CC BY
80
УДК 394.945(470.344)
Д.В. ЕГОРОВ
ЧУВАШСКОЕ КРЕСТЬЯНСКОЕ СУДОПРОИЗВОДСТВО ДОРЕВОЛЮЦИОННОГО ПЕРИОДА (на примере лесных порубок)
Ключевые слова: лес, лесные порубки, чувашское крестьянство.
Рассмотрены проблемы ответственности за лесные порубки, которые в крестьянском правосознании не считались правонарушением. Лес для чувашских крестьян являлся важным элементом жизнеобеспечения и функционирования хозяйства. В результате экспроприации значительной части крестьянского леса государством и удельным ведомством лесные порубки стали обычным явлением в повседневной жизни этноса.
D.V. EGOROV
THE CHUVASH PEASANT LEGAL PROCEDURE OF THE PREREVOLUTIONARY PERIOD (BY THE EXAMPLE OF THE FOREST FELLINGS)
Key words: forest, forest fellings, chuvash peasantry.
The paper is considered the problems of amenability to the forest fellings, which thank not criminal in the peasant sense of justice. The forest was important element of the life-support and functioning of the farm. In the result of the expropriation the considerable part of the peasant forest by the state and the tsar’s appanage, the forest fellings became the usual occurrence in the everyday life of ethnos.
Проблемы крестьянского судопроизводства всегда вызывали большой интерес у исследователей. Однако ряд ее аспектов выпали из поля зрения ученых или же рассматривались лишь фрагментарно. Один из таких вопросов -лесные порубки. К сожалению, эта проблема не получила должного отражения в чувашской историко-этнографической науке. Автору представляется актуальным проследить место порубок в системе крестьянского правосудия, выяснить их причины и выявить параллели в расследовании и наказании нормами обычного и официального права.
Лес для крестьян был важным средством производства. Не только дрова и древесину для строений, но и разнообразное сырье для домашних поделок и для ремесла крестьяне получали из леса [14, с. 25]. Если в давние времена пользование лесами для крестьян практически ничем не было ограничено, то, начиная с петровских времен, с введением заповедных лесов, свободное пользование лесами все более ограничивалось, а затем и вовсе было запрещено. Петр I изъял у крестьян основные массивы дубрав («корабельные рощи»). В конце XVIII в. при генеральном межевании была отобрана от крестьян «излишность» леса. Однако за крестьянами еще оставалось больше половины лесных площадей. В первой половине XIX в. уже подавляющая часть лесов оказалась в руках казны с удельным ведомством. Ко времени реформы 1861 г. расчистка лесов (кустарников) под пашни почти прекратилась. «Въезжие леса» стали для крестьян запретной зоной [14]. Еще до реформы лесовладение удельных и государственных крестьян сократилось до 14% от прежних лесных площадей конца XVIII в. Сокращение площади лесов происходило вследствие вырубки и расчистки, а также вследствие изъятия государством. По подсчетам И.Д. Кузнецова, в 5 уездах Казанской губернии за чувашскими крестьянскими обществами к 1870 г. -10,5%, 1900 г. - 9% всего леса [14, с. 26]. Положение крестьян в Симбирской губернии было еще хуже: в первые годы после реформы в пользовании крестьян находилось всего 1,1% лесов [14, с. 25]. Исходя из данных историка-аграрника Ю.И. Смыкова, в Чувашском крае, после реализации реформы 18бб г., в пользовании крестьянских сельских общин, осталось не более 10% от принадлежащего им в начале XIX в. леса [32, с. 73]. Лесные потери тяжело отразились на хозяйст-
ве крестьянства, поставили его в зависимость от казны и удела, ставших фактически монопольными хозяевами лесных угодий [32].
Обезлесение крестьян стало сильнейшим тормозом для развития крестьянского земледелия и промыслов. Крестьяне не имели права без выправки лесного билета даже собирать в лесу орехи. Билет на сбор орехов стоил 60 коп., в то время как пуд очищенных и сушеных орехов закупался приезжими купцами по 50 коп. Крестьян жестко штрафовали, стоило им срубить ветку для чекушки или содрать лыка на пару лаптей. Даже вязанку хвороста нельзя было вынести из лесу без взятки лесникам или без выправки билета [15, с. 49]. А цены на лес росли с каждым годом. Если в 1861 г. хорошее еловое бревно стоило 11 коп., а сосновое 16 коп., то в 1893 г. одно бревно строевого леса в деле о краже оценивалось в 2 руб. [12, с. 117]. К концу 1880-х годов делянка леса стоила свыше 200 руб. [11, с. 58]. В 1912 г. десятина дубового леса в Цивиль-ском лесничестве равнялась уже 1695 руб. [12, с. 116]. Даже дрова стали недоступны для бедноты. Приходилось собирать на топливо навоз или бросать в печь солому, уменьшая без того недостающее удобрение пашни и корм скоту [15, с. 49]. Кража в лесу стала распространенным явлением. Остановить крестьян от лесных порубок было невозможно, так как это ставило под угрозу их жизнь и существование [18, л. 24-24об.]. Пойманных лесопорубщиков нещадно наказывали, в случае несостоятельности к платежу штрафа арестовывали. Несмотря на это, в Чувашском крае ежегодно происходили сотни лесонарушений. Лесные порубки стали антигосударственной акцией крестьянства как в годы первой революции 1905-1907 гг., так и в эпоху революций 1917 г. Особенно явственно это проявилось в ходе крестьянских выступлений 1917 г. После многократных и безрезультативных ходатайств перед государственным начальством об урегулировании лесного вопроса крестьяне начали самовольно забирать лесные делянки, наделы лесной стражи. Чиновники были бессильны перед разросшим народным движением [34, с. 56-58].
Однако кража из удельного или казенного леса, по представлениям чувашских крестьян, не являлась предосудительной [21, с. 185; 26, с. 71; 9, с. 93; 28, с. 133 и др.], ибо лес, по их мнению, был посажен Богом. «За лесом никто не ухаживал, Бог его вырастил», - говорил народ [22, с. 682-683]. Недаром гласит чувашская пословица: «Варман пуян теддё, час пётекен мар» (Лес богат всем, его скоро не опустошишь) [17, с. 39]. Также среди чувашей бытовало мнение, что лес являлся собственностью государя, а себя крестьяне идентифицировали как его детей [23, с. 13]. Следовательно, каждый имел право пользоваться лесом. «Кто рубит лес, тот пользуется даром Божьим, таким же даром, как вода, воздух», - пишет А.Я. Ефименко [10, с. 145]. Вместе с тем кража из леса, принадлежащего частному лицу или сельскому обществу, считалась большим грехом [22, с. 185]. В таких случаях отнимали срубленный лес, возвращали хозяину, но чаще всего им пользовался лесной караульщик [25, с. 71]. Исследователь Е.Т. Соловьев отмечает, что, кроме изъятия леса, лошади и инструментов, в частности топора, требовалась и плата за испорченный лес. Отнятую лошадь и инструмент, по уплате штрафа, возвращали назад [33, с. 107]. 30 декабря 1866 г. во время самовольной порубки леса, принадлежащего вдове коллежского асессора Марии Лебедевой, был пойман с поличным крестьянин д. Кочаково Чебоксарского уезда Николай Иванов. Деревья (40 дубовых, 12 липовых и 1 осиновое) были отобраны, как и вещественное доказательство - топор. Пока мировой посредник 1-го участка Чебоксарского уезда принимал решение относительно преступника, его брат Иван Иванов попался в краже 20 деревьев в той же даче. Как и в первом случае, был отобран топор [1].
По сведениям информатора Н.В. Никольского, слушателя Казанских миссионерских курсов К. Федорова, общественный лес был заповедным (тура
раварна). Для этого, к примеру, чуваши д. Емелькино Бугульминского уезда Самарской губернии приглашали в лес священника, брали из церкви иконы, хоругви и молились. Во время обхода лесного участка священник читал молитву, а затем объявлял его заповедным, т.е. налагал запрет заниматься лесными порубками, иначе человек, по мнению народа, мог умереть [21, с. 134; 24, с. 154]. После этого уже никто не имел право рубить даже прутика до тех пор, пока священник не совершал осенью молебен и сам своей рукой не срубал прутик. В 1912 г., по сведениям слушателя Казанских миссионерских курсов Романа Изратова, чуваш Пархатар срубил в лесу березу для веника и на обратном пути вдруг занемог, упал с лошади и после этого долго хворал. Все чуваши утверждали, что Бог наказал его за нарушение этого обычая [24, с. 154-155].
Согласно «Общему положению о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости» 1861 г., волостной крестьянский суд обладал юрисдикцией по своему усмотрению приговаривать виновных: к общественным работам до шести дней, к денежному взысканию до трех рублей, аресту до семи дней, наказанию розгами до двадцати ударов [30, с. 58]. В то же время, по уставу о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, за кражу предмета ценою не свыше трехсот рублей виновные подвергались заключению в тюрьме на время от трех до шести месяцев [31, с. 416]. Статья 155 этого устава гласит, что за самовольную порубку в лесах виновные подвергались, кроме изъятия похищенного или самовольно срубленного леса или уплаты его стоимости, в первый и во второй раз - денежному взысканию, равному двойной цене похищенного или самовольно срубленного леса, а в третий или более раз - тому же взысканию и заключению в тюрьме от одного до шести месяцев [31, с. 414]. Судя по этим данным, мы видим несоответствие мер наказаний, налагаемых за лесные порубки крестьянским волостным судом и судебным уставом. А это значит, что нарушение прав крестьян каралось гораздо легче, чем такое же нарушение прав лиц привилегированного сословия. Одно и то же лицо каралось по-разному за одинаковые преступления, совершенные в отношении представителей разных сословий. Пострадавший привилегированного состояния, по своему усмотрению, мог привлечь виновного к ответственности в волостном или общем суде и, следовательно, по своему произволу подвергнуть более или менее тяжкому наказанию [29, с. 69-70]. Таким образом, существующая судебная система того периода была далека от идеала.
Чувашского крестьянина судили за дрова и лучины как вора, потому что он вез их из леса без билета. Следует отметить, что ему не была отведена законная лесосека. Во время следствия по делам о лесных порубках порой вся деревня подвергалась подворному обыску. Обыскивали в каждом доме, например, дубовые плахи, особенно у богатых чувашей, если бы даже они были положены полвека назад. Так как дуб использовался для кораблестроения, ответственность за кражу данного дерева была высокой, владелец нередко подвергался штрафу в пользу судей за своего прадеда [13, с. 135].
Так как в народе лесные порубки не считались предосудительными, вор вовсе не скрывал это преступление от своих односельчан, но прятал от лесной стражи, полиции и других начальников, которые следили за правопорядком, судили и преследовали в случае обнаружения кражи леса. При производстве обысков крестьяне даже помогали правонарушителю спрятать украденный лес [20, с. 108; 28, с. 133].
Уголовная статистика показывает, что самовольные лесные порубки составляли огромный процент преступлений [10, с. 145]. В Казанской губернии в 1883 г. было зарегистрировано 4814 случаев самовольной порубки леса [8, с. 67]. В 1910 г. среди чувашей было отмечено 102 случая похищения и повреждения чужого леса в Козьмодемьянском уезде, 225 - в Цивильском, 412 - в Че-
боксарском и 43 - в Ядринском [27, с. 75-76]. При этом, безусловно, большое количество лесных порубок оставалось не раскрытым.
В.К. Магницкий проиллюстрировал данную ситуацию на примере 2-го участка Чебоксарского уезда Казанской губернии. Он отметил, что в данном участке ежегодно совершалось огромное количество порубок вследствие специфичности местности [7, л. 134]. Луговая сторона сплошь была покрыта хвойным лесом. Кроме непосредственного употребления деревьев на топливо и строительство лес использовался для высвобождения из-под него земли под посев хлеба. Однако почва в данной местности была песчаной. Это, в свою очередь, явилось импульсом для крестьянства на совершение порубок, чтобы прокормиться с помощью продажи леса и уплатить подати. Штраф за порубку был не опасен, считает В.К. Магницкий, потому что, провозя самовольно срубленное дерево, всегда была возможность назвать его вырубленным по билету для известного плотовщика или десятника [16. Л. 376]. Вместе с тем трудно было провести бревно сухопутно. Если же порубщик попадался, то нередко начальники, злоупотребляя своим служебным положением, за определенную сумму денег оставляли преступника без преследования. Все это сходило с рук высшему начальству, так как было очень трудно обнаружить порубку на огромном, подведомственном ему, пространстве [7. Л. 134].
Обычно крестьяне совершали коллективные порубки. Если ущерб был невелик, то после уплаты долга община брала виновных на поруки. В отдельных случаях сход мог составить приговор о ссылке того члена общины, кто был не способен жить в согласии с обществом и уважать общинные имущественные права [8, с. 67].
Судебный следователь Лаишевского уезда Казанской губернии Посту-пальский, гроза уезда и лаишевских чиновников по возбужденному им делу 400000 дубов [19], расследовал дело о самовольной порубке строевого и дровяного леса из Лаишевского лесничества. В результате проведенного следствия оказалось, что большая часть лесных материалов была увезена на другую сторону Волги жителями с. Богородское Тетюшского уезда [18. Л. 19]. Только недалеко от д. Атабаево было найдено 2800 строевых сосновых бревен. Дубовые же дрова в огромном количестве были проданы крестьянами-порубщиками пароходному обществу «Волкан». Поступальский назначил охрану для контроля над обнаруженными бревнами, однако караульщики были бессильны перед массой крестьян, которые крали лес для отопления своих домов, а также для продажи, ибо у них вообще не было своего лесного участка [18].
В материалах волостных правлений встречаются дела о самовольных лесных порубках. В экстремальных случаях община брала на себя поручительство за провинившегося бедного крестьянина и выплачивала штраф. Так, крестьянин Антон Иванов решил отремонтировать крышу курной избы и срубил в Оринин-ской лесной даче Козьмодемьянского уезда 14 мелких дубовых деревьев. Лесная стража произвела в его доме обыск и оштрафовала Иванова на 70 руб. Однако ему нечем было уплатить эту сумму, тут на помощь пришли односельчане. На сходе было принято решение внести за Антона Иванова, бедного, но добропорядочного крестьянина, штрафную сумму с процентами [8, с. 66].
Существенное количество дел о порубке леса содержится в материалах волостных судов [2; 4; 5 и т.д.]. Так, в 1878 г. в Шихазанской крестьянской даче был задержан крестьянин д. Сиделево Цивильского уезда Алексей Тихонов во время самовольной порубки сосны. Суд приговорил взыскать с обвиняемого стоимость дерева (1 руб. серебром) в пользу крестьян с. Шихазаны, а также штраф в размере 50 коп. [3]. В 1888 г. 29 крестьян вывезли лес у крестьянина д. Шинер Ядринского уезда Василия Федорова, который в том же году приобрел участок казенного леса. Норусовский волостной суд после судебного разбирательства приговорил взыскать с крестьян по 82 коп. с каждого в пользу
Василия Федорова [6]. Таким образом, посягательства крестьянства на частные лесные участки, в основном, наказывались штрафными санкциями.
Подводя итоги, следует отметить, что крестьяне сильно зависели от лесных материалов. Лес давал им все: жилье, утварь, дрова для поддержания очага, промысловую продукцию и т.д. Период XIX - начала XX вв. оказался трудным для чувашских крестьян. Значительные массивы леса перешли в руки государства и удельного ведомства, что тяжелым образом отразилось на экономике их хозяйств. Положение усугублялось ежегодным ростом цен на лесную продукцию. Нависла угроза самого существования крестьянских семей. Данные обстоятельства вынуждали чувашей пойти на совершение лесных порубок. Этому способствовало и крестьянское мировоззрение. Кража удельного и государственного леса, в отличие от частного и общинного, в глазах чувашей, не была предосудительной. Несмотря на преследования со стороны чиновников и судебные разбирательства в органах волостной юстиции, лесные порубки стали обычным явлением в крестьянском быту. Они явились формой социального протеста чувашского крестьянства против государственной политики.
Литература и источники
1. Государственный исторический архив Чувашской Республики (ГИА ЧР). Ф. 9. Мировой посредник 1-го участка Чебоксарского уезда Казанской губернии. Д. 51. Л. 19-19об.
2. ГИА ЧР. Ф. 130. Сюндырский волостной суд Козьмодемьянского уезда Казанской губернии. Оп. 1. Д. 32. Л. 1.
3. ГИА ЧР. Ф. 132. Шихазанский волостной суд Цивильского уезда Казанской губернии. Оп. 1. Д. 208. Л. 26 об.-27.
4. ГИА ЧР. Ф. 134. Янтиковский волостной суд Цивильского уезда Казанской губернии. Оп. 1. Д. 1690. Л. 1.
5. ГИА ЧР. Ф. 137. Болдаевский волостной суд Ядринского уезда Казанской губернии. Оп. 1. Д. 75. Л. 1.
6. ГИА ЧР. Ф. 138. Норусовский волостной суд Ядринского уезда Казанской губернии. Оп. 1 Д. 13. Л. 13об.-14.
7. ГИА ЧР. Ф. 334. В.К. Магницкий. Оп. 1. Д. 4. Л. 121-147об. Преступления и проступки во 2-м следственном участке Чебоксарского уезда.
8. Денисова Н.П. Административно-фискальные и правовые функции общины у чувашей (XIX -начало XX вв.) / Н.П. Денисова // Вопросы истории дореволюционной Чувашии. Чебоксары: ЧНИИ, 1984. С. 46-71.
9. Денисова Н.П. Обычное право чувашской крестьянской общины / Н.П. Денисова // Этнография чувашского крестьянства. Чебоксары: ЧНИИ, 1987. С. 76-100.
10. Ефименко А.Я. Исследования народной жизни / А.Я. Ефименко. М.: «Русская» типолитография, 1884. Вып. I. Обычное право. 382 с.
11. Кодыбайкин С.Н. Крестьянская промышленность на территории Чувашии во второй половине XIX - начале XX вв.: дис. ... канд. ист. наук: 07.00.02 / С.Н. Кодыбайкин. Чебоксары, 2001. 279 с.
12. Кодыбайкин С.Н. Предпринимательская деятельность в сфере лесных промыслов Чувашии во второй половине XIX - начале XX вв. / С.Н. Кодыбайкин // Мир предпринимательства Поволжья в исторической ретроспективе. Чебоксары: ЧГИГН, 2002. С. 112-125.
13. Кузнецов И.Д. Очерки по истории и историографии Чувашии / И.Д. Кузнецов. Чебоксары: Чуваш. гос. изд-во, 1960. 380 с.
14. Кузнецов И.Д. Очерки по истории чувашского крестьянства / И.Д. Кузнецов. Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 1969. Ч. II. Развитие капитализма в деревне. 426 с.
15. Кузнецов И.Д. Крестьянство Чувашии в период капитализма / И.Д. Кузнецов. Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 1963. 584 с.
16. Магницкий В.К. Этнографический очерк преступлений и проступков во 2-м (следственном) участке Чебоксарского уезда / В.К. Магницкий // Научный архив Чувашского государственного института гуманитарных наук (НА ЧГИГН). Отд. I. Ед. хр. 517. Л. 327-428.
17. Михайлов С.М. Чувашские разговоры и сказки / С.М. Михайлов. Казань, 1853. 40 с.
18. Национальный архив Республики Татарстан (НА РТ). Ф. 1. Канцелярия Казанского губернатора. Оп. 2. Ед. хр. 1790. 258 л.
19. НА ЧГИГН. Фонд В.К. Магницкого. Отд. I. Ед. хр. 517. Л. 6.
20. НА ЧГИГН. Фонд Н.В. Никольского. Отд. I. Ед. хр. 158. Этнография. 181 с.
21. НА ЧГИГН. Фонд Н.В. Никольского. Отд. I. Ед. хр. 174. Этнография. Фольклор. 698 с.
22. НА ЧГИГН. Фонд Н.В. Никольского. Отд. I. Ед. хр. 177. Этнография. 804 с.
23. НА ЧГИГН. Фонд Н.В. Никольского. Отд. I. Ед. хр. 179. История. Этнография. Фольклор. 286 с.
24. НА ЧГИГН. Фонд Н.В. Никольского. Отд. I. Ед. хр. 271. История. Этнография. Фольклор. 266 с.
25. НА ЧГИГН. Фонд Н.В. Никольского. Отд. I. Ед. хр. 277. Этнография. История. 258 с.
26. Никольский Н.В. Краткий конспект по этнографии чуваш / Н.В. Никольский. Казань, 1919.
104 с.
27. Обзор Казанской губернии за 1910 год. Казань: Типография губернского правления, 1912.
92 с.
28. Петров Н.А. Община и обычное право чувашского крестьянства во второй половине XIX -начале XX вв. / Н.А. Петров. Чебоксары: Изд-во Чуваш. ун-та, 2005. 230 с.
29. Риттих А.А. Крестьянский правопорядок. Свод трудов местных комитетов по 49 губерниям Европейской Росси / А.А. Риттих. СПб.: Типография В.Ф. Киршбаума, 1904. 447 с.
30. Российское законодательство X-XX веков. М.: Юрид. лит., 1989. Т. 7. Документы крестьянской реформы. 432 с.
31. Российское законодательство X-XX веков. М.: Юрид. лит., 1991. Т. 8. Судебная реформа.
496 с.
32. Смыков Ю.И. Крестьяне Среднего Поволжья в период капитализма (социально-экономическое исследование) / Ю.И. Смыков. М.: Наука, 1984. 232 с.
33. Соловьев Е.Т. Преступление и наказание по понятиям крестьян Поволжья (извлечение) / Е.Т. Соловьев // Крестьянское правосудие. Обычное право российского крестьянства в XIX веке - начале XX века. Сост., авт. вступ. ст., ком. и глос. А.А. Никишенков. Авт. теор. введения и ред. Ю.И. Семенов. М.: Современные тетради, 2003. С. 106-109.
34. Чернышев Е. Из истории крестьянских движений в Казанском крае в 1917 году (Очерк по архивным материалам) / Е. Чернышев // Вестник научного общества Татароведения. Казань, 1926. № 4. С. 50-71.
ЕГОРОВ ДИМИТРИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ - ассистент и аспирант кафедры археологии, этнографии и региональной истории, Чувашский государственный университет, Россия, Чебоксары (egorov2202@mail.ru).
EGOROV DIMITRY VLADIMIROVICH - assistant and post-graduate student, department of archaeology, ethnography and regional history, Chuvash State University, Russia, Cheboksary.
