CC BY
70
О. А. Гром (Ростов-на-Дону)
Дебаты о «молдавском сепаратизме» в период между Первой русской революцией и столетним юбилеем присоединения Бессарабии к России (1907-1912 гг.)
В статье рассматриваются публичные дискуссии по «молдавскому вопросу» в начале 1910-х гг., ставшие реакцией на появление в период революции 1905-1907 гг. молдавского национального движения в Бессарабии. Ключевой проблемой этих дискуссий стал вопрос о наличии и распространенности среди молдаван сепаратизма и румынского ирредентизма. Ключевые слова: Бессарабия, национализм, сепаратизм, молдаване, пресса
Молдавское национальное движение, зародившееся в Бессарабии в годы Первой русской революции, после 1907-1908 гг. фактически сошло на нет: газеты, издававшиеся национальными активистами, перестали выходить, а большая часть националистов отошла от публичной общественно-политической деятельности. Тем не менее манифестации националистического характера периода революции заставили общественное мнение как в Кишиневе, так и в Петербурге обратить внимание на «бессарабский вопрос», вызвав к жизни дебаты о судьбах молдавской народности и наличии в Бессарабии «сепаратизма» и ирредентизма в пользу Румынии. В данной статье обращается внимание на три сюжета, относящиеся ко времени спада активности национального движения; они имели заметный резонанс в Бессарабии и за ее пределами и во многом повлияли на дальнейшую эволюцию бессарабского молдавского национализма. Это, во-первых, газетная полемика, инспирированная публикацией анонимной статьи по «бессарабской проблеме» во влиятельной петербургской газете «Россия» в конце 1909 - начале 1910 гг., во-вторых, обсуждение в Государственной думе вопроса о введении в Бессарабии школ с преподаванием на молдавском языке в конце 1910 - начале 1911 гг. и, в-третьих, празднование столетнего юбилея присоединения Бессарабии к Российской империи в 1912 г.
В декабре 1909 г. газета «Россия», издававшаяся негласно на деньги правительства П. А. Столыпина, опубликовала статью «Нужды Бессарабии», подписанную псевдонимом «Проезжий». В статье проводилась мысль, что Бессарабия ввиду своей разноплеменности
и слабости в ней «русского элемента», представленного в основном пришлыми чиновниками и старообрядцами, находится под угрозой сепаратизма. Автор поставил под сомнение лояльность большинства населяющих Бессарабию народностей, таких как болгары и греки, однако главной его мишенью стали молдаване:
В 1905 году [...] румынская интеллигенция направила свои усилия к тому, чтобы возбудить в русских молдаванах, совсем забывших о своем близком родстве с румынскими валахами, сознание национального единства с Румынией. Левые «товарищи» и «евреи» встретили это течение сочувственно, но в народной массе оно отклика не нашло, по причине крайней малоразвитости молдаван и полной неподготовленности почвы1.
«Проезжий» воспроизводил широко распространенную в правых кругах самой Бессарабии оценку событий 1905-1907 гг., согласно которой крестьяне оставались безразличными к националистической агитации, а появление молдавского национализма объяснялось происками внешних и внутренних врагов. Уверив читателя в верности царю основной массы молдавских крестьян, автор статьи переходит к духовенству, которое, по его мнению, «стараясь как бы составить противовес румынофильским тенденциям, начало деятельную работу по переводу богослужебных книг на молдаванский язык, по изданию особого журнала на молдаванском языке». Духовенству вменялось в вину, что авторами и переводчиками молдавских религиозных изданий «явились румыны», из-за чего язык их начал приближаться к румынскому, став малопонятным молдаванам. «Проезжий» не обвинял напрямую бессарабское духовенство в «сепаратизме», однако считал его косвенно виновным в «подчеркивании национальной обособленности», что в конечном итоге наносило вред «русскому делу» в крае.
Для решения «молдавского вопроса» «Проезжий» предлагал ввести в Бессарабии всеобщее образование на русском языке, что избавило бы от необходимости в целях просвещения прибегать к «искусственному созданию какой-то небывалой особой молдаванской культуры, ибо, кроме вреда для государства и для культуры местного края, этот сепаратизм ни к чему не приведет». Из приведенной цитаты видно, что для анонимного корреспондента петербургской газеты «сепаратизм» - это не только и не столько форма ирреден-тизма или стремление к политической независимости, но любое по-
кушение на этнографическую обособленность, любое отклонение от курса на полное слияние инородцев с русским народом. Кроме русской школы, по мнению «Проезжего», решить «бессарабский вопрос» можно было также путем переселения в болгарские и молдавские уезды Бессарабии «возможно большего числа коренного русского населения»2. Таким образом, из статьи следовало, что «русское дело» в Бессарабии состояло, в первую очередь, в ограждении молдаван от всего, что напоминало бы об их отличии от русских, равно как и о родстве с запрутскими румынами; это в отдаленной перспективе предполагало культурно-лингвистическую гомогенизацию населения губернии через ассимиляцию и колонизацию.
Подобного рода статья не могла не вызвать откликов заинтересованных лиц. Буквально через неделю в «Санкт-петербургских ведомостях» появился ответ Н. Н. Дурново3, под заглавием «Новые сепаратисты». Автор прежде всего указывал на сходство некоторых идей «Проезжего» с представлениями о «молдавском вопросе» кишиневского епископа Серафима (Чичагова), часто выступавшего объектом критических статей Дурново. Далее Дурново пускается в общие рассуждения о русификации:
Винить каждую народность России в сепаратизме, требовать насилий над нею - не только негосударственно, но и безнравственно. Чем более будет государство проявлять насилий над инородцами, тем более они будут сплачиваться и объединяться.
Применительно к молдаванам это означало, что молдавские активисты в конечном счете используют русское образование для достижения истинно сепаратистских целей, так как «изучив русский язык, они будут знать, кто они и кто живет за рекой Прутом, каким образом они попали под власть России»4. В качестве альтернативы насильственной русификации инородцев Дурново предлагает следование «Божественному учению, которое объединяло различные народности путем религии, но не одноплеменности и языка».
Наиболее примечательным бессарабским откликом на статью в «России» можно считать статью священника и общественного деятеля Иеремии Чекана «Клевета на бессарабское духовенство», помещенную в его собственном журнале «Наше объединение». Чекан первым делом указывает на полное незнание «Проезжим» реального положения в Бессарабии. Саму идею бессарабского сепаратизма, которая понималась Чеканом как желание присоединиться к Румынии,
он отвергал как несостоятельную. Румыния в ее современном виде представлялась ему малопривлекательной страной, управляемой «иностранцами»5, а на ее дальнейшем национальном существовании бессарабский священник ставил крест6. Чекан заявлял, что молдаване гордятся тем, что они «русские», сопричастные великой семье Русского государства. Более того, отец Иеремия выражал надежду, что когда-нибудь и «родственная Румыния» присоединится к панславянской империи, созданной на основе России7.
Идея существования «сепаратизма» в Бессарабии казалась Чекану настолько нелепой, что истинной целью «Проезжего» он считал желание обратить внимание высшей власти на Бессарабию и провести в ней «благопопечительные реформы, клонящиеся как бы к обрусению этого будто бы "нерусского" и при этом "сепаративного" края». Это стремление Чекан увязывал с общей тенденцией поиска национализма всех народностей и страхами того, что под предлогом введения образования на родном языке будет проводиться пропаганда сепаратизма8.
Чекан высказывал мысль, что молдавский язык не имеет будущего, по причине отсутствия у молдаван собственной интеллигенции. Для скорейшего «слияния» он предлагал оставить молдавский язык в покое, дав ему умереть естественной смертью. Репрессии по отношению к языку виделись Чекану крайне нежелательными и несвоевременными, так как ввиду угрозы сектантства9 отказ говорить с населением на его языке мог закончиться тем, что молдавское духовенство осталось бы без паствы. Наконец, Чекан предостерегал от неосторожного вмешательства в бессарабские дела «высших сфер», знавших Бессарабию «по бумагам и газетным статьям», так как русификаторские эксперименты, проводившиеся над Бессарабией в течение сорока лет (этот пассаж явно заимствован Чеканом из идеологического арсенала молдавских националистов. - О. Г), только тормозили развитие края10.
В начале января 1910 г. редактор рупора бессарабских крайних правых, газеты «Друг», В. Якубович опубликовал ответную статью под заглавием «Искажение истины». На этот раз обвинения в незнакомстве с «истинным положением дел» посыпались в адрес Дурново. Отвечая на выпады в адрес епископа Серафима, Якубович заявлял, что преосвященный - «горячий сторонник богослужения на родном языке прихожан и поэтому не только никогда не вел борьбы против молдавского языка, но, наоборот, именно он отстаивает чистый молдавский (выделено Якубовичем. - О. Г.) язык, всемерно борясь про-
тив тех, кто пытается заменить этот простой, звучный, красивый и понятный народу язык каким-то совершенно непонятным волапюком, именующимся почему-то румынским языком». По мнению редактора «Друга», все обвинения в адрес Серафима происходили от непонимания столичными публицистами разницы между пропагандой румынского и молдавского языков. Румынский язык он характеризовал как «приглаженный», «отшлифованный», «переполненный французскими и итальянскими словами и оборотами» и малодоступный пониманию народа. Естественно, что обучать этому языку крестьян, заменяя им народный говор, нежелательно, особенно ввиду того, что «большинство молдавского населения уже настолько свыклось с русским языком, что для него этот язык несравненно более близок и понятен, нежели язык румынский»11.
Посвятив много места традиционным для правых декларациям о верноподданничестве молдавских крестьян, Якубович пришел к выводу о том, что о «сепаратистических наклонностях» не могло быть и речи. В то же время он указывал на «кучку интеллигентов», мечтавших о румынизации Бессарабии «с целью подготовить ее отложение от России». Эту кучку и поддержала часть молдавского духовенства, начавшая «усиленную пропаганду румынского языка» и «насильственное» введение его в обиход12. Якубович не называет конкретных имен, но можно догадаться, что речь идет об издателях церковного журнала «Луминэторул» («Просветитель»).
Примечательно, что сторонники «чистого молдавского языка», вроде Серафима или Якубовича, в отличие от советских и современных «молдовенистов», не настаивали на конструировании особого литературного молдавского языка, а лишь пытались законсервировать «народный» диалект в его «примитивных», «не имеющих будущности» формах, оградив его от «вредных» влияний со стороны Румынии, но открыв дорогу для «полезных», то есть русских. Аналогичные представления о просвещении «инородцев» можно встретить у известного миссионера и педагога Н. И. Ильминского, негативно относившегося к использованию литературного татарского языка вместо местных наречий тюркоязычными народностями Поволжья и Средней Азии. Схожая логика действовала, например, и по отношению к украинскому языку, когда за «народным наречием» (малороссийским) признавалось право на жизнь (как правило, недолгую), но ни о каком самостоятельном литературном языке (украинском) не могло быть и речи. Якубович фактически повторял риторику и даже фразеологию противников украинофильства, объ-
являя украинский язык (как и румынский) искусственным, нелепым, полным чужеродных влияний, сознательно отдаленным от славянских языков и русского в частности. Даже само сравнение модернизированного литературного языка с искусственными языками вроде эсперанто или волапюка, вероятнее всего, было заимствовано им из антиукраинского дискурса.
Статья Дурново глубоко задела и самого епископа Серафима, обычно не склонного лично отвечать на выпады в прессе. Возражение Дурново по телеграфу, получившее благодаря публикации в справочнике П. Драганова широкую известность, надолго закрепило в глазах бессарабских националистов и сочувствующих им образ Серафима как епископа-русификатора и румынофоба: «Борюсь, -писал Серафим, - против сепаратистов, стремящихся обучать молдаван культурному румынскому языку, неизвестному молдаванам, которые сердечно преданы царю и России»13.
Вновь «молдавский вопрос» стал предметом публичных дебатов в конце 1910 г., когда в Государственной думе обсуждался проект закона о всеобщем образовании. Бурные споры среди депутатов вызвала октябристская поправка к статье 16, согласно которой для ряда народностей разрешалось учреждение одноклассных начальных училищ с природным языком преподавания. В этом контексте неожиданно в центре внимания оказалась проблема молдавской школы, поднятая благодаря выступлению бессарабского депутата Д. П. Гулькина14. Поводом для демарша Гулькина стало заявление другого бессарабского депутата, священника из села Староказачье Аккерманского уезда15 Николая Гепецкого, о том, что молдаване с гордостью смотрят, как их ребенок читает в церкви по-церковнославянски. Постулирование особой любви молдаван к славянскому богослужению было одной из составных частей правого мифа о молдаванах, оспаривавшегося националистами16.
Гулькин предложил дополнить октябристский список народностей молдаванами, заявив, что бессарабские молдаване «обрусели духом уже давно», но язык у них никто отнять не в состоянии17. При этом он несколько раз отметил, что его слова, как слова русского человека, а не инородца, должны восприниматься с большим доверием. Он выступил против «насильственной русификации», которая, по его мнению, осуществлялась в Бессарабии. Сепаратизм, по мысли Гулькина, порождает русификация, а поддержка молдавского языка в народной школе должна стать гарантией от его распространения18.
Отец Гепецкий выступил категорически против предложения Гулькина, прося Думу освободить «в высокой степени благородную
окраину» от действия октябристской поправки. Его аргументация строилась на том, что молдаване благодаря стараниям духовенства уже пользуются молдавским языком, а принятие октябристской поправки будет означать, что только на «верноподданнических» окраинах, вроде Бессарабии, сохранилась русская государственность19. «Инородческая» школа для Гепецкого - это ужасное оружие в руках левых, которое может вызвать в сознании молдаван переворот, а исключение русского языка как языка преподавания приведет к тому, что молдаване не будут владеть государственным языком, единственным средством истинного просвещения
Следующим оратором, затронувшим «молдавский вопрос», стал известный лидер правых В. М. Пуришкевич, предложивший пополнить «список народностей», нарочито внеся в него как можно больше языков малочисленных этнических групп, а также эсперанто, волапюк и жаргон мазуриков21. Не менее категорично отреагировали на поправку Гулькина другие депутаты от Бессарабии. Так, П. Н. Кру-пенский заявил, что в Бессарабии сепаратизма, безусловно, нет, а молдаване не желают преподавания по-молдавски22.
В защиту поправки Гулькина выступил грузинский депутат-меньшевик Е. П. Гегечкори, которому накануне киевские студенты-молдаване послали телеграмму с просьбой отстаивать в Думе права молдавской народности23. Также поддержал Гулькина граф А. А. Уваров, сделавший акцент на «ренегатстве» бессарабских депутатов-молдаван, изображающих себя больших русских, чем сами русские24. В результате голосования поправка Гулькина была отклонена 141 голосом против 12525.
Первым бессарабским откликом на события в Думе стала публикация в газете «Бессарабец», руководимой националистом Алексеем Ноуром. Комментируя телеграмму Гулькина, Ноур называет бессарабских депутатов (прилагая список с указанием их «национальностей») «предателями народа» и «фальсифицированными представителями Бессарабии», похоронившими «дух целой народности»26. Затем «Бессарабская жизнь» опубликовала письмо Гулькина, в котором тот представил свою версию произошедшего в Думе. Общественное мнение, сформированное «прогрессивной» прессой, заставило Гепецкого парировать. Он поместил в «Друге» серию статей под общим заглавием «К бессарабскому обществу». Священник настаивал, что разногласия между депутатами - это разногласия по вопросу об инородческой школе вообще, а не по молдавскому языку в частности. По мнению Гепецкого, инородцы России хотят изучать
русский язык, в то время как законопроект Союза 17 октября лишает их этой возможности. Принятие закона, якобы лоббируемого поляками, татарами, латышами и грузинами «во имя сепаратических целей», негативно скажется прежде всего на самих инородцах, которым по причине плохого знания русского языка будет закрыт доступ к дальнейшему образованию27.
Гепецкий допускал, что молдавский язык мог использоваться в преподавании на начальных ступенях, как вспомогательное средство, но выступал резко против полностью инородческой школы28. Говоря о депутатах-инородцах, к которым примкнул Гулькин, он уверял читателей «Друга», что все они проникнуты «исключительным духом сепаратизма» и лишь одна Бессарабия, в лице ее представителей (за исключением Гулькина), вносит диссонанс в этот «стройный, спевшийся хор инородцев, раздобревших под русским владычеством за счет истощенного, темного центра России». Бессарабия, продолжал он, это «бельмо в глазу инородцев. Этим господам чрезвычайно важно приобщить Бессарабию к своему хору»29. Здесь Гепецкий вновь попытался создать образ Бессарабии как последнего бастиона русскости на окраинах, не поддавшегося пока сепаратистским веяниям эпохи.
Повторное обсуждение поправки к 16-й статье состоялось в марте 1911 г. Гулькин снова внес свое предложение, касавшееся молдаван. Его аргументация в целом осталась прежней. Примечательно здесь привлечение Гулькиным «верноподданнической» риторики, сопровождающей послание, содержавшее положения, идентичные лозунгам молдавских националистов. Говоря о правах молдаван, он апеллировал к таким традиционным для правого дискурса примерам, как лояльность молдаван правительству и монархии, отсутствие аграрных беспорядков во время революции 1905-1907 гг., героизм и патриотизм, проявленные бессарабскими солдатами в годы Русско-японской войны, а также широкое участие молдаван в деятельности русских националистических организаций30. Впоследствии, в 19131914 гг., подобную тактику «верноподданнического национализма» попытаются адаптировать и сами деятели молдавского национального движения.
В ответной реплике отец Гепецкий фактически озвучил перед Думой то, что писал несколькими месяцами ранее в газете «Друг», подкрепив свои доводы чтением телеграмм «от народа», судя по их однотипности и стилистическим особенностям, написанных им самим же. Гепецкий также выразил мысль, что Гулькин как бы присво-
ил себе славу истинного защитника молдаван, которая на самом деле принадлежала бессарабскому духовенству31.
Следствием думских дебатов об «инородческой школе» стало принятие законопроекта в редакции Г. Х. Еникеева, по которой вместо создания списка народностей предлагалось допустить возможность открытия школ с преподаванием на языках, имеющих письменность. Таким образом, поправка Гулькина потеряла смысл32. В дальнейшем думцам и Государственному совету не удалось согласовать позиции по вопросам, вызывавшим ключевые разногласия; в 1913 г. законопроект вновь был передан в думскую комиссию, но окончательного законодательного решения по нему так и не было вынесено33.
Важной вехой в истории Бессарабии начала XX в. стал столетний юбилей присоединения ее к России, отмечавшийся 16 мая 1912 г. Начало XX в. по праву получило название эпохи «юбилеемании». По подсчетам К. Н. Цимбаева, в конце XIX - начале XX в. в Российской империи было отмечено более 160 значимых юбилеев34. Среди этих событий отдельное место занимали празднования по случаю вхождения в состав России различных национальных окраин: Финляндии, Грузии, Эстляндии и т. д.35 Все «окраинные» юбилеи происходили по схожему сценарию: местные представители империи создавали юбилейные комитеты, издавали памятные книги «для народа», в которых находили отражение история губернии или региона и обстоятельства вхождения его в состав России; организовывались молебны, парады, произносились торжественные речи и т. д. Важно отметить, что юбилеи других окраин были проведены гораздо скромнее как в плане идеологических посланий, так и по размаху самих торжественных мероприятий. Бессарабская элита стремилась представить свою губернию как образцово-показательную с точки зрения лояльности местного населения, не воспринявшего революционную и сепаратистскую идеологию и, более того, предрасположенного к обрусению. Причиной этого может служить слабость бессарабского общественно-политического движения, в том числе и молдавского, с чем приходилось бы считаться организаторам юбилея. Однако в Грузии в 1903 г. были аналогичные попытки заигрывать с местным населением, подчеркивая его лояльность и склонность к «обрусению»36. Но, как и в случае с Бессарабией, здесь мог сыграть свою роль конфессиональный фактор, религиозное единство аборигенного населения и великороссов, с которыми ассоциировали себя имперские элиты.
Инициатива и организация празднования юбилея принадлежала во многом епархиальным властям, в первую очередь епископу Серафиму. Подготовка к торжествам началась еще в 1911 г., когда был создан юбилейный комитет и совет по празднованию, включавший в себя епископа Серафима, Н. В. Лашкова, В. Гуму, преосвященного аккерманского Гавриила (Чепура) и И. Пархомовича37.
Организаторы праздника особо подчеркивали ориентированность торжеств на молдавское население Бессарабии. В программе, составленной лично Серафимом, в варианте, опубликованном Н. В. Лашковым, в качестве одной из целей праздника значилось: «через чтение приспособленной к пониманию народа юбилейной книги, церковные беседы и раздачу листков утвердить в сознании молдавского населения, какою ценою со стороны России куплены его свобода и благоденствие»38. Примечательно, что в более ранней редакции программы вместо «молдавского населения» речь шла о «местном населении» и о цене освобождения «христианских народов»39. Необходимость сделать явным «национальный» акцент празднования появилась, вероятно, позже.
На собрании представителей администрации и сословий 15 мая 1912 г. епископ Серафим подчеркнул особое значение юбилейных церемоний как важного средства «русификации» молдаван. По его мнению, правда о подвиге русского народа и его «Верховных Вождей» должна закрепиться в молдаванах и передаваться через поколения, «научая молдаван не только говорить и молиться на русском языке, но и как думать, чувствовать и действовать по-русски»40. В другой своей речи, произнесенной 17 мая уже для широкой публики, Серафим шел еще дальше в заигрываниях с молдаванами, объявляя именно «благодарный молдавский народ» главным инициатором сооружения памятника Александру I41. Таким образом, молдаване в видении владыки выступали одновременно и «слившимися» с русским народом, «почти русскими», и объектом формирования соответствующей идентичности.
Юбилейные торжества породили целую серию откликов в прессе. Так, в юбилейном номере «Бессарабской жизни» была опубликована статья А. Болдура42 «Под знаком уравнения», в которой автор сквозь призму истории права пытался показать, как на протяжении XIX в. Российская империя изменила политику по отношению к молдаванам от поддержки до русификации. Одну из основных причин бедственного положения молдавской народности Болдур видел в ее сословной неполноте. Молдавские высшие классы довольно
быстро смирились с новым положением и пошли по пути русификации, изменив своей народности. «Национальность» же оказалась полностью сосредоточена в крестьянстве. Процесс будущего национального возрождения Болдур связывал с эмансипацией крестьян и изменением отношения властей к молдаванам. Обращаясь к властям, он писал:
Для мирного в будущем развития национальной культуры национальная политика в Бессарабии должна быть изменена. Дух игнорирования должен смениться духом терпимости. Введение языка в школах и факультативное применение его в судах и управлении должны явиться очередными задачами дня43.
В этом же номере газета опубликовала фельетон «О чем говорил Юбилей». Его автор, Михаил Недолин (Михаил Исаакович Гросман), оживляет «Юбилей», от имени которого размышляет о происходящем в Бессарабии. Основным вопросом, поставленным торжествами, автор называет вопрос о том, что приобрела Бессарабия от присоединения к России. Очерчивая возможные альтернативы, Недолин приходит к выводу, что как бы ни малы были приобретения населения края, «променяв Румынию или Турцию на Россию, - Бессарабия очень мало потеряла». Румыния же, по версии автора, ничего не сделала для Молдавии, а следовательно, и реакция румын на бессарабские торжества была безосновательной44.
Более остро ставит вопрос о молдаванах автор анонимной статьи «На чужом пиру». Несмотря на усилия организаторов праздника, молдавское население осталось к нему равнодушным. Автор задается вопросом: «почему эти учителя, священники, администрация раньше молчали, ставя молдаван ни во что, а теперь... вдруг... так много говорят об их истории, так много заботятся о них?» Общий вывод состоял в том, что народ изолирован от интеллигенции и идет не по пути прогресса, а скатывается в темноту и суеверия45.
Даже консервативная пресса была далека от официозных трактовок торжеств и печатала не вполне свойственные ей статьи. Так, в статье «1812-1912» в «Друге» корреспондент газеты открещивался от обвинений молдаван в сепаратизме: «Сепаратизм, естественный в Финляндии и Польше, не коснулся этой этнографически румынской страны по очень простой причине: из населения Бессарабии в 1812 году не было никого, кто бы был уязвлен ее присоединением к России». «Сепаратизм» периода революции представлялся автору
статьи «инсценировкой», которую отдельные политические силы (видимо, имелись в виду левые и кадеты) пытались использовать в своих целях. В современных же условиях ни о каком сепаратизме молдаван не могло быть и речи, так как «лозунг даже местных "крайних националистов": через родной язык к языку государственному, русскому!»46.
В газете «Дружок» в редакционной статье было высказано еще более радикальное видение праздника, согласно которому истинный смысл события - это «день скорби» по погибшим в войнах 1806-1812 гг. и недавней Русско-японской войне, а устраивать радостные гулянья в стране, которая недавно потерпела поражение в войне и пережила революцию, - неуместно47. Подобная трактовка юбилея в некоторой степени перекликалась с румынскими траурными настроениями.
Официально румынское правительство дистанцировалось от каких-либо акций, связанных со столетием присоединения Бессарабии к России. Румынский король, как сообщал бухарестский корреспондент «СПб. ведомостей», заявил: «Мы находимся в самых прекрасных дипломатических отношениях с Россией, и эти отношения ничто не может нарушить! Кому же понадобилось опечалить тяжелыми воспоминаниями ту искреннюю дружбу, которая связывает Румынию с Россией?»48
Неофициально же середина мая была отмечена в стране широкомасштабными мероприятиями, призванными показать символическую принадлежность Бессарабии к Румынии и скорбь румынского народа по ее утрате.
Надо отметить, что румыны использовали аналогичные ком-меморативные практики, что и бессарабские организаторы юбилея (декорирование зданий черными лентами вместо государственных триколоров, публичные чтения, молебны и т. д.), но придавали им противоположное значение. Координацией румынских акций, приуроченных к годовщине «потери Бессарабии», занималась «Культурная лига за объединение всех румын».
Отношение к празднику и к событиям, послужившим его причиной, можно понять из формулировок, которые встречаются в официальной программе празднования: «...члены общества должны присутствовать в церкви Антима в Бухаресте на Святой Литургии в помощь и для укрепления в борьбе, которую ведут бессарабские молдаване против москальских (ш^сак^й) стремлений денационализировать и изничтожить их, стремления, которое с такой яростью
проявлялось в течение всего века с момента отторжения этой провинции от тела Молдовы»49. Иными словами, в памяти румынских националистов тотальная русификация, начало которой может быть прослежено не ранее 60-70-х гг. XIX в., проецировалась на весь период российского господства.
Еще одной важной акцией, которую планировалось провести на этот раз в Бессарабии, должно было стать распространение по бессарабским селам «Молитвы» на румынском языке, но написанной кириллическими буквами. В ней со ссылками на Священное писание (то есть в привычных религиозных терминах) бессарабским крестьянам пояснялась пагубность иностранного господства и забвения родного языка50.
Авторитетный румынский историк Николае Йорга по случаю юбилея издал несколько сборников, посвященных Бессарабии, в которых пытался показать принадлежность провинции к румынскому культурному пространству. Период с 1812 по 1912 г. изображался в них как время стойкости «румынского духа» пред лицом колонизации и ассимиляции. Выступая в общем русле румынского общественного мнения, Йорга, тем не менее, оказался одним из немногих, кто пытался критически смотреть на прошлое Бессарабии и высказал ряд сомнений в успешности реализации здесь румынского национального проекта. Так, о событиях 1812 г. он писал:
Румынии не существовало, и в той части Румынии, которая была Молдовой, никто и не думал, что Румыния наберет силу, что она станет благом для тех, кто страдает от угнетения. Господарь был греком, бояре были греко-румынами, говорившими на двух языках... Им было жаль потерять большую часть Молдовы, богатую садами и пастбищами. Особенно им было жаль, что поместья окажутся разрезанными границей. Никто не вступил в отчаянную борьбу, чтобы мы могли выразить ему нашу священную благодар-ность51.
На фоне публичных торжеств бессарабской элиты и траурных мероприятий в Румынии участие местных молдавских националистов в празднованиях оставалось весьма скромным, если не сказать пассивным. Пожалуй, единственной крупной манифестацией местных интеллектуалов, связанной с юбилейными торжествами, стала попытка издания листка «Фэклия Цэрий» («Факел страны»). Инициаторами этого предприятия выступили Константин Константинович
и Йоргу Тудор (Георгий Тодоров). Издание позиционировалось как «литературное, политическое, экономическое и общественное». Предполагалось, что газета будет выходить 2-3 раза в месяц, «если даст разрешение господин Губернатор». «Фэклия Цэрий» вышла без ответственного редактора и разрешения властей, при этом печаталась в кишиневской епархиальной типографии52. Издатели рассчитывали на широкое участие читателей, небезразличных к национальной проблематике: «Пишите, румыны, обо всем, о чем можете. Мы напечатаем»53.
В статье «Сто лет» говорилось о том, что население не было подготовлено к празднованию юбилея присоединения Бессарабии и по этой причине осталось безучастным. Праздновали только чиновники, немцы, евреи и другие, которые не имеют никакой связи с Бессарабией. Кроме того, авторы заявляли, что «запрутские молдаване - народ образованный, послали России протест за то, что угнетает молдавские язык и школу»54. Статья вызвала негодование властей и послужила формальным поводом к закрытию листка, имевшего «несомненной целью внести среди молдавской части населения губернии недоверие к правительству и поколебать среди молдаван испытанную столетием верноподданническую их преданность Престолу и Отечеству»55.
Губернская жандармерия завела дело на редакторов листка и на Константина Урсу, начальника епархиальной типографии. Им вменялись в вину сепаратистские румынофильские идеи, что сами подследственные отрицали, заявляя, что вся информация, напечатанная в листке, почерпнута ими из местных газет - «Друга» и «Бессарабской жизни». В конечном итоге Тудор и Костинович были отпущены, но весь тираж листка уничтожен, а дальнейшее его издание запрещено56. Согласно Т. Памфиле (румынский писатель, обосновавшийся после 1918 г. в Кишиневе), в деле закрытия газеты активное участие принял бессарабский архиепископ Серафим. По легенде, связка с конфискованной газетой несколько лет пролежала под кроватью в епископских покоях, пока ее, наконец, не обнаружил высокопреосвященный Никодим (Мунтяну), румынский епископ, управлявший в 1918-1919 гг. Кишиневской и Хотинской епархией57.
По всей вероятности, инцидент с «Фэклия Цэрий» не был известен широкой публике в Бессарабии. Если верить Тудору, то нежелание предавать огласке случившееся исходило от губернатора; только несколько сохранившихся номеров издания было подарено близким друзьям издателя58. Лишь в 1914 г. сам Тудор в фельетоне «Огни в ночи» упоминает запрещенный листок среди прочих молдавских периодических изданий59.
В период между 1908 и 1912 гг. активно формируется дискурс «бессарабского сепаратизма». Это стало возможным благодаря публикациям в местной и петербургской прессе на тему «молдавского вопроса», национального движения и угрозы ирредентизма. Часть авторов, писавших о «молдавском вопросе», видела в желании местной интеллигенции и духовенства говорить с населением на «природном» языке угрозу сепаратизма. Лояльность бессарабских молдаван, прежде всего крестьян, не ставилась под сомнение, но и не исключалась возможность влияния националистической агитации на массы в будущем. Оппоненты «охранителей», напротив, считали слухи о сепаратизме преувеличенными, а влияние национальных активистов ничтожным. Обсуждение законопроекта о всеобщем образовании в Думе на время сделало «молдавский вопрос» предметом обсуждения не только в Бессарабии, но и за ее пределами. Молдаван упоминали преимущественно в рамках более общего вопроса об инородческой школе, и прежде всего вопроса о том, какие национальности будут пользоваться «национальными правами» в сфере образования.
Дискуссии начала 1910-х гг. подготовили почву для выстраивания «молдавской линии» в праздновании столетия присоединения Бессарабии к России. Церковные и светские власти обратили на молдаван пристальное внимание, а значительная часть юбилейных мероприятий была направлена на развитие и укрепление среди «аборигенов» Бессарабии русского патриотизма. Общественное мнение отреагировало на юбилей очередной серией дебатов о «сепаратизме» в Бессарабии и о судьбах молдавской народности. Юбилей заставил обратить внимание на молдавское население губернии не столько как на угрожаемое, сколько как на нуждающееся в попечительстве и охранении. В то же время он показал и обособленность молдавских крестьян, не всегда соответствовавших сложившимся стереотипным представлениям о них. За декларациями о лояльности молдаван читались скрытые опасения, что они недостаточно сознательны в своих верноподданнических чувствах.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Россия. 1909. № 1251.
2 Там же.
3 Дурново Николай Николаевич (1842-1919) - российский публицист, отец известного лингвиста, академика Николая Дурново. В 1879-
1886 гг. был редактором-издателем московской газеты «Восток». Из-за своих публикаций на Балканах приобрел репутацию сербофила и бол-гарофоба. В 1902 г. издавал в Румынии газету на русском и французском языках. В 1900-1910-х гг. был постоянным корреспондентом «СПб. ведомостей», выступая со статьями по церковным вопросам. Приобрел известность как защитник православных «инородцев» Российской империи, в том числе и бессарабских румын. В Бессарабии Дурново считали румынофилом и сторонником передачи Бессарабии «единоплеменной» Румынии, в обмен на дружеские отношения ее с Россией.
4 Санкт-петербургские ведомости. 1909. № 290.
5 Под «иностранцами» Чекан понимает представителей румынской аристократии греческого происхождения и короля Карла I.
6 Чекан И. Клевета на бессарабское духовенство // Наше объединение. 1910. № 2. С. 4.
7 Там же. С. 6.
8 Там же.
9 В 1909-1910 гг. среди молдаван набирало популярность религиозно-сектантское «балтское движение» или «иннокентиевщина». Подробнее см.: Гром О. А. Иннокентиевское движение и «молдавский вопрос» в Бессарабии в начале XX века // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. 2014. № 4. С. 86-106.
10 Чекан И. Клевета на бессарабское духовенство... С. 6-7.
11 Друг. 1910. № 3.
12 Там же.
13 Драганов П. ВеББагаЫапа: Ученая, литературная и художественная Бессарабия: Алфавитный библиотечный указатель. Кишинев, 1911. С. 165.
14 Гулькин Дионисий Петрович (1861 - ?) - житель села Теленешты Оргеевского уезда, происходил из общины бессарабских старообряд-цев-липован. Избран депутатом III Государственной думы от крестьянской курии, пройдя в имперский парламент в качестве представителя «Союза русского народа», но впоследствии выходит из его рядов и позиционирует себя как независимого депутата. См.: ГросуА. К. Молдавский великоросс. Бессарабский феномен в Государственной думе Российской империи. Кишинев, 2011. С. 18.
15 Примечательно, что село, в котором с 1893 г. служил отец Ге -пецкий, выступавший от имени молдавской паствы, было населено почти исключительно украинцами: по данным В. Н. Бутовича, в 1907 г. в с. Староказачьем насчитывалось 4 050 малороссов и 115 евреев. См.: Бутович В. Н. Материалы для этнографической карты Бессарабской губернии. Киев, 1916. С. 51.
16 Cubolteanu P. Scrisori din Basarabia // Viata Romaneasca. 1911. № 2. P. 274-275.
17 Государственная дума. Третий созыв: Стенографические отчеты. 1910 г. Сессия IV. СПб., 1910. Ч. I. С. 1086.
18 Там же. С. 1087.
19 Там же. С. 1239-1240.
20 Там же. С. 1241-1242.
21 Там же. С. 1245-1246.
22 Там же. С. 1249.
23 Бессарабская жизнь. 1910. № 264.
24 Государственная дума. Третий созыв: Стенографические отчеты. 1910 г. Сессия IV. Ч. I. С. 1262.
25 Там же. С. 1279.
26 Бессарабец. 1910. № 157.
27 Друг. 1910. № 283.
28 Друг. 1910. № 285.
29 Друг. 1910. № 287.
30 Государственная дума. Третий созыв. Стенографические отчеты. 1910 г. Сессия IV. СПб., 1911. Ч. II. С. 1159-1160.
31 Там же. С. 1165.
32 ГросуА. К. Молдавский великоросс... С. 45.
33 Программа реформ П. А. Столыпина. Документы и материалы. М., 2011. Т. 1. С. 752.
34 Цимбаев К. Н. Феномен юбилеемании в российской общественной жизни конца XIX - начала XX века // Вопросы истории. 2005. № 11. С. 108.
35 Там же. С. 102.
36 Джанелидзе О. Завоевание или добровольное присоединение? // Некоторые вопросы грузино-русских взаимоотношений в современной историографии. Тбилиси, 2011. С. 198-199.
37 Национальный архив Республики Молдова (НАРМ). Ф. 208. Оп. 3. Д. 4548. Л. 4.
38 Лашков Н. В. Празднование столетнего юбилея присоединения Бессарабии к России. Кишинев, 1914. С. 2.
39 НАРМ. Ф. 208. Оп. 3. Д. 4548. Л. 4 об.
40 Лашков Н. В. Празднование столетнего юбилея. С. 21.
41 Там же. С. 92.
42 Boldur Al. Contributii la studiul istoriei romanilor. Istoria Basarabiei. Chi§inau, 1940. Vol. III. Sub dominatiunea ruseasca (1812-1918). P. 175.
43 Бессарабская жизнь. 1912. № 111.
44 Там же.
45 Бессарабская жизнь. 1912. № 112.
46 Друг. 1912. № 112.
47 Дружок. 1912. № 8.
48 Санкт-петербургские ведомости. 1912. № 136.
49 Negru Gh. Jarismul §i mi§carea nationala a romanilor din Basarabia. Chi§inau, 2000. P. 183.
50 Ibid. P. 180-183.
51 Iorga N. Pagini despre Basarabia de astazi. Valenii-de-Munte, 1912.
P. 81.
52 НАРМ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 9263. Л. 5 об.
53 Po^tarencu D. O istorie a Basarabiei in date §i documente. Chi§inau. 1998. P. 137.
54 НАРМ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 9263. Л. 4 об. - 5.
55 Там же. Л. 10.
56 Pop I. A., Bulei I, Petrencu A. et al. 200 ani din istoria romanilor dintre Prut §i Nistru, 1812-2012. Chi§inau, 2012. P. 101-102.
57 Pamfile T. O gazeta moldoveneasca basarabeana zugrumata: „Fa-cliea Tarii" // Scoala Basarabiei. 1919. № 12. P. 30-32.
58 Tudor I. Sub ru§i. Amintiri din anii mi§carii nationale, 1905-1918 // Moldova de la Nistru. 1926. № 6-10. P. 45.
59 Друг. 1914. № 137.
O. A. Grom
Debates on «Moldovan separatism» between the First Russian Revolution and the celebration of 100 years of Besarabia's ceding to Russia (1907-1912)
The article focuses on the public discussions of the «Moldovan question» in the beginning of 1910s, that were a result of the Moldovan national movement in Besarabia that emerged during the revolution of 1905-1907. The key problem of these discussions became the presence and spread of separatism and Romanian irredentism among the Moldovans.
Key words: Besarabia, nationalism, separatism, Moldovans, media
