CC BY
61
АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЙ ФОРУМ, 2019, №43
«ЧТО МЫ, ГАГЕНБЕКИ КАКИЕ, ЧТО ЛИ»: ЛЮДИ В ЗООСАДАХ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ Мария Войттовна Лескинен
Институт славяноведения РАН 32A Ленинский пр., Москва, Россия marles70@mail.ru
Аннотация: В статье рассматривается феномен «человеческих зоопарков» (или «этнографических шоу») в городах Российской империи (Санкт-Петербург, Москва) во второй половине XIX — начале XX в. — распространенного в Европе того времени показа представителей «диких» народов разных рас в «естественных для них условиях». В ряде работ 1940-х гг. о дореволюционном прошлом старейших российских зоопарков, а также в современных исследованиях, посвященных досугу и развлечениям российских горожан в начале ХХ в., упоминается о проведении в зоосадах «живых экспозиций» представителей российских инородцев (неславянских оленеводческих народов Крайнего Севера), подобных «негритянским деревням» и шоу «дагомейских амазонок» в Западной Европе. Однако точной информации — указания времени, места проведения и программ, ссылок на публикации о таких «выставках» — в этих работах не приводится. Задача статьи — верифицировать информацию о «человеческих зоопарках» в Российской империи. На данном (начальном) этапе исследования автору не удалось обнаружить сведений о подобных представлениях в зоосадах в таких формах, о которых говорилось в историографии. отсутствуют какие-либо упоминания очевидцев «живых этнографических выставок» в русской литературе этого времени и мемуаристике. однако не вызывает сомнения, что жители российской столицы на протяжении XIX-XX вв. могли часто видеть самоедов, их оленей и жилища на Неве, когда те приезжали, чтобы зарабатывать катанием на оленях во время народных гуляний на святки и масленицу. Для жителей Москвы такое развлечение стало постоянным только в начале ХХ в. и проходило именно в зоосаде. Интересен и сам факт «умолчания» о подобных развлечениях в русской культуре и науке.
Ключевые слова: Российская империя, человеческие зоопарки, инородцы, ненцы, саамы, этнокультурные стереотипы.
Благодарности: Работа над статьей была поддержана стипендией Германского исторического института в Москве (Deutsches Historisches Institut Moskau), 2019.
Для ссылок: Лескинен М. «Что мы, Гагенбеки какие, что ли»: люди в зоосадах Российской империи // Антропологический форум. 2019. № 43. С. 61-88. doi: 10.31250/1815-8870-2019-15-43-61-88
URL: http://anthropologie.kunstkamera.ru/files/pdf/043/leskinen.pdf
ANTROPOLOGICHESKIJ FORUM, 2019, NO. 43
"ARE WE SOME KIND OF HAGENBECKS?": PEOPLE IN THE RUSSIAN EMPIRE'S ZOOS
Maria Leskinen
Institute for Slavic Studies, Russian Academy of Sciences 32A Leninskiy Av., Moscow, Russia marles70@mail.ru
Abstract: The article analyzes the phenomenon of "human zoos" (or "ethnic shows" / "living exhibitions") in Russian cities (St Petersburg, Moscow) in the second half of the 19th and early 20th centuries. This kind of demonstration of representatives of non-European "savage" peoples in their "natural conditions" was widespread in Europe at the time. "Living human exhibitions" of Russian inorodtsy (reindeer herders, indigenous non-Slavic peoples from of the Russian North) in the 1870s to 1910s were mentioned in several Soviet articles from the 1940s on pre-revolutionary history of the oldest Russian zoos, as well as in contemporary Russian studies on entertainment and leisure in the urban Russian landscape at the beginning of the 20th century. These shows are declared as being similar to the "negro villages" or to the Dahomean Amazon show in Western Europe. Notes of these cases, however, lacked details and verifiable information (such as exact dates or printed publications) of such events. At this (early) stage of the study, no information about such representations in zoos (as it was presented in historiography) has been discovered. There are no eyewitness references about "ethnic exhibitions" of inorodtsy, neither in the Russian literature of this time nor in memoirs. However, research has established that, during the 19th to 20th century, the inhabitants of the Russian capital could see Samoyeds, their reindeers and their chums on the Neva-river when the Samoyeds came to work during Sviatki or Maslenitsa holidays; for Moscow residents, such entertainment became popular only at the beginning of the 20th century, but it took place precisely in the zoo — as collected visual sources from 1907 and 1911 reflect. The phenomenon of "silence" about such ethnic entertainments is also a question for this research.
Keywords: Russian Empire, human zoos, inorodtsy, Nenets, Saami, ethnocultural stereotypes.
Acknowledgements: My work on the article was supported by a scholarship from the German Historical Institute in Moscow (Deutsches Historisches Institut Moskau), 2019.
форум
To cite: Leskinen M.,'"Chto my, Gagenbeki kakie, chto Li": Lyudi v zoosadakh Rossiyskoy imperii' ["Are We Some Kind of Hagenbecks?": People in the Russian Empire's Zoos], Antropologicheskijforum, 2019, no. 43, pp. 61-88. doi: 10.31250/1815-8870-2019-15-43-61-88
URL: http://anthropoLogie.kunstkamera.ru/fiLes/pdf/043/Leskinen.pdf
Мария Лескинен
«Что мы, Гагенбеки какие, что ли»1: люди в зоосадах Российской империи
В статье рассматривается феномен «человеческих зоопарков» (или «этнографических шоу») в городах Российской империи (Санкт-Петербург, Москва) во второй половине XIX — начале XX в. — распространенного в Европе того времени показа представителей «диких» народов разных рас в «естественных для них условиях». В ряде работ 1940-х гг. о дореволюционном прошлом старейших российских зоопарков, а также в современных исследованиях, посвященных досугу и развлечениям российских горожан в начале ХХ в., упоминается о проведении в зоосадах «живых экспозиций» представителей российских инородцев (неславянских оленеводческих народов Крайнего Севера), подобных «негритянским деревням» и шоу «дагомейских амазонок» в Западной Европе. Однако точной информации — указания времени, места проведения и программ, ссылок на публикации о таких «выставках» — в этих работах не приводится. Задача статьи — верифицировать информацию о «человеческих зоопарках» в Российской империи. На данном (начальном) этапе исследования автору не удалось обнаружить сведений о подобных представлениях в зоосадах в таких формах, о которых говорилось в историографии. Отсутствуют какие-либо упоминания очевидцев «живых этнографических выставок» в русской литературе этого времени и мемуаристике. Однако не вызывает сомнения, что жители российской столицы на протяжении XIX-XX вв. могли часто видеть самоедов, их оленей и жилища на Неве, когда те приезжали, чтобы зарабатывать катанием на оленях во время народных гуляний на святки и масленицу. Для жителей Москвы такое развлечение стало постоянным только в начале ХХ в. и проходило именно в зоосаде. Интересен и сам факт «умолчания» о подобных развлечениях в русской культуре и науке. Ключевые слова: Российская империя, человеческие зоопарки, инородцы, ненцы, саамы, этнокультурные стереотипы.
И в самоедах не без людей2.
Русская пословица
Феномен «человеческих зоопарков» («человеческих зверинцев», "human zoos") в Европе XIX — середины XX в. в последние десятилетия стал предметом изучения историков, этнологов и специалистов по культурной антропологии. Он является важным элементом расиалистских, колониальных и постколониальных исследований.
В настоящее время термин "human zoo" считается устойчивым: так называют этнографические экспозиции и постановочные шоу, а также «негритянские деревни» в Европе и США в XIX-XX вв., где широкой публике демонстрировали выходцев из Азии и Африки, главным образом негроидной и монголоидной рас, и их «примитивный» быт в «естественных условиях» [Corbey 1993; Blanchard et al. 2008]. Такие зрелища в определенной мере восходили к традициям
Мария Войттовна Лескинен
Институт славяноведения РАН, Москва, Россия mar[es70@mai[.ru
[Никитин 1922: 61]. [Даль 1879: 437].
ярмарочных и цирковых представлений «уродов» и паноптикумов1, но с середины позапрошлого столетия начали претендовать на просвещение широкой публики. Внешний облик чернокожих вызывал у европейцев особое любопытство, главной причиной которого было широкое обсуждение идей Чарльза Дарвина о происхождении человека.
Позже «негритянские деревни» стали важной частью так называемых Всемирных выставок, на которых державы экспонировали богатые ресурсы своих колоний и в их числе представителей экзотических племен Азии и Африки. Количество посетителей подобных экспозиций (например, в Саду акклиматизации в Париже) к началу 1900-х гг. составило более 50 млн человек, и их организаторы получали огромный доход.
Инициатором «антропозоологических» выставок в зоосадах был немецкий предприниматель Карл Гагенбек (1844-1913), известный коллекционер диких животных и основатель нового типа европейского зоопарка как научно-просветительского и развлекательного проекта. Именно он с 1874 г. организовывал приезды и «гастроли» по европейским городам представителей различных «диких» племен со всех континентов (включая жителей Европы, в частности саамов и эскимосов) и был режиссером «этнографических шоу» и демонстраций «диких людей в естественных для них условиях» [Thode-Arora 2008].
Понятие «человеческий зоопарк» сегодня имеет оценочный характер, соотносится с идеями расовой дискриминации, разделением народов на «высшие» («кавказская» белая раса) и «второсортные» («примитивные», «дикари», физически и культурно несовершенные), с эксплуатацией и колониализмом. Место их проведения — зоопарки — трактуется как зримое воплощение европейского расизма, иллюстрация восприятия европейской публикой расовых «других» в качестве животных.
Обстоятельства участия представителей африканских народов в подобных зрелищах в Западной Европе и их программы изучены в зарубежной историографии довольно основательно (см., например: [Blanchard et al. 2008; 2011]). Однако работ, посвященных исследованию подобных экспозиций и этнографических шоу в зоосадах городов Российской империи, в частности Санкт-Петербурга, Москвы и Риги, практически нет. Об организации «негритянских деревень» и выступлений труппы «дагомейских амазонок» в московском и петербургском зоо-
Некоторые считают началом истории «человеческих зоосадов» в Европе гастроли Саарти Баартман (1790-1815), вошедшей в историю под именем «готтентотской Венеры», которую демонстрировали полуобнаженной в качестве уникального «экспоната» в разного рода цирковых и специальных представлениях.
садах упоминается в статьях о восприятии чернокожих в российской культуре [Novikova 2013; Богданов 2014; Савицкий 2018]. При этом следует подчеркнуть, что ни в российской дореволюционной, ни в советской, ни в современной научной литературе по истории этнографии и антропологии, а также в новейших монографиях и сборниках, посвященных этническим и расовым представлениям / предубеждениям в российском обществе имперского периода, нет никакой информации о «живых экспозициях» в зоосадах. Единичны (в буквальном смысле) и воспоминания о таких зрелищах.
Вместе с тем в российской историографии, посвященной досугу горожан обеих столиц во второй половине XIX в., в качестве «известных фактов» приводится неверифицированная информация о подобных «этнографических выставках» российских «других» — окраинных инородцев Российской империи. В частности, говорится, что в зоосадах Петербурга и Москвы демонстрировались представители оленеводческих народов Крайнего (Русского) Севера — самоедов (ненцев), лопарей (саамов), вогулов (манси) и др. Эти утверждения не подтверждаются ни афишами, ни объявлениями, ни документами; неизвестны даты и обстоятельства проведения таких «живых выставок»; приводится ссылка на единственное свидетельство Н.М. Гершензон-Чегодаевой (см. ниже). Иначе говоря, в подобных публикациях отсутствуют фактические источники о пребывании представителей народов Севера в качестве экспонатов «этнографических выставок» в зоосадах.
Поэтому на данной, начальной, стадии исследования наши задачи ограничиваются: а) верификацией немногочисленных новейших историографических деклараций о подобных фактах, с одной стороны, и упоминаний о них в советской научно-популярной литературе — с другой, б) поиском (в частности, в периодике и очерках о досуге и «увеселениях» горожан Москвы и Петербурга) свидетельств о показах представителей финно-угорских и самодийских народов в качестве «живых экспонатов», а также в) обнаружением визуальных изображений, которые позволяли бы установить формы взаимодействия зрителей и таких «объектов» этнографического экспонирования.
В современной научной литературе, посвященной истории развлекательной культуры горожан Российской империи во второй половине XIX — первые десятилетия ХХ в., встречается информация о том, что в зоосадах Москвы и Санкт-Петербурга (оба созданы в 1864 г.) показывали, в частности, вогулов, самоедов, лопарей (манси, ненцев, саамов) и представителей некоторых других оленеводческих народов [Денисенко 2002: 72; Боко-ва 2009: 477]. Вот как пишут об этом авторы одной из книг:
«В зимнее время публике предлагали такое развлечение, как "живая этнография" — демонстрация представителей народов Севера. Нанятые антрепренерами, они прибывали в Москву сразу несколькими семействами, со всем скарбом и оленями, ставили на территории Зоосада свои чумы, катали желающих на нартах» [Руга, Кокорев 2005: 208-209]. При этом подчеркивается, что Москва иногда была промежуточным пунктом — самоеды ехали на Всемирную выставку в Париж [Там же: 209]. (Россия участвовала в четырех Всемирных парижских выставках: 1867, 1878, 1889 и 1900 г.)
О московском «случае» демонстрации самоедов есть единичное мемуарное свидетельство, приводимое теми же авторами: родившаяся в 1907 г. Н.М. Гершензон-Чегодаева вспоминает детские впечатления от Московского зоосада: «В одно из наших посещений мы увидели <...> на свободной площадке большую юрту самоедов (теперь — ненцы). В ней помещалась семья — отец, мать и дети. Их выставили для обозрения публики наряду со зверями. Я все сразу поняла и оценила как следует. Никогда не забуду злобных и мрачных лиц этих людей» [Гершензон-Чегодаева 2000: 82]. В авторском тексте нет деталей, позволяющих датировать это событие. По мнению В.Э. Руги и А.О. Кокорева, оно относилось к 1914 г., поскольку в том году в Москве «гастролировали» самоеды (ненцы) и зыряне (коми) [Руга, Кокорев 2005: 209]. Но ни в московских газетах, ни в иллюстрированных журналах «Искра», «Огонек», «Нива» и «Всемирная иллюстрация» за 1914 г. нам пока не удалось обнаружить никакой информации о подобных демонстрациях.
Самоеды в Санкт-Петербурге: катания по Неве
Автор книги об истории петербургского зоопарка Е.Е. Денисенко полагает, что популярные в XIX в. катания в самоедских оленьих упряжках по льду Невы можно считать «прообразами» тех самых «этнографических выставок», которые чуть позже стали проходить в зоосаде Петербурга [Денисенко 2002: 42]. Мы попытались реконструировать историю подобных зимних развлечений столичных жителей.
Н.И. Пыляев в знаменитой книге о прошлом Петербурга, в главе о «езде и экипажах екатерининского времени» пишет: «Нередко ездили на оленях; последних пригоняли из Кеми самоеды, которые располагались чумами на Неве, близ здания Арсенала, где теперь Литейный мост. Езда на оленях по городу просуществовала до двадцатых годов нынешнего [XIX. — М.Л.] столетия» [Пыляев 2002: 195]. Нами обнаружено любопытное
раннее живописное свидетельство о пребывании самоедов в Петербурге конца XVIII в. Это фрагмент гравюры по картине М.Ф. Дамама-Демартре (1763-1827) «Вид на Арсенал и Литейный двор» (Vues des principales villes de Russie, costumes, et usages des habitans de cet empire. Dessinés et gravés par M.F. Damame-Démartrais. Paris, 1813), написанной во время пребывания художника в России в 1792-1805 гг.
Катания в оленьих упряжках по невскому льду были характерны для всего XIX в. Показателен фрагмент стихотворения Н.А. Некрасова, написанного между 1858 и 1865 г.:
<...>
Приуныла столица; один Самоед на Неве удивляется: От каких чрезвычайных причин На оленях никто не катается? Там, где строй заготовленных льдин Возвышается синею клеткою, Ходит он со своей самоедкою, Песни родины дальней поет, Седока-благодетеля ждет.
Самоедские нервы и кости Стерпят всякую стужу <...> [Некрасов 1981: 188]
В газете «Санкт-Петербургские ведомости» за 1865 г. помещено объявление: «Из Архангельска приехали самоеды на оленях и остановились на Неве близ дворца: тут раскинута у них юрта. Надобно подивиться, как олени их могут бегать во всю оленью прыть по ледяным кочкам <...> Самоеды приезжают в Петербург каждую зиму не потому, что их привлекает выгода, а потому, что этим спекулирует один мезенский купец. Собственно для самоедов такая предприимчивость невообразима» (цит. по: [Денисенко 2002: 42]).
Гораздо больше информации о подобных ежегодных развлечениях, приуроченных, как правило, ко времени святок или масленичных гуляний, появляется на страницах иллюстрированных журналов 1870-х гг. В журнале «Всемирная иллюстрация» находим несколько заметок о том, как за небольшую плату самоеды катали желающих по Неве в санях или нартах. В номере за март 1870 г. помещена сопровожденная рисунком заметка «Самоеды на Неве в Петербурге»: «Самоеды, ежегодно к масленице, приезжают в Петербург с оленями, санями и палатками, располагают свой лагерь на льду Невы и привлекают много любопытных, которые доставляют им немалый доход. Наш рисунок представляет сани с тремя оленями, кучер — самоед,
а пассажиры — любознательные петербургские граждане» [Самоеды на Неве в Петербурге 1870].
В том же журнале семь лет спустя напечатана иллюстрация «Самоеды» с рисунка А. Бальдингера [Бальдингер 1877], сопровождаемая обширным текстом-комментарием в духе сатирических зарисовок нравов под названием «Петербургские сцены и типы. Юрта самоедов и олени на Неве» [В.М. 1877], подписанным инициалами В.М. (вероятнее всего, автором был известный петербургский очеркист-нравоописатель Владимир Михневич). Заметка начинается словами, что рисунок «представляет снимок сцены, хорошо известной каждому петербуржцу»: изображены «саночки», запряженные тремя оленями, которыми правит «архангельский дядя» в самоедской одежде; сказано, что, когда нет хорошей публики, он соглашается катать детей за три или семь копеек. «Тут же поставлена и юрта самоедов, весьма напоминающая собой киргизские юрты и называемая по-самоедски "чум". Дикие обитатели чума скрыты от любопытных глаз публики внутри жилища; желающие посмотреть на них и поговорить с ними могут удовлетворить свое желание за небольшую плату» [Там же]. Далее воспроизводится диалог изображенных на рисунке персонажей. В нем также упоминается мезенский предприимчивый купец. Возница рассказывает питерцу — потенциальному седоку — о том, что их хозяин — архангельский купец, а сам он русский из Мезенского уезда, и что купец нанимает каждую зиму новых самоедов, а оленей они почти всех съедают за время пребывания в столице. Парень предлагает за гривенник взглянуть и на обитателей чума, в котором живут «настоящие» самоеды. Затем автор подробно описывает устройство жилища, где обитает семья, «все члены которой укутаны с головы до ног в одежду или обувь, сшитую из оленьих шкур» [Там же].
В другом номере «Всемирной иллюстрации» помещена небольшая статья о различиях между самоедами и лопарями (лапландцами) за подписью редакции [Лапландцы и самоеды 1870], включающая три рисунка: на двух изображены обитатели Норвежской Лапландии, на третьем — «русские самоеды». Речь здесь идет о действительно важной для того времени проблеме идентификации русскими различных оленеводческих народов Севера, которых российские горожане часто путали. В статье говорилось о том же: племена лопарей и самоедов настолько схожи меж собой, что «многие часто принимают одно за другое». Кроме того, определение «самоед», как известно, могло использоваться для именования северных оленеводческих народов вообще. Автор статьи подчеркивает, что культурные и религиозные различия между саамами и ненцами весьма существенны: «лапландцы сами себя зовут "самеладами", по языку
относятся к финскому племени, исповедуют христианство», а самоеды в большинстве своем язычники, именующие себя «хасова», а по языку — очень «похожему на венгерский» — они «чутско-финского» происхождения [Лапландцы и самоеды 1870: 207]. Комментарий к рисунку, на котором изображена сценка приготовления еды рядом с чумом, содержит упоминание об «обеде из оленьего мяса и крови» [Там же].
Любопытно, что та же характерная этнически некорректная идентификация нашла отражение в других — визуальных — образах этой зимней забавы в российской столице. Нам удалось обнаружить несколько рисунков, помещенных в 1874 г. в иллюстрированной британской газете "The Graphic", которые были сделаны с натуры английскими художниками-графиками в Петербурге. Здесь изображены чумы на льду Невы, оленьи упряжки с седоками-горожанами, возницы в меховых малицах. Эти изображения совпадают (в том числе в деталях) с сюжетами гравюр во «Всемирной иллюстрации» за 1877 и 1880 гг., нет существенных отличий в одежде, форме чумов или упряжи. Однако в подписи указаны не самоеды, а лопари: «Стоянка лапландцев на Неве» [The Graphic 1874: 17].
В продолжение темы сходства и различий лопарей и самоедов в номере «Всемирной иллюстрации» за 1880 г. повторяется информация об оборотистом купце, организовавшем прибыльное катание на оленях, «для чего пригоняется ежегодно с севера до сотни этих животных. Стойла для них устроены на Лисьем носу» [Эвальд 1880: 193]. «Охранителем» выступает архангельский «мужичок», собирающий плату за осмотр чума изнутри. Однако и в этой заметке оленеводы названы лопарями / лапландцами (т.е. саамами) и охарактеризованы как «интересные представители человеческого рода». Катанья происходят на Неве или Мойке, а также у Полицейского моста. Вновь описывается чум: «В шатре, отовсюду закрытом шкурами оленей, помещается на этот раз некрасивая, средних лет лапландка с сыном»; «почти всегда за процессом медленного поглощения сырой оленины — в безобразных костюмах флегматически сидят угрюмые обитатели далекого Севера» [Там же; выделено нами. — М.Л.]. Текст сопровождается рисунком А. Баумана.
В путеводителе И.И. Зарубина по Петербургу конца XIX в. указано, что «к Троицкому мосту являются иногда самоеды со своими оленями и катают публику» [Зарубин 1892: 204]. Автор заметки о традиции катания в оленьих упряжках по невскому льду вспоминал в 1916 г.: «С этого приблизительно [1870. — М.Л.] года, т.е. с 45 лет тому назад, и надо считать расцвет катанья на оленях, и, очевидно, на конец 80-х <...> Вот еще 30 лет назад столь популярное, общелюбимое катание петербуржцев
на самоедских оленях по льду Невы незаметно ушло» [Брз. 1916: 7]. Впрочем, другой мемуарист, ностальгически припоминая это время (первое десятилетие ХХ в.) и свое раннее детство в Петербурге, писал: «[В]сплывает в памяти катанье по Неве на высоких санях на северных оленях. Их погоняли самоеды-возницы в оленьих шубах кверху мехом. На льду реки стояли их чумы» [Засосов, Пызин 1999: 9].
Итак, для жителей Петербурга в XIX в. самоедские (или лопарские) олени, чумы и их обитатели не были, строго говоря, экзотикой. Однако в аспекте трактовки данного развлечения как первых примеров «этнографических показов» важно разделять извоз (катание на оленях) и экспонирование внутреннего убранства и обитателей чумов. Разглядывание посетителями людей в их повседневном быту, конечно, более приближено к сути «человеческих зоопарков», хотя и не совпадает с ними полностью.
Именно этот аспект коммуникации («рассматривание» представителей другой этнической группы) интересовал, в частности, нравоописателей столичного быта. В 1879 г. вышел сборник сатирических очерков и скетчей известного петербургского писателя и журналиста Н.А. Лейкина (1841-1906) «Шуты гороховые». Одна из главок книги называлась «Самоеды». В ней, как и в других произведениях Лейкина, воспроизводится многоголосие толпы, собравшейся посмотреть на самоедов и прокатиться на оленях у Николаевского моста. Жанровое своеобразие текста исключает как авторский комментарий, так и какую-либо этическую оценку происходящего. В репликах небогатых обывателей проскальзывают некоторые типичные определения: «[С]амоеды — это которые сами себя едят» [Лей-кин 1879: 250], или же «других людей едят», или в «голодные годы отрезают от себя куски и едят» [Там же: 251], а «потом на этом месте новое мясо нарастет» [Там же: 250]. В сущности, лейтмотивом становится обыгрывание этнонима, с непременной, однако, деталью — поеданием сырого (в данном случае «своего собственного», в соответствии с народной этимологией) мяса. О ней необходимо сказать подробнее.
В разножанровых описаниях самоедского повседневного быта важно отметить несколько повторяющихся мотивов. Один из них связан с констатацией «угрюмости» и физической непривлекательности (иногда даже уродливости) самоедов и/или лопарей. Нельзя не отметить, что «некрасивость» (роднящая обитателей Русского Севера с другими народами Арктики, например эскимосами) неоднократно упоминалась в российских этнографических очерках (в том числе тех, которые помещались в учебники, см.: [Лескинен 2012]). Даже сугубо научно-антро-
пологические и безоценочные определения известного ученого Н.Ю. Зографа подтверждают этот стереотип. Измеряя двух юных самоедов 16 и 17 лет, ученый констатировал: «Тип безо всякого сомнения монгольский, складки при внутреннем крае глаз и скулы развиты очень сильно, голова почти квадратная, руки замечательно длинные, ноги коротки и кривы, животы громадны и отвислы; физическое развитие изумительно слабо, руки тонки и мышцы нисколько не обрисованы» [Зограф 1877: 4-5]. Сравним с описанием внешности самоеда в популярном очерке полвека спустя: «Малорослый, коротконогий, переваливающийся справа налево, он обыкновенно весь бывает завернут в оленьи шкуры. На смуглом, красноватом и скуластом лице его словно сквозь узкие щели глядят не выражающие особой сметливости глаза. Приплюснутый нос, вдавленный узкий лоб, при совершенно круглой голове» [Козмин 1913: 8-9]. Не вызывающие симпатий к самоедам определения их внешности и характера содержатся и в очерках этнографа С.В. Максимова [Максимов 1865: 29-32].
Сдержанность в проявлении чувств, немногословность и отсутствие мимики могли трактоваться русскими наблюдателями как мрачность, апатия или как признак склонности к необузданной жестокости. Необщительность и угрюмость приписывали многим народам Севера, например финнам, трактуя ее как скрытую агрессию или затаенную ненависть [Лескинен 2010: 251, 253]. Важно, что «интравертность» и закрытость соотносились со скрываемой потенциальной свирепостью, так или иначе ассоциировавшейся с приметами «дикости» и «звериности». Некоторые русские путешественники отмечали, что в приступах гнева самоеды страшны и способны на самые отчаянные проявления жестокости: «[Р]ассерженный он бывает дик и неукротим как лесной зверь» [Максимов 1865: 31] (см. также: [Коз-мин 1913: 26]).
Вторым стереотипным элементом описаний самоедов / лопарей в столице становится мотив поедания сырого оленьего мяса и теплой крови. В изображении внутреннего убранства чума на Неве и занятий его обитателей обращает на себя внимание фраза: «В чуме всегда можно увидеть несколько кусков сырого оленьего мяса, составляющего почти единственную пищу самоедов <...> этих дикарей» [В.М. 1877]. Напомним приведенную выше характеристику лапландцев: «[П]очти всегда за процессом медленного поглощения сырой оленины» [Эвальд 1880: 193].
Существует еще одно весьма красноречивое свидетельство. Один из первых антропологов-исследователей самоедов Н.Ю. Зограф совершил в 1877 г. экспедицию, чтобы изучить их быт и собрать и представить материалы в виде специальной
экспозиции для Антропологической выставки 1879 г. Из поездки он присылал оргкомитету выставки ежедневные письма-отчеты, которые впоследствии составили книгу «Поездка к самоедам». В записях Зографа о путешествии из Семжи в Мезень встречается и такая: «Старый Федотка [Федотка Хандеров, один из описываемых автором самоедов. — М.Л.] просится, чтобы я взял его в Москву и показывал за деньги, так как он может перед публикой есть сырое мясо и только что зарезанную птицу» [Зограф 1877: 8]. Эта заметка относится к 1877 г. Но, судя по просьбе «Федотки», подобная практика — поездки самоедов в Москву или Петербург для «показа за деньги» (причем, обратим внимание, именно с поеданием сырого мяса) — существовала и раньше.
Долгое время употребление сырого мяса трактовалось как стереотипный признак «дикости», поскольку, с точки зрения исследователей, свидетельствовало не только об уровне цивили-зационного развития, но и о «жестокости» или кровожадности, иногда соотносясь с каннибализмом. Подобная интерпретация была широко распространена в европейской среде вплоть до 1930-х гг., независимо от сословной принадлежности и уровня образованности наблюдателей. Поедание сырого мяса, причем непременно с кровью, обычно «ожидалось» как от «африканских дикарей», так и от эскимосов, ибо выступало в качестве расового или этнокультурного стереотипа «примитивного» общества. В России «аттракцион» поедания живой птицы «неграми» (как правило, загримированными белыми) либо иными «дикими» можно было увидеть, в частности, в дореволюционных балаганах во время масленичных или святочных гуляний (см., например: [Белоусов 1927: 104-105; Иванов 1928: 22]). Необходимо подчеркнуть, что употребление сырого, «еще дымящегося» мяса и «теплой» крови выступало важным компонентом значения слова «дикий»: несформированный, «в природном виде состоящий» или имеющий «необузданный, свирепый, суровый» нрав [Даль 1903: 1081].
Традиция употребления в пищу не просто сырого, но парного («еще дымящегося») оленьего мяса и внутренностей с кровью поражала русских этнографов и путешественников, непосредственно наблюдавших жизнь, обычаи и «нравы» народов Крайнего Севера, прежде всего самоедов. Пищевая практика, связанная с поеданием сырой и окровавленной (либо обмакиваемой в кровь) оленины, производила сильное впечатление на русских: она постоянно фиксировалась как в заметках очевидцев, так и в научно-популярной литературе [Иславин 1847: 34-35; Максимов 1865: 25-26; 31-32; Борисов 1907: 33-34; Козмин 1913: 12]. Подобную трапезу В.А. Иславин называл «кровавым пиром» [Иславин 1847: 35]. Такой стереотипный признак «дикости»
закрепился еще и потому, что сырое мясо, как хорошо известно этнографам, на протяжении веков действительно являлось излюбленным «лакомством» ненцев и других кочевников-оленеводов. Однако оно потреблялось лишь зимой и к тому же вовсе не было повседневной пищей [Хомич 2003: 36-37]. Вот как описывал «кровавый пир» путешественник К.Д. Насилов:
Один из оленей еще жив, трясет рогами, думая нас напугать, но его безжалостно прикалывает острый нож самоеда. И прежде чем остановились неподвижно его глаза, прекратились конвульсии, с него уже сдирают шкуру и торопятся добраться до его крови, которая составляет первое лакомство этого дикаря. Олень распластан в минуту. Кругом его садятся самоеды, и каждый из них торопится острым ножом достать то, что ему по вкусу. Один лакомится хрящом ушей, другой добирается до теплого мозга и долбит голову, третий вытаскивает руку с почками и, обмакнувши в кровь, с какой-то жадностью, торопливо прихлебывая, сует их в рот [Насилов 1895: 57-58].
Применительно к самоедам такая культурная особенность приобретала дополнительную значимость в связи с отмеченной выше народной этимологией этнонима — трактовка «самоеда» как «поедающего себя» восходила еще к летописным известиям. Самоедами вплоть до 1930-х гг. русские называли несколько родственных народов (которых ныне принято именовать «самодийскими», по языковой принадлежности) — ненцев, энцев, нганасан, селькупов и др. [Хомич 2003: 3]. Русские экзонимы — «самоядины», «самояды», «самоды» (вероятно, искаженное «самоду», самоназвание одной из групп энцев [Там же: 4-5], либо ведет происхождение от словосочетания «земля саамов» на саамском языке, а впоследствии было перенесено на новых обитателей территорий, прежде занятых саамами [Головнев 2000; Хомич 2003: 5]). Последняя версия, предложенная Б.О. Долгих, признана специалистами наиболее убедительной. Однако на протяжении всего XIX в. для русских (как ученых, так и обывателей) этноним «самоед» соотносился с само-еде-нием, т.е. поеданием себе подобных (каннибализмом) или сыроедением. Для петербуржцев самоеды были не представителями экзотической дикости — «своими» африканцами, а скорее «привычной экзотикой», как, например, финны-вейки, приезжавшие на праздники заработать извозом. В Москве же дело обстояло иначе.
Самоеды в Москве: зоологический сад
Сведения о демонстрации самоедов в Московском зоосаде в качестве живых этнографических экспонатов содержатся и в советской исторической литературе, в частности в статьях по
истории зоопарков в СССР. Так, в популярной книге сотрудника, а позже руководителя Московского зоопарка, известного ученого, зоолога-натуралиста П.А. Мантейфеля (1892-1960) [Мантейфель 1937] одна из глав посвящена критическому описанию быта и нравов царской России на примере поведения посетителей зоопарка. Автор ссылается на «Дневник Московского зоосада» за 1879 г., поденные записи из которого публиковались на страницах изданий Зоологического и Антропологического обществ в Москве. Действительно, в «Дневнике», в заметке под номером 19 от 3 июля 1879 г., говорилось: «Прибыли Самоеды 6 человек» [Дневник 1879: 247]. Приводя ее, Мантейфель дает точную сноску и делает развернутый комментарий:
Эти четыре слова ярко рисуют положение малых народностей Севера при царском режиме. Бесправные, сознательно обреченные на вымирание, они не считались даже людьми. В зоосад самоедов, т.е. ненцев, прислали в качестве экспонатов. Их поселили в чуме (шатре из оленьих шкур) на одной из площадей сада и показывали за деньги, точно диковинных зверей. Зимой ненцы жили в том же чуме посреди замерзшего пруда и обязаны были развлекать «господ посетителей» катанием на оленях. Многие ненцы простудились и захворали, некоторые погибли [Мантейфель 1937: 156].
Никаких документальных подтверждений автор не приводит. Интересно, что в многочисленных переизданиях его книги (различавшихся не только составом, но и заглавиями — «Рассказы натуралиста», «Записки натуралиста», «Заметки натуралиста») эта глава отсутствует, она была включена только в издание 1937 г.
Мантейфель пишет о пребывании самоедов вполне уверенно — он знает, где и как поселили ненцев, а также то, что их показывали за деньги. Удивляет последнее замечание — что северяне, живя в чуме, простудились зимой, отчего умерли (впрочем, это могло объясняться «чужими» инфекциями). Однако в тексте сноски нет датировки, поэтому неясно, идет ли речь именно об указанном в «Дневнике зоосада» случае или также о повторявшихся показах ненцев в другие годы. Стиль изложения производит впечатление, что информация получена от очевидцев, однако с 1879 г. до публикации книги Мантейфеля прошло почти 60 лет, и найти таковых среди действующих сотрудников вряд ли было возможно. Вероятно, информантами выступали старые служители зоосада, воспроизводившие рассказы предшественников.
В 1940 г. вышла статья тогдашнего директора Московского зоосада о некоторых страницах его истории. Она построена на сопо-
ставлении двух периодов — дореволюционного прошлого, когда зоосад находился «в печальном состоянии», и нынешнего процветания при советской власти. В качестве аргумента приводятся факты демонстрации людей: «В дореволюционные годы Зоосад был не научным, а развлекательным учреждением <...> наряду с животными в Саду демонстрировались за особую плату люди. <.> Старые служители при животных, тт. Калижников и Тепляков, работающие в Зоопарке 40 лет, рассказывают, что в 1907 году в Зоосаде демонстрировались самоеды» [Островский 1940: 13]. Быть может, именно с этой датой соотнесена полученная от «старых служителей» информация о погибших самоедах и ее имел в виду Мантейфель в своем повествовании?
Как же могли самоеды оказаться в Московском зоосаде летом 1879 г.? И были ли они там в 1907-м? Нам удалось обнаружить информацию, с высокой степенью вероятности объясняющую обстоятельства их пребывания в зоосаде в конце 1870-х гг.
В 1879 г. в Москве состоялась первая научная Антропологическая выставка, организованная Императорским Обществом любителей естествознания, антропологии и этнографии (ОЛЕАЭ). Автором проекта и председателем оргкомитета выставки был А.П. Богданов. Она работала с 3 апреля по 8 сентября, общее количество посетителей составило 100 000 человек [АВ 1879: 229]. Летом (с 22 июля по 6 августа) прошел приуроченный к выставке съезд ученых-антропологов, на который были приглашены европейские (в первую очередь немецкие и французские) антропологи с мировыми именами, такие как Р. Вирхов, П. Брока, Г. Лебон, П. Топинар, И. Ранке, Ф. Каниц и др. Кроме сугубо научных целей, российские организаторы ставили и иные задачи, в частности намеревались продемонстрировать состояние молодой антропологической науки в России, познакомив европейскую научную общественность с ее достижениями. К тому же империя, населенная более чем ста разными народами и племенами, располагала богатыми ресурсами для антропологического изучения представителей различных физических типов, что давало «возможность антропологам видеть некоторые русские племена в живых представителях» [Там же]. Кое-кто из европейских гостей выразил желание ознакомиться именно с представителями северных и южных племен России, и организаторы уделили этому вопросу самое пристальное внимание, выбрав некоторые племена — по желанию иностранных гостей и по возможности «прибывания таких племен в Москву или нахождения их в ней» [Там же: 231]. Оргкомитет принял решение пригласить цыган и караимов из тех, которые «проживают в Москве», а кроме того, привезти на выставку обитателей Севера: вогулов (манси), лопарей (саамов), самоедов (ненцев), а также люли и представителей
«народов Туркестана». Немаловажную роль в выборе антропологических типов сыграл финансовый вопрос: доставку инородцев из указанных регионов можно было осуществить по железной дороге за счет частных пожертвователей.
Обратимся к переписке в связи с организацией приезда представителей северных оленеводческих народов. Поскольку решение о доставке самоедов было принято весной, возникли определенные затруднения: самоеды в основном ушли на летнее кочевье в тундру, поэтому найти можно было только тех, кто по разным причинам задержался близ Архангельска. Финансовое и организационное бремя приняли на себя уполномоченный оргкомитета выставки в Архангельске князь Л.А. Ухтомский и губернатор Н.П. Игнатьев. На выставку согласилось приехать «семейство самоедов из Канинской тундры»: «Василий Канюков, 65 лет, при нем жена и сын (около трех лет) и Бобриков 21-го года с женою 20 лет и дочерью полтора года» [АВ 1879: 232]. Таким образом, всего на выставку прибыло шестеро самоедов. В письме Ухтомского оргкомитету указывалось, что они «при себе имеют некоторую домашнюю утварь, летний чум и зимний, копья и жерди <...> для постановки чума <...> и для настилки пола. <.> К сожалению, у оставшихся в Архангельске на летнее время самоедов не оказалось оленей» [Там же].
Для вогулов, самоедов и лопарей было приготовлено в Москве жилье: члены ОЛЕАЭ и добровольные помощники, проявившие инициативу в поддержке выставки, готовы были предоставить собственные дома. Однако «самоеды отказались жить не на свежем воздухе» и именно по этой причине «были помещены в Зоологическом саду» [АВ 1879: 232]. Судя по всему, как раз эти гости Антропологической выставки, прибывшие по приглашению ее оргкомитета, и были «шестью самоедами», о которых говорится в «Дневнике Зоосада» за 3 июля 1879 г. Причем поселили их там, как мы видим, вовсе не из коммерческих или иных «неблаговидных» соображений. Общество акклиматизации животных и растений, по инициативе которого был создан Московский зоосад и велась в нем научная работа, было тесно связано с ОЛЕАЭ. Многие члены оргкомитета Антропологической выставки — А.П. Богданов, Н.Ю. Зограф и др. — являлись активными членами и руководителями подразделений обоих обществ. Выбор зоосада для размещения самоедских чумов был обусловлен не в последнюю очередь относительной близостью к Манежу, где проходили выставка и съезд. Кроме того, посещение зоосада (31 июля) было предусмотрено программой пребывания иностранных гостей.
Содержание и хлопоты по обустройству самоедов в Москве, как сказано в отчете, принял на себя тогдашний директор зоосада
В.В. Попов [АВ 1879: 232]. Соответственно ни о каком взимании дополнительной платы с посетителей зоосада, как, впрочем, и об «осмотре» самоедов, речи не было. А поскольку те прибыли без оленей, невозможно говорить и о катании как средстве получения дохода. Таким образом, если Мантейфель имел в виду именно «случай» 1879 г., то к публичным «показам» представителей народов Севера за деньги он отношения не имел.
Впрочем, катание на самоедских оленях по пруду зоосада действительно было известной забавой москвичей. В исследованиях, посвященных реконструкции повседневной жизни и досуга горожан в конце XIX — начале ХХ в., катание на «упряжках самоедов» упоминается как одно из зимних развлечений [Руга, Кокорев 2005: 208-209; Бокова 2009: 477]. Нам удалось обнаружить источники, подтверждающие эту информацию, но лишь для первых десятилетий ХХ в. Если в Петербурге катание на оленях по Неве вошло в обиход жителей с конца XVIII в., то в Москве оно стало известно, вероятно, позже. Напомним, что одно из упоминаний о демонстрации самоедов в Московском зоосаде относилось к 1907 г. [Островский 1940: 13]. Действительно, в «Иллюстрированном прибавлении к Московскому листку» за этот год находим фоторепортаж о пребывании самоедов на территории зоосада во время масленицы: представлены чумы, оленьи упряжки, сцены катания на санях по пруду [Самоеды в Зоологическом саду 1907]. Имеется также документальное подтверждение пребывания самоедов в зоосаде весной 1911 г. — в иллюстрированном журнале «Искры» помещено несколько фотографий со схожими сюжетами: езда в оленьих упряжках, чум на льду пруда и т.п. [Группа самоедов 1911: 22].
Возвращаясь к детским воспоминаниям Н.М. Гершензон-Чего-даевой, относящимся, как считается, к 1914 г., повторим, что пока не удалось найти никаких сведений о проходившей тогда «этнографической демонстрации». Зато этот год отмечен в краткой истории Рижского зоопарка (основанного в 1912 г.) как время появления самоедов с оленями. На его сайте, в рубрике «История», в перечне фактов и событий довоенного прошлого было указано: «1914 г. декабрь — в Зоологический сад прибывают жители Севера, "самоеды", с северными оленями и ездовыми собаками» (сейчас эта информация удалена и перенесена на другой русскоязычный сайт — см.: [История Рижского зоосада]).
Самоеды или эскимосы?
Нет сомнений, что самоеды принимали участие в российских художественно-промышленных и всемирных (европейских) выставках — привлекались к участию в экспозициях в так
называемых «павильонах окраин», где демонстрировались ресурсы, промыслы и быт жителей далеких регионов Российской империи. Сохранились фотографии интерьеров залов и отдельных национальных жилищ народов Сибири и Севера — российских экспонентов, однако без представляющих их людей. В работе Е.Е. Савицкого дан анализ фотографий и воспоминаний о пребывании ненцев в качестве «живых экспонатов» павильона Крайнего Севера на самой известной Всероссийской выставке 1896 г. в Нижнем Новгороде [Савицкий 2017].
Самоеды (возможно, также представители других оленеводческих народов Российской империи) принимали участие и в цирковых представлениях. В сущности, это были те же этнографические шоу, но с элементами аттракционов, вставными акробатическими номерами и дрессированными животными. В первые десятилетия ХХ в. в берлинских цирках (П. Буша и А. Шумана) такие представления были чрезвычайно популярны и по уровню организации, красочности и прибыльности не знали себе равных [Кузнецов 1971: 301-304]. В жанровом отношении они определялись как «пантомимы», а назывались по географическому признаку: «В Юго-Восточной Африке», «Сибирь», «Персия», «Севилья», «Япония» и т.п. [Там же: 302-303]. Подобных «пантомим» было поставлено около сорока, они не сходили с афиш вплоть до середины 1930-х гг. Среди участников представлений упоминаются эскимосы и ненцы, а также саамы. В неопубликованных воспоминаниях Н.С. Гаевской (1898 г.р.) содержится значимый эпизод, который по общей тональности и оценкам аналогичен детским впечатлениям Н.М. Гершензон-Чегодаевой. Он относится к 1912 г., когда Гаевские совершали путешествие по Европе и посетили Берлин. Приведем этот фрагмент полностью:
Берлинский цирк того времени — самый большой цирк в Европе. Он прекрасно оборудован. В нем показывают очень разнообразную программу. Акробатические номера исполняют большие мастера арены. Дрессированные животные сменяют один одного на арене. Красивые и богатые апофеозы. Кроме того, часто показывают «этнографические» номера.
Привозят группу индейцев или негров африканского племени. Они располагаются табором. На арене выступают с песнями, плясками, национальными играми, состязаниями. На этот раз показывают «самоедов, дикарей Русского Севера». Это чукчи, или народ саамы.
Вокруг огромного бассейна стоят их чумы. Земля посыпана солью или искусственным снегом. 2-3 собачьи упряжки несут узкие нарты кругом бассейна. Каюры с взвизгами и криками погоняют их. На воде бассейна лодка-байдарка из тюленьего
пузыря. В ней сидит человек, тоже в непромокаемой одежде. Верх лодки стягивает его у пояса, т.е. он не может из нее выскочить, но и вода не может проникнуть внутрь лодки. Он гребет двусторонним веслом. Время от времени он переворачивается с лодкой. Потом сейчас же выныривает. Лодка становится в нужное положение. С него стекает вода. Публика взвизгивает при каждом нырянии и, когда лодка переворачивается назад, аплодирует.
Потом играет бубен. Горит костер. Мужчины и женщины танцуют. Ребятишки лет пяти-шести у них под ногами тоже ведут свой танец. Лица у всех расписаны причудливыми узорами. На шее ожерелья из зубов и костей. Удары бубна все громче, быстрее и быстрее кружатся на фоне огня причудливые фигуры, выкрики, гуканье, удары в ладоши в такт музыке.
После окончания представления мы идем на огромный участок за цирком, где устроили свое поселенье «самоеды». Тут у них привычные будни. Женщины у небольших костров варят еду, другие чинят и шьют одежду. Мужчины чинят сани, лодки или просто сидят и курят большие трубки. Собаки лежат на песке с вытянутыми языками. Им, видно, жарко. Детишки — как маленькие медвежата в своих одежках и малахаях барахтаются между ними. Проходят зрители. Идут, смотрят — как смотрят в зоопарке на слонов, жираф, медведей, обезьян. Нас коробит эта цивилизованная европейская публика.
Недалеко от нас стоит старик с трубкой. Мама обращается к нему с вопросами: откуда они, где еще побывали, когда вернутся на родину. Он все понимает, говорит на очень ломаном русском языке. Отвечает спокойно, с достоинством. Мама спрашивает, как его зовут. «Василий Николаевич». Мы удивляемся: имя-то совсем русское. Он говорит: «А как же! Мы из России, тоже русские, православные». Мимо проходит типичный берлинец. Фланирующий, ничем особенно не заинтересованный. На минуту замедляет шаг. Удивлен: элегантная, хоть и очень просто держащая себя, дама разговаривает с этим... «замоедом». Наконец у него мелькает догадка: это верно тоже аттракцион, момент из программы. Он широко улыбается и двигается дальше. Чувствую, что и маме, как и мне, противно его самодовольствие и превосходство. На прощанье мама протягивает руку старику. Он с достоинством без поспешности пожимает ее. Мне кивает. Я довольна своей мамой. Женщина, сидящая возле чума, провожает нас улыбкой [Голубев 2010].
Очевидно, что в этих представлениях (как и в более раннее время) для публики актуализировали стереотипные характеристики: приметы дикости, первобытной свирепости, привлекали
физические умения, экзотические обрядовые действа и т.п. Важно отметить, что после представления зрителям дозволялось посмотреть на жизнь и быт «артистов», т.е., в сущности, рассмотреть их как живые экспонаты. Обратим внимание на уже упоминавшуюся (характерную и для начала ХХ в.) неопределенность точной этнической принадлежности. Описание каяка свидетельствует о том, что выступали народы Арктики, быть может, эскимосы (хотя байдары используют для охоты и чукчи). Для русского автора записок чукчи, самоеды и саамы — одно и то же. Правда, Н.С. Гаевская была в то время маленькой девочкой. Однако аналогичные примеры можно найти и в мемуарах вполне «взрослых» авторов.
Приведем красноречивый фрагмент из воспоминаний художника К.А. Коровина о том, как ему предложили оформить павильон Крайнего Севера на Всероссийской промышленной выставке в Нижнем Новгороде, в связи с чем в кругу его друзей состоялся следующий разговор:
— Но все же, — заметил Савва Иванович [Мамонтов. — М.Л.], — мы вас приговорили в Сибирь [выделено нами; хотя, как явствует из дальнейшего, речь о Сибири не идет. — М.Л.], в ссылку. Вот что: в Нижнем будет Всероссийская выставка, мы решили предложить вам сделать проект павильона отдела «Крайний Север», и вы должны поехать на Мурман. Вот и Антон Серов [ошибка в тексте — имеется в виду художник Валентин Серов. — М.Л.] хочет ехать с вами. Покуда Архангельская дорога еще строится, вы поедете от Вологды по Сухоне, Северной Двине, а там на пароходе «Ломоносов» по Ледовитому океану. <...>
— Ну, Константин, — сказал Серов, — сдавайся, значит, мы в эскимосы [выделено нами. — М.Л.] с тобой поступаем.
— Интересно. И я бы поехал, — сказал Поленов. — Полярное солнце, океан, северное сияние, олени, киты, белые медведи... [Коровин 2010: 397].
Как видим, перед нами набор стереотипных ассоциаций, вызываемых понятием «Крайний Север»: это и олени, и киты, и белые медведи, но вместе с тем Крайний Север отождествляется с Сибирью, а эскимосы оказываются обитателями Мурма-на, который в действительности населяют саамы и ненцы. В связи с этим Е.Е. Савицкий справедливо замечает:
[О]бозначение «самоеды» уже в то время, в конце XIX века, не соответствовало уровню этнографических знаний. По давней традиции так обобщенно называли ненцев, энцев, нганасан, селькупов, камасинцев, койбал, тайгийцев, карагосов, сойотов и ряд других народов, при этом такие частные обозначения —
во многом сами по себе тоже обобщения этнографов. По сути, самоед — образ северного дикаря вообще, без привязки к чему-то конкретному, подобно негру как обобщенному образу африканца или папуасу как жителю островов южных морей [Савицкий 2017: 271].
На данном этапе исследования можно довольно точно подтвердить ряд имеющихся сведений и установить некоторые новые факты в связи с высказывавшимися в научной литературе утверждениями о том, что представителей северных инородцев демонстрировали на «этнографических выставках» в российских зоосадах, подобно тому как в европейских показывали африканских обитателей заокеанских колоний. Несомненно, что горожане обеих столиц империи имели возможность наблюдать оленеводов (самоедов и лопарей) и разглядывать за плату их жилища во время различных зимних праздников и народных гуляний. Для жителей российских городов, особенно столичных, самоеды (или лопари и другие народы), строго говоря, не являлись в полной мере экзотическими «чужими». В этом смысле они отличались, например, от африканских чернокожих и «дагомейских амазонок», которых россияне могли увидеть главным образом на гастролях шоу, организованных К. Гагенбеком и проходивших на территории зоосадов Москвы и Риги [Novikova 2013; Лескинен 2018]. А посещение чума с его обитателями нельзя полностью отождествить с теми определениями функций «человеческого зоопарка», которые приняты сегодня.
Факты специально организованного показа инородцев вне катаний в оленьих упряжках пока не обнаружены. Информацию об их пребывании на территории Московского зоосада можно считать вполне достоверной, но подтвержденные формы и статус пребывания не дают основания утверждать, что инородцев демонстрировали в качестве «объектов» наблюдения. Задачи организаторов и детали показов также не вполне ясны. Не найдены и источники, позволяющие установить характер отношения столичных зрителей к «живым экспонатам».
Строго говоря, сам по себе факт демонстрации людей «в зоосадах» еще не означал их размещения рядом с животными. Самым сложным в содержательном и методологическом отношении является вопрос о том, как реконструировать восприятие публики. Для первого поколения зрителей, российских горожан, демонстрация представителей других народов / племен и шоу с их участием продолжали ассоциироваться с развлекательными зрелищами и, безусловно, соотносились с балаганными увеселениями и цирковыми представлениями, в которых привычно было видеть, например, актеров, изображавших
негров (в одном ряду с сиренами, великанами и сиамскими близнецами), и совсем немногочисленных заокеанских гастролеров. Зачастую, когда в городе не было стационарного цирка и зоосада, эти привозные «выставки» проводились в тех частях городского пространства, где обычно проходили ярмарки, балаганы, празднества. Важно и время, когда организовывались демонстрации такого рода. Известно, что катания на оленях совпадали со святочными и масленичными гуляниями, а, например, «негритянские деревни» устраивались начиная с послепасхальной недели, к которой приурочивались балаганы и ярмарочные забавы.
Необходимо принимать во внимание и то обстоятельство, что зоосады второй половины XIX в. в Москве и Петербурге — это прежде всего обычные городские сады, место досуга и гуляний «приличной» публики днем и менее приличной — вечерами. В летнее время в зоосадах располагались театры, рестораны, давались симфонические концерты (в том числе органные, как в Петербургском зоосаде времен Э. Роста), для посетителей с иными запросами устраивались феерии, ставились водевили и оперетты [Максимов 1917: 108], а совсем «простая» публика воспринимала столичный зоосад просто как ресторан с дурной репутацией [Алянский 2003: 137-141; Пискарев, Урлаб 2007: 180, 205]. Зверинец Московского зоосада находился в основной, зоологической, части. В так называемой ботанической части, где не было вольеров, располагались кафе и ресторан, а с мая по сентябрь устраивался павильон для представлений: ставились оперетты, феерии, красочные музыкальные шоу, проводились празднества с фейерверками, аттракционы с воздушными шарами и т.п. [Бокова 2009: 477]. Именно там выступали труппы гастролирующих артистов (в том числе чернокожих), проходили святочные и пасхальные гулянья, празднование масленицы с балаганами и иными традиционными увеселениями. Вполне вероятно, что там же могли показывать этнографические шоу и выставки. Эти обстоятельства важны для понимания их цели зрителями.
Детально реконструировать формы подобных репрезентаций с точки зрения коммуникации между зрителями и участниками на нынешнем этапе исследования не представляется возможным — необходимо найти соответствующие дополнительные источники. Поэтому остается пока незатронутым важный вопрос. Сегодня феномен «человеческих зоопарков» воспринимается как проявление расизма или европоцентристского шовинизма, однако мы мало знаем о том, какие этические оценки вызывали подобные зрелища у людей второй половины XIX — начала XX в. Проблема подлежит дальнейшему исследованию. Имеющиеся четыре мемуарных свидетельства (два из них
описывают экспонирование и шоу «дагомейских амазонок» в Московском зоосаде [Лескинен 2018], а два — «самоедов» в Московском зоосаде и «эскимосов» в Берлинском цирке) и несколько изображений не дают возможности точно установить ни детали «экспонирования», ни позицию зрителей. При этом их авторы, русские мемуаристы, выражают негативное отношение к наблюдаемому зрелищу с этической точки зрения, хотя в воспоминаниях явно дана ретроспективная оценка. Однако для основательных суждений необходимо иметь больше источников.
Гораздо более информативным является, на наш взгляд, факт неотрефлектированности феномена «человеческих зоопарков» в общественном сознании — в Российской империи он не получил отражения ни в научном, ни в художественном, ни в мемуарном дискурсах. В русской художественной литературе нет произведений (за исключением одного рассказа И.А. Бунина [Лескинен, Яблоков 2019], где это явление отражено хотя бы косвенно, притом что факты посещения писателями «негритянских деревень» известны — см. подробнее: [Лески-нен 2018]). Многих литераторов волновали, например, проблемы рабства в США, у них вызывал живой отклик вопрос о жестоком обращении с животными в цирках и зоопарках [Мароши 2015], но о сходных явлениях в собственной стране они не говорили. Объяснение этого противоречия еще предстоит найти.
Выявление деталей и обстоятельств такой своеобразной формы «знакомства» с этнически и расово «другими» в широких кругах российского общества важно с точки зрения истории формирования межэтнических контактов в Российской империи, но имеет и другие научные перспективы. Исследование данного вопроса позволит воссоздать историю и масштабы проведения различных «антропологозоологических выставок» в России, включая привозные экзотические шоу, сходство и различия европейских и отечественных «этнографических экспозиций» (лишь недавно удалось установить некоторые обстоятельства гастролей трупп представителей африканских племен в зоосадах обеих российских столиц — см.: [Лески-нен 2018]). Кроме того, встает вопрос о сравнении европейской и российской практики этнографических шоу, их роли в популяризации естественно-научных знаний, с одной стороны, и в распространении негативных предубеждений расового толка — с другой.
Важной представляется задача реконструкции мотивов и позиций организаторов «антропозоологических» выставок и шоу, их зрителей и самих участников. Это позволит на основании
конкретных фактов рассмотреть интерпретацию этнических и расовых (а также физических и культурных) различий в российском обществе в целом и в отдельных социальных стратах. Безусловно актуальное сегодня стремление установить формы и механизмы складывания расистских, этноцентристских и других дискриминационных теорий в науке периода нациестрои-тельства в России не может быть реализовано без обращения к вопросу о содержании подобных представлений на уровне массового сознания и в конкретных проявлениях взаимодействия с «другими».
Благодарности
Работа над статьей была поддержана стипендией Германского исторического института в Москве (Deutsches Historisches Institut Moskau), 2019.
Источники
[АВ 1879] Антропологическая выставка 1879 г. / Под ред. А.П. Богданова. М.: Комитет выставки, 1879. Т. 3. 228 с., ил. (Известия Имп. ОЛЕАЭ. Т. 35; Труды Антропологического отделения. Т. 5). Бальдингер А. Самоеды (рисунок) // Всемирная иллюстрация. 1877, 12 марта. Т. 17. № 478. С. 220. Белоусов И.А. Ушедшая Москва: записки по личным воспоминаниям с начала 1870 годов. М.: Моск. т-во писателей, 1927. 129 с. Борисов А.А. У самоедов. От Пинеги до Карского моря: Путевые очерки художника Александра Александровича Борисова. СПб.: Изд. А.Ф. Девриена, 1907. 104 с. Брз. Катанье на оленях по Неве // Столица и усадьба: Журнал красивой
жизни. 1916, 15 марта. № 54. С. 7. В.М. Петербургские сцены и типы. Юрта самоедов и олени на Неве //
Всемирная иллюстрация. 1877, 12 марта. Т. 17. № 478. С. 222. Гершензон-Чегодаева Н.М. Первые шаги жизненного пути (воспоминания
дочери Михаила Гершензона). М.: Захаров, 2000. 283 с. Головнев А.В. Самоеды // Югория: Энциклопедия Ханты-Мансийского автономного округа. Ханты-Мансийск; Екатеринбург: Сократ, 2000. Т. 3. 384 с. <http://www.rubricon.com/hmao_1.asp>. Голубев М. Мемуары моей бабушки [Гаевской Нины Семеновны, 1898 г.р.]. Гл. 28: Русские «самоеды» // Livejournal пользователя carabaas «Ветхие страницы: Записки фотографа». 2010, 18 фев. <https://carabaas. livejournal.com/2175380.html>. [Эти и остальные, неопубликованные, материалы хранятся в архиве Библиотеки им. Вернадского].
Группа самоедов в Московском зоологическом саду. Фото А.И. Савельева // Искры: Ил., худож.-лит. и юморист. журнал с карикатурами. 1911. № 3. С. 22.
Даль В.И. Пословицы русского народа: В 2 т. СПб.; М.: Т-во М.О. Вольф, 1879. Т. 1. 685 с.
Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. СПб.; М.: Т-во М.О. Вольф, 1903. Т. 1. 1744 стлб.
[Дневник 1879] Дневник Зоологического сада с 1-го сентября 1878 г. по 1-ое сентября 1879 г. // Труды Имп. Русского общества акклиматизации животных и растений. 1879. Т. 1. Вып. 3: Зоологический сад и акклиматизация / Под ред. А.П. Богданова. С. 226-249. (Изв. ИОЛЕАЭ. Т. 25. Вып. 3).
Зарубин И.И. Альманах-путеводитель по С.-Петербургу. СПб.: Паровая
типо-лит. Муллер и Богельман, 1892. 240 с. Засосов Д.А., Пызин В.И. Из жизни Петербурга 1890-1910-х гг.: записки очевидцев. СПб.: Лениздат, 1999. 413 с.
Зограф Н.Ю. Поездка к самоедам. М.: Тип. М.Н. Лаврова и К°, 1877. 14 с.
Иванов Е.П. Карусели и прочие монстры. М.: Теа-кино-печать, 1928. 32 с.
Иславин В. Самоеды в домашнем и общественном быту. СПб.: Тип. М-ва гос. имуществ, 1847. 142 с.
История Рижского зоосада // Laruss. <ЬМ:р://1агш8.еи/история-рижского-зоосада>.
Козмин Н. Архангельские самоеды: очерк их жизни и верований. СПб.: Изд. Учил. совета при Св. Синоде, 1913. 50 с.
Коровин К.А. Павильон Крайнего Севера // Коровин К.А. «То было давно... там... в России.»: Воспоминания, рассказы, письма: В 2 т. М.: Русский путь, 2010. Т. 1. C. 397-399.
Лапландцы и самоеды // Всемирная иллюстрация. 1870, 14 марта. Т. 4. № 63. С. 205-207.
Лейкин Н.А. Самоеды // Лейкин Н.А. Шуты гороховые: картинки с натуры.
СПб.: Тип. д-ра М.А. Хана, 1879. С. 250-253. Максимов Н.А. Воспоминания петроградского старожила // Наша старина. 1917. № 2. С. 99-112.
Максимов С. Край крещеного света. СПб.: Т-во «Общественная польза», 1865. Ч. 1: Мерзлая пустыня, или Повесть о диких народах, кочующих с полуночной стороны России. 84 с. Мантейфель П.А. Тамара и господин в собольей шубе // Мантейфель П.А. Рассказы натуралиста. М.; Л.: Детиздат, 1937. С. 152-157.
Насилов К.Д. У берегов Карского моря: очерк из жизни самоедов Новой Земли // Северный вестник. 1895. № 8. С. 55-75.
Некрасов Н.А. О погоде. Часть вторая // Некрасов Н.А. Полн. собр. соч. и писем: В 15 т. Л.: Наука, 1981. Т. 2: Стихотворения 1855-1866 гг. С. 187-195.
Никитин Н. Дэзи // Серапионовы братья: Альманах. Пг.: Алконост, 1922. Вып. 1. С. 58-81.
Пискарев П., Урлаб Л. Милый старый Петербург: воспоминания о быте старого Петербурга начала ХХ века. СПб.: Гиперион, 2007. 286 с.
Пыляев Н.И. Старый Петербург: рассказы из былой жизни столицы. СПб.: Паритет, 2002. 478 с.
Самоеды в Зоологическом саду, в Москве (фоторепортаж) // Московский листок: Иллюстрированное прибавление. 1907, 25 фев. № 9. С. 1516.
Самоеды на Неве в Петербурге // Всемирная иллюстрация. 1870, 14 марта. Т. 4. № 63. С. 204.
Эвальд Ар. На Финском заливе зимой. К картине Баумана // Всемирная иллюстрация. 1880, 16 марта. Т. 23. № 582. С. 193-195.
[The Graphic 1874] Laplander's Encampment on the Neva in St. Petersburg. From a sketch by our special artist S.E. Waller, C. Roberts, sc. // The Graphic. 1874, February 14.
Библиография
Алянский Ю. Увеселительные заведения старого Петербурга. СПб.: Аврора; Стройиздат, 2003. 351 с. Богданов К. Негры в СССР. Этнография мнимой диаспоры // Антропологический форум. 2014. № 22. С. 103-142. Бокова В.М. Повседневная жизнь Москвы в XIX веке. М.: Молодая гвардия, 2009. 538 с.
Денисенко Е.Е. От зверинцев к зоопарку: история Ленинградского зоопарка. СПб.: Искусство, 2002. 377 с. Кузнецов Е. Цирк: происхождение, развитие, перспективы. М.: Искусство, 1971. 416 с.
Лескинен М.В. Поляки и финны в российской науке второй половины
XIX в.: «Другой» сквозь призму идентичности. М.: Индрик, 2010. 368 с.
Лескинен М.В. Образы страны и народов Российской империи в учебниках для начальной школы второй половины XIX века: формы репрезентации этничности // Отечественная и зарубежная педагогика. 2012. № 4. С. 92-117.
Лескинен М.В. «Человеческие зоопарки» в России: к постановке проблемы // Новое прошлое. 2018. № 4. С. 148-163.
Лескинен М.В., Яблоков Е.А. Vae victoribus. Рассказ И.А. Бунина «Идол»: историческая реальность и художественная символика // Mirgorod: An International Journal of the History and Epistemology of Contemporary Literary Studies. 2019. (В печати). Мароши В. Зверинцы и зоосады в русской литературе XIX — начала
XX века: между раем и адом // Quaestio Rossica. 2015. № 1. С. 153173.
Островский Л.В. Прошлое и настоящее Зоопарка = Past and Present of the Zoo // Труды Московского зоопарка. М.: Моск. зоопарк, 1940. Т. 1. С. 9-31.
Руга В., Кокорев А. Москва повседневная: Очерки городской жизни начала ХХ в. М.: Олма-Пресс, 2005. 280 с. Савицкий Е. Демоны в зоопарке: Современное искусство и колонизация Севера в России 1890-х годов // Новое литературное обозрение. 2017. № 2 (144). С. 260-284.
Савицкий Е.Е. Сомалийская деревня в петербургском Луна-парке в 1912 году: история и ее современные интерпретации // История: Электронный научно-образовательный журнал. 2018. T. 9. Вып. 8 (72): Империи и нации-государства Нового и Новейшего времени: власть, общество, идентичность. <http://history.jes.su/ s207987840002442-5-1>.
Хомич Л.В. Ненцы. СПб.: Дрофа, 2003. 123 с.
Blanchard P., Bancel N., Boëtsch G., Deroo E., Lemaire S., Forsdick Ch. Human Zoos: The Greatest Exotic Shows in the West // Blanchard P. et al. (eds.). Human Zoos: Science and Spectacle in the Age of Colonial Empires. Liverpool: Liverpool University Press, 2008. P. 1-49.
Blanchard P., Snoep N.J., Boëtsch G., Thuram L. (eds.). Human Zoos — The Invention of the Savage. Arles: Actes Sud, coédition Musée du quai Branly, 2011. 384 p.
Corbey R. Ethnographic Showcases, 1870-1930 // Cultural Anthropology. 1993. Vol. 8. No. 3. P. 338-369.
Novikova I. Imagining Africa and Blackness in the Russian Empire: From Extra-Textual Arapka and Distant Cannibals to Dahomey Amazon Shows — Live in Moscow and Riga // Social Identities: Journal for the Study of Race, Nation and Culture. 2013. Vol. 19. Is. 5. P. 571-591.
Thode-Arora H. Hagenbeck's European Tours: The Development of the Human Zoo // Blanchard P. et al. (eds.). Human Zoos: Science and Spectacle in the Age of Colonial Empires. Liverpool: Liverpool University Press, 2008. P. 165-173.
"Are We Some Kind of Hagenbecks?": People in the Russian Empire's Zoos
Maria Leskinen
Institute for Slavic Studies, Russian Academy of Sciences 32A Leninskiy Av., Moscow, Russia marles70@mail.ru
The article analyzes the phenomenon of "human zoos" (or "ethnic shows" / "living exhibitions") in Russian cities (St Petersburg, Moscow) in the second half of the 19th and early 20th centuries. This kind of demonstration of representatives of non-European "savage" peoples in their "natural conditions" was widespread in Europe at the time. "Living human exhibitions" of Russian inorodtsy (reindeer herders, indigenous non-Slavic peoples from of the Russian North) in the 1870s to 1910s were mentioned in several Soviet articles from the 1940s on pre-revolutionary history of the
oldest Russian zoos, as well as in contemporary Russian studies on entertainment and leisure in the urban Russian landscape at the beginning of the 20th century. These shows are declared as being similar to the "negro villages" or to the Dahomean Amazon show in Western Europe. Notes of these cases, however, lacked details and verifiable information (such as exact dates or printed publications) of such events. At this (early) stage of the study, no information about such representations in zoos (as it was presented in historiography) has been discovered. There are no eyewitness references about "ethnic exhibitions" of inorodtsy, neither in the Russian literature of this time nor in memoirs. However, research has established that, during the 19th to 20th century, the inhabitants of the Russian capital could see Samoyeds, their reindeers and their chums on the Neva-river when the Samoyeds came to work during Sviatki or Maslenitsa holidays; for Moscow residents, such entertainment became popular only at the beginning of the 20th century, but it took place precisely in the zoo — as collected visual sources from 1907 and 1911 reflect. The phenomenon of "silence" about such ethnic entertainments is also a question for this research.
Keywords: Russian Empire, human zoos, inorodtsy, Nenets, Saami, ethnocultural stereotypes.
Acknowledgments
My work on the article was supported by a scholarship from the German Historical Institute in Moscow (Deutsches Historisches Institut Moskau), 2019.
References
Alyanskiy Yu., Uveselitelnye zavedeniya starogo Peterburga [Entertainment Establishments of Old St Petersburg]. St Petersburg: Avrora; Stroyizdat, 2003, 351 pp. (In Russian). Blanchard P., Bancel N., Boëtsch G., Deroo E., Lemaire S., Forsdick Ch., 'Human Zoos: The Greatest Exotic Shows in the West', Blanchard P. et al. (eds.), Human Zoos: Science and Spectacle in the Age of Colonial Empires. Liverpool: Liverpool University Press, 2008, pp. 1-49. Blanchard P., Snoep N. J., Boëtsch G., Thuram L. (eds.), Human Zoos — The Invention of the Savage. Arles: Actes Sud, coédition Musée du quai Branly, 2011, 384 pp. Bogdanov K., 'Negry v SSSR. Etnografiya mnimoy diaspory' [Negros in the USSR: Ethnography of an Imaginary Diaspora], Antropologicheskij forum, 2014, no. 22, pp. 103-142. (In Russian). Bokova V. M., Povsednevnaya zhizn Moskvy v XIX veke [The Everyday Life in Moscow in the 19th Century]. Moscow: Molodaya gvardiya, 2009, 538 pp. (In Russian). Corbey R., 'Ethnographic Showcases, 1870-1930', Cultural Anthropology, 1993, vol. 8, no. 3, pp. 338-369.
Denisenko E. E., Ot zverintsev k zooparku: Istoriya Leningradskogo zooparka [From Menageries to the Zoo: The History of the Leningrad Zoo]. St Petersburg: Iskusstvo, 2002, 377 pp. (In Russian).
Khomich L. V., Nentsy [Nenets]. St Petersburg: Drofa, 2003, 123 pp. (In Russian).
Kuznetsov E., Tsirk: proiskhozhdenie, razvitie, perspektivy [Circus: Origin, Development, Outlook]. Moscow: Iskusstvo, 1971, 416 pp. (In Russian).
Leskinen M. V., Polyaki i finny v rossiyskoy nauke vtoroy poloviny XIX v.: "Drugoy"skvozprizmu identichnosti [Poles and Finns in Russian Science at the Second Half of the 19th Century: The Other through the Prism of Identity]. Moscow: Indrik, 2010, 368 pp. (In Russian).
Leskinen M. V., 'Obrazy strany i narodov Rossiyskoy imperii v uchebnikakh dlya nachalnoy shkoly vtoroy poloviny XIX veka: formy reprezentatsii etnichnosti' [Images of the Country and Peoples of the Russian Empire in Primary School Textbooks in the Second Half of 19th Century: Representation of Ethnicity], Otechestvennaya i zarubezhnaya pedagogika, 2012, no. 4, pp. 92-117. (In Russian).
Leskinen M. V., '"Chelovecheskie zooparki" v Rossii: k postanovke problemy' ["Human Zoos" in the Russian Empire: On the Beginning of the Research Problem], Novoe proshloe, 2018, no. 4, pp. 148-163. (In Russian).
Leskinen M. V., Yablokov E. A., 'Vae victoribus. Rasskaz I. A. Bunina "Idol": istoricheskaya realnost i khudozhestvennaya simvolika' [Vae victoribus. Bunin's "The Idol": Historical Reality and Art Symbolics], Mirgorod: An International Journal of the History and Epistemology of Contemporary Literary Studies, 2019, in print. (In Russian).
Maroshi V., 'Zverintsy i zoosady v russkoy literature XIX — nachala XX veka: mezhdu raem i adorn' [Menageries and Zoos in the Russian Literature of the 19th and Early 20th Centuries: Between Heaven and Hell], Quaestio Rossica, 2015, no. 1, pp. 153-173. (In Russian).
Novikova I., 'Imagining Africa and Blackness in the Russian Empire: From Extra-Textual Arapka and Distant Cannibals to Dahomey Amazon Shows — Live in Moscow and Riga', Social Identities: Journal for the Study of Race, Nation and Culture, 2013, vol. 19, is. 5, pp. 571-591.
Ostrovskiy L. V., 'Proshloe i nastoyashchee Zooparka' [Past and Present of the Zoo], Trudy Moskovskogo zooparka [Proceedings of the Moscow Zoo]. Moscow: Moscow Zoo Press, 1940, vol. 1, pp. 9-31. (In Russian and English).
Ruga V., Kokorev A., Moskva povsednevnaya: Ocherkigorodskoy zhizni nachala XX v. [Everyday Moscow Life: Essays on Urban Life in the Early 20th Century]. Moscow: Olma-Press, 2005, 280 pp. (In Russian).
Savitskiy E., 'Demony v zooparke: Sovremennoe iskusstvo i kolonizatsiya Severa v Rossii 1890-kh godov' [Demons at the Zoo: Contemporary Art and the Colonization of the Far North in the 1890s Russia], Novoe litera-turnoe obozrenie, 2017, no. 2 (144), pp. 260-284. (In Russian).
Savitskiy E. E., 'Somaliyskaya derevnya v peterburgskom Luna-parke v 1912 godu: istoriya i ee sovremennye interpretatsii' [The Somali Village in the Luna Park of Saint Petersburg in 1912: History and Its Contemporary Interpretations], Istoriya: Elektronnyy nauchno-obrazovatelnyy zhurnal,
2018, vol. 9, is. 8 (72): Imperii i natsii-gosudarstva Novogo i Noveyshego vremeni: vlast, obshchestvo, identichnost [Empires and Nation-States of the New and Modern Times: Power, Society, and Identity]. <http:// history.jes.su/s207987840002442-5-1>. (In Russian).
Thode-Arora H., 'Hagenbeck's European Tours: The Development of the Human Zoo', Blanchard P. et al. (eds.), Human Zoos: Science and Spectacle in the Age of Colonial Empires. Liverpool: Liverpool University Press, 2008, pp. 165-173.
