CC BY
165
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 2 (38) 2008
29 Демидова Н.Ф. Указ. соч. С.80.
30 См.: Богословский М.М. Областная реформа Петра Великого. Провинция. 1719-1727 гг. М., 1902. С. 520.
31 См.: Пресняков А.Е. Российские самодержцы. М., 1990. С. 424; Шмидт С.О. У истоков российского абсолютизма. Исследование социально-политической истории времени Ивана Грозного. М., 1996. С. 304; Ерошкин Н.П. История государственных учреждений дореволюционной России. М., 1968. С. 66-67.
32 См.: Устюгов Н.В. Абсолютизм в России (ХУП-ХУШ вв.). М., 1964. С. 166.
33 См.: Демидова Н.Ф. Служилая бюрократия в России XVII в. М., 1987. С. 207.
34 См.: Ключевский В.О. Боярская Дума древней Руси. СПб., 1919. С. 405.
35 См.: Писарькова Л.Ф. Государственное управление России с конца XVII до конца XVIII в. М., 2007. С. 10.
36 Готье Ю.В. история областного управления в России от Петра I до Екатерины II. Т. 1-2. М., 1913, 1941. С. 104-121.
УДК - 340.0 (47)
И.В. Говоров*, С.Б. Кокуев**
«Чёрный рынок» и организационно-правовые основы борьбы с ним в Ленинграде в 30-40-е гг. XX века
В статье на примере ситуации в Ленинграде анализируются процессы развития «чёрного рынка» и организации борьбы с ним в условиях становления командно-административной системы в СССР в 30-40-е гг. Основное внимание авторы уделяют исследованию нелегальных сегментов советской экономики, степени вовлечённости в них различных слоёв населения и уровню организованности альтернативных институтов снабжения советских граждан. Рассматривается также деятельность правоохранительной системы советского государства по подавлению «чёрного рынка» и воздействие на неё репрессивной политики сталинского режима.
Govorov I. V., Kockujev S.B. “Black market” and organizational legal principles of fighting it in Leningrad in the 30s-40s of the XXth century
The authors of the article, citing as an example the situation in Leningrad, analyze the process of development of the “black market” and combating it under the conditions of establishing of command and administration system in the USSR in the 1930s-1940s. The principal attention is paid to scientific studying of illegal segments of soviet economy, the extent of the involvement of different layers of population in them and the organization level of alternative institutions, supplying soviet citizens. The article deals with the activity of the law enforcement system of the soviet state aimed at destroying the “black market” and the effect of the repressive policy of Stalin regime on the system.
Ключевые слова: «чёрный рынок», «теневая экономика», репрессии, сталинизм, хищения, спекуляция, «лжеартель», «кустарь-подпольщик», «политизация» уголовных дел.
Неотъемлемой частью командно-административной системы, построенной в СССР, стала «теневая экономика», которая фактически превратилась в неофициальную, но важную часть социалистического народного хозяйства. Простой советский человек, чьи потребности всегда превышали возможности удовлетворить их со стороны государства, был вынужден «добирать» недополученные по официальным каналам товары и услуги с помощью альтернативных нелегальных структур. По некоторым оценкам? к началу 80-х гг. в нелегальной экономической деятельности участвовало 20 млн. человек. Своего расцвета советская теневая экономика достигла в эпоху «застоя», но зародилась она гораздо раньше. Фактически она начала складываться одновременно с утверждением системы планового народного хозяйства и государственного распределения и шла с ней рука об руку на протяжении всей советской истории. Именно процессам развития теневой экономики в условиях сталинского режима в 30-40-е гг. и посвящена данная статья.
В отечественной юридической и экономической науке утвердилось мнение, что в условиях тоталитарного режима с глобальным контролем государства над жизнью своих граждан существование никакой развитой частной инициативы, не разрешённой властью, невозможно. Отсюда
* Профессор кафедры истории Санкт-Петербургского университета МВД России, доктор исторических наук, профессор, подполковник милиции.
** Доцент кафедры истории Санкт-Петербургского университета МВД России, кандидат исторических наук, доцент, полковник милиции.
делался вывод, что в условиях сталинского режима теневая экономика фактически отсутствовала, и даже «и даже такой бич служебно-раздаточной системы, как коррупция и хищения, свели к минимуму»1. Однако появившиеся в последние годы исторические исследования поставили этот тезис под сомнение. В работах Е.Д. Осокиной2, других историков (в т.ч. и авторов этой статьи3) поднимались такие вопросы, как развитие в условиях командно- административной системы 30-40-х гг. рыночных отношений, механизмов подпольного частного предпринимательства и нелегальных хозяйственных структур, обеспечивавших «самоснабжение населения», и т.д. Выводы, сделанные в этих работах, позволяют проследить развитие в этот период различных сегментов теневой экономики, и в первую очередь «чёрного рынка».
Утверждение планово-распределительной экономики с начала 30-х гг. сопровождалось проблемами, сначала воспринимавшимися как временные трудности, но с течением времени ставшими характерными признаками советского народного хозяйства: нехватка товаров широкого потребления, их низкое качество и недостаточный ассортимент. Понятие «дефицит» прочно вошло в жизнь советских людей. Недостаток продуктов и промышленных товаров, спровоцированный как пороками системы, так и общей сложной ситуацией, вызванной модернизацией экономики, подталкивал население к поискам «неофициальных» путей удовлетворения своих потребностей. Даже в самых благополучных по уровню снабжения Ленинграде и Москве горожане были вынуждены «добирать» недостающие товары на рынке у частника. По подсчётам Е.А. Осокиной, в начале 30-х гг. рабочие и служащие, находящиеся на централизованном снабжении, приобретали около 70% сыра, 80% мяса и 60% рыбы не в государственных торговых учреждениях, а на рынке4. Простые советские граждане, несмотря на все усилия власти, продолжали рассматривать рынок в качестве резерва для своего выживания и реальную альтернативу государственной системе снабжения. Однако в условиях всесторонней государственной регламентации рыночные механизмы всё больше вытеснялись в нелегальную сферу, подпитывая «чёрный рынок». Главным субъектом «чёрного рынка» в 30-40-е гг. являлся перекупщик, по уголовно-правовой классификации советского времени - спекулянт. Спекулянты предлагали потребителям весь ассортимент товаров народного потребления, отсутствующих в государственной торговой сети: мануфактуру, ткани, нитки, красящие порошки, хромовую кожу, патефонные иголки, одежду и обувь, ламповые фитили, бритвенные лезвия, перьевые ручки, расчёски, женские зеркальца, чулки и многое-многое другое5. Анализ уголовных дел 30-х гг. по спекуляции в Ленинграде, сделанный авторами, позволяет утверждать, что предметом большинства спекулятивных сделок выступали обувь, ткани, мука - 55,2% уголовных дел, и одежда, мясные продукты - 21,7% дел.
Уже в 30-е гг. спекуляция приобрела широчайший размах. Так, только в 1936 г. в Ленинграде к уголовной ответственности за спекуляцию (ст. 107 УК РСФСР в редакции 1926 г.) были привлечены 4 тыс. человек, из них 2,5 тыс. арестованы6. Значительными оставались масштабы спекуляции и в дальнейшем. Так, в январе-марте 1947 г. за спекуляцию в СССР были привлечены 17784 человека, ликвидированы 2932 организованные спекулянтские группы. У арестованных было изъято 19,5 млн. рублей наличными, 27,3 тыс. рублей золотыми монетами царской чеканки, 4 кг золота в слитках, 325 т продуктов и промтоваров на сумму 15,3 млн. рублей7.
В спекулятивных сделках в качестве продавцов и покупателей участвовало огромное количество граждан. Несмотря на утверждения властей, что главную роль в нелегальной торговле играли «классово-враждебные» элементы (бывшие кулаки и нэпманы), основное число осуждённых за спекуляцию относилось к малообеспеченным слоям населения - низкоквалифицированные рабочие, мелкие служащие, многодетные женщины и лица без определённых занятий. Так, из привлечённых за спекуляцию органами прокуратуры в Ленинграде в I полугодии 1936 г. около 40% были рабочими, 20% - служащими. К «кулацко-капиталистическому» элементу относилось только 7% спекулянтов8. Из осуждённых за спекуляцию в Ленинграде за первые 3 месяца 1937 г. 44% приходилось на женщин, половину из которых составляли домохозяйки и иждивенки, 6% - на инвалидов и почти 15% - на нигде не работающих.
Масштабы «чёрного рынка» делали его уже во второй половине 30-х гг. серьёзным конкурентом государственной и кооперативной торговли. Сюда перетекали столь необходимые для государственного товарообмена денежные средства. В многочисленных постановлениях ЦК ВКП(б) - КПСС, СНК -СМ СССР (например, № 1285/227с от 19 июля 1937 г. или № 2062-852 от 13 сентября 1946 г.) отмечалось, что спекуляция приобрела широчайший размах и серьёзно подрывает советскую торговлю9. Однако усилия государства по подавлению «чёрного рынка» приводили только к росту его организованности и профессионализма. Всё большую роль в нём уже в 30-е гг. играют организованные преступные группы. Только в 1936 г. в Ленинграде было ликвидировано более 200 организованных спекулянтских групп10. К середине 40-х гг. советский «чёрный рынок» превратился в иерархическую, жёстко структурированную систему. Её низшую ступень занимали мелкие уличные торговцы - «барышники», «золотари», «мясники» и др., действовавшие на рынках (в Ленинграде - в первую очередь на Мальцевском и Сенном), различного рода «толкучках» и «барахолках», у магазинов, комиссионных лавок и ломбардов, вокзалов и т.д. (именно здесь возбуждалось до 90% уголовных дел по спекуляции). За ними стояли перекупщики-посредники,
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 2 (38) 2008
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 2 (38) 2008
имеющие связи с другими регионами страны и пользующиеся различиями в уровне их снабжения различными товарами. Так, в 40-е гг. в Ленинград в основном ввозились продукты питания из Прибалтики, а вывозились промышленные товары на Украину, в Сибирь, Поволжье, Молдавию. Вершину этой пирамиды составляли «акулы чёрного рынка» - крупные спекулянты, имеющие своих людей на транспорте, в государственных торговых учреждениях и даже правоохранительных органах (к примеру, в 1949 г. за взятки и покровительство преступникам были осуждены 3 начальника отделений БХСС Ленинградской городской милиции)11.
В 30-е гг. выделяются два источника поступления товаров на «чёрный рынок»: во-первых, незаконный доступ к государственным товарным фондам, во-вторых - продукция, произведённая нелегальными частнопредпринимательскими структурами. Тонкими струйками к спекулянтам со складов, магазинов, предприятий, учреждений, с железной дороги текли похищенные продукты и другие товары широкого потребления (одежда, обувь, ткани), пользующиеся каждодневным спросом и входящие в категорию острого дефицита. За 9 месяцев (с июля 1935 г. по март 1936 г.) в Ленинграде было возбуждено 3,5 тыс. уголовных дел по фактам хищения государственного и общественного имущества12. По данным прокуратуры, наибольший размах они приобрели в торгово-снабженческих органах (44% хищений) и промышленных предприятиях (25,3 %)13.
Подавляющее число хищений в 30-40-е гг. относилось к мелким, которые, казалось бы, не наносили значительного ущерба. Однако их массовость делало потери государства значительными. «Несуны» стали бичом всех предприятий, производящих продуктовые и промышленные товары. В месяц на каждом ленинградском предприятии, производящем ширпотреб, задерживались при попытке выноса продукции по 10-20 рабочих и служащих14.
Ещё больший вред наносили организованные группы расхитителей («хищников» в терминологии того времени). Наибольший размах они приобрели в торговых учреждениях Ленинграда, где в преступную деятельность оказались вовлечены руководящие работники районных торгов, включая их директоров и главных бухгалтеров. Как признавало руководство городской торговли в 1937 г., многие из них давно работали на ниве «чёрного рынка», спекулировали государственным товаром, подкупали проверяющих их чиновников15. Типичная подобная группа, в которую входили кладовщики и директора продбаз, была разоблачена в 1946 г. в Ленглваресторане. Преступники создавали излишки животного масла, сыра, сахара, колбасы, которые сбывали затем спекулянтам. При обысках по данному делу у задержанных было изъято 650 тыс. рублей, 11 золотых часов, большое количество золотых изделий16.
Только в 1950 г. в продовольственных торгах Ленинграда потери от хищений составили 1,7 млн. рублей, в 1951 г. - 982 тыс. рублей. В 1951 г. Управлением милиции Ленинграда к уголовной ответственности за хищения и злоупотребления были привлечены 252 работника торговли, в т.ч. 66 директоров и 12 заместителей директоров магазинов, 16 заведующих отделами17.
Ситуация с хищениями в Ленинграде не отличалась от общего положения в стране. В 1948 г. по Советскому Союзу было расследовано и передано в суд 151,5 тыс. уголовных дел о хищениях социалистической собственности, по которым привлечены к уголовной ответственности 224,5 тыс. человек. При обысках у них было изъято ценностей на 100 млн. рублей и 124 кг золота в изделиях и слитках. За предыдущий 1947 г. к уголовной ответственности за хищения были привлечены 376 тыс. человек по почти 253 тыс. уголовных дел18.
Специалисты прокуратуры СССР отмечали, что в 30-40-е гг. степень организованности групп расхитителей постоянно росла. Они отличались чёткой структурой, разделением обязанностей и строгой конспирацией19.
Наряду со спекулянтом и «хищником», деятельность «чёрного рынка» в 30-40-е гг. обеспечивали и нелегальные частные предпринимательские элементы. Единственным легальным проявлением частной инициативы в СССР оставалось мелкое ремесло. Ремесленники-кустари, получившие патент, занимались мелким ремонтом, шили одежду и обувь на заказ, изготовляли фотографии и кондитерские изделия, оказывали другие услуги населению. Однако государство стремилось как можно сильнее сузить легальное экономическое пространство, представляемое для частного предпринимательства. Деятельность кустарей ограничивалась, и регламентировалось множеством инструкций центральных и местных властей. Например, частные портные и сапожники могли изготовлять обувь и одежду на заказ, но не имели права делать это на продажу. И на сцену советской повседневности выступили предшественники «цеховиков» 60-80-х гг. - «кустари-подпольщики». Прикрываясь легальным патентом, кустари-подпольщики насыщали рынок дефицитными товарами народного потребления. Так, только в течение одного месяца 1947 г. на рынках Ленинграда были задержаны «за сбыт по спекулятивным ценам» пошитых ими пальто 55 кустарей. Органы милиции изъяли у них 94 пальто, 459 м шерстяной ткани и 150 тыс. рублей. 23 из них (уличённые в пошиве и продаже 20-30 пальто) были осуждены к различным срокам заключения. Кустари-подпольщики быстро реагировали на нужды населения. Как только какой-то товар пропадал с полок магазинов, он сразу появлялся (по гораздо более высокой цене) на рынке. Ежемесячные доходы подпольных мастерских, судя по данным милиции, варьировались от 90 до 150 тыс. рублей20.
Анализ уголовных дел показывает, что если в 30-е гг. к уголовной ответственности привлекались в основном кустари-одиночки, то в 40-е гг. на смену им пришли «организованные группы кустарей-подпольщиков, имеющие орудия производства, использующие наёмную рабочую силу, которые сращиваются хищниками, приобретают через них сырьё и материалы, похищенные с государственных предприятий». Типичной примером подобной преступной организации являлась ликвидированная в Ленинграде в 1951 г. подпольная группа кустарей-сапожников З. Кублановского - профессионального спекулянта и дельца, дважды судимого за спекуляцию и мошенничество. В состав организации входили сапожники-кустари, работники артелей и складов, снабжавшие их похищенным сырьём, сотрудники комиссионных магазинов и спекулянты, осуществлявшие сбыт произведённой обуви, профессиональные уголовники, следившие за порядком на «предприятии» и должностные лица контрольно-ревизионного аппарата учреждений ленинградской торговли, осуществлявшие прикрытие деятельности организации. Всего по делу проходили 23 человека, которым вменялось изготовление и сбыт 1,5 тыс. пар обуви, за которые они получили 700 тыс. рублей. При обысках у арестованных было изъято 43 тыс. рублей наличными, сберкнижки с вкладами на 120 тыс. рублей, золотые вещи на 40 тыс. рублей и облигации золотого займа на 50 тыс. рублей21.
Попытки властей ограничить деятельность кустарей-подпольщиков административными барьерами особых результатов не приносили. Так, как только Ленинградский горисполком принял решение о запрете продажи на рынках новых предметов одежды и обуви, кустари-подпольщики немедленно наладили сбыт своей продукции через подкупленный персонал «скупок» и «комиссионок». За четыре месяца 1948 г. через магазины Ленскупторга кустарями-подпольщиками было сбыто 12,3 тыс. пар модельной обуви по цене 700-800 рублей за пару22.
Хотелось этого властям или нет, нелегальное предпринимательство продолжало существовать, нащупывая наиболее безопасные формы своего существования. Широкое распространение получило прикрытие, по сути дела, частных предприятий колхозными справками и вывесками общественных учреждений: артелей инвалидов, потребительской и промысловой кооперации. В 30-40-е гг. значительная часть производства необходимых для населения товаров находилась в руках не государственных, а кооперативных предприятий - артелей, действующих хотя и под государственным контролем, но с определённой долей самостоятельности. Они сами отыскивали сырьё и сбывали продукцию. Такая ситуация привлекала частнопредпринимательские элементы, которые использовали артели для легализации своей деятельности. Вот как описывало положение в кооперативном секторе постановление ЦК ВКП(б) и СМ СССР от 14 марта 1948 г.: «В результате ...сращивания с частниками ряда руководителей проверенных кооперативных организаций дельцы-спекулянты вступали в артели с принадлежащим им промышленным оборудованием и крупными денежными средствами, превращая артели промысловой кооперации и кооперации инвалидов в лжеартели ... в нарушение Конституции СССР допущена частная собственность на орудия и средства производства в некоторых кооперативных организациях. В таких лжеартелях частные предприниматели занимают должности руководителей предприятий, начальников цехов, зав. производством, агентов-производителей, что даёт им возможность вступать во всякого рода сделки с государственными и кооперативными организациями, скупать и продавать промышленные товары, расхищать социалистическую собственность»23. При многих артелях, как и предприятиях местной промышленности, создавались мелкие цеха и мастерские, выпускающие дефицитную продукцию широкого потребления (примусы, серьги, кольца, брошки, дверные пружины, иглы для патефонов, пуговицы, мыло и т.д.). Действовали они без всякого учёта и контроля, без патентов, на «левом» сырье, полученная прибыль разделялась между руководителями артелей и организаторами подобных цехов. Только в Ленинграде в середине 40-х гг. действовало свыше 60 подобных цехов, их продукция составляла 70-80% всех товаров, произведённых артелями. Производство и сбыт «левой» продукции стало нормой для многих артельных предприятий. Путём завышения норм использования сырья и процента его потерь при выработке продукции создавались излишки сырья. Произведённые из него дефицитные товары укрывались от учёта и сбывались через «своих» людей в торговой сети. Наибольшее распространение такая практика получила в швейных, трикотажных, галантерейных, мыловаренных, лакокрасочных предприятиях. Так, весной 1946 г. в Оредежском районе Ленинградской области была арестована группа руководящих работников артели Разнопром. Преступная группа из 7 человек, включая председателя правления, главного бухгалтера и заведующего производством артели, наладила изготовление из искусственно созданных излишков сырья войлочных туфель и валенок, которые сбывались на рынках по спекулятивным ценам. Прибыль дельцов, по оценкам следствия, составила 90 тыс. рублей24. Всего по СССР только с июля 1948 г. по январь 1949 г. за хищения, злоупотребления, частнопредпринимательскую деятельность и организацию лжеартелей были привлечены к уголовной ответственности 8,8 тыс. работников артелей и предприятий местной промышленности25.
По такой же схеме использовали дельцы для прикрытия своей деятельности колхозы и совхозы. Они организовывали формально входящие в колхозы мастерские, цеха и артели, производящие самые разные виды продукции. Выступая в качестве представителей колхозных мастерских, «частники» получали возможность легального приобретения сырья и сбыта товаров. Расчёты за реализованную продукцию
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 2 (38) 2008
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 2 (38) 2008
осуществлялись через расчётные счета колхозов, затем деньги обналичивались и делились между предпринимателем и председателями колхозов. Например, частный предприниматель З. Беккер в качестве представителя колхоза «Новая жизнь» Тихвинского района Ленинградской области скупал у частных лиц и кооперативных организаций декоративную осиновую стружку и перепродавал её затем артелям как произведённую в колхозе на 60% дороже. Прибыль предпринимателя составила 335 тыс. рублей26.
«Частники» скрывались не только под маской кустарей и артельщиков, но и государственных служащих. Продавцы в ларьках, столовых, буфетах и палатках вместе с государственным товаром продавали «свой», который не регистрировался, а наценка на него могла доходить до 100%27.
Примером деятельности таких «частников» в одеждах государственных торговых работников в послевоенном Ленинграде может служить дело супругов Соломона и Ольги Соскис. Муж и жена Соскис превратили коммерческий магазин, которым заведовала О.С. Соскис, в частное торговое предприятие. Завозимые в магазин продукты продавались по завышенным ценам. Полученная прибыль пускалось на приобретение за взятки в кооперативах Эстонии масла и свежих овощей. В их покупке и доставке в Ленинград, минуя милицейские кордоны, главную роль играли связи С.Я. Соскиса - крупного валютного и золотого спекулянта. Привезённые продукты сбывалась в качестве «левого товара» через магазин. Прибыль предприимчивой семейной пары и её соучастников превысила 193 тыс. рублей. Длительная безнаказанность супругов обеспечивалась тем, что они сочетали активную частнопредпринимательскую деятельность с не менее активной работой в качестве агентов ОБХСС. Понадобилось вмешательство обкома ВКП(б), чтобы они были арестованы и осуждены к 25 годам лишения свободы28.
Процветало нелегальное посредничество, в частности маклерство при обмене жилплощади. Руководство Ленинграда было вынуждено признать, что «в городе действуют нелегальные посредники по обмену жилья, действуют чёрные биржи по обмену жилья»29.
Весьма активно продолжала функционировать в сталинской России и «чёрная валютная биржа». В Ленинграде её центрами являлись Гостиный двор и Таврический сад. Здесь царствовала (по признанию прокуратуры) сплочённая корпорация валютчиков (многие из которых были осведомителями ОБХСС). Эти «бизнесмены» монополизировали всю нелегальную торговлю валютой, золотом и драгоценными камнями, убирая конкурентов руками милиции30. О масштабах их операций говорят следующие цифры. У 12 валютчиков, арестованных милицией Ленинграда в течение одного месяца - сентября 1947 г., было конфисковано полмиллиона рублей, 11,3 кг золота в слитках, изделиях и монетах, 1,3 кг платины, 107 золотых часов и 142 бриллианта. Общая стоимость изъятых ценностей составила 4,2 млн. рублей31.
Таким образом, в исследуемый период рынок всё более превращается из центра легального товарного обмена в анклав запрещённых законом спекулятивных сделок. Подавляющее число товаров на него поступали незаконным путём. В этой схеме были задействованы как нелегальные дельцы, частные предприниматели и перекупщики, кустари, работники товаропроизводящей и распределительной сети, так и массы простых рабочих, служащих и крестьян. Даже в рамках командно-административной экономики рыночные элементы сохранились как важный элемент товарно-распределительных отношений. Одновременно с укреплением «чёрного рынка» идут процессы накопления нелегальных капиталов и становления профессиональной экономической преступности в СССР. В одну прочную сеть теневых экономических отношений сплелись интересы спекулянтов-перекупщиков, кустарей-подпольщиков, артельщиков, директоров магазинов и баз, сотрудников различных торгов и снабженческих контор, к незаконным услугам которых для удовлетворения самых простых потребностей были вынуждены (часто с чувством внутреннего протеста и ненависти) обращаться широкие массы населения.
Безусловно, власть не собиралась смиряться с проявлениями частнопредпринимательских проявлений в СССР. Первое поколение вождей в СССР искренне верило в возможность установления коммунистического общества в течение ближайших десятилетий и стремилось ликвидировать все пережитки «буржуазного образа жизни» в условиях нового социалистического общества. Непосредственно за борьбу с нелегальными проявлениями частнособственнической инициативы в экономике в 30-е гг. отвечали экономические отделы ОГПУ и рабоче-крестьянская милиция. В 1937 г. приказом НКВД СССР № 00118 от 16 марта 1937 г. в составе милиции были созданы отделы по борьбе с хищениями социалистической собственности и спекуляцией (ОБХСС), которые и сконцентрировали в своих руках основные функции по пресечению спекуляции, хищений, подпольного кустарничества, взяточничества и других хозяйственных преступлений33.
Коллективизация и индустриализация, развитее институтов плановой экономики потребовали от государства и более суровых мер наказания за посягательство на новые экономические устои. В августе 1932 г. была ужесточена уголовная ответственность за спекуляцию и хищения. Указ Президиума Верховного Совета СССР (ПВС СССР) от 7 августа 1932 г. впервые ввёл в советское уголовное право понятие «хищение социалистической собственности» и установил за него ответственность в виде смертной казни или 10 лет лишения свободы. 22 августа 1932 г. постановлением ВЦИК и СНК СССР была серьёзно усилена уголовная ответственность за спекуляцию. Теперь она составила 5-10 лет лишения свободы34.
В 1932-1934 гг. острие этих законов оказалось направлено против мелких расхитителей и спекулянтов. Они стали инструментом давления на крестьянство, не оценившее «прелестей»
колхозной жизни. Так, согласно инструкциям Наркомата юстиции, прокуратуры и Верховного Суда СССР, Указ 7 августа 1932 г. применялся в основном в случаях мелких хищений, совершённых крестьянами. Отсюда его название «Закон о пяти колосках» (дела крупных спекулянтов и «хищников» в этот период рассматривались ОГПУ). Такая трактовка законов вызвало недовольство многих сотрудников юстиции (в первую очередь аппарата Рабкрина во главе с А. Сольцем). Благодаря их сопротивлению, постепенно сфера применения этих указов постепенно сужалась. Если в 1933 г. по Закону 7 августа 1932 г. в РСФСР были осуждены 103 тыс. человек, то в 1934 г. - уже 37,7 тыс. человек35. В 1935 г. были приняты специальные постановления Пленума Верховного Суда СССР и Прокуратуры СССР, ограничившие применение указов августа 1932 г. Так, в соответствии с ними, Закон 7 августа 1932 г. мог применяться только в случае совершения хищения организованной группой в особо крупных размерах (более 50 тыс. рублей), а обвинения в спекуляции должны были предъявляться только при наличии доказательств скупки и перепродажи вещей «в целях наживы»36.
В 1940 г. государство направило свой гнев на «несунов» с промышленных предприятий (крестьяне-колхозники и ранее привлекались к уголовной ответственности за мелкие хищения - сначала по Закону 8 июля 1932 г., а с 1935 г. по ст. 162 п. «г» УК РСФСР - государственная кража). Указом ПВС СССР от 10 августа 1940 г. были криминализованы мелкие фабрично-заводские кражи, за которые ранее предусматривалась только административная ответственность. За них было установлено уголовное наказание в год лишения свободы37.
Новое ужесточение уголовного права в отношении экономических преступлений пришлось на период Великой Отечественной войны, когда в отношении всех хищений государственного и общественного имущества, совершаемых систематически или по сговору (вне зависимости от размеров похищенного), вновь стал применяться Закон от 7 августа 1932 г.38
Пиком карательной политики советского государства в отношении расхитителей стал Указ ПВС СССР от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищения государственного имущества». Разработанный лично И.В. Сталиным, он установил ответственность за хищение государственного имущества в 7-25 лет лишения свободы, общественного - 6-25 лет лишения свободы. Только в 1950 г. по данному Указу было осуждено 117,5 тыс. человек (25,3% всех осуждённых), в 1951 г. - 97,5 тыс. (21,4%), в 1952 г. - 103 тыс. человек (20,9%)39. В судебной практике Указ 4 июня 1947 г. достаточно широко применялся не только к крупным расхитителям, но и к кустарям-подпольщикам и спекулянтам, использующим похищенные материалы, а также к мелким несунам. Нормой в судах стали приговоры в 8-9 лет лишения свободы за украденные с производства отвёртку, электрическую лампочку, бракованную десертную тарелку, бутылку минеральной воды, книжку, не сданную в библиотеку. Однако столь суровые меры не смутили теневых дельцов. В сводках МВД приводились такие отзывы данной категории преступников на применение Указа 4 июня 1947 г.: «Комбинации строить можно, но более конспиративно, чем прежде, стараясь как можно меньше иметь сообщников и соучастников»40.
Карательная по своей сути система уголовного наказания дополнялась соответствующей судебной практикой. Многочисленные директивы Наркомата (с 1946 г. - Министерства) юстиции и президиума Верховного суда РСФСР требовали от народных судей строгих наказаний лицам, привлечённым за хозяйственные преступления, недопущения «преступного либерализма» по отношению к ним - т.е. применения условного наказания или лишения свободы на срок ниже низшего предела предусмотренного соответствующими статьями УК41. В результате судьи всё реже и реже применяли при вынесении приговоров ст. 51 и 53 УК РСФСР (дающие возможность применять наказания, не связанные с лишением свободы). Так, если из лиц, осуждённых судами Ленинградской области за спекуляцию во втором полугодии 1946 г., наказания, не связанные с лишением свободы, получили 16,5% осуждённых, за хищения социалистической собственности - 36,5%, то во втором полугодии 1947 г. эти цифры сократились до 8,8% и 16,9% соответственно42.
Нередко работники правоохранительных органов чересчур широко трактовали понятие хозяйственного преступления. Практически во всех журналах «Советская юстиция» за 1935-1939 гг. встречаются примеры того, как людей судили за спекуляцию «.за один только факт обнаружения у последних предметов массового потребления в количествах, превышающих, по мнению следственных органов, личные потребности обвиняемого и его семьи.»43. Подобная ситуация складывалась и в делах о хищениях. Многие следователи квалифицировали как хищения любые финансовые нарушения (которые были неизбежны в условиях плановой экономики) даже при отсутствии корыстных устремлений у обвиняемых. Например, в 1948 г. в Ленинградской области судами было оправдано 14 материально-ответственных лиц (в т.ч. 8 руководящих работников артелей), обвиняемых прокуратурой в хищениях и злоупотреблениях44. Главной причиной оправдания было отсутствие корыстных мотивов в действиях обвиняемых.
Кроме того, от следователей, прокуроров и судей в 30-е гг. требовали применения классового принципа при отправлении правосудия. Выходцам из эксплуататорских классов выносились приговоры гораздо более строгие, чем рабочим и колхозники. Так, при рассмотрении дел по Закону от 7 августа 1932 г. судьям рекомендовалось приговаривать обычных колхозников к лишению свободы, а кулаков - к расстрелу45.
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 2 (38) 2008
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 2 (38) 2008
Подобные установки системы правосудия являются ещё одним свидетельством того, что формирование концепции борьбы с «чёрным рынком» и экономической преступностью в СССР оказалось тесно связано с развёртыванием кампании политических репрессий. Уже в 20-х гг. в риторике советских вождей появляются сравнения преступников, посягающих на хозяйственные устои страны, с контрреволюционерами. В частности, И.В. Сталин в 1926 г., выступая на ленинградском партактиве, заявил, что «.вор, расхищающий народное добро и подкапывающийся под интересы народного хозяйства, есть шпион и предатель, если не хуже»46. После принятия в декабре 1936 г. Конституции СССР данная позиция получила юридическое обоснование. Ст. 131 Конституции установила, что «лица, покушающиеся на общественную, социалистическую собственность являются врагами народа»47. Тем самым на экономических правонарушителей, приравненных к политическим преступникам, распространялись все меры государственного насилия, применяемые по отношению к «врагам народа».
Этот принцип быстро нашёл своё воплощение в деятельности советской правоохранительной системы. Уже в 20-е гг. ОГПУ получило право административной высылки, ссылки и помещения в концлагерь злостных спекулянтов, контрабандистов и валютчиков. В период 1932-1934 гг. вообще все дела о деятельности организованных групп спекулянтов и расхитителей подлежали передаче органам ОГПУ, где их действия квалифицировались по ст. 58-7 УК РСФСР (экономическая контрреволюция) и рассматривались во внесудебном порядке. Так, органами полномочного представительства ОГПУ в Ленинградском военном округе за сентябрь-декабрь 1932 г. было возбуждено более 2,5 тыс. уголовных дел по обвинению в хищении социалистической собственности на 7,2 тыс. человек. Из них дела только на 3 тыс. человек были переданы в суды с применением Закона 7 августа 1932 г., а остальные дела квалифицированы по ст. 58 УК и переданы для определения наказания в Коллегию и «тройки» ОГПУ48. Всего за полгода (сентябрь 1932 г. - март 1933 г.) органы ОГПУ арестовали за спекуляцию 53 тыс. человек, за хищения соцсобственности - 127 тыс. человек49.
Практика «политизации», т.е. переквалификации уголовных обвинений в политические, получила в 30-е гг. большое распространение. Она активно применялась значительной частью оперработников милиции, которые получили возможность направлять уголовные дела на спекулянтов и расхитителей не в суд, а на рассмотрение Особых троек и Особого совещания НКВД СССР, где требования к доказательной базе были гораздо ниже, чем в органах юстиции. Своего пика эта практика достигла в период массового террора 1937-1938 гг. По подсчётам авторов, около половины уголовных дел, возбуждённых в Ленинграде по линии ОБХСС (ст. 105, 107, 116, 117, 118, 119, 128а, 162 п. «г» и «д» и Закон от 7 августа 1932 г.) в 19371938 гг. были «политизированы», а лицам, проходящим по ним, предъявлялись обвинения во вредительстве, антисоветской агитации, подготовке к терактам и т.д.
Свёртывание массовых репрессий в конце 30-х гг. привело к прекращению широкого применения «политизации» и мер внесудебного преследования по отношению к экономическим преступникам. Однако в качестве чрезвычайной меры (в случаях чрезмерной активизации «чёрного рынка» или вынесения наказания по «резонансным» уголовным делам) на основании указаний партийнополитического руководства они продолжали использоваться. Так, в 1943 г. по указанию Политбюро чрезвычайные тройки для борьбы с хищениями и разбазариванием социалистической собственности были организованы в Киргизской и Узбекской ССР. Они получили право приговорить к расстрелу 150 и 50 человек соответственно51.
В начале 50-х гг. широкий резонанс приобрело на Украине дело организованной преступной группы расхитителей бензина, действовавшей в Киеве. Для того чтобы придать делу воспитательный аспект, первый секретарь украинской компартии Н.С. Хрущёв дал указание квалифицировать действия хищников не по Указу от 4 июня 1947 г., а как контрреволюционное деяние, что дало возможность приговорить их к расстрелу. Советские правоведы назвали этот приговор «передовым достижением советского правосудия»52.
Ещё одной формой борьбы с «чёрным рынком» и «теневой экономикой» в СССР в 30-40-е гг. стало проведение массовых кампаний по подавлению тех или иных видов хозяйственных преступлений. Подобную стратегию предложил лично И.В. Сталин, писавший: «Надо поднять такую компанию и создать такую моральную атмосферу среди рабочих и крестьян, которая исключила бы возможность воровства, которая делала бы невозможным жизнь и существование воров и расхитителей народного добра»53. Такие кампании начинались следующим образом. В ЦК накапливалась информация о проблемах в одной из областей хозяйственной деятельности, вызванных проявлениями теневой экономики, после чего положение обсуждалось на заседаниях Политбюро и правительства и принималось постановление, посвящённое активизации борьбы с этими проявлениями. Данное постановление давало сигнал к активизации правоохранительных и проверяющих органов по противодействию тому виду преступлений, о котором в нём шла речь. Резко возрастало число возбуждённых уголовных дел по карающей эти преступления статье УК, проводились открытые судебные процессы, широко освещаемые в прессе, собирались совместные совещания партийно-советских и правоохранительных органов по разработке совместных мер для «наведения порядка», устраивались массовые проверки хозяйственных учреждений и т.д. Эти кампании продолжались несколько месяцев, после чего постепенно шли на спад. В 30-40-е гг. неоднократно проводились подобные компании по борьбе со спекуляцией, хищениями
в различных отраслях экономики, лжеартелями, взяточничеством и т.д. Никаких серьёзных практических результатов (кроме пропагандистского эффекта) они не принесли.
В целом деятельность правоохранительных органов в 30-40-е гг. по противодействию «теневой экономике» являлась составной частью карательной политики Советского государства и руководствовалась её приоритетами и принципами. Основной упор делался на административнозапретительные и уголовно-карательные меры.
В борьбе с «частником» власть опиралась исключительно на репрессивные методы. Такая позиция базировалось на представлении об отсутствии при социализме объективных условий для существования частного предпринимательства, хотя бы и в «нелегальной форме». Спекулянт, хищник и кустарь-подпольщик воспринимались как наследие буржуазного общества, не имеющее корней в социалистической почве. Поэтому партийно-советское руководство считало, что победить «чёрный рынок» можно без каких-либо изменений в социально-экономической системе, физически уничтожив или изолировав в местах заключения его субъектов. Подобными взглядами руководствовался не только Сталин, но и его преемники. Именно в сталинский период были сформированы основные принципы борьбы с экономической преступностью и «теневой экономикой», которыми Советское государство и его правоохранительные органы последовательно руководствовались и в эпоху «оттепели», и во времена «застоя».
Таким образом, на наш взгляд, факты говорят о том, что в 30-40-е гг. в СССР сложилась разветвлённая нелегальная система торговли, производства и посредничества, охватившая все сферы изготовления и сбыта товаров народного потребления и оказания услуг населению, действовавшая параллельно с официальными государственными структурами, одновременно находясь с ними в тесной связи. Т.е. можно говорить о складывании в Советском Союзе не только «чёрного рынка» но и «теневой экономики» как альтернативной системы хозяйствования в условиях социалистического общества. В 30-40-е гг. советская «теневая экономика» осуществляла функцию удовлетворения тех элементарных потребностей граждан, которые не могла обеспечить плановая экономика. В то же время она могла существовать, лишь паразитируя на официальных хозяйственных структурах, коррумпируя власть и подрывая тем самым развитие всей экономической системы. Сталинское государство вело бескомпромиссную борьбу с нелегальными экономическими отношениями, но жестокая репрессивная политика власти в данном случае не давала серьёзного эффекта. Само бытиё в условиях командно-административной системы делало неизбежной постоянную регенерацию нелегальной экономики. В то же время в условиях тоталитарного политического режима тотальный контроль позволял поддерживать теневые экономические отношения на достаточно низком уровне. Либерализация 50-60-х гг. и смягчение карательной системы государства привели к бурному расцвету теневой экономики, метастазы которой проникли во все сферы жизни советского общества.
1 Сигов В.И., Смирнов А.А. Теневая экономика: генезис, современные тенденции, стратегия и тактика вытеснения из национального хозяйства России. СПб., 1999. С.39
2 Осокина Е.А. Иерархия потребления. О жизни людей в условиях «сталинского изобилия». М., 1997
3 Говоров И.В. Преступность и борьба с ней в послевоенном Ленинграде (1945-1955): опыт исторического анализа. СПб., 2004; Кокуев С.Б. Дело Краузе Я.М. Дисс...канд. ист. наук СПб.,2005.
4 Осокина Е.А. Указ. соч. С.40-41.
5 Ленинградский областной архив в Выборге (ЛОГАВ). Ф. Р-3824. Оп.3. Д.7. Л. 2-3; Отдел специальных фондов информационного центра ГУВД Санкт-Петербурга и Ленинградской области (ОСФ ИЦ ГУВД СПб и ЛО) Ф.1. Оп.1. Д.15. Л.37; Центральный государственный архив Санкт-Петербурга (ЦГА СПб). Ф.7179. Оп.33. Д.53. Л. 19.
6 Центральный государственный архив историко-политических документов Санкт-Петербурга (ЦГА ИПД СПб). Ф.24. Оп. 2в. Д.2501. Л.63 об.
7 Москва послевоенная 1945-1947 гг. Сборник документов. М., 2000. С.476.
8 ЛОГАВ. Ф. Р-3824. Оп.3. Д.7. Л. 2 об.
9 ОСФ ИЦ ГУВД СПб и ЛО. Ф.2. Оп.1. Д.75. Л.236.
10ЦГА ИПД СПб. Ф.24. Оп. 2в. Д.2501. Л.63 об.
11 ЦГА СПб. Ф.9260. Оп.1. Д.63. Л.5-6.
12 ЛОГАВ. Ф. Р-3824. Оп.3. Д.4. Л.122-128.
13 Там же Л. 123.
14 ЦГА СПб. Ф.7384. Оп.36. Д.227. Л.50-52.
15 Там же Ф.960. Оп.7. Д.464. Л..14.
16 ОСФ ИЦ ГУВД СПб и ЛО. Ф.28. Д.19. Л.14.
17 ЦГА СПб. Ф.7384. Оп.36. Д.423. Л.1, 5.
18 Жирнов Е. Как воровали при Сталине // Деловой вторник. 1999. 25 мая.
19 Социалистическая законность.1945.№11/12.С.49.
20 ЦГА СПб. Ф.7384. Оп.36. Д.243. Л.80-81.
21 Там же. Д.417. Л.1-3.
22 Там же. Д.243. Л.81.
23 Сборник приказов и инструкций Министерства юстиции СССР 1936-1948 гг. М., 1949. С.164.
24 ОСФ ИЦ ГУВД СПб и ЛО. Ф.28. Д.15. Л.14.
25Жирнов Е. Указ. соч.
26 ЦГА СПб. Ф.7179. Оп.33. Д.67. Л.226; Д.101. Л.12.
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 2 (38) 2008
Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 2 (38) 2008
27 Осокина Е.А. Частное предпринимательство в период наступления экономики дефицита (на примере потребительского рынка предвоенных пятилеток).// Нормы и ценности повседневной жизни. СПб.,2000. С.231.
28 ЦГА СПб. Ф.9260. Оп.1. Д.55. Л.33-34.
29 Там же Ф.7384. Оп.36. Д.275. Л.138.
30 Там же Д.5. Л.37
31 Там же Ф.7384. Оп.36. Д.214. Л.103.
32 Стейнбек Д. Русский дневник. М., 1990. С.91.
33 ОСФ ИЦ ГУВД СПб и ЛО. Ф.2. Оп.1. Д.25. Л.348-349.
34 СЗ СССР №64-65.
35 Соломон П. Советская юстиция при Сталине. М.,1998. С.141.
36 Львов Е. Борьба со спекуляцией - важнейшая задача суда и прокуратуры.// Социалистическая законность. 1936. №3.
С.17-18.
37 Соломон П. Указ. соч. С.315.
38 Исаев М.М. Преступления против социалистической и личной собственности М., 1945. С.7.
39 Иванова И.М. ГУЛАГ в системе тоталитарного государства. М., 1997. С.62.
40 ОСФ ИЦ ГУВД СПб и ЛО. Ф.2. Оп.1. Д.87. Л.513.
41 См. напр.: Советская юстиция. 1937.№14.С.55; ЛОГАВ. Ф. Р-4375. Оп.1. Д.66а. Л. 11-12, 23.
42 ЦГА СПб. Ф.7179. Оп.53. Д.150. Л.185.
43 Советская юстиция. 1939.№12.С.17.
44 ЦГА СПб. Ф.7179. Оп.53. Д.191. Л.62-64.
45 Соломон П. Указ. соч. С. 110.
46 Сталин И.В. О хозяйственном положении в СССР М., 1937.С. 16.
47 Советская юстиция. 1940.№13.С.1.
48 Служба регистрации архивных фондов УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области. Арх.№59.Т.1.
49 Мозохин О.Б. Право на репрессии. М.,2006.С.58-59.
50 ОСФ ИЦ ГУВД СПб и ЛО. Ф.1. Оп.1. Д.39. Л.8.
51 Мозохин О.Б. Указ. соч. С.229.
52 Эвельсон Э. Судебные процессы по экономическим делам в СССР. Лондон, 1968. С. 15.
53 Сталин И.В. Указ. соч. С. 17.
УДК.340.0(09)
А.Н. Смертин*
Радикальная политико-правовая идеология в Западной Европе
В статье рассматривается радикальная политико-правовая идеология в Западной Европе, история ее становления в период Великой французской буржуазной революции, социально-экономические предпосылки ее развития и политико-юридические идеи. Исследуется концептуальные основы марксизма, как доктрины политического переустройства общества
Smertin A.N. Radical politico-legal ideology in the Western Europe
In article the radical politico-legal ideology in the Western Europe, history of its formation in Great French bourgeois revolution, social and economic preconditions of its development and politico-legal ideas is considered. It is investigated conceptual bases of Marxism, as doctrines of a political reorganization of a society.
Ключевые слова: революция, радикализм, марксизм.
Левая радикальная идеология достаточно широка по объему и включает марксистское, анархическое и иные учения, причем их толкование различными учеными, как и практика применения политическими лидерами, существенно различаются.
Левый радикализм как направление политико-правовой мысли во многом является порождением Великой Французской революции, ее идеологии и политического опыта. Распространению радикальных идей, иллюзий о возможности резкого изменения к лучшему способствовало разочарование в утверждавшихся, но еще незрелых формах либеральной демократии, тяжелые материальные лишения больших социальных групп, ставшие почвой для индустриализации и перехода к современному рыночному типу экономики.
* Докторант Санкт-Петербургского университета МВД России, кандидат юридических наук.
