CC BY
146
А. А. Холиков
Д. С. МЕРЕЖКОВСКИЙ В ИСТОРИИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ДОСОВЕТСКОГО ПЕРИОДА
ALEXEYA. KHOLIKOV
D. S. MEREZHKOVSKY IN THE HISTORY OF THE RUSSIAN LITERATURE TILL 1917
Алексей Александрович Холиков
Кандидат филологических наук, преподаватель филологического факультета Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова ► [email protected]
Автор статьи рассматривает эволюцию жизненного и творческого пути Д. С. Мережковского досоветского периода, дает общую характеристику его поэзии, прозы и драматургии. Материалы статьи могут быть использованы в преподавании курса истории русской литературы.
Ключевые слова: Д. С. Мережковский, жизнь и творчество, русская литература.
The author of this article considers the evolution of Dmitry S. Merezhkovsky's life and novelist, poet, religious thinker, and literary critic career, gives general characteristic of his poetry, prose and dramatic art. Article can be used in Russian literature course.
Keywords: D. S. Merezhkovsky, а life and creativity, Russian literature.
Дмитрий Сергеевич Мережковский [02(14).08.1865, Петербург — 07.12.1941, Париж] вошел в историю русской культуры как религиозный мыслитель, общественный деятель, литературный критик, переводчик, но прежде всего — писатель. В одной из статей А. А. Блок настаивал: «...говоря о Мережковском, едва ли можно упустить из виду то, что он художник. А это очень важно»1. В советское время облик писателя, проклинавшего большевиков и сбежавшего от них за рубеж, искажался до неузнаваемости, выросли поколения людей, не слышавших даже имени Мережковского. Между тем с его литературной и общественной деятельностью связано становление русского символизма, а значит — развитие духовной культуры нашей страны. По словам В. Э. Вацуро, «. Мережковский написал очень много, работал в литературе 50 лет, и его биография — по существу, есть история движения символистов, а полемика вокруг его сочинений — история взаимодействия и размежевания двух литературных эпох»2. Мережковский состоялся как писатель, известный не только в России, но и за ее пределами. Его книги были переведены на французский, английский, немецкий, итальянский и другие европейские языки. Томас Манн, по собственному признанию, «вообще не убирал со стола» «беспримерной» работы Мережковского о Н. В. Гоголе3, а Георг Брандес еще в 1903 году назвал Мережковского «одним из наиболее видных представителей молодой России»4.
Первый поэтический сборник Мережковского «Стихотворения (1883-1887)» (1888), в котором по большей части отражены народнические настроения, произвел на современников положительное впечатление. Хотя не обошлось и без заслуженных обвинений в эпигонстве. «И дребезжащая струна Надсона, — писал критик, — и рассудочно-поэтическая диалектика г-на Минского отразились в стихотворениях г-на Мережковского. Перепев г-на Мережковского фальшиво-тенденциозен, резонерски холоден, то вял и растянут, то несдержанно-криклив и несдержанно патетичен»5. Однако для первого сборника Мережковского характерна строгая композиция, связь между частями, удивительная логика. Первые три раздела могут восприниматься только как целое. Связанные с помощью эпиграфов, они призваны рассказать об одиноком поэте, который готов принести себя в жертву толпе, природе, женщине и в то же время — бороться до последнего вздоха. В оставшиеся два раздела («Поэмы и легенды», «Эскизы») включены стихотворные переложения и переводы как знаменитых шедевров мировой литературы, так и менее популярных легенд и сказаний. Пройдут годы, и на фоне отрицательного отношения к лирике писателя перевод и компиляция будут признаны естественной сферой его дарования. Мережковский действительно был хорошим версификатором. Его поэзия изобилует как большими (эпическими и драматическими), так и малыми (лирическими) формами. Однако, владея октавой не хуже, чем терцинами, он не любил экспериментировать со стихом. Высокий уровень философского содержания позволял критикам называть его опыты «поэзией мысли». И чем больше мысль Мережковского углублялась, тем сложнее было выразить ее в рамках стихотворения. Выпустив три авторских сборника, а также два «Собрания стихов» (в 1904 и 1910 годах), он перестанет осознавать себя поэтом: «Вы знаете, я до чего дошел. Мне стихи чем-то лишним кажутся. Мне пищу для души подавай, а стихи что, детское»6.
По окончании университета (1888) молодой писатель уехал на Кавказ, где познакомился с З. Н. Гиппиус, которой очень скоро сделал предложение. В браке супруги прожи-
ли 52 года, практически не разлучаясь. Одной из особенностей союза Мережковских было то, что Зинаида Николаевна, как правило, высказывала какую-нибудь идею раньше, чем она же возникала у Дмитрия Сергеевича: «В большинстве случаев он ее тотчас же подхватывал (так как она, в сущности, была его же), и у него она уже делалась сразу махровее, принимала как бы тело...»7 З. Н. Гиппиус признается: «По совести должна сказать, что никогда не отрицала я влияния Мережковского на меня уж потому, что сознательно шла этому влиянию навстречу, — но совершенно так же, как он шел навстречу моему. Из этой встречности нередко рождалось новое, мысль или понимание, которые уже не принадлежали ни ему, ни мне, может быть, — „нам"»8. Современники не отделяли супругов друг от друга, воспринимая их неким единым существом (хотя и отзывались о них порой по-разному).
В начале 1890 года был задуман роман о Юлиане Отступнике, который впоследствии стал первой частью трилогии «Христос и Антихрист» («Смерть Богов. Юлиан Отступник» (первоначальное название — «Отверженный»), 1895; «Воскресшие Боги. Леонардо да Винчи», 1900; «Антихрист. Петр и Алексей», 1904-1905). Вслед за первой трилогией появится вторая — «Царство зверя» (драма «Павел I», 1908; романы «Александр I», 1911-1912; «14 декабря», 1918).
За системой образов первой трилогии Мережковского скрывается ряд едва уловимых символов двух разделенных, но стремящихся слиться миров: языческого (дионисийского) и христианского (галилейского). Их соотношение всю жизнь волновало писателя. В 1890-е годы основная мысль Мережковского сводилась к тому, что существует две правды: христианство — правда о небе, и язычество — правда о земле. В их соединении — полнота религиозной истины. В то же время Мережковский не скрывал, что в лице Юлиана изобразил миросозерцание своих современников, которые, в свою очередь, критиковали художественную прозу писателя за схематизм, излишнюю иллюстративность историософской концепции, перегруженность цитатами. Утверждалось, что для Мережковского-прозаика характерна сосре-
доточенность на воссоздании предметно-бытовых деталей различных исторических эпох. В этой связи К. И. Чуковский называл Мережковского «тайновидцем вещи» (по аналогии с тем, как сам Мережковский называл Л. Н. Толстого «тайновидцем плоти», а Ф. М. Достоевского — «тайновидцем духа»). Между тем, по словам Л. А. Колобаевой, писатель явился создателем исторического романа нового типа9. Свой способ постижения истории Мережковский называл «методом религиозно-исторического познания». Его художественная проза тяготеет к цикличности, а ткань произведения держится за счет символических лейтмотивов и мифологем (важнейшие из которых — Христос и Антихрист).
В 1892 году выходит вторая книга стихотворений Мережковского «Символы (Песни и поэмы)». Ее название стало созвучно новому художественному направлению. «Кажется, — вспоминает писатель, — я раньше всех в русской литературе употребил это слово. „Какие символы? Что значит: символы?" — спрашивали меня с недоумением»10. Одним из первых читателей «Символов» оказался будущий лидер русского символизма В. Я. Брюсов: «Появление „Символов" было некоторым событием в моей жизни. Эта книга сделалась моей настольной книгой»11.
26 октября 1892 года писатель выступил в Русском литературном обществе с лекцией «О причинах упадка русской литературы». Выступление повторилось 8 декабря, а 15-го числа того же месяца он прочел вторую часть доклада — «О новых течениях современной русской литературы». Тексты лекций легли в основу брошюры «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» (1893). Работа Мережковского явилась первым манифестом русского символизма. В ней названы три главных элемента «нового искусства»: мистическое содержание, символы и расширение художественной впечатлительности. При этом, в отличие от большинства манифестов, брошюра лишена не только наступательного характера, но и стремления порвать связи с ближайшей традицией. В сознании автора причудливо сочетаются, с одной стороны, установка на интуитивно-эмоциональное позна-
ние действительности, мечты о новом идеализме, а с другой — укрепляющаяся религиозность, поиск божественного идеала (как в язычестве, так и в христианстве).
Популярности Мережковскому также добавил сборник статей «Вечные спутники. Портреты из всемирной литературы» (1897), на страницах которого автор обращается к религиозно-мистической сущности искусства12, обнаруживая связь между культурой, культом и религией. Выбор «вечных спутников» (Марк Аврелий, Кальдерон, Сервантес, Флобер, Достоевский, Гончаров, Пушкин и др.) концептуален. В каждом из них Мережковский находит частичку себя. «Я не знаю, — пишет он в статье об Аврелии, — более сладкого и глубокого ощущения, чем то, которое испытываешь, встречая свои собственные, никому не высказанные мысли в произведении человека далекой культуры, отдаленного от нас веками»13. Символизируя культурное время и пространство, Мережковский стал родоначальником новой критики, которая характеризуется как «психологическая, неисчерпаемая, беспредельная по существу своему, как сама жизнь, ибо каждый век, каждое поколение требует объяснения великих писателей прошлого в своем свете, в своем духе, под своим углом зрения»14. Свой критический подход писатель назвал «субъективно-художественным». Примечательно, что появление «Вечных спутников» не вызвало в критике большого интереса, зато в начале 1910-х годов эта книга «была особенно популярна и даже выдавалась как награда кончающим средние учебные заведения»15.
Литературно-критические работы, написанные Мережковским в 1880-1890-е годы, отличаются от поздних отсутствием тенденциозности и публицистичности. Все его критическое наследие будет характеризовать интерес к широкому историко-литературному контексту, стремление ответить на сложнейшие вопросы бытия, выйти за рамки исследуемой проблемы.
В художественном творчестве этого периода писатель расширит границы прекрасного вплоть до поэтизации зла. Идея так называемой «новой красоты» будет связана с ницшеанством Мережковского и воплотится, прежде всего, в ро-
манах о Юлиане Отступнике, Леонардо да Винчи и сборнике «Новые стихотворения (1891-1895)» (1896). «Есть одна только вечная заповедь — жить / В красоте, в красоте, несмотря ни на что, / Ужас мира поняв, как не понял никто, / Беспредельную скорбь беспредельно любить»16, — напишет поэт, познавший «прелесть Зла»17. Таким образом, индивидуализм и эстетизм включают творчество Мережковского середины 1890-х годов в «аксиологическую парадигму раннего символизма»18. Не будет преувеличением сказать, что Мережковский во многом предопределил символистскую поэтику, и то, что сегодня возводится к В. Я. Брюсову («поэтическая этимология» Венеции, изображение будничной жизни города с использованием повествовательной интонации, тема «мой Пушкин»)19, уже было намечено в творчестве Мережковского (стихотворение «Венеция», поэма «Семейная идиллия», эссе «Пушкин»). В этой связи нелишне напомнить совет Г. В. Адамовича «перечитать старые книги»: «Многие наши критики, да и вообще писатели, не вполне отдают себе отчет, в какой мере они обязаны Мережковскому тем, что кажется им их собственностью.»20
К началу 1900-х годов завершился дека-дентско-символистский этап творческой деятельности Мережковского и начался новый — религиозно-общественный. Исследование «Л. Толстой и Достоевский. Жизнь, творчество и религия» (1900-1902) явилось в этом смысле рубежным. На его страницах Мережковский предпринял попытку развить тему Христа и Антихриста на материале русской литературы, значительно скорректировав свои прежние установки: «Когда я начинал трилогию "Христос и Антихрист", мне казалось, что существуют две правды: христианство — правда о небе, и язычество — правда о земле, и в будущем соединении этих двух правд — полнота религиозной истины. Но, кончая, я уже знал, что соединение Христа с Антихристом — кощунственная ложь; я знал, что обе правды — о небе и о земле — уже соединены во Христе Иисусе...»21 Л. Н. Толстой, по мысли Мережковского, воплотил в своем творчестве правду «о земле» (плоти), а Ф. М. Достоевский — «о небе» (духе). Вместе с этим Мережковский сделал ряд ценных заме-
чаний, развитых впоследствии литературоведением ХХ века. Так, задолго до рассуждений М. М. Бахтина о роли диалога и полифонии в произведениях Достоевского, Мережковский обратил внимание на то, что «вся художественная сила» у автора «Преступления и наказания» сосредоточена в диалоге, что «язык всех действующих лиц у Толстого — один и тот же, или почти один и тот же», а у «Достоевского нельзя не узнать тотчас с первых же слов, не по содержанию речи, а по самому звуку голоса», кто говорит22. Ряд продуктивных для литературоведения суждений можно обнаружить в работах Мережковского о Пушкине, Гоголе, Лермонтове, Тютчеве, Некрасове и др.
В 1901 году у З. Н. Гиппиус появилась мысль создать открытое общество людей религии и философии для свободного обсуждения вопросов церкви и культуры. Таким обществом стали Религиозно-философские собрания в Петербурге (1901-1903), в которых Мережковский принимал активное участие, касаясь самых «проклятых» вопросов бытия: отношения церкви и государства, свободы совести, силы и насилия в христианстве, брака, догматического развития и др. Стенограммы заседаний печатались в журнале «Новый путь» (1903-1904), одним из руководителей которого тоже был Мережковский. Несмотря на недолгий век, «Новый путь» успел стать заметным явлением русской литературной жизни. Именно в нем состоялся дебют А. А. Блока. В мартовском номере за 1903 год было опубликовано десять стихотворений, которые затем вошли в сборник «Стихов о Прекрасной Даме».
В 1906 году (после запрещения Религиозно-философских собраний, реорганизации «Нового пути», подавления Декабрьского вооруженного восстания) Мережковский на два с лишним года уезжает в Париж, где дописывает свою лучшую пьесу «Павел I». Одна из особенностей Мережковского-драматурга, отмеченная исследователями, — «тесная связь пьес с другими сторонами его творчества, перенесение в произведение для сцены самого важного, показательного, стремление облечь в драматургическую форму найденное в работе над статьями, романами, заметками и пр.»23 До эмиграции Мережковский
также успел издать фантастическую драму в стихах «Сильвио» (1890), драматические сцены «Гроза прошла» (1893), пьесы «Будет радость»
(1916) и «Романтики» (1917). В соавторстве с З. Н. Гиппиус и Д. В. Философовым им написана пьеса «Маков цвет» (1908).
После более чем двухлетнего пребывания за границей писатель вновь оказывается в центре литературных и общественно-политических событий российской жизни. Он посещает Религиозно-философское общество (1907-1917), с разницей в год издает два «Полных собрания сочинений» (первое — в семнадцати, второе — в двадцати четырех томах), сотрудничает во многих газетах и журналах (в основном — либеральных).
В 1910-е годы писатель, как и прежде, серьезно и последовательно развивает в публицистике те же идеи, что и в художественном творчестве. С 1908 по 1919 год выходят сборники статей: «Не мир, но меч. К будущей критике христианства» (1908), «В тихом омуте» (1908), «Больная Россия» (1910), «Было и будет: Дневник: 19101914» (1915), «Невоенный дневник: 1914-1916»
(1917). Тексты, включенные в них, в большинстве своем написаны «на злобу дня» и отражают непосредственную реакцию автора на события общественно-политической и литературной жизни, в которых он тоже участвовал.
Если февральскую революцию Мережковский принял восторженно (первое время симпатизировал А. Ф. Керенскому, с которым его связывали давние приятельские отношения), то Октябрьскую — расценил не иначе, как наступление царства антихриста, торжество «грядущего хама». Под предлогом чтения лекций в красноармейских частях вечером 24 декабря 1919 года Мережковские эмигрировали сначала в Варшаву, затем в Париж. За границей литературно-общественная деятельность Мережковского не прекращалась. Эмиграция спасла писателя. Она дала ему тот «воздух», которого не хватало на родине, и положила начало новой жизни, не лучшей, но — другой, требующей особого постижения и воссоздания. А эпиграфом к ней могли бы стать слова самого Мережковского: «Бедность, Чужбина, Немощь и Старость.. ,»24
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Блок А. Мережковский // Д. С. Мережковский: pro et contra. СПб., 2001. С. 245.
2 В. Э. Вацуро: Материалы к биографии. М., 2005. С. 417.
3 Манн Т. Русская антология // Манн Т. Художник и общество: Статьи и письма. М., 1986. С. 37.
4 Брандес Г. Мережковский // Брандес Г. Собр. соч. Т. 19. СПб., [1913]. С. 313.
5 Волынский А. Символы (песни и поэмы) // Д. С. Мережковский: pro et contra. СПб., 2001. С. 30-31.
6 Цит. по: Брюсов В. Я. Дневники. Автобиографическая проза. Письма. М., 2002. С. 116.
7 Гиппиус З. Дмитрий Мережковский // Гиппиус З. Ничего не боюсь. М., 2004. С. 41.
8 Гиппиус З. Н. Автобиографическая заметка // Русская литература XX века (1890-1910): В 2 кн. М., 2000. Кн. 1. С. 174.
9 См.: Колобаева Л. А. Тотальное единство художественного мира (Мережковский-романист) // Д. С. Мережковский. Мысль и слово. М., 1999. С. 5-18.
10 Мережковский Д. С. Автобиографическая заметка // Русская литература XX века (1890-1910): В 2 кн. М., 2000. Кн. 1. С. 277.
11 Брюсов В. Я. Дневники. Автобиографическая проза. Письма. М., 2002. С. 235.
12 «Все искусство, — писал Мережковский, — безнадежный плач человеческой души о Боге» (Мережковский Д. С. Записная книжка 1891 г. // Пути и миражи русской культуры. СПб., 1994. С. 351).
13 Мережковский Д. С. Вечные спутники // Мережковский Д. С. Полн. собр. соч. М., 1914. Т. 17. С. 39.
14 Там же. С. 6.
15 Гиппиус З. Дмитрий Мережковский // Гиппиус З. Ничего не боюсь. М., 2004. С. 75.
16 Мережковский Д. С. Смех // Мережковский Д. С. Стихотворения и поэмы. СПб., 2000. С. 475.
17 Мережковский Д. С. Леонардо да Винчи // Мережковский Д. С. Стихотворения и поэмы. СПб., 2000. С. 475.
18 Кумпан К. А. Д. С. Мережковский-поэт (у истоков «нового религиозного сознания») // Мережковский Д. С. Стихотворения и поэмы. СПб., 2000. С. 65.
19 См.: Клинг О. А. Влияние символизма на постсимволистскую поэзию в России 1910-х годов: проблемы поэтики. М., 2010.
20 Адамович Г. Мережковский // Д. С. Мережковский: pro et contra. СПб., 2001. С. 392.
21 Мережковский Д. С. [Авторское предисловие] // Мережковский Д. С. Полн. собр. соч. М., 1914. Т. 1. С. VI.
22 Мережковский Д. С. Л. Толстой и Достоевский // Мережковский Д. С. Полн. собр. соч. М., 1914. Т. 10. С. 95-96.
23 Андрущенко Е. А. «Безнадежный плач о Боге...» // Мережковский Д. С. Драматургия. Томск, 2000. С. 16.
24 Мережковский Д. С. Пятая // Мережковский Д. С. Стихотворения и поэмы. СПб., 2000. С. 643.
