CC BY
115
КОНФЛИКТУ ЦИВИЛИЗАЦИЙ - НЕТ! ДИАЛОГУ И КУЛЬТУРНОМУ ОБМЕНУ МЕЖДУ ЦИВИЛИЗАЦИЯМИ - ДА!
Андраник Мигранян,
политолог
ЧТО ТАКОЕ «ПУТИНИЗМ»?
Большой выборный цикл в России закончен; его итоги позволяют говорить о том, что в стране в общих чертах сформировался новый политический режим. Впрочем, аналитики либерального толка характеризуют его как «режим бюрократического авторитаризма, ведущий к стагнации социально-политической системы, приостановке необходимых экономических и социальных преобразований и даже, быть может, по целому ряду направлений - к движению страны вспять». Думаю, прежде чем давать характеристики режиму, сложившемуся в период первого президентского срока Владимира Путина, необходимо хотя бы вкратце остановиться на эволюции ельцинского режима до 2000 г., чтобы понять, почему Путин осуществил, как многие считают, радикальный разрыв с ним. Только в этом контексте можно адекватно оценить характер нынешнего режима, вскрыть заложенные в нем тенденции, способные привести как к образованию механизмов торможения в политической системе России, так и к созданию необходимых предпосылок для эволюции в сторону консолидированной демократии. Ельцинский режим, сформировавшийся после распада СССР, к моменту передачи властных полномочий Путину прошел три этапа своего развития. Чрезвычайно важно выделить основные характеристики этих этапов, чтобы понять, из какой исходной точки пришлось начинать нынешнему президенту. Первый этап ельцинского режима закончился разгромом Белого дома и принятием Конституции 1993 г. Этот период характеризовался разрушением старых политических институтов и формированием нового Российского государства. Этот период ельцинского режима подпадает скорее всего под определение делегативной демократии. Такие режи-
мы переходного периода (из одной системы к другой) характеризуются наличием харизматического лидера, чрезвычайно слабыми политическими институтами, которые имеют столь же слабые мобилизационные возможности, отсутствием обратной связи между народом, который легитимирует власть харизматического лидера на выборах, и самим лидером после его избрания. На начальном этапе своего правления харизматический лидер, будучи чрезвычайно популярным, в состоянии обещать чрезвычайно много, но, естественно, не в состоянии добиться обещанных целей — в результате ослабевает харизма, а вместе с ней и поддержка населения. На российской почве дополнительные сложности создавала борьба харизматического лидера, опирающегося на массы, с Верховным Советом и Съездом народных депутатов, которые выступали категорически против проводимого президентом курса, были готовы всячески блокировать решения президента и даже, по возможности, сместить его. В этих условиях некон-солидированность режима усугублялась еще и тем, что в борьбе за политическое выживание президенту приходилось искать союзников. Он был вынужден идти на очень серьезные уступки региональным политическим и бизнес-элитам, чтобы получить возможность одержать верх над Съездом народных депутатов и Верховным Советом.
После разгрома Верховного Совета и победы Бориса Ельцина в этом противостоянии начался второй этап его режима, который характеризуется потерей личной харизмы президента и его мобилизационных возможностей. Одновременно исчезает угроза тотальной смены власти со стороны сил, которые в той или иной форме хотели бы восстановить старые порядки. Режим делегированной демократии после разгрома оппозиции эволюционирует в сторону весьма умеренной военно-бюрократической консолидации власти. Военно-бюрократическая власть оказалась в состоянии начать грандиозный процесс перехода государственной собственности в избранные частные руки. Этот период характеризуется тем, что власть фактически перестает выражать общественные интересы. Она занимается исключительно тем, что создает собственную клиентелу, которая, получив огромные куски госсобственности, контроль над финансами, информационными ресурсами, природными богатствами страны, стала бы главной опорой власти. В этот период в высших эшелонах российской власти никого (на самом деле, а не на уровне риторики!) не волновали такие насущные проблемы страны и народа, как необходи-
мость сохранения научно-технического потенциала, передовых технологий, создания точек роста в экономике, интеграции постсоветского пространства... Власть занималась исключительно перераспределением государственной собственности. Это был период выживания для большинства народа и одновременно период формирования очень сильных и серьезных самостоятельных игроков на политическом поле. Именно тогда многие республики и регионы стали полунезависимыми неофеодальными образованиями. В Москве появились новые финансовые группы, которые обогащались за счет бюджетных денег, прибирали к рукам наиболее доходные и ориентированные на экспорт сырьевые отрасли экономики. Добавлю, что в этот период произошло сращивание коррумпированных чиновников с нарождавшимся российским бизнесом и особенно с лидерами этого бизнеса, которые решали собственные проблемы, минуя все законы, или же старались написать законы «под себя». Именно в этот период пышным цветом расцвела невероятная по масштабам коррупция: подпись чиновника стала стоить больших денег, огромное количество необходимых согласований делало практически невозможным эффективное развитие бизнеса, а множество проверяющих и контролирующих структур превратили жизнь нормальных бизнесменов в сплошной кошмар (тем более, что правоохранительные органы занялись еще и «крышеванием»). Жесточайшая борьба за собственность вылилась в отстрел огромного количества людей, которых устраняли их конкуренты. Словом, в период между принятием Конституции 1993 г. и президентскими выборами 1996 мы имели режим со слабыми политическими институтами, лишенными возможности контролировать информационные, финансовые и административные структуры самого государства. Верхушка этого режима вместе с верхушкой вновь образовавшегося бизнеса была вовлечена в дележ собственности и власти. Эта ситуация дублировалась и в регионах, где региональное руководство контролировало местный бизнес или рука об руку с местными бизнес-структурами осуществляло свой передел собственности и власти. При этом нарастали тенденции к сепаратизму и - де-факто - к конфедерализации России, поскольку местные органы власти принимали собственные решения, невзирая на решения центральных властей и часто в нарушение федеральных законов. Между тем такая неконсолидированная власть, такая потеря государственной субъектности создавали иллюзию демократии, особенно если учесть, что, как государственные, так и частные СМИ, едино-
душно поддерживали и передел собственности, и процесс потери субъектности государства как выразителя общественных интересов. Ведь только при этих условиях высокопоставленные чиновники и приближенные к власти бизнесмены могли в одночасье и безнаказанно стать мультимиллионерами. Хотя многие политологи утверждали, что новая российская Конституция создала суперпрезидентскую республику, надо признать, что к 1996 г. эта республика была лишена какого бы то ни было содержания. Правда, опираясь на свои полномочия, президент мог отправить в отставку правительство, снять тех или иных министров, решить судьбу какого-либо губернатора или набирающего силу олигарха. Однако в реальности властные полномочия президента не распространялись за пределы Садового кольца, а если и распространялись, то вся совокупность имеющихся ресурсов использовалась им для решения частных вопросов, касающихся лично президента или его приближенных. К 1996 г. к моменту вторых выборов президента Ельцина, мы имели неконсолидированную власть и лидера, полностью потерявшего общественную поддержку. Государство же (как институт, выражающий совокупный социальный интерес) утратило контроль над основными сферами жизнедеятельности общества и даже над своими собственными ресурсами.
Третий этап начинается с 1996 г. и довершает деградацию режима Ельцина. После выборов 1996 г. Российское государство полностью потеряло свою субъектность. Даже по мнению наших записных либералов, произошла приватизация государственных институтов олигархами, приватизация правительства, президентской администрации и самого президента, а еще точнее — семьи президента. Это привело к формированию уродливого внеинституционального центра власти, который в российской политической журналистике и публицистике, а потом и в политической литературе получил название «семья». Туда действительно входили члены семьи президента вместе с ведущими олигархами, контролирующими финансово-промышленные группы и основные СМИ. Этот центр власти и принимал все политические и кадровые решения в течение второго срока президентства Ельцина.
Таковы основные характерные черты и особенности режима, который мы получили к концу президентского правления Ельцина. Чтобы сохранить власть в рамках подобного режима, при потере субъектности государства, президенту приходилось использовать
свои полномочия не для того, чтобы проводить инициативную политику, ставить перед страной какие-либо цели и задачи, добиваясь через правительство и парламент решения этих задач, а для того, чтобы заниматься переделом собственности, но при этом не допустить перетекания власти в руки правительства. Именно для этого президент постоянно нагнетал конфликты и противоречия внутри правительства и парламента, что, по сути, парализовало деятельность этих государственных институтов; именно этим объяснялись создание и поддержка внутри правительства альтернативных премьеру центров власти. При первом президентстве это был конфликт «Сосковец-Черномырдин»; при втором — конфликт «Черномырдин-Чубайс»; а после смены правительства, чтобы предотвратить широкий антипрезидентский альянс в лице Евгения Примакова, Юрия Лужкова, Совета Федерации, генпрокурора Скуратова, было принято радикальное решение об изгнании Примакова. В конечном итоге это привело к очередной правительственной чехарде, продолжавшейся вплоть до момента, когда к власти пришел (сначала в качестве премьера, а затем и президента) Владимир Путин. Подводя итоги, можно сказать, что ельцинский режим в наименьшей степени характеризовался демократическими элементами или чертами. В рамках этого режима не были созданы условия для развития реальных демократических и политических институтов (в первую очередь, массовых политических партий), не были развиты также и институты гражданского общества. В период президентских выборов 1996 г. чудовищным образом был задействован административный ресурс, не говоря уже о тотальной мобилизации финансовых, информационных и иных ресурсов в пользу Ельцина. Хуже того, в этот период были созданы и олигополии, включавшие в себя финансово-промышленные группы со своими политическими партиями, своим кандидатом в президенты, своими экспертами, журналистами, СМИ. Все это создавало опасность усиления их влияния на принятие политических, экономических и кадровых решений.
Путин начинал первый срок своего президентства в условиях, когда государство потеряло свою субъектность, а политические институты были приватизированы несколькими олигархическими группами. Тот режим, который сложился в России к 2000 г., не шел ни в какое сравнение даже с султанистическим режимом, в качестве примера которого приводится режим Чаушеску. При всем непотизме и диктатуре власти Чаушеску государство в Румынии все-таки не поте-
ряло своей субъектности или, по крайней мере, способности выражать общественный интерес, хотя и имело ограничители идеологического характера, поскольку у власти стояла компартия.
Режим, который Путин получил в наследство, был совершенно не консолидированным, и для того, чтобы как-то исправить ситуацию, Путин начал борьбу за восстановление вертикали власти, что означало разрушение всевластия региональных элит на местах и подрыв политического влияния олигархов и олигополии в центре. В течение первых двух лет путинского президентства власти удалось в общих чертах восстановить управляемость по вертикали. Создание семи федеральных округов, назначение в них представителей президента способствовало формированию единого правового пространства с приведением (за редким исключением) местных законов в соответствие с федеральными. Оказался разрушенным и внеинституцио-нальный центр власти — «семья». Таким образом, были ослаблены позиции тех субъектов российской политической и хозяйственной жизни, которые претендовали на право приватизации государства со всеми его ресурсами и институтами. Любопытно отметить: Немцов, Явлинский и другие отечественные либералы называли режим Ельцина чудовищным, коррумпированным, бандитским, грабительским, авторитарным. Подобным же образом этот режим характеризовался и на Западе в серьезных аналитических материалах, в политических кругах и в публицистике. Но, как ни странно, попытки Путина восстановить управляемость страной и субъектность России вызвали резко негативную реакцию тех же либеральных критиков ельцинского режима как внутри России, так и за ее пределами! Мне представляется, что причина этого кроется в том, что Путин, разрушая олигополии, претендовавшие на контроль над государством, фактически лишил некоторых лидеров «демократических партий», множество журналистов и аналитиков, обслуживающих этих политиков и олигархов — членов «семьи», мощной политической и финансовой поддержки. Учтем также, что олигополии в принципе воспринимали «демократичность» режима, исходя не из его объективных характеристик и непредвзятых оценок ситуации в стране, а из того, насколько они сами были близки к власти и могли успешно решать вопросы максимизации собственного политического, информационного и финансового благополучия. Поэтому неудивительно, что попытки Путина восстановить субъектность государства и вернуть статус, права, полномочия и возможности политическим институтам натолкну-
лись на резкое сопротивление олигополии и были восприняты и поданы как усиление авторитарных и тоталитарных тенденций российской власти, ущемление свободы.
Путин начал с восстановления роли государства как института, выражающего совокупный интерес граждан, способного контролировать государственные финансовые, административные, информационные ресурсы, устанавливать единые правила для всех участников экономического и политического процесса. Заметим: в новейшей российской истории любая попытка укрепления роли государства вызывает традиционную неприязнь со стороны либеральной интеллигенции и той части бизнес-сообщества, которая при отсутствии единых для всех правил могла получить для себя односторонние преимущества (например, используя близость к «семье»). Естественно, что как либеральная интеллигенция, так и часть бизнес-сообщества восприняли действия Путина как угрозу демократии и попытку установления авторитаризма. При консолидации власти естественным образом усиливается роль правоохранительных органов, поскольку государство пытается поставить барьер на пути нарушителей законов — в первую очередь, из числа представителей крупного бизнеса. И, конечно, попытка обуздания олигархического беспредела также воспринимается как ограничение свободного предпринимательства и подрыв рыночных основ российской государственности. Между тем обвинения в том, что власти разрушают среду для развития рыночных отношений, не получили подтверждения в основных индикаторах, фиксирующих «состояние здоровья» и привлекательности российской экономики для внутренних и иностранных инвесторов. Напротив, изменения в политической сфере лишь способствовали экономической стабилизации. Словом, можно констатировать, что за последние четыре года Путин действительно осуществил радикальный разрыв с ельцинским режимом. В результате в новых условиях мы подошли к совершенно той же ситуации, которая была в стране в период прихода к власти Горбачёва, имевшего хотя и лишенный внутренней динамики, но все же достаточно консолидированный в институциональном и идеологическом отношениях режим.
Каковы обретения, потери и сущностные характеристики путинского режима?
Если сравнить путинскую Россию с горбачёвским СССР, можно сказать, что по прошествии почти 20 лет реформ и потрясений фактически по всем направлениям произошел качественный разрыв
между горбачёвским режимом и нынешним. Можно смело утверждать, что уже к 2004 г. завершилась социальная революция, начатая горбачёвскими преобразованиями. Основной целью и смыслом этой социальной революции, на мой взгляд, являлась радикальная смена экономической составляющей социальной системы. Величайшим достижением и результатом этой революции стало непререкаемое господство частной собственности в России, которое сегодня принимается всеми политическими силами. В политической сферев результате происшедших изменений мы получили высокую степень плюрализма, фундаментом которого являются частная собственность и развитие на ее основе институтов гражданского общества. В свою очередь, на основе сложившихся институтов гражданского общества идет процесс формирования плюралистической партийной системы. Конечно, на нынешнем этапе уровень гражданского общества у нас недостаточно высок. Общественные интересы формируются недостаточно быстро и эффективно, как могло бы быть в случае более быстрого развития среднего и малого бизнеса. Но это результат того, что в течение длительного времени альянс бывших чиновников и лидеров нескольких крупных олигархических групп не позволял государству осуществлять эффективную политику по созданию условий для развития малого и среднего бизнеса. Власть создавала исключительные условия и возможности для нескольких групп, которые (иногда в рамках закона, а чаще — минуя любые законы) усиливали собственные позиции, добиваясь монополии во многих сегментах российской экономики. Поэтому режим, который формировался при Ельцине, мешал возникновению и развитию гражданского общества и одновременно мешал серьезному развитию партийно-политической системы на этой основе. Вот почему политические партии, за исключением КПРФ и ЛДПР, во многом оказывались партиями тех или иных олигархов, партиями, имевшими определенную поддержку низов, но фактически тотально зависевшими от своих спонсоров. Не случайно, когда рухнула медиа-империя Гусинского и возникли проблемы для «ЮКОСа», возникли серьезные проблемы и у «Яблока» с СПС, не прошедших в Государственную думу. Многие спонсоры как той, так и другой партии с удовольствием пошли на соглашение с властью, а некоторые из них даже вступили в «Единую Россию», понимая, что в целях сохранения бизнеса лучше умерить собственные политические амбиции.
Впрочем, это вовсе не означает, что сложившаяся политическая система потеряла свою демократическую природу. Если учесть, что демократия — это правление большинства при защите прав и возможностей меньшинства, то сегодняшний политический режим можно характеризовать как демократический — по крайней мере, по форме: в стране сложилась многопартийная система, ряд партий (большинство из которых — оппозиционные) представлены в Государственной думе. Очевидно, что государство, восстановив собственную субъектность и контроль над собственными ресурсами, превратилось в самую большую корпорацию, которая устанавливает правила для других. Сегодня как для властей, так и для общества возникает качественно иная проблема. Она заключается в том, насколько государство намерено расширить свою экспансию на общество, стремясь контролировать и регламентировать все, что хочется чиновнику-бюрократу. Другими словами, сегодня — хотя и на новой экономической основе — консолидированной власти Путина предстоит решать те же проблемы развития гражданского общества и изменения соотношения сил между государством и гражданским обществом в пользу последнего, которые не удалось решить Горбачёву.
Мы должны ясно сознавать, что в нынешних условиях, при отсутствии развитого гражданского общества, невозможно ставить задачу контроля гражданского общества над государством. Этого не происходило ни в одном обществе, переходившем от традиционных основ или от посттоталитарного и даже авторитарного режима к демократии. Мы должны ориентироваться на то, что указанный процесс займет довольно длительный период времени, в течение которого — при сохранении широкой сферы демократических прав и свобод — власть и ориентированные на власть политические силы будут иметь определенное преимущество. Так было в послевоенной Италии, где в течение 50 лет существовала «полуторапартийная» система, при которой демократические права и свободы сохранялись, но оппозиция никогда не имела возможности прийти к власти. Так было в Японии, в Мексике, в течение длительного времени — во Франции. Возникновение «полуторапартийной» политической системы, гарантирующей одной партии длительное пребывание у власти, связано с наличием значительных антисистемных сил, которые, в случае прихода к власти, могут в корне изменить социально-политическую систему страны. Такая политическая система может существовать до тех пор, пока антисистемные силы не будут интегрированы в сущест-
вующую систему в качестве сил, разделяющих базисные демократические институты и ценности. Вот почему этот процесс может быть довольно длительным. По крайней мере, в странах с гораздо более устойчивыми демократическими традициями, чем в России, он занял несколько десятилетий.
Если Россия в чем-то и отстает от развитых капиталистических стран в плане консолидированности демократии, то не в качестве демократии, а в ее количестве, а также в соотношении между гражданским обществом и государством. Думаю, нынешний путинский режим во многих своих характеристиках более демократичен, чем какой-либо режим, существовавший в истории России. И, конечно, если удастся закрепиться на достигнутых позициях, перед этим режимом откроются возможности для решения целого ряда других вопросов, которые могут продвинуть Россию в сторону уже не просто консолидированности самого режима, а именно к консолидированной демократии, что означает развитие гражданского общества и в конечном итоге — контроль гражданского общества над государством. Это предполагает развитие партийной системы, превращение «полуторапартийной» системы в реальную двухпартийную. Между тем чрезвычайно важно понять, что одними лишь пожеланиями мы ускорить этот процесс не сможем. Ускорить его возможно, с одной стороны, при серьезном росте российской экономики, развитии малого и среднего бизнеса, при росте благосостояния населения, с другой — умелыми действиями самих властей по модернизации политической системы.
Мне представляется, что сложившийся в России режим может трансформироваться как в бюрократический авторитаризм, так и в консолидированную демократию. В настоящее время называть сложившийся режим бюрократическим авторитаризмом некорректно. При бюрократическом авторитаризме наблюдается серьезное отчуждение государственных институтов от народа, власть ориентирована на сохранение собственных полномочий и контроля над важнейшими сферами жизнедеятельности. Однако все это имеет целью сохранить статус-кво и воспроизвести социально-политическую систему без развития и модернизации, что не позволяет подобным режимам адекватно реагировать на внутренние и внешние вызовы. Для таких режимов характерны всевластие чиновников и масштабность коррупции. Путинский режим имеет черты, которые делают его отличным от бюрократического авторитаризма. Скорее его можно назвать плебисци-
тарно-демократическим режимом с харизматическим лидером во главе. Такой режим хорошо описан Максом Вебером и характеризуется тем, что существует прямая связь между харизматическим лидером и массами, сам лидер обладает большими возможностями по мобилизации масс, контролирует институциональную систему, имея при этом возможность, опираясь на массы, преодолевать сопротивление бюрократии.
Впрочем, серьезные угрозы появления бюрократического авторитаризма существуют. В принципе для сохранения динамизма демократической политической системы, ее способности к развитию и самокоррекции, внутри нее должны существовать три типа конфликтов: конфликт между политиком и бюрократией, между бюрократической и политической сферами (в лице исполнительной и законодательной властей), наконец между харизматическим лидером и политической системой в целом. Вебер подчеркивал, что при отсутствии таких конфликтов в социально-политической системе возникает механизм торможения и система стагнирует. На мой взгляд, в сегодняшней России конфликт между политиком и бюрократией действительно нивелируется. Нивелируется — в результате контроля Кремля над Государственной думой — и конфликт между законодательной и исполнительной властями. Конечно, и эти обстоятельства могут создать серьезные предпосылки для стагнации политической системы. Но, к счастью, сохраняется, с одной стороны, конфликт между харизматическим лидером, стоящим над политической системой и имеющим прямой доступ к массам (особенно через СМИ), и политической системой, а с другой стороны, нынешняя власть имеет хотя и не очень сильную, но все же значительную оппозицию как в парламенте, так и вне парламента. Наличие этих факторов позволяет надеяться, что развитие пойдет не в сторону дальнейшего сужения возможностей политической оппозиции и возможностей конфликта (не разрушительного, а конфликта в смысле соперничества идей, подходов, способного корректировать и динамизировать политическую систему), а в сторону решения целого ряда актуальных проблем. Если власть действительно ставит перед собой задачу создания гражданского общества и вслед за этим — контроля гражданского общества над государством, то, в первую очередь, в реформировании нуждается сама власть.
Совершенно очевидно, что в сложившейся ситуации необходимо преодолеть «двуглавость» исполнительной власти. Президенту
целесообразно самому руководить правительством, что ликвидировало бы дублирование, сократило разбухшие бюрократические аппараты администрации президента и кабинета министров и дало бы президенту возможность вести энергичную инициативную политику, опираясь на большинство в парламенте и на поддержку огромной массы населения. Среди первоочередных задач движения режима в сторону консолидированной демократии — решение проблемы отделения государственного бюрократического аппарата от бизнеса с целью искоренения истоков коррупции. Это по силам только самому просвещенному лидеру и его команде. Невозможно бороться с коррупцией, выбирая время от времени ту или иную корпорацию, которую следует «проверить». Нужно установить реальные, жесткие, одинаковые для всех правила, которым подчинялся бы не только бизнес, но и сами чиновники и власть. Это, конечно, требует и изменения чиновничьей этики, и формирования особой касты чиновничества, повышения заработной платы и уровня благосостояния этой касты. Иначе трудно осуществить реальное отделение административной сферы от сферы бизнеса. Обмен политического ресурса на экономический развращает как чиновников, так и бизнесменов. Необходимо, чтобы эта проблема постоянно находилась в сфере внимания СМИ. При просвещенном лидерстве возможно предотвратить скатывание существующего политического режима к реальному бюрократическому авторитаризму и осуществить прорыв нашего государства к реальному цивилизованному рынку, к эффективной консолидированной демократии.
Помимо внутренних факторов есть и очень серьезный внешний фактор, который позволяет надеяться на движение именно в направлении консолидированной демократии. Государство сегодня действительно имеет достаточные ресурсы для серьезного маневра, для постановки стратегических задач в интересах общества, а также властные рычаги для решения этих задач. Серьезная экономическая слабость России, ее зависимость от мирового рынка и необходимость создания конкурентоспособной экономики также могут подтолкнуть Кремль к решениям, способствующим модернизации социально-политической системы. Тем более что одним из главных условий интеграции России в экономические, политические и военные структуры Запада является требование культивировать либеральные ценности и институты. Вот почему представляется, что и этот фактор будет работать на то, чтобы предотвратить скатывание путинского режима
к бюрократическому авторитаризму. По той же причине, мне кажется, не стоит посыпать голову пеплом из-за того, что в Государственной думе больше нет СПС и «Яблока», некому критиковать российские власти с либеральных позиций, и что будто бы нет силы, которая будет толкать Россию в либеральном направлении. В либеральном направлении страну толкает сама жизнь. Развитые западные сообщества постоянно бросают вызовы России, заставляя Россию конкурировать с либеральным Западом на основе западных же принципов. Поэтому мне представляется очень смешным утверждение, будто если в думе нет Немцова, Явлинского или Хакамады, то российским властям можно не думать ни о конкурентности, ни о свободе, ни о демократии. Ни Хакамады, ни Немцова не было в горбачёвском политбюро, однако сама жизнь заставила коммунистическое руководство, отвечая на внутренние и внешние вызовы, начать процесс модернизации советского режима. И в нынешних условиях никто, кроме стран «восьмерки», не сможет оказывать более эффективного давления на Кремль с тем, чтобы российские власти двигались в сторону создания более конкурентоспособной экономики. А на основе конкурентоспособной экономики как раз и возможно построение развитого гражданского общества, которое будет в состоянии образовать развитую партийно-политическую систему и создать реальные механизмы контроля гражданского общества над государством.
Подводя итоги, можно сказать, что разрыв с прошлым уже совершен, социальная революция завершена. Впереди — длительный период эволюционного развития России в сторону консолидированной демократии, развитого гражданского общества и контроля гражданского общества над государством. Этот процесс президент Путин в 2004 г. начинает с совершенно других исходных позиций, нежели те, на которых стояли Александр II, Витте, Столыпин или Горбачёв. Мы еще никогда не были так близко к возможности создания реальной консолидированной демократической системы, которая обеспечила бы процесс модернизации России. Мы сегодня имеем все необходимые для этого данные: частную собственность, плюралистическую политическую систему, пусть не с очень развитым гражданским обществом и не очень развитой партийной системой. Мы имеем консолидированную власть. Мы имеем просвещенное, понимающее проблемы, трудности и тупики тоталитарного и авторитарного развития страны руководство. Мы имеем консолидированный Запад, достаточно сильный для того, чтобы постоянно стимулировать процесс
российской модернизации. Наконец, мы имеем достаточно образованное и развитое общество, которое должно осуществить трансформацию России. Другого пути сохранить целостность Российского государства не существует.
«Стратегия России», М., 2004 г., № 3, с. 9-22.
Андрей Кураев,
диакон, профессор Московской
духовной академии
КАК ОТНОСИТЬСЯ К ИСЛАМУ
ПОСЛЕ ТРАГЕДИИ В БЕСЛАНЕ?
Среди детей, плененных в бесланской школе, был 13-летний Саша Погребов. «Они (боевики), с утра над нами стали издеваться. Мы все раздетые сидели, и террорист увидел у меня крестик на шее»,—рассказывает мальчик. В это время под окнами школы уже рвануло первый раз. Мальчишку потыкали стволом в грудь, вминая крестик в худое тело, потом потребовали: «Молись, неверный!». Саша крикнул: «Христос воскресе!». И тогда бандиты стали бросать в переполненный спортзал гранаты! Сашка понял, что терять больше нечего. Среди взрывов и криков он что-то закричал, а что — и сам не вспомнит, и бросился в открытое окно. А за ним побежала еще сотня детей. Так его рассказ передает«Комсомольская правда» от 6 сентября. Но даже если бы этого эпизода не было, все равно пришлось бы сказать, что произошедшее в Беслане — не просто преступление. Это религиозное преступление. Ритуальное убийство. Убийство детей, совершенное с молитвой и во имя веры террориста. С криком «Аллах акбар!» террорист убивает людей, принося их в жертву своей религиозной идее.
Поэтому оценка этих, говоря юридическим языком, «деяний» не может подниматься выше той планки, которую обозначил патриарх Алексий в своем послании к президенту В.В.Путину в связи с массовой гибелью заложников в Беслане от 3 сентября 2004 г.: сатанизм. «Сбросив все маски, терроризм явил свое сатанинское лицо: поправ все святое, Бога не боясь и людей не стыдясь, так называемые "борцы за свободу" подняли свои обагренные невинной кровью руки на детей». Христианин, принесенный в жертву сатанистом, безусловно попадает ко Христу — к Тому, Кто никого не приносил в жертву
