CC BY
92
--■^m^ms'---
А.В. Корчинский (Москва)
ЧТО ЗНАЕТ ПОВЕСТВОВАТЕЛЬ В «БЕСАХ»?
(Заметки к теме)
Аннотация. В статье вновь поднимается вопрос о кругозоре повествователя в романе «Бесы». Его познавательный горизонт и дискурсивные стратегии рассматриваются в связи с характеристиками художественной реальности романа, которая включает в себя фикциональные и фактуальные элементы и вступает в особые отношения с внетекстовой исторической действительностью. Повествователь оказывается не просто пограничной фигурой между двумя мирами, но, динамически сочетая в себе компетенции персонажа и автора, способствует их взаимопроникновению. Тем самым создается новая специфическая разновидность реалистического повествования.
Ключевые слова: повествователь; автор; знание; познавательный горизонт; вымысел; слухи; реальность; история.
A. Korchinsky (Moscow)
What Does the Narrator Know in "Demons"?
(Notes to the Theme)
Abstract. The article discusses the question about the horizon of the narrator in the novel "Demons" again. His cognitive horizon and discursive strategies are considered in connection with the characteristics of the artistic reality of the novel, which includes fictional and factual elements and enter into a special relationship with the extra-textual historical reality. The narrator is not just a figure of the border between the two worlds, but dynamically combining the competence of the character and author, contributes to their interpenetration. This creates a new specific kind of realistic narrative.
Key words: narrator; author; knowledge; cognitive horizon; gossip; fiction; reality; history.
Сложность и противоречивость фигуры «хроникера» в «Бесах», о которой ученые размышляют уже без малого сто лет1, представляет собой одну из важнейших проблем исследования романа2. Ниже я коснусь некоторых характеристик этой фигуры, так или иначе связанных с эпистемологическим статусом художественной реальности произведения.
Считается, что введение Достоевским персонажа-повествователя с его включенностью в действие и известной типичностью сознания способствовало большей объективности изображаемого или, по крайней мере, созданию «эффекта реальности» (впрочем, не совсем в том смысле, который придавал этому термину Ролан Барт)3. О «натуральности» фигуры хроникера говорил еще С.С. Борщевский.
Если это так очевидно, то почему автор, наделив хроникера живым характером, способностью глубоко чувствовать и самостоятельно развиваться, оставил столько вопросов, касающихся его основной функции -знания о событиях и повествовательной достоверности? Некоторые ис-
следователи именно в соотношении осведомленности и неосведомленности хроникера видели художественную «ошибку»4 Достоевского.
И действительно, по какой причине в целом ряде сцен писатель «забывает» сообщить о позиции нарратора и источниках передаваемой им информации, и хроникер вдруг оказывается в несвойственной ему роли всезнающего безличного повествователя? Если эта неопределенность намеренна5, то каково ее значение в произведении? Если хроникер сочетает в себе партикулярную субъектность персонажа-свидетеля с ролью универсального резонера, способного судить обо всех проблемах, поднимаемых в романе, то каковы границы его познавательной компетенции и чем она отличается от авторской? Является ли событийный ряд общественной истории 1830-1860-х гг. внешним по отношению к основному сюжету романа или же сам изображаемый мир представляет собой мир исторический, а фикциональные элементы в нем соседствуют с фактами реальной действительности? Насколько герои автономны и независимы от нарратора как наблюдателя их внешней и внутренней жизни и как автора хроники? Эти и многие другие вопросы связаны с вопросом о познавательном горизонте повествователя, способах его работы с информацией и дискурсивных характеристиках его высказываний.
Современные исследователи приходят к тому, что хроникер поздних романов Достоевского не вписывается в традиционную типологию повествовательных инстанций и может быть определен как «динамичный гибридный нарратор»6. Он сочетает в себе черты персонажа и автора как сочинителя текста и находится в постоянном движении между этими полюсами. При этом он сохраняет внутреннюю целостность и единство с изображаемым миром.
Опираясь на эту гипотезу, еще раз охарактеризуем круг осведомленности хроникера и способы сбора и подачи информации, которые он практикует.
Повествователь в «Бесах» смотрит на происходящее как с позиции настоящего (история развивается в актуальном настоящем времени), так и с позиции будущего, когда история уже завершена. В каждый момент повествовательного времени он знает об исходе дела, но при этом настаивает на том, что перед нами «хроника» и поэтому читатель принужден узнавать о событиях по мере их развертывания. Например, при появлении Став-рогина в Скворешниках в «то самое воскресенье» в финале первой части хроникер говорит: «Он был весел и спокоен. Может, что-нибудь с ним случилось сейчас очень хорошее, еще нам неизвестное; но он, казалось, был даже чем-то особенно доволен»7 (далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием тома и страницы). В начале второй части встречаем совсем другое замечание: «Теперь, когда уже все прошло и я пишу хронику, мы уже знаем, в чем дело...» (Х, 166). В первом случае точка зрения повествователя максимально приближена к кругозору персонажа, Антона Лаврентьевича Г-ва, очевидца событий, не осведомленного о том, что происходит в другом месте в то же время. Во втором случае перед нами автор текста в момент его написания, знающий все подробности произошедше-
го. Несмотря на полноту своего знания, он не спешит поделиться этим знанием с читателем. В первом случае рассказ стремится к хроникальному типу изложения, во втором случае - к ретроспективному конструированию сюжета и интриги.
Таким образом, развертывание повествования подчинено двойственной мотивировке: с одной стороны, хроникер будто бы печется о последовательности и документированности своего рассказа, с другой стороны, эта забота о том, чтобы читатель раньше времени не узнал о развязке, обусловлена стремлением сделать повествование занимательным. Это отмечал и сам Достоевский в письме С.А. Ивановой, характеризуя «Бесы»: «По крайней мере выйдет занимательно (а занимательность я, до того дошел, что ставлю выше художественности)» (XXIX, 143). Т.е. перед нами не просто нарратор, сочетающий роли свидетеля и автора, но писатель, в одно и то же время радеющий о достоверности и занятый эстетической обработкой материала.
Вьетнамский исследователь До Хай Фонг отмечает, что, сближаясь с миром персонажей, хроникер выступает то как очевидец, то как «медиум слухов», а становясь на позицию сочинителя, он может функционировать то как открытый, то как скрытый автор, т.е. выносить самостоятельные суждения о романных событиях и героях, не выходя за пределы рассказываемой истории, или даже домысливать и сочинять сцены и диалоги, при которых не мог физически присутствовать.
Но противоречия между псевдодокументальным и открыто фикци-ональным началом объясняются не только постоянно меняющимися локализацией и кругозором повествователя, но и самим характером материалов «хроники». Гипотетически можно допустить, что Г-в вел какие-то подготовительные записи, синхронные событиям, и оформил хронику после того, как все «разъяснилось». Однако какие-либо указания на это в романе отсутствуют. Поэтому приближение к событиям во времени и детальное хроникальное изложение - такой же беллетристический прием, как и интригующие упоминания о предвкушаемой развязке. Впрочем, как отмечал Бахтин, роль временной перспективы, возникающей между временем событий и временем создания «хроники», также не стоит пре-увеличивать8.
С другой стороны, в романе отсутствует и какая-либо авторская легенда о том, что «хроника» или ее элементы представляют собой художественный вымысел. Для повествователя это не «модель действительности, а сама действительность»9. Можно лишь предположить, что, заполняя лакуны в повествовании со ссылкой на слухи или на то, как «потом стало известно» (Х, 418), хроникер поступает подобно мемуаристу, домысливающему необходимые диалоги и интимные сцены. Очевидно, что от такой диффузии между фактуальным и фикциональным типами наррации, свойственной хроникеру, первой страдает объективность, ради которой, как полагает большинство исследователей, эта фигура и была введена в роман. Однако ясно, что Достоевскому не в меньшей степени важно вызвать у читателя ощущение неполной достоверности и своеобразной не-
определенности рассказа, вернее - того, что реальная действительность не помещается без остатка ни в одно из самых подробных описаний. Поэтому в «Бесах» «некоторые события оказываются нерассказываемыми, т.е. не передаются с помощью собственно повествования»10.
При этом следует отметить, что «хроника» в романе не опосредуется какой-либо промежуточной фигурой (публикатора, как в «Записках из Мертвого дома» или самого автора, с самого начала заявляющего, что предлагаемые записки и тот, кто их написал, вымышлены, как это было в «Записках из подполья»). В этом смысле дистанция между автором и повествователем существенно сокращена.
В пользу «документальности» рассказа хроникера свидетельствует то, что он последовательно расставляет указания на источники или способы получения знания. В первой части романа он ведет себя почти как репортер, постоянно стремящийся попасть на место событий. Он практически берет «интервью» у Шатова и Кириллова, по заданию Лизы отправляется к Хромоножке, чтобы затем представить отчет о ней. Рассказывая о диких поступках юного Ставрогина с опорой на слухи, он упоминает, что впоследствии сам справлялся у Николая Всеволодовича о его тогдашнем душевном состоянии.
Любопытно отношение хроникера к слухам и сплетням. С одной стороны, для него это основной источник информации о случившемся. В то же время он не просто пассивно передает их читателю. Само упоминание о сплетнях вызывает сомнение в достоверности того, что сообщается. Кроме этого, Антон Лаврентьевич время от времени критически анализирует слухи, атрибутируя их, устанавливая заинтересованных лиц и их мотивы, отделяя факты от вымысла. Интересен, например, эпизод в начале второй части, где хроникер высказывает резонное предположение относительно происхождения слухов, появившихся в обществе после воскресных событий в доме Варвары Петровны. Он утверждает, что никто из участников сцены не был заинтересован в распространении информации, кроме, возможно, Лебядкина, который «мог бы что-нибудь разболтать, не столько по злобе, потому что вышел тогда в крайнем испуге... а единственно по невоздержанности» (Х, 167).
Впрочем, хроникер ведет себя весьма непоследовательно, отбирая данные для описания сюжетных сцен. Зачастую он тщательно обосновывает, каким именно образом ему стало известно о том или ином событии или разговоре, т.е. оговаривает границы своей осведомленности, иногда же разрешает себе не давать никаких ссылок на источники.
Пространственно повествователь «привязан» к С.Т. Верховенскому как его конфидент, поэтому, за исключением ряда случаев, не присутствует в качестве наблюдателя в тех сценах, в которых не принимает участия Степан Трофимович. Первая часть романа посвящена преимущественно этому герою, поэтому там имеется множество оговорок о положении повествователя и статусе информации. В начале второй части резко меняется стратегия повествования, и хроникер уведомляет читателя об этом как о начале «новой истории»: «А теперь, описав наше загадочное положение
в продолжение этих восьми дней, когда мы еще ничего не знали, приступлю к описанию последующих событий моей хроники и уже, так сказать, с знанием дела, в том виде, как все открылось и объяснилось теперь» (Х, 173). Эти слова, отсылающие к некоему окончательному выяснению обстоятельств действия, легитимируют почти полное отсутствие ссылок на источники сведений в ходе дальнейшего изложения, а также - вторжение повествователя в сферу камерных разговоров, тайных встреч и непубличных событий.
Отдельно следует сказать о доступе повествователя к мыслям и внутреннему миру героев. Тяготея к позиции автора, хроникер домысливает не только разговоры, которых никоим образом не мог слышать, но и «внутреннюю борьбу героев с самими собой»11. С другой стороны, при почти полной свободе в реконструкции произнесенных слов, проникновение хроникера в невысказанные мысли героев сильно ограничено. В романе последовательно выдерживается внешняя фокализация. Кстати, это в значительной мере отличает хроникера «Бесов» от хроникера «Братьев Карамазовых». О внутренней борьбе героев Антон Лаврентьевич судит исключительно по их словам, иногда - по мимике, поведению и иным внешним проявлениям. Время от времени он позволяет себе выстраивать гипотезы о ходе мыслей персонажа, но это касается только вполне ясных размышлений, которые могут быть эксплицированы или явлены в поступках героев. Например, когда Варвара Петровна колеблется, как ей поступить с распространившимся слухом о связи Николя и Даши накануне затеянной ею женитьбы Степана Трофимовича, Г-в заявляет: «К утру у Варвары Петровны созрел проект. Что было в сердце ее, когда она создала его? - трудно решить, да и не возьмусь я растолковывать все противоречия, из которых он состоял. Как хроникер, я ограничусь лишь тем, что представлю события в точном виде. Но, однако, должен еще раз засвидетельствовать, что подозрений на Дашу у ней к утру никаких не осталось, а по правде никогда и не начиналось; слишком она была в ней уверена» (Х, 55-56). Хроникер осуществляет интроспекцию, но - с внешней позиции, выдавая, впрочем, свою реконструкцию за «свидетельство».
Существует мнение, что кругозор хроникера в двух последних романах Достоевского не простирается далее рассказываемой истории и в этом смысле он ограничен авторским кругозором, а следовательно, обо всех общественно-политических оценках и историософских концепциях романа мы можем говорить только в связи с авторской позицией12.
Однако и тут писатель наделяет хроникера очень большими полномочиями. В частности, тот выносит самостоятельные суждения о западниках и либералах-идеалистах, цитирует «Медвежью охоту» Некрасова, жестко критикует нигилистов начала 1860-х гг., сближаясь в этом с концепцией Степана Трофимовича (или усваивая ее из речей последнего), который цитирует статью Герцена 1868 г. «Еще раз Базаров». Более того, по сути, именно Г-ву принадлежит основная социально-историческая концепция романа - о том, что западники 1830-40-х гг. и даже отчасти декабристы ответственны за состояние умов и радикализм современной молодежи.
Но важнее тут даже не суждения повествователя о внешней роману реальности, а то, что он свободно оперирует внехудожественными (историческими) дискурсами. Например, в рассказе о петербургских нигилистах присутствуют переосмысленные цитаты из первой революционной прокламации начала 1860-х гг. «Молодая Россия», написанной Петром Заичневским. Он вплетает в свой рассказ сведения о Т.Н. Грановском, почерпнутые в биографии историка, написанной А.В. Станкевичем, и множество других текстов 1830-60-х гг. Таким образом, кругозор повествователя сближается с кругозором автора, разумеется, с той существенной оговоркой, что хроникер не различает пласты вымысла и реальных событий.
Почти без преувеличения можно сказать, что весь принадлежащий Г-ву текст романа, касающийся как самого сюжета, так и его исторического фона, соткан из таких цитат и отсылок. И в связи с этим возникает вопрос: к какой реальности относятся суждения повествователя об исторических событиях, выходящих за границы сюжета и художественного мира в целом? Если к внешней, то должны четко различаться вымышленные и невымышленные лица и происшествия. Если к внутренней, то весь исторический мир, охваченный повествованием, оказывается внутри произведения. Но, думается, отношение между этими двумя мирами является более сложным. Отчасти оно является отношением подобия. Так, например, операция, проведенная «пятеркой» Верховенского, представляет собой художественную версию реального нечаевского дела, а потому в условном мире романа отождествляется с ним. Отчасти же это отношение смежности, при котором вымысел дублирует действительность в одном и том же романном универсуме. Та же «пятерка», организованная Верховен-ским-Нечаевым в губернском городе, не исключает существования реальной «пятерки» в Москве, о чем говорится в романе.
Хроникер как вымышленный персонаж не просто рассказывает вымышленную историю, которая встраивается в рамку исторической реальности. Его речь отсылает нас как к романному миру, так и к внешней ему действительности, которые с его точки зрения являются одним и тем же. Таким образом, текст хроникера, передвигающегося в диффузном пространстве между миром персонажей и миром автора, представляет собой своего рода ленту Мебиуса, соединяющую художественный универсум с «большой историей».
Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ научного проекта № 16-24-49004.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Борщевский С.С. Новое лицо в «Бесах» Достоевского // Слово о культуре: сборник критических и философских статей. М., 1918. С. 21-46.
2 До Хай Фонг. Хроникер как художественное решение проблемы соборности в романах Ф.М. Достоевского 1870-х гг. // Новый филологический вестник. 2012.
№ 1 (20). С. 11-20; Ковалев О.А. Нарративные стратегии в творчестве Ф.М. Достоевского. Барнаул, 2011.
3 Туниманов В.А. Рассказчик в «Бесах» Достоевского // Исследования по поэтике и стилистике. Л., 1972. С. 87-162; Ветловская В.Е. Роман Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы». СПб., 2007. С. 21; Ковалев О.А. Нарративные стратегии в творчестве Ф.М. Достоевского. Барнаул, 2011. С. 207-222.
4 Зунделович Я.О. Романы Достоевского. Ташкент, 1963. С. 113-115.
5 Ковалев О.А. Нарративные стратегии в творчестве Ф.М. Достоевского. Барнаул, 2011. С. 181.
6 До Хай Фонг. Хроникер как художественное решение проблемы соборности в романах Ф.М. Достоевского 1870-х гг. // Новый филологический вестник. 2012. № 1 (20). С. 19.
7 Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: в 30 т. Л., 1972-1990. Т. Х. С. 155.
8 Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1979. С. 263.
9 До Хай Фонг. Хроникер как художественное решение проблемы соборности в романах Ф.М. Достоевского 1870-х гг. // Новый филологический вестник. 2012. № 1 (20). С. 16.
10 Ковалев О.А. Нарративные стратегии в творчестве Ф.М. Достоевского. Барнаул, 2011. С. 213.
11 До Хай Фонг. Хроникер как художественное решение проблемы соборности в романах Ф.М. Достоевского 1870-х гг. // Новый филологический вестник. 2012. № 1 (20). С. 16.
12 Ветловская В.Е. Роман Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы». СПб., 2007. С. 23-24.
References (Articles from Scientific Journals)
1. Do Hai Phong. Khroniker kak khudozhestvennoe reshenie problemy sobornosti v romanakh F.M. Dostoevskogo 1870-kh gg. [Chronicler as an Artistic Decision of the Problem of Sobornost' in F.M. Dostoevsky's Novels of the 1870-s]. Novyyfilologicheskiy vestnik, 2012, no. 1 (20), pp. 11-20. (In Russian).
2. Do Hai Phong. Khroniker kak khudozhestvennoe reshenie problemy sobornosti v romanakh F.M. Dostoevskogo 1870-kh gg. [Chronicler as an Artistic Decision of the Problem of Sobornost' in F.M. Dostoevsky's Novels of the 1870-s]. Novyyfilologicheskiy vestnik, 2012, no. 1 (20), p. 19. (In Russian).
3. Do Hai Phong. Khroniker kak khudozhestvennoe reshenie problemy sobornosti v romanakh F.M. Dostoevskogo 1870-kh gg. [Chronicler as an Artistic Decision of the Problem of Sobornost' in F.M. Dostoevsky's Novels of the 1870-s]. Novyyfilologicheskiy vestnik, 2012, no. 1 (20), p. 16. (In Russian).
4. Do Hai Phong. Khroniker kak khudozhestvennoe reshenie problemy sobornosti v romanakh F.M. Dostoevskogo 1870-kh gg. [Chronicler as an Artistic Decision of the Problem of Sobornost' in F.M. Dostoevsky's Novels of the 1870-s]. Novyyfilologicheskiy vestnik, 2012, no. 1 (20), p. 16. (In Russian).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
5. Borshchevskiy S.S. Novoe litso v "Besakh" Dostoevskogo [New Face in Dostoevsky's "Demons"]. Slovo o kul'ture: sbornik kriticheskikh i filosofskikh statey
[Word about the Culture: A Collection of Critical and Philosophical Articles], Moscow, 1918, pp, 21-46, (In Russian),
6, Tunimanov V.A. Rasskazchik v "Besakh" Dostoevskogo [The Narrator in Dostoevsky's "Demons"], Issledovaniya po poetike i stilistike [Studies on Poetics and Stylistics], Leningrad, 1972, pp, 87-162, (In Russian),
(Monographs)
7, Kovalev O,A, Narrativnye strategii v tvorchestve F.M. Dostoevskogo [Narrative Strategies in Dostoevsky's Creative Works], Barnaul, 2011, (In Russian),
8, Vetlovskaya V,E, Roman F.M. Dostoevskogo "Brat'ya Karamazovy" [F,M, Dostoevsky's Novel "The Brothers Karamazov"], Saint-Petersburg, 2007, p, 21, (In Russian),
9, Kovalev O,A, Narrativnye strategii v tvorchestve F.M. Dostoevskogo [Narrative Strategies in Dostoevsky's Creative Works], Barnaul, 2011, pp, 207-222 (In Russian),
10, Zundelovich Ya,O, Romany Dostoevskogo [Dostoevsky's Novels], Tashkent, 1963, pp, 113-115, (In Russian),
11, Kovalev O,A, Narrativnye strategii v tvorchestve F.M. Dostoevskogo [Narrative Strategies in Dostoevsky's Creative Works], Barnaul, 2011, p, 181, (In Russian),
12, Bakhtin M,M, Problemy poetiki Dostoevskogo [Problems of Dostoevsky's Poetics], Moscow, 1979, p, 263, (In Russian),
13, Kovalev O,A, Narrativnye strategii v tvorchestve F.M. Dostoevskogo [Narrative Strategies in Dostoevsky's Creative Works], Barnaul, 2011, p, 213, (In Russian),
14, Vetlovskaya V,E, Roman F.M. Dostoevskogo "Brat'ya Karamazovy" [F,M, Dostoevsky's Novel "The Brothers Karamazov"], Saint-Petersburg, 2007, pp, 2324, (In Russian),
Анатолий Викторович Корчинский - кандидат филологических наук, доцент кафедры теории и истории гуманитарного знания Института филологии и истории Российского государственного университета; докторант Фрайбургского университета (Германия),
Область научных интересов: русская литература и интеллектуальная история XIX - XX вв,, теория литературы, литературная эпистемология,
E-mail: korchinsky@mail,ru
Anatoly Korchinsky - Candidate of Philology, Associate Professor at the Department of Theory and History of Humanitarian Knowledge, Institute for Philology and History, Russian State University for the Humanities; postdoc at the University of Freiburg (Germany),
Research interests: Russian literature and intellectual history of 19 - 20th centuries, theory of literature, literary epistemology,
E-mail: korchinsky@mail,ru
