CC BY
193
Е.К. МИНЕЕВА
ЧУВАШСКАЯ ДИАСПОРА В ТРУДАХ ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ КОНЦА XX - НАЧАЛА XXI ВЕКОВ
Термин «диаспора» по-гречески означает рассеяние, т.е. пребывание значительной части народа вне основного исторического района его происхождения [1]. Чаще всего и более точно данное понятие употребляется по отношению к той группе людей, которая проживает за пределами своей страны. Это так называемая «внешняя диаспора». Распространенным становится и использование слова для обозначения этнической общности, длительное время пребывающей внутри страны, но вдали от своей исторической родины в инонациональном пространстве, тем не менее, продолжающей относить себя к своему этносу - «внутренняя диаспора». Под термином «чувашская диаспора» подразумевается та часть этноса, которая сосредоточена вне территории Чувашской Республики. Это - рассеянная часть народа, живущая дисперсно или относительно компактными группами в других районах страны в межнациональной среде [2]. Впервые в чуваше-ведении термин «чувашская диаспора» был введен этнологом В.П. Ивановым в 1988 г. в его работе, которая так и называется - «Формирование чувашской диаспоры» [3].
До образования в 1920 г. Чувашской автономной области (ЧАО), т.е. до предоставления чувашскому народу своеобразной формы государственности внутри РСФСР, говорить о диаспоре не приходилось по ряду причин. Прежде всего, чуваши ранее находились в составе унитарного государства в едином пространстве. Этнос был разделен по территориально-административному делению Российской империи между несколькими губерниями. Основная масса чувашской этнонации достаточно компактно проживала в Поволжье - на территории Казанской, Симбирской, Самарской и Уфимской губерний. Если же говорить о максимальной сосредоточенности чувашей, то следует ограничиться Цивильским, Чебоксарским и Ядринским уездами Казанской губернии, к которым традиционно применяется наименование «Чувашский край» или «Чувашия». Именно Чувашия является коренной территорией титульного здесь чувашского населения. Край стал территориальной основой складывания ЧАО, затем в 1925 г. автономной республики (ЧАССР), а с 1992 г. Чувашской Республики (ЧР), превратившейся по Конституции 1993 г. в один из субъектов Российской Федерации.
По природно-климатическим, географическим, историко-этнографическим признакам Чувашию можно отнести к нескольким регионам. Регион - от латинского гедютэ - часть территории, объединяющая различные страны, области, округа, районы, обладающие общностью тех или иных природных, социальноэкономических, национально-культурных и других особенностей. В физикоэкономическом отношении совместно с Марий Эл и Республикой Мордовия, Нижегородской и Кировской областями ЧР составляет Волго-Вятский район. Чаще всего Чувашскую Республику связывают со Средним Поволжьем, ставшим историко-этнографическим регионом не только для чувашей, но и для татар, марийцев, мордвы, удмуртов и русских, соответственно тюркских, финно-угорских и восточнославянских по происхождению народов. Границы и этнический состав Средневолжского региона формировались исторически, меняясь на определенных этапах прошлого в зависимости от политических, социально-экономических и культурных обстоятельств. Став родиной формирования отдельных, сравнительно самостоятельных этносов, Среднее Поволжье является единым много-
национальным районом, отличающимся характерными для всех титульных этнических групп региона чертами. Диаспоризация - одна из них.
Чуваши относятся к крупным этносам страны. Занимая 5-е место по итогам последней переписи, в численном отношении они составляют 1637 тыс. человек. Чувашия, кроме того, - наиболее представленная титульной нацией республика региона. От всего населения ЧР 67,7% - чуваши по происхождению. Несмотря на столь высокий процент компактности их проживания на исторической родине (метрополии), этнос значителен и своей внутренней диаспорой. Еще в 1989 г. она составляла большую часть всей этнонации - 50,8%. Данные переписи 2002 г. доказывают ее сокращение на 4,5%, но 45,3% всех чувашей России, постоянно находящихся за пределами метрополии, также немалый процент. Переселение чувашского населения с территории исторической родины началось еще в глубоком прошлом - с ХУ-ХУ1 вв. По общему мнению специалистов, из-за отсутствия полных цифровых данных практически невозможно точно установить размеры миграционных потоков чувашей в различные регионы в дореволюционное время. Косвенные же материалы позволяют утверждать, что увеличение диаспоры было стабильным и хронологически последовательным. Цифры, приводимые в книге «Этническая история и культура чувашей», демонстрируют приблизительную динамику численности этноса за пределами края: 1719-1723 гг. - 11%, 1795 г. - 33,6, 1897 г. - 35,7, 1926 г. - 40,2, 1979 г. - 49,3, 1989 г. - 50,8% [4]. По подсчетам крупного чувашеведа В.Д. Димитриева, за четыре с половиной столетия территория расселения этнонации увеличилась не менее чем в 4 раза. Не обладая особенно богатыми, явно выделяющимися полезными ископаемыми, не считая леса и реки, большим плодородием земельной почвы, но отличающиеся малоземельем, обремененные налогами и податями, чуваши вынуждены были искать дополнительные источники дохода и жизни. Памятуя о том, что чувашское крестьянство до революции в основной своей массе относилось к государственным, становится более понятной возможность создания столь обширной диаспорной группы этноса. Главными причинами субэтнических образований чувашской этнонации в прошлом были: заселение «дикого поля», создание засечных оборонительных рубежей, восстания и крестьянские войны, бурлачество, рекрутчина, военная и морская служба, реформа Никона и насильственная христианизация. Далеко не последнюю роль сыграли промышленный переворот, работа на заводах и фабриках Российской империи, строительство кораблей, городов и железных дорог, отмена крепостного права и земельная реформа Столыпина. Диаспоризация народа продолжалась и после 1917 г., причем далеко не всегда мирным, добровольным путем. Индустриализация и коллективизация, расправа над политическими и идеологическими противниками, гражданская и Великая Отечественная войны, поднятие целины, стройки общесоюзного значения становились источником внутренней диаспоры в советское время. По наблюдениям В.П. Иванова, в 2002 г. чуваши впервые были зафиксированы во всех субъектах Российской Федерации, причем в 57 из них числом 1000 и более человек [5]. К наиболее крупным диас-порным группам в РФ относятся чуваши Поволжья - 78,3%, Урала - 10,2% и Западной Сибири - 4% [6].
Обратной стороной диаспоризации стало превращение представителей титульного на исторической родине чувашского этноса в малочисленные -«малые» народы того или иного региона России. Составляя сравнительно небольшую в процентном отношении часть от населения инонациональной республики, края, области и находясь в отрыве от «чебоксарских чувашей», по наименованию диаспорой чувашского населения метрополии, периферийные группы отличаются спецификой культуры. Длительное время проживая в иной
по сравнению с Чувашским краем среде, тесно взаимодействуя с другими этносами, чуваши воспринимают их обряды и обычаи, смешивая традиции с привнесенными элементами. Следовательно, этнонациональные группы народа, продолжая относиться к одному из крупных в РФ тюркских этносов, выделяются в нем своеобразием, проявляющимся как в национальном костюме, праздничных и свадебных ритуалах, так и в языке, жилище, во всей повседневности, что требует их дальнейшего углубленного изучения.
Начиная с XVIII в., в России собираются статистические и культурно-бытовые данные о чувашах. Однако первые аналитические, обобщающие труды по изучению истории чувашского этноса появились лишь в XX в. Н.И. Ашмарин и Н.В. Никольский положили начало научному чувашеведению. Исследование диаспорных групп чувашской этнонации - особая область современного научного знания. В 1920-е годы в связи с общегосударственной политикой коренизации и предоставления народам широких возможностей национального развития этнографические отделы, общества, экспедиции начинают сравнительно активно собирать материал по субэтническим группам чувашей. К примеру, этнографический отдел Саратовского общества археологии, истории и этнографии совместно с этнографическим музеем под руководством профессора Саратовского университета Б.М. Соколова в 1920-е годы осуществлял систематическое обследование всех национальностей Саратовского края, в том числе и чувашей [7]. Изменившийся в 1930-е годы курс правительства, нацеленный на формирование наднациональной общности (советского народа), сделал практически невозможными подобного рода исследования. Боязнь обвинений в националистическом уклоне и последующих репрессий скорректировала проблематику научных изысканий. Изучение этнотерриториальных или периферийных групп в чувашеведении, по понятным причинам, надолго перестало являться предметом специального поиска и анализа. Лишь с 60-х годов XX в. происходят положительные с точки зрения интересующей темы перемены. Начинается следующий этап активизации проблемы, ставший необходимой базой для исследователей 1990-х годов. После распада СССР и «парада суверенитетов» практически во всех регионах России, особенно в национальных субъектах федерации, закономерно резко возрос интерес к краеведению. Исследовательская литература 90-х годов XX - начала XXI в. занимается изучением этногрупп чувашей, проживающих в разных районах страны: на территории Поволжья, в Приуралье, Западной Сибири [8]. Возникает и новое явление в чувашеведении диаспорных групп - монографические сочинения, в создании которых принимает участие несколько человек или соавторский коллектив. Как правило, к ним относятся те, кто непосредственно сам участвовал в этнографических, полевых поездках в конкретно изучаемую местность. Не случайно, назвать труды по чувашской диаспоре со второй половины 1980-х годов, массовыми -невозможно. Они всегда связаны с большой предварительной работой по сбору культурно-бытовых, статистических данных путем научных экспедиций в те или иные национально-территориальные районы.
Одним из первых подобных исследований стала книга «Чуваши Приура-лья: Культурно-бытовые процессы», опубликованная в 1989 г. Научноисследовательским институтом тогда языка, литературы, истории и экономики при Совете Министров Чувашской АССР (НИИЯЛИЭ) [9]. Монография написана по результатам нескольких комплексных экспедиций, организованных институтом в 1961 и 1984 гг. в чувашские селения Татарской АССР, Куйбышевской и Ульяновской областей, в 1971 г. - Саратовской и Куйбышевской областей, в 1962 и 1987 гг. - Башкирской АССР и Оренбургской области. В качестве основной цели исследования авторский коллектив закономерно называет не-
обходимость изучения самобытности этнокультурного облика указанных групп чувашей, что должно помочь ученым составить более полное представление об истории и культуре народа и его культурных связях с другими этносами [10]. Говоря о практической значимости подобной работы, авторы указывают на острую необходимость «выработки научных рекомендаций для дальнейшего улучшения и расширения способов и мер удовлетворения их национальнокультурных интересов и потребностей, оптимизации межнациональных отношений в местах их расселения» [11]. С точки зрения современных подходов, с позиции дальнейшего сохранения и развития этнонации подобная задача продолжает оставаться актуальной и в настоящее время. В советский период, начиная с 1930-х годов, государство не уделяло диаспорным группам практически никакого внимания. Связи с метрополией сохранялись лишь частным путем за счет межличностного контакта с оставшимися у некоторых жителей периферии на территории республики родственниками и близкими друзьями. Компактность проживания позволяла за счет повседневного общения консервировать этнокультурные традиции. Однако, находясь в инонациональной среде, чувашские территориальные общности впитывали элементы, главным образом, русской культуры, постепенно изменяя этнический образ коренного чуваша. Только в 1990-е годы государство вновь, после первых лет советской власти, обратило внимание на существующие в России локальные субэтносы, необходимость изучения которых неизменно возрастает.
Книга имеет традиционную для подобных исследований структуру. Закономерно большое внимание в ней уделяется общей характеристике динамики расселения и численности этноса, а также этапам формирования этнической группы приуральских чувашей. Изучение различных данных позволило авторам прийти к выводу о том, что «современные чуваши Татарской АССР, Куйбышевской и Ульяновской областей и частично Башкирской АССР в большинстве своем являются потомками переселенцев более раннего времени» [12]. Действительно, история такова, что, вступив в состав Московского государства в XVi столетии и постепенно заселяя «дикое поле» в XV-XVI вв., чуваши перемещаются на юг и юго-восток за пределы современной республики, но пока в близлежащие земли Поволжья и Приуралья. Лишь с XVII в., участвуя во внутренней крестьянской и во внешних общероссийских войнах, в особенности начиная с петровских реформ, чувашское крестьянство, как по своей воле, так и по государственной инициативе, начинает селиться значительно южнее - на территории Закавказья, Средней Азии и далеко от пределов России - в Бухаре и Персии. Следовательно, выводы, сделанные авторами на основе собранных ими материалов, подтверждают историческую ретроспективу. Рассматривая историю заселения чувашскими колонистами районов Приуралья, исследователи выделяют три основных этапа. Первый период авторы отнесли к середине XVII - 30-40-м годам XVIII в. Не оспаривая верхнюю грань периода, некоторые сомнения вызывают его нижние пределы. Уже во второй половине XV столетия началось «посессионное» использование чувашами и частично мордвой плодородных земель «дикого поля». Тем более в XVI в. после вхождения Поволжья в состав России и начала строительства государством засечных, оборонительных рубежей, группы чувашского этноса заселяют далее Поволжье и начинают процесс колонизации Приуралья, на что, собственно, указывают сами авторы монографии [13]. Поэтому, думается, нижнюю границу первого этапа переселения чувашей в Приуральский регион возможно сдвинуть на первую половину XVII столетия, несмотря на то, что в это время переселения в При-уралье не носили массового характера. Отсутствие сколько-нибудь удовлетворительных статистических сведений о переселениях не может отказать в логике
происходившим историческим процессам. Довольно подробная характеристика второго и третьего этапов заселения Приуралья с указанием направлений, населенных пунктов колонизации и проживания здесь чувашей, выявление особенностей социально-экономического развития чувашского субэтноса с использованием богатого цифрового материала позволили ученым сделать широкие выводы. Весьма убедительно звучит мысль о том, что этническая карта чувашей Приуральского региона, участвуя в хозяйственном освоении края, способствовала расширению здесь земледельческой культуры, промыслов, ремесел и торговли [14].
Исследование материалов экспедиций позволило опредметить и современные национально-культурные проблемы, перспективы этнотерриториальных групп этноса, что значительно обогатило данные о чувашской диаспоре в целом. Чуваши, составляя 3,2% от общей численности населения Башкирской тогда АССР (данные переписи 1979 г.), занимали четвертое (после башкир, русских и татар) место. Анализируя демографические показатели, авторы отмечают, с одной стороны, общее сокращение в БАССР чувашской этнотерриториальной общности, с другой - увеличение процента ее городской части [15]. К прямым причинам фактора миграции в 1970-1980-е годы сотрудники НИИ справедливо относят активное и крупномасштабное промышленное строительство, появление новых городов и поселков нефтегазодобытчиков, требовавших рабочих рук [16]. Вероятно, не следует сбрасывать со счетов подобной цифровой динамики и продолжающийся в 1930-1970-е годы единый для нерусских народов процесс обрусения некоторой части представителей периферии, а также повышение уровня культуры всего советского народа, в том числе и чувашской диаспоры Приуральского региона. Изучение этнографических и этноконфессиональных групп, их материальной культуры и искусства позволило авторскому коллективу одним из первых в чувашеведении особо акцентировать внимание на селениях чувашей-вирьялов, несмотря на общепризнанное мнение о переселенцах как исключительно - о чу-вашах-анатри [17]. Интересными и полезными для обобщенной информации стали наблюдения за потомками «некрещеных» чувашей, в селениях которых (Ульяновской области) обнаруживается достаточно стойкая приверженность в сфере семейно-родственных связей и обрядовой жизни к традиционному (языческому) укладу [18]. Довольно стойкой, как показали результаты экспедиций, чувашская культура оказалась по отношению к исламизации, правда, в основном той ее части, которая начала подвергаться мусульманскому влиянию довольно поздно - лишь в начале XX в. Несмотря на требования мусульманских миссионеров отречения от своей национальности, в ряде случаев, по убеждению авторов, подобная практика давала сбои, что приводило к созданию весьма специфических этноконфессиональных групп [19]. Называясь татарами, к примеру, определенный процент населения продолжает изъясняться на чувашском языке. Или, наоборот, некоторые жители отдельных сел, говоря на татарском языке, тем не менее, относят себя к чувашской этнонации. Таким образом, монографическое исследование НИИЯЛИЭ существенно продвинуло вперед изучение диаспоры, значительно обогатив чувашеведение в целом.
Анализу этнодемографических процессов Казанского Поволжья посвящена книга, изданная в 1991 г. Казанским университетом [20]. В основу работы положен не только обширный статистический материал, собранный в архивах Татарской, Марийской и Чувашской АССР, но и полевые материалы этнографических экспедиций вуза. Авторский коллектив в составе ученых: Е.П. Бусыгина, Н.В. Зорина и Г.Р. Столяровой в качестве объекта исследования выделяют из Волго-Уральской историко-этнографической области Казанское Поволжье, в которое условно включают МАССР, ТАССР и ЧАССР. В четырех главах работы авторы рассматривают
природу, размещение населения и межнациональные браки избранного ими территориального региона. Несмотря на то, что изучение напрямую касается национальных республик, являющихся метрополиями для титульных этносов, давших название своим национально-государственным единицам, марийцы, татары и чуваши входят в состав автономий Казанского Поволжья и в качестве диаспорных групп. Цифровые данные, приводимые в книге, показывают, что чуваши составляют 9% от всего населения Марийской АССР и 4,9% жителей Татарии (в 1979 г.) [21]. Следовательно, периферийные общности чувашской этнонации стали, хотя и косвенно, одним из предметов анализа ученых. Богатый статистический материал, цифровые таблицы позволяют делать выводы о традициях, ментальности народов. В частности, данные о браках чувашей между собой и с представителями других этносов доказывают открытость и доброжелательность чувашской этнонации. Тенденции в развитии брачности отражают перемены, происходящие в национальной структуре населения и в сопутствующих им процессах (изменения половозрастной структуры, урбанизация, интенсивность, направленность миграций и др.). Так, почти во всех рассмотренных учеными массивах населения сокращается доля однонациональных браков [22]. Исследуя стабильность одно-и межнациональных браков, казанские исследователи пришли к выводу о том, что в процессе дестабилизации семьи этнические факторы не являются определяющими [23]. С другой стороны, по мнению авторов, «в традициях межпоколен-ной связи и проявляется этнический фактор, выступающий как внешняя страхующая связь, поддерживающая стабильность семьи и наиболее четко проявляющаяся у нерусских народов региона» [24]. Но эту особенность этнологи рассматривают в качестве тенденции, а не безусловной закономерности. Таким образом, собранные в работе материалы и выявленные по ним этнодемографи-ческие процессы народов Казанского Поволжья, могут быть использованы и при изучении чувашской диаспоры.
В 1993 г. Научно-исследовательский институт языка, литературы, истории и экономики при Совете Министров Чувашской Республики опубликовал книгу по этнической истории и культуре чувашей Поволжья и Приуралья, рецензентом которой стал доктор исторических наук, профессор В.Д. Димитриев [25]. Книга написана коллективом авторов, работниками НИИЯЛИЭ в составе В.П. Иванова, П.П. Фокина, А.А. Трофимова, Г.Б. Матвеева и М.Г. Кондратьева. В работе рассматриваются этногенез и этнография, традиционное хозяйство, материальная и духовная культура чувашского народа. Третий параграф первой главы специально посвящен вопросам расселения и диаспоризации чувашей. Здесь: причины, направления и этапы переселения чувашской этнонации, динамика численности чувашского населения, как в самой республике, так и за ее пределами, начиная с XVIII в. и продолжая до конца 80-х годов XX столетия, языковые изменения. Характеризуя основное содержание каждого из этапов процесса переселения в дореволюционное и советское время, авторы стремятся проанализировать особенно те явления, которые повлекли за собой последствия, оказав воздействие на современность. Так, в регионе Урало-Поволжья, отличающегося наиболее ранней чувашской колонизацией, среди чувашей в основном преобладает сельское население [26]. Кроме того, исследование показало, что в то время как в Европейской части России, главным образом, в Поволжье, имеет место тенденция роста численности населения этноса, в восточных регионах страны (особенно в восточной Сибири) наблюдается ее сокращение [27]. В Приуралье же, продолжают авторы, «число людей чувашской национальности находится на стабильном уровне» [28]. Один из глобальных выводов, сделанных в книге, на который указывают и другие ученые, - «сильное влияние окружающих нацио-
нальностей, прежде всего русских и татар», на представителей чувашского субэтноса. Данное воздействие, по убеждению авторов, проявляется не только в быту, но и в языке, фольклоре, народном искусстве, равно как и в национальном самосознании [29]. В итоге, бесспорно, этнокультурный облик чувашской диаспоры, постепенно изменяясь, приобретает самобытный характер.
Одним из первых опытов изучения территориальных и этнографических групп чувашей, совмещающих анализ исторического, лингвистического и этнографического материалов, стала монография «Самарские чуваши (историкоэтнографические очерки). Конец XVII - начало XX вв.» Е.А. Ягафовой [30]. Родившись и долгое время прожив в селе Девлезеркино Самарской области, Е.А. Ягафова еще в молодости задавалась вопросом, почему чуваши, подчас одних и тех же селений обозначают одни и те же предметы разными словами, носят разные по покрою платья, одни и те же праздники отмечают в разные дни и даже приветствуют друг друга по-разному [31]. В 1993-1995 гг. она участвовала в экспедиции, организованной сотрудниками ЧНИИЯЛИЭ в чувашские селения Самарской области, материалы которой и легли в основу написанной ею монографии. Не случайно выбраны хронологические рамки исследования. Именно в XVII-XIX вв., как отмечает автор, сложилась современная картина расселения чувашей в пределах Волго-Уральской историко-этнографической области. В это время происходило заселение представителями чувашского этноса территории современных Ульяновской, Самарской, Пензенской, Оренбургской, Саратовской областей, Татарстана и Башкортостана. Его результатом стало создание новых хозяйственных и культурных форм, образование особых этнических типов как следствие адаптации пришлого населения к экологической среде и социальнонациональному окружению [32]. Вступает исследователь в полемику ученых по поводу терминологии и классификации отдельных групп этноса. Соглашаясь в целом с мнением этнологов Р.Г. Кузеева и В.Я. Бабенко о возможности разделения этнографических групп по времени и территории их формирования на «традиционные» и «новые», Е.А. Ягафова относит самарских чувашей к новому типу третьего класса - этнографические группы, сложившиеся в некотором удалении от этнической территории, но в пределах историко-этнической общности [33]. Однако автор монографии не согласна с точкой зрения Р.Г. Кузеева в отношении конкретной географической локализации отдельных групп, в которой ученым, по ее убеждению, были допущены неточности. Низовую этнографическую группу Р.Г. Кузеев разделил еще на четыре «территориальных» подразделения: закамское, прикамское, приуральское и заволжское. Размах объединения совершенно различных между собой групп левобережных районов Ульяновской, Самарской и Саратовской областей, считает Е.А. Ягафова, неоправдан, так как в одно и то же субэтническое общество заволжских чувашей попадают такие, которые отличаются между собой языковыми и культурно-бытовыми традициями, сформировавшимися в далеко не одинаковых исторических условиях [34]. Более приемлемым, по ее взглядам, является предложенное музыковедами разделение диаспоры на «левобережную» и «правобережную» зоны с выделением в связи с этим трех «субдиалектов», хотя и данное расчленение рассматривается исследователем не совсем верным из-за сохраняющихся этнографических различий внутри субдиалекта одной зоны [35]. Таким образом, вывод Е.А. Ягафовой в отношении классификации диаспоры Поволжско-Приуральского региона сводится к необходимости дальнейшего изучения и уточнения данной проблемы, хотя сама она предложений на данный счет пока не вносит.
Богатый фактический материал, собранный в ходе экспедиции и изучения архивов, предоставил автору возможность составить таблицы и карты, уточ-
няющие названия чувашских населенных пунктов на территории Самарского Заволжья, размеры земельных наделов чувашских крестьян, урожайность культур в Самарской губернии, поэтапную численность переселенцев и многое другое. Интересными являются данные и на их основе рассуждения о характере межэтнических контактов в регионе. Например, источники подвели исследователя к собственному выводу о том, что мордва преимущественно подселялась к чувашам, вынуждая их уходить в другие места, а не наоборот, как считал этнолог В.П. Тумайкин [36]. Сравнивая дореволюционное экономическое развитие самарских чувашей и этнического крестьянства Волжского Правобережья, Е.А. Ягафова отмечает сосредоточенность первых на земледельческих работах и скотоводстве по причине плодородия земель. Правобережные же крестьяне в результате недостатка и плохого качества земли вынуждены были добывать на жизнь и различными промыслами, что обусловило комплексность их хозяйства. И как итог социально-экономического своеобразия - самарские чуваши отличались слабой втянутостью в рыночные отношения [37]. При изучении брачной обрядности этнотерриториальной самарской группы ученый отмечает его сложности, к которым относит в первую очередь ограниченность информации равного объема по всем селениям. Другая трудность возникает в связи с отсутствием четких критериев для типологии в соответствии с этнографическими группами чувашей [38]. И если такая градация выработана музыковедами и филологами в отношении языковых отличий, то в материальной культуре, на что неоднократно сетует исследователь, подобной сравнительной ясности пока нет. Это и затрудняет аналитический процесс. Подробно останавливаясь на отдельных элементах свадебного обряда, причем с учетом традиций верховых и низовых чувашей, Е.А. Ягафова выделяет в свадебной обрядности чувашей Самарского Заволжья три основных варианта. При сопоставлении ареалов их распространения с основными зонами бытования чувашских говоров, исследователь обнаружила, что различия в свадебной обрядности самарских чувашей имеют «диалектный» характер [39]. И, несмотря на заключение браков между представителями отдельных селений, что способствовало унификации традиций и распространению общих черт, полного выравнивания брачно-семейной обрядности так и не произошло. Самобытные черты сохраняются в пределах отдельных сел [40].
Используя принцип «сплошного» обследования экспедиции 1993-1995 гг., ученому удалось подвергнуть обследованию максимальное количество селений по районам области с акцентом на выявлении признаков этнографических традиций. Выявляя особенности языка и этнической культуры, специфику конфессионального состава самарских чувашей, исследователь пришла к выводу о наличии среди них большого числа некрещеных чувашей, что сохраняет бытование элементов язычества. Расхождение между крещеными и некрещеными чувашами заметно, главным образом, в вопросе обрядности, что проявилось, к примеру, во времени и в форме проведения праздников. Но не только обрядность демонстрирует самобытность некрещеных чувашей, в их случае заметно и некоторое измененное самосознание, которое, возможно, остается более близким к коренному этносу. Существует даже особый критерий самоидентификации некрещеных чувашей Самарского Заволжья - в отличие от крещеных они называют себя «чан чаваш» - настоящие чуваши. Таким образом, монография Е.А. Ягафовой внесла много нового в изучение чувашского субэтноса. Если ранее ученые относили самарскую диаспору к низовым без указания отличий их вариантов, то автор монографии, подробно изучив не только языковые диалекты, но и их обрядовую культуру, сумела определить локальные группы самарозаволжских чувашей. По говорам исследователь де-
лит их на пять объединений, из которых три находятся в ареале низового, а два - в зоне верхового диалекта. Один из главных выводов работы сводится к тому, что самарские чуваши являются представителями разных этнографических групп: низовых, средненизовых и верховых [41]. Комплекс, близкий к низовым чувашам, сосредоточен в северной половине бывшей Самарской губернии; южнее Кинеля, в бассейне реки Самары (в Бузулукском уезде) действует культурная традиция, близкая к южной подгруппе верховых и западной подгруппе средненизовых чувашей [42].
Продолжением монографии Е.А. Ягафовой стал сборник статей, вышедший в 2003 г. под названием «Чуваши Самарской Луки» [43]. Национальный парк «Самарская Лука» - уникальный уголок живой природы в излучине Волги. Но Самарская Лука, как отмечают авторы данного монографического исследования, богата и историко-культурными традициями народов, населяющих край [44]. Одними из первых переселенцев на его территорию стали чуваши, от которых, к сожалению, в настоящее время сохранилось лишь четыре селения (Севрюкаево, Березовый солонец, Кармалы и Лбище Ставропольского района Самарской области). Основной источниковой базой сборника стал богатейший материал обследования, собранный в экспедиции 1971 г. и в уже называвшейся - 1993-1995 гг. По убеждению всех семи исследователей (авторов статей), среди которых закономерно выделяется участница последней этнографической экспедиции Е.А. Ягафова, «культурный ареал Самарской Луки охватывает большую территорию, чем географический ареал» [45]. Изолированность существования этой группы чувашей от основных массивов расселения этноса и длительность проживания в инонациональном окружении (с мордвой и русскими) привели к взаимовлиянию культуры народов. С другой стороны, тяга к сохранению этнонации сказалась на консервировании отдельных качеств самарского субэтноса. На формирование особенной национальной культуры чувашей Самарской Луки оказали влияние факты политической и социально-экономической истории. К примеру, традиции «русской вольницы», как отмечают авторы, отразились в музыкальном и устнопоэтическом творчестве, поведенческой культуре самаролукских чувашей [46]. В отличие от чувашей метрополии, большинство которых относилось к государственным крестьянам, самаролукские чуваши «более века находились в крепостном, а затем и удельном владении, что сказалось на ограниченности контактов с чувашами прилегающих районов» [47]. Таким образом, этническая культура самаролукских чувашей - это уникальный материал, парадоксально совмещающий относительную «чистоту форм» чувашской культуры при мощном иноэтничном влиянии [48].
В статье сборника «Чувашские селения Самарской Луки» представлены характеристика основных этапов миграционных волн чувашей в Самарскую Луку, таблицы численности населения этнотерриториальной группы в XVIII- начале XX в., схемы ее внутрирегиональной миграции. Базируясь на разнообразных материалах, большое внимание автором уделяется анализу тамги - знаков родовой собственности, которыми помечались личные вещи, инвентарь и скот членов рода. Будучи в основном безграмотными, чуваши вместо подписи и печати ставили тамги, являющиеся при изучении ареалов распространения населения неоценимым источником. Использование ревизских сказок также позволили исследователю сделать уточнения по поводу направлений, времени миграций чувашских крестьян, их принадлежности к той или иной форме землевладения. Заключение автора сводится к тому, что довольно частые миграции, а также низкий уровень хозяйственного развития и связанные с этим неблагоприятные санитарногигиенические условия не способствовали быстрому увеличению населения чувашских сел Самарской Луки [49]. Вероятно, следует отметить и то, что множест-
венная внутренняя миграция, кроме того, деления чувашского населения между землевладельцами, начало чему положила еще Екатерина II, не усиливали коре-низацию территории, а усугубляли процесс распыленности, дисперсности самаролукских чувашей. Тенденции 30-80-х годов XX в. (урбанизация, курс на забвение национальных традиций) сказались на тенденции обезлюдения селений, разобщения внутренней целостности сельских сообществ, предопределения ускоренных темпов ассимиляции. Отсюда - всего несколько сохранившихся чувашских сел и общая небольшая численность населения субэтноса, обитающего на Самарской Луке - по переписи 1989 г. составляющего 18 тыс. человек [50].
Изучение традиционного костюма, особенностей говора, семейно-брачной обрядности, свадебных и календарных традиций самаролукских чувашей позволило выявить их общие с этнонацией метрополии и специфические, своего территориального чувашского субэтноса, признаки. Подробные описания обрядов, жилища, костюма этнической группы Самарской Луки существенно обогащают материалы чувашеведения. Вызывает только некоторое сожаление отсутствие анализа, к примеру, связи между элементами национального костюма и их символикой, восходящей еще к рунической письменности языческих традиций чувашей, тем более, если учесть, что определенная доля чувашского населения Самарской области продолжает оставаться некрещеной. В целом, все авторы монографического исследования считают, что локальность самаролукских чувашей сохранила множество обрядов культуры в близкой похожести с основными этнографическими группами народа. Наиболее же родственной субэтносу Самарской Луки стала традиция средненизовых чувашей.
Симбирско-Саратовским чувашам посвящена монография исследовательского коллектива, специалистов разных гуманитарных дисциплин в составе А.П. Долговой, Г.Н. Иванова, М.Г. Кондратьева, Г.Б. Матвеева и П.П. Фокина под руководством доктора искусствоведения М.Г. Кондратьева, вышедшая в 2004 г. [51]. Это - первое монографическое исследование, целостно освещающее историю, языковые и культурные особенности чувашей, расселявшихся, начиная с XVI в., южнее Симбирска в междуречье Волги и Суры и образовавших крупную этнотерриториальную группу. В предисловии к книге оговаривается теперь уже установившееся в чувашеведческой литературе разделение этноса на две основные разновидности: этнографические и этнотерриториальные группы [52]. Основное ядро чувашской этнонации складывается из трех этнографических групп, размещающихся на метропольной территории, до сих пор иногда именуемой Чувашским краем. Периферийные же части этноса состоят из нескольких этнотер-риториальных общностей, по отношению к которым в настоящее время условно употребляется слово «диаспора». Уточняя объект исследования, авторы предисловия (руководитель проекта М.Г. Кондратьев и кандидат исторических наук Г.Б. Матвеев) обращаются к точке зрения называвшегося ранее историка В.П. Иванова о складывании периферии чувашского этноса в Поволжско-Приуральском регионе из семи этнотерриториальных групп [53]. Однако приволжское объединение (среди обозначенных ученым семи этнотерриториальных групп) по музыкальнофольклорным признакам определяется в качестве средневолжского. Так как, по мнению авторов монографии, «понятия Приволжья и Среднего Поволжья скрывают в себе возможности различных интерпретаций», в книге предложено более точное географическое название [54]. Симбирско-саратовские чуваши относятся к территории перед Волгой, важнейшими губернскими городами которой в дореволюционном периоде были Симбирск (Ульяновск) и Саратов. Это - чуваши, постоянно проживающие в междуречье Суры и Волги в селах четырех (частично Улья-
новской, Саратовской, Самарской и Пензенской) областей, население этнотерри-ториальной субкультуры которых составляет 80 тыс. человек [55].
В семи главах монографии последовательно раскрываются вопросы истории возникновения, этноязыковых диалектов симбирско-саратовских чувашей, их календарные праздники, традиционные верования, семейно-брачные обряды. Не остались без внимания исследователей музыкально-поэтическое творчество, традиционный костюм, хозяйство, постройки и пища субэтноса. Изучение источников позволило авторам выявить основные факторы формирования этнотерри-ториальной группы чувашской этнонации, наложившие отпечаток на своеобразие их духовной и материальной культуры. К ним отнесены: внутриэтническое общение; отсутствие национальной феодальной знати и представительства в местной администрации; образование наместничеств с 1780 г., а затем в 179697 гг. образование губерний, что обособило Предволжье; контактное взаимодействие с инонациональным окружением; потребность самозащиты от посягательств помещичьих и монастырских землевладельцев, окружавших чувашские селения. Собственно чувашские поселения, возникновение которых на указанной территории авторы относят лишь к 1670-1690-м годам, в силу указанных причин, а главное вследствие абсолютного окружения русскими и мордвой, подвергались большому со стороны инонаций влиянию. Изучение культуры симбирско-саратовских чувашей убедительно подтверждает данный исторический факт. Однако исследование вычлененных из этнотерриториальной общности локальных субкультурных образований, к примеру, селений Казанла, Калмантай, Со-сновка, расселенных изолированно и функционирующих на уровне мезосреды, показали, что роль родственных и соседских кругов в современности сокращается [56]. Все более важное значение с точки зрения сохранения преемственности в национальной культуре приобретают межличностные контакты с представителями метрополии. Уменьшение традиционного общения на этнокультурной основе компенсирует в последние годы организация официальных этнокультурных праздников и фестивалей на областном, межрайонном, районном и кустовом уровнях. Таким образом, довольно убедительно прозвучало заключение, сделанное в монографии, о том, что «в этой этнотерриториальной группе, не имеющей общих границ с современной Чувашской Республикой и расселенной далеко не компактно, среди ценностей жизни чтят этнические символы - они не забываются, хотя четко и не осознаются» [57].
Большую лепту в развитие чувашеведения на современном этапе вносит уже неоднократно называвшийся В.П. Иванов, в статьях и монографиях которого специальному или опосредованному изучению подвергается чувашская диаспора [58]. Собственно, сам термин «чувашская диаспора», как отмечалось ранее, был введен им в 1988 г. Будучи руководителем и участником ряда этнографических экспедиций, он собрал богатейший статистический материал по численности и расселению этноса, в частности, этнотерриториальных его групп. Материалы переписей населения, ревизий и писцовых книг также стали неоценимым источником, научная переработка которого в совокупности с данными другого происхождения сделали возможным сравнительно-сопоставительный анализ всей чувашской диаспоры внутри России. Разные по хронологии периоды интересуют исследователя. Предметом изучения этногеографического справочника 1999 г. стала диаспора Поволжья, Урала, западной и восточной Сибири, Дальнего Востока, центра и северо-запада европейской части России XX в. Следуя разработанной самим ученым схеме, В.П. Иванов по каждой территориальноадминистративной единице составляет ее карту, называет ее территорию, общую численность населения, административный центр, основные национально-
сти в процентном отношении, количество городов и сельских районов, а также долю городского населения. Далее идут созданные автором таблицы, в которых по годам указываются численность чувашского населения в районах, городах, отдельных селах. Для сравнения приводятся обобщенные по всем, кроме чувашей, данные других этносов.
Привлекает исследователя чувашская диаспора не только с точки зрения численности и расселения, но и в отношении происходивших в 90-е годы XX в. политических событий. Так, в своей статье «Проблемы национально-культурного развития чувашской диаспоры: история и современность» В.П. Иванов рассматривает, насколько эффективными являются институт национально-культурной автономии (НКА) и Министерство культуры и по делам национальностей в действии [59]. С этой целью он раскрывает основные функции института НКА: представлять интересы данной диаспорной группы в органах законодательной, исполнительной власти, местного самоуправления; создание собственной системы культурных и научных учреждений; получать из бюджета государства и местного самоуправления пропорционально доле своего населения средства на содержание образовательных, культурных и прочих учреждений и организаций [60]. Однако, по убедительному выводу автора, диаспоре необходимы тесные отношения не только с населением и разноуровневыми структурами субъекта Федерации или региона, на территории которого она проживает. Очень важными для истинного национального развития этнотерриториальных субкультур должны стать связи с национально-территориальной государственной единицей народа - с его метрополией. Выявляет ученый и причины данной потребности, одной из которых, по убеждению автора, становится то, что на территории проживания диас-порных групп местные органы власти не выражают особого желания заниматься специфическими проблемами населяющих данные районы субэтносов [61]. Но и сторонником возложения всех функций по работе с диаспорой в республике на Министерство культуры и по делам национальностей В.П. Иванов не является, так как «национальную проблематику нельзя втиснуть в рамки прерогатив и компетенций отраслевого ведомства, ибо она имеет межотраслевой и межведомственный характер и пронизывает все сферы общества» [62]. По мнению автора, нужен механизм постоянного системного взаимодействия национальнокультурных центров не только с местными властными органами, но и с соответствующей «материнской» республикой и Министерством национальностей Российской Федерации [63]. Продолжая идею В.П. Иванова, хотелось бы заметить, что в первые годы советской власти неопытные в плане государственного управления, но заинтересованные в развитии и коренизации этносов большевики создали особую структуру. Как в центре, так и на местах действовали отделы национальных меньшинств и национальные партийные секции, реализующие потребности и основные интересы большинства народов советской России. Если отпустить все то, что связано с терминологией, требующей своей дальнейшей корректировки, обращает на себя внимание существо вопроса. Вполне возможно, следует задуматься над практической целесообразностью использования подобных структурных единиц прошлого и в наши дни.
Последняя книга В.П. Иванова (2005 г.) - серьезное исследование в рамках той же проблемы - чувашской диаспоры, но значительно более широкое по своей хронологии [64]. Уже название книги - «Этническая география чувашского народа. Историческая динамика численности и региональные особенности расселения» - говорит само за себя. Опираясь на богатейший материал, собираемый автором в течение многих лет и неоднократно ранее апробировавшийся, ученый проделал колоссальную работу по изучению этнотерриториальных групп этноса,
начиная с происхождения чувашской этнонации и завершая современностью. Уточняя обязательные, напрямую связанные с предметом исследования и используемые далее понятия, автор обращается к историографическим традициям и новизне взглядов как зарубежной, так и отечественной специальной литературы. Принципиально не соглашаясь с мнением зарубежной, с недавних пор и отечественной науки, о том, чтобы понимать под этнической группой любую этническую общность, независимо от ее статуса и характера расселения, В.П. Иванов возвращается к советской этнографической науке. В соответствии с ней он справедливо рассматривает этническую группу как часть этноса, оторвавшуюся в силу исторических обстоятельств от материнского ядра и расселившуюся (компактно или дисперсно) на более или менее значительном от него отдалении [65]. Обращается ученый и к уже упоминавшейся классификации, данной Р.Г. Кузее-вым и В.Я. Бабенко, предлагавших подразделить все этнические общности на два типа: этнические и этнографические, а этнические, в свою очередь, на «эт-ноареальные» и «этнодисперсные». По мнению автора, административнорегиональная группировка территориальных групп чувашей («пензенские», «саратовские», «московские» и т.д.) вполне оправданна, так как она отражает не только сходство природных и социально-исторических условий их жизни в пределах определенной административной территории, но и сходство в типе хозяйства, культурно-бытовой сфере и диалектных особенностях языка [66]. Выражает этнолог и свое несогласие с сужением некоторыми московскими политиками и учеными (в первую очередь, В.А. Тишковым) содержания термина «диаспора», по убеждению которых к ней можно относить лишь часть народа, расселенной за пределами государственных границ России [67]. По убеждению В.П. Иванова, и я согласна с его мнением, «в такой этнически необычайно пестрой, мозаичной по структуре административно-территориального устройства и, главное, гигантской по площади стране, как Россия, представляется правомерным использование понятия «внутренняя диаспора» для целого ряда народов, у которых историческая родина официально оформлена (ранее. - Е.М.) в виде автономного национально-государственного образования» [68].
С опорой на собственную позицию исследователь раскрывает содержание проблемы. В этноисторическом контексте темы автор вполне разумно, на мой взгляд, относит этническую дифференциацию чувашей, татар, башкир, т.е. народов, тесно связанных с волжскими булгарами, в самостоятельные народности к XIII-XVI вв. [69]. Процесс этногенеза чувашей имел хронологически весьма протяженный и структурно крайне сложный характер. Абсолютно убедительно звучит, зачастую опровергаемый современными казанскими исследователями, вывод о том, что «территории современных Чувашии и Татарстана, вместе взятые, и для чувашей, и для татар составляют не просто общий историко-культурный и географический ареал, но и то, что обычно называется «землей предков», общей родиной» [70]. Весьма интересным является взгляд этнолога на отсутствие у чувашей, в отличие от татар и башкир четко фиксированного представления в начале XX в. о границах своей этнической территории и о ее конкретном центре (городе). В результате - метания активистов национального движения и стремление охватить рамками автономии как можно больше территорий с компактным расселением чувашей [71]. Создав свою национально-территориальную государственность, чуваши вынужденно разделились на две части. В результате, по убеждению автора книги, государственная национальная политика ЧР должна осуществляться с учетом территориальной раздвоенности этноса в двух измерениях -внутреннем и внешнем [72]. Таким образом, подробно рассматривая поэтапное созревание и расселение чувашской этнонации с использованием накопленных
ранее данных науки и богатого статистического материала, В.П. Иванов сумел достоверно представить общую картину этнической географии народа и сделать практически полезные рекомендации в отношении будущего развития как метрополии, так и внутренней диаспоры чувашского этноса.
Подводя итог анализу исследовательской литературы 90-х годов XX-начала XXI в. по чувашской диаспоре, необходимо отметить следующее. Во-первых, несмотря на длительность и разветвленность существования территориальнопериферийных групп этнонации, специальные, посвященные данной проблеме, работы только начинают активно появляться в чувашеведении, что, к сожалению, во многом зависит от политической ситуации в стране. Незаинтересованность в развитии национальной субкультуры в советский период не позволила активно развивать указанное научное направление. Некоторые опасения в этой связи (влияние политики и идеологии на изыскания ученых) вызывает смена государственных приоритетов в последние годы - постепенный переход интереса государства к региональной истории России. Но все, без исключения, регионы Российской Федерации по-прежнему отличаются своей полиэтничностью. Поэтому предать забвению изучение этнонаций путем перевода предмета исследования на регионы не сможет скрыть мультиэтничность в качестве специфики российской действительности. Во-вторых, чувашская диаспора, сосуществуя с представителями других этносов, пребывая в инонациональном пространстве, испытывает на себе их существенное влияние. В зависимости от географических, политических, социально-экономических и культурных факторов истории расселения данное воздействие отличается как степенью насыщенности, так и своим содержанием. Тем самым мы имеем дело с формированием очагов новой субкультуры, которую необходимо подвергать дальнейшему изучению. С другой стороны, сохраняющиеся локальные поселения чувашей позволяют говорить о консервировании даже внутри ареала распространения других этнонаций тех или иных традиций этноса, что подтверждает сравнительную устойчивость его культуры. Таким образом, никакой правительственный курс, имеющий целью полную ассимиляцию народов, не выдерживает проверки временем и практикой. Данную тенденцию необходимо учитывать в настоящем и будущем России. В современных условиях в интересах целостности государства она требует определенных усилий (для установления равноправия между субъектами РФ, а также для дальнейшего развития всех этнографических и этнотерриториальных групп страны) не только от государственных структур, но и от гражданских институтов, организаций духовной сферы общества, среди которых важную роль играет наука.
Литература
1. Кокшаров Н.В. Нация. Национализм. Этничность. Мультикультуризм: Библиографический справочник. СПб.: Мир, 2005. С. 15.
2. Иванов В.П. Чувашская диаспора: расселение и численность. Этногеографический справочник. Чебоксары; ЧГИГН, 1999. С. 4.
3. Иванов В.П. Формирование чувашской диаспоры. Чебоксары: ЧГИГН, 1988.
4. Иванов В.П., Фокин П.П., Трофимов А.А., Матвеев Г.Б., Кондратьев М.Г. Этническая история и культура чувашей Поволжья и Приуралья. Чебоксары: ЧНИИЯЛИЭ, 1993. С. 65.
5. Иванов В.П. Этническая география чувашского народа. Историческая динамика численности и региональные особенности расселения. Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 2005. С. 8.
6. Иванов В.П. Этническая география чувашского народа. Историческая динамика численности и региональные особенности расселения. С. 8.
7. Долгова А.П., Иванов Г.Н., Кондратьев М.Г., Матвеев Г.Б., Фокин П.П. Симбирско-
саратовские чуваши. Чебоксары: ЧГИГН, 2004. С. 13.
8. Коровушкин Д.Г. Чуваши Западной Сибири. Новосибирск: Новосиб. кн. изд-во, 1999; Столярова Г.Р. Межэтнические отношения в Республике Татарстан (по результатам этносоциологиче-ских исследований 1993-2003 гг.) //Историко-культурное развитие народов Среднего Поволжья: традиции и новации. Саранск: Морд. кн. изд-во, 2004. С. 56-58; Симбирско-саратовские чуваши;
Ягафова Е.А. Самарские чуваши. Историко-географические очерки. Конец XVII - начало XX вв. Самара: ИЭКА «Поволжье», 1998, и др.
9. Иванов В.П., Кондратьев М.Г., Матвеев Г.Б., Петров И.Г., Трофимов А.А., Трофимов Г.Ф.
Чуваши Приуралья: Культурно-бытовые процессы. Чебоксары: ЧНИИЯЛИЭ, 1989.
10. Там же. С. 5.
11. Там же.
12. Там же. С. 13.
13. Там же. С. 20.
14. Там же. С. 24.
15. Там же. С. 27-28.
16. Там же. С. 29.
17. Там же. С. 30.
18. Там же. С. 31.
19. Там же. С. 32.
20. Бусыгин Е.П., Зорин Н.В., Столярова Г.Р. Этнодемографические процессы в Казанском Поволжье. Казань: Изд-во Казан. ун-та, 1991.
21. Там же. С. 36-37.
22. Там же. С. 65.
23. Там же. С. 98.
24. Там же.
25. Иванов В.П., Фокин П.П., Трофимов А.А., Матвеев Г.Б., Кондратьев М.Г. Этническая ис-
тория и культура чувашей Поволжья и Приуралья.
26. Там же. С. 72.
27. Там же.
28. Там же.
29. Там же.
30. Ягафова Е.А. Самарские чуваши (историко-этнографические очерки). Конец XVII - начало XX вв.
31. Там же. С. 5.
32. Там же. С. 8.
33. Там же. С. 9.
34. Там же.
35. Там же. С. 10.
36. Там же. С. 98.
37. Там же. С. 127.
38. Там же. С. 237.
39. Там же. С. 270.
40. Там же.
41. Там же. С. 317.
42. Ягафова Е.А. Самарские чуваши (историко-этнографические очерки). Конец XVII - начало XX вв.
43. Чуваши Самарской Луки. Чебоксары: ЧГИГН, 2003.
44. Там же. С. 3.
45. Там же. С. 5.
46. Там же.
47. Там же.
48. Там же. С. 6.
49. Там же. С. 14.
50. Там же. С. 16.
51. Долгова А.П., Иванов Г.Н., Кондратьев М.Г., Матвеев Г.Б., Фокин П.П. Симбирско-
саратовские чуваши.
52. Там же. С. 5.
53. Там же. С. 7.
54. Там же. С. 8.
55. Там же.
56. Там же. С. 242.
57. Там же.
58. Иванов В.П. Проблемы национально-культурного развития чувашской диаспоры: история и современность // Проблемы национального в развитии чувашского народа. Чебоксары: ЧГИГН, 1999. С. 139-160; Он же. Чувашская диаспора: расселение и численность. Этногеографический справочник; Он же. Особенности этнических процессов в Чувашской Республике // Чувашская Республика: проблемы национально-государственного строительства (история и современность). Чебоксары: ЧГИГН, 2005. С. 76-130; Он же. Этническая география чувашского народа. Историческая динамика численности и региональные особенности расселения, и др.
59. Иванов В.П. Проблемы национально-культурного развития чувашской диаспоры: история и современность.
60. Там же. С. 152.
61. Там же. С. 155.
62. Там же.
63. Там же. С. 156.
64. Иванов В.П. Этническая география чувашского народа. Историческая динамика численности и региональные особенности расселения.
65. Там же. С. 35-36.
66. Там же. С. 34.
67. Там же. С. 29.
68. Там же.
69. Там же. С. 40.
70. Там же. С. 47.
71. Там же. С. 51.
72. Там же. С. 310.
МИНЕЕВА ЕЛЕНА КОНСТАНТИНОВНА родилась в 1960 г. Окончила Чувашский государственный университет. Кандидат исторических наук, доцент кафедры средневековой и новой истории Отечества Чувашского университета, докторант. Область научных интересов -национально-государственное строительство народов Поволжья. Автор более 40 научных, учебных и методических работ.
