CC BY
173
УДК 1(091)
Иванова Е. В\
ЧТО ИЗМЕРЯЕТ ДУША? АРИСТОТЕЛЬ И АВГУСТИН О ПРИРОДЕ ВРЕМЕНИ
Целью данной статьи является сопоставление взглядов Аристотеля и Августина на природу времени. Множество параллелей в трактовке времени у данных мыслителей связано с попыткой объединения философско-физических взглядов с учением о душе. Аристотель исходит из неразрывной связи времени и изменения, трактуя время как число движения или как меру движения. Такое определение времени подразумевает действие измеряющей души или ума.
Августин сталкивается с трудностями, которые уже были декларированы Аристотелем. Он критикует три грамматических времени обыденного языка и рассматривает момент настоящего как лишенный длительности. Прошлое и будущее присутствуют в душе, пока прошлое помнится, а будущее ожидается. Тем самым душа у Августина, как и у Аристотеля, является тем началом, которое измеряет время.
Ключевые слова: Аристотель, Августин, время, число, движение, душа.
Ivanova E. V.
What does the soul measure? Aristotle and Augustine on the nature of time
The purpose of this paper is to parallel the Aristotle's and Augustine's conceptions of time. The multiple similarities are caused by the connection of the doctrine of nature with the doctrine of soul. Aristotle proceeds from the unity of time and change and defines time as the quantity of motion or the measure of motion. This definition of time implies the act of measuring soul or mind.
Augustine faces Aristotelian difficulties and criticizes three grammatical tenses of ordinary language. He considers the present as deprived from endurance. Time past and time future are present in the soul while the past is remembered and the future is expected. Thus the soul in the doctrines of both thinkers is an instance that measures time.
Keywords: Aristotle, Augustine, time, quantity, motion, soul.
* Иванова Елена Викторовна — преподаватель древнегреческого и латинского языков бакалавриата и магистратуры Санкт-Петербургской Духовной Академии, einai@yandex.ru
384
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2016. Том 17. Выпуск 2
В истории философской мысли проблема времени занимает важное место. Мыслители обычно говорят о времени психологическом, физическом и абсолютном. Психологическое время связано с неизменной сменой впечатлений, которые человеческое сознание объединяет в единое целое. Физическое время связано с постоянным движением вещей. Наконец, время абсолютное не зависит от отдельных психических и физических явлений: оно течет от бесконечного прошлого к бесконечному будущему.
Аристотель и Августин принадлежат к философам такого масштаба, об универсальном вкладе которых в историю философии можно говорить без всякого преувеличения. Читая «Физику» Стагирита и «Исповедь» или «О Троице» Августина, мы сталкиваемся с двумя фундаментальными исследованиями феномена времени. Однако то обстоятельство, что оба мыслителя обратились к данной теме, не является гарантией того, что между ними возможно выстроить диалог, прежде всего, принимая во внимание огромную — и не только хронологическую — дистанцию, их разделяющую.
Аристотель и Августин оставили нам две различающиеся концепции времени — различающиеся, но, тем не менее, вполне сопоставимые. Так, Аристотель исследует феномен времени в контексте физики, а Августин — в духовном поиске Бога, поиске который и становится его исповеданием. Для нашего рассмотрения существенным является следующее обстоятельство: хотя ответы Августина во многом отличны от ответов Аристотеля, это все же ответы на одни и те же вопросы: существует ли время, и если да, то как его существование связано с жизнью души?
В основу всех касающихся времени построений Аристотеля положена неразрывная связь времени и изменения. «Природа сама по себе суть процесс изменения, а все сущее в ней — это то, что в самом себе заключает принцип становления, движения, более или менее устойчивого пребывания». [5, с. 70]. В этом понимании природы ключевым оказывается термин «к^г^с», который обычно переводится как движение. Но «аристотелевский "кинесис" — это такое движение, которое охватывает как все возможные перемещения, так и разного рода процессы возникновения и гибели, качественного и количественного изменения» [5, с. 70]. Аристотель причисляет время к области движения, т. е. к сфере физических объектов, способных двигаться.
Однако время не существует и без изменения <...> Поэтому, когда мы исследуем, что такое время, нужно начать [именно] отсюда [и выяснить], что же такое время в связи с движением. Ведь мы вместе ощущаем и движение и время; и если даже темно и мы не испытываем никакого воздействия на тело, а какое-то движение происходит в душе, нам сразу же кажется, что вместе с тем протекло и какое-то время. И наоборот, когда нам кажется, что прошло какое-то время, вместе с тем представляется, что произошло какое-то движение [2, с. 147].
Аристотель настаивает, во-первых, что само время не есть движение (к^п^с;) или изменение (цетароАг]), два понятия, которые он сам предлагает «использовать, не различая» [2, с. 147]. Во-вторых, он подчеркивает, что хотя существование времени не обусловлено существованием движения, оно является чем-то, связанным с движением.
Высказывания Аристотеля о времени неотделимы от высказываний о счете, числе и измерении: время мыслится как своего рода число (ар10|аос). Последнее он предлагает понимать двояко. С одной стороны, как то, что можно сосчитать, с другой — как то, посредством чего мы считаем (ар10щт&У) [2, с. 149]. Время Стагирит относит к первому виду числа, называя его считаемым числом (¿Qi_0ii.ouii.svov) [2, с. 149, 151] и предлагая следующее его определение: «время есть число движения» [2, с. 153]. Однако наряду с первым определением времени, Аристотель предлагает второе, точно такое же. Только вместо понятия числа он использует понятие меры (|eтQOv): «время — мера движения» [2, с. 153], т. е. он определяет время и через число, и через меру. Данные понятия могут находиться в одном и том же рассуждении рядом и заменять друг друга.
Аристотель излагает свои представления о времени и числе, полемизируя с Платоном, но работая при этом в заданной им понятийной связке «время-число», которая наполняется новым содержанием. Он критикует представления Платона о числе как о чем-то существующем, утверждая, что «математические предметы <...> не могут каким-либо образом существовать отдельно» [2, с. 324]. Согласно Платону, «считать» означает соотносить существующие считаемые предметы с существующими математическими предметами — числами. Аристотель обращается к понятию единого и отрицает, что это некоторая отдельная сущность, как его понимал Платон. Вместо этого он предлагает понимать единое как меру числа. Для того чтобы сосчитать или измерить что-либо, нам надо избрать единицу измерения, которая будет зависеть от того, какие предметы мы собираемся считать. Например, для цветов единое — белый цвет, для мелодий единым будет четверть тона. Для прямолинейных же фигур единым выступает треугольник. «Мера есть то, чем познается количество; а количество, как таковое познается или через единое, или через число, а всякое число — через единое» [2, с. 253]. Мы можем по-разному выбирать единое или меру, в зависимости от того, какую группу предметов мы рассматриваем. Аристотель настаивает на том, чтобы процесс измерения чего-либо описывался при помощи числа, понятого каждый раз как какая-то конкретная вещь и являющегося единицей измерения. «Каждая [вещь] исчисляется родственной ей единицей: монады — монадой, лошади — лошадью.» [3, с. 158]. Он отвергает платоновские числа, как самостоятельно существующие вне вещей и необходимые для счета.
Вспомним отрывок из «Тимея», где Платон рассказывает миф о создании мира. Вечносущий бог сотворил время — «некое движущееся подобие вечности», «вечный образ, движущийся от числа к числу» [4]. Согласно Аристотелю, время является числом движения, причем числом считаемым. Он предлагает нам аналогию счета и времени. Время измеряет движение так же, как локоть измеряет длину. Когда мы говорим, что прошло много или мало времени, мы измеряем его движением, как когда мы говорим, что число большое или маленькое, мы измеряем его единицами, которые в нем содержатся. Согласно Платону, чтобы знать, как долго продолжается какое-либо действие, его нужно сравнить с объективно текущим Временем. Согласно Аристотелю, знать, какова продолжительность действия, — просто быть в состоянии измерить его длительность. Но «будет ли в отсутствие души существовать время или нет?»
[3, с. 157]. Ведь понятие меры обязательно включает в себя не только то, что измеряют, но и сам акт измерения. Время, так же как и число, не существует вне акта счета. Аристотель предлагает нам следующую триаду: движение, считающее и считаемое. Определение времени оказывается составным. Оно не только подразумевает некоторое число, которое исчисляет что-либо во времени (т. е. продолжительность любого временного явления). Определение времени подразумевает также некое действие измеряющей души или ума, которое определяет выбранное число как меру исчисляемого отрезка времени: «Если же ничему другому не присуща способность счета, кроме души и разума души, то без души не может существовать время...» [3, с. 157].
При постановке вопроса о существовании времени Августин сталкивается с трудностями, которые уже были декларированы Аристотелем. Он обращается к рассмотрению того, что одновременно знакомо и привычно и парадоксальным образом непостижимо. Обыденный язык легко оперирует терминами «прошлое», «настоящее» и «будущее», Августин критикует три эти грамматических времени. Мы мыслим и живем так, как будто время реально существует, и даже стремимся измерить его, говорим о долгом и коротком времени, сравниваем его протяженности (spatium). Мы пытаемся измерить время, пока оно идет, так как мы не можем измерить то, что уже прошло или то, чего еще не было [1]. В человеческой душе прошлое и будущее существуют в определенной форме, но это не подразумевает, что прошлое и будущее существуют в действительности.
Произнося фразу «время существует», мы под «временем» подразумеваем настоящее: ведь прошлое уже прекратилось, а будущее еще не наступило. Однако Августин утверждает, что настоящее не может быть длительным, ведь в противном случае в протяженном отрезке настоящего можно было бы вычленить прошлое и будущее. Следовательно, настоящее — это то, что разграничивает во временном континууме прошлое и будущее, и оно не может быть описано как то, что «есть». Августин заимствует прошлое, настоящее и будущее как модусы длительности из сферы чувственного восприятия и сводит их к одному настоящему. Прошлое и будущее не существуют в реальности, они существуют как настоящее в памяти (memoria) и ожидании (expectatio) соответственно. Человеку прошлое или будущее доступны как объекты восприятия души, следовательно, в некотором смысле «они есть». Для человека, вспоминающего прошлое, воспринимающего настоящее, ожидающего будущее, все три фазы непосредственно сосуществуют в настоящем [1]. Память является настоящим прошлого, созерцание — настоящим настоящего, ожидание — настоящим будущего. Прошлое и будущее присутствуют в душе, пока прошлое помнится, а будущее ожидается. Явления в прошлом существуют как настоящее в образах, полученных при чувственном восприятии; явления же в будущем возможно предвидеть благодаря наличию их «признаков» или «причин». Августин утверждает, что именно душа измеряет время, и в этом он согласен с позицией Аристотеля.
Итак, существует три времени, но возможно ли их измерить? Августин показывает, что наша способность осуществлять измерение времени независима от любого наблюдаемого физического движения. Временной термин «день»
действительно связан с орбитой Солнца, и Августин спрашивает, следует ли определять день как движение самого солнца, как продолжительность движения или как и то, и другое. Однако согласно Писанию по молитве человека солнце остановилось. Следовательно, на небе есть то, что существует без движения и первично по отношению к наличию движения. Движение солнца и земли может остановиться, но мы всё равно сможем измерять другие движения и изменения. Мы обладаем «чувством времени», которое можно применить для измерения продолжительности движения, и которое, тем не менее, независимо от движения.
Августин уделяет много внимания голосу, потому что именно его он полагает лучшим примером для постижения феномена времени. «Я собираюсь пропеть знакомую песню» [1]. В моей памяти находится некое целое, которое я пропою. Перед тем, как я начну петь, мое ожидание устремлено на песню в целом. В то время как я пою, отношение ожидания к памяти меняется: «ожидание обрывается и уходит в прошлое» [1]. После исполнения ожидание исчезает, и пение полностью уходит в прошлое. Растяжение души базируется на постоянстве намерения, в котором фиксируется впечатление и которое сохраняет в себе прошлое и противопоставляется будущему. Таким образом, во время каждого действия в настоящем прошлое и будущее заключены в интенциональности души. В данном примере память, внимание и ожидание объединяются пением. Время оказывается связью частей и целого в песне. Более того, Августин полагает, что пример с песней применим к жизни каждого человека и судьбам всех поколений: «то же и со всей человеческой жизнью, которая складывается, как из частей, из человеческих действий; то же со всеми веками, прожитыми "сынами человеческими", которые складываются, как из частей, из всех человеческих жизней» [1].
Августиновское исследование природы времени, безусловно, напоминает рассмотрение той же проблематики у Аристотеля, который изучает движение и изменения в природе и находит, что время — это число, или мера движения. Августин принимает аристотелевскую трактовку времени как числа, или меры движения и души как исчисляющего начала. Но он с большей силой акцентирует внимание на роли души, измеряющей движение, как того начала, которое актуализирует прошлое и будущее для человека. Для Августина время — обладающая продолжительностью деятельность души, но не в строго количественном смысле, несмотря на то что движение, которым измеряется время, само по себе количественно. Аристотель же не выводит понятие времени за пределы физики; время как мера является количественным, как и движение, им измеряемое. Для Августина оно — не количество, а деятельность души, стоящая над природой. Мы применяем к ней количественные параметры только в связи с движением, которое ими измеряется. Такая позиция основывается на внимании как основополагающем свойстве души человека, существующего в изменчивом мире. Так понятое внимание должно непрестанно трансформировать ожидания в воспоминания.
Проделанное краткое сопоставление взглядов Аристотеля и Августина на природу времени подтверждает уникальную двузначность времени как одновременно экзистенциального и метафизического феномена. Фундаментальной
проблемой философско-исторического познания и философии в целом является проблема бытия, или самого по себе сущего. Попытки решения этой проблемы наталкиваются на такие философские вопросы, как вопросы о реальности, сознании, человеке. Причем интерес к этой проблеме во многом носит практический, а не только теоретический характер, затрагивая не только основы мировоззрения, но и самой жизни, так как наши сегодняшние представления о прошлом и настоящем существенным образом определяют характер нашего будущего. А «горизонт, из которого вообще становится понятным нечто такое, как бытие, есть время» [6].
ЛИТЕРАТУРА
1. Августин. Исповедь. — М.: Гендальф, 1992. — URL: http://azbyka.ru/otechnik/ Avrelij_Avgustin/ispoved/ (дата обращения: 01.12.2015).
2. Аристотель. Метафизика // Аристотель. Соч.: в 4 т. — Т. 1. — М., 1975.
3. Аристотель. Физика // Аристотель. Соч.: в 4 т. — Т. 3. — М., 1981.
4. Платон. Тимей // Платон. Соч.: в 4 т. — Т. 3. — М., 1975. — URL: http:// www.100bestbooks.ru/files/Platon_Timey.pdf (дата обращения: 01.12.2015).
5. Сергеев К. А., Слинин Я. А. Природа и Разум: Античная парадигма. — Л.: Издательство ЛГУ, 1991.
6. Хайдеггер М. Основные проблемы феноменологии. — СПб.: Высшая Религиозно-Философская Школа, 2001. — URL: http://www.studfiles.ru/preview/3102949/page:2/ (дата обращения: 10.12.2015).
