CC BY
198
Е.В. Алымова
Санкт-Петербургский государственный университет Философский факультет, кафедра истории философии ealymova@vandex.ru
Даймон Эдипа как парадигма (Софокл «Эдип-царь», ст. 1192 - 1194)
Статья посвящена рассмотрению концепта судьбы в греческой культуре V в. до н.э., времени чрезвычайно важного в интеллектуальной истории античного мира, времени, когда формируются основные понятия европейской философии. Анализ концепта судьбы осуществляется на примере одного из культовых произведений V в. до н.э. Истолкование данного понятия осуществляется в перспективе понятия совесть. Предлагаемые для обсуждения стихи трагедии Софокла интерпретируются совместно с такими ключевыми понятиями, как poipa, Saiprov, So^a, SoksTv, siSsvai, opav, аХ^бега (судьба, даймон, кажимость, казаться, знать, видеть, истина). Основной тезис данной статьи заключается в следующем: сюжет трагедии, синтаксис ее важнейших событий конфигурированы таким образом, что разворачивающееся действие оказывается направленным к (по)знанию самого себя. Знание самого себя может быть рассмотрено как аналог классической conscientia.
Ключевые слова: трагедия, быть и казаться, этика, этос, даймон, судьба, знание, познание самого себя, истина, совесть, идентичность.
Oedipus' Daimon as Paradigm (Sophocles Oedipus the King, vv. 1192 —1194)
The article is dedicated to the analysis of the concept of destiny in the Greek Culture of the Vth century BCE, the period which was extremely important for the intellectual history of the West and the development of the key concepts of the Western Philosophy. The analysis is based on the interpretation of one of the most important pieces of the Vth century BCE. The analysis of the tragedy proceeds in the perspective of the concept of conscience. The text of Sophocles is being read against the background of the key concepts such as poipa, Saiprov, So^a, SoksTv, siSsvai, opav, a^Qsia (destiny, daimon, appearance, to appear, to know/to be aware of, to see/to understand, the truth). The main thesis of the article is that the syntax of this tragedy, the connection of the crucial events is designed according to the main idea of the perception/seeing with the mind's eye - the knowing of the Self. This idea can be viewed as analogous although far distant of the concept of conscience.
Keywords: tragedy, to be and to appear, ethics, ethos, daimon, destiny, knowledge, cognition of the Self, the truth, conscience, identity.
Исследование того или иного значимого для европейской мысли и культуры в целом феномена неизбежно разворачивается в историческом контексте, который, в свою очередь, есть результат реконструкции, прослеживающей либо непрерывную традицию, либо, наоборот, выявляющей различие форм, генетическую связь между которыми можно установить лишь в весьма отдаленном приближении. Иначе говоря, исследовательская мысль движется либо по пути экспликации того же самого, или по пути экспликации всякий раз иного. Для исторического описания того или иного концепта полезно сопоставить его с концептом или с рядом концептов, которые, принадлежа иному временному пространству, описывают сходные (аналогичные) смыслы.
Итак, мы намереваемся проанализировать трагедию Софокла «Эдип-царь»25, основываясь на истолковании, на наш взгляд, ключевых концептов, каковыми являются цогра, ôai^rov, ôô^a, ôoKsiv, siôévat, ôpàv, аХ^бега в контексте всего произведения. Мы покажем, что сюжетообразующая идея этой трагедии - видение и ведание самого себя - выражается понятием, которое, при всех отличиях, может рассматриваться как аналогичное классическому европейскому (средневековому и нововременному) понятию совести как ^nscientia.
Отправной точкой нашего исследования послужат строки из четвертого стасима26 хора (vv. 1192 - 1194), которые мы цитируем по тексту трагедии, изданному Августом Науком27 :
xiç yap, xiç àvnp nXéov xàç svôai^oviaç ферег
"Л TOGOÙTOv ÖGOv ÔOKSÏV
Kai ôoÇavr' anoKXivai;
\ г г С i >r
tov aov toi лараотур ' ex^v, tov aov ôafyova, tov aov, œ TÀâjuœv Oiômoôa, ßpoT&v ovôèv цакар%о)2%.
25 Трагедия создана в период 429 - 425 гг.
26 Стасим - одна из хоровых партий греческой трагедии, которые исполняются по ходу развития действия и формально отделяют друг от друга эписодии, диалоговые части трагедии.
27 Sophokles / Erklärt von F.W. Schneidewin; 5 Auflage besorgt von A. Nauck. Berlin, 1866.
28 Указанные стихи (выделены курсивом) мы привели в контексте ст. 1188 - 1194. В переводе Ф.Ф. Зелинского: «Горе, смертные роды, вам! / Сколь ничтожно в глазах моих / Вашей жизни величье! / Кто меж нас у владык судьбы / Счастья большую долю взял, / Чем настолько, чтоб раз блеснуть / И, блеснувши, угаснуть? / Твой наукою жребий мне, / Твой, несчастный, Эдип, пример: / От блаженства грядущих дней / Уж не жду
Для начала предложим свой перевод, цель которого сугубо инструментальна: зафиксировать те семантические аспекты выделенных слов, на которые хотелось бы обратить внимание как на значимые для понимания данной трагедии. Итак, «кто, кто из людей больше счастья несет, чем столько, чтобы казаться / мнить себя счастливым, а показавшись / возомнив, склониться? Твою, твою участь, о много претерпевший Эдип, имея
29
в качестве примера, ничто смертное не назову я счастливым».
Эти слова хор произносит сразу после «радостного» известия, принесенного Эдипу слугой из Коринфа, из дома, который Эдип считал своим родным, и допроса бывшего слуги Лая, которому было поручено избавиться от грозившего гибельной опасностью младенца. Как это уже случалось по ходу действия, благие намерения оборачивались катастрофическим (в собственном смысле этого слова) результатом. В данном случае перед Эдипом, словно в свете солнца, открылась истина, он, наконец, узнал, кто он такой:
юи юи та лаут' ау е^ког оаф'р. ю фю^, теХвитагоу ое лроорХеуагцг у6у, оотг^ лефаоцаг т' аф' юу ои ХРЛУ, о^ т' ои ХРЛУ оцгХюу, ой^ ц' оик ебег ктауюу Увы, увы. Пожалуй, все стало ясно. / О свет! Теперь тебя, наверное, я вижу в последний раз, / Я, который, как обнаружилось, и рожден от тех, от кого не должно было б быть рожденным, и с теми / Живу, с кем не должно было б жить, и убивший тех, кого не следовало убивать (ст. 1182 - 1185).
Именно в этой точке Эдип достигает своей идентичности. И эта идентичность основана на знании самого себя. Рассмотрим сюжет трагедии, фиксируя узловые моменты действия. Чуть позже станет ясно, почему необходимо обратить внимание на структуру.
Стихи 1 - 150 представляют собой пролог, из которого мы узнаем о том, что Фивы постигло несчастье - чума. Делегация граждан, среди которых и жрецы, обращается с просьбой о защите и спасении к Эдипу, который однажды избавил их от бедствия - Сфинкса. Но мудрый тиран уже позаботился о своем городе: родственник Креонт вот-вот вернется из Дельф со спасительным божественным советом. В ст. 87 Креонт сообщает, что принес прекрасное (еобХ^у) известие:
... Хеую уар ка! та биофор', в! тихог
кат' орбоу в^вХбоута, лаут' ау витихвгу
ничего я». В переводе С.В. Шервинского: «Люди, люди! О смертный род! / Жизнь людская, увы, ничто! / В жизни счастья достиг ли кто? / Лишь подумает: «счастлив я!» - / И лишается счастья. / Рок твой учит меня Эдип, / О злосчастный Эдип! Твой рок / Ныне уразумев, скажу: / Нет на свете счастливых».
29 Здесь и далее, кроме оговоренных особо, переводы наши. - Е. А.
Ибо я утверждаю, что даже и любое несчастье, если оно / Завершится так, как надо, пожалуй, окажется своей противоположностью (ст. 87 - 88).
Пророческие слова, если иметь в виду финал трагедии. Пророческие и двусмысленные: они таят в себе намек на недоброе, Эдип доволен, хотя и предположить не может, что скрывается за принесенной Креонтом радостной вестью, да и сам Креонт едва ли видит счастливый исход еще в чем-то, кроме спасения Фив. Впрочем, двусмысленностями полон текст трагедии: Эдип - спаситель Фив и в то же время - осквернитель; земляк фи-ванцам и пришелец; мудрец, ответивший на вопрос Сфинкса, но также и глупец, который не в состоянии ответить на свой собственный вопрос; зрячий и слепец; супруг и сын; брат и отец. Причем все эти двусмысленности суть одно: Эдип действительно в одно и то же время заступник и причина бедствий и т. д., радостные известия в то же самое время оказываются своими противоположностями, которые, в свою очередь, в финале оборачиваются благом - спасением Фив, сохранением гармонии космического порядка и возвращением Эдипа к самому себе. Языковая ткань трагедии заслуживает особого внимания: она такова, что в произносимых словах уже выражено истинное положение дел, только никто, прежде всего - Эдип, не видит этого. Герои сталкиваются с истиной напрямую, но не умеют узнать ее, подобно людям, которые, «лишенные знанья, / Бродят о двух головах (...) / Мечутся, глухи и слепы равно»30, и не способны увидеть, что все суть одно, а вместо этого видят только движение и противоположности. Герои не просто сталкиваются с истиной на каждом шагу, но и проговаривают ее, например, сам Эдип решительно заявляет, что за Лая:
... юолерб! тоицои латро^, илерцахоицаг ...
... Словно за своего отца, / Я буду за него сражаться (ст. 258 - 259).
В этом - ключ к пониманию трагедии: перед зрителем разыгрывается драматическая игра истины и кажимости/мнимости.
Итак, Аполлон дал рецепт избавления - очистить город от скверны, убийцы прежнего царя, Лая. Эдип полон решимости спасти свой город и отыскать во что бы то ни стало этого злодея. Кто он?
31
В стихе 151 появляется хор. Каждый следующий за пародом хора эписодий, а их в трагедии пять, - представляет собой этап на пути развития сюжета. Следует обратить внимание на следующее (именно поэтому мы и фиксируем, как сказали выше, узловые моменты действия): перед нами - и на это указывает сюжет - ни в коем случае не история
30 Парменид. О природе, В 6, 4 - 7 / Пер. А.В. Лебедева // Фрагменты ранних греческих философов: В 2 ч. Ч. 1. М., 1989. С. 296.
31 Парод - первая партия, которую участники хора исполняют, выходя на орхестру.
15
бегства от судьбы, наоборот - это история возвращения. Бегство же, и в этом тоже таится амбивалентность, - лишь начало этой одиссеи. Что же это за путь? Скажем сразу - это движение от кажимости (5ó^a, бокегу) к истине (аХ^бега),32 от мнимой идентичности к подлинной, на которую, кстати сказать, дается указание уже в первом эписодии (ст. 215 -462), в котором появляется слепой старец Тиресий, приглашенный Эдипом,33 уже здесь все вещи называются своими именами:
TEIPEEIAE: фov8а gs фпц! xávSpo^ oú Kupsív
Тиресий: Я утверждаю, что убийца мужа, убийцу которого ты ищешь, - ты сам (ст.
362);
TEIPEEIAE: XsXnösvai gs фпц! guv toí^ фгХтатог^
aiGxiG0' 0цгХошт' , oú5' ópav ív' sí какой Тиресий: Я утверждаю, что от тебя сокрыто, что ты с самыми близкими тебе / Состоишь в позорнейшем общении и не видишь, до какой степени порока ты дошел (ст. 366 - 367).
OIAinOYE: ^ ка! уеупбюд' таит' áei Xé^eiv бокег^;
Эдип: Ты, что же, думаешь, что будешь всегда безнаказанно говорить такое? (ст.
368).
TEIPEEIAE: егпер tí у' sgti rn£ аХп6в1ад' g0svo^34 OIAinOYE: áXX' sgti, tcX^v goí. goí 5s тойт' ойк sgt' , éneí
тифХод та т' юта tóv ts voüv Tá т' оццат' sí (...) цга^ трефег про^ -уикто^, >s цлт' ецв цлт' aXXov, ögti^ фйд opa, ßM^i пот' av Тиресий: Да, если только истина имеет какую-нибудь силу.
Эдип: Имеет, но не ты. У тебя силы нет, так как / Ты глух и слеп как в отношении ума, так и в отношении глаз (...) / Питаешься одной лишь ночью ты, а потому ни мне, / Ни кому-другому, кто видит свет, не можешь навредить (ст. 370 - 371).
Истина имеет силу, так как природа истины - очевидность. Весь вопрос в том, перед чем такая очевидность обнаруживает себя. В слепоте ума Тиресия Эдип убежден потому, что связывает ее со слепотой глаз, не понимая, что все как раз наоборот.
Очень важный диалог, продолжающий тему двусмысленности: Эдип утверждает, что видит лучше на том основании, что он не лишен зрения, ему очевидно, как обстоят дела. Принимая во внимание финал трагедии, нужно сказать, что вопрос о том, как между
32 В таком смысле интерпретирует эту трагедию Софокла немецкий филолог Карл Райнхардт: Reinhardt K. Sophokles. Frankfurt am Main, 1933.
33 См. ст. 432: oü5' iró^v еуюу' av, ei gu ц^ ек^егд (Я бы не пришел, если бы ты не звал меня).
34 См. также ст. 350, 356, где речь идет об истине, которую видит Тиресий.
16
собой связаны способности видеть и ведать, имплицирован данной трагедией самым серьезным образом. В начале Эдип видящий, но не ведающий, в конце - не видящий, но ве-дающий35. В последней части трагедии в коммосе36, Эдип постоянно акцентирует внимание на зрении:
OMШOYIl:: т! уар ебег ц' орау .?
Эдип: Зачем же нужно было, чтобы мог я видеть? (ст. 1323)
Но вернемся к диалогу с Тиресием. Именно здесь Эдип впервые задает вопрос о своем рождении, по существу - о себе самом:
ТЕ1РЕЫАИ: ^цег^ тою!5' ефицеу, цву оо! 5окег,
цюрог, уоуеиог 5', ог о' ефиоау, ецфроуед'
OMШOYIl:: лоюгог; т{£ 5е ц' екфиег Рротюу;
ТЕ1РЕЫАИ: ^5' ^цера ф-6с£1 ое ка! 5гаф08р8г
OMШOYIl:: лаут' ауау амкта каоаф'п Хеуег^
ТЕ1РЕЫАИ: оик ош ой таит' арготод' ейрюкегу вфид;
Тиресий: Тебе кажется, что мы глупы, / Однако породившим тебя мы казались весьма разумными.
Эдип: Кому? Кто из смертных мой родитель?
Тиресий: Вот этот день тебя и породит и погубит.
Эдип: Как загадочно и неясно ты говоришь.
Тиресий: А разве ты не самый лучший в разгадывании загадок? (ст. 435 - 440)
Тиресий пророчит рождение Эдипа именно как Эдипа - в мере его, эдиповой, собственной идентичности. А что же тогда погубит? Погубит идентичность мнимую: Эдипа, уверенного в том, что он сын Полиба, уроженца Коринфа, сделавший все возможное, чтобы не исполнилось пророчество, ту идентичность, которая наделяет Эдипа мерилом всех событий и которая, что очевидно, ошибочна.
Как говорит хор, мудрый птицегадатель Тиресий привел в движение страшное (ст.
484).
Второй эписодий занимает 350 строк (ст. 512 - 862). Зритель оказывается свидетелем разговора между Эдипом и Креонтом, а потом - Эдипом и Иокастой, которая, пытаясь утешить супруга, на деле достигает противоположного - слова Иокасты заставляют Эдипа
35 Строго говоря, слова видеть и ведать - однокоренные с чередованием гласного в корне, в этом же ряду стоят весть и совесть (Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4 т. Т. 1. М., 2003. С. 283). В свою очередь, корень вид/вед идентичен греческому корню oid-/eid-/id- (лат. vid-), который встречается в словах oí5a (я знаю = я знаю, потому что увидел), eí5ó^ (познавший = увидевший), eí'Snoic; (знание, входит в употребление едва ли раньше IV - III вв.), OT>veí5noic, (знание, разделяемое с кем-то или знание за собой/о себе, понимание своей правоты/неправоты).
36 Коммос - песнь-плач, исполняемая в конце трагедии попеременно актером и хором.
вспоминать. Именно здесь начинается одиссея Эдипа: возвращение к себе, которое происходит в пространстве собственной памяти героя. Память Эдипа оказывается топосом его идентичности. Возвращение начинается с вопросов о том, где (пои) (ст. 732) и когда (т!^ Хроуо^) (ст. 735). Время - еще один элемент трагедии, который подчинен основной тенденции действия - конфликту между тем, что кажется, и тем, что есть, - время сюжета, ведомого поисками убийцы Лая, как будто движется вперед, на деле же Эдип движется в обратном направлении.
Второй стасим хора (ст. 862 - 910) очень важен. Во-первых, именно здесь утверждается, что тиран порожден превышающим всякую меру своеволием: йРрг^ фитеиег тираууоу (у. 873), и именно своеволие (йРрг^), выражающееся в пренебрежении установлениями Дике (б!кп), навлекает на человека дурное (кака цогра) (ст. 884 - 887).
Во-вторых, хор обращается к богу как к заступнику с просьбой не прекращать начатое трудное, но целительное для города дело (ст. 879 - 881), фактически подхватывая радостные слова Креонта о спасении. Хор признает спасение Фив, восстановление порядка и гармонии главным делом, условием которого, как выяснится, будет исполнение Эдипом главной дельфийской максимы - «Узнай самого себя».
Со стиха 911 до стиха 1085 разворачивается третий эписодий: в доме Эдипа появляется вестник из Коринфа с сообщением о том, что престол в Коринфе освободился -Полиб умер своей смертью, и пророчество, которого так боялся Эдип, не сбылось. Как и в предыдущем эпосодии, в разговоре с Иокастой, вместо желаемого эффекта достигнут противоположный - не радость принесло это известие, а дало новый повод к раздумьям и воспоминаниям. Иокаста все поняла первой и предостерегает Эдипа от дальнейших поисков (ст. 1068), но Эдип настаивает:
тогообе б' екфи^ оик ау е^бХбогц' етг пот' аХХо^, юоте цл вкцабвгу тоицоу уеуо^
Но я, будучи таким, каков я есть по своей природе, уже, пожалуй, / Никогда не стану другим, так чтобы не узнать свой род (ст. 1084 - 1085).
Таким вот образом вопрос о том, кто убил Лая, постепенно превратился в вопрос, кто такой сам Эдип, поиск злодея - в поиск самого себя.
В стихах 1110 - 1185, в четвертом эписодии, события достигают своей кульминации. Эдип задает вопросы слуге Лая, который когда-то отнес младенца Эдипа на Киферон. Слуга не уверен в том, что подобные расспросы принесут Эдипу пользу: лучше не знать (ст. 1155). Возникает сомнение: а может быть, действительно так было бы лучше? Но остановиться уже невозможно: знание не может быть частичным, знанием истина схватывается во всем своем единстве вся и без всякого изъятия. Современная Софоклу и после-
дующая философия учит тому же. Вопрос можно было бы поставить иначе: если мы полагаем, что все дело в ошибочной мере и, отсюда, безоговорочном доверии героя тому, что он считает очевидным, то, не заблуждайся Эдип на свой счет и не начни он действовать так, как он действовал, останься он в Коринфе, могло ли все сложиться иначе? Знание истины гарантировало бы ему счастье? Ответ на этот гипотетический вопрос не утешает: тогда Эдип не попал бы в Фивы, не спас бы город и его жителей от Сфинкса, фиванцы жили бы в ужасе, и город, вероятно, вымер бы, тогда не сбылось бы пророчество. Короче говоря, нарушился бы космический порядок. Мы не узнали бы о том, как важно знать самих себя. История Эдипа вплетена в ткань мироустройства. Не пережив того, что он пережил, Эдип не совершил бы путь. Тут хочется вспомнить Платона. В последней книге «Государства» есть история о человеке, который, получив первый жребий, «взял себе жизнь могущественнейшего тирана. Из-за своего неразумия и ненасытности он произвел выбор, не поразмыслив, а там таилась роковая для него участь - пожирание собственных детей и другие всевозможные беды. Когда он потом, не торопясь, поразмыслил, он начал бить себя в грудь, горевать, что, делая свой выбор, не посчитался с предупреждениями прорицателя, винил в этих бедах не себя, а судьбу, богов - все что угодно, кроме себя самого. Между тем он был из числа тех, кто явился с неба и прожил свою предшествовавшую жизнь при упорядоченном государственном строе; правда, эта его добродетель была всего лишь делом привычки, а не плодом философского размышления.37 Вообще говоря, немало тех, кто пришел с неба, попалось на этом, потому что они не были закалены в трудностях. А те, что выходили из земли, производили выбор, не торопясь, ведь они и сами испытали всякие трудности, да и видели их на примере других людей»38. Это фактически история Эдипа.
Ст. 1186 - 1222 представляют собой четвертый стасим хора, в котором как раз и произносятся те слова, которые мы избрали путеводной нитью нашего анализа трагедии.
Последующие события составляют содержание пятого эписодия: Эдип лишает себя зрения, того зрения, которое его обмануло.
Итак, сюжет трагедии, который мы представили в самых общих чертах, обращая внимание на ключевые моменты действия, реализуется как череда событий определенной направленности: перед нами разворачивается драма перехода от кажимости и мнимости к истине, причем речь идет не столько об амбивалентном характере самой истины, которая, объявленная Тиресием еще в начале трагедии, очевидна зрителю, но сокрыта от героев, сколько о невозможности увидеть явленное в силу особым образом настроенной оптики,
37 Курсив автора статьи. - Е.А.
38 Платон. Государство // Платон. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 3. М., 1994. С. 418.
19
основанной на том типе очевидности, который символически представлен в физически здоровом зрении Эдипа, а философски может быть выражен как ориентированный на кажимость, мнимость, иначе говоря, на бокегу. Таким образом, действие трагедии развивается как движение от себя мнимого к себе подлинному и основано на конфликте двух разных типов очевидности. Зрителю все известно с самого начала, он лишен удовольствия следить за расследованием убийства, угадывая возможные ходы следствия, и упражняться в догадках, кто же искомый убийца. Начало действия - уже конец расследования, вопрос заключается в том, как герой придет к неочевидной для себя, но явной для Тиресия и для зрителя, очевидности. Зрячий Эдип, пребывающей в начале действия в свете своей славы (бо^а) мудреца, отгадавшего загадку о человеке, не в состоянии узнать ту истину, с которой сталкивается, не в состоянии узнать самого себя. Эписодии со 2 по 4 - это одиссея Эдипа, его возвращение к самому себе.39
В обсуждаемом нами тексте есть несколько тем, которые, сплетаясь в единую ткань, образуют семантическое поле этой трагедии. Выделим основные для нас нити: конфликт истинного и мнимого; видение и ведание себя, т.е. своей судьбы (именно судьбы, а не рока, нависающего, будто бы над Эдипом, и не позволяющего герою реализовать свою свободу); тема знания. Концепт судьбы в греческом языке реализуется посредством ряда слов, семантика которых сфокусирована на объединяющей их всех идее доли или удела. Основным словом для обозначения судьбы является цогра, это слово, иногда употребляющееся в сопровождении эпитетов етцарцеуп (уделенная), лелрюцбУП (назначенная), происходит от глагола це1роцаг - «получать в удел».40 Однако есть еще одно слово, этимологически и семантически близкое слову цогра, - это багцюу. Привычно понимаемое
39 Сравнение с Одиссеем напрашивается как-то само собой:
□v5pa дог evvene, Моша, noXÚTponov, oç ^áXa noUà nMyxön, ènei Tpoinç iepàv nxoXíeBpov еперсе. noUrâv ô' àvôpranrav ïôev аотга Kai vóov eyvra, noUà 5' ö y' èv nôvxœ ná0ev alyea ov ката 0u^óv, àpvù^evoç rçv te yu/rçv Kai vócxov éxaipœv (О том муже мне спой, Муза, многознающем, который очень много / скитался, разрушив священный город Трои. / И многих людей он увидел города и образ мысли узнал, / И плавая по морям, многие беды претерпел он в своей душе, / Стараясь спасти свою жизнь/себя и [помочь] своим спутникам вернуться домой) (Гомер. Одиссея, I, 1 - 5).
И не только с Одиссеем, но и с героем поэмы Парменида, который совершил путь от явленной множественности к умопостигаемому единству:
innoi xaí де фероио^, öcov т' èni ôu^ôç iKávoi, né^nov, ènei д' éç ôôôv ß^cav noX^n^ov äyoucai ôai^ovsç, "л ката návT аотп ферег riôÔTa фйта
... noX^pacTOi фéрov ïnnoi
(Божественные кобылицы, которые несут меня, куда достигает душа, / Отправили меня, ведя по многоречивому пути, / Который по всем городам и весям водит повидавшего многое мужа (...) Несли меня весьма рассудительные кобылицы) (Parmenides. B 1, 1 - 4 // Die Fragmente der Vorsokratiker: In 2 Bde. Bd.1. Berlin, 1934. S. 228).
40 Frisk H. Griechisches Etymologisches Wörterbuch: In 3 Bde. Bd. 2. Heidelberg, 1960. S. 249; Chantraine P. Dictionnaire étymologique de la Langue Gracque. Histoire des Mots: 4 t. T. 3. Paris, 1974. P. 678 - 679.
как «божество», это слово восходит к глаголу ôaioprn, имеющему значение «делить, распределять».41 Таким образом, если цогра - это доля или то, что дано в удел, дано раз и навсегда, то ôai^rov - это тот, кто распределяет, наделяет долей. Могра не находится где-то вне человека, которому она суждена, напротив - она и есть его самость. Иными словами, цогра становится естеством человека, его фиогд, определяющей все его существование. И ôai^rov в известном смысле допускает такое же толкование42: достаточно вспомнить два примера, один - слова Гераклита: ^0oç оубрюлф ôai^rov («Этос - человеку даймон», иначе «Даймон - человеку этос»43), другой - ôai^rov Сократа. Даймон Сократа - вещий голос, который удерживал его от неправильных поступков. Возможно, это голос, самого Сократа. Почему даймон не советует, что делать, но удерживает от того, что делать не следует? Этот даймон обладает сократовской мудростью: знает, что он не знает. Хор поет, обращаясь к Эдипу: я не назову ничто из смертного счастливым, töv gôv toi napaösiy^' sxœv, töv GÖv öai^ova, имея в качестве образца твое божество, пославшее все то, что тебе пришлось испытать.
Сюжет трагедии разворачивается как движение к «самому себе»: к самому себе -значит к своей судьбе, а не от нее. Бегство от судьбы, выраженной в пророчестве, - это мнимое движение мнимого же, или лучше - мнящего себя не тем, кто он есть по истине, Эдипа. Движение «от», которое на деле оказалось движением «к». Всезнающий Эдип, Эдип, способный отгадать загадку Сфинкса о человеке, не ведает того, что он сам такое: он знает о человеке вообще, но не знает вот этого человека - самого себя. В трагедии сплетаются в единый контекст судьба и знание своей судьбы, точнее - ее незнание. Если в чем Эдип и виновен, так только в том, что не знал самого себя, а потому и предпринятое им «бегство от судьбы» на деле обернулось своей противоположностью. Можно задать вопрос: что было бы, если бы Эдип изначально все знал, не заблуждался бы на свой счет? Тогда, очевидно, он не попал бы в Фивы и не спас бы город и его жителей от Сфинкса, тогда, возможно, фиванцы продолжали бы жить в страхе. Иначе говоря, нарушился бы космический порядок. Мы не оказались бы свидетелями того, как важно знать самих себя... История Эдипа, его трагедия вплетена в ткань мироустройства, космического порядка. Не пережив то, что он пережил, Эдип не совершил бы путь, между тем, все дело - в пути, в претерпевании ради знания истины.
41 Frisk H. Griechisches Etymologisches Wörterbuch. Bd. 1. Heidelberg, 1960. S. 340 - 342; Chantraine P. Dictionnaire étymologique de la Langue Gracque. Histoire des Mots. T. 1. Paris, 1968. P. 246 - 247.
42 Аналогичная ситуация в русском языке: бог - «наделяющий», «родственно др.-инд. bhagas "одаряющий, господин" (...) Первонач. "наделяющий", ср. др.-инд. bhagas "достояние, счастье", авест. baya-, baga- "доля, счастье"» (Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. 1. С. 181 - 182). Ср.: «богатый», «богатырь». Также см.: Этимологический словарь славянских языков / Под общей редакцией О.Н. Трубачева. Вып. 2. М., 1975. С. 161 - 163.
43 Herakleitos. B 119 // Die Fragmente der Vorsokratiker: In 2 Bde. Bd.1. Berlin, 1934. S. 177.
Таким образом, вопрос о том, что такое «я сам», является важнейшим. Движение, совершающееся во времени, как воспоминание и «собирание самого себя» в памяти. Воспоминание как путь к «самому себе». Без знания «самого себя» невозможно узреть истину: Эдип не умеет ее увидеть, так как его «мера» ошибочна. Оказывается, что Эдип сталкивается с невозможностью дать ответ на вопрос, кто убийца прежнего царя, не ответив прежде на фундаментальный вопрос: кто такой я сам. По предсказанию мудрого Тиресия, Эдипу суждено родиться именно в этот день, по существу стать самим собой, узнав, кто он такой.
Узнавание самого себя, связанное с радикальной переменой взгляда, при изначальной экзистенциальной невозможности, точнее, нерасположенности человека к такого рода знанию - такова проблема, перед которой оказывается Эдип и наблюдающий за его судьбой зритель.
Знать или не знать - так должен был бы формулироваться основной вопрос этой трагедии. Иными словами, можно ли быть счастливым, не будучи разумным. Сократ утверждает, что - нет, «невозможно быть счастливым, не будучи разумным и достойным».44 Быть разумным - значит владеть «измерительным искусством»: «Что полезнее нам в жизни: искусство измерять или влияние видимости? Последняя разве не вводила бы нас в заблуждение, не заставляла бы нередко одно и то же ставить то выше, то ниже, ошибаться и в наших действиях, и при выборе большого и малого? Искусство измерять лишило бы значения эту видимость и, выяснив истину, давало бы покой душе, пребывающей в этой истине, и оберегало бы жизнь».45 Все ошибки происходят по незнанию.
Есть еще один вопрос, мимо которого никак нельзя пройти, коль скоро мы рассуждаем в горизонте совести, - это вопрос о вине Эдипа: виноват ли он? Слово вина (ата) и производные от того же корня встречаются в тексте трагедии четыре раза (ст. 109, 645, 656, 1236), причем ни разу в отношении Эдипа: в стихах 109, 1236 ата имеет значение причины, в стихах 645, 655 - речь идет о мнимой вине Креонта.
В заключении резюмируем: трагедия, которую С.С. Аверинцев назвал «поэтической реализацией смыслового содержания целой эпохи»,46 актуализирует проблему видения и ве-дания - неочевидной очевидности - и провоцирует размышления о судьбе и человеческой самости, что, с одной стороны, отвечает требованиям дельфийской заповеди «познания самого себя», с другой - предвосхищает философские экспликации Платона на ту же тему.
44 Платон. Алкивиад I / Пер. С.Я. Шейнман-Топштейн // Платон. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 1 М., 1990. С. 264.
45 Платон. Протагор // Платон. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 1 М., 1990. С. 471.
46 Аверинцев С.С. К истолкованию символики мифа об Эдипе // Античность и современность. М., 1972. С. 90.
