CC BY
32
УДК 801.6/.83
DOI: 10.18384/2310-7278-2018-3-177-188
«...ЧЬЯ МУЗА до КОНЦА ДОБРУ И КРАСОТЕ НЕ ИЗМЕНЯЛА» (ЮБИЛЕЙ ПРОФЕССОРА Е.Н. КОЛОКОЛЬЦЕВА)
Никитин ОВ.
Московский государственный областной университет 105005, г. Москва, ул. Радио, д. 10А, Российская Федерация
"...WHOSE MUSE SERVED THE GOOD AND THE BEAUTY TILL THE END?" (PROFESSOR E. KOLOKOLTSEV'S ANNIVERSARY)
Nikitin O.V.
Moscow State Region University,
10A ulitsa Radio, Moscow 105005, Russian Federation
Бессмертен тот, чья муза до конца Добру и красоте не изменяла, Кто волновать умел людей сердца И в них будить стремленье к идеалу...
А.Н. Плещеев
Имя Евгения Николаевича Ко-локольцева - человека Божьего обаяния, большого и скромного филолога, искусствоведа, философа и методиста, уже стало историей. Он -Учитель поколений отечественных словесников. Чуткий знаток живописи и литературной классики, наш коллега открыл для читателей потаённый мир художественного творчества, высоких духовных идеалов Рафаэля и Рембранта, Андрея Рублёва и Дионисия, Боровиковского и Врубеля, Пушкина и Толстого, Лермонтова и Некрасова, Гумилёва и Брю-сова. Кажется, его перу подвластны все интонации и стили «изографов», поэтов и писателей - созидателей и охранителей филологии духа. Эту науку Е.Н. Колокольцев всегда понимает по-своему. Он не стоит в оппо-© CC BY Никитин О.В., 2018.
зиции к существующим методикам и не пытается изобрести модное направление, а просто живёт этим искусством как вдохновенный просветитель и настоящий любомудр, которому для счастья не требуется ни лгать себе, ни тешить себя сказками, ни даже надеяться на везение. Он наделён какой-то глубинной житейской истиной, имеющей божественное происхождение. Но представить его в облике традиционного мудреца - человека преклонного возраста с седыми волосами и бородой, убаюкивающего нудными наставлениями, - нельзя. А всё потому, что Евгений Николаевич совершает свой каждодневный педагогический подвиг очень незаметно, находясь «внутри мыслящих миров» и воспаряя над тленом обыденности со своими выстраданными ценностями. Спокойно, без надрыва и поучений, он вживляет их в души своих учеников, приоткрывает дверцу в намоленную мастерскую филологии, где звучит ладное пение, воздаётся хвала Господу и низко кланяются всем подвижникам словесного искусства, широко крестясь, то и дело поднимая глаза к небу. Там и он ищет истину, которую невозможно проверить - она просто существует, парит в залах Третьяковки или Пушкинского музея, подглядывает за посетителями, направляет их робкие шаги по пути настоящего творчества.
В филологическом искусстве Е.Н. Колокольцева гармонично пребывают и пресловутые «стандарты», и свободолюбивые стихии, и академическая наука. В нём живёт божественное начало почти детской любви к слову как прозрению, будто кто-то свыше движет им, касаясь тонкой линией небесной радуги удивительного дара
Мастера видеть исторические картины русской культуры в классических текстах. Они словно оживают под его талантливым самобытным пером и начинают светиться... А древний «Му-зеон» из прошлого летописной поступью незаметно переходит в настоящее и здесь творит неведомые чудеса.
Любая книга Е.Н. Колокольцева, особенно учебник, изумляет с первого же взгляда, с начальных строк не только глубоким, продуманным текстом и уважительным отношением к маленькому читателю, но и своей «сценографией» - репродукциями картин, акварелей и живописными сюжетами совсем разных жанров: пейзажа, индивидуального и группового портретов... В его работах представлены эскизы декораций, политический плакат, графика и скульптура. Высокий смысл придаёт автор русской иконе, несущей в символике своих образов Господний лик и земные «фотографии» жизни Богоматери. Е.Н. Колокольцев начинает незабываемое путешествие по «добротворивой» словесности вместе со школьниками с первых веков православной культуры на Руси до полотен второй половины XX в. От славянских духовных мотивов, получивших философский смысл в произведениях русских классиков, до реализма, импрессионизма, модернизма, примитивизма и сюрреализма - таков временной диапазон языка живописи на уроках словесности Е.Н. Колоколь-цева. Мимо этого созвездия красок невозможно пройти просто так.
Русский язык и словесная культура соединяются в книгах учёного в единый замысел, в идеал, а порой и в эстетический ребус, и в увлекательное задание, которое не тянет за душу - за
V1ZV
него хочется ухватиться обеими руками, впитывать все тайны изобразительных фантазий художников и забыть с таким учебником всё на свете.
Несколько подобных книг Мастера лежало на моём столе, и мне невольно на память пришли дидактические пособия педагогов и гуманистов прошлого. Один из них, великий Я.А. Коменский, в 1658 г. создал первый иллюстрированный учебник «Мир чувственных вещей в картинках». И у нас, на Руси, очарованный словом Иван Фёдоров издаёт «Азбуку» (1574), появляются удивительный по красоте и замыслу «Букварь» (1694) Кариона Истомина, «Краткий российский летописец с родословием» (1760) М.В. Ломоносова, «Родное слово» (1864) К.Д. Ушинско-го - какие высокие образцы учебной книжности, любви к пытливым умам всезнаек-«пайдес» и увлекательной литературе и истории сотворили наши учителя! Это искусство корнями уходило в эпоху Возрождения, служило надёжным подспорьем в педагогическом ремесле, призывало к свободе мысли и душевного выражения, нежно воспитывало личность своим «зрением». Шли времена, многое менялось: безжалостно вмешивалась идеология в творчество, возникла и давила нас «коммунистическая нравственность», а затем и вовсе мы чуть было не потерялись в начале 1990-х, забыв о главном предназначении такого труда. Учебник - не конструктор и не «полицейские правила», как писал ещё Ф.И. Буслаев, а живая книга, проникающая в самое сердце человека, вразумляющая его. Она «будит стремленье к идеалу ...».
Серия учебников Е.Н. Колоколь-цева под названием «Развитие речи: Русский язык. Русская словесность.
Литература: произведения изобразительного искусства» для 8-9 (М., 2007) и 10-11 (М., 2005) классов и другие руководства, где пространство и время без расстояний уносят своих читателей к тайнам словесных «аполлонов», и есть «мир чувственных вещей», настоящее искусство художественного слова. Здесь и эпос, и лирика, и драма -одно необъятное море живописи литературы. А её кормчий, Е.Н. Колокольцев, надёжно стоит у руля и правит этим штурвалом уже полвека. Работа рулевого непроста: здесь надо быть и специалистом в навигации, в выборе пути, знать все ветра и течения, глубины и мели - быть Мастером и отвечать за могучий корабль.
Не случайно лейтмотивом одного из учебников стали слова замечательного стихотворения Н.А. Заболоцкого:
Любите живопись, поэты!
Лишь ей, единственной, дано,
Души изменчивой приметы
Переносить на полотно. <...>
Перед взором восторженных читателей проплывают подлинные шедевры минувших веков. Икона Божией Матери «Владимирская». Её незримая сила до сих пор оберегает нас от погибели - врагов поганых, нечисти, духовной скверны и нашествия бесов. Это - первообраз Богоматери. «К Владимирской иконе всегда относились с трепетом и почтением, - пишет Е.Н. Колокольцев, - просили у неё помощи и совета. Её стали называть покровительницей Руси. "Богоматерь Владимирская" является нетленным образцом икон, которые получили название "Умиление" (с греческого - милостивая). Мать и Христос-младенец,
соприкасаясь щеками, являют всему миру взаимную нежность, трогательную заботу друг о друге». К описанию её небесного образа Евгений Николаевич подошёл с каким-то потаённым откровением, исповедальностью и в то же время с исторической достоверностью: «В несколько условных чертах лица Богоматери безвестный художник передал полную благородства и сдержанности человеческую скорбь Марии, которая провидит будущее Сына - смерть на кресте. Её тёмные продолговатые глаза полны глубокой печали. Ласково смотрит на Деву Марию Сын, словно безмолвно утешает её. В Евангелии о Деве Марии, которая в трагический день смерти Сына была рядом с ним, сказано совсем немного. ... Но икона - это образ Идеи, и зритель вовсе не ищет сходства апокрифического "портрета" с изображением Божией Матери на иконе, где Она предстаёт воплощением одухотворённости и страдания, благородства и святости, кротости и нежности. По глубине художественной выразительности и строгой красоте икона не имеет себе равных».
Затем следуют вопросы и задания ученикам, в которых выражены и чувства самого автора, будто он впервые разгадывает лик и старается проникнуть в скрытый смысл цветописи: «золотой . обозначал самого Бога, красный, - цвет любви и жизни, белый - символ чистоты и святости, синий - вечного мира, зелёный - надежды и обновления, коричневый - цвет всего временного и тленного, чёрный - зла и смерти». Мастер поясняет: «В иконах краски создавали говорящий (курсив наш. - О. Н.) образ». И наконец, просит поразмышлять: «Исполь-
зуя имена прилагательные, выразительные средства языка, покажите, как колорит помогает раскрыть символику произведения».
Рассказывая далее о канонах в изображении Богоматери: Одигитрия, Оранта, Знамение, - Е.Н. Колокольцев медленно, очень аккуратно, почти с придыханием обращается к своим ученикам: «Вчитайтесь в названия типов икон, воссоздающих образ Богоматери. С какими из них вы встретились впервые? Как в этих названиях передано отношение людей к Деве Марии?».
«Спас Нерукотворный» Симона Ушакова. Легенда и быль. Царь Ав-гарь и чудесный лик Христа. Слова Е.Н. Колокольцева как бы продолжают вместе с нами рассматривать икону: «Изображая Христа, живописец следовал христианским преданиям, в которых Спаситель представал человеком величавым, средних лет, с длинными волосами и небольшой бородой. Сохраняя элементы иконописной условности, художник стремился к реалистической трактовке лица: он правильно передаёт строение глаз, заставляет зрителя почувствовать теплоту щёк, мягкость волос изображённого. Лицо Иисуса Христа, согласно канону, выражает страдание и понимание. Его мудрый и печальный взор проникает в самую душу». Евгений Николаевич доносит до своих учеников главное: икона - это язык символов, а значит, высшее искусство.
В удивительных альбомах-учебниках Е.Н. Колокольцева есть немало и других жизненных образов - новых и знакомых нам с детства. Вот он представляет самобытного живописца XIX в. Н.А. Ярошенко, почти с натурализмом изображавшего городской быт:
одиноких бездомных людей («Невский проспект ночью»), духовный разрыв поколений и псевдопафос революционных идей («Студент», «Курсистка»). Психологические портреты художника реалистичны и содержат какую-то чуткость души их автора, готовность служить идеалам и. внутреннюю замкнутость. Это образ-олицетворение целого поколения. Евгений Николаевич описывает самые мелкие детали портрета: волосы студента, цвет сюртука, шляпа. Он передаёт умонастроение молодёжи тех лет, их интеллектуальные порывы и желание противопоставить себя закоснелым порядкам. «Не случайно полотно вызывает литературные ассоциации», -философствует Е.Н. Колокольцев. И тут же спрашивает своих питомцев: «С какими литературными персонажами вы готовы соединить героя полотна и почему?», «К какому типу речи можно отнести помещённый выше текст о художнике Ярошенко и его картинах (описание, повествование, рассуждение, смешанный тип изложения)? Докажите свою точку зрения».
А дальше целая плеяда великих художников, иллюстрировавших роман Л.Н. Толстого «Война и мир». Е.Н. Колокольцев погружает своих учеников в святая святых искусства - рассказывает о том, как оно творится. Мы читаем переписку Льва Николаевича с мастером книжного рисунка М.С. Башило-вым: «Нельзя ли смягчить, убавив карикатурности и прибавив нежности и доброты?» В другом фрагменте: «Старый князь очень хорош... Это именно то, что я желал...» Или такой отклик Л.Н. Толстого: «Портрет князя Васи-лья - прелесть...» А заключительная ремарка писателя призывает и новое
поколение XXI в. войти в сокровенный мир искусства: «Пересмотрел все рисунки и не мог оторваться от них».
Плавно переходя в XX в., учёный знакомит школьников с кубической манерой живописи - угловатостью, готическими складками, чеканностью линий, статичностью силуэта. Такова Анна Ахматова в изображении художника Н.И. Альтмана - «печальная красавица, казавшаяся скромной отшельницей, наряженной в модное платье светской прелестницы!», - сказал о ней Ю.П. Анненков. «И эта чарующая грусть, - продолжал он в книге "Дневник моих встреч", - делала её лицо особенно красивым. Всякий раз, когда я видел её, слушал её чтение или разговаривал с нею, я не мог оторваться от её лица: глаза, губы, вся её стройность были символами поэзии». Дыхание образа А.А. Ахматовой передаётся и читателям, а Е.Н. Колокольцев снова призывает слушать звукопись её слога: «Сопоставьте стихотворение А. Ахматовой "На шее мелких чёток ряд." с изображением поэтессы на полотне художника Н. Альтмана. Какие строки стихотворения "оживляют" портрет, наиболее созвучны ему? В чём близко портрету и воспоминаниям о поэтессе стихотворение А.А. Блока «Анне Ахматовой» (1914)? Что добавляет к вашему пониманию портрета слова самой поэтессы: "Как в зеркало глядела я тревожно на серый холст, и с каждою неделей все горше и страннее было сходство моё с моим изображеньем новым"?»
В другом учебнике снова возникает. таинство, когда Е.Н. Колокольцев рассказывает о картине М.В. Нестерова «Видение отроку Варфоломею» -живописном образе Сергия Радо-
нежского. Здесь он отрок, совсем ещё ребёнок, ищет пропавших жеребят и встречает под деревом молившегося старца. Тот его благословил и спросил, чего он хочет. «Варфоломей, - пишет далее Е.Н. Колокольцев, - отвечал, что более всего он хотел бы получить разум к учению». Пересказывая известный сюжет «Жития Сергия Радонежского», написанного Епифанием Премудрым, автор книги описывает будущее призвание отрока. И живые картины святого пути проповедника и защитника Земли Русской сразу воскресают из небытия другой жизни: «В пугающей бледности лица и исхудалой фигурке мальчика, погружённого в созерцание, чутко, выразительно передано состояние тихого душевного ожидания, предчувствие неведомого и непостижимого. С просветлённым чувством устремил мальчик свой взгляд на таинственную фигуру монаха с чудесным сиянием вокруг головы. Старец бережно держит в своих руках дароносицу... , которая в картине предвещает будущее преображение отрока. Трепетом внутренней жизни наделён в картине и мир природы. Тонкие полевые стебли, цветы, юные деревца в своём порывистом ритме как бы соединяются с настроением участников события, усиливают их эмоциональную характеристику».
Как замечательно, ясно и высоко -промыслительно - говорит об этом Е.Н. Колокольцев! Сколько в его словах истинности, непритворного видения, ожившей под небесным обликом Христа земной стихии и человеческой души!
Какую бы книгу Е.Н. Колоколь-цева мы ни взяли, она - живая! Вот перед нами пособие для учащихся
«А.С. Пушкин в портретах и иллюстрациях» (М., 1999). Казалось бы, чего мы не знаем о великом поэте? Чем может нас покорить автор? Сердечным проникновением в душу творца, в «физиологию» его текстов, которые, по мнению Е.Н. Колокольцева, невозможно понять, лишь заучив четверостишие. Их надо увидеть в несбыточно-дальней заре, услышать в лесной пестроте птичьих трелей, почувствовать сверкание белоснежной мечты и в конце концов стать поэтом - осязать «волшебство воздушных пятен» и разрывать власть вещей с «её триадой измерений».
Евгений Николаевич всегда готов помочь погрузиться в художественно-биографическое пространство Пушкина и свято верит, что изобразительное искусство - тот самый фантастический инструмент, который впускает любого в загадочный мир поэзии неземных струн. Восторги, страсти, муки - всё, что звучит в бессмертных стихах не-угасающих лучей русского гения. Оно связывает былые времена, историю с современностью и создаёт эффект «вечно живущего», по В.Г. Белинскому, явления. Особенно ценны портреты Пушкина, выражающие глубокий внутренний мир - «миг чудесный».
Филологически красивы такие вроде бы очевидные и мудрые признания Е.Н. Колокольцева: «В изобразительном искусстве портрет - всегда диалог художника и его модели. Портретист стремится передать на холсте не только индивидуальный облик человека, но и его внутренний мир, его чувства и мысли. В чертах внешнего облика невольно угадывается то, что сокрыто в тайниках души, что заставляет вос-
принимать портрет как характеристику, как биографию».
Перелистывая работы учёного, опубликованные в журнале «Литература в школе» - наверное, единственном сейчас оплоте традиционного просветительства и преданном наставнике учителей-словесников, поражаешься тому, насколько методически точно, просто в своём изяществе, по-научному доступно и филологически безукоризненно написаны его статьи. Они разные: от анализа былины «Вольга и Микула Селянинович» до идеографической поэзии Бродского, но тема Пушкина в них основная. Здесь почтенный автор ищет и находит истоки пейзажной лирики, которая так созвучна миру цветов и звуков, эмоций и очеловеченных движений. Такие стихи, по мнению Е.Н. Колокольцева, призывают к чуткости слова, создают оригинальные образы-картины -грустные, светлые, бодрящие. Их надо уметь, как размышляет учёный, читать «про себя», с паузами разной длительности, наблюдая за звукописью стихотворения. Тогда в тягучих у пушкинской «Зимней дороги» - загляжусь, круг, докучных, лунный - мы почувствуем не простой вокализм, случайность, а сознательную настойчивость поэта показать свои душевные переживания - печали и тревоги. Е.Н. Колокольцев очень медленно, тактично следует за «вихрем строф» Пушкина, сочетает в своих наблюдениях определённую закономерность языковых деталей и высокую живописность в изображении родной природы. Она есть гармония духа на земле.
Художественное совершенство Пушкина побуждает Мастера открывать ученикам талант гения с разных
сторон. Исторические «зарисовки» поэта - его подступы к летописи родной страны, погружение в «холм крутой», походы Олега на Царьград - не просто «картинки», а целая эпопея. Е.Н. Колокольцев, разбирая композицию этого произведения, отмечает самые глубокие эпизоды: отношение князя Олега к своему коню, путь героя, разговор с волхвом. Он обращает внимание школьников на эпитет вещий, то есть «мудрый», которым называют Олега - защитника Родины. В предсказании кудесника слышится близкая для Пушкина тема неизбежности судьбы. Вспоминаются страницы из «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина. Синтаксис и ритмика поднимают читателей к правде и свободе.
Анализ композиции пушкинской баллады «Песнь о вещем Олеге» сопровождают репродукции картин В.М. Васнецова «Тризна по Олегу», «Боян», воссоздающие былинные сюжеты ратных подвигов русского народа и позволяющие сегодняшним читателям увидеть и почувствовать дух веры и запечатлеть почти документальный эпос. Сила искусства взывает к патриотизму, гордости за военные удачи князя Олега и воскрешает народные предания. История и вымысел, поэзия и миф сливаются на полотнах художника в единый замысел. Слова великого Пушкина вновь ожили и зазвучали вечными пророчествами кудесников...
Кто не знает хрестоматийного «Я вас любил.»! Но именно Е.Н. Колокольцев задумался над описанием эстетики звуков и рисунков этого стихотворения - «романа сердца», как называл его С.А. Фомичёв в книге «Поэ-
Visy
зия Пушкина. Творческая эволюция». Казалось бы, в этом восьмистишии нет ярких изобразительных деталей, но есть нравственная возвышенность и «необыкновенное искусство немногими чертами обозначить весь предмет» (Н.В. Гоголь). «.простота языка, отсутствие тропов, по мысли Е.Н. Ко-локольцева, компенсируется . поразительно тонкой ритмико-интона-ционной, синтаксической и звуковой структурой.» Обращение ко времени, образ-переживание, любовь как символ благоговения - оттенки пушкинских строф говорят о духовном преображении, просветлённости, истинности чувств. Всё стихотворение удивительно гармонично. Это достигается, по мнению Е.Н. Колокольцева, в том числе и рифмующимися словами, которые, несмотря на их «будничность» (выражение Д.Д. Благого) -может - тревожит, совсем - ничем, выполняют «музыкальную задачу»: «Во всех нечётных рифмах сильно звучит звук "м" а во всех чётных рифмах - звук "ж"». В другом стихе «То робостью, то ревностью томим» трижды повторяется то, а звуковые повторы «р, т, с являют своего рода внутреннюю рифму». Учёный обращает внимание читателей на автографы этого стихотворения Пушкина с его стилистической правкой, а рисунки на полях наполняют художественное пространство образа «мемориями» и подлинными чувствами.
Мы не случайно так подробно остановились на «изобразительной Пушкиниане» в исполнении Е.Н. Ко-локольцева. В ней его большое сердце -сказочное, как герои поэмы «Руслан и Людмила», народно-поэтическое с «котом учёным» в призрачном лукоморье,
сопереживающее, как в «Капитанской дочке», с его высокой верой и любовью к подлинным открытиям, трепетное и нежное, как в «Евгении Онегине», озорное и по-мальчишески резвое, как первые стихи, по-христиански смиренное, задумчивое и бесконечно щедрое, как у Божьих избранников, идущих и в XXI в. неизведанными тропинками небесного света, озаряя им обычных путников - неугомонных учеников, наблюдательных студентов, строгих учителей и всех, кто прикасается к «медному всаднику» и бродит по набережной Невы вместе с творцом.
В книгах Е.Н. Колокольцева, богато и со вкусом украшенных картинами Кипренского, Васнецова, Репина, Айвазовского, Фаворского, Бенуа и других классических и современных русских и западноевропейских художников, мы словно преодолеваем угрозу небытия, берём в руки свой дивный карандаш и рисуем мысли поэта, дышим его образами, высоко поднимаем «хоругви» - священные знамёна искусства - и играем словесными интонациями. Картины древнерусской живописи, эти нерукотворные ангелы и святые с мудрым и печальным взором несут в себе «вечно существующие» христианские предания, а непонятные слова нимб, канон, икона оглавная, оплечная, поясная, в полный рост незаметно входят в сознание ученика. Их хочется видеть и живописать.
Рядом, на других страницах учебников Е.Н. Колокольцева, Э. Мане с его красочным многоцветьем, хрустальным бокалом с розами - такой «призрачный» и «переменчивый». Он говорит «языком простым и точным». Евгений Николаевич показывает контраст полотна и окружающего мира,
размышляет о «случайных» деталях, о полифонии жанров натюрморта, портрета, интерьера, бытовой картины и просит всё это перенести в словесное описание полотна: «Сопоставьте "Портрет А.П. Струйской" Ф.С. Роко-това с пастельным рисунком Э. Моне "Сюзон, модель для "Бара в Фоли-Бер-жер". Разные эпохи, несхожие натуры, неоднородные техники исполнения! Придумайте три-четыре сложноподчинённых предложения с союзами не только..., но и...; как, будто, словно, чем, нежели и др., основой которых являлось бы сопоставление этих двух портретов». Он раскрывает нам не просто образы художников, а говорит о мотиве зыбкости бытия, светлой печали и радости, о «преображении» второго плана, напряжённой драматической симфонии. А женский образ натурщицы, «его белокурая героиня, красивая и нежная, покоряет своим обаянием и одухотворённостью».
В личности Е.Н. Колокольцева много необычного. Он - философ «изнутри». Несуетный, как бы любующийся миром своих героев и помогающий им раскрыться в творческом воображении учеников такими вроде бы неприметными вопросами: «Какие черты духовного облика Пушкина нашли воплощение в портрете работы художника Тропинина, утверждавшего, что "портрет человека пишется для памяти ему близких людей, людей, его любящих"»?; «Какие детали поэтического описания места и времени действия нашли воплощение на иллюстрации?»; «Почему, отбирая материал для натюрморта, художник, несомненно исследовавший творчество поэта, отдал предпочтение именно рукописям «Евгения Онегина»?; «Какие страницы жизни
Пушкина связаны с Московской?»; «Почему художник запечатлел в "Пушкинской Москве" медаль-барельеф в память Отечественной войны 1812 года, выполненную известным скульптором Ф. Толстым, и значок с изображением Георгия Победоносца?»; «Какими мыслями и чувствами делится художник со зрителем?». Евгений Николаевич как будто следует за поэтом, наполняет его биографию оттенками реального быта, балами и маскарадами, лицами подлинных героев. Если Пушкин наделил их композицией, повествованием, конфликтами и звукописью, то Е.Н. Колокольцев создал галерею изобразительных рассказов о Пушкине. Его «очень милые стихи», «росчерки и наброски пером» в альбомах и учебниках Мастера преобразились и донесли сквозь пепел времени отголоски противоречивого XIX в. и трепет человеческих отношений. И в этом искусстве Е.Н. Колокольцева нет ничего назидательного. Евгений Николаевич - это читатель-друг: он «думает только о том, что ему говорит поэт, становится как бы написавшим данное стихотворение, напоминает его интонациями, движениями. Он переживает творческий миг во всей его сложности и остроте.»
Е.Н. Колокольцев - философ в том смысле, что изобразительное искусство для него есть обращение к мудрости духа, способность познавать «интимы грамматики», проникать в мировоззрение писателя или поэта, обретать вместе с ним разум. Эта философия, как бы она ни была сложна для школьников, в творчестве Евгения Николаевича получает оригинальное воплощение и сочетается со всем внутренним портретом произведения.
Visy
И старый, хрестоматийный текст, по выражению Н.В. Гоголя, превращается в «бездну пространства». Здесь даже «терпенья изумляющий народ» в эпиграфе Н.А. Некрасова к «Железной дороге» - некая сценка, задающая интонационный рисунок стихотворению, разгадать который может лишь мыслитель Александрийской школы. Пусть он живёт в другом времени, у него своя графика, но и непередаваемая палитра словесных красок. Открыть их школьнику, помочь ему научиться мыслить живописью звуков и слов - формулировать речь и вплетать её в культурную символику текста -это и есть настоящая философия педагогики, высшее искусство.
Он - поэт и всегда чувствует природу образа - те самые «романтические цветы», которые и тонки, и изысканны, и наполнены «запахом немыслимых трав». Его лирический слух чуток, он «дрожит» над каждой рифмой, проникает в совершенство непознанного мира творчества и оттуда поёт свои баллады о любви и мечтает о новой литературной сказке. Он всегда стремится к идеалу. Евгений Николаевич и искусство - это «обнявшиеся близнецы».
В нём есть что-то и от билибинских героев - тот зримый портрет, который приближает иное пространство и время, и краски событийности сливаются с живыми голосами портрета. Они начинают творить свою историю. Для него литература - эстетика слова, воплощённая в любой гармоничной художественной форме - в живописи, графике, скульптуре, но обязательно «со стилистическим единством иллюстраций, шрифта и всех элементов оформления». И лермонтовские кня-
зья, стольники, опричники в «Песне про царя Ивана Васильевича .» -«народ русский» - превращаются в осязаемую пластику, обрастают архитектурными деталями, заставками, характерами. Вот виднеются купола заснеженного храма Василия Блаженного, боярин сурово зачитывает царский указ. И расходится сюжетная ткань - возникает бархатное слово, а неожиданный рисунок вновь остановит внимание читателя. Он уже мыслит образами. А Евгений Николаевич с христианским смирением и восторгом, не уловимым для остальных, любуется этим чудом прозрения: кто-то впервые открыл язык художника, смог перевести искусство слова в изобразительное «кино» и приобщился к удивительному миру «библий». А он счастлив!
«Обычная» повесть Л.Н. Толстого «Детство» - первое печатное произведение писателя, появившееся в некрасовском «Современнике» в 1852 году, - у Е.Н. Колокольцева предстаёт как эпопея литературных картин, сюжетов и реальных жизней. Он рассказывает не просто историю имени. Это - «роман человека умного, чувствительного и заблудившегося, он будет поучителен.». К раскрытию фабулы Евгений Николаевич готовится основательно: листает дневники писателя, воспоминания его современников, читает Руссо и Диккенса, классиков-литературоведов и, конечно же, художественные миры книги, без которых он не представляет себе образ героя. Проникнуть в его индивидуальность, в движени духа, манеру, увидеть «мою душечку» Николеньку -создать прекрасно-поэтический образ матери, увлечь учеников сентиментальными путешествиями, встреча-
ми, проверить их восприятие - этому могут научить портреты художников. Особенно хорош Ф.С. Рокотов - гений русского Просвещения. Вот как пишет о нём Е.Н. Колокольцев, когда вводит историческую «парсуну» живописца на уроке в VII классе: «В портрете кисти Ф.С. Рокотова привлекает ласковое лицо молодой женщины с устремлённым на зрителя мягким взглядом и тенью улыбки, которая прячется в уголках губ». А рядом полотна О.А. Кипренского и К.Е. Маковского, они отмечены «лирической проникновенностью, поэтической духовностью.» Их изучение на уроке по литературе, по мнению Е.Н. Колокольцева, «в сопряжении с художественным текстом разбудит творческую фантазию школьников и обогатит их представления о герое литературного произведения». Каждая часть главы, абзац, небольшой, но значимый для художественного пространства текста эпизод обыгры-вается Мастером как словотворцем: вот «шумный смех» сменился молчанием, а здесь холодная погружённость в свой мир; на других иллюстрациях -мальчишеский кураж, вроде бы смешно и весело, но стоит задуматься, и несчастный Иленька вызывает тревогу и боль, а его «гонители» - осуждение. Всё это передаётся подыскиванием невидимых слов, вхождением в образ.
Е.Н. Колокольцев - знатный книголюб и книгочей. Он обладает уникальным даром видеть не только портрет - обложку, а всегда изучает её как живописец. Эта мозаика видна лишь Мастеру. В ней всё имеет смысл: и цветовая гамма, и росчерк застывшего пера, и переплёт, и формат, и вес. Свойства настоящей книги для него -неотъемлемая часть педагогики, если
угодно, авторский воспитательный приём, которому он приучает своих студентов на лекциях. Евгений Николаевич приобщает их к прекрасному искусству, позволяет дотронуться до сокровищницы духа. Да-да! Книга пахнет! Её аромат не сравним ни с чем. Он немного пряный, чуть сладковатый, иногда едкий от пыли, с отпечатками чужих пальцев - это тоже история. Книги дышат стариной и притягивают своей магией времени. Каждая уникальна! Потому на занятия Евгений Николаевич часто приносит то альбомы с иллюстрациями, то редкие издания военных лет, то совсем древние фолианты, которых чуть ли не касалась рука Пушкина. Это целое чудодействие! А сколько здесь романтики и необъяснимой силы искусства, которая манит любого, необязательно филолога, к ней надо только прикоснуться. И этот обет Е.Н. Колокольцев совершает как молитвенное призвание. Он всю жизнь находится на учительской службе и взывает к Высшему. А книга для него - своеобразный проводник в художественный мир, тайна, без которой невозможна полноценная биография. Это - живое существо, оно имеет свою душу. Евгений Николаевич с каким-то сокровенным трепетом, будто священник, склоняется над книгой и произносит свои молитвы. Его словесный патерик горит вдохновением и святой верой в волшебный звук и сказочный «синематограф» - шелест страниц и калейдоскоп картинок, открывающихся, как в детстве, в книжках-раскладушках.
Евгений Николаевич - не просто наш Учитель. Он - творец! Он - неуловимый странник в мире искусства, кочующий по своим мирам и обрета-
ющий покой только тогда, когда «ко- душу вдохновенного искателя и живо-локольчик среброзвонный» тихо поёт го свидетеля века русской литературы. сердцу, не дразнит и не цепляется за Пусть он длится как можно дольше.
ИНФОРМАЦИЯ ОБ АВТОРЕ
Никитин Олег Викторович - доктор филологических наук, профессор кафедры истории русского языка и общего языкознания Московского государственного областного университета; e-mail: [email protected]; [email protected]
INFORMATION ABOUT THE AUTHOR
Oleg V. Nikitin - Doctor in Philological Sciences, professor at the Department of History of Russian Language and General Linguistics, Moscow Region State University; e-mail: [email protected]; [email protected]
ПРАВИЛЬНАЯ ССЫЛКА НА СТАТЬЮ Никитин О.В. «.чья муза до конца добру и красоте не изменяла» (юбилей профессора Е.Н. Колокольцева) // Вестник Московского государственного областного университета. Серия: Русская филология. 2018. № 3. С. 177-188 DOI: 10.18384/2310-7278-2018-3-177-188
FOR CITATION
Nikitin O.V. "... Whose muse served the good and the beauty till the end?" (Professor E. Kolokoltsev's anniversary). In: Bulletin of the Moscow Region State University. Series: Russian philology, 2018, no. 3, pp. 177-188 DOI: 10.18384/2310-7278-2018-3-177-188
