CC BY
39
ТЕОРИЯ И ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА
Ю.В. Варфоломеев
ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ СЛЕДСТВЕННАЯ КОМИССИЯ ОБ ОРГАНИЗАЦИИ СУДА НАД БЫВШИМИ ЦАРСКИМИ САНОВНИКАМИ
29 сентября 1917 г. председатель Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства Н.К. Муравьев доложил министру юстиции П.Н. Малянтовичу о том, что «Работа Чрезвычайной Следственной Комиссии по большинству следственных частей ее может к настоящему моменту считаться закончившейся в первой своей стадии, — определился круг ответственных лиц, установлены предметы обвинения»1. В связи с этим предстояло решить важный вопрос об организации и проведении судебных процессов над представителями правящего класса Российской империи по инкриминируемым им преступлениям. Материалы предварительного следствия свидетельствовали о том, что дела, расследуемые ЧСК, резко отличаются от обычных уголовных дел, и заключения по ним существенно отличаются от обычных, классических обвинительных конструкций известных как в российской, так и в зарубежной судебной практике. «Никогда еще история русского суда не знала процессов о носителях власти, столь высоко стоявших в иерархической лестнице, — справедливо отмечал Н.К. Муравьев, — никогда суду не приходилось высказываться об уголовном значении целой системы управления»2.
Наряду с этим материалы предварительных дознаний весьма обширны и сложны, т. к. состоят из большого количества документов и рукописей, приобщенных к следственному производству. Поэтому требовалось достаточно много времени и труда, чтобы хотя бы ознакомится с ними, не говоря уже о том, чтобы войти в курс дела. Принимая все это во внимание, Н.К. Муравьев предлагал министру юстиции, чтобы «в будущих судебных процессах по делам, исследованным в Чрезвычайной следственной комиссии, в качестве обвинителей приняли участие лица, имевшие возможность в качестве членов Комиссии ознакомиться ближайшим образом с ее всеми материалами»3. Отсюда видно, что Н.К. Муравьев уже всерьез задумывался над организацией будущих политических процессов, характером и содержанием обвинительных актов, а также над кандидатурами государственных обвинителей, которые должны были выступить на суде. Причем, в качестве возможных прокуроров на этих процессах он видел председателя, товарищей председателя и членов Комиссии, т. к. считал, что они наиболее полно и досконально овладели всей сутью расследованных дел, и со стороны требований закона не было никаких препятствий для назначения их на эту должность4.
Во властных структурах и прессе активно обсуждался принципиальный вопрос о том, каким образом должен быть организован суд над бывшими царскими сановниками. Газета «Дело народа» по этому поводу сообщала: «Вопрос этот сначала был возбужден в подкомиссии по пересмотру устава уголовного судопроизводства, которая остановилась на изданном 11 апре-
© Варфоломеев Юрий Владимирович, 2012
Доктор исторических наук, профессор кафедры истории государства и права (Саратовский государственный университет им. Н.Г. Чернышевского).
№ 1<83> 2012
ля Временным правительством законе о подсудности дел о преступных деяниях по службе государственной и общественной. Согласно этому закону, Сухомлинов и другие сановники старого режима подлежали суду уголовного кассационного департамента правительствующего сената с участием присяжных заседателей. Подкомиссия нашла, что закон этот далеко не совершенен и не соответствует нормам права и духу судебных уставов. Прежде всего, на приговоры сената нет никакого обжалования. Установление же в качестве апелляционной и кассационной инстанции общего собрания уголовного и гражданского департаментов правительствующего сената является нарушением начал правильного судопроизводства и судоустройства. Кроме того, такая инстанция являлась бы чрезвычайной, а всякой форме чрезвычайных судов не место в правовом государстве»5.
Автор статьи обращал внимание на то, что подкомиссия по пересмотру устава уголовного судопроизводства, являвшаяся структурной частью Комиссии по пересмотру судебных уставов, действовавшей при Министерстве юстиции Временного правительства, «обратила также внимание на редкость таких процессов и трудность организации состава присутствия сенаторов с опытным председателем. Приглашение присяжных заседателей только на одно дело в сенате может дать возможность возникновения толков в подборе присяжных и о возможности воздействия на них»6. Такое повышенное внимание к организации будущих судебных процессов было обусловлено, очевидно, тем, что они должны были дать ответ на главный вопрос текущего момента: будет соблюдаться принцип законности и правопреемственности, заложенный в политико-правовой доктрине Временного правительства, в дальнейшем или нет.
Своеобразным индикатором общественного мнения по вопросу будущих судебных процессов стала статья «Государственные преступления и Новый строй» в харьковской газете «Южный край». Автор, принимая во внимание остроту переживаемых революционных потрясений в стране, отмечал, что борьба с представителями правящей элиты поверженной монархии «должна быть облечена в строго законные формы в виде предания суду всех виновных в посягательстве на нынешний государственный строй России и на ее государственное и общественное спокойствие. Судить виновных должен сам народ в лице присяжных заседателей и, конечно, русская юстиция, возглавляемая Керенским, не станет оказывать давления на совесть судей»7.
Задача т. н. «революционного правосудия», по мнению большинства общественных деятелей и представителей новой власти, должна была решаться со строгим соблюдением принципа законности, а судебный произвол, получивший название «шегловитовская юстиция», должен был навсегда остаться в дореволюционном прошлом. Газета «Русская воля» в статье, посвященной концепции и тактике деятельности Чрезвычайной следственной комиссии (далее — ЧСК), сообщала, что Комиссия решила расследовать «не столько политическую деятельность» царских сановников, «сколько чисто уголовную»8. Автор подчеркнул, что перед лицом всего мира будет выяснено, что «новая свободная Россия осуждает не убежденных сторонников монархического образа правления, а воров, мошенников, взяточников и вымогателей, которые преследовали исключительно корыстные цели»9.
Данный принцип расследования, как было заявлено, «исключительно уголовных преступлений» бывших вершителей судеб России был положен в основу деятельности ЧСК. Исходя из этого принципа и руководствуясь тем положением, что перед следствием предстали «самые обыкновенные уголовные преступники крупного масштаба, Чрезвычайная следственная комиссия полагает, что дела о них будут переданы обыкновенным судам с участием присяжных заседателей. Новая свободная и справедливая Россия будет судить своих врагов и предателей обыкновенным судом присяжных, который отныне установлен для всех граждан»10. По этому поводу председатель Комиссии Н.К. Муравьев, выступая с докладом перед делегатами Первого Всероссийского съезда Советов, особо подчеркнул, что суд присяжных «должен быть представлен широкими демократическими слоями русского революционного народа», только в этом случае материал, собранный ЧСК, найдет себе правильную оценку»11.
Разрабатывая криминальную юрисдикцию действий высших царских сановников, Комиссия параллельно с этим вела своеобразный мониторинг тех же проблем, но уже в историческом и политическом ракурсе. Причем, «желание во всем разобраться казалось важнее осуждения или оправдания конкретных лиц»12. Обобщая характер инкриминируемых царским са-
новникам правонарушений, председатель ЧСК Н.К. Муравьев определил, что «...эти преступления очень несложны в своем юридическом выводе <...> это формула обычного злоупотребления властью, формула бездействия, и еще чаще наиболее типичная формула превышения этой власти»13. Для обоснования этого вывода он обратился к опыту прошлых политических судебных процессов 1901-1917 гг. При этом он пришел к парадоксальному, на первый взгляд, выводу о том, что в этих расследованиях «.занимающая сущность жизненного случая, она держит вас все время в своих руках, и так неважен тот заключительный вывод, который формулируется по необходимости в терминах закона»14.
Действительно, основные криминальные сюжеты последних лет царствования, расследуемые ЧСК, не подходили под квалификацию обычных правонарушений и поэтому не умещались в привычные рамки обвинительных актов. Чем больше сотрудники Комиссии углублялись в материалы уголовных дел, тем очевиднее становилось то, что «эти по необходимости схематические формулы наполнены таким большим и глубоким жизненным содержанием, что нам представляется неважным, что столь незначителен и сух, и короток, и обычен этот самый наш вывод»15, — резюмировал Н.К. Муравьев. Вместе с тем, по его мнению, здесь был «важен тот жизненный комплекс деяний данных людей, та историческая картина жизни правящего класса, правительственной власти в последние дни существования старого режима, который предшествует и будет предшествовать на страницах обвинительного акта этому краткому, сухому и в сущности такому ненужному, даже объективному выводу»16.
Председатель Комиссии считал, что пренебрежение легитимным порядком законотворчества и правоприменения как раз и являлось первопричиной преступности высших сановников. Далее следовал вывод о том, что именно от правового нигилизма и беззакония проистекают «основные линии преступлений старой власти». Наличие этих преступлений устанавливается, по словам Н.К. Муравьева, «путем документальных данных, и так полны исторического значения эти нарушения.»17. Среди преступлений власти, которые «так полны исторического значения», он назвал только часть из них: превышение власти, нарушения во время выборов в Государственную Думу, борьба со свободой слова и печати, введение предварительной цензуры, противодействие профессиональным союзам и др.
Комиссия собрала достаточно обстоятельный следственный материал, но остановилась перед вопросом: как быть дальше? «Предать обвиняемых суду? Но кто на это правомочен и на основании каких законов их судить? Судить за нарушение "их" же законов, которые нарушила и революция? Или судить на основании других норм "естественного", "интуитивного" не получившего оформления в писаном законе?»18 — привел характерные для той ситуации размышления правоведов М.В. Вишняк. Тем временем «.совет рабочих и солдатских депутатов обращает внимание на деятельность этой комиссии, удивляясь, почему до сих пор ни один из арестованных сановников не предан суду»19, — грозно недоумевала в середине сентября одна из столичных газет.
Действительно, ни одного судебного процесса, кроме сухомлиновского, Комиссия так и не поставила, «.да и жалеть об этом не приходится: как ни доказывал в своей речи на съезде Советов председатель комиссии правильность юридического подхода, процессы, почти все сводившиеся к "превышению и бездействию" власти, были бы в революционное время просто смешны, — утверждал П.Е. Щеголев. — Общее содержание преступлений сановников первых трех классов — обман народа, и вдруг это огромное содержание оказалось бы замкнутым в формуле бездействия и превышения власти» 20. Солидаризуясь с ним, А.Я. Ав-рех видел причину всех бед Комиссии в том, что даже таких обвинительных актов очень часто нельзя было составить. «Встав на почву царских законов, — утверждал он, — ЧСК неизбежно попала в плен "техникам", и характер ее деятельности закономерно стал определяться ими, а не Муравьевым и Соколовым» 21.
Хотя влияние юристов-«техников» действительно было ощутимым, тем не менее, правильнее было бы полагать, что и Н.К. Муравьев, и весь Президиум ЧСК попали в «плен» не к ним, а добровольно и осознанно вошли в правовое поле действовавшего законодательства. Кроме того, как справедливо указывали Б.Н. Смиттен и А.Ф. Романов, в этой ситуации «пришлось бы создавать судебные процессы столь большой сложности, что работа собирания по ним доказательств не могла бы не потребовать огромного напряжения судебно-следственных сил
№ 1<а3> 2012
в течение долгого времени, — указывали авторы записки. — Однако же, при описанном характере и формальном значении большинства деяний указанной категории представлялось бы едва ли целесообразным и согласным с задачами уголовной политики ставить подобные процессы на суд, ибо, помимо указанной их громоздкости, они не могли бы иметь единственной своей задачей подчеркнуть сравнительно незначительными уголовными репрессиями беззаконность не столько отдельных лиц, сколько самого режима, бесповоротно осужденного уже ходом истории» 22.
Правда, не следует отбрасывать и то обстоятельство, что в законоположениях комиссии, как и во всей деятельности Временного правительства, к сожалению, просматривалась недоговоренность, половинчатость, двойственность. Вместе с тем эти негативные моменты в деятельности ЧСК не умаляли ее достижений, хотя укоренилось мнение, что «комиссия не имела сил, да, пожалуй, и не чувствовала охоты возвыситься до революционного отношения к объекту своих расследований, — утверждал П.Е. Щеголев. — Отбросив в сторону средних и низших агентов режима, комиссия сосредоточила свое внимание на особах первых трех классов и обошла молчанием царя, "представителя верховной власти"» 23. Советский историк А.Л. Сидоров, также акцентируя свое внимание, прежде всего, на «не революционности» ЧСК, утверждал, что «...комиссия не организовала и не хотела организовать ни одного революционного процесса, она не пожелала продемонстрировать перед революционными массами преступные действия представителей царского режима» 24. Развивая это положение, А.Я. Аврех пошел еще дальше по пути принижения результатов работы Комиссии и заявил, что «ЧСК стала жертвой собственного замысла. Задумав "ликвидировать" старый режим, она в результате ликвидировала самое себя: многотрудные совокупные усилия президиума, наблюдательного совета, нескольких десятков следователей и прочих не дали возможности «наскоблить» материала даже на один плохонький политический процесс» 25.
В действительности дело обстояло как раз наоборот. ЧСК стремилась и готова была поставить целый ряд политических и уголовных процессов, а также применить к части подследственных лиц закон об ответственности в административном порядке. В Президиуме ЧСК было признано целесообразным, во-первых, представить заключения об освобождении от уголовной ответственности тех лиц, уголовные дела которых признаны Комиссией «имеющими общее значение лишь для характеристики старого режима и представляются незначительными по свойству предъявленного обвинения», и, во-вторых, передать компетентным «судебным властям по принадлежности для дальнейшего производства на общем основании тех из числа прочих дел, производящихся комиссией, кои не могут быть приведены к окончанию ко времени ликвидации работ комиссии» 26.
Следовательно, можно утверждать, что ЧСК Временного правительства, разрабатывая концепцию организации судебных процессов над бывшими царскими сановниками, не планировала повального и огульного осуждения своих фигурантов, а стремилась ответить на конкретные вопросы правовой ответственности подследственных: кого и по какой статье закона следует привлекать к судебной ответственности, причем без каких-либо юридических натяжек в угоду политической конъюнктуре.
1 ГАРФ. Ф. 1467. Оп. 1. Д. 10. Л. 94.
2 Там же. Л. 94-94 об.
3 Там же. Л. 94 об.
4 См.: Там же. Л. 101 об.
5 Дело народа. 1917. 28 мая.
6 Там же.
7 Южный край. 1917. 28 апр.
8 Русская воля. 1917. 26 марта.
9 Дело народа. 1917. 28 мая.
10 Там же.
11 Падение царского режима: стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 году в Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного Правительства: в 7 т. / под ред. П.Е. Щеголева. Л., 1924. Т. 1. С. XX.
12 Розенталь И.С. Провокатор. Роман Малиновский: судьба и время. М., 1996. С. 191.
13 Муравьев Н.К. О работе Чрезвычайной Следственной Комиссии: доклад на Первом Всероссийском съезде Рабочих и Солдатских депутатов // Известия Петроградского Совета Рабочих и Солдатских депутатов. 1917. 18 июня.
14 Там же.
15 Там же.
16 Там же.
17 Там же.
18 Вишняк М. В. Дань прошлому. Нью-Йорк, 1954. С. 293.
19 Новая жизнь. 1917. 12 сент.
20 Падение царского режима. Т. 1. С. XX.
21 Аврех А.Я. Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства: замысел и исполнение // Исторические записки. Т. 118. М., 1990. С. 95.
22 ГАРФ. Ф. 1467. Оп. 1. Д. 10. Л. 82 об-83.
23 Падение царского режима. Т. 1. С. XX.
24 Сидоров А.Л. Материалы о свержении царизма в фонде Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного правительства // Исследования по отечественному источниковедению. М.; Л., 1964. С. 141.
25 Аврех А.Я. Указ. соч. С. 96.
26 ГАРФ. Ф. 1467. Оп. 1. Д. 10. Л. 83.
Н.А. Максимова
СЛУЖЕБНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ КНЯЖЕСКОГО ДВОРА
Исторически княжеский двор явился преемником княжеской дружины, при том что эти два феномена древнерусской социально-политической реальности какое-то время продолжали существовать синхронно. По своему устройству княжеский двор перенимает дружинную стратификацию. Однако служебное понятие «дружина» существенно видоизменяется, а собственно дружиной при князе остается более узкая группа должностей, теснее и исключительно связанная с военно-охранительным делом. Сам термин «дружина» в удельную эпоху Руси, помимо непосредственно воинского окружения князя, конечно же, вербализируется с различными явлениями, в т.ч. и с княжеским двором, но дружина формата княжеского двора постепенно перестает употребляться в значении ближайшего окружения князя, утрачивая прежнюю мобильность, особенно в части верхнего ее слоя.
Деление дружины на старшую и младшую понемногу отходит на второй план и при характеристике структуры княжеского двора не фигурирует. Поэтому опорное значение в служебной стратификации княжеского двора получает его разделение сразу на три служебных разряда, или условных сословия, а затем — на группы должностей и сами должности, что, в принципе, отражает схематику княжеско-дружинного устройства с изменениями некоторых названий. К перворазрядным относились такие группы старших членов дружины, как бояре-думцы князя, служилые князья, бояре большие и путные, ко второму разряду — дети боярские, к третьему — собственно дворяне.
Относительно боярской страты перворазрядных должностей княжеской дружины следует отметить, что служебную часть боярского класса княжеского двора составляли не все лица с титулом «бояре». Генезис боярского класса напрямую связан с появлением у дружинников вотчинной собственности, и летописный материал поэтому демонстрирует вхождение бояр в дружину чаще лишь до XII в. включительно1. Такая собственность превращала дружинника в вассала-вотчинника, извлекающего основной доход от ее использования, что являлось решающим фактором выхода бояр из дружинной организации, а с другой стороны, еще и стимулировало существование служилой части бояр. Летописный эпизод XII в. о том, как Юрий Долгорукий лишил дружинников владений, изгнав их князя Изяслава Мстиславича из Киева2, демонстрирует более выгодное положение той части бояр, которая получала основной доход от службы князю. Поэтому становится очевидным, что в период появления и распространения боярского землевладения (2-я половина XI в. — XIV в.) остается влиятельным корпус бояр, получающих вотчинные пожалования не в частных, а даннических интересах и выступающих, таким образом, вассалами князя, извлекающими основную более менее гарантированную часть дохода из участия в системе государственного управления. В этой связи А.А.Горский прав, когда считает неверным проводить резкую грань между дружиной
© Максимова Наталья Анатольевна, 2012
Кандидат юридических наук, доцент, заведующий кафедрой гражданско-правовых дисциплин (Астраханский государственный технический университет).
№ 1<83> 2012
