CC BY
92
Компаративистика Comparative Studies
Е.И. Самородницкая (Москва)
ЧУЖАЯ ЖЕНСКАЯ ПРОЗА: КАК В РОССИИ ПРОЧЛИ Ш. БРОНТЕ
Аннотация. В статье рассматриваются ранние русские переводы романа Ш. Бронте «Джейн Эйр», их специфика и переводческая и критическая рецепция в русской культуре середины XIX в. Особенности рецепции в равной мере обусловлены принадлежностью романа к английской литературной традиции и к женской прозе. Русская критическая рецепция английской и русской женской прозы анализируется в статье в компаративном аспекте. Английская романная традиция воспринимается критикой как бесспорно значимая и имеющая преимущество над французской, т.к. не демонстрирует склонности к романтической фантастике. Показательно, что фантастический эпизод в «Джейн Эйр» критика игнорирует. Роман Ш. Бронте сопоставляется в статье с романом А.Я. Марченко «Гувернантка» в аспекте тематики, образа центрального персонажа и принадлежности перу автора-женщины. По мнению автора, современники не увидели оснований для сопоставления (при их формальном наличии), т.к. в английском романе можно увидеть и черты романтизма, и реализма, и даже «натуральной школы», а в русской повести прослеживается поздняя романтическая (эпигонски-романтическая) модель. Для сопоставления привлекаются и другие русские писательницы, в частности, А.Я. Панаева. Автор приходит к выводу, что разница в восприятии своей и чужой женской прозы связана с благожелательным отношением к английской словесности (в отличие от французской) и со статусом чужого, благодаря которому английская женская проза, в отличие от русской, не воспринимается как вторичное явление.
Ключевые слова: английская литература; женская проза; Ш. Бронте; А.Я. Марченко; А.Я. Панаева; русская критика.
E.I. Samorodnitskaya (Moscow) Alien Female Prose: Ch. Brontë Read by Russians
Abstract. The article deals with early Russian translations of Ch. Bronts's novel "Jane Eyre", their specificity and reception in Russian culture. The reception is influenced by the affiliation of the novel to the English literary tradition and to the female prose. Critical reception of English and Russian women's prose is analyzed in an article in a comparative aspect. The English novel tradition is evaluated by Russian critics as undoubtedly significant and having an advantage over the French one, since does
not demonstrate a penchant for romantic fiction. It is important that the critics ignore a fantastic episode in "Jane Eyre". Ch. Bronts's novel is compared in the article with the novel by A.Ya. Marchenko "Governess" in the aspect of the subject, the image of the protagonist and its belonging to female prose. According to the author, the contemporaries saw no reason for comparing the two novels (formal reasons for this being substantial), since in the English novel one can see the features of romanticism, and realism, and even of the "natural school", and in the Russian one a late romantic (epigone-romantic) model can be traced. Other Russian writers are also drawn to the comparison, A.Ya. Panaeva in particular. The author comes to the conclusion that the difference in the perception of one's own and alien female prose is connected with a benevolent attitude towards English literature (unlike French one) and with a foreign status, thanks to which English prose, unlike Russian, is not perceived as a secondary phenomenon.
Key words: English literature; female prose; Ch. Bronts; A.Ya. Marchenko;
A.Ya. Panaeva; Russian literary criticism.
Романное творчество Ш. Бронте трудно назвать малоизученным: это феномен, который всегда привлекал внимание исследователей. Библиография работ об английской писательнице пополняется ежегодно, если не ежемесячно. Современные англоязычные исследования Ш. Бронте демонстрируют очевидный сдвиг в сторону культурологии и междисциплинар-ности, при этом наибольший интерес вызывают гендерный и постколониальный аспекты изучения романов писательницы (подробнее см. [Lewis 2012]). Основным тенденциям изучения Ш. Бронте в России посвящена статья Ю.В. Дьяченко: автор констатирует, что основной интерес ученых сосредоточен на поэтике писательницы, в меньшей степени в фокусе внимания оказывается гендерная проблематика [Дьяченко 2015]. Что касается русской рецепции творчества Бронте (в частности, романа «Джейн Эйр»), то хотя она неоднократно становилась предметом специального исследования, в основном это были работы, посвященные проблемам перевода [Сыскина 2012], [Сыскина 2013], [Ямалова 2012]. Предметом настоящего исследования является история восприятия романа Ш. Бронте в России: как в России впервые прочитали роман Ш. Бронте, с чем его сравнивали, что в нем увидели и чего не увидели.
Первый перевод, а точнее, пересказ романа с элементами перевода, был опубликован в 1849 г. в журнале «Библиотека для чтения» [Литературные новости в Англии 1849, 151-172]. Он не подписан, и его принято считать анонимным [Ямалова 2012, 38]. Это не совсем точно. Во-первых, раздел «Смесь», в котором опубликованы «Литературные новости в Англии. Дженни Ир. Автобиография», подписан: под ним стоит подпись
B. Дамке. Скорее всего, это не В., а Б. - Бертольд Дамке, пианист, композитор и музыкальный критик, в 1847 по 1855 г. живший в Петербурге и сотрудничавший с «Библиотекой для чтения» именно как музыкальный критик. Однако, учитывая специфику раздела, где, как правило, могли публиковаться самые разные известия, но в конкретном апрельском номере - исключительно литературные, а также принимая во внимание обще-
известную степень вмешательства О. Сенковского в публикуемые в журнале тексты, можно предположить, что если сам перевод и был выполнен неким неизвестным автором, то Сенковским он был существенным образом отредактирован и транслировал, таким образом, его точку зрения на английский роман.
Основной акцент в этом переводе-пересказе делается на «английско-сти» романа Ш. Бронте: «книга английская, и английская в полном значении этого слова. Она наполнена духом этого саксонского поколения, грубого, если хотите, но мужественного, неутомимого в скорби, затверделого в страдании, которое не наполняет свои романы сентиментальными нежностями, а говорит сердцу о чувстве собственного достоинства и ответственности» [Литературные новости в Англии 1849, 151-152]. В нем и его героях не стоит искать достоверности и жизнеподобия: они не типичны для жанра романа и поэтому не могут служить ролевыми моделями («желание походить на них не придет вам на мысль. Отважный романист создает своих героев решительно безобразными. <...> Это воздержная и сериозная история, назначенная для того, чтобы драматизировать среднее и зависимое состояние очень интересного и многочисленного женского класса в Англии. Для иностранцев подобное описание привлекательно только по любопытству, которое находим мы узнавать чужие нравы») [Литературные новости в Англии 1849, 152-153]. Роман про английское, особенное, странное, чужое. Этим, видимо, объясняется и отбор эпизодов для перевода; рассматриваемый текст - это пересказ очень разной степени подробности, но три эпизода переведены довольно точно. Это сцена в красной комнате, первый разговор Джейн и Рочестера и сцена, в которой Рочестер рассказывает Джейн о своей французской любовнице Селине Варанс. Если исходить из логики, заявленной в начале текста, становится понято, что подобный отбор эпизодов отнюдь не произволен [Костионова 2014, 133].
Сцена в красной комнате, где запирают якобы провинившуюся маленькую Джейн, где вся обстановка красного цвета и где обитает привидение (дух покойного доброго дядюшки героини), вызывает в памяти готические романы и может служить ярким примером странного и необычного. Сцена первого (на самом деле не первого) разговора двух центральных персонажей романа - это сцена, где читатель встречает совершенно нестандартных персонажей, бедную и некрасивую, но смелую в суждениях гувернантку и ее мрачного, загадочного, богатого и знатного работодателя. Рочестер рассматривается как типичный английский характер:
«Рочестер один из самых обыкновенных типов английского романа. <...> В самом образованном и утонченном англичанине есть остаток какого-то варварства. <.> Возьмите английского аристократа в средине его жизненного поприща, в ту минуту, когда он достигает того, что Байрон называет the fullness of satiety и вообразите его историю. Это истый сын Норманов, этих гордых морских бродяг. Он видел все климаты, приставал ко всем берегам; прошел жизнь настоящим
пиратом, предаваясь волнению, удовольствию, приключениям; в праздность он внес ту же пылкость, ту же ускоренную деятельность, ту же силу, ту же пылкую скорость паровой машины, которые манчестерский мануфактурист и ливерпульский негоциант применяют к промышленности или к торговле. С привычками, с ранами, с отвращением, которые подобная жизнь оставляет в сердце у вас будет смесь скрытности и вспыльчивости, странности и иронии, жестокости и скуки, которые происходят от горького опьянения сплина; будет характер Рочестера. Этот пылкий и скучающий человек забавляется однако оригинальностью, чистосердечием, особенно неведением Дженни Ир» [Литературные новости в Англии 1849, 165-166].
Т.е. Рочестер таков, каков он есть, потому что все англичане - морские бродяги, «чудаки»; он таков, потому что таковы англичане, а не потому, что он во многом романтический герой (хотя Байрон и упоминается автором текста, но скорее как англичанин, чем как поэт-романтик). Наконец, последний эпизод, который приводится в переводе - история взаимоотношений Рочестера с матерью Адель - это, прежде всего, история разочарования в любви (которое на тот момент читатель считает единственным), но это еще и история о том, как ветреная француженка разбила сердце мрачного, но достойного английского варвара.
Пересказ романа Ш. Бронте, опубликованный в «Библиотеке для чтения», кратко передает собственно фабулу и практически полностью игнорирует социальную (в духе «натуральной школы») и романтическую составляющие романа; остается любовная история, приправленная английскими странностями. Роман интересен, потому что он английский (странный, чужой и т.п.).
Практически одновременно с публикацией в «Библиотеке для чтения» в «Отечественных записках» выходит перевод романа Бронте, выполненный И. Введенским [Белль 1849]. Это уже полноценный перевод - пусть с купюрами, с правкой переводчика, но перевод. В исследовательской литературе, посвященной переводам Введенского, существует точка зрения, что переводчик прочел роман Бронте сквозь призму «Бедных людей» Достоевского и сместил акценты в сторону большей жалости и сочувствия («деятельная и решительная девушка превращается в усталое и забитое существо») [Сыскина 2012, 181]. Не вполне соглашаясь с этой точкой зрения (действительно, иногда Дженни Эйр Введенского задумывается о некоторых вещах, которые неинтересны героине Бронте, но, в общем и целом, решительность они проявляют в одних и тех же жизненных ситуациях), я бы обратила внимание на другое. Часто цитируется фраза переводчика о том, что он переделал, а не перевел роман, но фраза эта вырвана из контекста. «Роман "Дженни Эйр", действительно, не переведен, а переделан мною, и это я готов теперь объявить, по секрету, одним только ученым редакторам "литературного журнала". Стараясь по мере сил воспроизводить как можно вернее Диккенса и Теккерея, которых люблю и уважаю от всего моего сердца, я в то же время считал для себя совершенно позволительным не
церемониться с английской гувернанткой (написавшей роман "Дженни...", извините, "Джен Эйр", под псевдонимом Коррер-Белль), которой, говоря по секрету, я вовсе не люблю и не уважаю» [Введенский 1851, 75]. Получается, что Введенский прочел Бронте как своего рода подражание Диккенсу, ухудшенную его версию. Ухудшенную еще и потому, что написан роман «английской гувернанткой». Не ставя перед собой цели вдаваться в социально-психологические аспекты гендерной проблематики, отметим, что переводчик признается, что считает роман Бронте второсортным. Он не одинок в своей позиции, английская критика и литературная общественность мыслит сходным образом; с русской критикой дело обстоит несколько иначе.
Откликов на «Джейн Эйр» довольно много, но имеет смысл остановиться на наиболее подробной из ранних критических статей - статье А.В. Дружинина «Коррер Белль и его романы Шерли и Джен Ир» [Дружинин 1852]. Критик очень подробно рассматривает проблему женщин-писательниц и отношения к ним, осуждает британскую критику за предвзятое отношение к писательницам и объясняет, в чем состоят их достоинства.
«Внимательно всматриваясь в общую массу произведений, до сих пор написанную лучшими из леди-писательниц, нам не трудно будет заметить в них одну резкую и утешительную особенность. Все эти творения, сразу получившие такую лестную и долговечную известность, писаны женщинами настоящими, женщинами без притязаний на мужской талант и мужские страсти, женщинами, созданными для семейств, для общества и не ищущими своему таланту точки опоры вне общества и семейства своего времени. Здравое и практическое воззрение на жизнь, отличающее большинство англичан, не может быть уделом одних мужчин Великобритании, а перешло во всей силе к их женам, матерям семейства, и отразилось в произведениях женщин, посвятивших себя искусству. Напрасно будете вы искать между британскими писательницами особ, усиливающихся стать выше общества, отворачивающихся от действительности и вдающихся в галлюцинации, погубившие не один замечательный талант во Франции и Германии» [Дружинин 1852, 33-34].
Английская женская проза лучше французской и немецкой, ибо не отрывается от земли и не вдается в мистицизм.
Дружинин подробно пересказывает роман, включая описания детства героини в доме миссис Рид, жизнь в Ловудском приюте для сирот (т.е мотивы детства, страдания, несправедливости), в процессе пересказа одним из первых русских рецензентов обращая внимание на нереалистическую составляющую произведения: «проницательный глаз нашей Джен давно уже приметил, что замок Торнфильд имеет в себе какую-то тайну, конечно, не кровавую тайну радклиффских замков, но все-таки тайну, по-видимому имеющую некое сродство с странностями и унынием Рочестера» [Дружинин 1852, 46]. Акцентируя внимание на практицизме Бронте и ее героини, критик все же замечает отсылки к готическому роману. Однако откровен-
но фантастический эпизод (когда Джейн слышит голос своего возлюбленного на изрядном расстоянии, а он, как впоследствии выясняется, слышит ее) видится Дружинину не вполне уместным.
«Нечего и говорить о том, что сцена фантастического голоса произносящего в тишине ночной имя героини романа, далеко не правдоподобна и сверхъестественная; стоило мисс Джен получить письмо от своего бывшего жениха, и автор был бы избавлен от жалкой необходимости браться за таинственность. Но книги, писанные со страстью, имеют ту важную особенность, что самые ошибки и промахи, в них встречающиеся, не производят на читателя того тягостного впечатления, с которым он подмечает их в создании хладнокровнообдуманном. Не затемняя общей идеи произведения, не задерживая его увлекательного хода, не оставаясь в памяти, сказанные недостатки словно отстают от всего сочинения и не останавливают на себе ничьего внимания» [Дружинин 1852, 52].
Таким образом, Дружинин видит достоинства романа в том, что он реалистичен и написан женщиной; все романтическое, фантастическое, сверхъестественное отсекается. И тогда встает вопрос о том, как, исходя из какой модели русские читатели (критики, переводчики) читали и интерпретировали роман Ш. Бронте (в самом деле пользовавшийся большой популярностью). Существует точка зрения, что английская женская проза воспринималась по контрасту с французской «неистовой словесностью» [Зыкова 2005, 139]; английская литература сосредоточивает в себе истинные ценности, а французская - ложные; английская литература как бы своя, французская - чужая. Однако сразу же возникает несколько возражений. Во-первых, в уже упоминавшейся статье Дружинина речь идет о французской и немецкой литературах в противоположность английской (критик упоминает немецких писательниц Ган-Ган (Ida von Hahn-Hahn) и Фанни Лёвальд), и это существенным образом меняет контекст, в котором складывается предлагаемая оппозиция. Из литературно-политического он трансформируется в собственно литературный, потому что французскую и немецкую словесность критик противопоставляет английской как романтические - «практической» (или реалистической). При этом романтическая составляющая в «Джейн Эйр» критикой не замечается, потому что не вписывается в складывающуюся схему.
Во-вторых, встает вопрос о том, как быть со своей женской прозой и почему это явление почти не рассматривается критикой в контексте разговоров об аналогичной английской и французской прозе; другими словами, как соотносятся английская и русская женская проза. Если обратиться к отзывам критики на соотечественниц-писательниц, то доброжелательных текстов мы найдем немного [Сварчевская 2014, 349]. К таковым можно отнести статью И. Киреевского «О русских писательницах (письмо к Анне Петровне Зонтаг)» (1833). «Название литератора стало уже не странностью, а украшением женщины; оно во мнении общественном подымает ее в другую сферу, отличную от обыкновенной», - утверждает критик, от-
мечая далее, что говорит «только о новом поколении и частию о среднем; в старом поколении, которое привыкло видеть в женщине полуигрушку, предрассудок против писательниц еще во всей силе» [Киреевский 1979, 127]. Киреевский очевидно заблуждался относительно нового поколения: рецензии на женскую прозу, публикуемые в 1840-1860 гг., тому подтверждение. И Белинский, и Некрасов, и Писарев, и даже В. Поречников (псевдоним Н. Хвощинской), откликаясь на литературные новинки, выходящие из-под пера соотечественниц, либо говорят о неуместности самого явления «женщина-писатель» («Женщина должна любить искусства, но любить их для наслаждения, а не для того, чтоб самой быть художником» [Белинский 1953, 225]), либо судят эти тексты чрезвычайно строго, явным образом акцентируя вторичность женской прозы по отношению к настоящей - мужской («Нельзя не сознаться, что влияние женщин-писательниц в нашей литературе далеко не так благотворно, как следовало бы ожидать: они вдались в мелочность наблюдений, в фальшивый экстаз, в мелодраматическую искренность и наводнили нас по большей части утомительными болтливо-педантическими размышлениями в форме повестей, рассказов, пословиц и т.д.» [Некрасов 1990 а, 244]).
Первый текст, который напрашивается на сопоставление с романом «Джейн Эйр» - это повесть А.Я. Марченко «Гувернантка» (1847) [Марченко 1847], в центре которой история девушки, ставшей гувернанткой, чтобы спасти семью от разорения. И хотя критика встречает и первое, и второе (1854) издание повести скорее доброжелательно («много сердечной теплоты, много чувства, жизнь, не всегда понятая или понятая уже слишком по-женски, но никогда не набеленная, не нарумяненная, не преувеличенная, не искаженная, увлекательный рассказ, прекрасный язык» [Белинский 1848, 39]), но отмечает некоторую искусственность образа центрального персонажа. Это и Белинский, который в статье «Взгляд на русскую литературу 1847 г.» коротко упоминает о повести Марченко; и Н.А. Некрасов, который пишет полноценную рецензию на второе издание сборника Марченко «Путевые заметки». Отмечая, что самое привлекательное в повести - героиня-гувернантка, Некрасов говорит о том, что профессиональная (или социальная) составляющая в контексте данного сюжета выглядит весьма случайно: «в повести чувствуется какое-то раздвоение. Вы интересуетесь Еленой как женщиной и как гувернанткой, но стечение этих двух интересов для вас случайно: вы не видите между ними внутренней, неизбежной связи. Героиню можно поставить совершенно в другие обстоятельства, и это не изменит участи ее сердца. <...> Неправдоподобного тут нет ничего, и не в этом заключается ошибка: недосоздан-ность повести скрывается в случайности столкновения таких, а не других событий жизни; случайность же никогда не возвысится до единства» [Некрасов 1990 Ь, 30].
Взгляд критика очень точен: в самом деле, жизнь Елены как гувернантки почти не интересует автора; балы в хозяйском доме, любовные терзания, муки выбора - словом, обычная жизнь незамужней молодой жен-
щины - составляет фабульную основу повести. Необходимость работать для героини - это именно необходимость, а не поиск себя как личности. Думается, что именно поэтому современники не увидели ничего общего между героинями Бронте и Марченко: английскую писательницу в романе о гувернантке интересует становление личности, русскую писательницу - бедность и несчастная любовь; в английском романе можно увидеть и черты романтизма, и реализма, и - в некоторой степени - «натуральной школы», в русской повести скорее прослеживается поздняя романтическая (эпигонски-романтическая) модель.
Если же взглянуть на вещи несколько шире и искать аналогичное Бронте явление в русской литературе, то нельзя не упомянуть об А.Я. Панаевой. И хотя ее роман «Семейство Тальниковых» (1847) не опубликован и поэтому очевидным образом не может быть объектом рецензирования и сопоставления, это не единственное произведение писательницы, где в центре - история женщины, история взросления, тяжелое, полное лишений детство, где отчетливо прослеживаются черты «натуральной школы». История критической рецепции творчества Панаевой еще не написана, но даже в самом первом приближении видно, что откликов немного и что они носят либо резко-отрицательный [Писарев 1864], либо очень сдержанный характер. Во втором случае в качестве примера можно привести отзыв В. Поречникова (псевдоним Н. Хвощинской): критик называет романы Н. Станицкого (псевдоним Панаевой) «грубой работой», за которой - «всегда убеждение <...>; в этих резкостях всегда много житейской правды, поднятой <...> с болезненным чувством участия и негодования» [Поречников 1862, 37-38]. Иными словами, написано плохо, но правдиво.
Почему же своя женская проза вызывает значительно меньший интерес? Думается, тому может быть несколько объяснений. Это личные знакомства и отношения, когда миловидная Панаева, хозяйка салона и т.п., не воспринимается критиками как коллега-писатель. Это восприятие отечественной женской прозы как явления вторичного по отношению либо к «натуральной школе», либо к Жорж Санд (либо к обеим сразу). Наконец, думается, что свое в принципе представляется менее значительным и интересным.
Получается, что чужая (английская) женская проза оказывается ближе русской критике, чем своя; исключение составляет Введенский, который идет вслед за англичанами, воспринимавшими своих женщин-писательниц весьма скептически. Для них своя женская проза тоже недостаточно интересна и вторична по отношению к роману первого ряда (Диккенсу, Теккерею). И если задуматься о том, почему чужая женская проза привлекательнее, то, на наш взгляд, дело в переносе акцентов: с понятия «женская» проза на понятие проза «английская». Интерес к английскому оказывается сильнее распространенного в обществе сдержанного отношения к женщинам-писательницам.
ЛИТЕРАТУРА
1. Белинский В.Г. Взгляд на русскую литературу 1847 г. Статья вторая и последняя // Современник. 1848. Т. 8. № 3. С. 1-46.
2. Белинский В.Г. Жертва. Литературный эскиз. Сочинение г-жи Монборн. Перевод с французского Z... Москва. В типографии Н. Степанова. 1835 // Белинский В.Г. Полное собрание сочинений: в 13 т. Т. 1. М., 1953. С. 221-228.
3. Белль К. Дженни Эйр // Отечественные записки. Т. 64. С. 175-250;
4. Белль К. Дженни Эйр // Отечественные записки. Т. 65. С. 67-158, 179-262.
5. Белль К. Дженни Эйр // Отечественные записки. Т. 66. С. 65-132, 193-330.
6. Введенский И.И. О переводах романа Теккерея «Vanity Fair» в «Отечественных записках» и «Современнике» (Письмо к редактору «Отечественных Записок») // Отечественные записки. 1851. Т. 78. № 9. С. 61-80.
7. Дружинин А.В. Коррер Белль его романы Шерли и Джен Ир // Библиотека для чтения. 1852. Т. 116. Отд. 5. С. 23-54.
8. Дьяченко Ю.В. Литературно-критическая и научная рецепция творчества сестер Бронте в российском и англоязычном литературоведении ХХ в.: сопоставительный анализ // Вестник Томского государственного университета. 2015. № 390. С. 11-16.
9. Зыкова Г.В. Поэтика русского журнала 1830-1870-х гг. М., 2005.
10. Киреевский И.В. О русских писательницах (Письмо к Анне Петровне Зон-таг) // Киреевский И.В. Критика и эстетика / сост., вступ.ст. и примеч. Ю.В. Манна. М., 1979. С. 123-132.
11. Костионова М.В. Перевод как фактор формирования литературной репутации писателя (на материале ранних переводов романа Ч. Диккенса «Записки Пиквикского клуба» // Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2014. № 1. С. 127-142.
12. Литературные новости в Англии. Дженни Ир. Автобиография // Библиотека для чтения. 1849. Т. 94. (Апрель). С. 151-172.
13. Марченко А.Я. Путевые заметки: повести. Соч. Т.Ч. Одесса, 1847.
14. (а) Некрасов Н.А. Заметки о журналах за март 1856 года // Некрасов Н.А. Полное собрание сочинений и писем: в 15 т. Т. 11. Кн. 2. Критика. Публицистика (1847-1869). Л., 1990. С. 239-253.
15. (b) Некрасов Н.А. «Путевые заметки» Т.Ч. <Выпуск 1> // Некрасов Н.А. Полное собрание сочинений и писем: в 15 т. Т. 11. Кн. 2. Критика. Публицистика (1847-1869). Л., 1990. С. 26-31.
16. Писарев Д. И. Кукольная трагедия с букетом гражданской скорби // Русское слово. 1864. № 8. Отд. 2. С. 1-58.
17. Поречников В. Провинциальные письма о нашей литературе // Отечественные записки. 1862. Т. 142. № 5. С. 24-52.
18. Сварчевская Т.В. О женском присутствии в русской литературе XIX в.: литературный канон и авторы-женщины // Вестник Тверского государственного университета. Сер.: Филология. 2014. № 3. С. 348-352.
19. Сыскина А.А. Переводы XIX в. романа «Джейн Эйр» Ш. Бронте: передача характера и взглядов героини в переводе 1849 г. И. Введенского // Вестник Томско-
го государственного педагогического университета. 2012. № 3 (118). С. 177-182.
20. Сыскина А.А. Роман «Джейн Эйр» Ш.Бронте в переводе В.Д. Владимирова (1893): трансформация метода и жанрового своеобразия // Вестник Томского государственного университета. 2013. № 367. С. 17-20.
21. Ямалова Ю.В. История переводов романа Шарлотты Бронте «Джейн Эйр» в России // Вестник Томского государственного университета. 2012. № 363. С. 3841.
22. Lewis A. Current trends in Bronts criticism and scholarship // The Brontss in context. Cambridge, 2012. P. 198-206.
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
1. D'yachenko Yu.V. Literaturno-kriticheskaya i nauchnaya retseptsiya tvorchestva sester Bronte v rossiyskom i angloyazychnom literaturovedenii 20 v.: sopostavitel'nyy analiz [Literary-critical and Scholarly Reception of the Bronts Sisters' Creative Work in Russian and English Philology of the 20th Century: A Comparative Analysis]. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta, 2015, no. 390, pp. 11-16. (In Russian).
2. Kostionova M.V. Perevod kak faktor formirovaniya literaturnoy reputatsii pis-atelya (na materiale rannikh perevodov romana Ch. Dikkensa "Zapiski Pikvikskogo kluba" [Translation as a Factor of Formation of the Writer's Literary Reputation (Based on Early Translations of Ch. Dikkens' "The Pickwick Papers")]. Vestnik Moskovskogo gosudarstvennogo universiteta, 2014, Series: Teoriya perevoda [Translation Theory], no. 1, pp. 127-142. (In Russian).
3. Svarchevskaya T.V O zhenskom prisutstvii v russkoy literature 19 v.: literaturnyy kanon i avtory-zhenshchiny [On the Female Presence in Russian Literature of the 19th Century: the Literary Canon and Female Authors]. Vestnik Tverskogo gosudarstvennogo universiteta, 2014, Series: Filologiya [Philology], no. 3, pp. 348-352. (In Russian).
4. Syskina A.A. Perevody 19 veka romana "Dzheyn Eyr" Sh. Bronte: peredacha kharaktera i vzglyadov geroini v perevode 1849 goda I. Vvedenskogo [19th Century Translations of Ch. Bronts's Novel "Jane Eyre": the Transfer of the Character and Attitudes of the Heroine in I. Vvedensky's Translation (1849)]. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta, 2012, no. 3 (118), pp. 177-182. (In Russian).
5. Syskina A.A. Roman "Dzheyn Eyr" Sh. Bronte v perevode V.D. Vladimirova (1893): transformatsiya metoda i zhanrovogo svoyeobraziya [Ch. Bronts's Novel "Jane Eyre" Translated by VD. Vladimirov (1893): Transformation of Method and Genre Originality]. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta, 2013, no. 367, pp. 1720. (In Russian).
6. Yamalova Yu.V Istoriya perevodov romana Sh. Bronte "Dzheyn Eyr" v Rossii [The History of Translations of Ch. Bronts's Novel "Jane Eyre" in Russia]. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta, 2012, no. 363, pp. 38-41. (In Russian).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
7. Lewis A. Current trends in Bronts criticism and scholarship. The Brontes in context. Cambridge, 2012, pp. 198-206. (In English).
(Monographs)
8. Zykova G.V. Poetika russkogo zhurnala 1830-1870 godov [Poetics of the Russian Periodical, 1830-1870-ies]. Moscow, 2005. (In Russian).
Самородницкая Екатерина Ильинична, Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации.
Кандидат филологических наук, доцент; доцент кафедры истории и теории литературы Школы актуальных гуманитарных исследований. Область научных интересов: русская литература первой половины XIX в., англо-русские литературные связи, русская критика XIX в., компаративистика.
E-mail: samorodnitskaya-ei@ranepa.ru
ORCID ID: 0000-0003-1334-6150
Ekaterina I. Samorodnitskaya, Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration.
Candidate of Philology, Associate Professor; Associate Professor at the Department of Literary History and Theory, School of Advanced Studies in the Humanities. Research interests: Russian literature of the first half of the 19th century, Anglo-Russian literary connections, 19th-century Russian criticism, comparative studies.
E-mail: samorodnitskaya-ei@ranepa.ru
ORCID ID: 0000-0003-1334-6150
