CC BY
55
ДАННЫЕ ДИАЛЕКТОВ И ИСТОРИЯ РУССКОГО СЛОВА (СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНЫЙ И СЕМАНТИЧЕСКИЙ АСПЕКТЫ)
Л.И. Шелепова
Ключевые слова: диалекты, русское слово, история, словообразование, семантика.
Keywords: dialects, Russian word, history, derivation, semantics.
В литературе неоднократно указывалось на невозможность восстановить историю («биографию») слов, опираясь лишь на свидетельства памятников письменности. Причина тому - «довольно узкий спектр жанров письменной речи, обусловленный заметной тематической и функциональной ограниченностью памятников, особенно относящихся к древним эпохам, неполнота и случайность многих словесных фиксаций» [Бабаева, Журавлев, Макеева, 1997, с. 35]. Воссоздание «биографии» слова (с реконструкцией его древнейших формы и семантики, восстановлением промежуточных звеньев в фонетическом, словообразовательном и семантическом развитии) возможно только с учетом показаний различных источников, среди которых немаловажное значение имеют данные живой народной речи (диалектов). Статья посвящена выявлению значимости языковых фактов, зафиксированных в диалектных источниках (главным образом, в сводном «Словаре русских народных говоров» и его картотеке, хранящейся в Словарном секторе Института лингвистических исследований РАН в Санкт-Петербурге), для построения словообразовательной и семантической истории слов современного русского литературного языка.
Данные диалектов и словообразовательная история русского слова Целью словообразовательного анализа при исследовании истории слов является установление их исходной словообразовательной структуры. Под исходной словообразовательной структурой в данном случае понимается деривационная история слова, совокупность всех тактов его порождения [Тихонов, 1971, с. 21]. Как показал анализ, значимость языковых фактов, содержащихся в диалектных источниках, для историко-словообразовательных реконструкций (исследования деривационной истории слов) заключается в следующем.
1. С помощью диалектных лексических единиц, сохранивших, в отличие от своих литературных параллелей, первообразную (безаф-фиксную) форму, можно восстановить непосредственно производящие для слов, переживших в литературном языке опрощение и деэтимологизацию, и тем самым выявить поверхностную словообразовательную структуру литературных лексем, созданных в русском языке на первой ступени словообразования и утративших в ходе исторического развития связь с «базовыми основами». Здесь учитывается такая специфическая черта диалектного словообразования, как архаизация словообразовательной структуры некоторых диалектных лексем (осознание их производности в связи с сохранением в говорах в употреблении корневых слов). Среди лексем, исходную словообразовательную структуру которых могут прояснить лексические данные говоров, выделяются разного рода образования: деминутивные (будка - диал. буда «будка»1; галька - диал. галя «галька», «галька более крупных размеров»; улица -диал. уля «улица», мешок - диал. мех «мешок»); префиксальные (нелепый - диал. лепый «красивый»; изнурить - диал. нурить «понукать; изнурять»; исказить - диал. казить «портить»); суффиксальные (бледный - диал. бледый «бледный»; поздний - диал. поздый «поздний»; прыщ - диал. прыскать «прыгать»); суффиксально-префиксальные (запястье - диал. пясть «кисть руки»; ожерелье - диал. жерело «отверстие; горло, пасть»); композиты (тунеядец - диал. туне, тунно «даром, бесплатно»; долговязый - диал вязы «шейные позвонки; шея»; водоем - диал. ем «большой запас чего-либо»).
2. Привлечение лексического материала говоров способствует реконструкции «глубинной» словообразовательной структуры (собственно деривационной истории) слов, являющихся результатом словопроизводства на 2-й, 3-й, 4-й ступенях. Основным методом историко-словообразовательного анализа лексем, к которым от исходных слов ведут многоступенчатые связи, является метод построения словообразовательных цепей, образуемых генетически родственными словами, последовательно связанными друг с другом отношениями производно-сти [Тихонов, 1971, с. 196]. Особенности построения словообразовательных цепей связаны с важнейшей закономерностью русского словопроизводства - его ступенчатым характером, проявляющимся в том, что «в процессе словопорождения словообразующие аффиксы присоединяются к непроизводной форме - корню в строгой последовательно-
1 Диалектный материал здесь и далее извлечен, как указывалось выше, из «Словаря русских народных говоров» [Словарь русских народных говоров, 1965-2011] и его картотеки. Локальные пометы в целях экономии места не приводятся.
сти по законам нанизывания их на корень слова» [Тихонов, 1971, с. 276]. Обращение к лексическому материалу говоров позволяет в данном случае выполнить одно из важнейших требований, предъявляемых к анализу словообразовательной структуры слова - учесть последовательность словообразовательных процессов.
Так, ход словообразовательного развития прилагательного назойливый, реконструируемый на диалектном материале, представляется следующим образом.
Полагаем, что в основе анализируемого прилагательного лежит глагол зеть, отмеченный в костромских говорах в значении «петь». Более же древнее значение данного глагола, видимо, - «раскрывать рот, зевать». В подтверждение этого можно привести зафиксированные
И.И. Срезневским древние формы: зЪти, з1яти, зияти «раскрывать рот, зевать» [Срезневский, 1989, I, ч. 2, с. 980, 1014]. На этимологическую связь прилагательного назойливый с глаголом зиять указал еще А.Г. Преображенский, предположив здесь индоевропейский корень (этимон) *ghei «зиять, быть пустым» [Преображенский, 1959, I, с. 252].
От глагола зеть (<з%ти) образовалось существительное зой, которое, судя по данным исторических словарей русского языка, не попало на страницы памятников письменности XI - XVII вв., но фиксируется, начиная с середины XIX в., в русских диалектах с разнообразными взаимосвязанными значениями: «крик, шум», «спор, ссора, драка», «громкий собачий лай», «отголосок, эхо», «о маленьком, веселом ребенке», «о том, кто вечно хлопочет, досаждает другим своими хлопотами». ЗЬти > зой подобно тому, как *тШ > зной [Этимологический словарь русского языка, 1975, с. 103] и, возможно, *гШ > рой.
Существительное зой явилось производящим для глагола зоить, записанного в севернорусских говорах в значениях: «громко говорить, кричать, ругаться», «громко стонать, охать». Зой, кроме зоить, дало еще такие диалектные производные, как зойный «шумный, крикливый», «беспокойный, суетливый, хлопотливый» и зойливый «назойливый».
Следующим этапом в словообразовательном развитии прилагательного назойливый явился глагол назоить, произведенный от зоить способом префиксации (префикс на-) и записанный в ярославских говорах в конце XIX в. со значением (предположительно) «норовить». Дериват зоиться (также образованный от глагола зоить) в говорах зафиксирован в значениях: «жить не в ладу, задираться, ссориться», «шалить, резвиться», «хлопотать».
От глагола назоить произведено диалектное существительное на-зой «неотступность, настойчивость; наглая требовательность», от которого, в свою очередь, были образованы прилагательные: назойливый (известное сейчас в литературном языке) и назойный, назоистый «назойливый», записанные в русских говорах.
Таким образом, реконструируется (моделируется) словообразовательная цепь, звеньями которой по преимуществу являются диалектные слова: з£ти (зеть) > зой > зоить > назоить > назой > назойливый.
Существенно отметить, что с помощью лексического материала говоров можно подтвердить и предполагаемое семантическое развитие анализируемого прилагательного (методом семантических параллелей). Так. к развитию значения «раскрывать рот, зевать» > «крик, шум» (зеть > зой > зоить) ср. в говорах: жерело «открытый рот, пасть» и «крикливый, обычно глупый человек»; жерелить «кричать, браниться»; жерелистый «с большим, широким отверстием» и «обладающий крикливым, слишком сильным голосом», а также «склонный к ссоре, брани». К развитию значения «шуметь, кричать» > «быть назойливым» (зоить > назоить > назой > назойливый) ср. диал. буторовый «очень шумный» и «надоедливый, назойливый».
Подобным же образом восстанавливается исходная словообразовательная структура (деривационная история) и таких «многоступенчатых» слов литературного языка, как ботва, былинка, выкрутасы, вычурный, лощина, лягушка, нерадивый, обаятельный, опрятный, повадка, привередливый, проворный, прогалина, ресница и др. [Шелепова, 1994].
3. Достоверности и доказательности историко-
словообразовательных реконструкций способствует не только учет данных диалектного словаря (словообразовательных архаизмов), о чем до сих пор шла речь, но и опора на особенности диалектной словообразовательной системы, которые были выявлены путем сопоставления и обобщения языковых фактов, извлеченных из различных диалектных источников. Выяснилось, что словообразование в говорах, совпадая в своей основе с системой словопроизводства литературного языка, имеет и свои отличительные особенности, которые охватывают все стороны деривационной системы.
Так, специфичной для говоров оказывается такая единица словообразовательной системы, как словообразовательное гнездо, то есть «упорядоченная отношениями производности совокупность слов, характеризующихся общностью корня» [Тихонов, 1985, с. 36]. Диалектам
свойственна широкая система словообразования в пределах одноко-ренных слов, нередко более многочисленных и разнообразных, чем в литературном языке. Помещение лексемы, известной в современном литературном языке с опрощенным морфемным составом, в диалектную словообразовательную «семью», существование которой в говорах объясняется сохранением лексических архаизмов, выпавших из системы литературного языка, возникновением инноваций, искони характеризующихся территориальной ограниченностью в употреблении [Со-роколетов, 1966, с. 158], может способствовать выявлению ее исходной словообразовательной структуры. Тем более, что методикой словообразовательного анализа при определении словообразовательной структуры слова предусматривается «всесторонний анализ слов в широком лингвистическом контексте» [Шанский, 1968, с. 42]. Такой языковой контекст для каждого анализируемого слова в данном случае представляет словообразовательное гнездо, все члены которого являются структурно и семантически зависимыми друг от друга (в том числе и с исторической точки зрения). При помощи словообразовательных гнезд, «комплектующихся» на диалектном материале, может быть выявлена исходная словообразовательная структура слов: былинка (< былина < быль; ср. однокорневые образования в диалектах: быль «стебель травы, травинка», былина «название растения», былец «растение, трава», бы-лица «название травы», былка «травинка, былинка», быльник «полынь», былье «растение», «сорная прошлогодняя трава», былочка «стебелек травы», былинник «сорная трава», былочный (лук) «лук с длинными стрелками, лук-порей», былчистый «представляющий собой длинный стебель, без ветвей и листьев (о травянистом растении)» и др.); втулка (< втуло < втулить < тулить; ср. диал. втуло «втулка», втулить «вложить внутрь, вставить вплоть, заткнуть», втулиться «спрятаться, укрыться, скрыться где-либо», тулить «крыть, укрывать», тула «скрытное, недоступное место для защиты или заточения», затулить «прикрыть, скрыть», «закрыть, затворить», затула «растягиваемая рыбаками на лодке заслона из рогожи для охранения от ветра», затулка «место, где можно спрятаться», «передник», «замок», «запор», утульчивый «робкий, застенчивый» и др.); забота (< зобота < зобь; ср диал. зобать «клевать, жадно хватать клювом», «есть», «грызть (семечки)», «хлебать (жидкое)», «брать, хватать (что-либо мелкое, сыпучее)», «жадно и много пить (водки, вина); много курить», зобь «пища, еда», зобаться «есть, наедаться до отвала», «заботиться, беспокоиться, тревожиться», зобачиться «заботиться», зобить «есть», зобиться «заботиться, беспокоиться о ком-либо», зобливый «заботливый», зоблить
«есть что-либо мелкое, сыпучее (ягоды, горох, крупу и т.п.), беря их по одной или небольшими порциями», зоблиться «заботиться, беспокоиться», зобля «забота», назобаться «позаботиться», назоблины «добро, имущество, нажитое трудом, заботами», незобливый «беззаботный» и др.) и многих других.
Для словообразовательных систем говоров характерна и такая черта, как интенсивное словообразовательное варьирование. Значение данного диалектного явления для практики историко -словообразовательных исследований можно доказать на примере анализа словообразовательных вариантов, которые «появляются в связи с тенденцией говоров дать более развернутое морфологическое оформление уже имеющимся, но безаффиксным образованиям по аналогии с другими предметными образованиями, имеющими суффиксальное оформление» [Сахарный, 1964, с. 51]. Отмеченной тенденцией, действующей в современной словообразовательной системе говоров и характерной для ранних этапов развития языка, объясняются некоторые детали, особенности словообразовательной структуры объясняемых слов, а именно: повторение в слове одних и тех же по значению суффиксов, присоединение к производящей основе слова суффикса, не вносящего изменения в его семантику, а лишь в большей степени выражающего классификационный признак слова. Видимо, рассматриваемое явление отразилось в словообразовательной истории таких слов, как смородина (диал. сморода - то же), багульник (диал. багул - то же), папоротник (диал. папороть - то же), жилище (диал. жило - то же), прогалина (диал. прогала - то же), хижина (диал. хижа - то же), туловище (диал. тулово, туло - то же) и многих других.
В говорах функционируют словообразовательные типы (модели), неизвестные литературному языку либо отличающиеся от соответствующих типов (моделей) литературного языка большей регулярностью и продуктивностью. Учет словообразовательных моделей, действующих преимущественно в системе диалекта, позволил уточнить или обосновать реконструкцию исходной словообразовательной структуры ряда лексем. Ограниченные рамки статьи позволяют привести анализ лишь одного из таких слов.
Относительно происхождения слова знахарь Н.М. Шанский пишет следующее: «Образовано с помощью суф. -арь от знати с интервокальным -х- (вместо зна-арь), ср. жить - диал. жихарь «житель», баять - диал. бахарь «болтун». Менее убедительна реконструкция словообразовательной цепочки знать > знаха > знахарь, так как
nomina agentis на -арь не образуются от слов, уже имеющих значение деятеля» [Этимологический словарь русского языка, 1975, с. 101102]. Не отрицая возможности интервокального происхождения элемента -х- в слове знахарь, следует, однако, обратить внимание на то, что в диалектах словообразовательная цепочка знать > знаха > знахарь подтверждается рядом образований, созданных по той же словообразовательной модели: основа глагола + суф. -ах- со значением действующего лица + суф. -арь с аналогичным значением: бать «говорить» [Опыт областного великорусского словаря, 1852, с. 7], > бах «говорун, краснобай», «хвастун» и баха «человек, совершивший бесстыдные поступки, ведущий непристойные разговоры» > бахарь «говорун, краснобай», «человек, умеющий хорошо рассказывать сказки; сказочник», «знахарь»; взять > взях «взяточник, тот, кто берет что-либо от кого-либо» и взяха «взяточница» > взяхарь - то же, что взях; дать > дах «тот, кто дает или дарит что-либо» > дахарь - то же.
В литературном языке с суф. -ах-, как известно, образуются существительные общего рода, обозначающие лицо, производящее действие, названное мотивирующим словом; тип ограничен образованиями от префиксальных глаголов на -терять, -вирать, -бирать и -пивать [Грамматика современного русского литературного языка, 1970, с. 58]. В системе диалекта данная словообразовательная модель обнаруживает большую регулярность. Кроме отмеченных выше баха, взяха, знаха, здесь можно привести и такие лексемы: валяха «ленивый человек», «неопрятный человек, неряха, пьяница», враха «лгунья», «говорунья, болтунья»; барандаха «бестолковый, вздорный человек; болтун, пустомеля»; беспоряха, теряха, замараха, забияха и др. Причем по указанной модели в говорах образуются имена и мужского рода, неизвестные в литературном языке: ср. приведенные выше бах, взях, дах, а также валях «лентяй», «неопрятный человек», грах «прозвище шумливого крестьянина». Присоединение к некоторым именам со значением лица, образованным с помощью суф. -ах-, суф. -арь обусловлено стремлением подчеркнуть, выразить более ярко значение nomina agentis. Любопытно отметить, что некоторые говоры в этом «стремлении» пошли еще дальше: в петербургских. говорах в начале XX века было записано слово бахарун «говорун, болтун, краснобай», образованное от бахарь с помощью продуктивного суффикса -ун, характерного для существительных со значением лица ( ср. бегун, прыгун, скакун, болтун, хвастун и мн. др.)
Данные диалектов и семантическая история русского слова
Семантическая реконструкция предполагает выяснение древнего
значения слова, которое дает возможность истолковать его внутреннюю форму, а также восстановление звеньев семантической эволюции (от «этимона» до современного лексического значения), если таковые имели место в «биографии» анализируемой лексемы. Ценность диалектных данных при исследовании семантической истории слов определяется следующими обстоятельствами.
1. Благодаря действующей в говорах (особенно периферийных областей) тенденции к сохранению внутренней формы, этимологической прозрачности слова, происходит архаизация смысловой структуры ряда диалектных лексем, что выражается в сохранении диалектными словами древних значений, унаследованных от древнерусской эпохи Семантические архаизмы, выявляемые в диалектном словаре, способствуют реконструкции:
а) исходного значения, утраченных или затемненных смысловых связей и сближений объясняемых слов (ср. диал. замечательный «такой, который следует замечать, запоминать»; воспитать «кормить, питать», нужный «находящийся в нужде, бедности», резкий «способный порезать, обыденный «однодневный, сделанный в один день», город «огороженное место», деревня «пахотное поле, дородный «густой, урожайный», жестокий «жесткий», изумиться «сойти с ума, обезуметь» и многие другие);
б) последовательности смыслового развития объясняемых слов - от «исходного» до «конечного» пунктов, с восстановлением промежуточных звеньев семантической эволюции. Вопрос о возможности и необходимости изучения развития семантики слова "в естественной последовательности, шаг за шагом" поставил Ш. Балли еще в 1909 году [Балли, 1961, с. 80]. Теоретическое обоснование роли лексических данных говоров в восстановлении последовательности семантических процессов, образцы использования диалектного материала в смысловых реконструкциях содержатся в работах В.Ф. Житникова, А.И. Корнева, Б.А. Ларина, И.А. Попова, Н.И. Толстого и др. Особенно активно вопросы методики исследования семантической истории слова (с учетом в том числе и диалектных лексем) обсуждаются в настоящее время в связи с подготовкой «Исторического словаря современного русского языка» [Бабаева, 1998]. Приведем анализ семантической эволюции слова жребий (жеребий), которая, насколько нам известно, не была до сих пор предметом специального исследования.
Авторы этимологических словарей русского языка (Н.В. Горяев, А.Г. Преображенский, М. Фасмер, П.Я. Черных, Н.М. Шанский. ) сходятся в том, что слово жребий заимствовано из старославянского
языка и является родственным др.-прусск. girbin «число», ново-в.-н. kerben «делать зарубки, нарезать», англосакс, ceorfan «нарезать, резать», греч. урафю «пишу» (старшее знач. - «рассекаю», «надрезываю»); приводятся исконные формы, сохранившиеся в диалектах (например, жереб, жеребок «кусочек свинца или чего-либо другого»; жеребей «отрезанный кусок металла или чего-либо»), и делается вывод о первоначальном значении слова - «нечто отрезанное», «отрезок». И.-е корень *gerbh- ». Развитие значения анализируемой лексемы подтверждают сравнением с сербохорв. бро] «число, жребий» от брити «резать, брить».
Более широкое привлечение диалектного лексического материала позволяет внести некоторые уточнения и дополнения к предложенной семантической реконструкции. В говорах русского языка фиксируются значения, которые группируются вокруг нескольких семантических центров, являющихся, как представляется, звеньями смысловой эволюции слова жеребий - древнерусского варианта пра-слав. *herb-, сохранившегося, как отмечалось, в диалектах.
Ближайшей к этимологическому значению является группа значений, связанных с понятием «резать, рубить»: жеребы «нарубленные кусочки свинца или другого металла, употребляющиеся вместо пуль или дроби»; жеребей, жеребь «крупная дробь из рубленого свинцового прута»; жеребейка «узкие нарезанные полоски хлеба, теста, бумаги и т.п.»; жереб деревянная палочка с количеством зарубок, соответствующих числу отданных в обработку кож».
Данное значение послужило базой для развития другой группы значений, объединенных признаком «часть чего-либо»: жеребей и жеребий «небольшой кусок, часть чего-либо» (Искрошив хлеб на жеребья, подсушить); «осколок, черепок от чего-либо бьющегося»; же-ребьек «кусок, осколок чего-либо» (Дай мне жеребьек селедочки); жеребок «обломок прута от веника».
Такие «жеребья» (кусочки бумаги, дерева и т.п.), видимо, стали использоваться в качестве условных значков, предметов, вынимаемых из числа одинаковых значков, предметов для разрешения спора, установления права на что-нибудь и т.п. (ср. в литературном языке: тянуть, вынуть, бросать жребий, достаться по жребию; в говорах: жеребье «жребий»; жереб - то же; жеребей и жеребий «номер при наборе рекрутов».), в том числе при распределении земельных и сенокосных участков (ср. жеребовка «в дореволюционное время дележ посредством жеребья сенокосных участков между казаками»). Отсюда и сам участок земли, сенокоса, пай, доставшийся по жребию, стал
называться жеребьем: Беда, не поспела свой жеребий до дождя выкосить. Очевидно, по наименованию земельного участка и группы домохозяев деревни, получающие вместе земельные наделы, стали называться жеребья.
От значения «доля, пай, часть», доставшиеся по жребию (жере-бию), по «велению судьбы», осуществился переход к значению «участь, судьба»: От жеребья не уйдешь. Подобное развитие значений наблюдается в словах доля и счастье. В словаре В.И. Даля часть «участь, доля, жребий, удел, счастье»: Час придет и часть принесет [Даль, IV, с. 583].
Итак, развитие значения анализируемого слова (жребий, жеребий), реконструируемое с помощью лексических данных говоров, представляется следующим образом: «отрезанный, отрубленный кусок от чего-либо» > «часть чего-либо» > «условный значок, предмет, вынимаемый из числа одинаковых значков, предметов для разрешения спора, установления права на что-нибудь, порядка чего-нибудь и т.п.» > «нечто (часть, доля), доставшееся по жребию (например, земля)» > «участь, судьба».
Благодаря учету семантических особенностей диалектных слов восстанавливаются прежние смысловые связи чаще всего у лексем исконного происхождения. В ряде случаев лексические данные говоров (семантические архаизмы) способствуют убедительности семантических реконструкций при объяснении заимствованной лексики, так как говоры, с их способностью удерживать архаические явления, сохраняют и те первоначальные значения, в которых слова заимствовались в древнюю эпоху (семантические архаизмы такого рода свой-ствеииы чаще всего тем говорам, которые непосредственно соприкасаются с языком-источником). Ср.: ватага (др.-тюрк, о/яу «палатка, шатер, семья»), в диалектах - «рыбачья избушка», «семья; большая семья; взрослые члены семьи»; кавардак (киргиз. куурдак «мелко искрошенная и зажаренная в прокипяченном масле баранина»), в диалектах - «жаркое из мелко нарезанной печени и сердца барана»; магазин (араб. шак2ап «склад товаров»), в диалектах - «амбар для хранения общественных запасов зерна»; товар (уйг. (ауаг «имущество, скот»), в диалектах - «крупный рогатый скот» и т.д.
2. При реконструкции первоначального значения объясняемых слов важную роль играют и параллельные анализируемым образованиям дериваты, обнаруживаемые в диалектах, которые сохраняют более непосредственную связь с корнем, чем соответствующие слова литературного языка. Ср.: авоська, простор. «сетчатая сумка для про-
дуктов» и авоська, диал. «кто делает все на авось»; манишка, литер. «нагрудник, преимущественно из белой ткани, пришитый или пристегнутый к мужской сорочке» и манишка, диал. «махалка, которою лоцман маячит, машет, манит, указывая с судна завозне, где бросать якорь», «чучело птицы для приманки уток, тетеревов»; малина, литер. «название ягоды» (по одной из версий, в основу названия был положен признак плода ягоды, состоящего из малых частей) и малина, диал. «малость», «малорослый мужчина или малорослая женщина», малинка, диал. «маленький катышек из пресного теста, протертый сквозь решето» и др.
3. В смысловой структуре диалектных слов развиваются (в результате разного рода метафорических и метонимических переносов) новые значения, несвойственные соответствующим словам древнерусского и современного русского литературного языка, что объясняется особенностями функционирования говоров: их устной формой бытования, обусловливающей меньшую скованность и большую активность и последовательность в развитии семантических процессов; относительной самостоятельностью и обособленностью говоров. Наблюдения над новыми тенденциями в развитии семантики диалектных слов оказываются очень существенными при семантических реконструкциях, так как позволяют с большей объективностью определять направление смысловой эволюции лексем, что можно показать на примере анализа достаточно большого количества слов. Так, при установлении происхождения слова веко А.Г. Преображенский [Преображенский, 1959] и М. Фасмер [Фасмер, 1964], приведя параллели из других славянских языков, ограничиваются указанием на родство слова веко с лит. увказ «веко», увка «крышка», лтш. убкз «крышка», на что обратил внимание еще И.И. Срезневский [Срезневский, 1989]. Н.М. Шанский [Этимологический словарь русского языка, 1968], исходя из значения "покрышка", сохранившегося у слова веко в ряде славянских языков, в том числе в русских говорах, возводит его к глаголу с основой ув-/ув-, значение которой очевидно, - «покрывать». Данные говоров русского языка заслуживают в этом случае пристального внимания своей способностью развивать для некоторых слов (здесь слова веко) сложную систему переносных значений (по смежности функциональной и пространственной).
Наиболее близким к этимологическому значению «покрывать» является, как и указывали этимологи, значение «покрышка», известное не только в других языках, но и в говорах русского языка: века «крышка от хлебницы», «крышка на кадку»; веко «крышка от лукош-
ка, плетеной корзинки, короба» («Веко-то оторвалось, дак платком пришлось завязать»); «лубковая крышка на квашне или кадке»; «крышка, но не всякая, а от деревянной посуды», «холщовое покрывало на квашне». Таким образом, если первоначально веко - покрышка от корзины, то впоследствии, очевидно, от любой посуды (преимущественно, деревянной). И если в древности веко, вероятно, изготовлялось из луба, то затем веко - «любая покрышка, в том числе из холста».
«По смежности функций, выполняемых глазными веками и любой покрышкой, слово уекв приобрело значение "глазное веко" [Этимологический словарь русского языка, 1968], закрепившееся в литературном языке, и значение "ресница", известное в говорах: веки "ресницы", веко "ресница"». По смежности (уже пространственной) у слова веко развилось значение «глаз, взгляд, зрение», отмеченное в «Материалах...» И.И. Срезневского [Срезневский, 1989].
На основе пространственной смежности словом веко стали называть не только покрышку от корзинки, но и самое корзинку, предназначенную для разных целей: веко «лукошко (для хранения хлеба и т.п.)»; «лукошко, корзинка с крышкой для ягод, грибов и т.п.»; «круглая лубковая коробка»; «корзина для торговли мелким товаром вразнос». Причем сначала, вероятно, веком называли корзинку с крышкой, затем - любую корзину, не обязательно с крышкой.
В некоторых говорах название веко перешло с корзины для торговли мелким товаром вразнос на ящик для товаров, продаваемых вразнос, для выставки мелких товаров на прилавке и далее - вообще на место, где продают мелочные товары . С этим связано рождение фразеологизма сидеть на веках, то есть торговать мелочными товарами на лотке, в лукошке и т.п., и производного векошник «торговец мелочными товарами на веке (столике, лотке)».
В ряде говоров словом веко называется любое вместилище («деревянный футляр, в котором находятся жернова на мельнице»; «чашка, в которой валяют хлеб перед выпечкой», а также полка над лавками вокруг избы , на которую, очевидно, ставилась посуда (веко) [Ис-торико-этимологический словарь русских говоров Алтая, Вып. 2, с. 46-47].
4. Объективации семантических реконструкций способствует и обращение к основным единицам системности лексики - лексико-семантической группе диалекта и типам смысловых структур многозначных диалектных слов. Как выяснилось, в говорах некоторые конкретные проявления типовых отношений между лексико -
семантическими вариантами слов отличаются большей регулярностью, чем в литературном языке, либо вообще несвойственны литературной форме национального языка. Например, перенос «название съедобного растения», «наименование супа из него» проявляет по говорам некоторую регулярность, ср.: пучка «трава» и «щи»; бот «ботва молодой свеклы, картофеля, тыквы» и «щи из ботвы свеклы или свежих овощей»; ботва «холодный суп из свеклы с огурцами и луком; свекольник»; ботвинник «стебли и листья свеклы и других овощей» и «окрошка, холодный борщ»; морква «морковь» и «суп из баранины, приправленный морковью». Представленный лексический материал способствует достоверности предполагаемого направления в семантической эволюции литературного существительного борщ -от первоначального значения «растение со съедобной зеленью» [Меркулова, 1967, с. 61-62].
Среди диалектных имен существительных с характеризующе-оценочным значением лица выделяется многочисленная группа семантических дериватов от названий плохой, ветхой или неуклюжей одежды: малахай «широкий, длинный кафтан», «плохо, не по росту сшитая одежда», «о человеке небрежно, неряшливо одетом», «растяпа»; понява «длинная, некрасивая одежда», «неуклюжий, неловкий человек»; махор «тряпье, изношенная одежда», «слабохарактерный человек»; гуня «одежда вообще», «старая, изношенная одежда», «разгильдяй, неряха»; балахна «не в меру широкая одежда; балахон», «разиня, растяпа; неряха», «растеряха, неловкий человек»; охлопок «лохмотья, изношенная одежда», «об очень плохом человеке». Наблюдаемый семантический перенос позволяет сближать разговорное существительное олух (с неясной до сих пор этимологией [Журавлев, 2003, с. 117-119]) со следующими диалектными лексическими единицами: лохман «ветхая изношенная одежда», лохонь «лоскут, клочок (материи); тряпка», лохонье «лохмотья, ветошь», лоха, лохи «тряпки, лохмотья». Лексема олух возникла, возможно, в результате развития о в начале слова лох (как в формах обормот, оболтус, охота) и изменения о > у в заударном слоге. Первоначальная форма сохраняется также в говорах: лох «лентяй», «ротозей, простофиля, дуралей».
Та или иная лексико-семантическая группа (семантический класс слов) представлена в диалектах (особенно если учитывать материал многих говоров русского языка) несравненно большим количеством лексем, чем в литературном языке. Данное обстоятельство не может не содействовать большей объективности и обоснованности выводов о семантических связях слов, анализируемых в составе того
или иного лексического объединения (ср., например, диалектные названия филина, имеющие звукоподражательный корень: ухалица, ухало, бухало, бухалим, бухалица, гугай, которые делают более вероятным предположение об ономатопоэтическом происхождении слова филин - первоначально хвилинъ - от хвилить «располагать кого-либо к плачу». Трудоемкость извлечения из существующих диалектных словарей (группирующих, как известно, слова не по значениям, а по алфавиту) семантических классов слов, чрезвычайно важных для установления регулярных семантических связей, делает настоятельно необходимым создание еще одного типа диалектных источников -сводного идеографического словаря (на материале многих говоров) [Востриков, 1991; Липина, 2000].
Обобщая наблюдения, приведенные в статье, можно выделить наиболее перспективные для воссоздания словообразовательной и семантической истории слов явления русских народных говоров: разного рода архаизмы, словообразовательные гнезда и модели, типы семантических структур и лексико-семантические группы (семантические поля). Существенно также подчеркнуть, что русские диалекты во все времена являлись одним из основных источников пополнения словарного состава литературного языка. Слова приходили из диалектов в огласовке, обусловленной особенностями фонетической системы говоров; рвались их связи с исконной лексико-семантической группой, словообразовательным гнездом, что нередко являлось причиной деэтимологизации бывших диалектизмов. Восстановить прежние смысловые, словообразовательные связи, этапы в историческом развитии таких слов невозможно без широкого и последовательного привлечения материала из диалектных источников, демонстрации чего (на материале разного рода словообразовательных и семантических реконструкций) и была посвящена настоящая статья.
Литература
Бабаева Е.Э. Кто живет в вертепе, или опыт построения семантической истории слова // Вопросы языкознания. 1998. № 3.
Бабаева Е.Э., Журавлев А.Ф., Макеева И.И. О проекте «Исторического словаря современного русского языка» // Вопросы языкознания. 1997. № 2.
Балли Ш. Французская стилистика .М., 1961.
Востриков С.В. Диалектный идеографический словарь и этимологический анализ // Этимологические исследования. Екатеринбург, 1991.
Грамматика современного русского литературного языка. М., 1970.
Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка : В 4-х тт. М.,1955.
Журавлев А.Ф. К этимологии рус. олух // Этимология, 2000-2002. М., 2003.
Историко-этимологический словарь русских говоров Алтая / под ред. Л.И. Шелеповой. Барнаул, 2008. Вып. 2 : В-Г (вавилон - гыркать)
Липина В.В. Региональный диалектный идеографический словарь : принципы построения и семантическая структура (на материале бытовой лексики говоров Среднего Урала) : автореф. дис. ... канд. филол. наук. Екатеринбург, 2000.
Меркулова В.А. Очерки по русской народной номенклатуре растений. М., 1967. Опыт областного великорусского словаря. СПб., 1852.
Преображенский А.Г. Этимологический словарь русского языка : В 2-х тт. М.,
1959.
Сахарный Л.В. Некоторые особенности диалектного словообразования // Вопросы фонетики, словообразования, лексики русского языка и методики его преподавания. Пермь, 1964.
Словарь русских народных говоров. М.; Л./СПб., 1965-2011. Вып. 1-44. Сороколетов Ф.П. Из истории лексики (слова с корнем лих- в народных говорах и в литературном языке) // Лексика русских народных говоров. М.;Л., 1966. Срезневский И.И. Словарь древнерусского языка : В 3-х тт. М., 1989. Тихонов А.Н. Проблемы составления гнездового словообразовательного словаря современного русского языка. Самарканд, 1971.
Тихонов А.Н. Словообразовательный словарь русского языка. М., 1985. Т. 1. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка : В 4-х тт. М., 1964-1973. Шанский Н.М. Очерки по русскому словообразованию. М., 1968. Шелепова Л.И. Диалекты и этимология (источниковедческий аспект). Барнаул,
1994.
Этимологический словарь русского языка. М., 1963-2010. Вып. 1-10.
