, растраты и преступное пользование казенным имуществом, с которыми велась усиленная борьба, начавшаяся после борьбы с взяточничеством. В 1924-1926 гг. последовало также увеличение числа осужденных за превышение власти, ее бездействие и т.п. (34 760 и 93 372) [6, с. 85]. На фоне довольно тяжелого налогового бремени на предпринимательство произошло увеличение на 60% осужденных за уклонение от платежа налогов.
С середины 1924 г., после нескольких месяцев существования твердой валюты, намечается особенно заметный рост растрат, который к 1925 г. превратился в огромную волну. В это время с мест поступать сведения о возрастающих количественно и по сумме ущерба растратах. При этом они показывали, что там, где более или менее была налажена бухгалтерия, где существовали плановые ревизии, возможность чувствовать себя на долгое время неограниченным «хозяином» находящихся на руках государственных или общественных сумм существенно ограничивалась. Растраты как массовое явление здесь не прививались. И, наоборот, где все строилось на «доверии», растраты становились все масштабнее.
Сильней всего растрата ударила по кооперации. Достаточно сказать, что с 1 января по 1 августа 1925 г. в производстве следователей по РСФСР (за вычетом всех автономных республик) имелось 10 387 дел, из которых 5 403 падало на время до 1 января и 4 984 поступило в производство за первые 7 месяцев 1925 г. [4]. В 1924/25 хозяйственном году, по оценкам экономистов,
хищения в потребительской кооперации нанесли ущерб от 2 до 4 млн руб., а число подлогов и растрат возросло более чем в 5 раз [14, с. 26].
Ситуацию в указанной сфере удалось несколько стабилизировать в 1927 г. В докладе по вопросу хозяйственных преступлений 12 апреля 1927 г. А.Я. Эст-рин указывал, что растраты, как хозяйственные преступления, отличаются большой опасностью (особенно кооперативные), но в то же время отметил, что наблюдавшийся рост растрат остановился [13].
Необходимо признать, что определенная заслуга в этом принадлежит и органам милиции и уголовного розыска, которые всемерно совершенствовали свою работу. В частности, все большее значение в ней придавалось вопросам профилактики, агентурной работы.
Отметим, что с определенного времени наличие заметного имущества вообще превратилось в повод для интереса со стороны правоохранительных структур. Вместе с тем осуществлялся активный сбор материала о различного рода асоциальных лицах. Так, Инструкция о секретных частях уголовного розыска 1926 г. предусматривала, что должны были браться на учет лица, которые по своей профессии, роду занятий или образу жизни имели общение с преступным элементом либо при случае могли оказать ему помощь. В данный список входили проститутки, извозчики (лихачи), шоферы, содержатели столовых, чайных, пивных, заезжих дворов, меблированных комнат, гостиниц, граверы, топографы, золотых дел мастера, часовщики, слесари, оружейники, аптекарские служащие (как продавцы наркотиков), конские барышники и др. Также необходимо было брать на учет всех лиц без определенных занятий, живших на неизвестные доходы и замеченных в разгульной жизни или тративших крупные суммы денег. В данной Инструкции указывалось, что в зависимости от местных условий могли быть заведены и другие виды учета, но «указанные виды учета для секретных частей во всяком случае обязательны». Все сотрудники секретных частей должны были полученные ими при производстве дел или в процессе работы «вполне проверенные сведения указанного характера немедленно сообщать в секретную часть для взятия на учет» [5].
Большое внимание придавалось совершенствованию специальных методов борьбы с отдельными видами преступлений, в частности, такими, как взяточничество, фальшивомонетничество, конокрадство, кражи и грабежи, и иные виды преступлений. Все они имели свои особенности, требовавшие разработки специальных методик.
Тем не менее, несмотря на предпринимавшиеся усилия, переломить ситуацию принципиально не удавалось. В частности, в 1927-1928 гг. в сфере экономической преступности вновь намечается некоторый подъем, в довольно значительной степени колеблющийся по различным категориям преступлений. Экономические затруднения 1927-1928 г., прежде всего, отразились на преступности 1928 г. подъемом кривой имущественных преступлений. Вместе с тем повысилось число хозяйственных и должностных преступлений. В отношении последних необходимо отметить, что их рост обусловливался не увеличением числа растрат, как это было до сих пор, а ростом общих должностных преступлений. Необходимо указать также еще на одно специфическое для экономических затруднений 1927-1928 гг. преступление - злостное повышение цен, за которое к ответственности были привлечены довольно значительные контингенты осужденных [7, с. 103].
Отличительной чертой второй половины 1920-х годов стало также неуклонное расширение практики привлечения органов правопорядка к решению задачи «вытеснения» из экономики частного капитала. С этой целью они ориентировались на разоблачение «преступлений непо». В свою очередь, испытывая налоговое, ценовое давление, а также различные формы администра-
тивного давления со стороны государства, нэпманы, массы крестьян все чаще совершали различного рода правонарушения и преступления.
В частности, предприниматели нередко прибегали к «лжебанкротству». Иногда частные фирмы даже создавались с единственной целью - обанкротиться. Для обозначения таких предприятий, ориентированных на преднамеренное или злостное банкротство, даже появилось особое название - «Горе-ко» - «горе компания».
Упоминание этого вида преступлений встречается у Ю. Ларина в его книге «Частный капитал в СССР», где он писал: «В качестве свежих примеров беззаботной увязки государственных средств в авансах частным предприятиям можно привести ряд банкротств частных фирм в Москве в 1926 г. Частный капиталист продает вперед государственным органам и кооперации продукцию своей фабрики, получает большие авансы и затем банкротится. С него уже ничего не получишь, деньги ушли бесповоротно в каналы частнокапиталистического обращения [12, с. 24].
В то же время, учитывая все более очевидное негативное отношение государства к частному капиталу, испытывая затруднения в своих делах, он нередко стремился максимально приспособиться к новым условиям, мимикрируя под кооперативы, которые, как известно, считались социалистическим явлением.
В связи с растущим числом такого рода случаев, 28 декабря 1928 г. СНК СССР принял постановление «О мерах борьбы с лжекооперативами». В нем отмечалось, что «вытесняемые вследствие успехов государственной и кооперативной промышленности и торговли из важнейших отраслей народного хозяйства капиталистические (кулацкие) элементы в ряде случаев проникают в кооперативные организации и превращают их в лжекооперативы, являющиеся орудием и прикрытием их эксплуататорской деятельности». В соответствии с этим постановлением учреждение и руководство деятельностью лжекооперативов, а также содействие должностными лицами организации лжекооперативов или попустительство их деятельности были объявлены преступлениями [11, с. 31].
В итоге применительно к 1928-1929 гг. следует констатировать противоречивые результаты деятельности государства в сфере борьбы с экономической преступностью. С одной стороны, решительность, проявленная властью в борьбе с экономической преступностью, улучшение экономического положения в стране и повышение благосостояния населения во второй период нэпа (с 1925 по 1929 г.) позволили снизить уровень экономической преступности. При этом усиление взаимодействия милиции с ОГПУ и прокуратурой и передача финансирования милиции на республиканский уровень, повышение заработной платы и усиление социальной защиты сотрудников милиции способствовали борьбе с преступностью и повышению эффективности ее деятельности. Вместе с тем милиция, как и другие органы правопорядка, в условиях начавшейся радикальной корректировки внутриполитического курса стала превращаться в инструмент прямых политических репрессий в сфере экономики.
Литература
1. Административный вестник. 1926. № 1.
2. ГАРФ. Ф.Р-4042. Оп. 1. Д.15. Л. 19.
3. ГАРФ. Ф. Р-393. Оп. 38. Д. 11. Л. 4.
4. ГАРФ. Ф. Р-393. Оп. 66. Д. 57(1). Л. 50.
5. ГАРФ. Ф. 393. Оп. 2. Д. 1434. Л.Л. 14об-15.
6. Гернет М.Н. Преступность за границей и в СССР / М.Н. Гернет. М., 1931.
7. Герцензон А.А. Преступность в РСФСР / А.А. Герцензон // Советское право. Вып. III. М., 1929.
8. Еженедельник Советской юстиции. 1923. № 51-52.
9. К вопросу о премиальном вознаграждении милиции и уголовного розыска за раскрытие имущественных преступлений// Административный вестник. 1926. № 2.
10. Кондурушкин И.С. Частный капитал перед советским судом / И.С. Кондурушкин. М.; Л., 1927.
11. Курс советского уголовного права. Л., 1973. Т. 3.
12. Ларин Ю. Частный капитал в СССР / Ю. Ларин. М.; Л., 1927.
13. Рабочий суд. 1927. № 12. С. 1005.
14. Растраты и растратчики: сб. статей. М., 1926.
15. Трифонов И.Я. Ликвидация эксплуататорских классов в СССР / И.Я. Трифонов. М., 1975.
ХОЛОДНЫЙ МАКСИМ АЛЕКСАНДРОВИЧ - кандидат исторических наук, преподаватель, Краснодарский университет МВД РФ, Россия, Краснодар (g197412@yandex.ru).
HOLODNY MAKSIM ALEKSANDROVICH - candidate of historical sciences, teacher, Krasnodar University Ministry of Internal Affairs, Russia, Krasnodar.
