CC BY-NC-ND
367
А.С. Сироткин
ЧУМА В МОСКВЕ В 1770-1772 гг. И САНИТАРНЫЕ МЕРЫ ПРАВИТЕЛЬСТВА И МОСКОВСКИХ ВЛАСТЕЙ
Статья посвящена изучению санитарных мер, принимавшихся московской и центральной властью для борьбы с эпидемией чумы 1770-1772 гг. В статье раскрывается тема влияния санитарных мер на процесс благоустройства Москвы и жизнь горожан во второй половине XVIII в. Автор рассматривает вопросы практической реализации принимавшихся решений, степени эффективности взаимодействия управленческих структур и персональной роли государственных чиновников в ликвидации эпидемии.
Ключевые слова: Москва, чума, санитарные меры, правительственные учреждения, нечистоты, благоустройство.
В 1770-1772 гг. Москва была охвачена эпидемией чумы. Москвичи уже сталкивались с чумой в 1654 г., однако эпидемия начала 1770-х гг. имела более тяжелые последствия. Главной заботой московских властей стала борьба с болезнью.
В данной работе санитарные мероприятия в Москве рассматриваются с точки зрения их влияния на благоустройство города и жизнь горожан. Тема эта уже разрабатывалась исследователями, однако отдельные вопросы требуют дополнения и уточнения. Прежде всего, это касается анализа работы государственных учреждений в охваченной мором Москве, степени эффективности принимаемых мер и персональной роли государственных чиновников в борьбе с чумой. Нами был привлечен широкий круг источников и проведена их комплексная интерпретация. Особого внимания заслуживают материалы, хранящиеся в Российском государственном архиве древних актов (РГАДА). Мы исследовали не изученные ранее документы из фонда 263, где собраны дела V московского департамента Сената и фонда 1183 Московской Синодальной конторы.
© Сироткин А.С., 2014
Начало изучению противочумных мер положили московские врачи, принимавшие участие в борьбе с болезнью. Основополагающий труд по истории московской чумной эпидемии вышел уже в 1775 г. за авторством члена Комиссии для предохранения и врачевания от моровой язвы доктора А.Ф. Шафонского1. В нем содержится подробная информация о мерах, предпринятых правительством для прекращения чумы. В приложении приведены все «для прекращения оной тогда установленные учреждения», т. е. прежде всего инструкции докторов и распоряжения властей. Подробное описание чумы и мер борьбы с ней есть в работах врача Д.С. Самой-ловича2, который добровольно выразил желание оказывать помощь властям в деле спасения города от эпидемии. О противоэпидемических мероприятиях писал врач московского Воспитательного дома К. Мертенс3.
Со второй половины XIX в. изучение эпидемии 1771-1772 гг. в целом и санитарных мероприятий правительства в частности было подкреплено изданием новых источников в исторических журналах «Русский архив» и «Русская старина», в число которых вошла и переписка Екатерины II с П.С. Салтыковым, П.Д. Еропкиным, М.Н. Волконским.
Приоритетное внимание в историографии уделялось выявлению причин, по которым эпидемия приобрела столь угрожающие масштабы, и оценке работы администраторов, отвечавших за борьбу с эпидемией. Используя новые источники, С.М. Соловьев в статье об эпидемии чумы 1771 г. в Москве оправдывает неумелые действия генерал-губернатора П.С. Салтыкова тем, что он не располагал достаточными ресурсами для борьбы с болезнью4. В книге В.В. Нечаева явно принижается роль посланного в Москву Г.Г. Ор-лова5. Исследователь отдает дань его энергии и административным способностям, но в то же время считает, что «его диктаторское выступление было одним из тех ненужных эффектов, которыми так обильно екатерининское царствование»6. В статье С.Е. Моло-денкова7 дается схожая оценка деятельности графа. По его мнению, Г.Г. Орлов «конечно, никаких особенных мер принять не мог, так как все меры были уже приняты»8. Плодотворность усилий П.Д. Еропкина не вызывает столь разноречивых оценок, однако В.В. Нечаев ставит ему в вину нерешительность при подавлении чумного бунта9.
В советской исторической науке основное внимание уделялось изучению не санитарных мероприятий, а социальных последствий эпидемии, главным из которых стал чумной бунт в сентябре 1771 г. В связи с этим распоряжения властей после приезда в город графа
Г.Г. Орлова рассматривались как ответ на народное выступление10.
Современные российские исследователи в своих публикациях подчеркивают значимость вклада московских врачей в борьбу с эпидемией11. Отдельно следует отметить роль А.В. Ковальчука в переоценке значения места рабочих в событиях 1771 г.12
Что касается источников, то все важнейшие распоряжения по борьбе с болезнью были изданы по итогам работы Комиссии для предохранения и врачевания от моровой язвы еще в XVIII в. В распоряжении исследователей имеются и свидетельства современников трагических событий. Однако для данного исследования опубликованных материалов оказалось недостаточно. Для того, чтобы проследить, как на практике проводились противоэпидемические и санитарные мероприятия, нами были привлечены новые архивные источники. Контроль над мероприятиями, проводимыми силами местных и центральных учреждений, осуществлял V департамент Сената. Из дел фонда 263 в РГАДА мы можем узнать об устройстве больниц, карантинов, сиротских домов, об организации общественных работ, снабжении населения продовольствием и медикаментами, сборе информации о числе больных и умерших. Здесь же отложились и сведения об учреждении и деятельности комиссий «предохранительной», следственной по делу о «чумном бунте». Особый интерес представляют выпадавшие из поля зрения исследователей донесения центральных и местных учреждений Москвы о получении и исполнении указов по борьбе с эпидемией. Большую роль в противодействии чуме сыграли Московская полицмейстерская канцелярия, Медицинская контора, лично П.Д. Еропкин и Г.Г. Орлов.
Особая роль как в распространении, так и в ликвидации очагов чумы принадлежала церкви, точнее, системе церковного управления старой столицы. Синодальными учреждениями Москвы ведала Московская контора Синода. Вместе с митрополитом она являлась одним из звеньев в централизованном бюрократическом аппарате. Для анализа деятельности этого ведомства нами были выявлены не исследованные ранее документы фонда 1183 в РГАДА об исполнении распоряжений вышестоящих учреждений и московского начальства. Проанализированные нами новые архивные материалы позволяют судить, в какой степени правительству удавалось взаимодействие всех структур власти, столь необходимое в экстремальных условиях Москвы 1771 г.
Переписка императрицы с московскими главнокомандующими свидетельствует о том, что она внимательно следила за событиями, происходившими в городе, и достаточно оперативно на них реаги-
ровала. В то же время быстрое распространение эпидемии указывает на просчеты верховной власти. С самого начала императрица слишком доверилась успокаивающим донесениям П.С. Салтыкова. В письме от 22 февраля 1771 г. Екатерина отвечает фельдмаршалу: «С удовольствием уведомились мы, <...> что вся опасность от заразительной болезни в Москве миновалась». Уточним, что это было написано в то время, когда на Большом Суконном дворе десятками умирали фабричные. Кроме того, императрица вслед за некоторыми иностранными докторами во главе с начальствующим над московскими врачами штат-физиком Риндером отказывалась верить, что новая болезнь - действительно моровая язва. В мае 1771 г. в письме к своей подруге госпоже А.Д. Бьельке Екатерина восклицает: «Не изуверы ли те, которые видят чуму там, где ея вовсе нет?»13 Надо отдать должное императрице в том, что она вопреки собственной точке зрения требует принять такие меры, которые обычно использовались именно против чумных эпидемий. Меры эти, однако, натолкнулись на препятствия в лице московских сенаторов во главе с П.С. Салтыковым. Престарелый фельдмаршал изыскивал способы отказа от решительных действий.
Среди врачей не было единой точки зрения по поводу того, кто именно занес чуму в Москву, однако происхождение ее было для всех очевидно. В 1770 г. болезнь появилась в частях действующей против турецких войск русской армии. Эпидемия быстро распространилась по городам Малороссии и Польши. 19 сентября 1770 г. Екатерина повелела П.С. Салтыкову учредить заставу в Серпухове, чтобы обезопасить Москву14. 14 ноября последовало указание императрицы об осмотре всех едущих из зараженных мест, обеззараживании их вещей и содержании людей в карантине. На практике этих распоряжений оказалось недостаточно, так как носители заболевания могли приехать в город по другим дорогам. Власти не информировали население о надвигающейся угрозе.
В основном меры, которые принимали врачи для прекращения эпидемий в XVIII в., сводились к обеззараживанию и дезинфекции. Доктора предписывали окуривать зараженные помещения можжевельником, вымачивать деньги в уксусе. Залогом успешной борьбы с эпидемией считалось создание карантинов.
В декабре 1770 г. чума проникла в военный госпиталь на Введенских горах. Главный врач госпиталя Афанасий Шафонский сразу же признал у заболевших служителей моровую язву. Врачи, собравшиеся на совещание в Медицинскую контору, потребовали изолировать больницу, а для заболевших служителей выделить отдельные покои. Сообщение служителей с остальными пациентами
было прервано. Изоляция госпиталя продолжалась до марта 1771 г. 22 из 27 заболевших умерли. В итоге чума от служителей не передалась ни одному больному.
В марте городские власти узнали об эпидемии на Большом суконном дворе, где с начала года умерло 130 человек15. После того, как посланный туда в сопровождении полицейского чиновника доктор К.О. Ягельский свидетельствовал, что среди рабочих мануфактуры многие больны моровой язвой, у губернатора не осталось никаких иллюзий. Под его руководством принимаются необходимые меры предосторожности. Двор фабрики был окурен можжевельником, а затем заперт и оставлен с растворенными окнами. Подземные выходы со двора к Москве-реке заложили. Умерших людей вывозили в поле и закапывали в глубокой яме16. Всех работников вывели за город, при этом больные выводились в чумную больницу в Николо-Угрешском монастыре, а здоровые - в карантины в пустовавшие фабрики в Мещанской слободе и в Каменщиках на Таганке17.
Медицинская комиссия преобразовывается в Медицинский совет, отвечающий за все противочумные мероприятия. В совет вошли доктора А. Шафонский, К. Ягельский, врачи Московского университета и ряд уволенных со службы специалистов18. Здесь сразу возникли разногласия по поводу характера начавшейся эпидемии. Некоторые его члены разделяли точку зрения доктора Рин-дера о том, что это не чума, а обычная перевалка (род тифа). Совет организовал мероприятия по розыску рабочих суконного двора, проживавших в Москве на съемных квартирах. Предполагалось вывести их в карантины при Покровском, Симонове и Данилове монастырях. Карантинные дома вообще были трех видов: для проживавших вместе с заразившимися людей, для выздоравливающих и для приезжих19.
В марте 1771 г. императрица, не надеясь на распорядительность престарелого П.С. Салтыкова, передала все полномочия по борьбе с чумой генерал-поручику П.Д. Еропкину. В этом вопросе ему подчинялась московская администрация. Он должен был информировать П.С. Салтыкова о своих действиях. П.Д. Еропкин сформировал во всех 14 частях города санитарные отряды во главе с частными смотрителями. В состав таких отрядов входили врачи и чиновники из присутственных мест. Горожане должны были информировать на съезжем дворе обо всех заболеваниях, чтобы иметь сведения о числе умирающих20. Если врачи приходили к выводу, что у больного моровая язва, его отправляли в больницу, а родственников переводили в карантин. В случае смерти человека менее чем через четыре дня после начала заболевания его смерть признавалась
«сумнительной» и родственников так же отправляли в карантин. Торговые бани запечатали. Из 18 застав Камер-коллежского вала оставили открытыми для проезда только 7 важнейших (Калужская, Серпуховская, Рогожская, Преображенская, Троицкая, Тверская, Дорогомиловская). По главным дорогам на небольшом расстоянии от Москвы учреждались новые заставы. Выезжавших из города обязывали получить именное свидетельство от П.Д. Еропкина21.
Московские власти стремились не допустить развития эпидемии среди нищих, чтобы от них не заражались другие городские жители. В ведомстве Коллегии экономии в Москве состояло 38 богаделен с 1380 нищими. Для удобства управления их разделили на 6 частей во главе с обер-офицерами. Офицеры должны были очищать нечистоты в богадельнях и около них, а также осматривать нищих. Если кто-то из нищих оказывался болен, надлежало уведомлять об этом офицеров на съезжих дворах, чтобы они вызывали полицейских врачей, поскольку у Коллегии экономии собственных докторов не было. Выходить из богаделен нищим было запрещено. Помещения богаделен окуривали можжевельником. Нечистоты вывозились на наемных лошадях22. После проведенных осмотров среди нищих больных чумой не оказалось. В апреле 1771 г. все они были выведены в подмосковные дворцовые села23.
Служители Главного магистрата окуривали можжевельником гостиные дворы и торговые ряды24.
В период эпидемии фабрики в Москве были закрыты. Если чиновники Мануфактур-коллегии находили нечистоту или тесноту в проживании рабочих, с фабрикантов бралась расписка в том, что они обязуются очистить помещения, а рабочих развести в другие покои. Если же других помещений для рабочих не было, фабриканты нанимали им квартиры25. Для проведения всех необходимых санитарных мероприятий Мануфактур-коллегия активно взаимодействовала с Московской полицмейстерской канцелярией. После обнаружения эпидемии на Большом суконном дворе полицейские искали разбежавшихся рабочих и доставляли больных в Угрешский монастырь, а здоровых препровождали в карантины. Чиновники Коллегии, в свою очередь, обязывались обеспечивать больницу при монастыре и карантинные дома пищей, медикаментами и всеми необходимыми материалами26. О проделанной работе коллегия рапортовала в Сенат: «А остается толко теперь всех состоящих в Москве фабрик содержателем накрепко подтвердить приказали дабы они впредь навсегда и каждой день по часту на фабриках своих во всех покоях доволно накуривали мозжевелником»27. В конце марта 1771 г. по указу императрицы полномочия по противодей-
ствию язве Мануфактур-коллегии и Медицинской конторы были переданы московскому обер-полицмейстеру Н.И. Бахметьеву28.
Участие московских фабричных людей в чумном бунте и антисанитарное состояние некоторых фабрик вызвали к жизни проект генерал-прокурора Сената А.А. Вяземского о переносе всей мануфактурной промышленности в уездные города. По мнению генерал-прокурора, в начале эпидемии в Москве были виноваты именно фабричные. Однако фабриканты сумели обосновать невозможность этой меры, и проект так и не был реализован29.
Чрезвычайную важность приобретал вопрос организации похорон. Сначала П.Д. Еропкин сам отдавал приказания о похоронах, но при увеличении числа умерших стали хоронить после простого уведомления от родственников покойных. Погребение осуществлялось полицейскими погонщиками и особыми людьми на съезжих дворах. Однако из-за того, что они сами часто заражались, через непродолжительное время эта обязанность перешла к людям, жившим с умершим в одном покое. После этого полицейские отвозили их в карантины. Летом и осенью 1771 г. людей подбирали на улицах и хоронили колодники и отряды бывших фабричных рабочих. За городской чертой были устроены особые чумные кладбища при десяти церквях. Для захоронения представителей благородного сословия выделили кладбища в Новодевичьем, Спасо-Андрониковом и Донском монастырях.
Из-за участившихся случаев заражения среди служителей государственные учреждения сворачивали свою работу. На местах оставался ограниченный штат чиновников для производства по важнейшим делам. Так, в Камер-коллегии помимо вице-президента остался только один служитель, живший в палатке в шести верстах от города, поскольку дома у него все умерли, а крестьяне его к себе не пускали30. К сентябрю 1771 г. судебные места занимались только «интересными» и криминальными делами. Производство по всем остальным делам было прекращено. Сенат стал собираться два дня в неделю. Если возникала необходимость собраться в другой день, сенаторов накануне вызывали повесткой31.
Сокращенный режим работы сенаторов стал возможен благодаря сосредоточению императрицей основных полномочий по борьбе с моровой язвой в руках П.Д. Еропкина, а позднее Г.Г. Орлова и М.Н. Волконского. Анализ документов фонда 263 в РГАДА позволяет прийти к выводу о том, что сенаторы безоговорочно принимали все их предложения по противодействию эпидемии.
Во все учреждения посылались лекари для обеззараживания вещей. Особая осторожность соблюдалась при очистке планов в межевой канцелярии32. Деньги перед использованием согласно
инструкции чиновники окунали в уксус и в специальный обеззараживающий раствор - «гущу». В Камер-коллегии вместо уксуса использовали кислое пиво, так как оно было дешевле33.
По инициативе П.Д. Еропкина в Москве было запрещено торговать турецкой шерстью и поношенной одеждой. Чиновники Мануфактур-коллегии опечатали все турецкие ткани на складах34. Контролировать соблюдение запрета на продажу ветоши было гораздо сложнее. Некоторые торговцы не только продолжали продавать старую одежду, но и оказывали сопротивление полицейским при попытке конфисковать опасный товар. Торговавший на Красной площади ветошью солдат Синодальной конторы стал кидать в полицейских камни, когда они вместе со старшиной магистрата запечатывали ларь с поношенной одеждой35.
16 сентября 1771 г. в городе вспыхнул «чумной бунт», показавший всю опасность игнорирования требований населения. Крестьяне, пришедшие в Москву на заработки, дворовые люди и фабричные рабочие требовали отмены распоряжений о сожжении зараженных вещей и принудительном выводе в больницы и карантины. Екатерина, обычно снисходительно относившаяся к проступкам сановников, не смогла простить фельдмаршалу П.С. Салтыкову того, что он покинул город в разгар бедствия, она была недовольна и действиями фельдмаршала задолго до его отставки. В письме к Н.И. Панину она писала о состоянии Москвы, что «там, кроме болезни и пожаров, глупости много <...> это отзывается бородою наших предков»36.
В момент наивысшей опасности императрица посылает в Москву графа Г.Г. Орлова, наделив его диктаторскими полномочиями. Граф не имел склонности к государственным делам, но обладал качествами, которые были необходимы для успешной борьбы с мором, охватившим город, в трудных обстоятельствах он смог мобилизовать все силы для противодействия болезни. В первую очередь он собрал московских врачей, все их предложения по усилению санитарных мероприятий безоговорочно выполнялись. По инициативе Г.Г. Орлова была сформирована Комиссия для предохранения и врачевания от моровой заразительной язвы во главе с П.Д. Еропкиным (что явилось признанием его заслуг перед Москвой, в дальнейшем Екатерина II высоко оценила его вклад в избавление города от чумы). Для контроля исполнения предписаний Комиссии и надзора над частными смотрителями была учреждена Исполнительная комиссия во главе с Д.В. Волковым и обер-полицмейстером Н.И. Бахметьевым. Обе комиссии заседали в Кремлевском дворце.
«Чумной бунт» ясно показал возможности церкви по влиянию на умы горожан. После подавления восстания московские власти
стали более активно использовать эти возможности для воздействия на образ жизни простых москвичей. В конце сентября 1771 г. по приказанию П.Д. Еропкина были напечатаны 200 экземпляров наставлений докторов И.Я. Лерхе и К.О. Ягельского по борьбе с болезнью для раздачи их обывателям по приходским церквам, так как «простой народ больше других послушен священникам, что и весьма есть похвально»37. По указу Московской конторы Синода священники зачитывали наставления против моровой язвы перед литургией38. С конца октября 1771 г., согласно указу императрицы, наставления стали читать во всех церквах, соборах и монастырях Москвы дважды в день, до и после литургии39.
На заключительном этапе ответственность за противочумные санитарные меры легла на Комиссию для предохранения и врачевания. В 1772 г. Комиссия провела генеральную чистку города. Полицейские заходили в выморочные дворы и вытаскивали трупы умерших жителей. Всего в результате принятия таких мер в Москве было сожжено более трех тысяч дворов40. Сожжение дворов в санитарных целях в 1772 г. наряду с пожарами 1770 и 1773 г. явилось причиной сокращения их числа почти на треть и значительного увеличения числа пустырей в городе. Это привело к последующему пересмотру принципов планировки, застройки и благоустройства Москвы41.
Эпидемия чумы и пожары привели к существенному ускорению осуществления давно запланированных мероприятий по благоустройству Москвы. Прежде всего это коснулось санитарных вопросов. Камер-Коллежский вал стал городским санитарным кордоном. Вокруг него построили семь больших кладбищ для православных, два для старообрядцев, увеличена площадь находившегося внутри вала Лазаревского кладбища. Хоронить в городе при церквах было запрещено (запрет распространялся на все города империи). Губернаторам предписывалось строить новые кладбища исключительно на выгонных землях42. После пожаров 1773 г. были составлены особые планы для застройки выгоревших мест. Боязнь возникновения новых возгораний заставила правительство вспомнить о необходимости жесткой регламентации деревянной и каменной застройки города. Находившаяся в Петербурге Комиссия для строения Петербурга и Москвы существенно активизировала свою работу в старой столице. При Комиссии был создан Отделенный департамент, занимавшийся подготовкой «прожекти-рованного плана городу Москве». В 1775 г. Екатерина II подписала «прожектированный план» и утвердила «Положение о Каменном приказе», созданном взамен Отделенного департамента. Возглавлявший Каменный приказ П.Н. Кожин провел большую работу по
благоустройству Москвы. По его инициативе был прорыт Водоотводный канал, набережные Москвы-реки отделаны камнем, положено начало созданию первых бульваров. Пассивность и инертность центральных и местных властей в подготовке необходимых для благоустройства города преобразований говорит о том, что без постигших Москву разрушений из-за эпидемии чумы и пожаров «прожектированный план» и Каменный приказ могли бы вообще не появиться, и тогда мероприятия по благоустройству первопрестольной оказались бы отложены на неопределенный срок43.
Чиновники местных московских и центральных учреждений империи продемонстрировали слаженную работу в деле борьбы с чумой. В то же время деятельность большинства присутственных мест была парализована из-за эпидемии. Взаимодействие между оставшимися чиновниками, врачами и полицией осуществлялось благодаря неусыпному контролю самой императрицы и концентрации власти в руках наделенных особыми полномочиями П.Д. Еропкина и Г.Г. Орлова. Однако существенное повышение эффективности проводимых санитарных мер стало возможным только тогда, когда слаженная работа московских врачей, городских учреждений и верховной власти получила поддержку жителей города. В этом велика заслуга графа Г.Г. Орлова. О строгости устроенных им карантинов ходили легенды. Рассказывали, что особые стрелки открывали огонь по выбегавшим из города собакам и перелетавшим через частоколы птицам. Письма на особых почтовых пунктах не передавались из рук в руки, а перебрасывались на стрелах44. Твердость и непреклонность в решающих санитарных мероприятиях и помогли избавить город от страшной эпидемии. Эпидемия вынудила власти впервые обратить пристальное внимание на процветавшую в городе антисанитарию. До этого быт московских нищих в богадельнях и рабочих на фабриках их практически не интересовал.
Санитарные мероприятия правительства и московских властей во время чумы 1771-1772 гг. оказали значительное влияние на повседневную жизнь москвичей, а также на дальнейшее совершенствование городского хозяйства, поэтому их изучение имеет большое значение в исследованиях, посвященных благоустройству Москвы во второй половине XVIII - начале XIX в.
Примечания
1 Шафонский А.Ф. Описание моровой язвы, бывшей в столичном городе Москве с 1770 по 1772 год. М., 1787.
2 Самойлович Д.С. Избранные произведения. М., 1952. Вып. 2.
3 Observationes medicae de febribus putridis, de peste, nonnullisque alliis morbis. 2 vols. Vindobonae, 1778 u. 1783.
4 Соловьев С.М. Москва в 1770 и 1771 гг. // Русская старина. 1876. Октябрь. Т. 17. С. 189-204.
5 Нечаев В.В. Чума 1771 года в Москве. М., 1911.
6 Там же. С. 49-50.
7 Молоденков С.Е. Чума в Москве в 1770-1772 гг. // Московская медицинская газета. 1878. № 16. С. 393-399; № 17. С. 417-422.
8 Там же. С. 9.
9 Нечаев В.В. Указ. соч. С. 42-44.
10 Алефиренко П.П. Чумной бунт в Москве в 1771 г. // Вопросы истории. 1947. № 4. C. 82-88.
11 См.: Сорокина Т.С. Государственные меры пресечения в Москве моровой язвы 1771 г. // Проблемы социальной гигиены, здравоохранения и медицины. 1999. № 6. С. 55-58.
12 См.: Ковальчук А.В. Мануфактурные рабочие Москвы в 1771 г. // Торговля, промышленность и город в России XVII - начала XIX в. М., 1987. С. 133-155; Он же. Мануфактурная промышленность Москвы во второй половине XVIII в. (Текстильное производство). М., 1999.
13 Русское историческое общество. 1874. Т. 13. С. 95.
14 Русский архив. 1886. Кн. 3. С. 84.
15 Шафонский А.Ф. Указ. соч. С. 45.
16 РГАДА. Ф. 263. Оп. 1. Д. 1663. Л. 5-7.
17 Шафонский А.Ф. Указ. соч. С. 48.
18 Там же. С. 49-50.
19 Нечаев В.В. Указ. соч. С. 16.
20 Там же. С. 23.
21 Там же. С. 24.
22 РГАДА. Ф. 263. Оп. 1. Д. 1663. Л. 120-121.
23 Там же. Л. 129.
24 Там же. Л. 120-121.
25 Там же. Л. 84-84 об.
26 Там же. Л. 103-104 об.
27 Там же. Л. 100-101.
28 Там же. Л. 169-169 об.
29 Ковальчук А.В. Мануфактурная промышленность... С. 56.
30 РГАДА. Ф. 263. Оп. 1. Ч. 2. Д. 1678. Л. 104.
31 Там же. Оп. 2. Д. 1670. Л. 61-62.
32 Там же. Оп. 1. Ч. 2. Д. 1678. Л. 398-398 об.
33 Там же. Л. 363.
34 РГАДА. Ф. 263. Оп. 1. Д. 1663. Л. 100-101.
35 Там же. Оп. 2. Д. 1670. Л. 23-24.
36 Соловьев С.М. Указ. соч. С. 195-196.
37 РГАДА. Ф. 1183. Оп. 1. Ч. 1. Д. 247. Л. 4-4 об.
38 Там же. Л. 64.
39 Там же. Л. 74.
40 Дутлова Е.Ю. Земля города Москвы в контексте Отечественной и мировой истории. М., 2007. С. 100.
41 Сытин П.В. История планировки и застройки Москвы: В 3 т. Т. 2. М., 1954. С. 482.
42 Там же. С. 49-53.
43 Там же. С. 482.
44 Данилевский Г.П. Московская чума 1770-1771 года // Данилевский Г.П. Полн. собр. соч.: В 24 т. 9-е изд. Т. 18. СПб., 1902. С. 132.
